Текст книги "Менделеев"

Автор книги: Вера Смирнова-Ракитина

Соавторы: Петр Слётов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

В Палате мер и весов

По закону, изданному в 1842 г., поверочным делом в России ведали два министерства Министерство внутренних дел следило за обращением мер в торговле. Министерство финансов должно было хранить нормальные меры. Для хранении мер было организовано Депо мер и весов, на обязанности ученого хранителя которого лежало разрешение вопросов, связанных с метрологией и проверка копий с основных образцов мер и веса. Депо это с самого начала оказалось бездейственным, статичным учреждением, не выполнявшим даже своих прямых функций. На периферии поверочными учреждениями должны были быть казенные палаты, но на самом деле обязанности их исполняли городские управы, вернее управские сторожа, ставившие клейма на любые разновесы. Никакого контроля над действиями их не существовало.

В ноябре 1892 г. ученым хранителем Депо мер и весов назначили Дмитрия Ивановича Менделеева. Первое, что сделал Дмитрий Иванович и что предопределило дальнейшую судьбу Депо, это переименовал его в Главную палату мер и весов, а статический титул «ученого хранителя» на динамический – «управляющего Главной палатой».

Новая программа Депо принесла массу дел и проектов на будущее. По мысли Дмитрия Ивановича, должно оно было превратиться в научное учреждение с большими задачами и широким кругом деятельности, в научный институт по типу заграничных учреждений такого рода.

Помещалась Палата в доме на Забалканском проспекте, совсем в той части Петербурга, чем та, к которой привык Дмитрий Ивананович, далеко от университета, но зато – прямо напротив Технологического института. В институте этом Дмитрий Иванович преподавал, вернувшись из Гейдельберга, там он впервые получил звание профессора, и теперь уже стареющий Менделеев, приезжая в эту часть города, словно возвращался ко дням своей молодости, к тому времени, когда звание профессора Технологического института было первым признанием его заслуг, когда об университетской кафедре приходилось лишь мечтать.

Не только Технологический институт, но и университет остался теперь позади, Менделеев был не молодым ожидающим кафедры ученым, а профессором в отставке. Отчаянно сопротивляясь нарастающему революционному движению, борясь с каждым сознательным и несознательным его проявлением, правительство не задумалось снять с поста крупнейшую ученую силу и бросить ее в тихую заводь, на Забалканский проспект.

Такое дело, как руководство реорганизацией палаты, впервые выпадало на долю Дмитрия Ивановича. Во всей прежней педагогической деятельности Менделеев встречался с уже давно организованным учреждением, идущим по определенной программе. Ему не приходилось организовывать наново, на свой страх и риск, администрировать, нести большую ответственность не только за свою работу, но и за работу всего учреждения в целом и каждого его работника в отдельности. При расширении круга деятельности Палаты расширялись и обязанности Дмитрия Ивановича по руководству каждой отдельной частью учреждения. Разработка программы дальнейших переустройств, учет выполненных заданий – всем этим руководил Дмитрий Иванович, приняв на себя обязанности организатора, администратора и главного руководителя большого научного учреждения.

Весь бюджет времени, весь распорядок дня в связи с новой работой изменились. В первый период деятельности в Палате не приходится думать о монументальных, огромных трудах, требовавших длительного изучения предмета. Но зато выходит много статей Менделеева по предметам, вплотную связанным с работой Палаты.

Первым делом, занявшим Дмитрия Ивановича, был вопрос о возобновлении прототипов; это было только одно из необходимых мероприятии Палаты, одно из многих дел, которые намечались в будущем. Объясняя все переделки, которых требовала программа работ, Дмитрий Иванович писал: «В столь новом специальном учреждении, какова Главная палата мер и весов, и без возобновления были бы необходимы все те работы, которые ныне в ней совершаются для целей возобновления, так как по самой сущности дальнейших дел, предстоящих Главной палате, все части метрологических исследований должны быть приведены в ней к состоянию, вполне отвечающему современным требованиям, а где возможно, то и к их усовершенствованию».

План Дмитрия Ивановича состоял прежде всего в создании достаточной научной базы для метрологической работы, а потом уже расширения ее на практике. Но в сферах он наткнулся на чисто утилитарное отношение к Палате; в министерстве финансов, в ведении которого находилась Палата, рассуждали так: нам давайте реальные результаты, а всякие постройки и перестройки – это «профессорские мечтания». Министр финансов Вышнеградский, не успев окончательно оформить назначение Менделеева, ушел в отставку, так что для реализации «профессорских мечтаний», не оставалось даже остатков гейдельбергской дружбы, превратившейся последние годы в официальную благожелательность министра. Место Вышнеградского занял С. Ю. Витте. Такая смена начальства могла бы быть роковой для менделеевских планов реконструкции Палаты, если бы сам Ватте не понимал, что интересы быстроразвивающегося буржуазного общества в России диктуют свои требования и, что урегулирование вопроса единиц мер и веса тоже одно из важнейших требований времени. Сам Витте, наиболее умный министр Российской империи, пишет в своих воспоминаниях о деятельности Менделеева в Главной палате мер и весов: «конечно, не мог не оценить того обстоятельства, что управляющим этой палатой мер и весов состоит такой выдающийся ученый, как Менделеев. Поэтому, как самому Менделееву, так и учреждению, находящемуся в его ведении, я оказывал всякую поддержку. Мне удалось поставить это учреждение на ноги, конечно благодаря только Менделееву, так как я сам в научную часть этого дела не вмешивался и не мог вмешиваться по неимению надлежащих для этого познаний».

Изгнанный из университета Деляновым Менделеев не даром нашел приют у Витте. Царское правительство, кабинет министров уже не мог оставаться монолитным. Портфели министров внутренних дел, просвещения, военного еще сохранялись в руках представителей дворянства – графы Толстой, Путятин, Делянов, генералы Треповы, по-прежнему вершат учреждениями, на которых зиждется военная мощь самодержавия, надзирают за умонастроениями масс. Но министерство финансов находится уже в руках ставленников буржуазии [21]21
  В работе, относящейся к 1884 г, «Что такое друзья народа» Ленин писал: «Пополняемая главным образом из разночинцев бюрократия является и по источнику своего происхождения и по назначению и по характеру деятельности глубоко буржуазной.»


[Закрыть]. Иностранные банкиры доверяют свои капиталы Вышнеградскому и Витте. Буржуазия тесно сотрудничает с дворянством: позднее не кто иной, как Витте, устраивает царю крупный заем во Франции на удушение русской революции 1905 г. Но в вопросах внутреннего хозяйства и финансов интересы буржуазии подчас резко противоречат политическим интересам дворянства.

Витте протежировал беспокойному профессору не случайно. В «Толковом тарифе» и в других своих многочисленных выступлениях по вопросам экономики и промышленности Менделеев давно зарекомендовал себя, как протекционист. Привлечение капиталов в промышленность, создание законодательства, обеспечивающего дивиденды предпринимателям, соответствующая таможенная политика – такова была программа, выдвигаемая Менделеевым. Умный и дальновидным ставленник буржуазии Витте стремился сохранить такого глашатая нужд молодого бурнорастущего промышленного капитала, каким был Менделеев, путем привлечения его к непосредственному участию в работе одного из филиалов своего министерства.

Но Витте не терпелось: он торопил и требовал от Палаты мер и весов «выхода на рынок». Первым таким «выходом» была поверочная ревизия, обнаружившая колоссальные злоупотребления учреждений, ставивших клейма на разновесы и аршины. После ревизии выяснилось, что основное, с чего надо начинать работу Палаты, это возобновление прототипов русских мер длины и веса и установление точных соотношений между мерами русской, английской и метрической систем. Даже такая первоначальная работа требовала штата квалифицированных сотрудников и организации лаборатории.

На первых же порах Дмитрий Иванович столкнулся с неумолимой бумажной волокитой. За каждым делом приходилось обращаться в департамент торговли и мануфактур при министерстве финансов, к которому принадлежала Палата. В департаменте бумаги застревали неделями, до тех пор, пока Дмитрий Иванович сам не отправлялся по выражению палатских служащих «распушить». Уверяли, что в департаменте он «бушевал» и воевал до тех пор, пока не ускоряли или ни обещали ускорить прохождение дела. Такие «административные» обязанности отнимали массу времени и раздражали Дмитрия Ивановича. Рассказывают, что, ища выход из этого положения, Дмитрий Иванович хитрил. Он пригласил в Палату на два часа в день, за хорошее вознаграждение столоначальника из департамента. Являясь в 11 часов, столоначальник составлял нужные бумаги и уносил их с собой, в департаменте проводил по всем инстанциям, а на другой день возвращал обратно в Палату.

Труднее всего давались ссуды на расширение здания, на организацию необходимых помещений. Работы должны происходить в специальных лабораториях: электротехнической, монометрической, фотометрической; мечталось о собственной обсерватории для точных вычислений времени и главным образом, конечно, о всех возможных приспособлениях для точного взвешивания. В здании бывшего Депо нечего было думать развернуть подобную работу. Необходимо было крупное ассигнование на расширение здания. Ассигнованиями ведал Государственный совет, председателем которого состоял великий князь Михаил Александрович. Вот что рассказывает о посещении им Палаты одна из палатских служащих Ф. Э. Озаровская: «Дмитрий Иванович замыслил посещение Палаты великим князем для «высочайшего обозрения» и убеждения, как тесно Палате с ее многообразными задачами в ее помещении. И затеял Дмитрий Иванович инсценировку тесноты. В течение двух дней вытаскивались из подвальных помещений различные тяжелые древности – остатки неосуществленных грандиозных и неуклюжих сооружений для опытов прежних хранителей.

Слышно было, как грохотал и стонал Дмитрий Иванович:

– Да не в уголок, а на дороге! Балду-то, балду-то сюда в коридор! Под ноги, под ноги! Чтоб переступать надо было! Ведь не поймут, что тесно, надо, чтоб спотыкались, тогда поймут!

Просторные коридоры стали неузнаваемы. Всюду торчал научный хлам, а Дмитрию Ивановичу все казалось мало: ведь втолковать надо!

Наконец, наступил день августейшего посещения. С утра началось волнение у Дмитрия Ивановича, весьма обычное для него при официальных торжествах: на какое плечо надевать ленту? Спрашивал всех домашних – не верил, посылал к сослуживцам спросить и надел наоборот. Особое мучение составил вопрос о брюках: Дмитрию Ивановичу все казалось, что надо одеть белые. Они его ужасали, бесили, и все-таки он их надел. Ордена у него валялись вместе с винтиками, гаечками в какой-то коробке из-под сигар на столе, все это ему было ненавистно, но он думал, что люди придают этому громадное значение, а ему необходимо смиренно подчиняться, а вот именно смирения Дмитрию Ивановичу не хватало, а потому он волновался и сердился ужасно. Наконец стало известно в Палате, что «его императорское высочество изволил выехать из дворца», и все выстроились в вестибюле Главной палаты. Дмитрий Иванович очень походил на льва, готовящегося к нападению.

Прибыл министр финансов С. Ю. Витте, и взгляд его упал на злополучные брюки.

– Дмитрий Иванович! Зачем же вы белые-то? Надо в черных…

– А-a-aI – застонал Дмитрий Иванович. – Мне ведь никто не сказал, я ведь этого ничего не знаю… Почем я знаю? Ну, уж как хотите, а я переодеваться здесь не стану! Я уж так останусь.

Это было бы всего печальней, – улыбнулся Витте, – если бы вы сейчас здесь стали переодеваться. Да вы не беспокойтесь… Это пустяки.

Прибыл великий князь, и началось собрание.

Дмитрий Иванович, помятуя этикет, следовал сзади наследника с его свитой и властно покрикивал:

– Не туда-с! Налево-с! Не невольте оступиться: тесно у нас… Направо-с!

Когда дело дошло до жидкого воздуха, который в России был получен впервые именно в Палате, наследник осведомился, сколько выйдет жидкого воздуха из количества, заключенного в данной комнате.

– Это сейчас можно рассчитать: десятью десять… э… э… пять… э… э…

– Сто! – подсказал гость.

Дмитрий Иванович сердито тряхнул головой и настойчиво продолжал:

– Десятью десять…

– Сто! – снова не выдержал председатель Государственного! совета.

– Десятью десять… – во весь голос, тряся головой, закричал Дмитрий Иванович и вдруг спокойно закончил: – триста пятьдесят килограммов!

При дальнейшем обходе Дмитрии Иванович забыл этикет, шел впереди, властным тоном, полуоборачиваясь назад, на ходу бросал замечания, а наследник, отставая на поворотах, вполголоса покрикивал на свитских: «Не туда-с! Налево-с!» – стараясь изобразить Менделеева. Видно было, что посещение Палаты доставляло ему большое редкое удовольствие из-за чудака-ученого, и дело с ассигнованием нужных сумм разрешилось блестяще».

Кабинет Д. И. Менделеева

В то время, как Дмитрию Ивановичу всякими правдами и неправдами приходилось побеждать учрежденческую волокиту, администрировать, реорганизовывать, перестраивать, т. е. заниматься делами, не имеющими никакого непосредственного отношения к его ученой деятельности, заграничные ученые и их организации за ним внимательно следили. В Англии, давно был учтен удельный вес Менделеева как мирового ученого. Медали Деви, Фарадея, Каплея, полученные Дмитрием Ивановичем, были лучшими показателями той оценки, которой пользовался он в иностранных научных кругах.

В 1894 г. Дмитрий Иванович получил снова приглашение из Англии, на этот раз из университетов Кембриджа и Оксфорда, где ему присудили докторскую степень. (В Эдинбургском университете он получил ее раньше.)

Сначала Дмитрий Иванович проехал в Кембридж. Церемония получения докторской степени обставлена очень торжественно и строго традиционно. Весь ритуал совершается так, как совершался в средние века. Жена Дмитрия Ивановича, и в этой поездке сопровождавшая его в Англию, рассказывает в своих воспоминаниях: «Президент вышел в черной мантии с длиннейшим шлейфом, покрытым роскошной золотой вышивкой. Герои дня, ученые, получавшие докторскую степень, были в средневековых плащах с очень широкими рукавами и черных бархатных беретах (точный костюм Фауста). Цвет этих плащей у всех разный: у естественников и философов – яркокрасный с яркосиними отворотами, у филологов и историков – фиолетовый, у музыкантов – белый. У Дмитрия Ивановича был яркокрасный с синими отворотами. Но никому не шел так средневековый костюм, как ему, с его длинными пушистыми волосами, с его лицом несовременного типа. Недаром его называли всегда Фаустом. В этот год докторскую степень получал также принц Йоркский, теперешний король Англии. Он стоял вместе со своими коллегами по науке в таком же докторском костюме и ожидал своей очереди. Президент торжественно по-латыни держал свою речь каждому из новых докторов отдельно, перечисляя его заслуги.

Странный обычай сохраняется до сих пор на этих торжествах. Студенты, одетые также в средневековые плащи и коротенькие береты, весь этот день пользуются особой свободой. Занимая места на хорах, они очень громко говорят замечания по адресу новых докторов, нисколько не стесняясь в выражениях, выкрикивают шуточные замечания и, вообще, что называется, дурят. Они поджидают момента когда ученый, выслушав лично к нему обращенную речь президента, подходит получить из его рук свой диплом на докторскую степень. Этой минутой студенты и пользуются, чтобы крикнуть что-нибудь новому доктору. Например, принцу Йоркскому, когда он получал свой диплом, в минуту торжественной полной тишины, какой-то студент громко крикнул: «Ну, здравствуй, новый папаша!» – у него только что родился сын. Но они очень угодили Дмитрию Ивановичу, когда во время торжественной речи президента, которая всегда говорится по-латыни, какой-то студент крикнул: «Да будет вам, сэр, довольно латыни, говорите по-английски!» К таким выходкам корректные англичане в этот день относятся с веселыми, снисходительными улыбками так принято».

В Оксфорде повторилось то же, что и в Кембридже. Дмитрий Иванович был первым русским ученым, получившим в Кембридже степень, и вообще получение ученых степеней в обоих университетах сразу крайне редко, так как университеты эти различных направлений.

В России, в этом же году Дмитрий Иванович был почтен избранием в члены Академии… художеств. Это неожиданное избрание объясняется тем вниманием и интересом к живописи, который постоянно проявлял Дмитрий Иванович. Он не только серьезно интересовался искусством, но и понимал его. Однако работа в Палате, которую Дмитрий Иванович хотел поставить на возможную научную высоту, и слабеющие силы не давали возможности так полно, как прежде, жить интересами искусства и встречаться с его представителями.

Постепенно, старея, Дмитрий Иванович сам перестал куда бы ни было выезжать, «среды», возобновившиеся было после второй женитьбы, становились все малолюднее, сохранились только личные дружбы с художниками. Близкие отношения наладились с Куинджи и Ярошенко. Отношения с другими художниками, посещавшими Менделеевых, поддерживала уже Анна Ивановна. Дмитрий Иванович все больше и больше уходил в дела Палаты, отходя от всего остального.

Одним из первых его мероприятий было создание журнала «Временник Главной палаты мер и весов». В нем сразу же появилось исследование Дмитрия Ивановича: «О весе литра воздуха». Дальнейшие исследования, производимые в Палате, также печатались там. Не желая отрываться от налаживаемой работы, Дмитрий Иванович в 1895 г. окончательно отказался от должности консультанта военного и морского министерств и всецело отдался интересующим его вопросам русской промышленности и проверке законов Ньютона и Галилея.

Промышленности Дмитрий Иванович уделял по-прежнему много времени. Задолго до смерти Александра III, окончательно, выяснился буржуазный путь развития России. Реакция, царившая в 80-х годах тормозившая буржуазное развитие страны, окончилась одновременно с колоссальным неурожаем 1891 г. То, что замечали раньше только внимательные ученые, как Менделеев, статистики, экономисты да революционные партии, стало общим достоянием. Неурожай показал, что крестьянство разорено, что государственный бюджет покоится на самых шатких основаниях. Голод охватил 20 губерний. Все «хождения в народ» молодежи, на помощь голодающим никак не могли быть радикальной помощью. Еще и еще раз подтверждалась для Дмитрия Ивановича мысль его о необходимости внедрения промышленности в хозяйство страны. Большинство же до сих пор, по традиции не мыслило себе Россию иначе как страной аграрной и ее развитие как укрепление сельского хозяйства. Очень скоро пришлось отказаться от этой концепции, когда в начале 90-х годов появились плоды знаменитых «конверсий» Вышнеградского, фактически сводившихся к переводу русских долговых обязательств за границу. Понижение процентов, платившихся по русским государственным займам, делало бумаги невыгодными для русских держателей. Это освободило около полутора миллиардов рублей, которые и были затрачены почти всецело на промышленность. Вышнеградский был по всем своим взглядам и навыкам первым истинно буржуазным министром, в его расчетах большую роль играла международная биржа и ее колебания, чем домыслы дворянского правительства, все более утрачивавшего свою роль. Витте был во многом продолжателем. Иностранный капитал, благодаря конверсиям завоевавший главенствующее положение в России, начал с лихорадочной поспешностью строить заводы, фабрики и главное – железные дороги. Вместе с промышленным строительством и аграрным кризисом усилился быстрый рост городского пролетариата и его революционизирование. Марксизм, исторический материализм становился общепризнанной философией наиболее передовой части русской интеллигенции 90-х годов.

Дмитрии Иванович не принадлежал к этой части интеллигенции, считая себя противником марксизма и материалистической философии вообще. Равно считал ошибочным и идеализм. Себя называл «реалистом», говоря: «Реализм всегда идет против всяких наступательных войн и стремится уладить противоречия, исходя из действительных обстоятельств, в государственной же жизни – от истории. Идеалисты и материалисты видят возможность перемен лишь в революциях, а реализм признает, что действительные перемены совершаются только постепенно, путем эволюционным».

И считая эволюционным путем России развитие капитализма, Дмитрий Иванович всюду выступал идеологом протекционизма, т. е. системы покровительственных и поощрительных мер таможенного и акцизного характера, по отношению к отечественной промышленности. запретительных в отношении к внешней торговле.

Противники взглядов Дмитрия Ивановича, российские фритредеры, т. е. защитники принципа свободной торговли, выступая против него, называли его идеологию «марксистской». В этом они, разумеется, ошибались, быть может умышленно стремясь отбросить Менделеева в лагерь революций, изобразить его как «красного», и неблагонадежного профессора. При кажущейся близости некоторых положении Менделеева научному марксизму, – его политическое мировоззрение отличается коренными расхождениями с учением Маркса, о чем скажем подробнее дальше. Однако достаточно было и некоторых общих черт, чтобы возбудить против него бесконечные нападки.

Одну из особенно боевых стычек пришлось Дмитрию Ивановичу вынести на Нижегородском торгово-промышленном съезде в 1896 г., где поставлен был вопрос о пошлинах на сельскохозяйственные орудия. Дмитрий Иванович выступал против снижения пошлин, считая это ударом по отечественной промышленности. Противников его оказалось большинство, они доказывали, что при такой политике увеличится вывоз, ведя за собой обнищание и без того бедной России. С этого времени во фритредерских кругах появился иронический термин «менделеевщина», определяющий собою ложное, с их точки зрения, понимание промышленности и задач страны. Сам же Дмитрий Иванович, объясняя свое понимание вопроса, писал: «Будучи убежденным протекционистом, уже как землевладелец, лично поработавший на сельскохозяйственном поприще, я говорю о необходимости всеми способами развить всякие виды промышленности…» потому что «1) Россия очень богата сырьем весьма разнообразных видов уже по одному тому, что владеет громаднейшими пространствами земли. Добывать только сырье – значит отказаться от сливок довольствуясь снятым молоком, потому что сырье само по себе, часто не потребляется людьми, и его отправка, переделка и обработка требуют труда не меньшего, чем самая добыча сырья. А так как добывать сырье может и дикарь, ценность своего труда мало ценящий, обработка же производится приемами, доставляемыми образованностью, ценящего свой труд, даже подготовительный то крупнейшие заработки во всех отношениях достаются на долю добывателей сырья. Это можно доказать всякого рода числами, но мне кажется, что это должно быть ясным и из немногих сказанных соображений; 2) даже сырье, подобное хлебу, во многих больших и передовых странах облагается ныне высокой охранительной пошлиной, как видим это особенно ясно в Германии Франции и Италии. Ограждение это имеет целью не дать упасть в своей стране земледелию, которое нуждается в определенной ценности хлебных товаров для того, чтобы труд и производства вознаграждались хоть сколько-нибудь сносно. Нам же, долженствующим лишь начинать и развивать переделывающую промышленность, естественно – хотя бы уже в отместку – покровительствовать преимущественно внутренней переделке всякого своего сырья, тем более, что путь этот сбавляет всякие иные подати и налоги; 3) развивать хлебное хозяйство для вывоза массы хлебов и покровительствовать всеми мерами лишь земледелию, как доказано выше, в России невозможно до той меры, какая ей прилична по размерам и свойствам хлебов, и при самом маленьком избытке ценность их во всем мире падает, и, следовательно, обрекая народ преимущественно на земледельческий труд, люди клонят дело к тому, чтобы Россия вечно бедствовала и народ никогда не получал достатка других народов; 4) переделанные товары, хотя бы даже хлебные, в муку, макароны и т. п., а тем паче всякие иные, веса, стоящего провоза заключают в себе всегда меньше, чем сырье, а ценность имеют большую, потому что содержат в себе труд; пространство же России так велико, что провозная плата должна быть в ней принята в первейшее внимание; 5) хлебные или подобные произведения почвы характеризуются тем, что производятся только в летнее время, а потому земледельческая деятельность навсегда останется потребляющею мало трудового времени, а, следовательно, масса потенциального народного труда остается у нас скрытою, чего не будет при промышленной переработке сырья. Богатства же, даже достаток, определяются исключительно количеством труда, проявляемого народом в производстве полезностей; 6) земледелие уже нигде не достигает совершенства, т. е. больших урожаев, иначе как при помощи промышленности, необходимой не только для дешевизны перевозки, но и для орудий, удобрений, развитых знаний и усовершенствованных видов потребления, совместимых только с развитием промышленности, так как земледелие, завися преимущественно от почвы, менее промышленности находится в людском распоряжении, и 7) земледелие при усовершенствовании все менее и менее требует рук или затраты времени и труда для производства данного количества хлебов, а потому одно оно никоим образом не может давать достатка всем прибывающим жителям, тогда как виды промышленности разнообразятся год от году до чрезвычайности и умножаются в количестве, что ведет к возможности всем жителям пользоваться трудовым заработком. Наивысшим благополучием впредь, когда везде народу еще прибавится, должны пользоваться те лишь страны, которые равномерно разовьют все виды промышленности, сообразно со своими природными запасами между которыми запасы земли наиболее важные».

В другом месте в докладной записке по вопросу о привлечении иностранных капиталов для скорейшего развития промышленности в России Дмитрий Иванович говорит: «…Ограниченный рост промышленности совершенно непригоден нашему краю и неприличен нашем народу, привыкшему шагать, а то лучше спать. Это потому, что народ смутно, но решительно, по здравому инстинкту познает, что, идя помаленьку, мы никогда не догоним соседей, а надо не только догнать, но и перегнать».

Применение своих знаний и сил на пользу экономического развития страны казалось Дмитрию Ивановичу всегда наиболее привлекательным полем деятельности. И деятельность в Главной палате мер и весов захватила Дмитрия Ивановича не только возможностью реализации в ней чисто научных интересов, но и своим прямым отношением к промышленности.

Расширяя круг работ Палаты, открывая все новые лаборатории Дмитрий Иванович расширял и штат сотрудников. Между прочим, он одним из первых стал вводить женский труд. На примере матери Дмитрий Иванович знал, что женщина способна вести дело наравне с мужчиной, нисколько не уступая ему в качестве своей работы. Поэтому он глубоко возмущался зависимым положением женщин и всемерно старался содействовать не бумажной, а настоящей, экономической эмансипации женщины.

Первое появление женщин в Палате относится к 1897 г., к тому времени, когда Дмитрий Иванович писал свое: «Опытное исследование над колебаниями весов». Одна из первых сотрудниц – О. Э. Озаровская вспоминает: «Вдруг из кабинета Дмитрия Ивановича раздается пение не пение, а какие-то протяжные звуки: слова божественные, мотив – неуловим. Или веселый, торжествующий речитатив:

– Ganz akkurat, ganz wie deutsch! Совсем по-немецки!

Это значит – ему удалось подклеить все клочки и кусочки к рукописи. Банка гуммиарабика с кисточкой всегда стояла на его столе, и он любил подклеивать, создавая иногда двухаршинные полотнища вместо обычной страницы рукописи. К слову сказать, почерк у него был крайне неразборчивый. В типографии, где печатался его труд, были специалисты-наборщики для менделеевской рукописи, которым по выходе корректурного листа выставлялось ведро водки.

Но вот однажды к нам донеслось из кабинета:

– У-у-у! Рогатая! Ух, какая рогатая! кх-кх-кх! (это смех). Я же одолею, я тебя одолею. Убью-у!

Это значит Дмитрий Иванович бился над неуклюжей математической формулой и, действительно, одолевал ее: при помощи остроумных выкладок превратил в коротенькую и очень изящную. Вообще он был недюжинным математиком, стремившимся всегда найти приемы приложения этой дисциплины к жизненным явлениям (например, применение метода Чебышева к приращению народонаселения в Соединенных Штатах, теоремы Гильдена – к приросту деревьев и пр.). Уставши писать, он выходил к нам отдохнуть, делился своими выводами и предположениями или сообщал нам местные мнения о нас наших бывших профессоров. Сам Дмитрий Иванович отзывался о нас тоже с большой похвалой, разумеется, в своеобразной форме.

– А если что вычислять по формулам Чебышева, так это вы обращайтесь к барышням, к барышням, они на этом уж…

Дмитрий Иванович должен был докончить, «собаку съели», но, должно быть, подумал, какой это неделикатный образ для деликатных существ, закончил:

– Собачку скушали!

Много позднее, желая похвалить мою подругу, которую я порекомендовала в качестве секретаря одной редакции, возглавляемой Дмитрием Ивановичем, он однажды обратился ко мне:

– А ваша подруга на вас походит, вроде вас… э-э… не редькой голова-с… Не редькой!

Я тогда же поняла, что это большой комплимент, и обрадовалась форме своей головы».

1897 г., кроме такой большой по тем временам реформе, как введение служащих женщин в штат Палаты, отметился в истории ее существования окончательным восстановлением прототипов. Восстановленные прототипы русского аршина и русского фунта были торжественно замурованы в стене Сената. Окончив это дело, Палата под руководством Менделеева особенно усиленно занялась теоретическими исследованиями приемов точного взвешивания. Точность доводилась от миллионных частей груза до миллиардных. Одновременно проводились опыты над продолжительностью колебаний и декрементом весов. Большинство мероприятий, задуманных Дмитрием Ивановичем, систематически проводилось в жизнь. Создавались научные лаборатории для изучения единиц веса, единиц длины и термометрическая. Организацию весовой лаборатории Дмитрий Иванович взял на себя, заботясь обо всем вплоть до мельчайших деталей. Его интересовали законы, управляющие колебаниями весов, и выработка приемов точного взвешивания. К этому времени относятся работы Дмитрия Ивановича, напечатанные во «Временнике» Главной палаты, как по этим вопросам, так и по вопросу определения удельного веса, данного объема воды и изменения ее удельного веса между 0° и 30°, подготовки опытов для измерения абсолютного напряжения силы тяжести. За ними мерещилась огромная проблема космологического характера – новое представление закона всемирного тяготения. Как всегда, мысль Менделеева не останавливалась на подготовительных кропотливых исследованиях, а стремилась в область чисто философских обобщений.