Текст книги "Конец света. Русский вариант (СИ)"

Автор книги: Вера Афанасьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

 – Жулик ты, Мормышка. Ну, уж ладно, этот твой.

 Маленький Мормышка, погано улыбаясь, двинулся к огромному Вене. И тот рассмотрел, что клыки у него металлические, а низкий лобик покрыт глубокими морщинами. Эти клыки-морщины отправили силача в нокаут, он обмяк и первый раз жизни опрокинулся в обморок. А когда очнулся от прохлады, то детей уже не было. Ощупав себя, мужчина понял, что все его члены на месте, обнаружил лишь шишку на затылке и решил, что легко отделался. Он встал.

 Было то граничное ночное время, когда тьма сгущается всего плотнее, но за плотной, почти осязаемой чернотой уже угадывается первый близкий блик света.

 – Как темно, когда нет ни фонарей, ни фар, ни витрин, – подумал Веня. – А звезды какие громадные, смотрят, мигают. Сто лет звезд не видел.

 Но смотреть на звезды и в этот раз было недосуг, потому что нужно было выбираться из мерзкого местечка. Тут-то и послышалось собачье ворчание. Оно обрадовало мужчину, потому что это был не вой, а мирное приветствие. Да и друзья собаки людям, раз пёс – значит, где-то неподалеку деревня, и рассвет скоро, всё будет хорошо.

 – Кутя-кутя-кутя, – позвал Веня и посвистел.

 Собака приблизилась, а Веня достал из кармана зажигалку, зажег её и увидел неподалеку большого остроухого пса, держащего что-то в зубах. Пес выплюнул свою ношу и потрусил прочь, а мужчина подошел, присел и осветил предмет. Это была человеческая рука. Обжигая пальцы, он заворожено смотрел на чью-то недавно отрезанную кисть, понимая, что она мужская, крупная, грубая. На безымянном пальце светилась тяжёлая серебряная печатка, и Веня наклонился совсем низко, чтобы разглядеть ее. Ухнула сова, а мужчина увидел на кольце знакомого рогатого муфлона. Это была рука приятеля.

 Бежать по кладбищу было невозможно, но Веня бежал. Несколько раз падал, вставал, метался, натыкался, продирался, пока не заметил, что рассвет делает мир вокруг светлей и светлей буквально с каждой минутой. Лишь тогда он остановился, увидел разорванную одежду, разглядел ободранные свои руки и пожалел о руке чужой.

 – Дурак я. Может, он ещё жив. Надо было взять руку, сейчас научились всё, что угодно, пришивать.

 Но руку искать не рискнул, а отправился на поиски машины и увидел ее совсем скоро, перекошенную, стоящую передним колесом в канаве. А открыв машину, увидел мирно спавшего Гену, обеими руками обнимавшего себя за плечи. Он растолкал приятеля, и тот, придя в себя, рассказал, что, убежав, сумел добраться до машины и закрылся в ней.

 А через короткое время машину окружили освещённые всё тем же фонарем дети, стали ломиться в нее, стучаться, прижимать к окнам бледные злобные мордашки, дразниться, делать отвратительные гримасы, расплющивать о стекла носы, высовывать языки. Но дети были не одни. Гена утверждал, что помимо детей в окна бились кошки, белки, маленькие свинки, стучали клювами синицы и галки, и все какие-то на редкость отвратные, препоганые.

 Никогда, даже во время своей службы в горячих точках, не испытывал он подобного ужаса. Вид бледных глазастых личиков, оскаленных зубок, прижатых к стеклу растопыренных когтистых ладошек вперемежку с омерзительными рыльцами животных привел гиревика в такой трепет, в какой не приводили ни звуки разрывающихся гранат, ни вид разорванных на части мужских тел, ни прикосновение к спине дула вражеского автомата. И натренированная Генина воля, всегда работающая на благо хозяина и много раз спасавшая его из самых разных переделок, отдала приказ послушному сознанию на некоторое время покинуть перепуганное тело. Так что не спал Гена, а пребывал в глубочайшей отключке, которая и спасла его от того, чтобы съехать с роликов.

 Мужчины кое-как вытащили машину из ямы, поплутав, добрались до дороги и вернулись в город. А впоследствии даже и не пытались найти то место, чтобы при свете дня посмотреть, что же их так перепугало. Покупку  дома за городом Веня раз и навсегда выбросил из головы, хотя ему предлагали неплохие дома и в Большой Пупсе, и в Овнище, и в Куяше.

 Подобные  истории случились и с некоторыми другими автолюбителями, с той лишь разницей, что в итоге оказывались они на свалках, на заброшенных скотобойнях и птицефабриках, в болотах и в песках, в замусоренных оврагах, в местах массового обитания бомжей и на других столь же привлекательных территориях.

 Были и другие страшненькие случаи, связанные с участием детей. Некоторые обитатели квартир на верхних этажах элитных новостроек и владельцы роскошных пентхаусов видели стоявших снаружи на подоконниках маленьких мальчиков и девочек. Дети прижимались к стеклу худенькими тельцами, делали жалобные мордочки, явно просясь внутрь. А потом, пока хозяева или гости раздумывали, как открыть огромные пластиковые окна, чтобы не смахнуть ребенка в бездну, стремительно падали вниз. Ни с чем не сравнимый ужас хозяев жилищ сменялся ошеломлением, когда приехавшая полиция не обнаруживала внизу не только расплющенных об асфальт трупов несчастных крошек, но даже и слетевших в полете сандаликов или панамок.

 Случились в это время и многочисленные мелкие происшествия с участием поганых кошек, отвратительных собак, омерзительных птичек и негодных морских свинок. Эти животные встречались людям в самых разных местах и вели себя непотребно. Кошки нагло крутили лапой у виска, однозначно показывая тем, кто на них смотрел, что сомневаются в их здравом смысле. Морские свинки дразнились, косили маленькие глазки, показывали людям языки, плевались, вставали на задние лапки и гадко приплясывали. Собаки делали непристойные движения и демонстративно мочились туда, куда не следовало. Канарейки и попугаи залетали в магазины, офисы и квартиры, гадили там и мерзко хихикали. Все попытки поймать хоть кого-то из поганцев привели только к укусам, царапинам, ушибам, синякам и ссадинам тех, кто ловил, а также к порче самого различного имущества, включая даже пару разбитых витрин. Всё это сильно ослабило позиции зелёных, уже сильно отодвинутые весенним нашествием мухоловок и змей, и привело к массовым выступлениям против беспривязного содержания собак и кошек, которые тоже ничем конкретным не закончились.

 Пакостные детки и мерзопакостные животные покуролесили недели три, до конца июня. А затем всё постепенно прекратилось, и об отвратительных мальчиках, девочках, кошках, собаках свиньях и птицах стали забывать.

 – Почему ты отказалась?

 – Не знаю. По глупости, по жуткой глупости.

 – Ты у меня дурочка совсем. Ну, не плачь.

 – Я не плачу. Да, я дура. Чудовищная дура.

 – Забудь.

 Глава 6. День рождения Поэта: сценарист

 Сима был прекрасным писателем, но пока ещё ничего не написал. Писать, как и всем, мешали лень и работа. Ленился Сима везде, а работал в модном журнальчике «Око», основными интересами которого были парапсихология, оккультизм, внеземные цивилизации и прочие, не поддающиеся никаким описаниям, вещи. Но описывали, и даже в подробностях, за что и получали совсем недурные по критическим временам гонорары.

 В редакцию «Ока» постоянно врывались престранные персоны. Не имеющие представления об аэродинамике, оптике, гравитации и локации исследователи неопознанных летающих объектов. Ловцы снежных, но от этого не менее проворных людей. Охотники на лохнесское чудовище и его ближайших родственников, которых, скорее, следовало бы назвать рыбаками. Жители Атлантиды, самоотверженно покинувшие эту обетованную землю, для того, чтобы рассказать всем, как там прекрасно. Нищие наследники сокровищ инков. Местные праправнуки Нострадамуса. Забеременевшие различными астральными способами девственницы. Счастливцы, вырвавшиеся из рая, ада и из цепких лап внеземных цивилизаций. Ведьмы-колдуньи, гадалки-вещуньи, сатиры-вампиры, упыри-нетопыри, мальчики-кошки, девушки-волки и прочая, и прочая, и прочая. Послонявшись по редакции, они в итоге оказывались в кабинете у Симы, и он как человек интеллигентный был вынужден выслушивать их всех и даже давать некоторые совершенно неисполнимые обещания.

 Вот и сейчас Сима только что с большим трудом выпроводил одного очень нервного посетителя, уверявшего, что в Лужской губернии на бывшем авиационном заводе, который купили черти, собирают вселенского летучего змея, того самого, что описан в Новом Завете. И он сам, вот этими своими глазами, видел железную гадину и даже пару дней работал на конвейере над её производством. Но потом понял хитрую задумку проклятых демонов погубить человечество и сбежал в Столицу, потому что в Луге на чертей управы уж точно никакой не найти.

 Теперь же, когда ему так повезло, и он встретил Серафима Петровича, добрую душу, они вместе выведут чертей на чистую воду, спасут человечество и, быть может, даже будут награждены орденами и премиями. Мужик сумел разозлить Симу, и тот, обычно выслушивающий своих посетителей молча, пару раз даже вставил несколько слов.

 – Но ведь конец света – это ж разрушение всего мира, всего! Как же он связан с каким-то механическим пугалом? Как весь мир от этого разрушиться может?

 – Не знаю! – орал посетитель. – Не знаю, потому к вам и пришел. Но, бля буду, как-то связан. Думаю, самим нам не справиться, следует в органы заявить.

  Мужик отнял у Симы почти час, и теперь он был вынужден выполнять срочное задание редакции в большой спешке, но как человек ленивый сделал всё очень быстро, так что минут через сорок из-под его пера вышло:

 Интервью с Марксом

 Не всякое время рождает властителей дум. Современность перенасыщена именами и событиями, слишком динамична и практически исключает появление интеллектуальных кумиров. Но ещё совсем недавно они существовали, и их идеи на века пережили их самих.

 К числу таких всемирно известных людей относится и Карл Маркс, выдающийся экономист, философ, общественный деятель, чей «Капитал» до сих пор остается самой читаемой в мире книгой после «Ветхого Завета». Недавно нам при помощи ультрасовременных парапсихологических методов удалось взять у него интервью, приведенное ниже практически без купюр.

 – Карл, вы создали одну из самых известных в мире теорий общественного развития. Как вы к этому относитесь? Радует ли вас всемирная слава?

 – Да только круглый идиот мог так заблуждаться. Я потратил на «Капитал» десятилетия, а написал полную чушь. Эта книга – овещёствленное заблуждение самого известного в мире кретина. А слава – избавь вас Господь, Благословен Он, от такой славы, не слава это, а всемирный позор. Меня ж тысячи невинно убиенных перед смертью кляли.

 – Вы слишком строги к себе, мир совершенно иного мнения о вашем наследии. Но почему вы так изменили свое мнение?

 – Было время подумать, да и реальность показала, что все, написанное мною, – настоящий бред. Ведь это ж надо – считать человека производительной силой. Я раньше и в самом деле полагал, что рабочий должен думать только о классовой борьбе, а после победы над проклятыми капиталистами – заботиться лишь о выполнении плана и мечтать о строительстве коммунизма. А люди ведь не такие: хотят и побездельничать, и на солнышке полежать, и пивка попить, а думают не о коммунизме, а о Машке из соседнего цеха. Вот этого я и не учел в своей теории, оттого все и пошло насмарку. Получилась сухая схема, идеальная модель, вечный двигатель какой-то. Реальность его сломала. А то, что думает по этому поводу мир, мне – как собаке пятая.

 – А как вы относитесь к Ленину? Он же первым сумел воплотить ваши идеи в реальность.

 – Параноику только дай волю: он любой бред сделает реальным. А Вовке повезло, хотя он, недоучка, всё, решительно всё, переврал. Во-первых, ситуация была такая, что никто не хотел брать на себя ответственность. А он буйный, не побоялся, взял. Психи, они ж хитрые, вот он и пролез к власти. Во-вторых, только в России можно вот так, безнаказанно, вешать людям лапшу на уши. Простите за профанизм, но нынешний мой круг общения накладывает отпечаток. Вот все уши-то и развесили и дали вести себя, как ослиное стадо, на зеленый сочный луг коммунизма. Только на лугу этом трава краской покрашена. Так что, слава богу, что стадо это заблудилось и так никуда и не пришло. А коммунизм – совершенная глупость. Это ж надо – отдавать все свои способности, чтобы удовлетворять любые потребности!

 – Вы считаете это неправильным?

 – Абсолютно,  чудовищно неправильным! Способности следует отдавать вовсе не для того, чтобы удовлетворять собственные потребности, а чтобы творить. Творить, и все. Предвидя ваше замечание, что творить – это тоже потребность, скажу, что потребность в творчестве никогда не удовлетворяется.

 – Но это сложно понять. Сами-то вы как пришли к этому?

 – Вам, конечно, сложно, но я-то гений, так что вы меня ни с собой, ни с другими-то не равняйте. Но мне помогло и моё нынешнее существование. В аду человеку дается вечность, чтобы переосмыслить и свои поступки, и свои идеи. И не только вечность, но и, что более важно, подходящие для этого условия. Вообще ад – это идеальное место для раздумий, тут можно до чего угодно додуматься.

 – Так вы в аду? За что же?

 – Да где же мне ещё быть? Я и при жизни много грешил, а после моей смерти книги мои такого понаделали, что сто страдалищ для искупления не хватит.

 – Насколько я понимаю, вы больше не атеист?

 – Никогда не слышал вопроса глупее. Покажите мне хоть одного олуха, который остался бы атеистом в аду.

 – Извините за бестактный вопрос, но какое наказание отпущено лично вам?

 – Работаю на конвейере без выходных, даю три нормы в день, после работы иду в кружок марксизма-ленинизма, изучаю Вовкину галиматью. По выходным хожу на субботники и на подготовку ГТО, играю в духовом оркестре клуба имени Карла Либкнехта на тромбоне, имею вечную койку в общежитии. И, скажу я вам, прав был ваш Данька Андреев, хоть и шизофреник: нет на свете жизни ничтожней, чем у рабочего. Каторжанину, и тому жить интереснее.

 – А женщины, простите?

 – Женщин тут сколько угодно, но только коммунистки и комсомолки, все тупые, как сто китайцев. А у меня, знаете ли, рафинированный вкус. Да и не хочу я после первого коитуса жениться, а эти чуть что – в профком и в парторганизацию.

 – Ну что ж, позвольте ещё раз выразить вам восхищение вашими идеями, сила которых изменила ход истории. И пожелать, чтобы непривычный для вас труд все-таки рано или поздно закончился.

 – Ааа, идите вы все на х…

 Сима распечатал текст и понес заместителю главного редактора. Тот пробежал его глазами.

 – Ну, сколько раз тебе говорить? Писать надо проще, тебя ж никто не поймёт.

 – Но нельзя же считать людей идиотами, текст достаточно простой.

 – А они не идиоты – дебилы, тупые, как эти самые твои комсомолки. Золотое правило современного журналиста – в предложении должно быть не более пяти слов. И потом – что это, как это понимать: «Вовке повезло, хотя он и недоучка», «всё, решительно всё переврал», «Вовкину галиматью»? Ты что: посадить нас всех хочешь?

 – Но там же строчкой выше написано – Ленин.

 – Строчкой выше? А если кто-то начнет читать именно с этой строчки? Что тогда: «Я все-таки уехал в Магадан?»

 – Хорошо, я уберу.

 – И плохо у тебя про ад. Ну что это такое? Я понимаю, юмор, но журнал наш глянцевый. И старухи его на пенсию свою покупать не будут. А это значит, что читатели наши – молодые, слышишь, молодые, максимум, тридцатилетние женщины. Ну не знают они про ГТО! И вообще ничего не знают. Так что замени описание этих адских мук на что-нибудь порельефнее, поколоритнее.

 – Написать, что его в котле со свинцом варят и дьявольским трезубцем, как мясо в супе, переворачивают?

 – Именно так и напиши, остряк, всё лучше твоего. Можешь написать, что его яйца на специальной мельнице в мелкий порошок размалывают. Женщины это любят.

 – Хорошо.

 – И во введении напиши, что интервью берет известный медиум, кто-нибудь с «Битвы экстрасенсов», например.

 – Ладно.

 – А вообще, ну его, Маркса. Кому он нужен? Да и красные вопль поднимут.

 – Думаешь, они читают наш журнал?

 – Читают или не читают, а закон подлости ещё никто не отменял. Давай-ка напиши про Нефертити или Клеопатру, пусть о своих мужьях и любовниках расскажут. Это куда интереснее, да и безопаснее, поскольку партии почитателей египетских цариц, слава богу, ещё нету. Хотя в этом дурдоме все возможно. Ступай, все переделай, через час мне покажешь.

 Сима вернулся к себе и сел за компьютер, но в дверь тут же робко постучали. Сима хотел сначала вовсе не отзываться, постучат-постучат да и уйдут, но стук, хотя и робкий, несколько раз повторился. Из этого Сима заключил, что стучавший поджидал его, видел, как он вернулся в кабинет, и теперь ни за что не отстанет.

 – Да-да, войдите! – крикнул он, жалея, что не запер дверь на ключ, а сам принял максимально деловитый вид и стал неотрывно смотреть на монитор.

 – Здравствуйте…

 – Чем обязан?

 – Я хотел бы рассказать вам одну удивительную историю…

 – Сюда, дорогой мой, с неудивительными никто и не приходит.

 – Прошу вас, посмотрите на меня. Я хочу рассказать вам действительно важные вещи.

 Мягкость тона удивила Симу. Такая мягкость свойственна только очень образованным людям, и журналист посмотрел на вошедшего.

 Худой, бледный, среднего роста, неприметно одетый, он чем-то отличался от тех, кто наведывался к Симе обычно. Скорее всего, именно мягкостью, которая и заставляла предполагать, что если такой человек пришел как проситель, то ему это и в самом деле необходимо.

 – Садитесь, пожалуйста. Я вас внимательно слушаю.

 Мужчина сел.

 – Разрешите представиться: Иван Островский, историк.

 Историков Сима очень уважал и в свою университетскую бытность любил с ними приятельствовать.

 – Серафим Барт, журналист.

 – Буду говорить с вами без обиняков, хотя и сильно рискую. Я обратился к вам вопреки вашей работе в этом издании, потому что знаком с вашими статьями в «Отечестве» и «Академии» и нахожу их умными. Насколько я понял, вы интересуетесь футуристическими прогнозами и сами пытались определить стратегии мирового развития. Но странным образом предмет моего разговора связан именно с приоритетами «Ока». Я хотел бы поговорить с вами о конце света. Мне больше не с кем, а в таком деле следует непременно проговорить то, о чем думаешь, и я бы даже сказал – посоветоваться, как бы нелепо ни звучало это слово сейчас. И меня как раз привлекает то, что мы с вами незнакомы. Это даст независимость ваших суждений. В общем, мне просто нужно посоветоваться.

 – Как жаль, – подумал Сима. – А с виду такой славный парень.

 – Зря вы так сразу. Я же сразу сказал, что рискую. А ведь я учёный, достаточно серьезный. Тема моего исследования – история жизни Иоанна Богослова. По роду моих занятий мне пришлось достаточно глубоко изучить его, если можно так выразиться, литературное наследие. Древнегреческий я, разумеется, знаю. Хотя, что это я! Вне всякого сомнения – литературное, потому что по образности, аллегоричности и метафоричности «Апокалипсис» может сравниться лишь с «Екклесиастом» и «Песнью песней» и превосходит все остальные известные мне литературные произведения. Это поэзия, величайшая и страшная поэзия, не имеющая себе равных.

 Сима ободряюще кивнул.

 – Так вот, с некоторых пор у меня появилась не нашедшая поддержки в научных кругах маргинальная теория, согласно которой Иоанн сознательно мистифицировал человечество своим пророчеством. Косвенно об этом свидетельствует и история его жизни, которую он превратил в удивительный спектакль, подчиненный единой сверхцели. Иоанн ведь чем только ни удивлял. И мертвых многократно воскрешал, и чаши со страшным ядом спокойно выпивал, и из котла с кипящим маслом живым и невредимым выходил, и один-единственный из всех апостолов не был казнен, а прожил более ста лет – всего этого слишком много для одного человека. В способности же творить чудеса он практически превзошёл Христа. А чего стоит его последняя воля?! Пожелал быть зарытым живым в могилу, и ученики его, представляете, ее исполнили! Из могилы, разумеется, исчез. А эта его прижизненная претензия? Хотел в Царстве Небесном сидеть справа от Спасителя! Хорош христианин, а? Да вы, наверное, и сами все это знаете.

 – Кое-что читал. Так что из всего этого правда?

 – Многое. Мне удалось побывать на Патмосе и в Эфесе, я работал в греческих и в израильских архивах, в отделах рукописей величайших библиотек, потратил на это наследство. Мне не хотелось ни государственных грантов, ни поддержки церкви, они ограничивают свободу. Иоанн действительно был неординарной, а может,– и гениальной личностью, а жил очень интересно. Похоже, что действительно при жизни он поработал над тем, чтобы прослыть пророком и святым, по духовной силе уступающим разве лишь Спасителю. И занимался мистификациями, я в этом убежден. Как гениальную мистификацию я до некоторых пор оценивал и «Апокалипсис». Это чрезвычайно сложное, закодированное произведение, и Иоанн не пожалел сил, чтобы придумать этот код и описать действительно интересное, но неоднозначное развитие судьбы человечества.

 – Но ведь тут возможно всего три варианта, не так ли? Первый: это настоящее Откровение. Второй: бред сумасшедшего. Третий: хорошо продуманная ложь.

 – Есть и четвертый вариант. Апокалипсис – это проект. Иоанн много знал. Не мог не знать и того, что никому не может быть открыто, каким именно будет конец света и когда произойдет, и что этот запрет неоднократно повторяется в Ветхом Завете. Даже он не мог проигнорировать столь известный факт, который делает его пророчество нелепым и откровенно ложным для людей сведущих. А он, вопреки здравому смыслу, говорит и говорит о деталях. И это свидетельствует в пользу сложности его намерений, ради которых он был готов пожертвовать даже своей репутацией.

 – Да уж, детали ему точно не следовало прописывать, даже метафорично. Чем больше деталей, тем больше возможных ошибок.

 – А вот дальше, прошу вас, будьте особенно внимательным. Я думаю, что Иоанн написал план, сценарий будущего вселенского обмана, заложил фундамент грядущей великой мистификации. Заготовку для того, кто сможет все это понять и осуществить – для будущего гения мистификации, способного потрясти уже подготовленный к этому мир. Иоанн при жизни начал грандиозный проект, который должен был принести ему всемирную посмертную славу, а продолжателям его дела – редкое удовольствие, власть, а может быть – и чудовищные прибыли. И знаете что… Похоже, что все, описанное в «Откровении», уже начало происходить в действительности. И именно в качестве мистификации, провокации, которой подвергается ничего не подозревающее человечество.

 – Мне кажется, что вы все слишком усложняете. Почему бы не остановиться на третьем варианте и не считать, что Иоанн написал просто прекрасное лжепророчество. И оно, как известно, принесло ему желанную всемирную славу.

 – Нет, Иоанн не мог этим довольствоваться. Его нынешняя слава, историческая, литературная и богословская, – слава человека, прожившего уникальную жизнь и написавшего гениальные произведения. Потому что пророчество-то всё не сбывается. А представьте, как преумножится эта слава, если оно сбудется! Статус Иоанна возрастет невероятно: от любопытной исторической персоны до единственного человека, знавшего о конце света всё и сказавшего об этом за две тысячи лет. Это же всем гениям гений, и никто с ним не сможет сравниться. Именно поэтому ему и нужен был помощник в будущем. Человек, который сделает все, как написано в Апокалипсисе. И получит деньги и власть.

 – Но ведь в «Апокалипсисе» помимо мистических сцен и персонажей описаны и вполне материальные, вполне могущие происходить в реальности катастрофы: землетрясения, наводнения, падения метеоритов, эпидемии.

 – Ну, во-первых, это интерпретации. Может, они, а может, и что-то ещё. А во-вторых, такие катастрофы всегда случались и будут случаться, так что именно их предсказание является самым достоверным. Тому, кто собирается, реализовать этот проект, следует всего лишь выбрать подходящее время. Думаю, что никакому человеку в одиночку с этим не справиться, тут нужна серьезная организация.

 – Масоны?

 – Дались всем эти масоны. Масоны – дело мелкое и безобидное.

 – Но все-таки, зачем все это нужно было самому Иоанну?

 – Натура, знаете ли. Гордыня. Намерение если не превзойти своего учителя, так хотя бы сравняться с ним в славе. Ведь в рамках христианства он, в лучшем случае, – второй. А этот проект делает его единственным и неповторимым, человеком, заставившим все человечество в течение двух тысяч лет дрожать под домокловым мечом конца, причём не напрасно дрожать. Я далеко не все знаю, но понимаю, что такие люди, как Иоанн, способны на многое.

 – Вы не верите в Бога?

 – Как не верить? Верю. Но Иоанн-то человек.

 ¬– Но кто он всё-таки по-вашему? Пророк, лжепророк, лгун, авантюрист?

 – Он тот, кем сам себя считал. Вернее тот, чью роль на себя принял. Человек всегда тот, в кого играет. А играть он умел, был гениальным игроком.

 – Но это идет в разрез…

 – Мои представления о христианстве во многом идут в разрез с известными. Я, например, считаю, что само христианство – это тоже гениальный проект. А его распространение – самая продуманная и успешная пиар-акция всех времен и народов, акция, не имеющая себе равных в истории человечества. И успех этой акции всецело зависел от деятельности одного человека, по сути, величайшего топ-менеджера всех времен и народов – апостола Павла. Не будь его, христианство приказало бы долго жить ещё в первом веке. Первые христиане вообще были более чем неординарными людьми, это какая-то особая плеяда, команда, как бы сейчас сказали. Одержимы и сверхдеятельны одновременно, безумны и сверхразумны. Нам бы в страну сейчас кого-нибудь из них. Вот и Иоанн.

 – Но кто может все это осуществить? И каким образом?

 – Вот этого-то я и не знаю. Но анализ происходящих событий позволяет предположить, что уже ведется подготовка к этому, вполне обыкновенная материальная, организационная подготовка. И эта материальность, реальность происходящего заставляет меня думать, что замешаны в этом не темные силы, а люди.

 – А зачем это людям?

 – Конец света может стать самым выгодным в мире предприятием для того, кто его делает, не находите? В самых разных смыслах. А вы знаете, мне сейчас на ум пришла любопытная идея. Говорю же – важно проговорить то, что думаешь кому-нибудь умному, тогда обязательно одна мысль потянет за собой другую и, как правило, более глубокую. Я подумал, что каждый великий социальный прогноз – это проект, стратегия его собственной реализации. И всякий автор такого проекта не может реализовать его сам, а должен воодушевить кого-нибудь в будущем, кто придёт и сделает так, как написано. А для этого он должен гениально его написать, чтобы кому-то очень захотелось именно так и сделать. И только после реализации проекта его автор получает настоящую славу, а исполнитель – чудовищную власть. Так было с Марксом и Лениным, с Ницше и Гитлером.

 – Ну, тогда я сегодня про Маркса неправильно написал. Замечу, что власть эта оказывается недолгой и плачевно заканчивается для ее обладателя.

 – А вы представьте, что Ленин бы сделал революцию, а после нее – пластическую операцию, забрал бы сокровища империи и переехал жить в Калифорнию. Да, конечно, Ленин не мог так сделать, потому был слишком очарован проектом Маркса, но ведь кто-то расчетливый и спокойный может и смочь. А вообразите, какая суета поднимется в мире в преддверии конца, пусть даже и рукотворного. Любая революционная ситуация по сравнению с этим переполохом покажется английским чаепитием. Затеявший все это сможет взять себе всё, что угодно. Понимаете? Всё!

 – Знаете что, Иван? Давайте-ка мы с вами уйдем отсюда, здесь нам все равно всласть поговорить не дадут. Не знаю, как все это соотносится с действительностью, но идей на хорошую и интересную книгу вы уже наговорили. Предлагаю обсудить все это за стаканчиком. Я сегодня столько бреда выслушал и столько чуши сказал и написал сам, что вполне заслужил радость беседы с умным человеком в приятном месте. О, придумал! Мы сходим в гости к моей сокурснице, она большая умница, там и поговорим. Как вы к этому?

 – С превеликим удовольствием! А дама, она не будет против? Мы не застанем ее врасплох, не явимся некстати?

 – Нет, она будет рада, давно зовет в гости.

 – Но вы вроде были чем-то заняты? Это не скажется на положении ваших дел здесь?

 – Это тот редкий случай, когда мне хочется процитировать моего нынешнего героя Маркса: а пусть идут они все…

 Сима выключил компьютер, взял пиджак, и в сопровождении гостя отправился вон из заведения.

Глава 7. Летнее солнцестояние: прогон

 Марии Ивановне отчего-то не спалось, и, поворочавшись с боку на бок часика полтора, она встала из опостылевшей постели и вышла в огород. Было новолуние, и от этого звезды казались крупными и яркими, а небо напоминало черное платье в горох. У Марии Ивановны за жизнь таких перебывало несколько, и она их очень любила, надевала в кино и по праздникам.

 – А ведь сегодня война началась. Двадцать второго июня, ровно в четыре часа.

 Пахло хорошо политой землей, молодым укропом, огуречным цветом и ночью. Мария Ивановна постояла, раздумывая о том, что весна нынче была ранняя, и уже сейчас, в июне, огурцы дали завязи, а помидора вот-вот зацветет. Потом слегка озябла, и уже было собралась вернуться в дом, в теплую постель, как увидела яркие всполохи на темных, едва видных в темноте, грядках. Она забеспокоилась, не самолет ли, они что-то в последнее время повадились падать где ни попадя, подняла голову и, ломая огуречные плети, осела на землю. Высоко в небе летел огненный Змей Горыныч.

 Мария Ивановна закрыла глаза. Она даже не испугалась – змеев горынычей на свете не бывает, просто решила дать себе передышку. Как женщина положительная и здравомыслящая, без всяких затей и завихрений, она ни в какие глупости  сроду не верила и сразу обозначила причину своего видения. Не молоденькая уже, давление, спит плохо. Да и лето, работы не меряно, ведь уже третий месяц день-деньской вверх тормашками стоит. То вскопай, то посади, то полей, то прополи, и всё вверх тормонами.

 Так что немудрено, привиделось, почудилось, люди и не такое видят, и ничего. Надо на днях травки свежей насобирать, да каждый день заваривать, сейчас самая пора, душица вовсю цветет, богородская на подходе, ромашка. А вот огурцы жалко, много поломала, задница-то у нее ой-ой-ой, давно пора мучного поменьше есть. Хотя, кто знает, может это и драндулет какой летучий, сейчас ведь такого навыдумывали, какой только ерунды в небе ни увидишь.

 С этими хорошими, спокойными мыслями Мария Ивановна глаза открыла. Змей не исчез, приблизился, так что стал виден в деталях. Мысли, что это самолет или ракета, сразу ушли, потому что чудище совсем не походило ни на ракету, ни на самолет. А в инопланетян Мария Ивановна, опять же, по природной своей рассудительности, не верила.