Текст книги "Дневники Трюса"

Автор книги: Вениамин Яковлев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– Его взгляды близки сартристским, – говорил своей подружке Бьянке мощный парень в хаки, ученик Жэ Пэ Сартра. – Экзистенциализм тоже за Сизифа, за абсурдную жертву.

– Каяться, – значит удешевлять, обесценивать природу жертвы, для которой предназначен всякий смертный. Кающиеся, – вторила ему Бьянки, наделенная живым воображением, – всё равно что жертва, спрашивающая под ножом у жреца: за что? Представляешь, каким презрением проникнемся к ней мы, наряду, конечно же, с состраданием. Я права, милый?

– Дурак, зачем тебе Страна Рассеянных? Чем плоха тебе Арменика? Хочешь переметнуться с одной воровской голгофы на другую. Нет, я не дам тебе разрешения на эмиграцию, – так говорили в другом автомобиле во время транслировавшейся по телевидению проповеди отца Григория Бельмондо. У него недавно появилась своя вилла за 000000 тысяч и свой круглый-овальный счет в швейцарском банке. Григорий преуспевал и собирался построить новый храм, потому что, по его убеждению, чем роскошней алтарь, на котором должна быть принесена человеческая жертва (совокупная жертва всех людей), тем больше привлечет она к себе сторонников.

Но боялись вот чего. Объявился проходимец с мощным полем. Заскорузлов или Сверхрусский, какой-то скиф издалека-далек, и все боялись, что он заграбастает паству, ибо использует какие-то неизвестные сверхмощные приемы. Кающиеся и Кощунствующие сговорились (люди всегда объединяются перед лицом Бога или общего врага): выживем этого иностранца из Санта-Йохо. Но выжил – он их. Пришла религия будущего: чугунная мошна. Мощь, энергия, способность заграбастать – Арменика была прельщена таким напором.

– Дух есть бизнес, не только жизнь и мани – бизнес. Ближние, наконец, дети – тоже наш маленький бизнес, мы ведь вкладываем в них себя, – говорил Заскорузлов-Сверхрусский с трибуны основанной им мечети II прихода Мессии. Это было что-то новое для Арменики, это внушало энтузиазм. Арменика была восхищена, Арменика аплодировала.

Заскорузлов, лет 45, с животом, но плотный, высокий, похожий на анаконду, лениво грелся на Остер-дам-бич – пляже Южной Арменики, самом палящем из всех пляжей мира.

– Остик, – мяукала его наложница, – "кость моя", – и она гладила его по-матерински и сексуально одновременно, как это умеют женщины Арменики и как умела она одна. – Остик, прочти мне что-нибудь...

– Оставь; я устал от этих кретинов. Кокнем кокка-куклу, как ты смотришь на это, моя кукушечка? Ку-ку, а ку-ку, я тебя съем. Кокнем коку-какко? Ко-ко-о... Как...

– Ха-ха-ха-ха... – Сан Остин ди Баржомо, местный Карабас, заливался жирным смехом и предоставлял богу Солнца голый живот...

Стены плакали. Стены плакали.

– Останьтесь у нас ещё на пару дней. Завтра, когда очистят сортиры, начнется наш коронный ритуал. Пит будет принимать парад. Мистерия и прочее.

Я соблазнился посулами психиатра.

– В каре сойтись! – командовал Пит с трибуны мавзолея. (А мавзолеем служил, если помните, маленький холмик земли, на который некогда Главный Святой капал из пипетки по капельке своей водянистой крови в память о...) Сойтись в каре! – И одетые в пышные наряды, с алебардами, хоругвями (ну представьте, если хватит воображения, среднего достатка европейский парад) Кающиеся и Кощунствующие смыкали свои воровские ряды. – Шагом – арш! Стали, разделись, умылись, причастились! – командовал юный Генералло. Начиналось главное действо. – Геката, я призываю тебя во имя нашего Облакатого Абсолюта, мы все хотим видеть тебя, приди!..

Юный Гермес, как он был прекрасен в этот момент, Трисмегист Четыремегист (четырежды великий), Кватромегист. Стали, разделись умылись, причастились и... ещё раз стали, разделись, умылись, причастились.

– Готово? Раздавайте.

Половая грязная женщина вышла из загона, как скрытая конница. На крупе у нее висел мешок со сдутыми шариками. "Сейчас вы увидите главный религиозный культовый эпизод новой расы", – шепнул мне на ухо Беппо Отпетый.

– Надуть шары, – скомандовал Пит. – Надуть шары. – И толпа стала дуть в шарики. – Дуйте сильнее, выдувайте бесов из себя, сильней дуйте. Да что ты натужилась, старая? – Тут одна старушка потревожила атмосферу неприличным звуком. – Вон отсюда. Ты мне мешаешь. Прогоните её.

– Я... я... я... о-о-й, я больше не буду... – это была та самая книжница, с которой беседовал Беппо на скамеечке у Норд Балласто Кретине дель Петто, близ порта города Нирбана, где мы прогуливались однажды в сумерках. Наконец надули шары.

– Хватит! Держите шар в левой вытянутой руке. И произносите: в отместку-поместно-уместно-кука оброкко-окойокко-бес окаянный оброка-барокко-вон из бутылки жизни-кретинки, вон, вон, в загон его, в загон, дух свинья, пошла, пошла! Вон, вон, в загон, йокко–хамма-охла-мамма-умма-сумма-триума-дваума-шабаш-шшшш-шабаш-шшш-шабаш

–ввш-шабаш-всссссс. Всё! – истошно завопил мальчик Баста Бачетто. – Всё, вы очистились.

Шары лопались. Толпа кидала в воздух чепчики и в трансе ложилась на мокрую землю: "В экстазе излечиваются все болезни".

– Спасибо, Йоххо, спасибо, наш Вытравитель. – Ура. Церковь святого вытравителя духов. Долой искупительные штучки. Мы больны и хотим выздороветь. – Спасибо, Йоххо – ух-ха – юк-ха...

– Все вон отсюда, ну! – разгонял толпу будущих сутенеров небесного царства надзиратель Нутый. – Ну ты, ну ты, ты смотри у меня, – и ус крутил, – смотри, я те!.. – вопил Нутый, – я те, кузька, покажу мать!.. Хватит, по норам!

И толпа расползалась, как застывающий цемент. Нутый гляделся на этом фоне грандиозно. Можно было подумать, что его залепили в самый центр цементной массы в виде кола или стойки... Операция удалась.

– Пит-Пол-Пот! Пит-Пол-Пот! – скандировала расходящаяся толпа...

– Ловкий парень Пит, – не без зависти говорил Беппо. (Уж не был ли он отцом ребенка? – ни с того ни с сего возникло у меня дерзкое подозрение, но я погасил мысль, чтобы она не дошла до многоопытного сенситива Беппо II) Говорят, в далекой России во времена Елисаветы или Екатерины, уж не помню, простите, дворянских детей зачисляли в полк с пеленок, чтобы ко дню совершеннолетия, когда дворянин должен был вступить в армию, у него накопился достаточный стаж для получения офицерского чина. Судьба позаботилась в подобной манере о хитреце Пите. Представляете, мальчику не было ещё и двух часов от роду, как уже начался его религиозный стаж. Он вопил, писался, звал маму, а число его исцеленных сторонников росло, паства вела записи, записывались в очередь на индивидуальную исповедь, и списки были составлены уже на ближайшие 50 лет. Бедный Йокко. Как закабалены пророки, как закабалены они...

Тюрьма Санта Йохо ди Богема. Сегодня там состоится культовый вечер парфюмпоэтов. Будет выступать концертмастер Бит. Юра Бит, или, как его коротко зовут дважзисты-поэты, Шкура Бит. Шкура Дер.

Бит начал раскачиваться. Шнурок обвился вокруг шеи.

– Юрод, Ирод-урод, Юрочка, давай Невсходящего. Прочти нам оду к народу-юроду.

– Не помню. Заткнись, Опошлевич, заткнись, Похабный! Я ненавижу этого поэта.

– Но ведь Несходящий твой любимый кунсштюк, Юрочка, – сказала Дева Змея (её просто для краткости называли по знакам зодиака).

– Я ненавижу Несходящего. Сегодня я его ненавижу, потому что он лучше, а пока мы любим то, что лучше нас, мы несносные жалкие подонки. И нет импульса к прогрессу. Прогресс в искусстве зиждется на авторской амбиции, правда, ребята-художники? – Бит-группа мотнула общей головой. Спилла (или Дева) забредила:

– Ну, Юрочка, давай Несходящего... Умоляю, ну спой его:

Отель американа

святая обезьяна

тоска тебя сюда скликала.

– Нет людей, всё, нет людей, некому читать. Вы раньше станьте людьми, а потом покупайте билеты на мой вечер. (Боже, что творилось 25, 9, 19, тридесятого в стане парфюмпоэтов!)

– А я, по-твоему, кто? – с галерки бросала перчатку Дева-Ева. – Змей, спой. Спой из Вознесенскина-Высоцкина или из Илюши Непотребного на идише, помнишь:

Ой мама, ой мама, зачем ты меня родила?

Ой, мама, ой, мама, ой, мама,

должно быть, ты с ума сошла.

– Вознесенский – подонок, я же вам говорю. У него жена Быдлова, актриса, она старше его на десять поэм, а он пишет по полпоэмы в год, посчитайте. Она водит его, как маленького, за ручку. Я презираю его. И лицо какое-то сучье. Какое-то пятно на парфюмерной фирме "Россия". Точка. Могу продать с молоточка все его рифмы.

– Точка. Делайте съемку. Ну, как я выйду, зямка, семка?

– Ты что ж, подлец, не работаешь для потомков? Что, свои фото на завтрак жрешь, что ли? Твоя собачья воля...

– Ну, снимайте, снимайте меня, пока я буду раздеваться. Мальчики, отвернитесь...

Юра Дуров входил в экстаз. Надо было его прекратить:

– Прекратить, Дуров, вон из своей шкуры. Сдирай кожу, а то получишь в рожу. Пошли в гардероб, я тебе там закачу в лоб... А какая есть у Окуджавы песня – "Кошкодавы":

С детства кошкодавы

мы...

прошлое – слепой в мешке котенок.

Я всю жизнь карабкаюсь из тьмы,

рву бечевку,

срывая ногти.

Мы кошкодавы, мы давим слепых котят, ребята, с детства жалейте котят... Я, как слепой котенок, верчусь у жизни в мешке... – какой кошкодава-окуджава.

– "Кошкодава" – моя любимая пластинка, – сказала с палеолийским акцентом одна армянка, сидевшая в центре в Главной Дыре космоса комнаты.

– Уйди отсюда, дура, уйди, тебя же сейчас засосет в воронку, профетически предупредил медиум Метроном Эгрегорович Спекулянт-Книжников. У него была борода Самсона и немножко деревенский акцент.

Горожане любят деревенскую породу, она неказиста, отзывчива и хороша для татуировки. Собирались на лекцию-татуировку по астрологии халдеев.

– Балдеем, подруга, – материлась Ксюшка подружке по телефону. – А ты будешь ходить на лекции? Ой, как мы там умнеем-балдеем! Там такой обалделый парень Сашка Шмок. Рост с Тарантошку, метра два, глаза – спокойная пантера перед броском. Слушает каким-то третьим ухом, смотрит – третьим глазом. Ну приходи, послушай. Завтра он будет читать лекцию, которую украл из астрала. Представляешь, обворовал там целое книгохранилище и проституирует идеи (тут она засмеялась в трубку). Да нет, это он так говорит, что проституирует. Я так не считаю. Там вся династия Городских-Похабкиных будет. Сталевары-Волкодавовы-Кознокрадовы, Мы-вам-рады, Мыловары и Кошмары всей семьей, ой, приходи, побалуемся.

– Лекция? Кажется, название "Свет испитый" или "свет Египта", не помню. В общем, будем сидеть при свечах, лампочки погашены, так что познакомишься с технократом Сашкой Шмоком. Ну, пока, Люська...

– Слушай, неужели будут все Кошмары? Я поругалась с Иоськой Кошмаром, кошмар какой.

– Да ну его, комар-какой-то. Вытянет хоботок: ле-ле-тю-тю, – извините, пожалуйста, я вам не надоел?.. Тьфу!

– А как тебе Вуська? У Вуськи – авоська. Вуська носит...

– Как, Вуська беременна?

– А ты не знала? Этот Эгрегор как на нее посмотрел, да как подпер её локтем, так она пошла в туалет, вырвала и... забеременела. Теперь они судятся об алиментах.

– Так у нее ещё не родился ребенок?

– А она на случай: мы, говорит, и глазом прелюбодействуем. И надо платить, нечего было бедную женщину...

– Ну и дура! Не ходила бы на лекции!

Анекдоты инквизиторской

1. Драматург Кобылинин принес пьесу критику Куражкину. "Я протестую, это взято из моей личной жизни!" – завопил Скуратов. "Я тоже, может, протестую, но у меня три полка поддержки, мистер Скряга Помойкин. Так что, не попишешь. Подуй и печатай." "Но здесь почти всё матом!" "А ты мат переправь на термины".

2. Повар однажды зажарил мечту с тараканьим соусом в шоколаде яви. "Какой эвфюизм, – поморщилась графиня-глотка. – Какой блестящий памятник себе. Пушкин, напишите об этом сатиру." "Не прежде, чем сойду в могилу", – отвечал Пушкин.

Анекдоты тюремной богемы

3. Профессор Замарило занимался оккультизмом. "Третий глаз, – твердил он ночью во сне, – третий глаз, отдай мой третий глаз." "Да иди ты со своим третьим глазом, сдался мне твой третий глаз", – морщилась жена и переворачивалась на другой бок. Однажды профессор Замарило (он был физиком-заживо-замурологом) вырастил яйцо в кабинете. "Чье это яйцо?" спросила жена. "Пока – ничье, это наше будущее". "Третий глаз, – метался в ночи Замарило, – куда ты его дела, гадина? Отдай яйцо." "Ты сегодня во сне бредил третьим яйцом, – равнодушно сказала супруга профессора, госпожа Выдолобова, за завтраком. – Если так пойдет дальше, я брошу тебя".

4. Однажды в сортир деревни Избушкино-Безбожкино постучались: "Можно?" "Нет, я здесь". Человек походил, пострадал-помаялся, но всё терпел. Через час (целый час терпел) опять постучались в сортир деревни Курьино-Ножкино-Захолустьино-Центральная Магистраль: "Можно?.." "Нет, я здесь". "А можно я тогда рядом?" "Нет". "А можно, я тогда сяду?" "Нет". Оказывается, просто-напросто сортир был на ремонте, там сидел мастеровой и читал роман-газету. "Единственное место, где можно уединиться в большом городе, и то занято", – посетовал несчастный.

5. Однажды в деревне Трижды-Похабкине одному односельчанину угодили копытом в голову. "На счастье, – сказал весельчак и вытащил из волос копыто, как блоху. – Левша, – крикнул он своему брату-левше, – подкуем жену? Подкова с неба свалилась".

6. Однажды в деревне Дискотекино подстрелили пластинку киноартиста: "Бей её на лету, как рябчика". Артист приехал специально: "Дайте мне диск на память. У меня с тех пор дыра в сердце". И охотник подписал пластинку: "Автору от любителя охоты на авторов". "Спасибо, гениально", – свистнул поэт, и след его простыл.

7. Однажды я бродил по людскому кладбищу. Названия магазинов служили мне чем-то вроде эпитафий. Тут я и прочел удивительные надгробные надписи. Слушайте. На одном памятнике было черным по белому выгравировано: "От вампиризировавших твое тело (жена, служба), от вампиризировавших твои мозги и твой дух" (подписи были неразборчивы).

– Кто же пил кровь из его мозгов?

– Этот человек добился многого в жизни, – сказал мне один проходивший мимо. – У него было большое поле деятельности. Наверно, последнюю надпись сделал Сатанаэль.

– Кто-кто? А, Сатанаэль...

– Да, знаете, был такой у него помощник. Бухгалтер Сатанаэль.

– Господи Боже мой, когда же люди поймут, что ими дергают, как ниточками!..

8. Самый умный человек в городе Обалделых носил фамилию Идиотов-Засельский. Нет, не потому что в его мозгу селились мысли идиотов или мысли-идиотки. Считается, что всякое уродство (даже запечатленное в имени) блестящий импульс к духовной работе.

9. Однажды ефрейтор Метаморфошкин пожаловался полковому фельдшеру Коромыслову на боли в голове. "Как бы не родить", – тоскливо произнес Метаморфошкин. "Не ешь картошки, а то и впрямь родишь". Но повар Бекрень на беду сварил картошку, и голова распухла. "Надо сделать рентген". Сделали рентген, а в голове – яйцо. А в яйце – человек сидит. "Подожди, я тебе операцию сделаю, человека-то жаль". "Меня, или того?" "Обоих", – соврал Скопидомов (любопытно-то было посмотреть на того, что в голове). – "А где же человек? Яйцо есть, а человек пропал..." – пожимал плечами медик после того, как ефрейтору продолбили ломом череп и извлекли яйцо под местным наркозом. "Человека потеряли. Ротозеи, – возмущался полковник. – Еврея – под суд, гандошку – на гауптвахту. Живого человека потеряли, подлецы, недоноски..."

10. Однажды в городе Мотай Отсюда одна вполне канцелярская крыса превратилась в настоящую крысу прямо на глазах у людей, в метро: "Крыса, крыса!.. Бежим, чума!.." Остановилось движение, опустели дома. Крыса бегала и думала: побыстрей добраться бы к морю, утопиться или кому-нибудь под каблук. Один близорукий случайно наступил на крысу, и та опять стала канцелярской, служебной, машинописно-бумажной. "Гражданка Быстрицкая, какое вы имели право пугать народ?" "Я не хотела..." – в ужасе разверзлась Быстрицкая, превратилась в мышеловку и навсегда захлопнулась.

–

–

Однажды на территории Санта Йохо пришвартовался Корабль Дураков. "Дураков, дураков привезли!" – ликовали сан-йоханцы. Оказалось, местное начальство, озабоченное нарушением равновесия между умными и дураками в заведении, срочно попросило прибавки дураков. "Когда у нас в тюрьме умных больше, чем требуется, хоть на одного, заводятся блохи в самых темных местах, и их не вывести никаким способом", – объяснял мне один мудрый сан-йоханец. Я всё больше приходил к выводу, что йоханцы непосредственно ведут род от цивилизации атлантидов. Как мудры были их постановления!..

Один пират Пудри Мозги говорил: "У нас принято во главе клана ставить не просто умных или глупых, а самого глупого человека. Потому что люди ненавидят добившихся карьеры, а глупость начальства сквитывает их зависть. Потом: "Я хоть и дурак, – думает рядовой смертный, – но есть и поглупее меня", – и это тоже нужно. Иначе обществу не быть."

Беседа с упырем

Мое временное пребывание в тюрьме становилось небезопасным. Рано или поздно в каждом обществе нас начинают приценивать, это значит: пора сматывать удочки.

Начальник ломал себе голову, никак не будучи способным дать себе понять, к какой же секте принадлежу я: к Кающимся или к Святотатствующим на кресте, парфюмерным поэтам или безобразным дворовым, или я стажер курсов по подготовке в инквизиторскую... Но, кажется, ему надоело рассчитывать схемы в уме, и он решил на практике разрешиться от сомнений. Когда меня направят в клозеты изучать там способы высшей концентрации джнани-йоги, будет уже поздно, понимал я.

Да, в планы моей теперешней инкарнации не входит работа чистильщиком сортиров. Пусть Жэ Пэ Сартр готовит достойную смену этим бравым ребятам, без которых ведь не обойтись.

Я стал уставать от тюремных новинок, и всё больше времени проводил в одиночестве. А когда мы наедине с собой, угроза атаки со стороны духов тьмы утысячеряется. Так сидел я достаточно праздно и спокойно, читал по царапинам в потолке, по рытвинкам, пятнам на стене – интересная книга, скажу вам, сколько в ней тайных знамений! – как вдруг что-то выплыло из верхнего правого угла комнаты: какой-то воздушный спрут. Я его скорее чувствовал, чем видел, но очертания дразнили своей сюрреальностью:

– Шшш... шшш... я – здешний упырь. Не пугайся, бывают добрые диктаторы (Тито), а бывают добрые упыри. Я сосу лишь лишнюю кровь у людей. Тоска, знаете ли, есть тоже способ откачки крови. Я специалист по кровососанию в состоянии критической тоски.

Я инстинктивно отстранился.

– Не бойся... – Упырь принял форму человеческого тела, причем прекрасного, лицо чем-то напомнило божественную маску Тутанхамона, и поза, пластика казались египетскими.

– Теперь ты видишь, что я не просто гниль и голь? Я эзотерический упырь.

– Убирайся прочь, у меня и так нет сил жить. И все сосут из меня, кому не лень. Убирайся и делай свое дело, мы с тобой ещё повоюем. Нечестно тебе пробираться к смертному в душу... знай свое место, чудовище, спрут. (Боже, как он сияет, уж не Люцифер ли?).

– Я – эзотерический упырь, – медленно повторил с внушением призрак. Понял?

– Что же ты делаешь с людьми тогда? Что держит тебя близ людей, король упырей?

– Я надавливаю на ваше скрытое темечко. Есть в человеке места, которые заговорят о себе лишь в будущем мире. Я укалываю смертного своим комариным хоботком в это самое табу, и в смертном просыпается дух вечности.

Вы слишком живете в этом мире. Цель ассоциации упырей земли – открывать вам иные дали, а не только пить кровь. Не мешало бы и тебе, – упырь начинал психическую атаку, – давить время от времени на Аду и Анупадаку, – и он указал куда-то на макушечный центр, затем на переносицу и где-то у правого уха, но я не рассмотрел. – Занятие это в качестве элементарного физического упражнения принесет тебе больше благ, чем работа с любым сверхчувственным аппаратом. Не стоит абсолютизировать третий глаз. Не садись ты на своего конька. Если бы ты усвоил возможности скрытых сверхцентров, третий глаз показался бы тебе подслеповатым котёнком.

– Совсем ты меня лишил покоя, вурдалак. Я хочу быть какой есть, делать добро людям, общаться с Богом и плакать в одиночестве. Обо всех на свете и о самом себе...

– Расскажу тебе анекдот, – не терял надежды вурдалак.

"Послушайте, м-р Упырь, в кого бы вы хотели воплотиться?" – спросила однажды Вселенская Тоска. "В мыльный пузырь, а ты?" "У меня нет времени воплощаться, – надменно ответила Тоска Вселенская. – Из глубины Долины Пропавших Без Вести управляю я душами людей и призываю всех, чей взор стремится в небо".

– Человеческая жизнь, – наставлял упырь, – подобна мыльному пузырю. Бог, которому вы молитесь – это мальчик, выпускающий изо рта мыльные пузыри. Вы сделаны из воды, мыла и энергии бога-мальчика. Я считаю преувеличенным ваше сравнение человеческой жизни с краткостью мотылька. У вас преувеличенное представление о своей личности. Под знаком вечности, где вершатся все дела, длительность одной человеческой экзистенции приравнивается к долям секунды, в которые живет мыльный пузырь, выпущенный в воздух.

Не смотрите на меня так, будто я какой-то вечный вурдалак. Я – упырь лишь между воплощениями. Кстати, все ваши философы роют в иле. И охота им спускаться на дно болот... Проникнутость истинным знанием отучает от мадемуазель Бледной Спирохеты, покровительницы европейских философов, и чувствуешь опять привкус высшей литературы, интуиция даст всё. – Упырь таинственно улыбнулся. – Совершенный человек должен сочетать в себе черты психиатра и безумца. Безумен он уже по одному тому, что не придерживается общечеловеческих ходов. Но важна ипостась психиатра: считать всех кругом поголовно больными. Иначе вы не справитесь со своим в целом положительным безумием и действительно сойдете с ума. Мудрая отрешенность психиатра даст вам равновесие в мыслях. Милосердие, снисходительность к разжигающим костер у ваших ног.

Я иногда прислуживаю психиатру Беппо, когда он слишком зарывается в свой статус и смеет себя самого считать не больным. Жалкая гордыня. Психиатрическая Логоса (есть такая камера скорой помощи на небесах) – делить людей на тип психиатра ("все больны", отрешенный стоик) и на тип клинического больного (человек "не-как-все"). Мы пытаемся уравновесить людей в этих смежных взаимодополняющих качествах.

– Как я завидую мотылькам, мыльным пузырям и добрым простым людям, которые сидят на своих дачах и сутками переваривают одну какую-нибудь сплетню о соседе или политический слух. Глупость одарена удивительным преимуществом перед гениальностью: она спокойна, а ради покоя на душе любой отдаст дар бесплатно.

– Вы взяли верный угол. Мотыльковая инкарнация счастливей человеческой потому, что беспросветно наивна, а с умом прибавляется дерзость к высшим мирам, а если человек не дерзает в инквизиторской, т.е. не становится на путь, рекомендуемый всеми без исключения религиозными практиками, его дерзость вырождается в животную зависть ко всему и вся, зависть, которая правит миром по сей день. "Отнимите у человека секс и творчество – и останется тоска", писали вы. Да, но отнимите ещё зависть, и я боюсь, тосковать будет некому...

Мотылек никому на свете не завидует, летает один-одинешенек и разбивает лоб о какую-нибудь глупую лампу, – обрел свою мотыльковую нирвану. Вы завидуете миру более низкому, чем ваш. Это – дурная эмоция. Это оттого, что ваша дерзость пока что хилая, не обижайтесь, хилая-прехилая, и отсюда она ещё на 9/10 – зависть.

– Вы ошибаетесь, мсье Вурдалак, простите, временный упырь, временный поверенный при отсутствующих душах. Вы ошибаетесь, и слетите-ка с моих волос... Я вам не гнездо для личинок. Вы ошибаетесь, говорю я вам, потому что единственно, кому я по-настоящему завидую, это тем, кого уже нет. Ещё больше тем, кто никогда не был; но уже просто хищно завидую, до боли в сердце, тем, кто вообще никогда не будет.

– Не случайно, друг мой, не случайно, – начал язвить вурдалак, – вы встретились с моим подопечным Беппо в Картине дель Нирбана. Как вам тамошняя нирвана? Не случайно привело вас из мира, где поголовным занятием является осквернение священных усыпальниц в церкви кающегося народа, кающегося вора. Только как прозрачен мрамор земных причастностей! Учитесь, как мы, призраки, проходить насквозь через людей, вещи, мысли... Я люблю созерцать этих ни на кого не похожих свиней. Они питаются – чем бы вы думали? – они питаются исключительно бисером, и притом искусственным. Искусственный бисер – для них это такой продукт, суррогат, заменяющий естественный рацион свиньи.

Упырь испарился. Кажется, сосет кровь у молокососов.

–

–

Следующим номером программы был Бал Смертников. Шедевр коллективного творчества герцогства Санта Йохо, этот эзотерический бал представлял для меня интерес. Но на земле вход по билетам.

– Не понятно? – встретил меня швейцар. – Живо, живо, понимаете, билетик надо. Я всё понимаю, инопланетяне – тоже люди, тоже земляне... Ну, давай иди, а то я Нутого позову.

Несговорчивый был швейцар Шило. Не проткнешь им мешка. Решительно, блатной детина лучше. С ним можно договориться – и окажешься внутри. Этот прав, честен, на коне, а ты... ты гол, как сокол, и на дворе. Насколько честность кретина бывает аморальней честного взяточничества...

Для доступа на Бал требовалось пожертвовать часть кожи со спины на "совокупный барабан" церемониймейстера, который каждый год изготовлялся заново из людского материала. У меня же не было кожи. Вся кожа моя разъедена тоской, одни нервы да косточки сердобольные.

– Нет у меня кожи, – доказывал я в Пробирочной сестре-живодерке, сестре милосердия. – Возьмите кусочек селезенки.

– С вашей селезенкой идите знаете куда?

– Куда?

– Вы ещё хамить?! – и она сделала мне такой укол, такой укол взглядом, что, кажется, игла осталась там навечно.

Йоханцы скопировали небесные модели. Ведь обычно на земле платишь деньгами, вещами, грехами, духами, ближними. На небе – платишь собой, собой за всё. Йоханцы, однако, продвинуты в космоведении.

Жалкое аутсайдерство, и опять я за порогом доступной черты. Интересно, Гнутый и шеф казармы тоже дают содрать с себя кусочек кожи?

– Нет, – отвечал на вопрос об этом Беппо. – Что вы. Мы берем символическую двойную порцию с донора дворовой. У детины бывает такой дубленый эпителий, что можно снимать по десять слоев.

Жалкое аутсайдерство. Надоело быть последним, затертым... Мудрость внушает: аутсайдерство и нищета, не освященные верой, презренны.

Смирюсь. Пойду к себе, лягу на нару, изнуренный ожиданием... Книжка да голые стены, читать книгу мертвых, да загаженный воздух пустыря. А за секунду до сна опять явится упырь Заратустра и шепнет лукаво на ушко:

– Спи, спи. Все равно в каком мире жить – в 19 веке, 91 ли... Добрых и злых духов всегда равное число, и давно поделены карты планет. В каждом времени свои бойни и злачные места, куда слетаются кормиться духи тьмы, и свои святые обители – к ним спускаются ангелы. Усвой: сумма мира неизменна. Сумма всех времен тождественна на весах...

– Да, – соглашаюсь я, и становится как-то спокойней. Весы, всё одно – где, когда и с кем быть, всё одно...

Уснул.

– Беппо, расскажите о бале! – Я сгорал от любопытства.

– Бал! Фейерверк... Во-первых, там показываются все виды казней, изобретенные человеком. Участники бала изображают из себя жертв, духовников, палачей – у нас специально для этого случая в Декораторской заказывается мебель. Скудный интерьер нашей Инквизиторской не может удовлетворить запросы бала. Голгофа, четвертование, колесование, отрубание головы мечом, сдирание кожи заживо, японские приемы, китайские приемы... (меня затошнило). Два таких бала – блестящая психологическая подготовка для наших больных. И когда настает час настоящих игр, они переживают безболезненно, они уже привыкли...

– Я где-то обо всем этом читал. Я про всю свою жизнь уже где-то читал... А почему так важен барабан, и всякий раз новый, и обязательно из человеческой кожи?

– Барабан играет роль пушечного выстрела в башне или колокола: когда слетает в корзину голова, церемониймейстер бьет колотушкой. Вы бы слышали, какой это акустический эффект, мистер Трюс! (Трюс? От "трус" или "трется"? Какую гениальную придумал мне кличку Беппо: Трюс. Трущийся о мир трус, не способный войти в него или выйти из него).

– Так какой это акустический эффект?

– Бум! Это как Аум, Ом. Понимаете, на этой ноте звучит космос, и Бог работает под это аминь. Бум! – и всех передергивает, потому что совпадают составы, – ни один чугунный колокол или царь-пушка не в состоянии дать такой эффект, подобный барабану из человеческой кожи. Новый барабан делается потому, что когда кожа сохнет, она не так звучит. Тембр меняется, и уже не та гамма чувств...

– Трюс вы трюс. Гриб вы подболотный. Просто вы немного недопалач, и потому боитесь, что смертники вас отринут.

"Палачи – это те, что собирают аудитории и крутят мозги людям", – вставил пират Пудри Мозги, случайно проходивший мимо и слышавший последнюю реплику из нашей беседы с Беппо.

– А вы, Беппо, как ядерный бункер. Воля, мощь и рецепт на все случаи жизни. Спрячьте меня, папа Беппо, спрячьте, меня здесь убьет током...

Алиса из Комнаты смеха

Но что это? Я спиной почувствовал, что где-то внизу мигает свет, и меня ждут. Я живу в вонючем сыром сарае. Замок... срам... да, судьба хранит самых дорогих наших ближних где-то на дне предкатастрофных состояний в оазисе "самоубийство". Они являются в последний момент, когда Ангел знает, что граница почти преступлена... Сбегаю по ступенькам, в голове звучит проклятая нота свидания с упырем, какой-то космополит-интернационал, псалом бездомных воплотившихся ангелов:

Мы смело в бой пойдем...

и как один умрем...

и станем мыльным пузырем...

Раскалывается голова.

У входа в мой двухэтажный флигелек стоит сарафанчик лет 17, чиста, мила, взгляд прямо в душу, сама преданность, жертвенная готовность... Алиса! Алиса спустя десятилетие после своих приключений в Зазеркалье.

– Алиса, милая, вы мое спасение, как же я раньше не разглядел вас! Чудная, милая, божественная... пойдемте, я покажу вам книги... оставайтесь у меня. Я здесь совсем один и вот воюю с упырями да вурдалаками и штудирую доклад папы Беппо II Проклятого... Останетесь? Умница. Это все мои книги, да... да... я и сам пишу-грешу. Алиса, оставайтесь! – и меня уносило, относило... Вся сдавленная, скорченная, внутри страсть взорвалась и полетела к чердаку. Я не один, свобода... – Милая Алиса, дайте я вас на руках понесу. Добрая, святая, чудная, нежная, откуда вы здесь, милая? Впрочем, всё равно, какая разница. Ах, мне теперь решительно всё равно: в плотницкую ли, в сортирную-имбирную-квартирную-инквизиторскую... И у меня – шалашик, и у меня сестра-душа!

Она помялась: "Я от Юры Битова".

А... понятно. Девочка Жоры Битова. Ах душа моя, душенька. Что ж ты всё не на тех островках приземляешься, ноженьки в кровь искалываешь...