355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Велимир Хлебников » Том 4. Драматические поэмы. Драмы. Сцены » Текст книги (страница 2)
Том 4. Драматические поэмы. Драмы. Сцены
  • Текст добавлен: 21 марта 2017, 03:00

Текст книги "Том 4. Драматические поэмы. Драмы. Сцены"


Автор книги: Велимир Хлебников


Жанр:

   

Поэзия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Гибель Атлантиды*
I
 
«Мы боги, – мрачно жрец сказал
И на далекие чертоги
Рукою сонно указал. –
Холодным скрежетом пилы
Распались трупы на суставы,
И мною взнузданы орлы,
Взять в клювы звездные уставы.
Давно зверь, сильный над косулей,
Стал без власти божеством.
Давно не бьем о землю лбом,
Увидя рощу или улей.
Походы мрачные пехот,
Копьем убийство короля,
Послушны числам, как заход,
Дождь звезд и синие поля.
Года войны, ковры чуме
Сложил и вычел я в уме.
И уважение к числу
Растет, ручьи ведя к руслу.
В его холодные чертоги
Идут изгнанницы тревоги.
И мы стоим миров двух между,
Несем туда огнем надежду.
Все ж самозванцем поцелуйным,
Перед восшествием чумы,
Был назван век рассудком буйным.
Смеется шут, молчат умы.
Наукой гордые потомки
Забыли кладбищей обломки.
И пусть нам поступь четверенек
Давно забыта и чужда,
Но я законов неба пленник,
Я самому себе изменник,
Отсюда смута и вражда.
Венком божеств наш ум венчается,
Но кто в надеждах жил, отчается.
Ты – звездный раб,
Род человеческий! –
Сказал, не слаб,
Рассудок жреческий. –
И юность и отроки наши
Пьют жизнь из отравленной чаши.
С петлею протянутой столб
И бегство в смерти юных толп.
Всё громче, неистовей возгласы похоти
В словесном мерцающем хохоте.
О, каменный нож
Каменных доек!
– Пламенный мозг,
– То молодежь!
Трудился я. Но не у оконченного здания
Бросаю свой железный лом!
Туда, к престолу мироздания,
Хочу лететь вдвоем с орлом!
Чтобы, склонив чело у ног,
Сказать: устал и изнемог!
Пусть сиротеет борозда,
Жреца прийми к себе, звезда!»
 
II

Рабыня.

 
Юноша светел
Небо заметил.
Он заметил, тих и весел,
Звезды истины на мне.
Кошелек тугой привесил,
Дикий, стройный, на ремне.
К кошельку привесил ножик,
Чтоб застенчиво и впредь
С ним веселых босоножек
Радость чистую смотреть.
С ним пройдуся я, скача,
Рукавом лицо ударив,
Для усмешки отроча,
Для веселых в сердце зарев.
 

Жрец.

 
Косы властны чернотой,
Взор в реснице голубой,
Круг блистает золотой,
Локоть взяв двойной длиной.
    Кто ты
С взором незабудки?
Жизнь с тобой шутила шутки.
 

Рабыня.

 
Твои остроты, Жрец, забавны.
Ты и я – мы оба равны.
Две священной единицы
Мы враждующие части,
Две враждующие дроби.
В взорах розные зеницы.
Две как мир старинных власти
Берем жезл и правим обе.
Ты возник из темноты,
Но я более, чем ты.
Любезным сделав яд у ртов,
Ты к гробам бросил мост цветов
К чему, товарищ в час резни?
 

Жрец.

 
Поостерегися… не дразни…
Зачем смеешься и хохочешь?
 

Рабыня.

 
Хочешь?
Стань палачом,
Убей меня, ударь мечом!
Рука подняться не дерзает?
На части тотчас растерзает
Тебя рука детей, внучат,
На плечи, руки и куски.
И кони дикие умчат
Твой труп разодранный в пески.
Ах, вороным тем табуном
Богиня смерти, гикнув, правит.
А труп, растоптан скакуном,
Пуазами землю окровавит.
Ведай, знай: сам бог земной
Схватит бешено копье
И за честь мою заступится.
Ты смеешься надо мной,
Я созвучие твое,
Но убийцы лезвие,
Наказание мое,
Пеной страшною окупится.
Узнает город ста святош,
Пред чем чума есть только грош.
Замажешь кровью птичьи гнезда,
И станут маком все цветы.
И молвят люди, скажут звезды,
Был справедливо каран ты.
След протянется багровый,
То закон вещей суровый.
Узнай, что вера – нищета,
Когда стою иль я иль та.
Ты, дыхание чумы,
Веселишь рабынь умы!
С ним же вместе презираю
Путь к обещанному раю.
Ты хочешь крови и похмелий!
Рабыня я ночных веселий!
 

Жрец.

 
Довольно,
Лживые уста!
 

Рабыня.

 
Мне больно, больно!
Я умираю, я чиста.
 

Жрец.

 
Она, красива, умерла
Внутри волос златых узла.
И, как умершая змея,
Дрожат ресницы у нея.
Ее окончена стезя.
Она мечом убита грубым.
Ни жить, ни петь уже нельзя,
Плясать, к чужим касаться губам.
Меч стал сытым кровью сладкой
Полоумной святотатки.
Умирающей загадкой
Ткань вопросов стала краткой.
Послушный раб ненужного усилья!
Сложи, о коршун, злые крылья!
Иди же в ножны, ты не нужен,
Тебя насытил теплый ужин,
Напился крови допьяна.
Убита та, но где она?
Быть может, мести страшный храм?
Быть может, здесь, быть может, там?
Своих обид не отомстила
И, умирая, не простила.
Не так ли разум умерщвляет,
Сверша властительный закон,
Побеги страсти молодой?
Та, умирая, обещает
Взойти на страстный небосклон
Возмездья красною звездой!
 
III

Прохожий.

 
Точно кровь главы порожней
Волны хлещут, волны воют
Нынче громче и тревожней.
Скоро пристань воды скроют.
И хаты, крытые соломой,
Не раз унес могучий вал.
Свирельщик так, давно знакомый,
Мне ужас гибели играл.
Как будто недра раскаленные
Жерл огнедышащей горы
Идут на нас валы зеленые,
Как люди вольны и храбры,
Не как прощальное приветствие,
Не как сердечное «прости»,
Но как военный клич и бедствие.
Залились водами пути.
Костры горят сторожевые
На всех священных площадях,
И вижу – едут часовые
На челнах, лодках и конях.
Кто безумно, кто жестоко
Вызвал твой, о море, гнев?
Видно мне чело пророка,
Молний брошенный посев.
Кто-то в полночь хмурит брови,
Чей-то меч блеснул, упав.
Зачем, зачем? Ужель скуп к крови
Град самоубийства и купав?
Висит – надеяться не смеем мы –
Меж туч прекрасная глава,
Покрыта трепетными змеями,
Сурова точно жернова.
Смутна, жестока, величава
Плывет глава, несет лицо.
В венке темных змей курчаво
Восковое змей яйцо.
Союз праха и лица
Разрубил удар жестокий,
И в обитель палача
Мрачно ринулись потоки.
Народ, свой ужас величающий,
Пучины рев и звук серчающий,
И звезды – тихие свидетели
Гробницы зла и добродетели.
Город гибнет. Люди с ним.
Суша – дно. Последних весть.
Море с полчищем своим
Всё грозит в безумстве снесть.
И вот плывет между созвездий,
Волнуясь черными ужами,
Лицо отмщенья и возмездий,
Глава, отрублена ножами.
Повис лик длинно-восковой
В змей одежде боковой.
На лезвии лежит ножа,
Клянусь, прекрасная глава,
Она глядит, она жива,
Свирель морского мятежа.
На лезвии ножа лежа,
В преддверьи судеб рубежа,
Глазами тайными дрожа,
Где туч и облака межа,
Она пучины мести вождь.
Кровавых капель мчится дождь.
О, призрак прелести во тьме!
Царица, равная чуме!
Ты жила лишенной чести,
Ныне ты богиня мести.
О ты, тяжелая змея,
Над хрупким образом ея.
Отмщенья страшная печать
И ножен мести рукоять.
Змей сноп, глава окровавленная,
Бездна, месть ее, зеленая.
Под удары мерной гребли
Погибает люд живой,
И ужей вздыбились стебли
Над висячею главой.
О город, гибель созерцающий,
Как на бойнях вол, спокойно.
Валы гремят, как меч бряцающий,
Свирели ужаса достойно.
Погубят прежние утехи
Моря синие доспехи.
Блеск, хлещет ливень, свищет град,
И тонет, гибнет старый град!
Она прической змей колышет,
Она возмездья ядом дышит.
И тот, кто слушал, слово слышит:
 

<Рабыня.>

 
«Я жреца мечом разрублена,
Тайна жизни им погублена,
Тайной гибели я вею
У созвездья Водолея.
Мы резвилися и пели,
Вдруг удар меча жреца!
Вы живыми быть сумели,
Сохранив красу лица.
И забыты те, кто выбыли!
Ныне вы в преддверьи гибели.
Как вы смели, как могли вы
Быть безумными и живы!
Кто вы? Что вы? Вы здоровы?
Стары прежние основы.
Прежде облик восхищения,
Ныне я богиня мщения».
 
 
Вверху ужей железный сноп,
Внизу идет, ревет потоп.
Ужасен ветер боевой,
Валы несутся, всё губя.
 

Жрец с опущенной головой:

 
«Я знал тебя!»
 

<1911–1912>

<Разговор душ>*
I

Тень в саду(поет).

 
Любовь приходит страшным смерчем
На слишком ясные зеркала.
Она вручает меч доверчивым
Убийства красного закала.
Она летит, нежней, чем голубь,
Туда, где старая чета,
Как рок, приводит деву в пролубь
И сводит с жизнию счета.
Ее грома клянут отторженные
От всех забав, от всех забот,
С ней бродят юноши восторженные
В тени языческих дубров.
Она портниха ворожбы,
Волшебной радостной божбы.
Ее шагам в сердца «ау» –
Кружок голубеньких полосок,
Венком украсивших главу,
Свирели вешней отголосок.
Она внимает звонкой клятве,
Резва, как лань, в сердечной жатве.
Мудрец, богине благодарствуй,
Скажи: «Царица! Нами царствуй.
Иди, иди! Тобой я грезил,
Тебе престолы я ковал,
Когда, ведом тобой, как жезел,
Ходил, любил иль тосковал.
Я, песни воин прямодушный,
Тебе, стыдливой и воздушной,
Во имя ранней красоты
Даю доспехи и мечты».
Тогда бродили страсти голо
В земле славянского глагола,
И, звонкой кривдой не сочтешь,
Была красивей молодежь.
Из цветов сплетенный меч,
Ты дал силу мне воззвать –
Всем алчущим сна лечь
На дикую кровать.
И, молвы презрев обузы,
Верноподданных союзы
Царства вечной основать.
И наша жизнь еще прелестней
К огням далеким потечет,
Когда воскликнем: «Нет небесней!»
Тебе творя за то почет.
Чтоб, благодушно отвечая,
Ты нам сказала, не серчая:
«Да, вашей рати нет верней!
Равно приятны сердцу все вы.
Любите, нежные, парней,
Любимы ими будьте, девы!»
И, быть может, засмеется
Надевающий свой шлем,
Захохочет, улыбнется,
Кто был раньше строг и нем.
Как прекрасен ее лик!
Он не ведает вериг.
Разум – строгая гробница,
Изваяние на ней –
Сердце, жизни вереница,
Быстрый лёт живых теней.
 

(Кончает играть).

II

Голос из сада.

 
За мной, знамена поцелуя,
И, если я паду сражен,
Пусть, поцелуй на мне оснуя,
Склонится смерть, царица жен.
Она с неясным словарем
Прекрасных жалоб и молений
Сойдет со мной, без царств царем,
В чертоги мертвых поколений.
 
III

Другой голос.

 
Мы потоком звезд одеты.
Вокруг нас ночная тьма.
Где же клятвы? Где обеты?
Чарования ума?
Скорый почерк на записке,
Что кольцом ладони смята.
Знаю, помню, милый близко.
Ночь покровом сердцу свята.
Милый юноша, ужели
Гневный пламень уст потух?
Я стою здесь. Посвежели
Струи ночи. Чуток слух.
 
IV

Первый голос.

 
Порок сегодня развевает
Свои могучие знамёна
И желтой тканью одевает
Ночные тусклые времена.
Божниц в ресницах образа,
С свирелью скорбные глаза,
Вы мне знакомы с молодечества,
Я это вам везде ответствовал.
И взоров скорбное отечество,
Когда страдал, любил и бедствовал.
О, это вам, прекрасно-жгучим
Послушны мы, порокам учим.
Как дуновенье поздних струй
И сна обещанный покой,
Твой обетован поцелуй
Твоей объемлемый рукой.
 
V

<Два голоса.>

 
Воды тихи; воздух красен,
Чуть желтеет он вверху,
Чуть журчит ветвями ясень,
Веткой дикою во мху.
Хоть и низок Севастополь,
Целый год крепился он.
Я стройна, как гордый тополь,
Неприступна с всех сторон.
 
 
Ах, Казбек давно просился
Под владычество Москвы,
Но позднее оросился
Кровью снег его главы.
На усердных богомолов
Буду Дибич и Ермолов.
Дева, бойся указаний
Кремля белого Казани.
Стены, воином пробиты,
Ведь не нужны для защиты.
Были ведомы ошибки
И под Плевной и на Шипке.
Я их встречу, как Кутузов
Рать нестройную французов.
Ты, что прелести таила,
Право, хрупче Измаила.
Нет, как воин у Царьграда,
Страх испытывая около,
Не возьмешь того, что надо,
Резвой волей в сердце сокола.
Нет, на строгой битве взоров
Буду воин и Суворов!
И красавцу Святославу
Дам и Нарву, и Полтаву!
 
 
Я же, выявив отвагу,
У Варшавы возьму Прагу!
Ныне я и ты, мы воины,
Перестанем, успокоены.
Нет, цветущие сады
Старой тайны разум выжег.
В небесах уже следы
От подошвы глупых книжек.
 
VI

Второй голос.

 
Кто сетку из чисел
Набросил на мир,
Разве он ум наш возвысил?
Нет, стал наш ум еще более сир!
Останься, странник. Посох брось!
Земного шара хочет ось,
Чтоб роковому слову «смерть»
Игрушкою была в час полночи твердь.
Там сумрак, тень, утес и зной,
Кусты, трава, приюты гаду.
И тополь тонкий и сквозной
Струит вечернюю прохладу.
Стоит священный знойный день,
Журчит ручья руки кистень.
Через каменный дневник,
Одеваем в тени тучею,
В кружев снежный воротник
Ты струей бежал гремучею.
Ты, как тополь стеклянный,
Упав с высоты,
О, ручей, за поляной
Вод качая листы.
Здесь пахнут травы-медоносы
И дальни черные утесы,
И рядом старый сон громад,
Насупив темное чело.
Числа твоих брызг, водопад,
Само божество не сочло!
И синий дрозд
Бежал у камений,
И влажный грозд
Висит меж растений.
Казалось мне, что словом разностопным
Ручей пел славу допотопным
Спутникам прошлых миров,
Жизнь их, веселие, ужасы, гибели,
Те<м>, что от пиршеств столов
В дебри могильные скопами выбыли.
Ах, диким конем в полуденный час
Катился ручей, в ущелии мчась!
Вы, жители нашей звезды,
Что пламень лишь в время ночей.
Конем без узды
Катился ручей.
Вся книга каменного дна
Глазам понятна и видна.
Вверху прозрачная уха
Из туч, созвездий и светил,
Внизу столетий потроха,
По ним валы ручей катил.
Деревьев черные ножи
На страже двух пустынь межи.
Ладьи времен звук слышен гребли,
И бьет зеленые млат стебли.
Под стеклянной плащаницей
Древних мощей вереница.
На этом кладбище валов,
Ручья свобод на ложе каменном,
Носился ящер-рыболов
С зрачком удава желтым пламенным.
И несся рык,
Блестели пасти.
Морских владык
Боролись страсти
За право воздуха глотка,
За право поцелуя.
Теперь лежат меж плитняка,
Живою плотию пустуя.
Сих мертвых тел пронзая стаю,
Я предостережение читаю
Вам, царствам и державам,
Коварствам, почестям и славам.
Теперь же всё кругом пустынно,
Вверху, внизу утесов тына,
Под стеклянным плащом
Меж дубровы с плющом.
Из звезд морских, костей и ниток,
И ракообразных, и улиток,
Многосаженных ужей,
Подводных раков и ежей
Могильным сводом дикий мост
Здесь выгнула земля,
Огнув кольцом высокий рост
Утесов стройного кремля.
Давно умершее жилище,
Красноречивое кладбище,
Где высок утесов храм
Старой крепостью лучам.
Неутомимая работница,
Гробов задумчивая плотница,
То тихий отдых, то недуг,
Своим внимательная взором,
По этим пажитям усталым
Свой провед<у> усталый плуг,
Давно обманут кубком малым,
Давно разбит<ый> в бурях спором,
Давно храню отчаянья звук!
Приход твой славит, кто устал,
Кто прахом был и прахом стал!
 
VII

Первый голос.

 
Слушай: отчаялось самое море
Донести до чертогов волну
И умчалося в пропасти, вторя
В вольном беге коню-скакуну.
Оно вспомнит и расскажет
Громовым своим раскатом,
Что чертог был пляской нажит
Дщерью в рубище лохматом.
Вдруг вспорхнула и согнулась,
И, коснувшись рукою о руку,
Точно жрец, на других оглянулась,
Гусель гулких покорная звуку.
Не больше бел зимы снежок,
Когда, на пальцах ног держась,
Спрямит с землею сапожок,
Весенней бабочкой кружась.
Она легка; шаги легки.
Она и светоч и заря.
Кругом ночные мотыльки,
В ее сиянии горя.
Море вспомнит и расскажет
Грозовым своим глаголом,
Что чертог был пляской нажит,
Пляской в капище веселом.
Синеет река,
От нас далека.
В дымке вечерней
Воздух снует.
Голос дочерний
Земля подает.
Зеленых сосен
Трепет слышен.
И дышит осень.
Ум возвышен.
Рот рассказов,
Взор утех.
В битве азов
Властен грех.
Я еще не знаю, кто вы,
Вы с загадочным дерзанием,
Но потоки тьмы готовы
Встретить вас за всё лобзанием.
Но краса таит расплату
За свободу от цепей.
В час, когда взойду я к кату,
Друг свободы, пой и пей!
Вспомни, вспомни,
Как погиб!
Нет укромней
Стройных лип.
Там за этой темной кущей
Вспомни синий тот ручей,
Он, цветуще-бегущий,
Из ресниц бежит лучей.
Две богини нами правят!
Два чела прически давят!
Два престола песни славят!
Хватая бабра за усы
В стране пустынь златой красы,
На севере соседим
С белым медведем.
 
VIII

<Воин песни.>

 
Как чей-то меч железным звуком,
Недавно здесь ударил долг.
И, осужденный к долгим мукам,
Я головой упал, умолк.
На берега отчизны милой
Бросал я пену и буруны.
Теперь поник главою хилой,
Тростник главою желтострунный.
Храбрее, юноши! Недаром
Наш меч. Рассудком сумрак освещай
И в битвах пламенным ударом
Свой путь от терний очищай.
Я видел широкого буйвола рог
И умирающий глаз носорога.
А поодаль стоял весь в прекрасном пророк
И твердил: «В небесах наступает тревога!»
Он твердил: «Тот напиток уж выпит,
Что рука наливала судьбы,
И пророчества те, что начертит Египет,
Для всеобщего мира грубы».
Он мне поведал: «Забудутся игры,
Презрение ляжет на кротость овцы,
В душах возникнут суровые тигры,
Презреньем одеты свободой вдовцы».
Я видел – бабр сидел у рощи
И с улыбкой дышал в ствол свирели.
Ходили, как волны, звериные мощи,
И надсмешкою брови горели.
И с наклоном изящным главы
Ему говорила прекрасная дева,
Она говорила: «Любимцы травы!
Вам не хватает искусства напева!»
Ужель не верх земных достоинств
Быть единицей светлых воинств?
Вас, презираемых мечом,
Всех, не окровавленных войной,
Бичуй, мой слог, секи бичом,
Топчи и конь мой вороной.
И поток златых кудрей
Окровавленного лика
Скажет многих книг мудрей:
Жизнь прекрасна и велика.
Нет, не одно тысячелетье
Гонитель туч, суровый Вырей,
Когда гнал птиц лететь своею плетью,
Гуси тебя знали, летя над Сибирью,
Твой лоб молнии били, твою шкуру секли ливни,
Ты знал свисты грозы, ведал ревы мышей,
Но, как раньше, блистают согнутые бивни
Ниже упавших на землю ушей.
И ты застыл в плащах космато-рыжих,
Как сей страны нетленный разум,
И лишь тунгуз бежит на лыжах,
Скользя оленьим легким лазом.
О, дикое небо, быть Ермаком,
Врага Кучума убивать,
Какой-то молнии куском
Бросать на темную кровать!
Перед тобою, Ян Собеский,
Огонь восторга бьется резкий.
И русские вы оба,
Пускай и «нет» грохочет злоба.
Юный лик спешит надвинуть
Черт порочных чёрта сеть.
Но пора настала минуть
Погремушкою греметь!
Пояс казацкий с узорной резьбой
Мне говорил о серебре далеких рек,
Иль вспыхнувший грозно в час ночи разбой –
То полнило душу мою, человек.
То к свету солнца Купальского
Я пел, ударив в струны,
То, как конь Пржевальского,
Дробил песка буруны.
И, как сквозь белый порох, стен
Блестят иконы Византии,
Так не склоню пред вами я колен,
Судители России.
Смотрите, я крылом ширяю
Туда, в седой мглы белый дол,
И вас полетом примиряю,
Я, встрепенувшийся орел.
Мы – юноши. Мечи наши остро отточены.
Раздавайте смело пощечины.
Юношей сердца смелей,
Отчизны полей королей!
Кумирами грозными, белыми,
Ведайте, смелы мы!
Мы крепнем дерзко и мужаем
Под тяжким бедствий урожаем.
Когда в десне судьба резцом прорежет,
Несется трусов вой и скрежет.
Меч! Ты предмет веселый смеха,
Точно серьги для девиц,
Резвых юношей утеха,
Повергая царства ниц.
О мире вечном людской брехни
Поклоннику ты скажешь:
Сейчас умрешь! Еще вздохни! –
И холодно на горло ляжешь.
Учитель русского семейства,
Злодей, карающий злодейство.
Блажен, кто страсть тобой владеть
Донес до долга рокового.
Промолвит рок тебе: ответь! –
Ты року скажешь свое слово.
А страницы воли звездной
Прочитает лязг железный.
Он то враг, то брат свободы,
Меч, опоясавший народы.
Когда отчизна взглядом гонит,
Моей души князь Понятовский
Бросался с дерзостью чертовской,
Верхом плывет и в водах тонет…
Военная песнь, греми же всё ближе!
Греми же! Звени же!
 
IX

<Второй голос.>

 
Из отдыха и вздоха
Веселый мотылек
На край чертополоха
Задумчиво прилег.
Летит его подруга
Из радуги и блеска,
Два шелковые круга,
Из кружева нарезка.
И юных два желанья,
Поднявшихся столбом,
Сошлися на свиданье
И тонут в голубом.
На закон меча намек
Этот нежный мотылек.
Ах, юнак молодой,
Дай тебе венок надену!
Ты забудешь разбой,
Ты забудешь измену.
 
X

<Воин песни.>

 
Но пусть свобод твоих становища
Обляжет сильных войск змея.
Так из чугунного чудовища
Летит высокая струя.
Мы жребия войн будем искать,
Жребия войн, земле неизвестного,
И кровью войны будем плескать
В лики свода небесного.
Ведь взоры воинов морозны,
А их уста немы и грозны.
Из меди и стали стянут кушак,
А на голове стоит шишак.
Мы устали звездам выкать,
Научились звездам тыкать,
Мы узнали сладость рыкать.
Пусть в ресницах подруг,
Как прежде, блистает таинственное.
Пусть труды и досуг
Юношей – страсть воинственная.
Все ходит сокол около
Прямых и гладких стен.
В походке странной сокола
Покой предчувствием смятен.
Он ходит, пока лов
Не кончен дикой смерти,
И телом мертвых соколов
Покой темницы смерьте.
 

1911–1912

Лесная тоска*

Вила.

 
Пали вой полевые
На речную тишину.
Полевая, в поле вою,
Полевую пою волю,
Умоляю и молю так
Волшебство ночной поры,
Мышек ласковых малюток,
Рощи вещие миры:
Позови меня, лесную,
Над водой тебе блесну я,
Из травы сниму копытце,
Зажгу в косах небеса я
И, могучая, босая,
Побегу к реке купаться.
 

Лешак.

 
Твои губы – брови тетерева,
Твои косы – полночь падает.
О тебе всё лето реву,
Но ничто, ничто не радует.
Светлых рыбок вместо денег
Ты возьмешь с речного дна,
В острых зубках, как вареник,
Вдруг исчезнула одна.
Без сметаны она вкусна,
Хрупко бьется на зубах.
На стене сырой, где клятва,
Я слезами стены вымою.
Где ручьями сырость капает,
Над призраком из сырости,
Словам любви, любимая,
Тогда ужель не вырасти –
Булавка нацарапает.
 

<Вила.>

 
Ты это, ветер, ты?
Верю, ветер любит ни о чем
Грустить неучем,
После петь путь
Моих ветреных утренних пят,
Давать им лапти легких песен,
А песен опасен путь.
Мой мальчик шаловливый и мятежный,
Твои таинственные нити
Люблю ловить рукою нежной,
Ковры обманчивых событий.
Что скажешь ты?
 

Ветер.

 
На обрыве, где гвоздика,
Возле лодки, возле весел,
Озорной, босой и весел,
Где косматому холопу
Стражу вверила халупа,
Парень неводом частым отрезал,
Вырезав жезел,
Русалке-беглянке пути.
Как билась русалка, страдая!
Сутки бьется она в сетке,
Где течения излом,
Вместе с славкой ястребиной,
Желтоокой и рябой.
Рыбак, – он силой чар ужасных
Богиню в невод изловил
И на руках ее прекрасных
Веревки грубой узлы вил.
 

Вила.

 
Беру в свидетели потомство
И отдаленную звезду,
С злодеем порвано знакомство,
На помощь девушке бегу.
 

Ветер.

 
Что же, волосы развеяв,
По дороге чародеев
Побеги меж темных елей.
Ах, Вила, Вила!
Ты простодушьем удивила
Меня, присяжного лгуна,
Не думал я, что сразу
Поверишь ты рассказу.
Разве есть тебя резвей
В сердце простодушном,
Каждой выдумке послушной?
 

<Вила.>

 
Зачем ты обманул?
 

Ветер.

 
А без проказ совсем уснул,
И злые шалости – моя свобода.
 

Старик.

 
Как черный ветер колыхается,
Из красных углей ожерелье.
Она поет и усмехается,
Костер ночной – ее веселье.
Она поет, идет и грезит,
Стан мошек волосом разит.
Как луч по хвойным веткам лезет
И тихо к месяцу скользит.
То в сумраке себя ночном купает,
То в облаке ночном исчезла,
То молчаливо выступает
В дыму малинового жезла.
Она то молнией нагой
Блеснет одна в дуброве черной,
То белодымною ногой
Творит обряд упорный.
 

Русалка.

 
Всюду тени те,
Меня тянете!
Только помните –
Здесь пути не те,
Здесь потонете!
Жмурился вечер,
Жмуря большие глаза,
Спрячась в озерах во сне голубых.
Тогда я держала в руках голубей,
Сидя на ветке шершавой и старой,
И опрокинутой глыбой
Косы веселий Висели.
В осине осенней
То было.
 

<Лешак.>

 
Час досады, час досуга,
Час видений и ведуний,
Час пустыни, час пестуний,
Чтоб пышней, длинней и далее
Золотые косы дали ей.
Виноваты вы не в этом,
Вы греховны тем, что нынче
Обещались птицы звонче.
Полотенцем моей грезы
Ветру вытру его слезы.
Ветер – ветреный изменник,
Не венок ему, а веник.
Вы помните, страстничал вечер
Громадами томных
Расширенных глаз над озером.
 

Ветер.

 
Там не та темнота.
Вы ломите мошек стада,
Вы ива своего стыда,
Где мошек толкутся стада.
Теперь, выходя из воды,
Вы ива из золота,
Вы золота ива.
Чаруетесь теми,
Они сосне
Восклицали: сосни!
Чураетесь теми,
Она во сне
Заклинала весну.
Явен овен темноты.
Я виновен, да, но ты?
Вы ива у озера,
Чьи листья из золота.
 

Русалка.

 
Лени друг и враг труда,
Ты поклялся, верю чуду,
Что умчимся в никогда
И за бедами забуду,
Что изменчив, как вода.
 

Рыбак.

 
Вышел к сетям – мать владычица!
Что-то в сетях тупо тычется.
Изловили ли сома,
Да таких здесь не видать!
Или спятил я с ума!
А глаза уж смотрят слабо.
Вышел парень:
«Водяная бьется баба!»
И сюда со мной бегом,
Развязаться бы с грехом.
 

Ветер.

 
Чары белые лелею,
Опрокинутые ивами.
Одоленом одолею
Непокорство шаловливое.
Голубой волны жилицы,
Купайтесь по ночам.
Кудри сонные струятся
Крученым панычом.
Озаренные сияньем,
Блещут белым одеяньем
По реке холодной беженки,
На воде холодной неженки.
Я веселый, я за вами,
Чтоб столкнуть вас головами.
 

Русалка.

 
Слышишь, ветер, слышишь ужас?
Ветра басня стала делом.
В диких сетях обнаружась,
Бьется Вила нежным телом.
Режут листья, как мечи,
Кожу неги и услад,
Водяной бугай, мычи,
Жабы, вам забить в набат!
Пышных кос ее струя,
По хребту бежит змея.
И натянутые клетки,
Точно тени зимней ветки,
Сот тугой и длинной сетки –
Режут до крови рубцы.
И на теле покрасневшем
Отпечатана до мяса
Сеть вторая – на руках,
Точно тени на снегу
Наклоненных низко веток.
И, запутанная в соты,
Дичь прекрасная охоты
Уж в неволе больше часа,
Раскраснелась и в слезах,
Слезы блещут на глазах.
Дрожат невода концы.
Холить брось свои усы,
Злой мальчишка и пророк,
Это злой игре урок.
Вила лесным одуванчиком
Спускалась ночью с сосны,
Басне поверив обманщика,
Пленница сеток, не зная вины.
Ну, берись скорей за помощь,
Шевелись, речной камыш!
 

Ветер.

 
Цапля с рыбою в зобу
Полетела за плотину.
Вила милая, забудь
Легкой козни паутину.
Я в раскаянья позднем
Говорю «прощайте» козням.
 

Вила.

 
Малого рыболова
Плеском влаги испугаю.
Чу, опять пронесся снова
Водяного рев бугая.
Сестры, подруги,
Зубом мышиным
Рвите тенета.
Ветер, маши нам.
После поймете!
 

Девы.

 
Ля! Ля! Ля!
Девушки, ля!
Рвет невода
Белая жинка.
Всюду заминка,
Льется вода.
Спят тополя.
Синяя доля
Ранней зари.
Сказку глаголя,
Шли рыбари.
В руках уда,
Идут сюда.
 

Утро.

 
Поспешите, пастушата!
Ни видений, ни ведуний,
Черный дым встает на хате,
Всё спокойно и молчит.
На селе, в далекой клуне
Цеп молотит и стучит.
Скот мычит, пастух играет,
Солнце красное встает.
И, как жар, заря играет,
Вам свирели подает.
 

1919, 1921


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю