Текст книги "На первой полосе"
Автор книги: Вэл Корбетт
Соавторы: Ева Поллард,Джойс Хопкирк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)
– Но ты же мне, кажется, говорила, что ему шестьдесят пять лет или где-то около того, и что он – вдовец.
– Да, но на прошлой неделе она мне сказала, что он купил дом какой-то женщине, по виду годящейся ему во внучки. Как видите, вполне подходящий материал для воспроизводства, если, конечно, он еще способен на такое.
– Пикассо было уже за восемьдесят, когда он стал отцом в последний раз, – напомнила им Лиз. – А Чарли Чаплину – семьдесят восемь, поэтому еще рано сбрасывать старичка со счетов.
– Уж не говоря о том, что в наше время врачи с Харли-стрит могут творить чудеса.
Они, конечно, шутили, прекрасно понимая, что Джоанна больше беспокоится о том, чтобы доносить этого ребенка, чем о том, будет или нет у него титул.
– Доктор Бишофф сегодня грозила мне пальцем, – призналась Джоанна, – и запретила всякие «излишества». Значит так, мне запрещены все дальние поездки и вечеринки с коктейлями; мне не рекомендуется лишний раз выходить из своего кабинета, но домой я должна ходить пешком. Мне разрешено приходить в редакцию, звонить по телефону, заниматься административной работой, но не слишком ею увлекаться. Во время обеда я должна находить какое-нибудь укромное место, чтобы делать гимнастику для укрепления мышц живота.
– Ходить пешком? Делать гимнастику во время обеда? – Лиз не могла поверить своим ушам. – Ведь доктор Бишофф сама деловая женщина, разве она не понимает, как трудно тебе выполнить эти рекомендации?
– Она наверняка бы мне этого не посоветовала, если бы знала про Стефани.
Помощнице Джоанны, Стефани Росс, не было еще и двадцати шести, но она уже несколько лет занимала эту должность и прекрасно справлялась со своими обязанностями. Джоанна в свое время с удовольствием назначила ее на это место, хотя та и была дочерью лучшего друга директора-распорядителя, потому что Стефани работала очень быстро и всегда проявляла творческую инициативу. Природа одарила ее самыми длинными в редакции ногами, и кроме того Стефани была блондинкой, причем не крашеной, а самой что ни на есть натуральной.
– Можете представить, как эта карьеристочка может воспользоваться моим отсутствием, когда директор-распорядитель назначит ее исполняющей мои обязанности. Он давно ей намекал, что может так усложнить мою жизнь, что вынудит меня уйти с работы, и тогда он посадит ее на мое место. Но мы-то ведь прекрасно знаем, что он не сделает Стефани редактором. У нее еще нет достаточного опыта, и она дурочка, если принимает его всерьез. Я собираюсь побеседовать с мисс Ангус, чтобы она прикрыла меня с тыла.
– Но, Джоанна, – сказала Катя, – я думаю, все-таки не стоит внушать вашему уважаемому директору-распорядителю, что ты можешь, спрятавшись за свой ксерокс, родить там во время обеденного перерыва, а вечером опять приступить к работе.
Доктор Бишофф консультировала Джоанну, еще когда та писала статью о трудностях работы врача с беременными женщинами в резервациях канадских индейцев, и всегда утверждала, что западные женщины сами ответственны за возрастающее число осложнений. Они ведут такой образ жизни, что сами вредят собственному организму.
– Та моя статья о беременных женщинах, которые трудятся на рисовых полях и отлучаются оттуда только на пару часов, чтобы родить ребенка, далеко не вымысел, как может вам показаться на первый взгляд, – сказала Джоанна. – Доктор Бишофф подтверждает, такие случаи действительно имеют место. Но, конечно, этим женщинам помогают их многочисленные родственники. Вы можете себе вообразить, чтобы моя свекровь мне помогала? Меняла пеленки? Я вообще сомневаюсь, что она меняла их даже Джорджу.
Они немного помолчали, размышляя над дилеммой Джоанны.
– Итак, как же мне с этим управиться?
– Сложный вопрос, – ответила Катя. – Не думаю, что в нашем обществе найдется много женщин, занимающих по-настоящему высокие должности и при этом имеющих на руках маленьких детей.
– Да, но не забывай наш девиз, – возразила Лиз и протяжно пропела. – Ты можешь иметь всё-о-о.
– Действительно, – подтвердила Катя, – а почему бы тебе не рискнуть. Ты можешь потерять все, но можешь и выиграть. Смотри на активность Стефани сквозь пальцы, и даже скажи ей, что ты хочешь возложить на нее больше ответственности и давай ей как можно больше поручений. Когда я училась в школе, такая тактика воспитания иногда помогала.
Джоанна и Лиз засмеялись: они уже неоднократно слышали историю о самой трудной девочке в классе, которая стала просто ангелом, когда ее назначили старостой.
Джоанна одобрительно кивнула.
– Вы правы, это неплохая мысль, и рискнуть, пожалуй, стоит. Стефани настолько тщеславна, что вряд ли что-нибудь заподозрит.
– Она не такая ловкая, как ты, и не сумеет воспользоваться случаем, – вставила Лиз.
– Проблема Стефани, – сказала Джоанна, – в том, что ею манипулирует этот проклятый директор-распорядитель. Если бы она перестала строить козни за моей спиной, с ней вполне можно было бы иметь дело. – Всем были очевидны планы Стефани. Сейчас, когда Джоанна беременна и уделяет журналу меньше внимания, этот вакуум пыталась восполнить ее заместительница.
– Она еще глупая, – сказала Лиз, – и до редактора ей еще расти и расти.
– Я знаю и беспокоюсь лишь о том, что может случиться с журналом, пока я буду в декретном отпуске, – призналась Джоанна. – Вы представляете, как отчаянно она ждет, когда я уйду, желая побыстрее сесть в мое кресло. Но я намерена работать до последней минуты. Мне нужно дождаться, чтобы в Нью-Йорке утвердили новый бюджет на привлечение читательского интереса. Они сказали, что скоро примут решение.
– Хороший план, – сказала Катя, которая на время забыла про свои несчастья. – Не беспокойся, как аукнется, так и откликнется. Стефани еще столкнется с трудностями.
Хотя Джоанна и считала, что справедливость торжествует отнюдь не всегда, она не стала спорить со своей подругой.
Лиз, воспользовавшись паузой, постучала ложечкой по бокалу. Она добровольно возложила на себя обязанности «председателя собрания».
– Я прошу вашего внимания. Пока мисс Золушка еще не ушла с бала, нам нужно обсудить несколько вопросов. Я долго молчала. Уже почти восемь вечера, а я еще не рассказала, что произошло за обедом. Я думаю, эта новость тянет на девять с половиной баллов. Нет, черт возьми, на все десять.
– А почему ты не рассказала, когда мне звонила? – спросила Джоанна.
– Я хотела посмотреть на ваши лица.
Лиз не спеша выпила глоток вина, еще больше разжигая их любопытство. Наконец она сказала:
– Возможно, вы видите первую женщину-редактора «Дейли»[20]20
Daily — ежедневный. С этого слова начинаются названия большинства английских ежедневных газет (англ.).
[Закрыть].
Катя и Джоанна крикнули почти в один голос: – Не «Санди»[21]21
Sunday – воскресный (англ.).
[Закрыть]?
– Читайте по губам. «Дейли кроникл».
Джоанна подскочила к Лиз и издала такой вопль, какой не всегда услышишь от болельщиков соседнего стадиона, когда местный клуб забивает гол.
– Поздравляю! Ты это заслужила.
– Лиз, ты великий журналист, и ты будешь великим редактором. Наконец-то это признали, – добавила Катя.
Джоанна, никогда не забывающая о материальной стороне дела, спросила:
– Он говорил о чем-нибудь низменном, типа презренного металла?
Они все засмеялись, но Катя одна выразила словами то, что вертелось у них на языке.
– Только не позволяй им диктовать тебе условия и ни за что не соглашайся на меньшую зарплату, по сравнению с той, которую они бы могли предложить мужчине.
Лиз улыбнулась в ответ.
– Я об этом уже думала и у секретаря Чарли мне удалось узнать, сколько примерно он получал.
– Еще один тост, – произнесла Катя. – За лучшую женщину-редактора… Нет, за самого лучшего редактора в Британии.
Лиз поставила бокал.
– Конечно, – медленно произнесла она, – еще не все решено окончательно. Я буду исполнять обязанности редактора «Санди» в течение двух недель, и Фергус очень тонко мне намекнул, что окончательный приговор им еще не вынесен. Не знаю, насколько серьезно он говорил про «Дейли кроникл». Но я стремлюсь именно к этому. Если мне повезет, то Фергус будет первым владельцем, назначившим женщину редактором ежедневки. Держу пари, многие акционеры захотят его за это расстрелять.
– Но почему? – Катя пришла в негодование. – Твоя кандидатура на этот пост самая лучшая.
– Точно, – добавила Джоанна. – Теперь тебе нужно показать ему, на что ты способна, и найти материал для нескольких забойных статей. Нам придется хорошенько пошарить в нашем банке памяти.
– Спасибо. У меня уже есть некоторые неплохие наметки. Взятки в палате общин. Не спрашивай, я еще не знаю всех подробностей, и пока держу все в тайне. Если мои догадки подтвердятся, будет сенсация, и мы, Катя, договоримся с твоей командой, чтобы я выступила в новостях. На Фергуса всегда производят впечатление наши выступления по телевидению.
Подруги захотели узнать об обеде все, вплоть до мельчайших деталей. Лиз не нужно было упрашивать. Правда, она слегка приукрасила состоявшийся за обедом разговор с Фергусом, и в ее интерпретации он стал выглядеть веселым и занимательным приключением, хотя, по правде сказать, когда Лиз беседовала с хозяином газеты, она вовсе так не считала. Но тем не менее Лиз ничего не утаила, и рассказала подругам все, вплоть до посещения бара.
Катя с задумчивым видом потягивала из бокала шампанское.
– Тогда на Майорке кто бы мог подумать, что мы будем вот так сидеть: Джоанна, известный редактор журнала; я со своей премией, и Лиз, которая скоро войдет в историю журналистики. Господи, просто фантастика!
– Неплохо, – заметила Лиз, – для трех вульгарных…
– Говори за себя, – засмеялась Катя.
– …полуобразованных супервыскочек.
– И подумать только, я не знала обуви до двадцати трех лет, – сказала Джоанна, привыкшая в детстве бегать босиком и всегда вспоминавшая об этом в минуты триумфа.
– На горизонте осталась только одна грозовая туча, – сказала Лиз. – Она выше шести футов, с черными лохматыми волосами и ужасным самомнением.
Он посмотрела на своих подруг, и они все вместе крикнули хором:
– Это – дерьмо, Тони.
Лиз вздохнула.
– Он хочет меня обскакать. Знаете, у меня престранное чувство, что он пронюхал про то, что случилось со мной на Майорке. Может, мне просто показалось, но совсем недавно я стала замечать, что в его разговоре со мной стали проскальзывать словосочетания типа «вправления ваших мозгов» или постоянные упоминания о «рассудке». Как-то он говорил что-то о сумасшедшей женщине и в самом конце обратился ко мне со словами: «Вы ведь знаете, Лиз, что я имею в виду», и таких примеров у меня предостаточно.
– Возможно, ты становишься слишком мнительной, – сказала Джоанна. – Он никак не мог про это узнать.
– Надеюсь, ты права, но если уж он во что-нибудь вопьется своими зубами, то становится подобен доберману с тряпичной куклой.
Всем, кто был хоть каким-то образом связан с прессой, было хорошо известно про участь редактора одной национальной газеты, который давным-давно лечился от психического расстройства и однажды это выплыло наружу. Ему даже не дали доработать до конца недели. Не могло быть и речи о том, что он может остаться в своей должности. Его карьера накрылась. Лиз спрашивала себя, не стала ли она параноиком, а если нет, то почему Тони все время твердит про мозги, психическое здоровье и нервные срывы?
У Кати от страха свело живот. Может быть, сейчас какой-нибудь художественный редактор вроде Тони пристально разглядывает через увеличительное стекло проклятый снимок, сделанный тем ублюдком на Роланд-Мьюс. Возможно, фотография им и не пригодится, но Катя понимала, что ее положение под угрозой. Что на нее тогда нашло? Она ведь знала, что Дейвина должна быть в больнице, и все же зачем-то поехала на Роланд-Мьюс..
Джоанна заметила выражение Катиного лица и ей, естественно, захотелось узнать, какие демоны внушили той такой ужас.
Лиз же ничего не заметила и продолжала говорить с прежним пылом.
– Знаете, что произошло однажды утром на совещании в отделе новостей? Мы говорили об Энджи Смит, которой дали очередную роль в новом фильме, и потом Тони, отпустив колкость по поводу этой «сумасшедшей», сказал: «Я не хочу, чтобы вы считали меня женоненавистником, Лиз, но разве большинство из вас время от времени не ведет себя очень странно? Тем более что уж говорить о том благодатном периоде, когда у вас критические дни?» Понимаете, что я имею в виду, говоря о его колкостях.
Ее подруги кивнули.
– И что ты сказала? – спросила Катя.
– Как вы сами понимаете, это было объявлением войны. Я ему влепила такую пощечину, что у главного корректора отвисла челюсть.
Катя и Джоанна знали, что Лиз может быть резкой, хотя они ее такой редко когда видели.
Лиз, повеселев при этом воспоминании, продолжала:
– Потом я выпрямилась и невозмутимо посмотрела прямо ему в глаза: «Тони, может мы поговорим о твоей маме, твоей жене… или о ком-нибудь еще более тебе интересном?» После этого он быстро скрылся в свою волчью нору. – Лиз лукаво улыбнулась.
– Я представляю себе, как перекосилось его самодовольное лицо, – ликовала Джоанна.
– Катя, – обратилась к ней Лиз. – Помнишь тот раз, когда ты… В чем дело? Ты себя хорошо чувствуешь?
Катя опустила глаза.
– Это из-за мужика у тебя сложности, да? – Лиз не могла не рассердиться. – Я просто не могу видеть тебя в таком состоянии. Я хочу сказать, ты только что получила самую большую премию в своей жизни, а выглядишь так, словно вернулась с похорон. Он этого не стоит.
– А знаешь, – добавила Джоанна, – сколько мы с Лиз уже сделали статей о женатых мужчинах, всегда возвращающихся к своим женам? Я предполагаю, что тут дело в детях. Они маленькие?
Катя слабо качнула головой из стороны в сторону.
– У меня особый случай.
Лиз сочувственно положила руку Кате на плечо.
– Разве мы не убедились на собственном горьком опыте, как лицемерна британская общественность. Она судит своих героев по одним меркам, а себя по другим. Кэти, если они что-то о тебе узнают, тебя разорвут на куски, а когда-нибудь они узнают все равно, даже если до сих пор тебе везло.
Катя горько улыбнулась.
– Я знаю, что ты права. И я должна как-то разобраться со всем этим. И я разберусь, обещаю. Ты знаешь, я не хотела, чтобы так получилось. Но женщинам вроде нас так трудно найти кого-то, кто не запуган нашей славой, или кого-нибудь, кто просто хочет быть самим собой. И я так хотела найти человека, который полюбит меня такой, какая я есть.
– Ты его нашла, и он не может быть твоим, не может тебе принадлежать? – задала вопрос Лиз.
Катя молчала.
– Я думаю, – многозначительно сказала Джоанна, – это не поможет… – и вместе с Лиз они проскандировали: – …облегчить твое бремя!
Они посмотрели друг на друга, и даже Катя была вынуждена улыбнуться.
– Кроме того, мы могли бы тебе что-нибудь посоветовать, – заключила Лиз.
Если бы они узнали правду, подумала Катя, они бы ужаснулись. Она покачала головой.
– Мне бы очень хотелось обо всем вам рассказать, но если бы вы узнали, вы бы поняли, почему я все скрываю даже от вас.
Лиз улыбнулась ей.
– Ладно, наше предложение остается в силе.
– Если решишь, что тебе после этого станет легче, – добавила Джоанна, опасаясь, что Катя подумает, будто они на нее оказывают давление.
– Удивительно вкусный салат, Джо, – сказала Лиз. – Там еще что-нибудь осталось? В субботу ночью, когда номер был уже сверстан и мы ждали первые оттиски, корректор предложил по-настоящему интересный заголовок. Он сказал, что ни один читатель не сможет сопротивляться желанию купить газету, на первой странице которой будет напечатано: «В КЕНСИНГТОНСКИЙ ДВОРЕЦ СРОЧНО ТРЕБУЕТСЯ ДОКТОР ДЛЯ ОПЕРАЦИИ ПО СМЕНЕ ПОЛА».
Катя улыбнулась, благодарная своим подругам за то, что они сменили тему разговора и не стали больше ее мучить. Зазвонил телефон. Катин шофер звонил ей по сотовому, чтобы сказать, что он ждет внизу. Руководители программы «TB-Утро» очень хотели бы включить в ее контракт пункт «в 21.00 находиться в кровати», но все же у них не хватило смелости для такой жесткой регламентации ее жизни. Да и Катя могла бы в этом случае невинно поинтересоваться: «А не уточните ли еще – с кем?» Зато они «великодушно» предоставили Кате машину, и хотя бы таким образом были в курсе о ее распорядке дня.
Подруги провели хороший вечер. Конечно, им еще многое нужно было сказать друг другу. Но тогда этот вечер никогда бы не закончился.
Глава десятая
В роскошных апартаментах Фергуса Кейнфилда в Белгравии[22]22
Белгравия – фешенебельный лондонский район, расположенный недалеко от Гайд-парка.
[Закрыть] вновь раздался телефонный звонок. Эта квартира с семью спальнями была одним из самых дорогих в Великобритании объектов недвижимости такого рода. Только одна его спальня площадью двадцать восемь на двадцать пять футов, бывшая когда-то столовой лорда Виллиерса, тянула на четверть миллиона фунтов. Теперь эта комната являлась свидетельницей бурной и разнообразной половой жизни Фергуса.
Сегодня в его постели была Николь. Они занимались любовью – включая прелюдию – около пятнадцати минут, пока телефон не зазвонил в первый раз за этот вечер и не отвлек от нее Фергуса – с ним хотел говорить его поверенный в Токио. Но когда телефонный звонок раздался в четвертый или пятый раз, Николь, лежавшую рядом с ним под льняной простыней с монограммой, охватило отчаяние: что может сделать женщина, чтобы этот мужчина думал о ней, а не о ком-то или о чем-то другом?
Она вспомнила свое волнение перед сегодняшним ужином в обществе трех банкиров. Она пребывала в опасении, что те могут прийти со своими женами, которые неизвестно как к ней отнесутся. На какое-то короткое время у нее мелькнула мысль, что, может быть – все-таки их роман с Фергусом длится уже семь месяцев, – ее тоже примут за жену, но, когда эти женщины вошли в дверь, Николь очень быстро поняла, что в этом не было никакой необходимости. Так же как и им сразу стало понятно, кто она такая.
Женщины были по меньшей мере на двадцать лет моложе своих спутников к, совершенно очевидно, не особо разбирались в банковском деле. У них были прекрасные данные для упражнений в постели, но вовсе не для того, чтобы шевелить мозгами.
Одна из них, смуглая красавица с довольно экзотической внешностью, вызвала улыбку у всех присутствующих – когда ее спросили, откуда она родом, она с забавным акцентом ответила: «Я есть Лахор»[23]23
Лахор – город в Пакистане.
[Закрыть].
Николь, высокооплачиваемый член Национального Союза Журналистов, была сильно оскорблена, что ее приравняли к красоткам из ночных клубов или им подобным.
Последний телефонный звонок разозлил ее окончательно, и Николь решила, что пора ей самой проявлять инициативу. Завтра же она примется изучать все руководства по сексу, которые только сможет достать, а пока нужно извлечь из ситуации все, что только возможно. Поэтому когда Фергус, приподнявшись на локте и закрыв рукой трубку, сказал «прошу прощения», она ничего не смогла ответить: к этому времени ее рот уже был занят…
Через несколько часов Николь, полная решимости, вошла в редакцию. Хотя ночью Фергус и говорил ей комплименты по поводу ее невероятной сексуальности и восхитительного белья, он должен наконец понять, что встречается с женщиной, у которой есть еще и голова на плечах. Что она не только доставляет ему удовольствие в постели, но еще и заботится об успехе возглавляемого им дела. Она горела желанием произвести на него впечатление – если кто и поможет газете получить новую сенсацию, так это она. В тот день она пришла в редакцию в десять часов утра. Это тоже была своего рода сенсация.
Николь еще раз внимательно рассмотрела снимок через увеличительное стекло, отметив про себя, что в одном месте отчетливо видна подкладка. Пожалуй, фотографию нужно еще несколько увеличить.
Когда новый вариант снимка был извлечен на свет из темноты фотолаборатории, Николь удалось рассмотреть на подкладке вышивку в виде завитков геральдических лилий. Позвонив в несколько мест, она вычеркнула из списка Версаче и Фрэнка Ушера. На плаще Ушера имелся такой же капюшон, но не было никакой вышивки. Модель Версаче была с пуговицами в виде морских раковин, и опять же без всякой вышивки.
Рассматривая через увеличительное стекло фотографии последних коллекций одежды, она наконец нашла то, что нужно.
– Это Брюс Олдфилд, чтоб я пропала! – Николь с видом победительницы подошла к своей секретарше. – Обычно кутюрье любят ставить на подкладке свои инициалы, но наш Брюс, кажется, решил изобрести собственное клеймо. С прошлого сезона он начал использовать геральдические лилии.
Представитель пресс-службы Олдфилда, услышав ее описание, признал, что этот плащ может быть одной из их моделей.
– Мы сделали множество вещей с такой вышивкой. Скажите, плащ с капюшоном?
– Да, именно, с большим капюшоном.
– Застежка на продолговатых деревянных пуговицах, и впереди отделка из сутажа?
– Одну минуту. – Николь внимательно всмотрелась в фотографию через увеличительное стекло. – Да, какая-то отделка есть, а пуговицы очень трудно рассмотреть на снимке.
Ее собеседник, кажется, начал что-то подозревать.
– Что вы имеете в виду под словами «трудно рассмотреть»? Это снимок одной из фотомоделей?
– Э-э, не совсем. Это фотография для газеты: какая-то женщина собирается на вечеринку. Вы понимаете, о чем я говорю.
– И даже на таком снимке вы можете разобрать, что это за это модель? – недоверчиво спросил он.
– Да, мой дорогой. И мне она очень нравится…
– Ладно, дадите мне взглянуть на фотографию. Скорее всего, я к вам заеду завтра утром.
– А вы не могли бы сделать это сейчас?
– Извините, сейчас на нашем компьютере обновляют данные, и я не могу отрывать людей от работы. Но в любом случае проблем с поиском не будет. Ни один из этих плащей в продажу еще не поступал.
К половине первого Николь уже могла похвастаться результатом – что ж, она проделала хорошую работу. И Тони тоже так считал. Пока Олдфилд не пустил эту продукцию на поток, владелицу плаща будет несложно вычислить. Он уже видел огромный заголовок: «СВИДАНИЕ СУПЕРМОДЕЛИ И ЗВЕЗДЫ КИНО» и большую статью на первой полосе.
Проходя по коридору редакции, Лиз заметила в привычной сутолоке разговаривающих Тони и Николь. Очень опасная парочка, но почему они вместе? Тони, верный отделу новостей, старался не иметь дел с сотрудниками других отделов, «с мелюзгой», как он обычно их называл. Что у них может быть общего? Первое, что пришло на ум, сразу же отпало. Николь ни за что не подставит под удар свои отношения с Фергусом, а Тони развлекается с Белиндой, и она слишком ему полезна, чтобы он стал крутить с другой женщиной из редакции. Но похоже, что эти двое друг другом довольны. Она должна выяснить, что у них за дела.
Традиционная музыкальная мелодия возвестила об окончании программы. Облегченно вздохнув, Катя уже в миллионный раз подумала, как глупо, наверно, это выглядит со стороны, когда ты сидишь на диване в студии, открытая всему миру, вроде бы непринужденно, как на своей кухне, болтаешь с гостями программы, время от времени делая глоток апельсинового сока, словно не нашла себе лучшего занятия.
Трюк, как всегда, заключался в том, что, когда ты разыгрываешь заранее продуманный сценарий, у зрителей не должно появиться ни тени сомнения, что это экспромт и все происходит совершенно естественно. Но вряд ли гости на самом деле чувствовали себя очень уж раскованно перед объективами направленных на них кинокамер: Катя не помнила даже такого случая, чтобы хоть кто-то из них облокотился на спинку одного из двух диванов с обивкой абрикосового цвета, стоящих в студии.
Сама же Катя во время бесед с различного рода звездами политики, шоу-бизнеса и литературы чувствовала себя всегда свободно. Когда время от времени программу случалось вести другому ведущему, менеджер отдела по связям с общественностью проклиная весь свет из-за Катиного отсутствия, потому что та, в силу своего обаяния, могла расшевелить любого, и самый пустой писатель, самый косноязычный актер в ее присутствии блистали красноречием.
Зрители почитали Катю как богиню. Один из них прислал в редакцию письмо с вопросом, когда она собирается в отпуск. «Как только у вас начнется отпуск, я перестану смотреть телевизор».
– Представляешь, какая у него будет бессмысленная жизнь, – усмехнулся Катин дублер по программе «ТВ-Утро» – время от времени ему приходилось вести эту программу, – втайне раздосадованный тем, что ему не пишут таких писем.
После окончания программы за чашкой кофе всегда происходило ее десятиминутное обсуждение. В это время можно было немного успокоиться, потому что несмотря на весь их опыт, во время программы уровень адреналина в крови резко повышался. Обычно он потом так же быстро спадал, и тогда Катю, – с ее шикарной прической и макияжем, – начинало клонить в дремоту. Иногда, наоборот, она подолгу не могла избавиться от возбужденного состояния.
Работа в прямом эфире требовала полной сосредоточенности и большого физического и умственного напряжения.
Как часто Катя была готова отдать что угодно, лишь бы не приходить в студию, но единственной уважительной причиной прогула могла быть только тяжелая болезнь или смерть. Сотрудники, обычно остававшиеся за кадром, считали обсуждение программы очень важным. Они постоянно вносили предложения, которые, по их мнению, должны были улучшить программу, и очень серьезно разбирали ее недостатки.
Катя могла только мечтать о времени, когда она сможет жить в нормальном режиме. Когда у большинства людей только начинался рабочий день, ее работа практически заканчивалась.
Но сегодня все было не так, как обычно. Через сорок минут Кате следовало прибыть на Даунинг-стрит, 10, где размещается резиденция премьер-министра, сэра Эдварда Сандерса, члена парламента, королевского адвоката и члена тайного королевского совета. Она должна встретиться с ним для интервью, которое он обещал дать их программе. Его много критиковали за то, что выборы, в результате которых он пришел к власти, были досрочными, и, по мнению некоторых обозревателей, он победил своего более молодого и внешне привлекательного соперника в нечестной борьбе.
В прессе премьер получил прозвище «Твердый Эдди», так как он всегда выступал против радикальных изменений, считая, что страна только выиграет, если ее политический курс будет устойчив и неизменен. Но Катя знала, что на горизонте премьера уже сгущаются тучи, и прежде всего это связано с падением темпов экономического роста. Кроме того, не последнюю роль сыграла серия скандалов на сексуальной почве, связанных с некоторыми министрами его кабинета. Следствием этого явились упорные слухи, что премьер-министр собирается провести в кабинете серьезные кадровые перестановки и назначить на многие посты новых людей.
До сегодняшнего интервью Катя уже несколько раз встречалась с премьером на различных приемах, во время предвыборной кампании и в палате общин, но впервые он изъявил согласие ответить на вопросы тележурналиста из «ТВ-Утро». В этом была заслуга отнюдь не Кати, а его пресс-секретаря – он с уважением относился к передаче, которую смотрели свыше двух миллионов телезрителей, принадлежащих ко всем социальным группам. А сейчас партии Сандерса как никогда требовалось привлечь на свою сторону и безработных, и домохозяек, и бизнесменов.
Алекс Кайл, политический обозреватель их канала, считал, что по справедливости предстоящее интервью с премьер-министром должен был бы вести он. И коллеги понимали, какие чувства он испытывает по отношению к Кате, которой поручено такое ответственное дело. Кайл пылал благородной яростью, и когда директор, пытаясь его задобрить, попросил его просмотреть список вопросов, которые Катя собиралась задать, он пришел в полное негодование. И это несмотря на то что Катя серьезно поработала над вопросами, зная, что они не должны быть банальными или очень легкими.
Нет, еще один год работы по утрам в эти сумасшедшие часы добьет ее окончательно, Или, по меньшей мере, прибавит ей морщин, которые не скроешь никакой косметикой. Она, конечно, популярная ведущая, но пока что ни одной женщине не удалось сравняться со всякими там Димблби, Паксменами или, на худой конец, Тедом Коппелом из Штатов. Катя надеялась, что интервью с премьер-министром позволит ей как журналисту выйти на качественно новый уровень. Кроме этого, была еще одна, очень личная, причина. Дейвина Томас была политиком, и Катя стремилась разделять ее интересы.
Последняя оперативка состоялась в кабинете директора программы. Катя, понимая, что Алекс Кайл обязательно там будет придираться к ее вопросам, начала волноваться еще с утра. Она еще раз убедилась, как неприятно иметь с ним дело, когда он, небрежным жестом кинув ей на колени список вопросов, которые она приготовила, снисходительно произнес:
– Радость моя, ты действительно уверена, что твои вопросы будут ему интересны?
Нужно отвечать ударом на удар, сказала она себе, и резко возразила:
– Я, конечно, задам ему и традиционные вопросы о положении в экономике, о мирных переговорах, о Европейском парламенте, но я не помню, чтобы Уолден, Димблби или кто другой хоть когда-нибудь затрагивали в своих интервью личные темы. Мне хотелось бы немного нарушить эту традицию и сделать акцент на личности моего собеседника, на его собственных взглядах и пристрастиях.
– Да-а, я могу понять твои намерения, но все же на твоем месте я был бы более агрессивен, – снисходительно ответил Кайл.
По справедливости надо отметить, что Катины вопросы не были столь нейтральными и однородными, какими представлял их Кайл. Пикантной приправой к трудным вопросам, касающимся экономики и политики, которые задал бы любой журналист, служили вопросы, продиктованные якобы ее женским любопытством, типа тех, которые обычно любят задавать газетные репортеры. Катя знала, что ради увеличения популярности программы директор поддержит ее в этом.
– Вы хотите, – продолжала Катя, глядя на директора в упор, – чтобы наша беседа подтвердила сплетни, собранные Алексом в кулуарах парламента? Или все-таки вам нужно, чтобы министр высказал свое мнение о положении в стране?
– Ну, мы не можем полностью игнорировать информацию Кайла, – сказал редактор отдела новостей. – В конце концов, он профессионал в своей области.
Катя понимала, что редакторам отделов новостей, какого бы они мнения не были о своих коллегах, всегда приходится защищать их публично. Алекс Кайл не раз спасал задницу редактора отдела новостей, оказывая ему разные небольшие, но ценные услуги. Он обладал поистине энциклопедическими знаниями, которые были необходимы, когда требовалось например озвучить какую-нибудь архивную киноленту или составить к ней другой комментарий. Но главный человек на телестудии, директор, руководствовался сейчас другими соображениями: он представлял себе, какие барыши можно извлечь, если интервью будет брать Катя. И тот факт, что женщины редко интервьюируют министров, явился главным аргументом в выборе директора – это должно будет служить программе своего рода рекламой. В глубине души он считал, что эта же самая причина во многом определила и то, что премьер согласился дать интервью. Запись этой беседы должна появиться на экране завтра утром. Потом материал из нее можно будет использовать в других передачах их телестудии. Возможно, это интервью будет иметь даже политический резонанс.
