Текст книги "Замок пилигрима"

Автор книги: Вайолет Уинспир (Винспиер)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Глава 8

Фонари «летучая мышь» тускло освещали патио, когда Ивейн украдкой пробиралась по арочным галереям, ведущим в замок. Между деревьями порхали ночные мотыльки, на дне фонтана квакала лягушка. Золотистое сияние луны, выглядывавшей сквозь облака, придавало беседке, укрытой цветущими ветками, странный, призрачный вид. Холодный свет окутывал ее серебристым покровом, делая частью тайн ночи.

Стоя в лунных лучах, Ивейн вдруг услышала, как в замке кто-то играет на пианино. Музыка тихо доносилась до нее и плыла в ночном воздухе, грустная и завораживающая, и, словно привлеченная этими звуками, она пошла на них, пока не оказалась у приоткрытой двери золотой комнаты. Девушка остановилась перед ней и прислушалась. Было уже поздно, замок спал. – «Может быть, там привидение! – мелькнула у Ивейн внезапная мысль. – Ведь это комната Розалиты, и призрак играет на пианино прелюдию Шопена». Так одиноко в тишине ночи звучала музыка, что Ивейн не решалась заглянуть в комнату.

Наконец она набралась мужества и сделала несколько шагов вперед. Ее сердце колотилось в груди, когда она заглянула в комнату и увидела, кто сидит за пианино. В подсвечниках пылали высокие свечи, отражаясь в черной крышке фортепиано и освещая лицо ее опекуна.

Дон Хуан продолжал играть, словно не видел ее, но девушка знала, что у него слишком сильная интуиция, чтобы он не почувствовал ее присутствия. Ивейн сразу поняла, что он недоволен ею. Сердце подсказывало ей, что маркиз ждет ее возвращения. Хотя он был одет в черный шелковый халат и черное кашне, по гладко причесанным волосам она догадалась, что дон Хуан еще не ложился.

Когда прелюдия подошла к концу, пульс Ивейн разбушевался так, что она была близка к обмороку. Она хотела выйти из комнаты, но не могла сдвинуться с места, хотела что-то сказать, но язык не слушался ее. Она бы что-нибудь сделала, бросилась к его ногам, если бы он не относился к ней как к ребенку, который слишком поздно вернулся домой с прогулки, и которого теперь следует отругать и наказать.

В комнате стояла тишина. Дон Хуан медленно повернулся и посмотрел на Ивейн, смуглый, строгий, суровый. Черный халат и кашне делали его странно бледным. Его взгляд подчинял себе, Ивейн не могла отвести глаз в сторону. Она чувствовала, как бурлит в нем гнев.

– Ты знаешь, сколько сейчас времени? – едко спросил дон Хуан.

– Я… да, я знаю, что уже поздно. – Она с трудом сдерживала дрожь в голосе. – Меня пригласили на свадьбу… сначала было венчание, а потом праздник, и мы уехали только после полуночи…

– Мы? – Теперь голос стал опасно мягким. – То есть, если я правильно понял, ты имеешь в виду себя и Манрике Кортеса?

– Да, сеньор.

– Свадьба была такой веселой, что тебе никак не хотелось уезжать, да? Там было вино и музыка, танцы. По тебе видно, что ты натанцевалась вволю.

– А мне нравится танцевать. – Ивейн поднесла руку к губам, словно хотела унять дрожь в голосе. – А почему мне нельзя, дон Хуан, потанцевать на свадьбе? Неужели я настолько молода и глупа, что меня нельзя отпускать одну никуда, кроме уроков?

Он бросил быстрый взгляд на девушку, ее платье, на кружевную накидку у нее на голове.

– Ты слишком молода, чтобы возвращаться домой так поздно. А теперь зайди и закрой за собой дверь. Я хочу знать, Ивейн, на чьей свадьбе ты была. У кого-то из друзей Кортеса?

– Они такие милые ребята! – Щеки ее слегка порозовели, она послушно закрыла дверь и, настороженная, стояла перед ним. – А праздник проходил на дворе старого дома в предгорьях – он принадлежит отцу Альвареса, сеньору Веларде.

– Ах вот как, это человек с добрым именем. Я доволен, что Кортес повел тебя к людям, которых я уважаю. Я слышал, что он не всегда так разборчив.

– Вам не следует быть таким напыщенным! – воскликнула Ивейн. – Я не юная девушка, которая воспитывалась в монастырской школе, чтобы так тщательно оберегать меня от жизни! Вы забываете, сеньор, что я работала служанкой и жила в чулане за лестницей, что я обслуживала гостей, которые приходили в Санделл-Холл! И мне, знаете, было приятно поменяться с ними местами и самой оказаться гостьей на пиру!

– Приятно слышать, что ты получила удовольствие, но, как твой опекун, я не могу не беспокоиться, когда ты возвращаешься домой за полночь.

Ивейн всмотрелась в его лицо, освещенное пламенем свечей, но не увидела в нем особой заботы, только злость и раздражение.

– Вам вовсе не нужно было дожидаться меня, – скованно произнесла она, – если только вы не собирались меня побранить.

– Я не браню тебя, дитя.

– Однако впечатление именно такое. – Она позволила себе горькую усмешку. – У вас сейчас такой хмурый вид, что у меня ноги подгибаются. Если вы будете продолжать так смотреть на меня, я свалюсь на ковер к вашим ногам от страха!

Губы дона Хуана дрогнули – знак, что он смягчается.

– Видимо, я уже забыл, каково это быть молодым и веселиться с друзьями так, что забываешь про время. Я забыл, что ты никогда раньше не бывала на испанской свадьбе, и что наверняка она показалась тебе захватывающе интересной. Скажи, – он передвинул ногу и взял свою эбонитовую трость, которая всегда стояла рядом с ним, – что на празднике понравилось тебе больше всего?

Перед глазами Ивейн снова пролетели мгновения только что прошедшего пестрого вечера, она вспомнила алтарные свечи, кружевную белую накидку, наброшенную на плечо жениха, обмен обручальными кольцами.

– Венчание, дон Хуан. – Внезапно, с юной грациозностью, она опустилась на колени и подставила под его левую ногу низкую скамеечку. Он с удивлением посмотрел на девушку, и она увидела свое отражение в темных глубинах его глаз.

– Зачем ты это сделала? – спросил он.

– Мне показалось, что у вас ноет нога, – ответила Ивейн. Она стояла перед ним на коленях, зеленая юбка платья окружала ее, как озеро, волосы падали прямыми, как дождь, прядями Ивейн на шею, бледное в свете свечей лицо было поднято к нему, она смотрела на дона Хуана с робостью. Ивейн впервые осмелилась сказать ему про его боль.

– Ты чутка, – задумчиво произнес он.

– А вы слишком заносчивы, чтобы признаться в том, что вас мучает боль, сеньор.

– Представь, как было бы скучно, Ивейн, если бы я каждый раз, когда меня беспокоит нога, жаловался. Я уже привык жить с этим, и ты тоже не должна меня баловать.

– Ах, нам всем нужно, чтобы время от времени нас кто-нибудь баловал, – улыбнулась она. – Налить вам бокал вина?

– Ивейн. – Он наклонился вперед и длинными пальцами сжал ее запястье… она вздрогнула и испугалась своей невольной реакции – словно молния пронзила ее с ног до головы. – Больше никогда не пытайся быть услужливой, забудь, что ты была служанкой. Ты мне ничем не обязана, и менее всего – сочувствием. Ты меня поняла?

– Да, поняла. – Она глубоко вздохнула. – Я могу принять от вас помощь, потому что у вас много денег, но вы отказываетесь от тех маленьких услуг, которыми единственно я и могу отблагодарить вас за вашу доброту. Это так мало, но это все, что у меня есть.

При этих словах дон Хуан странно улыбнулся.

– Знаешь, когда у тебя так вспыхивают глаза, тебя можно принять за испанку. Там в шкафчике, у окошка, стоит графин с бледно-золотистым вином. Король не откажется выпить бокал вина со своей нищенкой-служанкой!

Ивейн широко раскрыла глаза, уставившись на узкое, с хитрой усмешкой лицо.

– О… с удовольствием! – И вскочив, подбежала к шкафчику на подоконнике, скрытому длинными шелковыми занавесками. Распахнув дверцы, на которых были изображены позолоченные драконы, девушка увидела внутри целый строй старинных кувшинчиков и длинноносых кубков и, найдя нужный, начала наливать вино в бокалы, стараясь привести в порядок свои чувства.

Вдруг, как вспышка, у нее в голове мелькнула внезапная мысль: дон Хуан де Леон может быть очень опасным, если безумно, безоглядно полюбит женщину. Но Ивейн не могла поверить, что он любит Ракель Фонеску именно так. Даже если это и правда, Ракель не станет переживать от этого, ей намного приятнее собирать сплетни и наслаждаться комплиментами поклонников на террасе клуба «Идальго». Она будет довольна, будет наслаждаться любовью Льва – повелителя этого острова.

Ивейн взяла бокалы и подошла к своему опекуну. Она чувствовала устремленный на нее взгляд темных глаз и боялась, что прольет вино или опрокинет бокалы, или споткнется. Он был живым, реальным, он волновал ее, и одновременно он был только мечтой, которую она увезет с собой. Таким Ивейн запомнит его: в этой, так подходящей ему комнате с золотыми зеркалами, резными панелями, старинным фортепьяно.

– Прошу вас, сеньор. – Она протянула дону Хуану бокал вина и смотрела, как длинные пальцы легли на тонкий хрусталь. Эти руки умели прикасаться к красоте, любили ее и сами были способны творить прекрасное. Ивейн захотелось услышать еще, как играет дон Хуан.

– Как мне хочется, чтобы вы еще что-нибудь сыграли, прежде чем мне отправляться спать, – словно про себя прошептала она.

– Разве сегодня ты мало наслушалась музыки? – Потягивая вино, дон Хуан не отрывал от нее взгляда. – Наверняка Кортес играл тебе на гитаре, а гитара, как никакой другой инструмент, умеет передавать минутные настроения и темперамент нашей Испании.

Ивейн перевела взгляд на гитару, висевшую на темно-красной ленте возле портрета Розалиты, и внезапно представила его мальчиком, увидела, как он сидит у ног у матери, слушая, как та играет и поет ему о стране, откуда они убежали навсегда…

– А что ты хотела бы послушать?

Она снова посмотрела на дона Хуана и поняла, что это должно быть что-то такое, что она не сможет никогда забыть.

– Сыграйте мне что-нибудь свое любимое, сеньор.

– Прекрасно, Ивейн. – Он отставил в сторону бокал, и девушка подошла и села в кресло, свернувшись в нем калачиком. Ее сердце быстро билось от вина и от странного неизвестного доселе счастья – быть наедине с доном Хуаном. Ивейн закрыла глаза, когда тот начал играть, и это была музыка, которую она и сама выбрала бы, красивая и печальная, и в ней звучала грусть двух любящих сердец, которые вынуждены расстаться.

Дон Хуан играл любовную тему Тристана и Изольды, и все это время Ивейн чувствовала незримое присутствие в комнате его матери. Одинокая и загнанная, здесь Розалита нашла убежище от холодной ненависти своих новых родственников, здесь она ждала возвращения мужа из Испании и, наконец, сбежала отсюда, чтобы найти его в предгорьях Испании и сражаться бок о бок с ним в партизанском отряде. А когда он умер, Розалита увезла своего сына далеко-далеко отсюда. Она научила мальчика любить музыку… но еще она научила его осторожно относиться к любви.

Ивейн подняла голову, и ей показалось, что страстные черные глаза смотрят с портрета прямо на нее. Живые, внимательные, они словно хотели предупредить ее, что слишком сильная любовь только разбивает сердце и что Ивейн лучше поостеречься, чтобы ее собственная жизнь не превратилась в руины из-за любви к человеку, любить которого не позволяет ей ее происхождение.

Музыка стихла, последняя нота растаяла в воздухе, и Ивейн почувствовала, что в глазах у нее стоят слезы. Она быстро сморгнула их, когда дон Хуан повернулся к ней. Сейчас его глаза были поразительно похожи на глаза матери. Он играл мелодию забытой любви. Может быть, он хотел сказать Ивейн, что она должна оставить его, так же как и пришла к нему тогда, ночным подкидышем?

– Тебе понравилась музыка, которую я для тебя выбрал? – спросил дон Хуан.

Она кивнула:

– Прекрасная музыка, сеньор, как в церкви, когда часть покрывала невесты набрасывают на плечо жениху. Очень, очень трогательный обряд.

– А ты знаешь, какую часть венчания это означает? – Голову и плечи дона Хуана скрывала темнота, и она не могла понять выражения его лица.

– По-моему, это означает, что невеста подчиняет себя воле своего мужа. Мне так показалось, и это было очень красиво – белое кружево на темном костюме и на ее темных волосах, оно соединяет их.

– Католические обеты связывают людей на всю жизнь, Ивейн. На земле и на небе, вместе или врозь. И потому каждый мужчина должен сознавать, что он делает, и девушка тоже не должна быть ослеплена любовным очарованием. Она должна испытывать нечто большее, чем восхищение или нежность к этому мужчине, чем благодарность из-за того, что он добр к ней. Любовь приносит больше боли, чем радости… вначале.

Ивейн не могла разгадать выражения его глаз. Внезапно одна из свеч погасла, словно бы кто-то задул ее. Но раз он говорил о любви как о мучительной радости, значит, так он ее и ощущал, был пленен ею, и, значит, он женится не только для того, чтобы передать сыну титул и наследство. Он женится для самого себя, потому что ему нужна женщина, которая будет для него дороже всего на свете.

В комнате вдруг стало холодно, и Ивейн вздрогнула. Несколько капель вина остались на запотевших стенках бокала, роза перед портретом Розалиты облетела, свечи догорали.

Она выпрямилась и поднялась с кресла.

– Должно быть, уже очень поздно, сеньор! Завтра я буду весь урок клевать носом!

– Да, пожалуй, нам обоим давно пора в постель. – Он протянул руку за своей тростью, но та, как живая, выскользнула из его руки и со стуком упала на пол. В ту же секунду Ивейн оказалась рядом и подняла ее. Она с улыбкой протянула дону Хуану трость, но улыбка застыла у нее на губах от взгляда, который он бросил на нее, беря трость из ее рук. Мрачный, бешеный взгляд, как будто он готов был ударить Ивейн этой тростью.

Она попятилась, сбитая с толку и напуганная.

– Иди спать! – Дон Хуан сжал трость, тяжело поднимаясь на ноги.

– А разве вы не пожелаете мне доброй ночи? – спросила Ивейн дрожащими губами.

Дон Хуан выглядел таким разозленным, словно он не мог вынести того, что девушка кинулась ему на помощь.

– Доброй ночи. – Он отвернулся от нее. – В будущем держи свою жалость при себе и не бросайся поднимать вещи, которые я роняю, словно я какой-то беспомощный инвалид в инвалидной коляске.

– Простите. – Ивейн больно ранили его слова, ее душили слезы, она выскочила из комнаты и бегом кинулась к себе наверх.

И вовсе он не добрый! Он гордый и жестокий, и она будет только рада уехать из этого дома! Сейчас она хотела убежать отсюда за тысячи миль. Завтра же она попросит сеньора Фонеску договориться, чтобы она могла поехать в Мадрид в ближайшие же дни! Там она найдет себе работу. Она станет независимой. Во всяком случае, Ивейн попытается забыть своего дьявольского опекуна, когда будет далеко от него. Навсегда забыть!

Она спала беспокойно и была рада, когда наконец наступило утро. К ее облегчению, дон Хуан не вышел к завтраку в патио, и в девять часов Ивейн уже ехала в машине на виллу Фонески.

Когда ее впустили в дом, по прохладным плиткам пола к ней подошла Ракель. Вид у нее был необычно возбужденный.

– Папе нехорошо, у него сейчас доктор, – сказала она. – Ивейн, вам придется вернуться в замок. Я не хочу, чтобы вы болтались у меня под ногами, пока я буду ухаживать за отцом.

Ивейн искренне встревожилась за своего учителя.

– Простите, Ракель! Мне тоже показалось вчера, что у него усталый вид, но день был жаркий, и я приписала это жаре.

– Он время от времени жаловался на боль в боку. – Ракель выразительно развела руками. – Доктор уже не раз предупреждал его, что ему нельзя поднимать тяжелые книги, которые стоят у него в библиотеке, и вот теперь он надорвал себе сердце, слег и должен оставаться в постели неделю.

– Бедный сеньор Фонеска. – Ивейн была готова ухаживать за ним вместо Ракели. – А я могу вам чем-нибудь помочь? Я так хорошо к нему отношусь…

– Милочка, – вдруг хитро сказала Ракель, – вы на самом деле можете оказать мне одну услугу. Отнесите, пожалуйста, записку от меня сеньоре Крейсон, американке, она пригласила меня сегодня на обед на борту ее яхты. Я так не люблю подводить людей, и она такая милая!

Ракель повернулась к элегантному бюро, и Ивейн смотрела, как она пишет записку с извинениями. Тем, что ей придется нарушить обещание прийти на обед, она была озабочена не меньше, чем здоровьем отца, и Ивейн хотелось напомнить ей, что ее отец необыкновенный, уникальный человек и что никто никогда не заменит его. Еще никогда в жизни она не встречала такого сердечного и понимающего друга. Ничья любовь не была такой надежной и нетребовательной.

– Вот, возьмите. – Ракель протянула ей запечатанный конверт. – Яхта сеньоры Крейсон называется «Синий дельфин». Она стоит в миле от острова, кто-нибудь из рыбаков вас довезет туда. Ах, такое элегантное судно, и мне так хотелось побывать там. Сеньора даже намекнула мне насчет круиза…

– О, морское путешествие было бы очень полезно для вашего отца, – пробормотала Ивейн.

– Да… конечно. – Ракель слегка нахмурилась и посмотрела в сторону лестницы. – Мне надо идти к нему.

– Пожалуйста, Ракель, передайте, что я желаю ему скорейшего выздоровления. И скажите, что мне будет очень не хватать наших уроков.

– Ему сейчас нельзя давать уроки. – Голос Ракель стал резким. – Из-за того что он поднимал тяжелые книги, он и слег.

Ивейн закусила губу.

– Не думаю, что я долго еще буду брать уроки у сеньора. Я как раз сегодня хотела поговорить с ним насчет моей работы в Мадриде. Мне кажется, скоро я уже буду готова приняться за нее.

– Вы хотите сказать, что намерены уехать с острова? – Взгляд Ракель сделался задумчивым. – Разве вам не нравится жить в замке? Хуан был с вами так щедр, однако, видимо, это не так много значит для девушки, когда она понимает, что доброта мужчины не продиктована личными чувствами. Хуан просто от природы склонен к благотворительности.

Ивейн опустила ресницы. Именно благотворительности она меньше всего хотела от дона Хуана. Она сунула записку Ракель в боковой карман кремовых брюк и постаралась выглядеть такой же жизнерадостной, как ее оранжевая спортивная рубашка. – Если позволите, я загляну к вам завтра, узнать, как здоровье сеньора?

– Как вам будет угодно, – холодно ответила Ракель. – Прошу вас убедить сеньору Крейсон, что мне искренне жаль нарушить данное мной обещание, но я должна выполнить свой дочерний долг и остаться с отцом.

– Не у каждой девушки есть такой замечательный отец, – с выражением сказала Ивейн. – Желаю ему скорейшего выздоровления, сеньорита. До свидания.

Она снова вышла под яркое солнце и направилась по неровной мощеной улице вниз к гавани. В это утро на всем вокруг лежал персиковый отблеск, и Ивейн очень жалела, что сегодня сеньор Фонеска прикован к постели. Он любил прекрасную природу этого острова, спрятавшегося вдали от всего мира, где еще верили в старые мифы и предания. Она шла через площадь с барочными фонтанами и лепившимися друг к другу домиками с нарядными, утопающими в цветах балконами. Горячее солнце золотило ее руки. Возле церкви с прилавков торговали дынями, Ивейн остановилась и купила одну дольку, она была прохладной и сочной. Скоро Ивейн шла по берегу мимо раскинутых сетей и леса мачт.

Она искала лодочника, который был бы не у дел и не прочь немного заработать. Хорошо, что у нее оказалось несколько монет, Ракель не подумала о том, что ей понадобятся деньги.

Наконец Ивейн заметила юношу, который сидел, привалившись к стволу пальмы, возле пляжного каноэ. Загорелый и обветренный, он был по-своему привлекателен. Ивейн подошла к нему и спросила, не может ли он отвезти ее на яхту «Синий дельфин», элегантный сине-белый корпус которой виднелся в миле от берега.

Он кинул взгляд на ее простую одежду и волну волос, рассыпавшихся по плечам.

– А у сеньориты есть друзья на яхте? – спросил он.

– У меня письмо для сеньоры – владелицы яхты, – объяснила Ивейн. – Я его передам, и меня надо будет отвезти обратно на берег.

Он кивнул, начал отвязывать каноэ и спустил свое маленькое судно на воду. Когда оно перестало качаться слишком сильно, Ивейн шагнула в него и села на скамейку. Внезапный приступ страха захлестнул ее, когда весла шлепнулись в воду, и лодка начала удаляться от берега. Но очень скоро она и думать о нем забыла, поглощенная красотой залива. Прохладный морской бриз овевал ей лицо и плечи, а вода была такой голубой, что Ивейн казалось, если она окунет руку в воду, с пальцев будут стекать капли голубого цвета. В небе носились и кричали чайки. Загорелое лицо молодого рыбака, смотревшего на нее, обрамляли мелкие колечки густых темных волос.

– У нас на острове редко бывают туристы, – сказал он. – Маркиз этого не одобряет, он хочет, чтобы остров остался не испорчен современной цивилизацией.

– Надеюсь, маркиз не считает, что я испорчу ему остров, – возразила Ивейн с довольно горькой усмешкой.

– Ах, что вы! – Дерзкие молодые глаза оценивающе рассматривали ее. – Если бы все туристы выглядели так, как сеньорита, думаю, маркиз был бы даже доволен.

– Да? – Она коротко рассмеялась, но ее смех был невеселым. И тут Ивейн увидела, что они уже приближаются к «Синему дельфину». Матрос подошел к борту яхты и следил за их приближением.

– Эй, там, на лодке! – крикнул им матрос американским гнусавым голосом. Он был в белых парусиновых брюках, темно-синей куртке и капитанской фуражке, сдвинутой на белокурый затылок.

Когда каноэ подошло близко к судну, он перегнулся через борт, и Ивейн помахала письмом, показывая, что ей нужно его передать.

– Поднимайтесь на борт!

Ивейн поколебалась, потому что от волн яхта слегка покачивалась, а каноэ просто плясало на воде. Она, с трудом сохраняя равновесие, ступила с каноэ на железные ступени, ведущие на палубу, ей казалось, что она сейчас свалится в море.

– Карабкайтесь наверх и не смотрите вниз, – послышался крик со сходней.

Ивейн, решив, что ей пора уже избавиться от своего страха перед морем, схватилась за стальные поручни и, подтянувшись, забралась на палубу. Это оказалось легче, чем она думала: соленый морской бриз не раздувал ее узкие брюки. Когда девушка добралась до палубы, ее подхватили сильные руки и помогли подняться. Она чуть слышно рассмеялась и встретила взгляд ярко-голубых глаз.

– Ого-го, вот так сюрприз! – Матрос оглядел ее с головы до ног. – Только не говорите, что на этом острове почту доставляют местные красотки?

Ивейн с изумлением посмотрела на него: он, по-видимому, не догадался, что перед ним англичанка, и протянула ему конверт, сказав несколько слов по-испански.

– От доньи Ракель? – Он взглянул на конверт, словно хотел немедленно вскрыть его. – Это моей матери, да?

– Сеньор Фонеска плохо себя чувствует, и Ракель сочла за лучшее остаться с ним. Она очень сожалеет, что не сможет приехать на яхту.

– Как? – Он уставился на Ивейн, а потом расхохотался. – Так вы не сеньорита! Вы тоже туристка, как мы?

Это слово как острым ножом поразило ее до глубины души, но ведь это была правда… она была всего лишь туристкой, которая влюбилась в остров. Она не могла остаться на нем, как этот юный рыбак, как женщины, собирающие на берегу морские водоросли, как ученики монастырской школы, которые гуляют с монахинями в своих огромных апостольниках. Здесь был их дом, а она…

– Этот Исла дель Леон – очень красивое место, – перебил ее мысли блондин. Сын миссис Крейсон стоял у поручней и смотрел на остров с его лепившимися по склону белыми домиками, высокими пальмами и колокольнями над причалами. – А вы живете в доме у Фонески? Ракель не говорила, что у них кто-то гостит…

К облегчению Ивейн, ей не пришлось объяснять, где она живет, потому что в этот момент на палубе появилась женщина, довольно полная, с седыми волосами, чрезвычайно милая в своем светло-розовом костюме. Она шла к ним с вопросительной улыбкой, и ее голубые глаза расширились, когда она увидела Ивейн.

– Ах, Боже мой, какая честь! Я видела вас вот только на днях, и мне сказали, что вы воспитанница самого маркиза Леонского. Маленькая девочка со сказочным именем! – Ивейн опустила ресницы. Ей захотелось кинуться с палубы в воду. – Ивейн и Лев! – торжественно провозгласила миссис Крейсон. – Но, Боже мой, как странно и как чудесно познакомиться с вами, дорогая моя. Я правильно поняла, что вы с Кентом уже подружились?

Кента это чрезвычайно развеселило. Он протянул матери письмо Ракель.

– Гостья привезла тебе вот это.

Беттина Крейсон вскрыла конверт, прочла послание, выразила свое сожаление по поводу нездоровья мистера Фонески, а потом провозгласила, что раз Ракель не смогла присоединиться к ним за ленчем, то это непременно должна сделать за нее Ивейн.

– Но я никак не могу… – Ивейн хотелось избежать всех расспросов касательно Хуана Леонского, а в голубых глазах миссис Крейсон она отчетливо видела азартный блеск любопытства.

– Дорогая моя, я настаиваю. – Беттина Крейсон была женщиной, не привыкшей к отказам. – Я отпущу вас только в том случае, если вы обедаете с самим маркизом.

Ах, как хотелось Ивейн немножечко солгать, эта ложь была бы совсем невинной, но честность была сильнее ее желаний. Ивейн призналась, что дома ее не ждут к обеду.

– Все равно, мне надо идти на занятия.

– Занятия? – Миссис Крейсон приподняла брови. – Ах, уроки испанского, да, дорогая?

– Да.

– О, они подождут, я уверена. Мы с Кентом настойчиво просим вас остаться к обеду, и я не хочу слышать никаких отказов. – Миссис Крейсон весьма выразительно посмотрела на сына. – Сначала выпьем чего-нибудь на прогулочной палубе, возле бассейна, Кент. Мне хочется поближе познакомиться с нашей сказочной гостьей.

– Меня сюда привез мальчик на лодке. – Ивейн избегала смотреть в глаза Кенту, который едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. – Он ждет меня, чтобы отвезти обратно на остров.

– Пойду скажу ему, что вы не поедете обратно – пока, во всяком случае, – сказал Кент улыбаясь.