Текст книги "Замок пилигрима"

Автор книги: Вайолет Уинспир (Винспиер)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– Ах! – Он вдруг остановился как вкопанный. Испуг Ивейн мгновенно сменился вздохом облегчения, когда она увидела, что луч фонарика наткнулся на неровную белую поверхность стены, потом высветил оконную раму, а за ней деревянную дверь с железным кольцом.

Потом луч света упал на закутанную почти до глаз в меховой плед Ивейн.

– Ну, Гретель, нашли мы все-таки домик в лесу. Как думаешь, посмеет Гензель постучать в эту дверь?

Она фыркнула. Ей очень нравилось, когда дон Хуан позволял себе шутить: юмор, скрытый в его характере, был похож на золотую жилу в глубинах скалы.

– У Гретель очень замерзли ноги, – пожаловалась она.

– Да, я заметил, что ты прихрамываешь, дитя мое.

– Да нет, я потеряла каблук от правой туфли. Он оторвался.

– Тогда пошли. – Дон Хуан приподнял железное кольцо и ударил им в дверь раз, другой; удары гулко раздавались в ночи.

Они подождали, затем услышали, как кто-то открыл у них над головой окно второго этажа.

– Кто там? – раздался стариковский, ворчливый голос.

– Сеньора, мы умоляем вас о ночлеге. У нас сломалась машина, и мы заблудились в тумане.

– Простите меня, сеньор, у меня нет для вас комнаты…

– Я щедро заплачу, сеньора.

Ответа не последовало – видимо, женщина колебалась, потом они услышали, что окно закрыли.

– Все деревенские очень осторожны в такие ночи, как эта, – по-английски обратился дон Хуан к Ивейн. – Старуха приютит нас, если я заплачу ей за беспокойство.

– А вы скажите ей, кто вы, – предложила Ивейн.

– По некоторым причинам, – в голосе его слышалась улыбка, – я хочу остаться инкогнито.

Ивейн еще размышляла над этим замечанием, когда звякнул засов, и дверь домика медленно отворилась. Их взорам предстала закутанная в шаль согнутая фигура с коптилкой в руках. Старуха подняла ее над головой, чтобы получше разглядеть своих непрошеных гостей, и тяжелым взглядом уставилась на дона Хуана, высокого, аристократически выглядевшего, несмотря на взъерошенные волосы, а затем перевела взгляд на его молоденькую, закутанную в меха, спутницу.

– Прямо не знаю, пускать ли мне незнакомых людей на постой. Откуда мне знать, что вы честные люди?

Дон Хуан вытащил из кармана кошелек и достал оттуда несколько крупных купюр.

– Вот, возьмите, сеньора. Полагаю, этого достаточно, чтобы мы могли получить крышу над головой на одну ночь? Прошу вас, посмотрите – юная леди вся дрожит от холода.

Старуха упрятала деньги под шаль и распахнула дверь, так что дон Хуан и Ивейн смогли протиснуться мимо нее внутрь. Они оказались в узком коридоре. Дверь с треском захлопнулась, лязгнула задвигаемая щеколда, и их повели на кухню, где огонь отбрасывал красные блики на беленые известковые стены и низкий закопченный потолок.

Хозяйка поставила лампу на стол и подбросила дров в камин. Когда пламя разгорелось, она повернулась к своим гостям, чтобы еще раз как следует рассмотреть их. Ивейн не могла отогнать мысль, что старуха до крайности похожа на ведьму со своими сверлящими глазками и смуглым, словно печеное яблоко, морщинистым лицом, обрамленным черным платком. Она вперилась острым взглядом в лицо Ивейн и что-то пробормотала скороговоркой по-испански. Ивейн беспомощно оглянулась на дона Хуана, не понимая деревенского диалекта.

– Сеньора предлагает тебе миску супа.

– О… да, благодарю вас!

Он сказал что-то женщине, та подошла к очагу и придвинула черный горшок поближе к огню. Старуха бросала какие-то фразы через плечо, и Ивейн вдруг почувствовала, как опекун крепко схватил ее за руку. Затем он помог ей снять плед с плеч. Старуха проковыляла к столу и принялась расставлять глиняные миски, а потом достала ложки и хлеб.

– Что она говорит? – Влажные от тумана волосы Ивейн прилипли к вискам осенне-золотистыми прядями, что придавало ей сходство с русалкой. И это впечатление еще усиливалось от тусклых теней, которые лампа отбрасывала по старомодной деревенской кухне с тяжелыми деревянными стульями и треногой табуреткой, на какой доят коров, плетеным ковриком перед очагом и полкой для посуды, заставленной фарфоровыми безделушками и вазочками с искусственными цветами.

Тень дона Хуана выросла до потолка и заполнила полкухни… На этой убогой кухне он выглядел странно и неуместно в своем безукоризненном сером костюме. Ивейн привыкла видеть его на фоне шитых золотом портьер и темных красок благородной антикварной мебели комнат, в которых аромат роз смешивался с запахом его дорогих сигар.

Опекун как будто колебался, видимо, стараясь щадить чувства Ивейн… это было так необычно, что девушка вопросительно посмотрела на него.

– Она говорит, что в доме только одна спальня… она будет спать здесь, в кухне, в углу за очагом.

Ивейн посмотрела на него, и ее охватило чувство полной беспомощности. Дон Хуан тяжело опирался на трость, тоненькая жилка билась на виске. Она поняла, что у него болит нога, и ему больше негде лечь наконец и отдохнуть… кроме той, единственной во всем доме спальни! Девушка отвернулась, убеждая себя, что нечего быть такой щепетильной… но что он сказал хозяйке?

По кухне разнесся запах чечевичной похлебки и приправ, и старая карга разлила горячую жидкость по двум мискам. Ивейн села за стол, не смея поднять глаз на дона Хуана. У нее дрожали колени. Женский инстинкт подсказывал ей, что старуха ни за что не позволит им провести ночь в одной спальне, если не убедится, что они женаты!

Они вскарабкались по узкой каменной лестнице в спальню с низким потолком, пламя свечи, которую несла Ивейн, осветило известковые стены и блестящее покрывало.

Здесь стояли кровать, комод и стул – больше ничего. Комната была под самыми стропилами и сразу напомнила Ивейн ее маленькую холодную каморку в Санделл-Холл… только раньше ей не приходилось делить спальню с высоким смуглым мужчиной, в глазах которого горит дьявольский огонек!

Ивейн уловила этот огонек, когда дон Хуан перевел глаза с единственного деревянного стула на постель, и ей показалось, что тишина в комнате заполнена оглушительным биением ее сердца.

– Вы что-то разволновались, – негромко заметил он.

Ивейн посмотрела ему прямо в глаза и поняла, в чем причина ее волнения. В их глубине сейчас таилась та темная сатанинская усмешка, которая так всегда тревожила ее.

– Я всегда дрожу, если очень устаю. – Она отбросила волосы на спину. – Это… это не потому, что мы должны остаться здесь вдвоем на всю ночь – с моей стороны это было бы глупо.

– Не просто вдвоем – нам придется спать на одной кровати. – Он заломил бровь, насмешливо глядя на нее. – Конечно, я мог бы поиграть в мученика и просидеть до утра на стуле, но я убежден, что у вас слишком нежное сердце, чтобы позволить мне претерпеть такие жестокие мучения.

– Конечно, конечно. – Ивейн снова почувствовала слабость, ей захотелось просто бессильно опуститься на край страшно скрипучей кровати с деревянными набалдашниками на спинке. Она всеми способами старалась не смотреть на высокую фигуру дона Хуана, смуглое лицо которого при свете свечи было дьявольски привлекательным настолько, что Ивейн не могла шевельнуться. Она боялась даже подумать о том, что они должны провести несколько часов в одной комнате… в одной постели!

– Тогда я могу занять стул! – порывисто выпалила она.

– Nina. – Его голос был особенно тих и ласков. – Мне казалось, ты мне доверяешь?

– Да, очень… просто…

– Просто что, малышка?

– Я… я вовсе не малышка.

– Ах, вот в чем дело! Ты уже достаточно взрослая и стремишься сохранить свою невинность, а раз мы оказались здесь вдвоем, ночью, совсем одни, ты считаешь, что я потеряю голову и наброшусь на тебя с самыми злодейскими намерениями.

Из-за сковывающего страха перед ним до Ивейн только через минуту-другую дошло, что дон Хуан смеется.

– Я… я просто не привыкла к таким ситуациям, в отличие от вас, – вспыхнула она.

Излом его брови стал еще язвительнее.

– Ты уже не ребенок, так что я не могу тебя отшлепать за такую дерзость, – лениво протянул он. – Но у мужчины есть и другой способ унять раздражение девицы. Догадалась, о чем я?

Ивейн невольно посмотрела на его рот и отпрянула как можно дальше. Отблески свечи дрожали на ее голых руках и тонкой шее, отражались в перепуганных глазах, поблескивали в золотистых рыжих волосах. Мысль о том, что дон Хуан может поцеловать ее, поразила Ивейн. Внезапно на глазах у нее выступили слезы усталости и потрясения.

– Я… я не хочу с вами бороться, – сказала она прерывистым голосом.

– А что ты хочешь, nina? – Он оглядел Ивейн с ног до головы, заметил дрожь юного напряженного тела и едва сдерживаемые слезы. – Скорее всего, ты сама еще не знаешь этого, и сегодня я больше не буду тебя дразнить. Ты будешь спать в постели под одеялом, а я поверх одеяла. Поверь мне, даже меч, положенный между мужчиной и женщиной, не является большей преградой, чем невинность и страх. А ты просто олицетворение того и другого.

По губам его скользнула чуть заметная улыбка, но эта улыбка была доброй, и снова Ивейн содрогнулась от чувства, названия которому не находила. Только секунду назад она готова была вырваться отсюда и убежать, куда глаза глядят, а уже через мгновение этот человек заставил ее захотеть совершенно противоположного. Потому что Ивейн знала – если бы он улыбнулся ей и раскрыл объятия ей навстречу – она, не задумываясь, бросилась бы к нему и прижалась к его груди в поисках тепла и счастья.

Девушка вздрогнула… то ли от холода в комнате, то ли от своих мыслей, но дон Хуан сразу же это заметил и, прихрамывая и опираясь на палочку, обошел вокруг нее. Взяв ее руку, он ощутил, какая она холодная и влажная.

– Ноги у тебя так и не отогрелись? – спросил он.

Она кивнула:

– Нет, у меня ноги всегда холодные, а зимой раньше даже случались обморожения. Санделл-Холл такой большой, и там всегда было прохладно.

– И ты, наверное, жила в комнате без камина, да? – Он заставил ее сесть на край кровати. – Сними ботинки, я разотру тебе ноги, чтобы они согрелись.

Протестовать было бесполезно. Без туфель Ивейн вдруг почувствовала себя маленькой и беззащитной, и, когда он взял в руки ее ногу и принялся тереть, до тех пор, пока кожу не стало пощипывать, словно в ней появились сотни маленьких иголочек, девушка была одновременно и смущена и благодарна. Такое мог бы сделать отец для маленькой дочурки. Как странно было представить этого смуглого, загадочного человека в роли отца! Когда тепло его рук перетекло в ее ноги, Ивейн едва одолевала дремоту. Тогда дон Хуан положил ее ноги на постель, накрыл ее одеялом и подоткнул все углы, чтобы не дуло. Ивейн посмотрела на него слипающимися глазами.

– Теперь лучше? – спросил дон Хуан, его тень выгнулась на стене, когда он наклонился, чтобы убрать волосы у нее с лица.

– М-м-м, так хорошо и щекотно, – пробормотала Ивейн, но слова замерли у нее в горле, когда тонкая рука с длинными пальцами ласково провела по ее щеке. Ей захотелось повернуть голову и прижаться губами к этим добрым, нежным пальцам, но ведь такой порыв может быть истолкован неверно и послужить искрой для сухого сена – и в следующую минуту она очутится в его объятиях… во власти его губ, ожесточенных болью, одиночеством и сдерживаемой страстью. Ивейн сжалась, отстраняясь от его прикосновения, и он сразу же отошел от кровати. Сердце у нее билось так, что девушка боялась задохнуться, пока лежала в постели и следила за двигающейся по стене тенью, когда он снимал ботинки, пиджак, галстук и манжеты. Дон Хуан положил их на стул возле кровати, потом задул свечу, наступила темнота, и Ивейн судорожно вцепилась пальцами в стеганое одеяло, когда он растянулся рядом с ней на кровати и завернулся в плед.

Ивейн прислушивалась к его дыханию. Он лежал так близко, их разделяло только тонкое одеяло, и девушка едва сдерживала нервную дрожь, сотрясавшую все ее существо.

Никто и никогда не должен узнать об этой ночи… а главное, не должна узнать Ракель, с которой дон Хуан провел предыдущий день. Взгляд Ракель был слишком красноречивым, когда она смотрела на него. Она ни за что не поверит, что девушка может провести ночь наедине с доном Хуаном и не оказаться в его объятиях. С замиранием сердца Ивейн думала про эти сильные руки, лежащие всего в нескольких дюймах от нее, а потом услышала шепот:

– Давай закрывай свои большие глазки, nina mia, и засыпай. Сегодняшняя ночь будет нашим секретом. А завтра нам все это покажется таким смешным.

– А что вы сказали старухе? – осмелилась спросить Ивейн.

– Ничего не говорил… про нас ничего.

– То есть… вы позволили ей предполагать, что мы имеем полное право… спать вместе?

– Именно предполагать, ты хорошо выразилась.

– Вы действительно просто дьявол какой-то, дон Хуан!

– Можешь думать обо мне все, что хочешь. – Голос его звучал лениво. – Но ты должна все же признать, что в постели спать удобнее, чем всю ночь клевать носом на стуле.

– Ну… да.

– Тогда не позволяй своей совести лежать на твоем пути как неподъемный камень, мисс Пилгрим. Можешь считать меня просто горячей грелкой. А теперь все – спи.

Ивейн чуть не рассмеялась над его словами, она так любила, когда он шутит…

Любила – его?

Не двигаясь, она лежала, прислушиваясь к его дыханию, и почувствовала, как он пошевелил больной ногой, чтобы устроить ее поудобнее. «Как я тебя люблю? – слова, давно забытые, всплыли в ее памяти. – Люблю тебя всей страстью моих бескрайних бед, с наивной детской верой – люблю тебя без меры, дыханьем, плачем, радостью всех моих юных лет!»

Ивейн закрыла глаза и заснула рядом с доном Хуаном де Леон.

Наутро, проснувшись, она увидела, что солнце ярко освещает белую комнату под крышей. Птицы, которые свили рядом с окном гнездо, оглашали воздух звонким щебетанием. Она мгновенно вспомнила все волнения минувшей ночи и стала вглядываться в лицо спящего рядом с ней, словно на всю жизнь запоминая, как черны его волосы, как горд орлиный нос и как осторожно придется ей отныне обращаться с этим человеком, который был ее опекуном.

Она тихонько вылезла из постели, подошла к окну и, широко распахнув ставни, выглянула вниз, вдыхая утренний воздух и нежась на теплом солнышке, разогнавшем вчерашний промозглый туман. Маленькие клочки этого тумана, застрявшие между кронами сосен, еще не растаяли, а от влажных трав в воздухе плыло пряное благоухание.

Если бы только можно было остановить мгновение и заставить его длиться вечно! Тогда она выбрала бы этот миг и это место, пока утро так свежо и нежно, и она была единственной девушкой в жизни дона Хуана. И никакие слова, никакие обещания, данные другим женщинам, не могли нарушить этого очарования.

Глава 7

Следующие несколько дней Ивейн всеми силами старалась делать вид, что в жизни для нее нет ничего важнее уроков с доном Фонеской. Каждое утро шофер привозил ее из замка на виллу, где иногда она видела Ракель – или в саду, или когда та собиралась уходить в клуб, поиграть с друзьями в теннис или на прогулку.

Элегантная Ракель всегда казалась насмешливой, когда ей приходилось сталкиваться с ученицей своего отца.

– Ах, какая же вы старательная ученица, – бросила она ей как-то утром, когда застала Ивейн с учебниками за столом в патио. – Манрике Кортес спрашивал про вас вчера, и я сказала, что он может приехать навестить вас сюда.

– Надеюсь, что этого не случится, – ответила Ивейн. – Он меня отвлекает и не принимает мои занятия всерьез.

– Понятно. – Ракель приколола маленький бутон чайной розы к отвороту своего изысканного костюма. – Разве не веселее было бы выйти замуж за славного молодого человека, чем сидеть здесь и корпеть над книжками, пичкая себя какими-то цифрами, фактами и именами?

– Мне нравится учиться, а ваш отец – прекрасный учитель.

– Он милашка, – согласилась Ракель, и в ее улыбке промелькнула собственническая ревность. – Я знаю только одного мужчину, который мог бы сравняться с ним по уму, образованности и истинно испанскому благородству. Как вам нравятся наши мужчины, мисс Пилгрим?

Ивейн подняла на нее глаза и увидела, что Ракель холодно рассматривает ее открытое зеленое платье и рыжие волосы.

– Да, мне нравится, когда меня очаровывают, – улыбнулась она. – У испанцев, безусловно, есть определенный шарм и редкая галантность.

– Тогда странно, что вы до сих пор ни в кого не влюбились, мисс Пилгрим. Конечно, я слышала, что британцы – холодная раса и не любят обнаруживать своих чувств.

– У меня такое впечатление, что вы на что-то намекаете, сеньорита Фонеска. – Ивейн строго взглянула на нее. – Прошу вас быть со мной откровенной.

– Дон Хуан не может вечно вас опекать… это достаточно откровенно? Вы не ребенок, даже если он так и думает.

– Нет, сеньорита. – Ивейн посмотрела Ракели прямо в глаза. – Я не намерена пользоваться щедростью дона Хуана дольше, чем это будет необходимо. Ваш отец знаком с директором картинной галереи в Мадриде, так что я надеюсь довольно скоро уехать отсюда и начать работать там в качестве продавца-консультанта.

– Ах, в Мадриде? Конечно, вам там будет удобнее, тем более что вы дружите с Манрике Кортесом. Он, похоже, серьезно увлечен вами, но послушайте моего совета – не стройте из себя недотрогу слишком долго. Мужчины, конечно, любят азарт преследования, но они любят и настигать свою добычу. – Ракель разгладила бежевые перчатки. – А это правда, или мне показалось, что вы несколько боитесь мужчин?

– Я вовсе не затворница, – возмутилась Ивейн.

– Мне показалось, что Манрике считает вас очень застенчивой и большой скромницей и что он чем-то встревожил вас во время вашего последнего свидания.

– Скорее разозлил.

– Боже мой, – Ракель вытаращила глаза от любопытства. – Что он сделал?

Ивейн снова вспомнила их прогулку на машине и вдруг поняла, что ее полностью затмили события последующей ночи, той, проведенной в деревенском доме. Если бы только Ракель узнала, что там случилось! Как сбило бы это с нее спесь, потому что сеньорита Фонеска, уж конечно, не способна поверить, что девушка может сохранить невинность, проведя ночь с мужчиной. Как была бы посрамлена ее наглая уверенность в том, что дона Хуана не интересует ни одна другая женщина, кроме нее!

Если бы только это было правдой!

Ивейн снова разволновалась, ей казалось, что в ее душе вот-вот разразится буря. Ракель такая мелкая и пошлая по сравнению с доном Хуаном! Она проводила дни в праздных развлечениях и вовсе не была в него влюблена по-настоящему.

Наконец в патио вошел сеньор Фонеска с книгой по технике гравюры в руках, и Ивейн почувствовала облегчение.

– О-о, ты хочешь остаться и присоединиться к нашим занятиям? – спросил он у дочери, насмешливо прищурившись. – Я думал, ты идешь на обед в «Идальго» с одним из твоих многочисленных поклонников.

– Ничего, папа, он подождет. – Ракель с сожалением взглянула на Ивейн. – Как я вам сочувствую, дорогая, что вам надо работать. Лучше послушайте моего совета и найдите себе мужа.

– А себе ты уже нашла? – сухо спросил ее отец.

– Да, папа, и это кое-кто совершенно незаурядный. – Она загадочно улыбнулась и поцеловала отца в щеку. Потом, так же улыбаясь, помахала на прощанье Ивейн и грациозно вышла из патио. Когда она ушла, аромат ее духов еще витал в воздухе, а ее слова преследовали Ивейн все утро. Она понимала, что этот неординарный человек – дон Хуан, который должен жениться, чтобы продолжить род и передать в наследство сыну титул и остров де Леон.

Ивейн и ее учитель пообедали в тени раскидистого дерева, птички весело свистели в ветвях, цветы покачивались под тяжестью шмелей и пчел.

– Ты сегодня грустна, Ивейн. Чем-то обеспокоена?

Она вздрогнула от неожиданности при этих словах, которые вырвали ее из глубокой задумчивости.

– Я просто думала, сеньор, что не могу жить в кастильо слишком долго. Когда, как вы считаете, я смогу начать работу в галерее в Мадриде?

Сеньор Фонеска улыбнулся, поднялся из-за стола и срезал персик с дерева маленьким перочинным ножом с ручкой из слоновой кости.

– Ах, молодые так торопятся испытать новые приключения, увидеть новые лица. Ты уже устала от своего бородатого учителя и толстых книг, которые он заставляет тебя изучать?

– Нет-нет, что вы, – торопливо ответила Ивейн. – Мне очень, очень нравится у вас. Я глотаю все, чему вы меня учите, как голодная кошка, – пошутила она. – Но мне хочется независимости… Ведь я не могу вечно пользоваться столом и приютом дона Хуана.

– Я уверен, ему доставляет удовольствие предоставлять тебе то и другое. – Сеньор рассек персик пополам, вынул косточку и одну половинку положил на тарелку перед Ивейн. – Хуан истинный испанец и щедр по природе. Все равно кастильо слишком велик для него одного, и ты помогаешь справиться с пустотой и одиночеством. Бери персик, Ивейн, ешь и перестань выдумывать, что являешься для кого-то обузой.

– Когда он женится, сеньор…

– О, не думаю, что этот великий день наступит так уж скоро.

– Но к тому времени мне хотелось бы уже уехать.

Фонеска посмотрел на нее проницательным, умным взглядом.

– Когда Хуан женится, для тебя все изменится, а пока наслаждайся своим положением его воспитанницы.

Она улыбнулась и откусила персик.

– С'est la vie [24]24
  С'est la vie – Такова жизнь (фр.)


[Закрыть], – вздохнула она.

– Да, детка, что будет – то будет. Все мы должны подчиниться своей судьбе, какова бы она ни была.

– Эта мысль делает мое будущее таким же неопределенным, как у облетевшего осеннего листа.

– Тебе так кажется оттого, девочка, что ты еще очень молода. Юным положено грезить, надеяться и слегка грустить. Лучшие поэты и живописцы были по преимуществу людьми молодыми, скорее страдавшими от неразделенной любви, чем находившими в ней утешение. Любовь – основа всего… и избежать этого невозможно.

– Я еще никогда ни в кого не влюблялась, – просто сказала Ивейн. – Но мне всегда было интересно, как можно определить…

Сеньор долго смотрел на нее внимательным взглядом.

– Расставание с близким человеком всегда как маленькая смерть. Когда приходится уходить, а ты готова отдать все, чтобы остаться. Любовь – это самое главное, nina. Это страстное желание стать частью другого человека, но не на час, а на каждый день и каждую ночь. Не сомневайся, ты поймешь, почувствуешь, когда влюбишься. Ты очень чувствительная и потому больше других подвержена страстям. – Он тихонько рассмеялся, увидев, как расширились ее глаза. – Либо ты испытаешь огромную радость, либо огромную грусть, – предсказал он. – Потому что тут не может быть компромисса для девушки, которая должна отдать себя всю, без остатка, одному мужчине.

– Получается, что я такая преданная, что даже неловко, – сказала она полушутя.

– Но без этой преданности, – он взял ее руку и поцеловал, – ты не была бы такой превосходной ученицей.

– Благодарю за комплимент, сеньор. А когда вы выдадите мне мой диплом?

– Все в свое время, nina. – Он крепче сжал ее руку. – Когда женитьба дона Хуана станет неминуемой, я буду первым, кто об этом узнает.

Ивейн улыбнулась. Конечно же, отец Ракель будет первым извещен о том, что в определенный день в барочном кафедральном соборе с резными башенками и выгоревшими на ярком солнце стенами ему предстоит передать свою дочь в руки Хуана де Леона. Невеста будет с головы до ног в кружевах, изготовленных местными монашенками, с девственно белыми лилиями в руках, шею ее будут украшать жемчуга – гордость семьи де Леон, а на нежных алых губах будет покоиться тихая улыбка. Будут звонить колокола, и на всем острове объявят праздничный день. И все будут радоваться за маркиза, и все скажут, что выбор невесты безупречен.

Через несколько минут Ивейн очнулась и увидела, что сеньор Фонеска покинул ее. Был час полуденной сиесты. Обрывки их разговора еще звучали в ее ушах. Ивейн чувствовала беспокойство и бездумно чертила разные профили в своей тетрадке… гордые испанские профили, похожие на один-единственный… Она отбросила ручку и, подчинившись внезапному импульсу, выскользнула в боковую дверь патио, и решила немного отдохнуть от занятий.

Ивейн спускалась по широким каменным ступеням, ведущим к морю, где под полуденным солнцем рыбацкие лодки и шхуны мирно качались на волнах. Народу было очень мало, только коты шныряли под мавританскими арками. Узкие ставни на окнах были закрыты от жары. Ветер с моря пах розами и рыбой. Высокая пальма отбрасывала тень на белую стену. Ивейн была одна-одинешенька в своем зеленом платье, и волосы ее полыхали еще жарче под золотым солнечным светом.

Грубые ступени привели ее вниз, на песчаный берег, и там Ивейн наткнулась на перевернутую лодку, дно которой было высушено солнцем; под ней прятался краб, который торопливо выскочил и бросился наутек, когда девушка присела на выбеленный лучами борт. Все было тихо. Даже море было спокойным, и отдаленные горы Испании тянулись на горизонте стальной синеватой цепью.

Наверное, уже совсем скоро она переедет туда, на материк, под тень этих гор, сядет в автобус, который повезет ее по белым от пыли дорогам до Мадрида, где она станет работать. Ивейн старалась радоваться этой мысли и с надеждой смотреть в свое будущее, но когда она представила, какое одиночество ждет ее в огромном шумном городе, все сжалось у нее внутри. Понурившись, Ивейн сидела на борту рыбацкой лодки и чувствовала холодящий озноб, от которого не спасало даже солнце.

Ивейн снова ощутила холод одиночества. Всю жизнь ей приходится расставаться с тем, что она любит. Ей нравился их маленький домик в Комб-Сент-Блейз, но, когда отец умер, ей уже нельзя было оставаться там. Ей нравились остров и замок, но после женитьбы патрона ей придется уехать и снова жить среди чужих людей.

Ивейн мигнула, и глаза ее застлали слезы. Она чувствовала себя такой одинокой, что сейчас с радостью отозвалась бы на любой приветливый голос.

И он раздался. Ивейн узнала бархатистые нотки, даже не оборачиваясь, – голос принадлежал испанскому гитаристу.

– Я все думаю про тебя, Ивейн. Наверное, это мои мысли привели меня сюда.

Девушка протянула ему руку, надеясь, что его теплое пожатие вырвет ее из холодного склепа мучительных мыслей.

– Привет, Рике. Мы здесь одни, если не считать котов.

Он взял узкую ладонь и переплел свои пальцы с пальцами Ивейн. Волосы его были темны как ночь, а улыбка – белой, как освещенные солнцем стены белых домиков, которые порогами спускались к морю. Прикосновение было нежным и теплым, и на этот раз Ивейн не сжалась от красноречивой дерзости его взгляда.

– А почему ты плачешь? – спросил он. – Из-за блеска солнца на воде или потому, что убежала от меня тогда безо всяких причин?

– Стала бы я по тебе плакать, – фыркнула Ивейн, но голос ее не был строг. Она обрадовалась Рике. – Садись, поговори со мной, Рике.

– Непременно. – Он сел рядом с ней на край лодки, вытянув длинные ноги в узких темных брюках. Ослепительно-голубая рубашка была расстегнута на загорелой груди, на шее висел массивный золотой медальон. Рике был особенным, ярким, необычным, и у Ивейн, такой неопытной, сразу растаяло сердце.

– А что ты делала после того, как покинула меня в прошлое воскресенье? Надеюсь, не стала слоняться по пляжу? С моря тогда пришел сильный туман.

«Как же она забыла про туман?»

– Давай забудем эту глупую шутку, – сказала она, почти задыхаясь от волнения.

– Да, Ивейн, это правда было очень глупо. Что я сделал такого ужасного?

– Прошу тебя, давай начнем все заново, как в нашу первую встречу! Ты был так галантен, как старинный трубадур!

– Мне больше нравится чувствовать себя молодым, реquena [25]25
  pеquena – Малышка (исп.)


[Закрыть]. – Его улыбка стала дразнящей. – Что такого сказал тебе маркиз, что ты целыми днями учишься и не поощряешь ухаживаний молодых людей?

– Просто мне нужно получить образование. Очень-очень нужно!

– А что ты сейчас изучаешь? Рыбацкие шхуны?

– Нет, просто хочу немножко побездельничать, – призналась Ивейн. – Почему-то сегодня никак не могу сосредоточиться, так что решила на часок убежать от своих книжек.

– Уроки, книги! – Рике порывисто схватил ее за руку. – Тебе нужно веселиться, радоваться жизни! На месте маркиза я бы давал тебе совсем другие уроки.

– Рике!

Он расхохотался.

– А ты никогда еще не была на испанской свадьбе, пекуэнья? Нет? Тогда я тебя возьму с собой. В шесть часов молодожены идут в церковь с родственниками, а потом будет праздник. Я обещал играть для них на гитаре, и меня просили привести с собой девушку.

Он помолчал и посмотрел на Ивейн.

– Мне будет очень приятно, если ты согласишься составить мне компанию, – тихо попросил он.

– Мне так хочется пойти с тобой, Рике, но в четыре за мной заедет машина, чтобы отвезти домой, в замок.

– Скажи шоферу, что вернешься позже.

– Правильно, – согласилась Ивейн. – Но ведь дон Хуан…

– А он что, запирает тебя в башне на весь день? – насмешливо осведомился Рике. – Ты так поддалась его чарам, что не смеешь больше ни на кого взглянуть? Ивейн, я хочу обращаться с тобой как со взрослой женщиной, а не как с ребенком. Я хочу подарить тебе музыку и веселье, смех, танцы, а не суровые башни замка и торжественный ужин в зале, мрачном от теней прошлого. Он считает, что раз сам не может танцевать, ты тоже не хочешь этого. Просто дон Хуан желает, чтобы днем ты была ребенком, а вечером непреклонной старой девой!

– Рике, что ты говоришь! – возмутилась Ивейн. – Дон Хуан совсем не такой. Он бы позволил мне пойти на свадьбу, если бы я захотела.

– Тогда и проблемы нет, – улыбнулся Рике. – Мы с тобой поедем в четыре в замок, и ты передашь с шофером сообщение для маркиза. Потом мы зайдем в клуб «Идальго», мне там надо забрать гитару. Сегодня вечером я не играю в клубе, так что мы оба можем повеселиться. Разве тебе не кажется это романтичным – отпраздновать свадьбу при свете звезд?

– У вас, испанцев, прирожденная страсть к любовным приключениям, – улыбнулась Ивейн.

– Испанка жизнь готова положить на то, чтобы угодить мужчине, который ей нравится.

– Боюсь, что мне никогда не стать испанкой.

– Вот тут ты ошибаешься. – Рике ближе наклонился к ней, и глаза его вспыхнули. – Если ты выйдешь замуж за испанца, ты и сама станешь испанкой.

– Но в глубине души я все же останусь англичанкой. У меня никогда не будет настоящей la еsрапоlа.

– У тебя есть свои чары. – Его взгляд скользил по ее лицу, задержался на волосах, красно-рыжих, как осенний лист, которые струились по зеленому платью, так шедшему ей. Что-то неразборчиво пробормотав по-испански, Рике прижал ее ладонь к своей пылающей щеке. – У тебя такие прохладные руки. Говорят, у кого руки холодные – сердце горячее. Еще на прошлой неделе мне хотелось просто пофлиртовать с тобой. Теперь я буду обращаться с тобой совсем иначе.

– Нет, прошу тебя, Рике… – У нее упало сердце. – Пусть наши отношения остаются легкими.

– Как суфле, – пообещал он. – Легкими, как колокольчики и музыка, и лунный свет.

– Рике, – встревожилась девушка, – не смей испытывать на мне свое очарование, потому что я не смогу ему противостоять. И тогда нам обоим будет больно.