Текст книги "Замок пилигрима"

Автор книги: Вайолет Уинспир (Винспиер)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– Однако, – хмыкнул сеньор Фонеска. – «…Когда-то только невинным юным девушкам разрешалось заходить в виноградники».

– Ничего удивительного, что он подошел к нашему столику, – заметила Ракель, играя веером, и Ивейн показалось, что он похож на крыло встревоженной птицы. – Ивейн строила ему глазки все время, пока он пел.

На минуту Ивейн лишилась дара речи. Она посмотрела на испанку и почувствовала, что готова вскочить и вцепиться той в волосы.

– Собственно, все дело в том, что мы с ним знакомы, – возразила девушка. – На днях мы с Рике Кортесом встретились на пляже и подружились.

В этом момент люстры ярко вспыхнули, раздались аплодисменты, и на какое-то время ее слова потонули в общем шуме. Но Ракель выразительно взглянула на нее, и Ивейн с упавшим сердцем заметила, как прищурился ее опекун.

– Почему же вы не пригласили сеньора Кортеса в замок? – осведомился он, когда аплодисменты стихли. – У испанцев принято, чтобы молодой человек официально представился родителям или опекунам молодой девушки.

– Я – англичанка, – ответила Ивейн. – У нас в стране такие старорежимные правила давно не действуют.

В глубине темных глаз вспыхнуло пламя.

– Вы будете подчиняться нашим обычаям, пока гостите в моем доме. Когда в следующий раз вы познакомитесь с молодым человеком…

Тут дон Хуан замолчал, потому что оркестр заиграл танцевальную музыку, и Манрике Кортес опять подошел к их столику. Теперь он был одет в вечерний костюм, на лице – сама вежливость, он учтиво поклонился маркизу и его гостям.

– Позволит ли мне сеньор маркиз пригласить на танец senorita Inglesa? – спросил он. – Мы уже знакомы с ней, но сейчас я пользуюсь возможностью официально представиться ее опекуну.

Ивейн смотрела на все это, как на сцену из какой-то старой пьесы, словно была зрителем в партере, а не одним из главных действующих лиц. Она видела, как дон Хуан неторопливо стряхивает пепел с сигары, а Ракель прикрывается веером.

– Сеньор Кортес, должен поздравить вас с превосходным владением гитарой, – сказал наконец дон Хуан. – Мы получили большое удовольствие, и, если бы я знал, что вы знакомы с моей подопечной, я попросил бы вас выпить с нами бокал вина. Позвольте предложить это сейчас.

– Сеньор маркиз очень любезен. – Манрике взглянул на Ивейн и улыбнулся ей глазами. – Один танец с юной сеньоритой опьянит меня больше, чем самое отборное вино.

– Вы желаете танцевать? – Дон Хуан смотрел прямо на Ивейн.

– С удовольствием, – смущаясь, сказала она. – Только я… не очень хорошо умею.

– Позвольте же научить вас, сеньорита. – Манрике протянул руку, помог Ивейн встать и повел в центр круга танцующих, а когда она оказалась в его объятиях, прошептал: – Ну, привет, вот и встретились снова, Ля Соледад. Мой Бог, это все равно, что войти в клетку со львом, чтобы увести тебя от твоего сурового опекуна!

– Как я тебя понимаю! – Она застенчиво рассмеялась и вошла в ритм музыки. Манрике оказался превосходным танцором, он уверенно вел ее и был как раз самого подходящего роста, чтобы плечами закрывать ее от прожигающего насквозь взгляда опекуна и взоров Ракель Фонески.

– А говорила, что плохо танцуешь, – поддразнил ее Манрике. – По-моему, ты очень загадочная девушка – ну, расскажи, с кем ты раньше танцевала?

– С нашим дворецким, – хихикнула она, – когда на Рождество у нас устраивали бал для прислуги. Я тогда была служанкой. У нас считалось большой честью, чтобы Хиггинг пригласил на танец, и, когда мы с ним прошли несколько фигур, ему просто удержу не было.

Ивейн танцевала с Манрике целый час. С неохотой они покидали танцевальную площадку, а когда все-таки ушли, улизнули на террасу, под звезды. В голове и сердце Ивейн все кружилось и пело, она мягко и негромко смеялась.

– О, никогда еще я так не веселилась! А сейчас уже полночь? Может быть, мне уже пора бежать, пока мои наряды не превратились в безобразное бежевое платье?

– Как ты меня интригуешь! – Манрике взял ее за подбородок, словно собираясь поцеловать, но Ивейн испугалась и бросилась по ступенькам террасы вниз, в сад. Он побежал за ней, и вскоре они затерялись среди цветущих миндальных деревьев и кустарников. Здесь Ивейн почувствовала себя спокойнее, тени и кусты роз прятали ее от дона Хуана и его власти над ней.

– Ты ведь очень чувствительная, правда? – Манрике поймал ее и прижал к дереву, его глаза смотрели на нее сверху вниз, сверкая как звезды. – Но ты мне нравишься такой – девушка, которая щедро раздает поцелуи, скупа на любовь.

– А разве не рано еще нам обсуждать такие предметы? Ведь мы подружились совсем недавно, – спросила Ивейн, и хотя сердце скакало у нее в груди от выпитого вина и танцев, она боялась Рике гораздо меньше, чем дона Хуана, который мог буквально пригвоздить ее к месту одним лишь недовольным взглядом.

– Что ты, испанские парни и девушки говорят про любовь всегда.

– Но я не испанка, сеньор, – возразила она.

– То есть ты хочешь сказать, что никогда не говорила про еl flechazo [17]17
  el flechazo – Любовь с первого взгляда (исп.)


[Закрыть]с молодым человеком?

Она с улыбкой покачала головой, потому что до сегодняшнего дня даже не танцевала с молодым человеком; никогда не знала, что такое быть наедине с привлекательным мужчиной, который позволяет себе дерзкие замечания. Любовные стрелы еще не долетали до нее.

– Ты вела очень замкнутый образ жизни, – заключил Рике.

– Почти тюремный, я бы сказала. – Ивейн разгладила юбку своего бархатного платья. – Мне до сих пор так странно чувствовать себя в этой одежде… как будто я на маскараде или ношу чужое платье.

– Но ведь это не так. – Рике пристально смотрел на нее в сумраке. – Маркиз богатый человек и сделал тебя своей воспитанницей. Твое ожерелье отделано бриллиантами и изумрудами.

Он потрогал камни у нее на шее, и вдруг, сама не зная причины, Ивейн вздрогнула.

– Я ему очень благодарна, – сказала она. – Но это все равно что… как будто я принадлежу ему.

– Что ты имеешь в виду? – Рике крепко сжал ее плечи. – Ведь он обращается с тобой как с дочерью, разве нет?

– Да…

– Тогда почему ты говоришь, что принадлежишь ему? – Теперь темные глаза Рике были совсем близко от нее и уже не улыбались. – Мы употребляем это слово в другом смысле. Те quiero. Я тебя хочу! Только не как дочь, а как женщину!

– Не смей! – Она вырвалась от него. – Я не имела в виду ничего подобного – дон Хуан мой опекун, и я просто говорю, что он серьезно относится к своим обязанностям. Он даже выписал для меня из Испании дуэнью, и, прежде чем подружиться с кем-нибудь, я должна представить этого человека для его одобрения.

– А, теперь я понимаю! – Рике засмеялся. – Так всегда с этими родителями и опекунами. Да, наверное, сеньор маркиз так и должен поступать, потому что в качестве его воспитанницы ты теперь очень желанная девушка.

– Что это значит? – Ивейн была в замешательстве. – Когда ты говоришь «желанная», ты имеешь в виду женитьбу и приданое. Могу тебя уверить…

– Ну вот, ты рассердилась. – Рике дотронулся до щеки девушки как бы для того, чтобы ощутить, как горяча ее кожа. – Сагina [18]18
  Сагina – Любовь моя (исп.)


[Закрыть], в качестве протеже сеньора маркиза ты пожинаешь плоды всех преимуществ, которые он тебе предоставляет! Ты ведь это понимаешь? А любой испанец очень серьезно относится к взятым на себя обязательствам.

– Но мне нужно только одно – образование!

– Какая ты прелестная и невинная! – засмеялся Рике и схватил ее в объятия. – Все, что тебе нужно, – это узнать побольше о сердечных делах, так что позволь мне быть твоим учителем и позволь для начала показать тебе, каким восхитительным может быть поцелуй.

– Нет, Рике! – Она вырвалась из его объятий и застыла в напряженном молчании, услышав шаги. Хромающие шаги по дорожке между деревьев, которые приближались к ним. – О… это он!

– Ивейн? – Его чуткий слух уловил ее испуганный шепот. – Где ты?

Она не могла ему откликнуться, а Рике, казалось, был поражен молчанием. Они стояли молча, очень близко друг к другу, Рике все еще обнимал ее за талию, когда дон Хуан раздвинул палкой ветки дерева и в упор посмотрел на них.

– Нам пора возвращаться домой, – сказал он, и голос его был так же бесстрастен, как и лицо. – Прошу вас, если вам не трудно, отпустите мою воспитанницу, сеньор. С нее достаточно удовольствий на сегодняшний вечер.

Рука Рике соскользнула с упругой молодой талии. Ивейн знала, что сейчас бледна, и вид у нее очень виноватый, да и на самом деле ей было очень стыдно. Дон Хуан отступил, давая ей пройти, и она услышала, как он говорил Рике:

– Прошу вас запомнить на будущее, что Ивейн – моя подопечная. Еще раз станете целоваться с ней в темноте, и я запрещу ей видеться с вами.

Она повернулась, чтобы возмутиться, но он только махнул ей рукой вдоль тропинки, высокий, смуглый, мрачный, и она не посмела ослушаться. Подобрав бархатную юбку, девушка побежала впереди него через сад. Она чувствовала себя ужасно, как ребенок, натворивший что-то дурное, и по дороге домой попыталась отстоять свою невиновность.

– Вовсе мы не целовались в темноте, – заявила она, не сводя глаз со стеклянной панели в машине, отделявшей их от шофера.

– Я совершенно уверен, что это произошло бы, не появись я вовремя.

– Как какой-нибудь викторианский дядюшка!

– Ах вот как вы на это смотрите! – От слабой улыбки уголки надменных губ иронически дрогнули. – Ивейн, вы непростительно нереалистичны, но я отлично знаю своих соплеменников и то, какие они специалисты в деле соблазнения. Я не хочу, чтобы вы смешивали пылкую болтовню симпатичного музыканта с глубоким чувством, которое обычно не находит слов для выражения. Вам пора начать понимать испанцев и их манеры, и тогда вам уже не понадобится опека строгого викторианского дядюшки.

Ивейн закусила губу.

– Простите, что доставила вам хлопоты и беспокойство, сеньор.

– Эти слова не из моего лексикона, сеньорита.

– Но ведь вы именно это хотели сказать?

– Вы заключили это по моему поведению, когда я застал вас в объятиях этого молодого человека?

– Я была в его объятиях, когда мы вместе танцевали… так ли уж велика разница?

– Дорогое мое дитя, если вы не видите разницы, то, видимо, мне придется заняться вашим образованием и в этом аспекте.

Она быстро посмотрела на него и снова увидела в темных глазах искорки юмора, которые напугали и взволновали ее, потому что в других случаях его лицо было непроницаемым. Это было как солнечный свет, проникший на дно пруда. Нотка шаловливости… напоминание о том, что Хуан де Леон не всегда был хром на левую ногу.

– Вы строите из себя какого-то железного тирана, – сказала она, вспыхивая румянцем, – только для того, чтобы подразнить меня.

– Не совсем. – Он сложил руки на серебряном набалдашнике своей трости. – То, что я сказал Манрике Кортесу, было совершенно серьезно. Конечно, вы можете с ним дружить, вам нужен какой-нибудь молодой человек, ваш сверстник, с которым вы могли бы поболтать и потанцевать… но я не позволю вам пускаться в любовные приключения. Вы поняли?

– Да, сеньор. – Ивейн посмотрела на его профиль и седоватые волосы на виске. Смесь силы и мужественности глубоко волновала ее, и она уже жалела об этом. Ей больше хотелось, чтобы этот человек заменил ей отца. – Постараюсь прислушаться к вашим словам, но как быть с моими чувствами?

– Вашими чувствами? – Он намеренно долго смотрел на нее, как будто его изумила сама мысль, что у нее есть какие-нибудь чувства.

– Вы же не можете запретить мне влюбиться, – объяснила Ивейн.

– Вы говорите сейчас о юношеском увлечении, и нам всем приходится пройти через это, пока мы взрослеем.

– Я повзрослела, когда мне было пятнадцать, – тихо произнесла она и до боли стиснула пальцы. – Все равно теперь, я думаю, Рике не захочет дружить со мной, после того как вы таким тоном говорили с ним.

Дон Хуан посмотрел на строптивицу, и его левая бровь поползла вверх самым сатанинским образом.

– О, испанцы не обидчивы, напротив, они чрезвычайно настойчивы в поисках своего идеала.

– Как Дон Кихот? – спросила Ивейн с улыбкой.

– Вот именно. – Взгляд темных глаз гипнотизировал ее. – Вы читали про его приключения?

– В промежутках между чтением любовных историй для миссис Санделл.

Он улыбнулся:

– В моей библиотеке в сторожевой башне полно книг на английском. Они ваши – можете брать, что вам понравится.

Ивейн поблагодарила его и подумала о том, как тонко он перевел разговор и ее мысли с любовных дел на образование. Значит, Рике может оставаться ее другом, но маркиз считает, что она еще не готова к любви.

А что такое любовь? Навсегда, навеки, легкое прикосновение губ, которые неторопливо, но пылко заставляют замолчать все сомнения…

Она немного помечтала, как это присуще девушкам, и уже почти дремала, когда машина остановилась во дворе замка. Сквозь сон она почувствовала прикосновение чьей-то руки, и голос негромко произнес ее имя.

– Мы дома, Ивейн.

– Дома? – сонно переспросила она и, открыв глаза, увидела, что голова ее лежит на плече опекуна, и его смуглое лицо так близко, что она могла бы притянуть к себе его голову и почувствовать, как холодны точеные губы.

Эта мысль мелькнула в голове девушки и тут же пропала, но так перепугала ее, что она поспешно отодвинулась в угол сиденья.

– Идемте, – коротко бросил дон Хуан. – Вы засыпаете от шампанского и всех этих танцев с красавчиком Манрике. Завтра, не забудьте, вы начинаете брать уроки у сеньора Фонески.

Снова об учебе, подумала она, сонно ковыляя вслед за прихрамывающей фигурой дона Хуана вверх по ступенькам к широким распахнутым воротам кастильо. Они вошли, и он распрощался с воспитанницей отрывистым «Вuenos noches [19]19
  buenos noches – Спокойной ночи (исп.)


[Закрыть], сеньорита».

Глава 5

Вилла Фонески была расположена высоко над шелковистой голубой водой залива. Рыбацкие лодки бились об облепленные морскими водорослями стены пристани, над которой к скале прилепилось несколько белых домиков и церквушка с колокольней. Глубокие тени от ослепительного солнца перемежались с яркими цветами, свешивающимися с балконов и из кадок.

Дон Хуан отвез Ивейн, но, как она узнала, он поехал с ней не для того, чтобы убедиться, что воспитанница будет в целости доставлена своему учителю. Его ждала донья Ракель, свежая и прекрасная, как цветок, в белом накрахмаленном кружевном платье и широкополой шляпе с розой. Они с доном Хуаном отправлялись на весь день в материковую Испанию. Там Ракель хотела походить по магазинам, а у маркиза были дела.

Прежде чем они уехали, всем подали лимонный чай в патио виллы. Это был уединенный, очень уютный уголок, где росли старые скрученные оливковые деревья, и Ивейн показалось, что в них есть что-то колдовское. Ствол одного из деревьев окружала скамья, и Ракель устроилась на ней, изящная и оживленная, потому что целый день этот стройный смуглый мужчина в безукоризненно белом костюме будет принадлежать только ей.

– Ты похожа на картину Ренуара, – сказал он ей.

Ракель улыбнулась и на какой-то миг посмотрела на Ивейн в ее скромном желтом платье с белым воротничком бабочкой. Оно было без рукавов и открывало худые юные руки, короткий подол обнажал стройные ноги. На одно плечо спускалась волна рыжих волос, перевязанных зеленой ленточкой.

– Хуан, а какому художнику мог бы принадлежать портрет твоей воспитанницы? – Ресницы Ракель затрепетали, она посмотрела на дона Хуана одним из тех быстрых особенных взглядов, которые, словно любовная азбука морзе, понятны двоим людям, связанным романом.

Он прислонился к темному стволу старого дерева, а сеньор Фонеска, удобно откинувшись в плетеном кресле, курил сигарету в мундштуке цвета слоновой кости.

– Дега. – Это сказал сеньор, потому что дону Хуану, видимо, ничего не пришло на ум – Только он один умел передавать эти хрупкие плечики и зеленые глаза. Его девушки кажутся немного околдованными, словно они могут вот-вот исчезнуть, как облачко в жаркий день или след на воде.

– Ах, дорогая, – Ракель громко рассмеялась и поднялась, шурша накрахмаленными юбками, – вы не с этой земли, как мы все? Папа, отрежь этому ребенку еще кусочек миндального пирога, чтобы она не улетела от нас!

– Отправляйся в свои магазины! – ответил, смеясь, сеньор. – Хуан, уведите мою избалованную дочку и оставьте меня наедине с этой девочкой, чей молодой ум еще не загроможден модами, коктейлями и развлечениями!

Дон Хуан улыбнулся, схватил свою трость, подошел к Ивейн и остановился перед ней в уже хорошо знакомой ей позе, слегка опираясь на трость и насмешливо глядя сверху вниз.

– Учись хорошо, nina, потому что я буду тебя проверять, когда увидимся в следующий раз.

Она встретилась с ним взглядом и обнаружила, что дон Хуан снова превратился в сурового опекуна. Плечо, на котором она уснула вчера вечером, теперь было недоступным, рука, сжимавшая эбонитовую трость, могла показаться ей нежной только сквозь сон.

– Надеюсь, сегодняшний день не обманет ваших ожиданий, сеньор. – Ивейн коротко улыбнулась своему учителю, потому что, как ей казалось, ее опекун не желает получать улыбки ни от кого, кроме Ракель – единственной обладательницы ключа к его загадочной личности!

– Что вам привезти? – внезапно спросил дон Хуан.

Она широко раскрыла глаза и уже не видела ничего, кроме его смуглого, утонченного лица, обращенного к ней с вежливым вопросом, и чувствовала, что Ракель тоже смотрит на нее, холодно и насмешливо.

– Я… мне ничего не нужно, дон Хуан, – заикаясь пробормотала Ивейн.

– Даже коробки конфет? – спросил он, и на этот раз в глубине его глаз скрывалась улыбка.

– Конфеты можно, – сказала девушка и неуверенно улыбнулась ему в ответ. – Только не очень сладкие, пожалуйста.

– Карамельки? – Он заломил бровь и повернулся к сеньору Фонеске. – Мы вернемся поздно, амиго, но я обещаю не спускать глаз с вашей прелестной дочери всю дорогу.

– Хуан, со мной ты можешь не играть в опекуна… в этом нет необходимости. – Ракель тепло рассмеялась и взяла его под руку. – Я ведь не подросток, ты же знаешь.

– Я знаю, Ракель. – Дон Хуан улыбнулся ей, и в этот момент его лицо показалось Ивейн взрослым, искушенным, опытным. – А теперь нам пора ехать, а не то мы опоздаем на пароход.

– La que tu quieras [20]20
  la que tu quieras – Как пожелаешь (исп.)


[Закрыть], – ответила красавица, и Ивейн почувствовала, что сеньор Фонеска затаил дыхание, словно этими словами его дочь открыто признавала себя добровольной рабыней испанского гранда.

Дон Хуан коротко поклонился сеньору, бросил быстрый взгляд на Ивейн, и они с Ракель вышли. Стук его трости и ее высоких каблуков замер вдали. Хлопнула дверь.

Минуту-другую и Ивейн, и ее учитель, казалось, наслаждались безмятежной тишиной, воцарившейся в патио. Казалось, до этого мгновения здесь вели между собой борьбу под солнцем глубоко скрытые эмоции, а теперь только крики птиц и журчание воды в фонтане нарушали покой выстроенной в стиле барокко виллы. Олеандровое дерево недалеко от стула Ивейн роняло лепестки и наполняло воздух сильным запахом. Прекрасные цветы, думала она, но опасные, потому что в них таится яд.

– Итак, дитя мое, у вас есть желание учиться. – Сеньор с проницательным и добродушным интересом изучал Ивейн. – Это была ваша собственная идея или инициатива дона Хуана? Этот молодой человек имеет железную волю, а для молодой симпатичной девушки желание заниматься со старым ворчливым профессором философии, искусства и литературы так необычно. У большинства девушек вашего возраста только любовь на уме.

Она взяла в ладони цветок олеандра и застенчиво улыбнулась:

– У меня никогда не было возможности учиться чему-нибудь, сеньор, и просто чудо, что дон Хуан позволил мне брать у вас уроки. Я очень хочу учиться, впитывать знания и расти таким образом. Потому что, не владея достаточными знаниями, невозможно стать зрелой личностью.

– Ага. – Глаза профессора блеснули. – Кому-то может показаться необычным, что холостяк заводит себе воспитанницу, но на деле самым необычным здесь является сама воспитанница. Хуан ведь не очень сентиментальный человек. Если бы вы были дурочкой, я думаю, он просто отправил бы вас домой, снабдив деньгами на дорогу и вежливо откланявшись. Он мне сказал, что у вас нет семьи?

– Нет, сеньор, никого.

– Должно быть, вам грустно и очень одиноко. У каждого должен быть кто-нибудь, и эти банальные слова я не устаю повторять. Может быть, Хуан вам кажется кем-то вроде дядюшки?

– Нет… – Ивейн не сдержала улыбку, которая превратилась в смех. – Я на самом деле не могу себе представить, что могла бы называть его «тио Хуан». Он такой надменный и важный… он как будто тот самый лев, в честь которого назван остров.

– И вам кажется, что вы для него просто каприз?

– Да.

– А знаете ли вы, дитя, что в каждом испанском мужчине сочетаются жестокость и одиночество?

– Теперь знаю.

– И Хуан был причиной этому? – Сеньор Фонеска наклонился вперед и пытливо взглянул на нее. – Каким образом?

– Он слегка возражает против моей дружбы с Манрике Кортесом. Я… я думаю, что он считает меня слишком неопытной, чтобы иметь отношения с таким человеком, как Рике.

– А вам нравится общество этого молодого человека, да?

– У меня не так много друзей, сеньор, и всегда так приятно найти друга. Рике такой веселый, и симпатичный, и…

– Что вам лестно его внимание. – Сеньор улыбнулся. – Это так естественно. У меня у самого есть дочь, и я знаю, как важно каждой девушке чувствовать себя привлекательной.

– Донья Ракель – настоящая красавица. – Ивейн сказала это искренне, хотя очень сомневалась в том, что ее характер достоин ее красоты. – Наверное, все ею восхищаются?

– С детства, – признал отец, однако без тени гордости в голосе. – Она очень похожа на мать, только Анна была доброй и нежной, и те несколько лет, что мы прожили вместе, мы были очень счастливы. А вот Ракель просто сущее наказание, и я заранее готов пожалеть того несчастного мужчину, которого она выберет себе в мужья.

Ивейн рассеянно обрывала лепестки цветка, ей живо представилось, как Ракель продевает унизанную украшениями руку под локоть человека в безукоризненно белом костюме. Ракель Фонеска сочла, что очень престижно и интересно будет стать невестой маркиза Леонского. И что же тогда станется с его маленькой воспитанницей?

– О чем вы думаете, юное дитя, ваши глаза затуманила печаль?

Ивейн взглянула на своего учителя и постаралась улыбнуться.

– Жизнь, как подумаешь, очень загадочная вещь. Интересно, не правда ли, что наши судьбы предрешены еще до нашего рождения?

– Еl destino [21]21
  Еl destino – Судьба (исп.)


[Закрыть]? – Сеньор глубоко задумался. – Я склонен думать, что каждый когда-нибудь приходит на перекресток – ах, как широко вы распахнули ваши золотисто-коричневые глаза! Я что, сказал что-то важное, сеньорита?

– Да… это странно.

Лепестки упали на землю. Ивейн разглядывала свою ладонь, на которой когда-то, давным-давно, ярмарочная гадалка увидела перекресток. Она рассказала учителю про то гадание и думала, что он улыбнется, но тот и не думал улыбаться.

– Да, настоящие цыганки умеют гадать по руке, – вздохнул сеньор. – Мать твоего опекуна была испанской цыганкой, и иногда мне кажется, что она заранее знала, что ее брак с его отцом кончится трагедией. Старый маркиз де Леон никак не хотел признавать невестку, и, когда Розалита овдовела, она убежала вместе с младенцем в Южную Америку. Хуан там вырос, стал мужчиной и, будучи человеком честолюбивым, сильной воли, добился успеха и без помощи своих родных. Это было в Лиме…

Сеньор Фонеска прервал себя на полуслове и взглянул на сосредоточенное юное лицо Ивейн.

– Вы так умеете слушать, поразительно… а Хуан что-нибудь рассказывал вам, упоминал о своей боли?

– Боли? – переспросила девушка, вспоминая моменты, когда у рта опекуна залегали резкие морщины, и ей казалось, что он словно погружается в мрачные глубины, – моменты, когда он пугал Ивейн своим хмурым видом, и она старалась держаться от него подальше.

– Раненая нога до сих пор его очень беспокоит. Сначала доктора в Лиме хотели ее ампутировать, но он никак не мог на это согласиться, поэтому поехал в Англию и там попал в руки хорошего хирурга, который решился восстановить ногу; последовала длительная и мучительная серия операций, месяцами он был до бедра закован в гипс – месяцы неудач, мучений. Дон Хуан был на грани срыва из-за постоянных приступов боли. Чудо, что ему вообще удалось сохранить ногу. Он повредил ее, просто разбил вдребезги, когда лошадь, на которой он скакал, упала. Хуан любил гнать лошадь по диким степям галопом, и его скакун как раз поднимался на холм, когда это случилось. Лошадь сбросила Хуана, перекатилась через него и раздробила ему ногу.

Ивейн замерла и живо представила, как лошадь перекувырнулась через голову, огромное животное с огромной силой ударилось о землю, прижимая к камням левую ногу всадника.

– Он, наверное, был там совсем один, – сказала она сдавленным голосом, – там, в дикой степи.

– Да, несколько часов, пока мимо не проехал какой-то вакуэрос и не нашел его, почти обезумевшего на солнцепеке. Мертвая лошадь лежала рядом с ним – он выстрелил в нее, чтобы избавить от страшных мучений. Он говорил мне, что только сознание того, что у него за поясом есть пистолет, помогло ему не сойти с ума в эти часы ожидания. Он знал, что пойдет за лошадью, если муки станут невыносимыми.

– Только человек с железной волей может перенести такой кошмар, – прошептала Ивейн. – Боль, жгучее солнце, сознание, что ты один, без помощи!

– Дон Хуан и испанец, и цыган, дитя мое, это такие люди, которые в далекие времена отправлялись завоевывать новые земли, которые могли переносить пытки и заставляли страдать других. В них есть врожденная сила, власть над собой, над своими эмоциями и нервами, это позволяет им выжить в страшных катастрофах, это и помогло ему не погибнуть, пережить падение с лошади, солнечное пекло, долгие месяцы медленного выздоровления… Дон Хуан вернулся в Испанию, чтобы жить в одиночестве, затворившись в проклятой роскоши кастильо. Проклятой, потому что его мать перенесла здесь слишком много страданий.

– Я видела ее портрет, – мягко проговорила Ивейн. – Ему, должно быть, трудно простить тех, кто превратил ее жизнь в ад. Но как же они могли так поступить с ней, если она была как прекрасная темная роза?

– Да, Розалита… – Взгляд сеньора остановился на кусте роз, которые росли в углу патио. – Я видел ее однажды, когда был с коротким визитом в замке. В те дни я был профессором в Мадриде и еще не поселился окончательно на Львином острове. Я знал ее совсем недолго, перед тем, как они с отцом Хуана навсегда покинули остров. У нее была какая-то странная привлекательность, что-то колдовское. Маркиза, бабушка Хуана, была очень строгой женщиной, не терпящей возражений. Она уже выбрала невесту своему сыну, но он предпочел сделать женой цыганскую танцовщицу… не только женой, но и будущей маркизой… и за это семья так никогда и не простила его.

– Боже, какой снобизм! – воскликнула Ивейн. – Можно подумать, что положение в обществе или богатство важнее, чем любовь!

Сеньор Фонеска коротко рассмеялся горьким смехом взрослого, опытного человека.

– Страсти молодости, дитя мое, имеют мало значения в глазах людей, которые никогда их не испытывали. В семье Хуана принято было, чтобы деньги женились на деньгах, чтобы браком престиж укреплялся престижем. Его отец нарушил это давно заведенное правило, и порой, когда я думаю о Хуане, мне кажется…

– Да, сеньор?

– Да, ведь Хуан – сын мятежного аристократа и хорошенькой цыганской колдуньи. И если бы не этот случай с ногой, который несколько смирил его беспокойный дух, я даже думаю, что он не принял бы этот титул и этот замок. Хуан де Леон – это два человека. Если застать его врасплох – можно заметить в его глазах запертого в клетку льва. А временами он относится ко всему с ироничным юмором испанца, который принимает неизбежное.

В патио было тепло, но Ивейн вздрогнула, как от холода. Судьба бывает сурова к людям, и она надеялась, что в дальнейшем судьба расплатится с доном Хуаном счастьем за ту боль, которую он принужден был перенести. Лицо его покрыли резкие морщины, в волосах серебрилась седина, он не мог больше впрыгнуть в седло норовистой лошади, играть в теннис, обнять девушку, чтобы насладиться вместе с ней радостью и ритмом танца.

– А сколько лет дону Хуану? – внезапно услышала она собственный голос.

– Тридцать два, nina.

– Мне казалось, что он намного старше! Ничего себе, и он еще обращается со мной как с ребенком!

Ее учитель рассмеялся:

– Наверное, Хуану вы кажетесь очень юной и неопытной. Думаю, в Лиме он вполне оправдал свое имя, ведь это город горячих, экзотических красавиц.

– Дон Хуан, – прошептала она. – Роковой любовник, чье сердце никому не удалось завоевать.

– В легенде говорится, что он все-таки влюбился – правда, всего единожды.

– Правда? – Глаза ее расширились, и в памяти всплыло лицо Ракель, которая берет маркиза за руку унизанными драгоценностями пальцами. Он смотрел на испанскую красавицу таким опытным, всезнающим взглядом, восхищаясь ее красотой и живым умом, и, возможно, уже готов был позволить завоевать свое сердце.

– Ну, а теперь нам уже пора начинать наш урок. – Сеньор Фонеска поднялся. – В зале прохладнее, там у меня книги и предметы искусства, которые вам предстоит изучать.

Зал – комната, которая вскоре должна была стать такой привычной для Ивейн, – была обставлена мебелью времен королевы Изабеллы – темного дерева, с изысканной резьбой, и по контрасту с ней изящно и живописно смотрелась коллекция произведений искусства, собранная сеньором.

Ивейн сразу заметила забавные фигурки детей из терракоты, и ей было разрешено осторожно их потрогать.

– Предметы искусства надо любить до боли сердечной, – услышала она.

– Они прелестны, – ответила Ивейн, но, поглаживая фигурки, она не чувствовала ничего, кроме восхищенного интереса. Она посмотрела на картины, развешанные на обшитых деревом стенах, и видела глаза реальных, живых людей, а не нарисованных. Девушка была потрясена. Бездушные предметы, как бы красивы они ни были, не могли заставить сжиматься ее сердце. Только люди могли это сделать. Только их гнев, страдание или радость. – Прелестно, – повторила она и почувствовала на себе проницательный взгляд учителя.

– Начнем с биографии Тициана. – Сеньор снял с полки толстую книгу. – Я думаю, вам легче будет понять его личность… а потом, когда вы будете готовы, мы перейдем к настоящему мастеру. – На него смотрели огромные вопрошающие глаза медового цвета. – Леонардо да Винчи, – улыбнулся ей сеньор, но Ивейн показалось, что он имел в виду совершенно другого мастера.