Текст книги "Замок пилигрима"

Автор книги: Вайолет Уинспир (Винспиер)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Сколько лет вы проработали у этой женщины? – спросил маркиз.

– Я служу у нее с пятнадцати лет, сеньор, с того дня, как мой отец погиб от удара копытом лошади.

Темные глаза вспыхнули огнем.

– Вот как! Он что же, ездил верхом?

– В Санделл-Холл собрались гости на охоту, он помогал в конюшне. – Ивейн сцепила пальцы, вспомнив боль, которую перенесла. – Он прилаживал стремена, когда… когда это случилось. Он очень любил животных… С ними и умер.

– А ваша мать?

– Я не помню ее, сеньор. У меня был только отец, а потом я стала работать в Санделл-Холл.

– И в душе мечтали оттуда вырваться? – В его голосе послышалась нотка сардонического юмора, и на краткое мгновение Ивейн почудилось, что строгие точеные губы стали нежными.

– Да, были времена, когда мне хотелось бежать пуда, – призналась она.

– Ах, вот как. Почему же вы остались?

– Потому что города такие шумные, и, когда мне давалось ненадолго покинуть Санделл-Холл, мне больше хотелось бродить по местным лесам и полям, чем уезжать в город. Мне так нравились те места, которые любил мой отец. Там много птиц, а на вересковых пустошах иногда останавливался цыганский табор.

– Вам они нравились?

– Да, у них такая пестрая одежда, но мой отец служил лесничим, так что…

Дон Хуан разразился смехом. Впервые Ивейн слышала, как он смеется, и в глазах у нее мелькнуло изумление.

– Да, – сказал он наконец, – у цыган есть эта неисправимая черта, и фазанов они любят не меньше богатеев.

Вошел Луис с кофейным подносом, и маркиз велел ему поставить его на столик возле Ивейн. Она почувствовала на себе беглый взгляд слуги и догадалась, о чем тот подумал. Золотая комната не место для маленькой горничной, да еще с подносом, поставленным рядом с ней, чтобы она могла сама налить кофе маркизу!

Она прекрасно знала, как на кухне сплетничают про господ. Она почувствовала неловкость при мысли, что слуги в замке могут дурно истолковать интерес маркиза к ней.

Дверь за Луисом закрылась.

– Прошу – разливайте. – Дон Хуан сел и вытянул больную ногу. На фоне темно-красного, шитого золотом шелка кресла он выглядел особенно смуглым, и Ивейн изо всех сил старалась не пролить кофе, разливая его из серебряного кофейника по тонким чашкам. Невольно ей вспомнилось, сколько раз Ида Санделл выполняла эти обязанности в отношении мужчин – гостей ее дома. Рука девушки слегка дрожала, когда она протягивала дону Хуану чашку кофе, в который по его просьбе она не добавила ни сахару, ни сливок.

– Вы нервничаете из-за меня? – спросил он вдруг.

– Что же тут удивительного, сеньор? – Ивейн сосредоточенно насыпала сахар в свой кофе. – Я ведь не привыкла… к такому.

– Думаю, постоянная практика сделает вас прекрасной хозяйкой.

Она быстро подняла на него глаза. Ей показалось, что она коснулась голой проволоки, словно электрический ток пронзил ее от этих слов.

Он заломил черную бровь и отпил глоток.

– Будут и другие случаи, сеньорита Пилгрим, когда мы сможем побыть с вами наедине, и надеюсь, что придет время – и вы перестанете смотреть на меня как на людоеда, живущего в огромном замке.

– Это не так!

– Ну конечно, так. – Его усмешка была сама язвительность. – У вас очень большие глаза, сеньорита, а в глаза можно заглядывать так же, как вы заглядываете в окна дома, который для вас заперт. Это вторжение извне, взгляд тайком в душу другого человека.

Их взгляды встретились, и Ивейн вдруг действительно почувствовала, что она словно раскрыла ему какую-то часть своего потайного «я». «Bruno maga», – подумала она. Черный маг.

– Пейте кофе, пока не остыл. – Дон Хуан поднялся, опираясь на свою эбонитовую трость, и подошел к хрустальным графинчикам, стоявшим на серебряном подносе в форме лежащего льва. – Это старый, выдержанный коньяк, – сказал он, наливая бокалы. – Мы с вами выпьем за ваше спасение и за ваше прибытие на остров Леон.

Тонкие пальцы протянули ей кубок, Ивейн взяла его и почувствовала, что он почти невесом – застывшая в воздухе радуга с золотистой жидкостью внутри.

– Мир так мал. – В его изящной руке бокал казался магическим скипетром, используемым в каком– то языческом обряде. – Не больше шали, un panuelo, в руках случая. За случай, сеньорита Пилгрим, который правит нами.

Уже через несколько мгновений Ивейн почувствовала, как успокаивающе действует коньяк на ее взвинченные нервы. Комната плыла в сияющем тумане, и она сразу представила Розалиту за роялем, с темно-красной розой в иссиня-черных волосах.

Она заметила, что дон Хуан, задумавшись, смотрит на портрет, и могла свободно рассмотреть его в профиль: в его чертах явственно читались сила и страсть, так же явственно, как седина серебрилась в его темных волосах. Страдания залегли складками возле губ, и Ивейн скорее интуитивно почувствовала, чем увидела глазами, что он был намного моложе, чем казался.

– Вы когда-нибудь видели, как танцуют фламенко?

– Нет, сеньор. Но слышала, что это потрясающе, да?

– Фламенко – это дуэль между мужчиной и женщиной. – Он резко отвел взгляд от картины и посмотрел Ивейн прямо в глаза. – Я могу устроить, чтобы вы увидели это. Испанские родители считают этот танец очень поучительным для своих дочерей, и я думаю, вы тоже могли бы многому научиться.

– Но мне девятнадцать лет, сеньор!

– Как раз возраст открытий. Переход от подросткового возраста к молодости, когда кипят эмоции, а человек еще не в состоянии их контролировать. – Поднося сигару к губам, он не спускал с нее магнетизирующего взгляда. Черные жемчужные запонки блеснули в манжетах, как его глаза. – Вы считаете меня arrogante да? Этаким зазнайкой?

– Мне кажется, что вы относитесь к людям как к шахматным фигурам, которыми можно манипулировать, – возразила Ивейн, осмелев от коньяка.

– А вы, сеньорита, какая шахматная фигура?

– Наверное… королевская пешка, – пробормотала она.

– И какой же ход, по-вашему, я намерен вами сделать?

– Представления не имею.

– А мне показалось, что у вас живое воображение. – Его взгляд скользил по темно-рыжим волосам, оттенявшим коричневое золото ее глаз, потом по платью, которое не шло ей ни размером, ни цветом. Наверное, сейчас улыбнется, подумала Ивейн, но дон Хуан сохранил всю свою невозмутимую надменность, скрытую под маской учтивой, дьявольской красоты.

Слово потрясло ее, пронзив мозг. Так не говорят об обычных людях… так можно сказать о Данте… о Байроне… о мученике Себастьяне. Он был сродни им всем, смуглый, опасный лорд острова, этот высокий, хромающий Люцифер!

– И как раз сейчас воображение у вас разыгралось. – Он читал по ее глазам, а свои прятал за густым облаком сигарного дыма. – Степень освоения жизни бывает глубокой или мелкой, и наши мучения соответственны ей. Не думаю, чтобы вы были мелкой, сеньорита Пилгрим, а не то я повелел бы Эмерито отвезти вас на материк.

– Да… я и сама предпочла бы поехать на материк. – Ивейн почувствовала, как забилось у нее сердце. – Я же не могу оставаться у вас неопределенно долгое время. Мне нужно искать работу… У меня совсем нет денег.

– Зато у меня их предостаточно, – протянул он. – За ужином я заметил, что вы едите не больше птички, и, позволю себе заметить, жизнь приучила вас довольствоваться меньшим, чем вы в тайне желаете. Так каковы же ваши тайные желания, сеньорита? Возможно, я окажусь в состоянии дать вам то, чего вы жаждете.

– Мне нужна работа, – волнуясь, сказала она.

Он немедленно улыбнулся, загадочно скривив губы.

– Ах, как вы нетребовательны! И какая же работа? Снова – прислугой-за-всех у какой-нибудь бессердечной особы?

– Да, это все, что я умею делать, сеньор. Вы не знаете кого-нибудь?..

– О да, я знаю многих богатых бездельниц, которые согласились бы взять вас, чтобы посылать по разным мелким поручениям, и…

Он замолчал. Ивейн, замерев, ждала.

– …я не стану вас рекомендовать ни одной из них.

– О!..

– Только, пожалуйста, без слез!

– Я… я никогда не плачу, – ответила она с достоинством, – при посторонних.

– Похвальное качество.

– Для человека вроде вас.

– Вроде меня? – Его глаза демонически сверкнули.

– Испанский аристократ, который ни от кого не зависит и которому не нужно зарабатывать себе на жизнь.

– Так или иначе, сеньорита, мы все зависим от кого-нибудь. – Он обводил тростью замысловатый орнамент ковра у своих ног. – Вы должны быть честолюбивее, нельзя же мечтать только о том, чтобы поступить к кому-нибудь горничной. Скажите, что вы хотели бы сделать в своей жизни?

Тот факт, что он проявил интерес к ней, что он готов был ее выслушать, оказал на Ивейн совершенно обратное действие. Она замкнулась и от робости не могла произнести ни слова. Она никогда всерьез не задумывалась о карьере. Для этого нужно иметь хорошее образование, а ее забрали из школы и приставили к работе в Санделл-Холл, когда ей только исполнилось пятнадцать. Конечно, как многим ее ровесницам, Ивейн казалось, что интересно было бы стать стюардессой и летать на серебристых лайнерах в дальние страны. Глубоко в душе она порой мечтала о том, чтобы стать хорошим ассистентом какому-нибудь блестящему знатоку предметов искусства или антиквариата.

Ивейн любила старинные, красивые вещи, и ее очарование старым замком во многом объяснялось этой ее страстью.

– Неужели ваши честолюбивые мечты так невероятны, что вы даже не решаетесь сказать о них вслух? – В голосе дона Хуана прозвучала сухая нотка.

– Вы станете смеяться, – ответила она, не решаясь встретиться взглядом с его пытливыми глазами. Она упрямо смотрела в пол и вздрогнула всем телом от неожиданности, когда он оперся на свою палку, наклонился и взял ее за подбородок. От ее испуга в его глазах мелькнул иронический огонек.

– Я из тех, кто не терпит отказов, – насмешливо проговорил он. – Так что давайте выкладывайте мне свое желание, и посмотрим, смогу ли я его осуществить.

– Вы не можете…

– Позвольте мне хотя бы узнать, что же это такое, чего я не могу сделать. – Дон Хуан безжалостно и пристально рассматривал ее лицо. Она не могла спрятаться от взгляда этих глаз, изучающих ее кожу деревенской девушки, очертания скул, широкий и чувственный рот, глаза цвета бархатцев. Лицо Ивейн трудно было бы назвать красивым в общепринятом смысле слова… но с подходящим нарядом и при определенной веселости, которая оживила бы ее черты, внешность девушки была бы привлекательной, хотя и необычной.

Но сама Ивейн об этом даже не догадывалась. Она считала себя заурядной простушкой, в чем ее постоянно убеждала Ида Санделл.

– Скажите мне. – Глаза его были магнетическими, он словно вытягивал из Ивейн всю правду против ее воли.

– Мне кажется, было бы интересно… стать помощницей успешного, выдающегося торговца антикварными предметами… произведениями искусства. – Она усмехнулась. – Но что может быть нереальнее, если я только и умею, что приносить да уносить, да еще выгуливать любимых собачек хозяйки?

– Вы меня удивили. – Камень его перстня холодил ей кожу. – Молодые девушки обычно мечтают о какой-нибудь блистательной карьере, например манекенщицы.

– Манекенщицы? – В глазах Ивейн стояло неподдельное изумление, и он задумчиво прищурился. – Но, сеньор, я вряд ли гожусь для такой карьеры.

– У вас необычная форма лица. – Он повернул ее голову вправо и влево, словно изучая произведение искусства. – Значит, вы хотели бы заниматься редкими, драгоценными вещами? Но прежде всего вам нужно узнать, что делает их такими редкостными.

– Вот тут мой главный недостаток. – Глаза Ивейн затуманились. – Я ведь не получила никакого образования. Я ушла из школы, когда мне было пятнадцать.

– Юная леди. – В глазах дона Хуана искрилась сардоническая усмешка. – Я скакал верхом по прериям Южной Америки, когда был мальчишкой. Я был gaucho – так в тех краях называют пастухов.

– Но ведь вы маркиз Леонский! – воскликнула она.

– Да, теперь, а когда мне было пятнадцать, я был простым гаучо. – Он отпустил ее подбородок. Ощущение тепла его пальцев на коже словно проникло в душу Ивейн, согревая ее. Взгляд опекуна вернулся к портрету матери. – Мой отец погиб в сражении во время Гражданской войны, а мать сбежала от его семьи, мы с ней вместе с другими беженцами сели в лодку, которая направлялась в Аргентину. Там она была танцовщицей фламенко, и там я вырос и стал vaquero [10]10
  vaquero – Ковбой (исп.)


[Закрыть], а потом, подгоняемый честолюбием, отправился на серебряные прииски в глубь материка. Я оказался удачлив, нашел серебряную жилу и купил матери дом в Лиме. Она жила там, и больше ей не нужно было танцевать для всяких разбойников. Она умерла от горя, сеньорита, спустя какое-то время дедушка тоже умер, и я вернулся на остров Леон. Я так и не простил им неуважения к моей матери. Семья отца готова была принять меня, но не мою мать, так что я решил остаться с ней и заняться своим образованием. Обстоятельства сложились так, что я вернулся сюда, на остров, но я сохранил привязанность к Лиме, к этой стране с воинственной историей и дикой красотой. – Его глаза вспыхнули. – Да, вакуэро живут в седле, – заключил он бодро. – Так что я не всегда был таким, каким вы видите меня сейчас.

– И вы… с вами был несчастный случай, сеньор?

– Да, несчастный случай. – Он, видимо, не хотел обсуждать это, и на мгновение его лицо посуровело от нерадостных воспоминаний. – Итак, вы хотите работать среди старинных, красивых вещей, да?

– Мечтать хорошо, – сказала Ивейн, слегка улыбнувшись.

– Это вовсе не должно оставаться мечтой. Вы не пошлая молодая девица. Я и сам заметил, что вы в восторге от этой комнаты с резной мебелью и старинными безделушками из Лимы. Конечно, вам еще многому нужно научиться, придется освоить и пару иностранных языков. Здесь, на острове, живет один мой друг, который много знает о жизни великих живописцев и скульпторов, он, кстати, раньше преподавал иностранные языки. Это сеньор Фонеска. А вы, возможно, о нем уже знаете?

– Да, сеньор. – Она вспомнила слова экономки, что у сеньора Фонески есть дочь, редкая красавица, на которой дон Хуан, возможно, женится.

– Хорошо. Вскоре я повезу вас к нему и познакомлю, и тогда мы можем поговорить о том, чтобы вы брали у него уроки по нескольку часов в день. Я вижу по вашим глазам, вы удивлены. Разве не этого вы хотели – получить образование у знающего человека?

– Я…. я думаю о плате за эти уроки, сеньор.

– Ах, перестаньте об этом думать, немедленно. – Он заглянул в ее глаза блестящими, темными, непроницаемыми глазами. – Возможно, придет день, и вы сможете мне за все отплатить. А пока мне просто забавно быть опекуном молоденькой английской девушки.

– Опекуном? – Голос у нее сел.

– Разве мы не договорились, что я несу за вас полную ответственность, пока вы будете здесь, на Львином острове? Если сеньор Фонеска согласится взять вас к себе в ученицы, тогда вам придется провести здесь некоторое время, прежде чем возвращаться в большой мир и делать карьеру артдилера. Вам нужен дом, поэтому вы останетесь у меня. У меня на материке, в Испании, есть родственница, донья Аугуста, она может приехать и быть вашей дуэньей. Ну как, – он насмешливо улыбнулся, – таким образом будут соблюдены все приличия?

Она вспыхнула, обезоруженная тем, как просто он читает все ее мысли.

– Я… я просто не знаю, как благодарить вас, дон Хуан.

– О, я буду вполне вознагражден, когда в один прекрасный день зайду в какую-нибудь картинную галерею и обнаружу, что ею заведует некто Ивейн Пилгрим.

Говоря все это, дон Хуан окидывал ее взглядом с ног до головы.

– Завтра мы попросим нашу экономку, чтобы сняла с вас мерки. Их мы отправим в дом моделей Игнасио в Мадрид вместе с описанием цвета ваших волос, глаз и так далее и закажем полдюжины всяких вещей, в том числе повседневное платье, вечернее, и все, что вам понадобится для вашей новой жизни в качестве моей подопечной. И прошу вас, – он протянул вперед руку, не допуская никаких возражений, – ни слова больше о вашей благодарности. Я делаю это исключительно для себя. Малиновые цветы на этом платье так дисгармонируют с цветом ваших волос, сеньорита.

Ивейн, растерянная, обескураженная, была несказанно благодарна ему за то, что он дарит ей такой шанс, она испытывала к нему самые теплые чувства, но дон Хуан, не глядя на нее, прохромал к двери и открыл ее.

– А сейчас идите спать.

Девушка скользнула мимо него в коридор.

– Спокойной ночи, сеньор.

– Buenos noches, сеньорита Пилгрим. – Дон Хуан поклонился на прощанье, и Ивейн снова обдало холодом. Она поспешила к себе и услышала, как дверь золотой комнаты закрылась за ее спиной.

Теперь навсегда, навсегда ее жизнь переменилась. Ее дьявольский опекун исполнил ее желание, и теперь она будет учиться и готовиться к работе!

В зале никого не было, и Ивейн подпрыгнула от радости, потом вежливо сделала реверанс собственному отражению в зеркале.

– Ты будешь учиться вести себя как леди, мисс Пилгрим. – Она улыбнулась деревенскому акценту своей речи. – Ну что, разве могла ты мечтать, что все так получится?

Поднимаясь в свою комнату в башне, Ивейн вспомнила про Иду Санделл, которая не соизволила даже поинтересоваться, что случилось с ее служанкой, спасли ли ее, или она утонула. Но это – к лучшему! Иначе она могла бы потребовать ее возвращения, а тогда – не быть Ивейн подопечной дона Хуана!

Глава 3

Долго спать было невозможно, потому что яркое раннее солнце проникало в башню к Ивейн, наполняя ее комнату теплом и светом. Каждое утро девушка быстро умывалась, одевалась и бегом спускалась к пляжу, отложив завтрак на потом, чтобы не оставаться наедине с доном Хуаном, который после кофе с фруктами отправлялся в морскую башню работать или брал машину, чтобы ехать в город на деловую встречу.

Дон Хуан был очень занят всевозможными делами, касающимися жизни острова, он возглавлял совет директоров нескольких компаний, которые предоставляли работу, образование и медицинскую помощь жителям острова. Но Ивейн не имела понятия, чем он снимается в морской башне. Она очень интриговала ее, но девушка боялась туда заходить, хотя он и дал ей разрешение пользоваться его библиотекой, находившейся в башне.

Она могла бы спросить экономку, но с тех пор, как Альма сняла с нее мерки, и их отослали в знаменитый дом моделей в Мадрид, эта женщина была вся – поджатые губы, ледяной холод и неприступность. Она как будто считала, что Ивейн – завзятая авантюристка, которая злоупотребляет щедростью ее господина.

Ивейн шла через заросли диких олеандров, пробираясь по тропинке вниз, к берегу. Она и сама была бы рада удовольствоваться простой одеждой, которую ей выдали раньше, но дон Хуан был человек привередливый, и раз уж он решил смотреть на нее как на свою подопечную, ему не хотелось, чтобы его критический взыскательный взгляд был оскорблен видом бедно, дурно одетой девушки.

Она воткнула цветок в волосы и стояла, любуясь морем. Волны набегали на золотой песчаный берег. Невероятно, что эта ослепительная лазурная стихия когда-то, той темной ночью, казалась ей опасной, готовой увлечь на дно и поглотить навсегда. Страх был еще жив в ней, и, хотя Ивейн играла на пляже, собирая ракушки и забавляясь тем, как утки и селезни выхватывали из воды плававшие в ней щепки, девушка не осмеливалась заходить в воду глубже, чем по колено. С ночи кораблекрушения ей уже не хотелось учиться плавать.

Раздался собачий лай. Карлос несся к ней по пляжу. Ивейн бросала ему гладкие палочки, принесенные морем, а пес мчался за ними, и, играя, они добрались до тропинки, которая вела к домику Эмерито на берегу. Она решила навестить Мари-Лус и ее малыша, и с удовольствием осталась у них позавтракать, а потом посидеть с младенцем; пока Мари-Лус съездила на ослике за покупками в маленькую рыбацкую деревушку в миле отсюда по побережью.

После работы няней в Санделл-Холл Ивейн стала настоящим специалистом по развлечению младенцев, и все складывалось превосходно, пока малыш не схватил пухлой ручонкой гладкий камушек и не засуну его себе в рот. Ивейн немедленно вытащила его, и проказник пустился в рев. Он так громко ревел, что Карлос решил присоединиться к нему, и они выли уже в два голоса наперегонки. Ивейн ходила взад и вперед по песку, качая на руках и пытаясь успокоить маленького камнееда, и не заметила, как кто-то появился на пляже и наблюдал за этой сценой насмешливыми темными глазами.

Внезапно ушей Ивейн достигли негромкие гитарные переборы. Она обернулась и увидела молодого человека, который широкими шагами направлялся к ней по берегу. Приблизившись, он начал напевать вполголоса испанскую песенку, такую же нежную, как его глаза. Молодой, жгучий брюнет в брюках матадора, тонкой шелковой рубашке, с повязанным на шее алым платком прислонился к дереву, распевая для девушки и малыша свою серенаду. И, словно по волшебству, ребенок утих и лежал, очень довольный, посасывая большой палец собственной ноги.

Молодой испанец продолжал играть и петь, пока nino [11]11
  nino – Ребенок (исп.)


[Закрыть]не уснул, и тогда осторожно, легкими шагами приблизился к ним и взглянул на спящего на руках у Ивейн младенца.

– Mil gracias, senor, – застенчиво сказала она.

Он ответил ей по-испански, но она не поняла ни слова из того, что он сказал.

– Простите, – вопросительно взглянула она на незнакомца, отмечая, что он по-своему очень хорош собой. – К сожалению, я не понимаю по-испански.

– Ах! – В глазах его появился блеск. – У вашего малыша здоровые легкие, сеньора. Он будет певцом, как я, да?

Ивейн улыбнулась его такой, впрочем, естественной ошибке.

– Это не мой ребенок, сеньор. Просто я присматриваю за ним, пока его мамы нет дома.

– Ясно. – Глаза испанца загорелись еще ярче. – Когда я сейчас, только что, увидел вас, я подумал про себя: «Ах, Рике, ну вот, опять тебе не повезло – снова ты явился слишком поздно! У нее такие волосы – как у Мадонны! И сама она как Мадонна». Но нет! Оказалось, что я ошибся, и я очень рад… А вы, сеньорита, не находитесь во владении какого-нибудь мужчины?

– Нет, не нахожусь, – ответила она почти беззвучно, и ей сразу же захотелось куда-нибудь скрыться от взгляда этих слишком страстных глаз.

Она положила ребенка на полосатое одеяло, а когда снова взглянула на гитариста, тот отвесил ей изысканный поклон, и представился Манрике Кортесом и Эстебаном, и рассказал, что приехал на остров на шесть недель, чтобы играть в клубе «Идальго» в Пуэрто-де-Леон.

– Вы позволите мне сесть рядом с вами? – Он указал рукой на песок и через мгновение уже растянулся на нем в свое удовольствие, с выжидательной улыбкой глядя на Ивейн. Наконец он насмешливо спросил: – А разве сеньорита не скажет мне, как ее зовут? Мы ведь можем просто поболтать часок и потом разойтись, но если я буду знать ваше имя, я могу потом снова найти вас.

– А вы этого хотите? – Ивейн никогда в жизни раньше не флиртовала с мужчиной и была приятно удивлена легкостью и непринужденностью их с Рике болтовни.

– С некоторыми и часа достаточно, чтобы все о них узнать, а на некоторых не хватает и целой жизни. – Взгляд Рике задержался на ее волосах, падавших на плечи. – У вас наверняка какое-нибудь не современное имя, потому что в вас есть что-то необычное. Вы не похожи на молодых туристов, которые приезжают сюда отдыхать, и с которыми я здесь встречался и болтал по-испански.

– Вы превосходно говорите по-английски, сеньор.

– А вы англичанка, сеньорита?

– Разумеется.

– Честно говоря, вы как-то странно говорите – с акцентом. – Он блеснул белозубой улыбкой. – Вы меня очень интригуете.

Это было весьма лестное замечание, и Ивейн подумала про себя, как бы, интересно, этот молодой ловелас отнесся к ней, если бы увидел в одном из ее прежних бесформенных бежевых платьев, с пучком на затылке и в огромных уродливых роговых очках на носу.

Он придвинулся ближе, глядя на улыбку на ее губах, но Ивейн совсем не испугалась, не отпрянула в ужасе назад, как от дона Хуана.

– Даже улыбка у вас загадочная, – пробормотал гитарист. – Вы, наверное, явились из какой-нибудь волшебной страны, там, в глубине сосновых лесов?

– Например, из замка, – поддразнила она его. – А моя охотничья собака охраняет меня.

– Да. – Он оглядел Карлоса, огромная, ощетинившаяся голова которого была вровень с плечом Ивейн. – Да, хороший у вас компаньон для прогулок. Как вы его только не боитесь?

– Ни капельки. – Ивейн нежно погладила Карлоса. – Он на самом деле просто ягненок.

– А похож больше на волка.

– А что, если бы то же самое я сказала про вас, сеньор?

– Туше! – Он рассмеялся, довольный ее шуткой, было ясно, что ему очень по душе Ивейн. – Испанцы – народ темпераментный, сеньорита, они любят интриги и романы. Знаете, вы не найдете ни одного испанца, который был бы холоден. Бог, добрый и щедрый, дал нам глаза, чувства, пару сильных рук, и молод испанец или стар – он пользуется всем этим в полной мере.

– Однако все это, должно быть, трудно использовать, когда между мужчиной и женщиной в Испании – железная решетка? – Ее улыбка была обманчиво смиренной.

– Но между нами-то нет таких барьеров, – возразил Рике хитро.

– Но есть Карлос, и еще тот факт, что я с вами едва знакома, сеньор Кортес.

– О, это очень обнадеживающее замечание, сеньорита Загадка. Могу я надеяться, что вы намерены позволить нам… подружиться?

– Друзей иметь всегда приятно.

– Да, у такой привлекательной девушки их должно быть немало.

– Напротив. – Она запустила пальцы в шерсть пса. – Только Эмерито и его жена. Я… не знаю, можно ли отнести к ним маркиза Леонского.

Молодой гитарист приподнял брови:

– Вы знаете маркиза?

– Разве кто-то может сказать, что знает его? – Ивейн смотрела вдаль, на синее море, со всех сторон окружавшее Львиный остров. – Я живу у него… о Боже, это звучит совершенно неприлично! Он мой опекун, сеньор.

– Опекун? А, значит, вы – та самая девушка, которую выловили в море после кораблекрушения? Представьте себе, в Пуэрто-де-Леон все только о вас и говорят. Все умирают от любопытства, но маркиз Леонский – такой человек, что никто не отваживается задавать ему вопросы. Так вот, значит, как – он ваш опекун!

– Да! – она вскочила, испугав собаку и разбудив малыша Мари-Лус, который тут же захныкал. – А о чем все болтают, сеньор Кортес? Наверное, что я – удачливая авантюристка?

– Вы? – Он с ленивой грацией поднялся и стоял, возвышаясь над девушкой на целую голову. От разыгравшегося морского бриза тонкая шелковая рубашка липла к молодому мускулистому телу. – Да кому придет такое в голову, увидев вас? К тому же маркиза Леонского невозможно одурачить. Ходят легенды о его щедрости, но до сих пор еще ни одна женщина не разбила ему сердце.

– О, он испанец до кончиков пальцев– возразила Ивейн. – Вы же сами говорили, что все испанские мужчины полны страсти и в молодости, и в зрелом возрасте!

– Да, но я говорил про обычных мужчин.

– Да, пожалуй, что так. – Щурясь от яркого солнечного света, они смотрели друг на друга. – Эмерито, который работает у него, нашел меня в море и доставил на остров. Маркиз велел мне остаться в замке, пока мы не узнаем, что случилось с моей бывшей хозяйкой. Как выяснилось, ей удалось спастись, но меня она бросила на произвол судьбы… У меня никого нет, кроме дона Хуана. И он по-своему очень добр ко мне.

– Вам никогда не приходило в голову, что он принадлежит старинному, знаменитому роду, сеньорита?

– Но вы же сказали, что ни одна женщина…

– Напротив, это дон Хуан разбил много сердец, в то время как его собственное осталось нетронутым.

– Вы считаете, что мое сердце в опасности?

– Маркиз – человек неординарный.

– А я была служанкой всего две недели назад, сеньор Кортес.

– Не будете ли вы так любезны – зовите меня Рике, хорошо?

– Ах, вы все еще хотите подружиться со мной, сеньор?

– Еще больше, чем раньше. – Он улыбнулся своей двусмысленной улыбкой. – Если вы не скажете мне, как вас зовут, я буду называть вас La Soledad.

– Какое печальное имя!

– Это означает «одинокая» – состояние, которое я намереваюсь изменить.

– Как вы самоуверенны!

– Разве вы не хотите, чтобы вас вытащили из вашей раковины?

– Похоже, это болезненный процесс…

– О, обещаю, вам будет совсем не больно. – Он протянул руку, словно хотел погладить ее огненно-рыжие волосы, но только вынул из них цветок. – Жизнь похожа на олеандр, смесь сладости и горечи. Мы еще встретимся, La Soledad. Hasta la vista [12]12
  hasta la vista – До скорой встречи (исп.)


[Закрыть].

Он ушел так же, как и пришел, беззвучно исчез между деревьями, и через несколько мгновений Ивейн услышала звук автомобильного мотора и сразу представила себе, как машина срывается с места, красный платок развевается на ветру и пропадает из виду.

Девушка взяла ребенка на руки, подняла одеяло и пошла к домику. Мари-Лус уже вернулась и разрезала огромные медовые дыни. Они выпили кофе, и, когда Ивейн сказала, что ей уже пора идти, Мари-Лус настояла, чтобы она взяла с собой одну дыню. Она была такая душистая, такая красивая, что Ивейн не смогла отказаться и в замок вернулась с дыней в руках и с улыбкой на губах.

Ивейн вошла через железные кованые ворота в патио и сразу же увидела дона Хуана… он был в обществе ослепительной красавицы в шифоновом лавандовом платье и в соломенной шляпке, из-под которой виднелись нежное лицо и темные огромные глаза.

Ивейн остановилась у ворот, держа в руках дыню и страстно надеясь спрятаться за ней – с растрепанными огненными волосами, босоногая, раскрасневшаяся от солнца и быстрой ходьбы. Увлеченная разговором элегантная пара сидела под райским деревом, цветы которого были того же цвета, что и платье девушки.

Дон Хуан медленно поднял глаза и бесконечно долгое мгновение рассматривал Ивейн во всей ее юной неэлегантности. На нем был безукоризненный белый костюм, аккуратно причесанные густые волосы отливали как вороново крыло.

С обычным безупречным политесом, но с легкой насмешкой, искрящейся в глазах, он поднялся, опираясь на трость черного дерева, чтобы поприветствовать Ивейн.

– Прошу вас, проходите, познакомьтесь с доньей Ракель Фонеской, – пригласил он. – Я как раз рассказывал ей о моих планах послать вас учиться к ее отцу.

Ивейн – все еще цеплявшаяся за спасительную дыню – послушно подошла к ним, чувствуя, как вся она, в своем простеньком платье, подвергается осмотру и оценке пары пленительных глаз.

– Какая радость, мисс Пилгрим, познакомиться с вами. – Донья Ракель говорила теплым, кокетливым голосом, с премилым акцентом. Она рассмеялась и повернулась к маркизу: – Хуан, ты не сказал, что твоя новая подопечная – такое милое дитя природы! Как трогательно – эта дыня, и вообще. Теперь я понимаю, почему тебе захотелось взять ее под свое крыло.

Он наклонил голову, как бы соглашаясь с каждым словом, слетавшим с этих шелковистых алых губ… но ее слова, в которых читалась скрытая насмешка, донельзя раздражали Ивейн. «Дыня, и вообще!» Она хотела бросить ее за кустами, но вспомнила Мари-Лус, которая так хотела порадовать ее этим подарком, и ей стало стыдно за себя из-за того, что она придала столько значения словам самонадеянной богачки.