Текст книги "История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1"

Автор книги: Василий Сиповский

Какъ въ "Скупомъ Рыцарѣ", рядомъ съ барономъ, выведенъ его сынъ Альберъ, человѣкъ здоровый, нормальный, – такъ и въ драмѣ "Моцартъ и Сальери" Моцартъ – образъ человѣка, въ которомъ все уравновѣшено – и плоть, и духъ, у котораго ясный и простой взглядъ на міръ. Какъ «поэтъ» Пушкина, онъ можетъ затеряться въ толпѣ, можетъ оказаться ничтожнѣе всѣхъ "ничтожныхъ земли", и можетъ, въ моментъ вдохновенія, уйти въ міръ идеаловъ, міръ грезъ и звуковъ…

Литературная исторія драмы.

Литературная исторія этой драмы не выяснена. Вѣроятно, опера Моцарта «Донъ-Жуанъ», поставленная около 30 года на петербургской сценѣ, возбудила интересъ Пушкина къ біографіи Моцарта; объ этомъ интересѣ свидѣтельствуют записки Смирновой. Знакомство съ жизнью Моцарта привело Пушкина къ образу Сальери, – и онъ драматизировалъ попавшій въ біографію Моцарта любопытный слухъ объ его насильственной сиерти.

«Каменный Гость». Донъ-Жуанъ.

Драма "Каменный Гость" отличается отъ обѣихъ разобранныхъ піесъ. Героемъ ея является жизнерадостный Донъ-Жуанъ, – это олицетвореніе беззаботной юности. Юноша, полный любви къ жизни, онъ подкупаетъ читателя своею молодостью, своимъ безстрашіемъ, искренностью и способностью увлекаться. Черты Альбера и Моцарта въ этомъ образѣ нашли развитіе и углубленіе. Донъ-Жуанъ никого не боится ("Я никого въ Мадритѣ не боюсь!" – восклицаетъ онъ безъ всякаго хвастовства). Онъ, весь яркое воплощеніе жизни, не боится смерти, – ей онъ глядитъ прямо въ глаза…

 
"Что значитъ смерть? За сладкій мигъ свиданья
Безропотно отдамъ и жизнь!"
 

И онъ доказываетъ справедливость этихъ словъ: онъ знаетъ, что придетъ на его свиданье статуя коиандора, и онъ, всетаки, идетъ на это свиданье, идетъ на встрѣчу статуѣ, безстрашно протягиваетъ ей руку и погибаетъ, призывая имя той женщнны, которая въ тотъ моментъ владѣла его сердцемъ!

Самъ легко относясь къ своей жизни, онъ не церемонится и съ жизнью другихъ и свой путь со смѣхомъ усыпаетъ тѣлами убитыхъ.

Отношеніе къ женщинамъ. «Поэзія любви».

Въ отношеніяхъ къ женщинамъ Донъ-Жуанъ всегда искрененъ; онъ увлекается постоянно, и всякое новое увлеченіе кажется ему настоящей любовью. Въ своей небольшой піесѣ Пушкинъ обрисовалъ два только увлеченія, – и въ обоихъ его герой рисуется во весь ростъ: его пламенныя рѣчи, полныя искренней страсти, его безумная отвага, полное отсутствіе думъ о прошломъ («Недолго насъ покойницы тревожатъ»), и о будущемъ – таковъ этотъ обаятельный юноша, служащій «поэзіи любви» съ такимъ же самозабвеніемъ, съ какимъ скупой рыцарь служитъ «поэзіи золота», Сальери – «поэзіи музыки». Въ противоположность обоимъ этимъ мрачнымъ героямъ, Донъ-Жуанъ всегда счастливъ: когда ему обѣщано свиданье, онъ счастливъ, какъ ребенокъ: "Я счастливъ! Я пѣть готовъ, я радъ весь міръ обнять! – восклицаетъ это обаятельное дитя, опасное своимъ дѣтскимъ эгоизмомъ, своей беззаботностью…

Отношеніе къ Донъ-Жуану.

Ему подъ-пару Лаура, которая хочетъ жить только настоящимъ, которая о будущемъ думать не хочетъ, – для нея Донъ-Жуанъ – "вѣрный другъ, вѣтреный любовникъ"; она ни въ чемъ не упрекаетъ его, такъ какъ сама наслаждается только настоящимъ. Но не такъ относятся въ этому «ребенку» люди, серьезно смотрящіе на жизнь, люди, знающіе муки прошлаго и страхъ предъ будущимъ: устами Донъ-Карлоса они называютъ его «безбожникомъ» и «мерзавцемъ». Въ этихъ словахъ осуждается Донъ-Жуанъ за отсутствіе «принциповъ», за непризнаваніе «законовъ» божескихъ и человѣческихъ, за незнаніе тѣхъ самоограниченій, которыми люди, живущіе въ обществѣ, связали себя, ограждаясь другъ отъ друга.

Еще другой взглядъ высказывается въ піесѣ о Донъ-Жуанѣ устами Донны Анны, – она повторяетъ "ходячее мнѣніе" о немъ: онъ «хитеръ», онъ – «демонъ», онъ – "безбожный развратитель". Это мнѣніе – сужденіе толпы, которая не всмотрѣлась въ сердце Донъ-Жуана.

Couleur locale.

Пушкинъ дѣйствіе своей пьесы пріурочилъ къ Испаніи, странѣ, которая создала вѣчный типъ Донъ-Жуана. Онъ сумѣлъ въ монологѣ Лауры:

 
"Приди… Открой балконъ. Какъ небо тихо!
Недвижимъ теплый воздухъ…
Ночь лимономъ
И лавромъ пахнетъ!.."
 

«Любовь» въ этой драмѣ.

– нарисовать дивный пейзажъ южной ночи. Пушкинъ сумѣлъ и «любовь» изобразить въ этой піесѣ своеобразную, непохожую на увлеченія дикарки Земфиры, на страсть Заремы, на мечтательную любовь Татьяны, на чистую преданность Маши Мироновой… Пушкинъ сознательно изобразилъ этотъ "couleur locale" во вкусѣ романтиковъ, – его не удовлетворялъ «Донъ-Жуанъ» Мольера, въ которомъ «любовь» героя потеряла, по его мнѣнію, всѣ испанскія черты. Образъ Донъ-Жуана ему нарисовать было нетрудно, потому что и въ немъ, какъ въ Альберѣ и въ Моцартѣ, онъ могъ чувствовать кое-какія свои собственныя черты.

Литературная исторія драмы.

Происхожденіе драмы необходимо связать съ интересомъ Пушкина къ оперѣ Моцарта «Донъ-Жуанъ», съ большимъ успѣхомъ шедшей въ 30-хъ годахъ въ Петербургѣ. Существуетъ мнѣніе, что даже содержаніе драмы во многихъ деталяхъ соприкасается съ либретто оперы (соч. абб. де-Понте).

«Пиръ во время чумы».

"Пиръ во время чумы" представляетъ собою вольный переводъ трагедіи Вильсона: "The city of the plague". Общество молодежи собирается пировать на улицахъ зачумленнаго города; молодежь потеряла надежду на спасенье и хочетъ послѣднія минуты земной жизни провести радостно, среди гробовъ и стоновъ умирающихъ, съ бокаломъ вина въ рукахъ, глядя въ глаза безобразной смерти. Пушкинъ въ свой переводъ ввелъ удивительно-сильный «гимнъ» въ честь чумы, котораго нѣтъ въ оригиналѣ.

«Русалка».

Драма «Русалка», написанная въ 1832-омъ году, стоитъ особнякомъ отъ всѣхъ разобранныхъ. Это – любопытная попытка создать русскую драму, опирающуюся на народныя пѣсни, на народные обряды и чисто-народный бытъ.

Особенно типичнымъ нарисованъ въ драмѣ старикъ-мельникъ. Это – мужикъ "себѣ на умѣ", грубоватый и падкій на золото; онъ на жизнь смотритъ практически до цинизма. Но горе дочери и его сломило, – онъ сходитъ съ ума послѣ ея самоубійства. Образъ князя и дочери мельника обрисованы не такъ ярко, не такъ выпукло… Прекрасна картина свадебнаго пиршества: здѣсь много движенія, много жизни. Чисто-русскими чертами обрисованы всѣ здѣсь дѣйствующія лица.

Литературная исторія драмы.

Литературная исторія драмы «Русалка» выяснена акад. Ждановымъ. Это – руссификація нѣмецкой оперы "Das Donauweibchen" Генслера, которая въ русскомъ переводѣ, подъ названіемъ «Русалка», шла съ успѣхомъ на петербургской сценѣ. Интересъ Пушкина къ литературно-народной поэзіи выразился въ созданіи этой піесы.

Пушкинъ, какъ личность. Его откровенность. Впечатлительность. «Многогранность» его души. Исторія его міросозерцанія.

Пушкинъ замѣчателенъ не только какъ писатель, но и какъ человѣкъ, какъ «личность»… Въ своихъ произведеніяхъ онъ выразилъ всѣ свои нравственныя черты, всѣ настроенія, всю исторію своего міровоззрѣнія. Среди русскихъ писателей нѣтъ другого писателя, болѣе откровеннаго и искренняго, чѣмъ Пушкинъ. Быть можетъ, только Левъ Толстой, и то отчасти, походитъ на него. Эта откровенность и искренность сдѣлали то, что въ распоряженіи біографа оказывается масса наблюденій относительно Пушкина, – наблюденій, въ которыхъ много противорѣчивыхъ показаній. Отличаясь необыкновенной впечатлительностью, всегда "преданный минутѣ" (слова самого Пушкина), онъ слишкомъ подчинялся всевозможнымъ воздѣйствіямъ извнѣ; обладая широкой, всеобъемлющей душой, онъ въ ней находилъ отзвукъ на всѣ эти впечатлѣнія. Его лирика и письма лучше всего рисуютъ намъ съ этой стороны нашего великаго писателя: онъ заразъ могъ жить самыми разнообразными интересами, хорошо себя чувствовать въ обществѣ различныхъ друзей. Такая широкая отзывчивость и «многогранность» его души спасли его отъ односторонности: оттого въ жизни, и въ творчествѣ онъ такъ существенно отличается отъ такихъ, напримѣръ, одностороннихъ писателей, какъ Жуковскій, Лермонтовъ, Байронъ и под. Но эти-же особенности его долго мѣшали ему выработать опредѣленность идеаловъ, – нравственныхъ, политическихъ, религіозныхъ и эстетическихъ. Лишь ко второй половинѣ его жизни (въ селѣ Михайловскомъ) опредѣляются его взгляды на жизнь и творчество. Во всякомъ случаѣ, исторія "скитаній его мысли" очень поучительна: путем ошибокъ, исправленій, страданій онъ достигъ высокаго просвѣтлѣнія своей души. Этому "просвѣтлѣнію" помогла основная черта пушкинской души – "любовь къ людямъ" – черта, которая красной нитью проходитъ въ его поэзіи съ лицейскихъ стихотвореній до послѣдняго періода.

Любовь къ людямъ.

Пушкинъ могъ быть несправедливъ, могъ придирчиво относиться къ людямъ, могъ сердиться на обидчиковъ, но это все были вспышки его страстной натуры, – къ людямъ вообще, къ человѣчеству онъ относился всегда только съ глубокимъ чувствомъ гуманности. Онъ могъ ѣдко и обидно ругаться въ своихъ эпиграммахъ, но онъ никогда съ такимъ враждебнымъ равнодушіемъ не относился къ людямъ, какъ Лермонтовъ, – онъ не брался учить ихъ, какъ Гоголь;– онъ просто любилъ людей, любилъ жизнь, – и эта любовь была великою воспитывающею силою, которая привела самого Пушкина къ примиренію съ жизнью, къ признанію, что надо прощать въ ней зло за наличность добра.

Ширина этого чувства.

Его любовь чужда эгоизма. Оттѣнки ея не поддаются учету: и къ друзьямъ, и къ женщинамъ, и къ молодежи, и къ природѣ, и къ Богу, и къ императору Николаю, и къ декабристамъ онъ сумѣлъ отнестись любовно. Пѣвецъ земли, – онъ полюбилъ и тотъ міровой порядокъ, который управляетъ земной жизнью.

 
«Все благо. Правъ судьбы законъ».
 

Любовь къ жизни.

Эта жизнь развернулась передъ нимъ полная страданій, но онъ все-таки хочетъ жить, "чтобъ мыслить и страдать". И въ то же время онъ смерти смотритъ прямо въ глаза: лаская младенца, онъ спокойно думаетъ, что долженъ уступить мѣсто на землѣ подростающему поколѣнію.

"Мнѣ время тлѣть, тебѣ цвѣсти!.." – говоритъ онъ младенцу. Равнодушіе природы къ жизни и смерти – и молодежи къ старости не наполняетъ его ненавистью, – онъ чуждъ даже зависти. Въ этомъ – великая философія Пушкина, выросшая изъ его чувства «любви». Оттого Пушкинъ успокаиваетъ такъ, какъ ни одинъ другой поэтъ.

Любовь къ свободѣ. Любовь къ правдѣ.

Другой чертой его души было неумирающее въ ней стремленіе къ "свободѣ". Онъ съ дѣтства отстаивалъ свою «личность» отъ посягательства воспитателей, друзей, свѣта и правительства. Въ этомъ отношеніи онъ былъ неуступчивъ, и до могилы оставался «неуимчивымъ». За эту «свободу» онъ положилъ свою жизнь, такъ какъ жилъ въ обществѣ, которое давило его личность предразсудками, злобой, политическимъ гнетомъ… Это стремленіе къ свободѣ, освященное любовью, вызвало съ его лиры немало вдохновенныхъ звуковъ: въ "жестокій вѣкъ" онъ "славилъ свободу" и будилъ "чувства добрыя" въ своихъ слушателяхъ. Онъ былъ пѣвецъ «правды», – художественной (реализмъ) и жизнееной: онъ самъ былъ всегда правдивъ передъ собой и передъ слушателями. Во имя этой правды онъ казнилъ Алеко, Онѣгина, Годувова, Мазепу, Швабрина, – и превознесъ Татьяну, Машу Миронову.

Если онъ сказалъ, что въ жизни -

 
"Тьмы низкихъ истинъ намъ дороже
Насъ возвышающій обманъ".
(«Герой»).
 

То онъ говорилъ только о «возвышающемъ» обманѣ, т. е. томъ, который подымаетъ человѣка въ область «идеаловъ», ведетъ въ область красоты и истины – область, которой на землѣ, пожалуй, и не отыщешь.

Пѣвецъ «правды», онъ потому рѣшительно возсталъ противъ всякой "ложной мудрости", сказавъ:

 
"Да здравствуютъ музы, да здравствуетъ разумъ!
Ты, солнце святое, гори!
Какъ эта лампада блѣднѣетъ
Предъ яснымъ восходонъ зари,
Такъ ложная мудрость мерцаетъ и тлѣетъ
Предъ солнцемъ, безсмертнымъ ума.
Да здравствуетъ солнце, да скроется тьма!"
(«Вакхич. пѣсня»)
 

Свободомысліе Пушкина.

Пушкинъ не могъ сдѣлаться «фанатикомъ»: его стремленіе къ свободѣ личности, мѣшало ему поработиться какой-нибудь одной идеѣ; исканіе «правды» заставляло избѣгать всякой односторонности. Оттого онъ не сдѣлался ни декабристомъ, ни крайнимъ монархистомъ; оттого онъ въ религіозномъ отношеніи не былъ церковникомъ, и, всегда любя Бога, могъ въ юности вольно отзываться о лицахъ св. Писанія; въ художественномъ отношеніи онъ былъ также «свободомыслящимъ», сдѣлавшись эклектикомъ, который отозвался на всѣ литературныя направленія, всѣ ихъ перебралъ, и многимъ отъ всѣхъ воспользовался. Это "свободомысліе" (въ широкомъ значеніи этого слова) сдѣлало его жизнь особенно тяжелой въ эпоху николаевской Россіи, съ ея формализмомъ.

Значеніе Пушкина.

Значеніе Пушкина заключается въ томъ, что онъ -

1) подвелъ итоги всей предшествовавшей ему русской литературѣ,– всѣ литературныя направленія ХѴІІІ-го вѣка нашли откликъ въ его творчествѣ.

2) Онъ первый изъ русскихъ писателей сумѣлъ опредѣлить поэтическую цѣнность древнерусской письменности и народнаго творчества. Въ этомъ отношеніи, глубоко справедливо изреченіе Герцена, что "Петръ Великій бросилъ вызовъ Россіи, и она отвѣтила ему Пушкинымъ".

3) Россія въ Пушкинѣ раскрыла всѣ свои душевныя силы, въ немъ нашла равновѣсіе въ борьбѣ двухъ противорѣчивыхъ настроеній. Древняя Русь отвернулась отъ плоти (аскетизмъ) и христіанство поняла, какъ умерщвленіе плоти; восемнадцатый вѣкъ, жившій послѣдними отзвуками Возрожденія, отвернулся отъ христіанства въ сторону плоти, въ сторону «свѣтскаго житія», увлекся преклоненіемъ предъ земной жизнью. Пушкинъ помирилъ плоть и духь въ великомъ чувствѣ любви въ жизни, къ землѣ, къ ближнимъ… Онъ – поэтъ земли, поэтъ любви, сумѣвшій опредѣлить духъ въ плоти. Такимъ образомъ, въ исторіи русскаго самосознанія онъ воплощаетъ собою моментъ истинно-христіанскаго пониманія жизни – христіанства, очищеннаго отъ византійскихъ средневѣковыхъ искаженій. Реформа Петра заставила русскій народъ жить въ теченіе ХѴIII-го вѣка интенсивной жизнью и придти къ самоопредѣленію. Пушкинъ и былъ результатомъ этого самоопредѣленія.

4) Но Пушкинъ не только подвелъ итоги прошлой литературной жизни, – онъ намѣтилъ и все содержаніе послѣдующей. Поэтому изреченіе Герцена можно измѣнить такъ: "Пушкинъ бросилъ Россіи вызовъ, и она отвѣтила ему Гоголемъ, Тургеневымъ, Гончаровымъ, Л. Толстымъ, Достоевскимъ и другими великими и малыми писателями ХІХ-го вѣка".

5) Онъ сумѣлъ поэзію сдѣлать вѣрнымъ зеркаломъ своей личной и русской общественной жизни.

6) Онъ нашелъ поэзію въ прозѣ, прочувствовалъ «поэзію дѣйствительности». Этимъ онъ необъятно расширилъ предѣлы русской литературы.

7) Проникнувъ въ духъ русской народвости, не только въ народной поэзіи, но и въ разныхъ слояхъ (дворяне, крестьяне) прошлой и современной ему жизни, – онъ создалъ національную, оригинальную русскую литературу; до него въ ХѴIII-мъ вѣкѣ она почти сплошь была заимствованной, или подражательной, – она только пробивалась къ націовальности.

8) Съ нимъ связана реформа русскаго поэтическаго языка и художественныхъ пріемовъ. Будучи художникомъ-эклектикомъ, – онъ никогда надолго не подчинялся одной опредѣленной литературной школѣ: отъ классиковъ онъ взялъ изящество и чувство мѣры, отъ романтиковъ – интересъ къ духу различныхъ народовъ и эпохъ, умѣніе соблюдать couleur locale, historique и ethnographique, любовь къ старинѣ, къ народной поэзіи, свободу творчества, художественный реализмъ. Въ исторіи европейскаго романтизма онъ занимаетъ почетное мѣсто (его «Борисъ Годуновъ» предшествуетъ «Кромвелю» Гюго).

9) У насъ онъ былъ первымъ пѣвцомъ "свободной личности", не уединенной въ "прекраснодушіе" Жуковскаго, a стоящей лицомъ къ лицу съ жизнью своего времени.

10) Онъ внесъ «идейность» въ русскую литературу. Онъ увидѣлъ ясно въ жизни добро и зло. Реалистъ, по манерѣ письма, онъ былъ идеалистомъ въ выборѣ сюжетовъ и обрисовкѣ героевъ: изъ дѣйствительности настоящей и прошедшей онъ выбиралъ всегда наиболѣе красивое, или хорошее, – даже въ "злѣ" онъ умѣлъ находить искры добра. Въ его безмѣрной благожелательности къ "землѣ" тонутъ его немногочисленныя обличееія «зла», выраженныя въ сатирахъ и эпиграммахъ.

11) «Идейность» его произведеній была не только моральнаго характера; онъ, человѣкъ 20-ыхъ годовъ, сумѣлъ заглянуть въ тѣ интересы, которыми русское общество стало интересоваться позднѣе. Тавъ, онъ первый изъ нашихъ писателей отвѣтилъ на нѣкоторые вопросы соціальвой жизни (отношеніе человѣка къ обществу, свобода личности, "идейное преступленіе"); онъ первый изъ русскихъ литераторовъ далъ образы героевъ-психопатовъ. Въ этомъ отношеніи онъ берется разрѣшать труднѣйшія задачи новѣйшей русской литературы (Достоевскій). Не зная философіи Гегеля, онъ самъ пришелъ въ своемъ творчествѣ къ проповѣди "примиренія", оправданія "дѣйствительности". Независимо отъ Шеллинга, онъ подошелъ къ пониманію его эстетики (взглядъ на поэзію). Все это указываетъ на геніальную прозорливость Пушкина. Онъ былъ "великимъ сыномъ" не только своей родины, но и своего вѣка.

Николай Васильевичъ Гоголь
(1809–1852 г.)

Біографія Гоголя. Мать.

Николай Васильевичъ Готоль родился 19-го марта 1809 г. въ достаточной малороссійской помѣщичьей семьѣ. Раннее дѣтство его протекло въ небольшомъ имѣніи отца Полтавской губерніи – Васильевкѣ, или Яновщинѣ. Отецъ будущаго писателя былъ человѣкъ добрый и сердечный, надѣленный живымъ умомъ. Онъ былъ талантливый разсказчикъ, самъ былъ не чуждъ литературныхъ занятій, – хорошій знатокъ малороссійской жизни и народной поэзіи, онъ сочинилъ нѣсколько веселыхъ бытовыхъ комедій-шутокъ.[75]75
  Послѣ его смерти была напечатана его комедія: «Простакъ»; кромѣ того, сочинилъ онъ еще комедію: «Собака-овца», – но она до насъ не дошла.


[Закрыть] Онъ вообще интересовался театральнымъ дѣломъ: былъ самъ хорошимъ актеромъ и режиссеромъ въ домашнемъ театрѣ своего сосѣда и далекаго родственника (по женѣ) – богача-магната Трощинскаго, екатерининскаго вельможи, который доживалъ свои пышные дни въ деревнѣ. Благодаря широкому гостепріимству, Трощинскій былъ постоянно окруженъ толпой сосѣдей, родственниковъ, друзей и прихлебателей. Сюда, въ деревню, угасающій вельможа занесъ привычки блестящаго двора Екатерины: постоянныя увеселенія, музыка, театръ, гулянья создали изъ его дворца мѣсто утонченныхъ развлеченій. Для захолустныхъ помѣщиковъ-сосѣдей его имѣніе было «Аѳинами» – мѣстомъ, гдѣ развивались ихъ умственные интересы и эстетическіе вкусы. Подъ живымъ впечатлѣніемъ театральныхъ развлеченій въ этихъ «Аѳинахъ», и отецъ Гоголя взялся за сочиненіе своихъ пьесъ изъ народной малороссійской жизни. Мать Н. В. Гоголя была женщина очень добрая – «золотого сердца», впечатлительная до болѣзненности и очень религіозная; она сумѣла эту черту своей души рано привить и своему сыну. Такимъ образомъ, отъ отца унаслѣдовалъ онъ наклонность къ сочинительству, отъ матери – тотъ религіозный складъ міровоззрѣнія, который, съ годаии, все замѣтнѣе развивался въ немъ, покоряя всѣ другія черты его многосторонней, сложной души.[76]76
  Впрочемъ, религіозность матери отличалась тѣмъ своеобразнымъ характеромъ, который такъ типиченъ былъ для міросозерцанія людей древней Руси, – безотраднымъ аскетизмомъ вѣяло отъ этой религіи. Власть надъ міромъ наивно дѣлилась между Богомъ и дьяволомъ, и человѣкъ дѣлался какой-то игрушкой въ ихъ рукахъ: «воля Бога» направляла жизнь человѣка на «неисповѣдимые пути», и личная воля человѣка парализовалась такимъ пониманіемъ жизни; награда, или наказаніе за гробомъ, – вотъ исходъ человѣческаго бытія. Гоголь на всю жизнь запомнилъ разсказъ матери о страшномъ судѣ: «одинъ разъ я просилъ васъ разсказать мнѣ о страшномъ судѣ, и вы мнѣ, ребенку, такъ хорошо, такъ понятно, такъ трогательно разсказали о тѣхъ благахъ, которыя ожидаютъ людей за добродѣтельную жизнь, и такъ разительно, такъ страшно описали вѣчныя муки грѣшныхъ, что это потрясло и разбудило во мнѣ всю чувствительность; это заронило и произвело впослѣдствіи во мнѣ самыя высокія мысли!» Очевидно, религіозные идеалы древней Руси не были вытравлены изъ русскаго самосознанія XVII-ымъ и XVIII-омъ столѣтіями, – они дожили въ сердцахъ русскихъ людей (особенно въ провинціи) до XIX в. и создали такихъ людей, какъ мать Гоголя, дали матеріалъ для нѣкоторыхъ типовъ Островскаго, для тургеневской Лизы Калитиной.


[Закрыть] Весело и беззаботно текли дѣтскіе годы Гоголя въ мирной, счастливой семейной обстановкѣ. Впечатлительный и живой мальчикъ всматривался жадно въ жизнь окружавшихъ его людей – дворянъ-помѣщиковъ и крестьянъ, a также въ картины своеобразной малороссійской природы. Онъ рано полюбилъ родные малороссійскіе обычаи, пѣсни, даже пляски… Въ домѣ Трощинскаго онъ съ дѣтства полюбилъ театръ. Вѣроятно, и самый обликъ Трощинскаго заинтересовалъ его.

Вліяніе малороссійской природы и народности. Гоголь въ дѣтствѣ. Интересъ къ старинѣ.

И природа, и народъ, воспитавшіе Гоголя, отличаются своеобразными чертами. "Есть какая-то затаенная грусть въ малороссійской природѣ, говоритъ Н. А. Котляревскій; въ ней нѣтъ ни строгости, ни энергическаго величія природы сѣверной, ни жгучей, страстной красоты настоящаго юга; ея красота, по преимуществу, томная, мечтательная, какъ греза, безъ ясныхъ очертаній и сильнаго движенія. Народъ, живущій издавна среди этой природы, одаренъ и соотвѣтствующими чертами характера – идиллическимъ настроеніемъ души, переходящимъ иногда въ волевую слабость, грустною мечтательностью, которая всегда споритъ съ весельемъ, и живой, но не грандіозной фантазіей. Природа надѣлила малорусскій народъ, кромѣ того, особымъ даромъ – юморомъ, столь типичнымъ для всѣхъ, даже скромныхъ, представителей этой національности. Трудно опредѣлить точно, въ чемъ этотъ даръ заключается; иногда это просто комическая жилка, способность оттѣнить въ предметѣ, или въ вопросѣ его смѣшную сторону, чтобы позабавиться – такъ, для невинной потѣхи; иногда – это своеобразный взглядъ на вещи, ищущій въ насмѣшкѣ противовѣса грусти и ограждающій себя смѣхомъ отъ слишкомъ печальныхъ выводовъ и размышленій". Ужъ въ ребенкѣ-Гоголѣ ясно казались типичныя племенныя черты малоросса: съ наклонностью отдаться иногда чувствамъ сентиментальной мечтательности, онъ соединялъ способность порою смотрѣть на жизнь съ точки зрѣнія юмориста. И сентиментальность, и юморъ свидѣтельствуютъ о томъ, что человѣкъ, надѣленный этими качествами, живетъ, обыкновенно, своей собственной жизнью, можеть среди людей жить уединенно въ "своемъ мірѣ". Таковъ былъ Гоголь уже въ дѣтствѣ: скрытность, умѣніе маскировать свои настроенія – черты, ему тоже присущія, вытекали изъ основныхъ особенностей его души. Съ дѣтства привыкъ Гоголь интересоваться не только настоящимъ, но и прошлымъ Малороссіи; оно было полно поэзіии жизни: Малороссія имѣла свою бурную исторію, и разсказы о томъ, что было пережито родиной – съ дѣтства занимали и увлекали его. "Эхъ, старина, старина! – восклицаетъ Гоголь, что за радость, что за разгулье падетъ на сердце, когда услышишь про то, что давно-давно, и года ему и мѣсяца нѣтъ, дѣялось на свѣтѣ!" Интересъ Гоголя къ исторіи Малороссіи отчасти объясняется тѣмъ, что предки его играли нѣкоторую роль въ ея прошломъ.

Такимъ образомъ, воспитаніе Гоголя очень отличалось отъ того, которое получилъ Пушкинъ, – тотъ воспитывался на французскій ладъ, въ кругу интернаціональныхъ интересовъ и идей и лишь позднѣе самъ подошелъ къ народу русскому – Гоголю пришлось въ жизни поступить наоборотъ: выросши на впечатлѣніяхъ чисто-національныхъ онъ лишь потомъ пытался, отчасти подъ вліяніемъ Пушкина, войти въ кругъ общечеловѣческих идей.

Десяти лѣтъ отъ роду Гоголь былъ отданъ въ полтавскую гимназію, a затѣмъ, черезъ два года, его отдали въ Нѣжинскій институтъ.

Гоголь въ лицеѣ.

Школа эта (съ 1821–1828) для талантливаго мальчика не была въ тягость; здѣсь натуры его не ломали, – онъ росъ здѣсь свободно, и долго, не выдаваясь ничѣмъ, незамѣченный никѣмъ, свободно развивалъ свои дарованія въ кругу товарищей. Науками занимался Гоголь немного, зато въ послѣдніе годы пребыванія въ лицеѣ весь свой досугъ отдавалъ литературнымъ занятіямъ, рисованью и развлеченіямъ театральнымъ.[77]77
  Онъ выступалъ съ большимъ успѣхомъ въ роляхъ «старухъ». Лучшая его роль была роль Простаковой.


[Закрыть] Кромѣ того, интересы дома онъ перенесъ въ школу и сумѣлъ здѣсь вокругъ себя создать цѣлый кружокъ молодыхъ любителей литературы и театра. Особенно сошелся онъ съ A. C. Данилевскимъ, сосѣдомъ по имѣнію, съ Высоцкимъ и братьями Прокоповичами. Друзья Гоголя слѣдили за всѣми новинками русской литературы, завели даже свою особую библіотеку, издавали журналъ, подъ названіемъ «Звѣзда», и устроили въ лицеѣ театръ, который привлекалъ даже жителей г. Нѣжина. Такимъ образомъ, совершенно справедливо указаніе на то, что если жизнь въ Нѣжинѣ мало дала положительныхъ знаній Гоголю, то все же содѣйствовала его общемy развитію. Какъ общество товарищей въ Царскосельскомъ лицеѣ и могло Пушкину развить его душевныя силы, создавъ среду, для этого благопріятную, такъ и для Гоголя жизнь въ кругу сочувствующей ему молод помогла расширить его кругозоръ, развить и углубить его поэтическіе и вообще художественные интересы. Если онъ мало учился, зато онъ много читалъ. Кромѣ того, найдя въ товарищахъ «публику», которая съ удовольствіемъ поощряла его остроумные выходки, онъ далъ теперь полную свободу своей наблюдательности и своему прирожденному юмору. Въ его уцѣлѣвшихъ школьныхъ опытахъ-сатирахъ и памфлетахъ – сохранились слѣды его критическаго, лукаво-смѣшливаго отношенія и къ лицейскому начальству, и къ жителямъ города Нѣжина, и къ хохламъ-мужикамъ, чѣмъ-нибудь привлекавшимъ его глазъ.

Меланхолія Гоголя и ея причины. «Исканія правды». Гоголь – «загадочная натура».

Но уже на школьной скамьѣ зналъ Гоголь и томительвыя, тоскливыя настроенія той грусти, которая навсегда сдѣлалась спутникомъ этого, самаго веселаго, русскаго писателя. Источникъ этой юношеской грусти скрывался въ томъ серьезномъ отношеніи къ труднымъ вопросамъ жизни, которые уже съ юношескихъ лѣтъ стали волновать его душу. Живой, веселый и насмѣшливый въ кругу друзей, – Гоголь наединѣ съ собою дѣлался инымъ. Въ раннихъ его письмахъ, писанныхъ изъ лицея, обрисовывается онъ, какъ "искатель правды", какъ моралистъ, съ строгимъ взглядомъ на жизнь. Эти полудѣтскія, полуюношескія "исканія правды" выражены въ его письмахъ такимъ дѣланнымъ, неестественнымъ стилемъ, что можно усумниться, дѣйствительно ли эти вопросы серьезно мучили сердце юноши, не были ли однимъ только кокетничаньемъ съ самимъ собой и съ высокими чувствами… Но такое "исканіе правды" не угасало y Гоголя съ годами, – напротивъ, все глубже вростало въ его душу. Это обстоятельство заставляетъ серьезно относиться къ его дѣтскимъ «тревогамъ», признать ихъ искренность и серьезность. Незадолго до окончанія курса въ лицеѣ писалъ онъ своей матери письмо въ которомъ представляетъ себя "загадочной натурой", говоритъ о томъ, сколько горя онъ вынесъ въ жизни, какъ хорошо знаетъ онъ оборотную сторону жизни. Все это было преувеличеніемъ, такъ какъ дѣйствительнаго горя Гоголь въ тѣ годы еще не зналъ, но онъ въ своемъ сердцѣ, очевидно, выстрадалъ много воображаемаго горя, – и это свидѣтельствуетъ о необыкновенной сложности и, дѣйствительно, загадочности его сердца. Онъ сумѣлъ отъ людей скрыть трагедію своей души и лишь передъ самимъ собою, да передъ матерью старался представить эту трагедію мучительнѣе и выразительнѣе. «Преувеличивать Гоголь любилъ и позднѣе: ему всегда казалось, что жизнь на него смотритъ гораздо болѣе страшными глазами, чѣмъ это было на самомъ дѣлѣ; но эти раннія жалобы на одиночество, на неловкое, трудное, страдательное положеніе среди людей – показатели, хотя и неопредѣленнаго, но всетаки весьма вдумчиваго отношенія юноши къ тому, мимо чего мы, обыкновенно, въ юности проходимъ, то есть къ общему смыслу жизни, который для большинства теряется за раздробленными впечатлѣніями отдѣльныхъ минутъ и частныхъ будничныхъ столкновеній» (Котляревскій).

«Честолюбіе» Гоголя. Мечты о «служеніи родинѣ».

Уже на школьной скамьѣ Гоголь развилъ въ себѣ чувство честолюбія. Онъ понялъ очень скоро, что головой стоить выше своихъ товарищей; привычка высмѣивать чужія слабости могла только содѣйствовать развитію въ немъ этого самомнѣнія. Все это сказалось очень курьезно въ тѣхъ поученіяхъ, которыя онъ въ своихъ письмахъ расточалъ своей матери; это выразилось и въ тѣхъ тщеславныхъ мысляхъ, что онъ, особенное существо, имѣетъ какую-то особую миссію – служить великую службу отечеству.[78]78
  Нѣкоторые біогрaфы Гоголя объясняють эти мечты также и тѣмъ обстоятельствомъ, что Гоголь въ лицеѣ увлекался изученіемъ «естественнаго права». Талантливый учитель его Бѣлоусовъ сумѣлъ развить въ немъ жажду общественной дѣятельности, которая и представлялась юношѣ, какъ борьба на право, борьба съ неправосудіемъ и съ тѣми людьми, которые своими пороками вносили его въ жизнь.


[Закрыть] Это самомнѣніе Гоголя, съ другой стороны, унижало, въ его глазахъ, всѣхъ окружавшихъ его. «Какъ тяжело быть зарыту вмѣстѣ съ созданіями низкой неизвѣстности въ безмолвіе мертвое!» – писалъ онъ другу. Ты знаешь всѣхъ нашихъ существователей, – всѣхъ, населившихъ Нѣжинъ! – восклицаетъ онъ далѣе. – Они задавили корою своей земности, ничтожнаго самодовольствія, высокое назначеніе человѣка. И между этими сyществователями я долженъ пресмыкаться! Изъ нихъ не исключаются и дорогіе наставники наши!" Если въ этихъ словахъ и высказывается недовольство пошлостью жизни, то это недовольство слишкомъ замѣтно переходитъ въ самомнѣніе… Не подозрѣвая, въ чемъ будетъ заключаться его настоящее дѣло служенія родинѣ, онъ съ увѣренностью говоритъ о томъ, что совершитъ «трудъ важный, благородный, на пользу отечества, для счастья гражданъ, для блага жизни подобныхъ»… «И дотолѣ нерѣшительный, неувѣренный въ себѣ, продолжаетъ онъ, я вспыхиваю огнемъ гордаго самосознанія – чрезъ годъ вступаю я въ службу государственную!» Онъ не мечталъ совсѣмь о карьерѣ писателя, – ему казалось, что чиновничество тамъ, въ Петербургѣ,– поприще, на которомъ легко сразу облагодѣтельствовать отечество. Если мы припомнимъ, что это время было эпохой крайней централизаціи власти, – мы поймемъ, почему Петербургъ провинціаламъ той поры казался мѣстомъ, откуда можно управлять всей Россіей.[79]79
  Въ романагь Гоголя («Мертвыя души»), Гончарова «Обломовъ» и «Обыкновенная Исторія» выведены юноши, такъ же смотрящіе на Петербургъ.


[Закрыть] Быть можетъ, эти мечты выдвинуться на служебномъ поприщѣ нашли для своего развитія благопріятную почву въ дѣтскихъ впечатлѣніяхъ отъ величественнаго образа Трошинскаго.

"Уже ставлю мысленно себя въ Петербургѣ,– мечталъ въ одномъ письмѣ Гоголь, – въ той веселой комнаткѣ, окнами на Неву, такъ какъ я всегда думалъ найти себѣ такое мѣсто. Не знаю, сбудутся ли мои предположенія, буду ли я точно жить въ этакомъ райскомъ мѣстѣ, или неумолимое веретено судьбы зашвырнетъ меня съ толпою самодовольной черни (мысль ужасная!) въ самую глушь ничтожности, отведетъ мнѣ черную квартиру неизвѣстности въ мірѣ!"

Лицейскія сочиненія Гоголя. «Ганцъ Кюхельгартенъ». Автобіографическое значеніе.

Изъ произведеній Гоголя, написанныхъ имъ во время пребыванія въ лицеѣ, сохранились немногія – большинство извѣстно лишь по названію. Кромѣ мелкихъ сатирическихъ произведеній, осмѣивающихъ товарищей, учителей, или жителей Нѣжина ("Нѣчто о Нѣжинѣ, или дуракамъ законъ не писанъ"), къ этому юношескому періоду его творчества относятся произведееія болѣе крупныя, отразившія характерныя черты его юношескихъ настроевій. Изъ этихъ произведеній мы узнаемъ, что, въ бытность свою въ лицеѣ, Гоголь находился подъ вліяніемъ Жуковскаго и Марлинскаго, – т. е. отдалъ дань всѣмъ видамъ русскаго романтизма. Къ произведеніямъ въ духѣ Жуковскаго относится его большая идиллія "Ганцъ Кюхельгартенъ", – которую онъ самъ цѣнилъ такъ высоко, что счелъ возможнымъ отдать въ печать. Этому произведенію біографы Гоголя съ полнымъ правомъ придаютъ автобіографическое значеніе, въ героѣ ея, "прекраснодушномъ юношѣ", усматривая отраженіе настроеній юноши-Гоголя, тоскующаго въ тѣсныхъ рамкахъ семьи и жизни уѣзднаго города. Къ романтической группѣ произведеній относится несохравившаяся трагедія «Разбойники», вѣроятно, подражаніе драмѣ Шиллера, историческая повѣсть, въ духѣ произведеній Марлинскаго – "Братья Твердиславичи", романъ «Гетманъ» – произведеніе, отличающееся фантастичностью, патетическимъ стилемъ и романтическими эффектами. Сюда же должны быть отнесены и отрывки повѣсти изъ народной жизни: "Страшный кабанъ". Это произведеніе, развивающее фантастическое народное преданіе, напомиваетъ собою, по типу своему, многія повѣсти, вошедшія впослѣдствіи въ составъ "Вечеровъ на хуторѣ близъ Диканьки".

Гоголь-романтикъ.

Всѣ перечисленныя произведенія и нѣкоторые мелкіе безымянные отрывки доказываютъ, насколько сильно былъ Гоголь захваченъ романтизмомъ: всѣ виды этого направленія[80]80
  См. мою книгу «Исторія русской слов.», ч. II, главу о романтизмѣ.


[Закрыть] его захватили, – зналъ онъ и идеалистическія настроенія «прекрасгой души», увлекался онъ, подобно многимъ романтикамъ (напр. Марлинскому), и образами крупныхъ героевъ, превышающихъ своей душой размѣры обыкновеннаго человѣка («Разбойники», «Гетманъ»). Наконецъ, слѣдуя романтикамъ, съ наслажденіемъ почерпалъ онъ сюжеты для своихъ произведеній изъ исторіи и области народныхъ преданій, особенно суевѣрныхъ разсказовъ, извлекая оттуда фантастическое, сверхъестественное…