Текст книги "27 приключений Хорта Джойс"

Автор книги: Василий Каменский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

3. Без берегов

Третий день не было видно берегов.

– И не надо, – повторял про себя Хорт.

Третий день кругом сияло солнце, слегка лениво зыбилось море, высоко голубилось небо, а по ночам низко висели наливные, сочные звезды.

Из кают-компании звучально разливалась музыка на фоне глухого машинного гула.

Царило спокойствие, похожее на вечность.

Пассажиры и команда в белых одеждах еле двигались, еле говорили, еле жевались.

Хорт, упоенный тихой гордостью, торжествовал, ухмылялся, наблюдал, размышлял.

Он был теперь одет в светло-серый, клетчатый, чуть подержанный, но вполне европейский костюм.

И даже курил английскую трубку.

То и другое он получил в подарок от своего хозяина, табачного коммерсанта, ехавшего в первом классе на том же корабле.

Изредка Хорт, как и все пассажиры 3-го класса, поглядывал на то палубное возвышение, где заманчиво-картинно красовались шикарные люди 1-го класса, важные, особенные люди, к услугам которых было все, без отказа, от малого до великого, от невозможного до возможного.

– Что это за владыки? – соображал Хорт, – почему это именно они – владыки: вероятно у них – великие, ученые головы, вероятно это они выдумали самые замечательные вещи на свете…

Особенно занимала Хорта мысль: откуда черпают эти люди такое множество денег?

– Верой и правдой прослужив на железной дороге 30 лет, я не очень-то начерпал денег, – ухмылялся Хорт, – а вот теперь попробуем черпануть с другого конца, попробуем… Пустяки, если я не начинаю что-то соображать…

А соображать ему, действительно, было о чем.

Хозяин Хорта, крупнейший табачный фабрикант, сам рассказывал ему, как он жестоко нуждался в молодости, пока наконец случай не представил ему достать небольшой капитал, на который он развернул свое табачное дело.

Теперь 30.000 пуд. листового табаку высшего качества вез с собой на корабле его хозяин, а Хорт был нанят в качестве надсмотрщика за погрузкой и выгрузкой.

Это была достаточно ответственная должность, требующая исключительного внимания к работе.

Дело в том, что, ради экономии, табачный груз был упакован не в ящиках, а в полотняных прессованных тюках, и надо было следить за ходом погрузки, перегрузки, доставки, чтобы сократить законную утерю веса и законный процент брака.

Никакой специальности тут не требовалось.

Хорт знал точную цифру законного минуса брака своего груза, до места назначения, и по окончании доставки должен был получить 25 % с плюса от выгоды сокращения утери веса.

При первой погрузке в гавани Хорт развил необычайную энергию предупредительности, осторожности, соображения, внимания.

Хозяин сразу оценил талант надсмотрщика и заключил с ним условие работать дальше.

Каким образом Хорт устроился надсмотрщиком и каким образом вообще он довольно гладко, проехал громадный путь с севера на юг, по различным железным дорогам, без копейки, – об этом надо сказать следующее.

Как известно, Хорт был худ и высок, как старая жердь, торчащая в лугах.

И то, что он был непомерно высок – играло в его теперешней жизни важную роль.

Сумма наблюдений над человеческим ростом утверждает, что люди, обладающие высоким ростом, обладают обязательной способностью внушать всем окружающим какое-то особенное чувство доверия и даже почтение, и даже чувство неизъяснимой симпатии.

Высокого человека (в отличие от человека маленького роста) всегда видеть просто приятно и приятно говорить с ним, приятно знать, что он занимает высокий пост.

Высокий человек всегда импонирует.

Высокий человек добр, солиден, значителен, широк, умен.

Высокий человек напоминает слона, любящего охранять детей.

Таким слоном выглядел Хорт.

А его – худощавость, большой нос, слезящиеся красноватые глаза, длинные руки и – отныне – неизменная внутренняя улыбка, – делала его обаятельным.

И в то же время моментами он был решителен и даже суров.

Моментами он был наивен, нелеп, неожиданен, смешон.

И всегда был, как море без берегов, обаятелен, чист, раздолен.

Теперь Хорт сам ценил свой высокий рост, потому что не раз слыхал от важных людей, что его рост вызывает зависть.

Это ему льстило: ведь это было единственное его преимущество.

Преимущество, за которое везли его кондуктора, обычно обладающие небольшим ростом.

Преимущество, которое заметила маленькая дочь хозяина Наоми.

– Папа, смотри! – крикнула она в гавани, – смотри, какой превосходный высокий человек. Папа я хочу поговорить с ним…

Так Хорт стал табачным надсмотрщиком, а в день отхода корабля Наоми подарила ему костюм и трубку.

Наоми было 11 лет.

Других детей у хозяина не было, и, пользуясь своим правом единственной избалованной любимицы, это она настояла взять на службу Хорта, заставив отца выслушать рассказ о Чукке.

– Мы ее найдем, – тогда же решила Наоми.

И тогда же в гавани, в пяти газетах, было сделано объявление:

Я, Хорт Джойс, бывший конторщик бухгалтерии Крайне-Северной железной дороги, разыскиваю свою дочь Чукку, потерянную 10 лет назад.

Адрес: Гавань. Старт, 23.

Словом, – высокому человеку Хорту, когда ему осталось дожить 10 лет, приблизительно повезло настолько, что он, право, не решился бы теперь хоть в чем-либо упрекнуть свою расцветающую судьбу.

Он бодр, сыт, одет, с деньгами.

У него – подушка, плэд, три пары белья, американские ботинки, пальто, табак.

Он – на великолепном корабле, с нумерованной койкой, с продовольствием.

К нему, сопровождаемая гувернанткой, иногда приходит на минуту Наоми, и говорит, протягивая коробку:

– Хорт, я принесла вам печенье к чаю, видите – я немножко думаю о вас. Мы найдем Чукку – не правда ли? Спокойной ночи, Хорт, завтра я опять приду.

– Непременно, буду ждать, – отвечает стыдливо Хорт, а потом через час догадывается, вспоминая о Наоми, что забыл поблагодарить за печенье, и ругает себя: – медведь, чистый медведь…

Однако в ближайшем будущем, Хорт рассчитывал, что быстро сумеет усвоить эти внешние деликатности, и – главное! – словесную находчивость.

К тому же он заметил, что у него яснеет память, развивается наблюдательность, движется соображение, что он вообще преисполнен возрождением: а ведь прошло пустяки – месяц.

Впереди еще ровно 119 месячных жизней.

Поэтому Хорт в душе считал себя не сорокалетним мужчиной, а девятилетним юношей, начавшим жить.

Все его прошлое, вместе с брошенной квартирой, было решительно вычеркнуто, вырвано из его памяти, как тяжкий, кошмарный, мучительный сон, а здесь – на корабле – ехал только юный Хорт, ровесник Наоми, делающий первые шаги, мечтающий о славном будущем.

Хорт отлично сознавал свое забавное, смешное, почти нелепое положение, но – что делать – это исключительное обстоятельство он считал временным, даже кратковременным.

Хорт упорно, верил в свой прогресс, верил в свою сияющую звезду, верил в судьбинную руку, ведущую его к счастью…

И может быть – к Чукке.

Ведь счастье – это и есть Чукка, ведь если бы ее не было в живых, разве он Хорт – сидел бы сейчас на корабле, разве все, что он проделал в этот месяц, было возможно без участия самой Чукки, призывающей его к себе?

О, никогда, нет, нет.

Его, новая, первая, неожиданная, настоящая жизнь – это истинный признак жизни Чукки.

Это по ее волшебным повелениям создается легендарная жизнь Хорта.

Чукка жива.

Потому что жив Хорт.

Это все он чувствовал, сознавал, понимал по всему совершающемуся…

И только не мог выразить это или объяснить.

Пока…

Впрочем, кому и что он – по существу совершенно одинокий и ненужный – может открыть свои мысли, свои проекты.

Никому…

Поэтому Хорт был молчалив и всячески избегал пустых разговоров с пассажирами, предпочитая наблюдать и учиться.

Ведь кругом благоухала весна, и оттого на корабле так было все торжественно, пышно, богато, важно.

Будто все ехали на свадьбу.

Всюду цветы, духи, белые платья и музыка дополняли праздничное воображение.

Хорт смотрел на тихое море и тихо, но глубинно думал: – Без берегов, как я…

4. Карьера растет

Всякое коммерческое дело, особенно крупное, как известно идет своим шаблонным, традиционным порядком, разрастаясь за счет выдержки, времени и удачной конкуренции, удешевляющей цены широкого спроса.

И всякие новые мероприятия, видоизменяющие налаженный торговый аппарат, являются для дела, во всяком случае, рискованными.

Редкие из солидных фирм, застывшие в своей традиционности, вводят реформы, предоставляя такую «американскую» игру воле темперамента или тоскующему капиталу.

Однако все движется, все растет, все достаточно убедительно совершенствуется.

Хорт Джойс учел это обстоятельство сейчас же, как только был приглашен директором в фирму «Старт» – через восемь месяцев своей успешной работы, сделавшей ему имя в своих кругах.

Наблюдая и изучая движение, рост, значение и влияние авиации, вполне созревшей – по общему мнению – для коммерческой эксплоатации, Хорт сумел убедить и доказать фирме «Старт», что его авиамероприятия в течение первого же года дадут фирме громадный плюс, если только удастся захватить в свои руки весь проектируемый южный аэротранспорт.

Хорт верно и точно исследовал центр экономического тяготения.

Он ничуть не был фантазером или игроком.

Напротив – долголетний опыт железнодорожной бухгалтерии, знание транспортной калькуляции, привычка иметь дело с цифрой, – сделали теперь, когда ему предоставили широкую самостоятельность, все его проекты превосходными.

Недаром же в коммерческих кругах сразу оценили его организаторские способности, и никто не думал удивляться его естественной карьере.

Правда, с запозданием на много лет, но – что делать так бывает…

Ведь даже мудрецы утверждают: всё – приходит слишком поздно.

Хорт об этом знал и думал:

– Но все-таки приходит, непременно приходит. Да, да. Пришло, вот…

Звезда горит.

Поэтому он спокоен, уверен, насыщен расчетами, проектами.

Поэтому и довольно равнодушно, почти холодно принимает дары судьбы.

– Так должно, так обязано быть. Это порядок вещей. Скверный порядок, но порядок… – утешал Хорт себя и себе подобных, особенно тех, кто еще не дожил до этого обязательного порядка.

Как в свое время до сорока лет, Хорт должным образом принимал все жестокие удары своей каторжной доли, все убийственные несчастья, все мерзости болотной жизни, так теперь он – директор «Старта», фирмы с двумя миллионами долларов основного капитала, он Хорт Джойс, затягиваясь сигарой в своем роскошном кабинете, также должным образом принимал радости своего восхождения на высоту неслыханной карьеры.

Так, в связи с проводимым им проэктом южного аэротранспорта, имя Хорта Джойс всюду пестрело в газетах, а в журналах печатались его портреты и – наконец – появилась всюду его краткая биография.

Фирма «Старт» торжествовала.

Сам Старт, его жена Тайма и дочь Наоми без конца радовались за Хорта и так горячо любили его, что следили за каждым его шагом, за каждым часом жизни, за каждым движением, чтобы только Хорт не чувствовал себя одиноким и – главное – верил, что скоро найдет свою Чукку, и все будет гениально.

Хорт искренно дружил со Стартами и очень хотел найти Чукку, которой всецело был обязан своей изумительной судьбой.

С успехом проводимая идея создания южного аэротранспорта также принадлежала – по мнению Хорта – Чукке, так как, во-первых, аэропланы захватывали громадную территорию, где могла жить Чукка, а во-вторых, это была, пожалуй, единственная возможность нащупать следы во всех концах сразу и – самое важное – приблизить сроки встречи: ведь жизнь убывала с каждым днем, таяла с каждым месяцем.

Уже менее девяти лет оставалось дожить Хорту, а следов Чукки не было, не смотря ни на какие меры, поглотившие напрасно много средств, много светлых надежд.

Чукка только иногда снилась отцу.

Чукка только казалась.

Чукка только чувствовалась в крови.

Чукка только звала.

Но Чукка, была жива, жива!

И это «только» для Хорта было всем смыслом, всем разумом, всем существом, всем оправданием.

Хорт почему-то представлял себе ясно, что Чукка находится в плену у похитивших ее злодеев.

Что Чукка знает все об отце и ждет помощи.

Что злодеям также известно, кто такой теперь Хорт Джойс.

Злодеи рисовались Хорту непременно с черными сверкающими глазами на загорелых лицах.

Были ли это цыгане, или ковбои, или пираты – Хорт не знал, но ясно чувствовалось, что злодеи, владеющие Чуккой, именно такие.

И было совершенно ясно, что Чукка живет на территории южного пояса и где-то в 3-х, 4-х тысячах километрах.

Или чуть дальше.

О, Хорт об этом прекрасно знал!

Он горячо верил в свое собачье чутье, потому что всю жизнь считал себя собакой и умер бы собачьей смертью, если бы не Чукка…

Верней – если бы Чукка вовремя не послала цыганку Заяру, чтобы та сказала о жизни Чукки и тем спасла Хорта.

Так вот мыслил Хорт и мыслил, как истинный бухгалтер, точно, реально, расчетливо, кропотливо суммируя.

Был ли Хорт мистик?

Ничуть, нет.

Особенно теперь. Смешно.

Разве директор «Старт», по общему прозвищу – «самый высокий директор», – мог быть мистиком, когда каждую секунду он брал в твердый счет все явления вокруг, внутри и около, так строго математически анализировал, что на этом анализе и строилось все коммерческое благополучие «Старта».

И весь талант Хорта заключался именно в его феноменальной организации учета, калькуляции.

А интуиция, чутье, наблюдательность были его несравненным плюсом.

Тем плюсом, который сам по себе уже является громадным достоинством.

До сих пор Хорт был похож на бездействующий, спящий вулкан.

И вот, вдруг этот забытый вулкан очнулся, открылся, задымился и с необычайной энергией начал действовать, извергая лаву.

Все, что давалось многим, как результат учения, навыка, исследования, постижения, дохождения – Хорту все это приходило само, без малейших затруднений.

Там же, где он хоть на секунду задумывался или впадал в неясность, или задавал вопросы, или нуждался в разъяснениях, или – в знаниях – там со всех сторон к нему на помощь приходили нужные специалисты, мастера, знатоки, практики, дельцы.

У Хорта теперь было много денег, и он мог великолепно учиться, быстро постигать, совершенствоваться.

У него развилась изумительная память, обострилось глубокое наблюдение, появилась стремительная проницательность, расцвел вкус.

Он прекрасно стал разбираться в искусстве, особенно – в литературе.

Каждый новый прожитый месяц подымал его на новую ступень достижения.

И Хорт не уставал, напротив – он был гордо обвеян сияющей энергией, и светло смотрел на ожидающую высоту, на высоту, которой хотел поразить Чукку, удивить ее, вознести.

Ведь Чукка должна помнить свою прошлую северную жизнь, даже своего утонувшего братца Умба.

И вдруг теперь…

Сказочная перемена: юг, тропическая флора, роскошная вилла, свои аэропланы, моторные лодки, автомобили, картины, книги, масса развлечений.

Дело только за Чуккой.

За ней.

Ведь осталось жить Хорту менее 8-ми лет, а он все еще один, без Чукки.

Без вершины счастья.

И еще впереди – задуманная большая программа.

Надо успеть пройти все свои дороги, исполнить все затеи, осуществить все расчеты, развернуть себя до конца, чтобы, умирая, вздохнуть с большим удовольствием, без зависти, к жить остающимся, без покаяния в прекрасных грехах.

Жизнь, жизнь!

Ему ли – Хорту не были известны все жизненные капризы судьбы, все изломы, зигзаги, провалы, возвышения, горести, нелепости, дикости, достижения.

Он ли – Хорт, не имеет права и дальше рассчитывать на такое изумительное сцепление обстоятельств, чтобы в результате найти Чукку и вместе с ней придумать какой-нибудь крепкий философский фейерверк для конца дней.

Его глаза на вершине.

5. Встреча с Рэй-Шуа

На океанском пароходе «Ориант», направляющемся из Нью-Джерсей в Гибралтар в кают-компании за табль-дотом, после завтрака, когда только что пассажиры кончили есть пуддинг, обожженный тут же за столом ликером, когда задымились трубки и сигары – шел такой разговор:

– Оль райт. Выходит так, что даже случайным встречам, хотя бы происходящим здесь в кают-компании «Орианта», вы придаете какое-то закономерное значение?

– Да. Так называемые «случайные встречи» строго говоря в научном плане, никогда не происходят зря, без толку, без смысла, без теоретического оправдания…

– Позвольте, неужели всякий случайный разговор за случайным столом…

– Простите, как этому поверить?

– Очень, очень странно…

– Даже жутко…

– Однако для полной ясности я должен оговориться, что развивая свою психо-аналитическую теорию «Радио-мысли», в данной обстановке, выделяю из общего числа «случайных встреч» те немногие, которым было предназначено, сознательно или подсознательно, осуществиться и которые, реализуясь впоследствии в определенную форму, станут просто материализованной сущностью, бытием.

– И без участия сверхъестественных сил?

– Без мистической предпосылки?

– О, конечно. Разве работа радио-телеграфа связана с волшебством или мистикой, или религией? Так и моя теория «радио-мысли». Полная параллель. Работа магнитного поля в динамо и работа мозга в черепной коробке – одно явление. Посылаемые волны по радио в пространство и где-то там – за тысячи километров – организованный прием на мачтах, – это и есть представление полной картины работы мыслительного аппарата. Разница меж радио-телеграфом и «радио-мыслью», т. е. человеческой головой, заключается в организации первого и неорганизованности второго. Но стремительное движение современной науки электричества развертывается с такой быстротой, что, несомненно, через короткий промежуток времени мы раз-навсегда покончим с чудесами и мистикой и будем на свои головы смотреть, как на радио-станции.

– Браво, браво, Рэй-Шуа.

При этом имени – знаменитого австралийского модного писателя, Хорт, находившийся здесь, нервно вздрогнул.

Во-первых, Хорт не знал, что это – Рэй-Шуа – прославленная голова, чьи книги не раз приводили Хорта в восхищение, во-вторых, в связи с разговором, Хорт все время думал о своей Чукке, которой так хотелось немедленно передать свою нестерпимую «радио-мысль»:

– Будь со мной.

В-третьих, весь затеянный за табль-дотом разговор произошел по недавней мысли Хорта, когда, купаясь в Нью-Джерсей, он случайно услыхал о том, что на курорте гостит Рэй-Шуа, и подумал:

– Я с ним увижусь на «Орианте», когда мы будем идти обратно в Гибралтар… Тогда, после завтрака, будет разговор о радио-мысли… Рэй-Шуа должен сыграть свою роль… Решено…

И вдруг.

– Браво, браво, Рэй-Шуа!

Сбылось, как многое…

Хорт, вздрогнув, подумал:

– Может быть, настали сроки… Пора.

Ведь менее семи лет осталось жить, а Чукки нет и нет. Почему бы не сбыться и этому?

Пассажиры кричали:

– Привет, оль райт, Рэй-Шуа.

Хорт смотрел, слушал, ждал, томился.

Рэй-Шуа, затягиваясь сигарой и беспечно улыбаясь, продолжал:

– Джентльмены, я держу пари, что с некоторыми из вас, в качестве подтверждения моей теории, «случайная встреча» со мной, здесь на «Орианте», пахнет роковыми последствиями. Я это знаю, как свою теорию, ибо моя радио-голова недурно работает. Я к вашим услугам. Надо же иметь мужество сказать, кому я так нужен, какая мозговая станция тоскует по сообщению со мной? Плиз…

– Я, – твердо ответил Хорт.

Рэй-Шуа протянул руку.

– Мое имя Хорт Джойс. Директор Южного Аэро-транс-порта «Старт».

– Великолепно, – обрадовался Рэй-Шуа, – великолепно! В моей записной книжке имеется только один портрет, кем-то вырезанный из журнала «Док» полгода назад. Вот он.

Рэй-Шуа достал записную книжку и там отыскал портрет Хорта.

– Вот, пожалуйста. Это вы? Да? А на этой странице маленькая запись:

«В почтовой конторе Мельбурна, на окне, перед самым концом занятий, я нашел этот портрет, смотревший на меня большими грустными глазами, внизу была подпись: „Хорт Джойс, директор Южного Аэротранспорта „Старт“. Молча я спросил, что ему нужно? И он молча ответил, что все скажет потом, на корабле… Что я могу помочь…“

– Потрудитесь проверить, – Рэй-Шуа всем на удивление показал портрет и свою запись.

Хорт с большим волнением рассказал о бесплодных поисках Чукки и о том, что эта „случайная встреча“ с Рэй-Шуа была ему точно известна еще в Нью-Джерсей.

Рэй-Шуа торжествовал.

Спутники искренно аплодировали, потребовав черного кофе и джину к столу, чтобы несколько прийти в себя после случившегося: ведь не так уж часто встречаются знаменитые люди, да еще при таких необычайных условиях.

– Браво, Рэй-Шуа!

– Браво, Хорт Джойс!

Пассажиры оживились, заспорили:

– Вот вам и доказательство.

– Просто и убедительно.

– Какое же это доказательство?

– А что?

– Случайное совпадение.

– Х-хэ-хо. Хорошее совпадение!

– Неужели радио-телеграмма тоже совпадение?

– Дьявольская сила гипнотизма.

– Ох, нет, тут надо строго разобраться.

– Подумайте, а…

– Налейте еще бокал. За радио-мысль!

– Тэнкт ю.

– Я мог бы тоже кой-что рассказать о „случайных встречах“, которые впоследствии оказывались ничуть не случайными.

– Знаю и я такие.

– Все знаем.

– Но молчим как будто это действительно зря, ни с того ни с сего.

– А разве каждый из нас не был во власти случая много раз, разве редко мы благодарили счастье случайной встречи, разве иногда мы не рассчитывали на успех случайного свидания…

– Вспомните общеизвестный факт, как одна конкретная идея, носящаяся в воздухе, вдруг появляется сразу в нескольких отдаленных местах.

– Наконец, история знает достаточное число случаев, когда мысль посылалась в пространство, как последнее усилие, координирующее действие и такая мысль победно завершала свой путь.

– Нам ли не приходилось читать, что многие открытия являлись результатом настойчивой мысли коллектива.

– Я знал одного йога, который, как книгу, читал любые мысли любой головы на любом расстоянии.

– Пришлось ли вам проверить йога?

– О, да. Тогда я спросил его, о чем сейчас думает мой отец, живущий в Вашингтоне, мой далекий отец, которого я не видал 3 года. Йог закрыл лицо рукой и через 2 минуты ответил, что отец вот уже 10 дней, как переехал в штат Иллинойс с семьей после пожара, что отец стоит у ворот и собирается посылать телеграмму сыну. Я все это записал. А через день действительно получил от отца телеграмму с извещением о пожаре и переезде в Иллинойс.

– Однако йогизм – дилетантство!

– Йоги, тренируясь на концентрации волевых центров разума, достигают иногда удивительных результатов, но вследствие своей некультурности, вмешивая сюда мистическое, божественное участие и ничего не зная об электричестве, йоги работают в пустую, зря. В йогах пропадают хорошие механики мозговых радио-станций.

– Йоги пользуются популярностью!

– Йоги – люди феноменальной воли!

– Йоги – великая сила.

– Еще бы! В свое время алхимия играла не менее важную роль, а с появлением химии исчезла.

Рэй-Шуа сказал:

– Друзья времени, давайте поднимем бокалы за тот момент, близкий момент, когда Маркони или ему подобный гений, сидя у себя в лаборатории, откроет электрозакон движения мысли, и мы спокойно по какому-нибудь психометрическому аппарату будем разговаривать друг с другом по всей территории земного шара. Мою теорию „Радиомысли“ прошу принять, как новое мое литературное произведение, подталкивающее ученых к работе в этой великой области.

– Браво, браво, привет, Рэй-Шуа!

Бокалы быстро были опрокинуты за здоровье Рэй-Шуа.

Началась музыка.

Хорт предложил Рэй-Шуа пройти к нему в отдельную каюту.

Через час дружеской беседы, на протяжении которой Рэй-Шуа выслушал биографию Хорта, оба собеседника многозначительно смолкли.

С величайшей надеждой и упованием, с напряжением последних глаз смотрел Хорт на высокий, блистающий, бронзовый лоб Рэй-Шуа, и ждал слова утешения, слова творческого участи я, слова дружбы.

Рэй-Шуа молчал.

Молчал и Хорт.

Все нужное было сказано, оставалось только в глубинном молчании, в перекрестном огне неуловимых молний, в сверкающем рое электронного шума, в проблесках интуитивных вспышек, в взаимодействии почувствовать, понять, приблизиться к истине, чтобы не зря сказать – да, не зря взяться за дело.

Если бы не портрет Хорта, найденный писателем в Мельбурне, Рэй-Шуа, всегда бесконечно занятый, несомненно, просто не имел бы никакого права пускаться в столь сложные дела, как розыск Чукки, но сохраненная находка в записной книжке и встреча с Хортом, и – главное – личные обстоятельства Рэй-Шуа, сопровождавшие в то время находку, – все это вместе достаточно взволновало его голову.

Далекий от какой-либо сентиментальности, или фарисейской добродетели, сам много испытавший, переживший, зачерствевший, всегда нуждавшийся, Рэй-Шуа сразу же стихийно-дружески загорелся к Хорту и теперь в длительном молчании надо было решить – да или нет?

Наконец, Рэй-Шуа откинулся на спинку кресла и протянул Хорту дружескую, сильную, горячую руку.

– Да, – Хорт, да.

Хорт не выдержал, заплакал от потрясающей радости: ведь сам Рэй-Шуа взялся помочь найти Чукку.

– Мне завидно, что у вас еще есть слезы, – сказал Рэй-Шуа, допивая бокал, – а мои глаза сухи, как лавровые листья, приготовленные для гастронома. Я с громадным удовольствием поплакал бы с вами, но не могу, иссох. Всю жизнь я был одинок, как сукин сын, и без конца скитался. Зачерствел, зажелезенел. Никогда у меня не было никакой Чукки. Никакой, чорт возьми. Но я вполне искренно понимаю вас, что найти Чукку, необходимо. Принципиально. И мы найдем – вот рука!

Хорт схватил горячую крепкую руку Рэй-Шуа, сказал:

– Я обладаю приличной интуицией, не плохим собачьим чутьем и я уверен, что только благодаря этой изумительной встрече с вами мы найдем Чукку и больше: мы все трое будем неостывающими друзьями.

– В таком случае, – решительно заявил Рэй-Шуа, – мы вызываем по радио в Гибралтар моего редкого друга, гениального сыщика из Чикаго – Джека Питча.