Текст книги "Какой ужас! (СИ)"

Автор книги: Василий Варга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

  Какой ужас!

  повесть

  Василий Варга

   Какой ужас (Зоя)

   повесть

  Человек – это величайшая скотина в мире (В.О. Ключевский).

  от автора

  Чтобы сделать нравственную чистоту нормой своей души и сердца, человек должен соприкоснуться с грязью и иметь мужество отвергнуть ее. Некоторые герои этой повести – нравственно грязные, малодушные, духовно развращенные люди, достойные отвержения.

  1

  Зоя родилась в 19... году и, прежде чем она улыбнулась родителям в детской кроватке, ей самой улыбнулась судьба. И этой улыбки хватило почти до тридцати лет, а потом эта щедрая улыбка стала угасать, отворачиваться от нее. Отец Зои в то время уже был старшиной в войсках КГБ и проявил усердие во время арестов в Белоруссии. Никандр Иванович был мелкой сошкой, винтиком, но этот винтик по выявлению инакомыслящих. Выходец из крестьян, наполовину белорус, наполовину украинец, он с трудом окончил шесть классов, был принят в комсомол, затем призван в армию, служил на Кубани. Тут он познакомился с казачкой Валей, необыкновенно живой и работящий. Никандр был высок, широкоплеч, с бычьей шеей и тупым, как у бугая лицом.

  С лица воду не пить, решила Валя, а так на нем можно пахать, он у меня будет вместо лошади. Уверив себя в том, что он именно тот, кто может составить ей пару, она быстро уложила его в постель и, несмотря на свой невысокий рост, доказала, что она кубанская казачка, способная заткнуть за пояс любую его землячку. Тут, правда, произошел казус. На помолвке, родной брат Вали Денис, не осушил бокал до дна во время тоста за великого, мудрого, гениального вождя народов Сталина, Никандр тут же настрочил на него донос, Дениса арестовали и выдали путевку на стройки коммунизма сроком на 25 лет за Урал.

  Валя долго плакала, называла своего нареченного идиотом, но Никандр пригрозил:

  – Если, понимаешь, не прекратишь эту куркуль скую бузу, сама отправишься вслед за братом. А пока берись за дело. Пуговицы на пинжаке не блестят, кокарда не чищена, канты на брюках отсутствуют. Это, понимаешь, не жена советского старшины.

  Валя поливала слезами пуговицы и брюки, наводя канты утюгом, подогретым на плите, и понемногу успокаивалась. Брат исчез, как в воду канул. Он был лишен переписки.

  – Вот это да, ядрена вошь! – воскликнул Никандр, рассматривая брюки и блестевшие маленькие пуговицы на брюках вместо молнии. – А топыря надо собрать чумайданы, И в Белоруссию, там еще много врагов советской власти. Фахтически, все население – враги. Надоть звездочку заработать. Любая звездочка ведет к повышению, а повышение приносит червонцы с патретом любимого Ильича. Валя хотела добавить слово палача, но вовремя смекнула: Никандр и на нее донесет и ей самой придется следовать за братом по этапу.

   Валя не возражала против переезда в Белоруссию, хоть Белоруссия казалась ей далекой северной республикой Великого советского союза.

  Так они оказались в деревеньке Ильичевка близ Барановичей.

  Пока Никандр женился на кубанской казачке, в районе Барановичей более-менее зажиточные крестьяне оказались в Сибири вместе с детьми и женами, и само собой держать целые дивизии работников НКВД в этих оголенных Барановичах, отпала необходимость. Несколько полков были переброшены в другие районы, часть нерадивых работников была сокращена. А ему так хотелось в это КГБ! Когда Валя предложила ему пойти в колхоз грузить навоз, наотрез отказался.

  – Я без пиштолета – никто, ничто, ты понимаешь это? Я пойду с вилами в руках на соседа, чтоб его арестовать, если у него в доме не будет висеть патрет товарища Сталина. И заколю его этими вилами. А вдруг он выживет. Что тады будет? А пиштоль приложил к виску, как учит товарищ Ленин, то бишь, Сталин, и дело с концом. Нет, КГБ мой дом родной.

  Он тут же направился к Яцеку польскому еврею, который уцелел и успешно отстреливал оставшихся врагов народа.

  – Послушай, Яцек, ядрена вошь, а мине нейзя в это КГБ внедриться? – спросил Никандр, сжимая руку земляка так, что тот стал морщиться.– Я всем врагам мировой революции буду головы откручивать, мине не надо ни меча, ни левольвера.

  – Хорошо, – сказал Яцек, – я тебя знаю и рекомендую. Если наш командир Сучкин будеть согласен – послужишь на благо родине и мировой революции. То, что ты обратился именно ко мне, еврею, хорошо. Правда, поговаривают, что товарищ Сталин не очень стал жаловать евреев, но это все туфта. Ленин и евреи одно и то же, а товарищ Сталин – ученик Ленина.

  Так Никандр внедрился в элитные войска и благодаря стараниям дослужился до старшины. Люди, которых он расстреливал на месте, либо арестовывал и чаще всего избивал до полусмерти, значили для него не больше, чем назойливые мухи, подлежащие уничтожению даже не из спортивного интереса, а руководствуясь единственным чувством – чувством брезгливости. Это были враги, а враги подлежат уничтожению. Он даже удивлялся, что с арестованными еще возятся, какие-то там тройки заседают, выносят смертные приговоры. Проще было бы уничтожать без суда и следствия.

  В 1939 году в составе полка НКВД старшина Сковородкин выехал во Львов для санитарной обработки и чистки только что «освобожденных» граждан от капиталистического ига.

  Население Львова встречало Советскую армию цветами, криками «Ура» и словами «дорогие братья».

  Стрелковые и танковые части вскоре ушли к Карпатскому перевалу, чтобы отгородиться от Венгрии и Румынии высоким забором из колючей проволоки, а войска НКВД остались в городе. Для наведения порядка.

  Первыми были схвачены и расстреляны, теперь уже без суда и следствия, местные коммунисты, потом дошла очередь и до интеллигенции. Во время массовых арестов и массовых расстрелов, город притих, как бы замер. С наступлением темноты ни одна живая душа не решалась выйти на улицу. С 1939 по 1941 годы город Львов, как утверждают ученые, уменьшился наполовину. Такой резни здесь не было с начала его основания.

  Даже старшина Никандр устал. После массовых расстрелов следовали массовые захоронения. Хоронили в братских могилах. Надо грузить трупы, выгружать, копать глубокую яму, сбрасывать, равнять, словом работы хватало, как никогда.

  Многие общественные учреждения были забиты арестованными, ждали своей очереди, и тут Господь как бы пожалел несчастных: гитлеровские дивизии стремительно двигались на восток. Полк КГБ, в котором служил Никандр, удирал организованно и успел рассредоточиться в лесах Белоруссии, но и тут покоя не было: Гитлер поглощал Белоруссию, как змея лягушку.

  Многие сослуживцы попали в плен, а Никандр успел удрать в лес глубже, везучий был палач. Здесь он примкнул к партизанскому движению, был произведен в офицеры и к концу войны дослужился до капитана.

   Его жена Валентина Ивановна в начале июля 1941 года с пятилетней дочерью Зоей спешно покинула Барановичи и очутилась на Кубани. Здесь она терпеливо ждала своей дальнейшей судьбы.

  2

  Осенью 1945 года на Кубани появился Никандр Иванович в чине подполковника и спустя трое суток вместе с женой и дочерью, которой уже исполнилось девять лет, уехал в далекую Алма-Ату для дальнейшей службы на благо социалистической Родины. Здесь тоже предстояли кровавые чистки: казахи, как и русские, во всяком случае, половина из них, как считал товарищ Джугашвили– Сталин, состояла на службе нескольких империалистических разведок одновременно -японской, американской, французской. Честь и хвала гению: он делал все, чтобы обескровить не только русскую, но и другие нации.

  Как и все жены советских чиновников крупного и среднего ранга, в особенности военных, Валентина Ивановна не работала: не было такой необходимости. Никандр Иванович приносил домой пять тысяч рублей ежемесячно, а прокормиться, по советским меркам, можно было и на три. Начальники начальников, чьи жены участвовали в строительстве коммунизма на кухне, смотрели на такое положение, прямо скажем, не свойственное социалистическому пониманию образа жизни, сквозь пальцы. За таких жен работали мужья. И это было оправдано: Никандр Иванович всегда появлялся на работе с начищенными пуговицами, отглаженными брюками, белым как снег воротничком на кителе. Его можно посылать на смотр хоть в Москву. И не только. Никандр Иванович всегда был на работе собранным, боевитым, правда, стал несколько полнеть, глаза стали заплывать, бычью шею он поворачивал медленнее, и сверлил собеседника тупым сталинским взглядом до тех пор, пока последний не опускал глаза.

  Валентина Ивановна блестяще справлялась с работой по дому, прекрасно стряпала и воспитывала единственную дочь. Она души в ней не чаяла.

  Девочка ходила во второй класс, была принята в октябрята, носила пятиконечную звезду с миниатюрным изображением отца всех детей Ильича и к каждым выходным требовала подарка.

  – Мам, а мам, сегодня утром, пока ты писала в тувалете, я сама надела сапоски на ножки, поэтому с тебя подарок, – сказал Зоя матери, отводя ручки назад, чтобы мать могла одеть ей ранец.

  – Зачем ты это делала, золотце? ты не могла подождать? Больше так не делай: я люблю ухаживать. Я за папой ухаживаю, я ему ботинки чищу, расшнуровываю, когда он приходит с работы и зашнуровываю, когда он отправляется на работу. Я и тебе все так же буду делать. И подарок тебе будет. Я сейчас позвоню папе на работу. Чтобы ты хотела, доченька?

  – Я хочу лисапед, – потребовала Зоя.

  – Так у тебя уже есть один.

  – Фи, он мне надоел. Я его подарю своей подружке в классе. На заднем колесе спица погнулась.

  – Давай я выпрямлю, – предложила мать.

  – Не хоцу, не буду! Сказала: не буду, значит, не буду, – уже пищала Зоя.

  – Что ты, что ты, доченька, зачем так волноваться?

  – Вот тебе, вот тебе, – выпалила Зоя, снимая сапожки. – Сама одевай.

  Мать опустилась на колени, начала поглаживать ножки дочери, приговаривая:

  – Стройненькая ты у меня, касатка. Вся в папу. Будешь высокой, как он, не то, что я, коротышка. Ну, подними ножку.

  – Не буду, сказала: не буду, значит, не буду, коротыска, хи-хи! Если лисапед не подарите, не пойду в школу. Я не хоцу учиться. Зоя Михайловна дюже строгая, а еще кричит на меня, сука старая.

  – Доченька, так нельзя об учреждении говорить, это некрасиво.

  – Написать мне на учреждение, она не учрежденица, а училка, я папочке пожалуюсь, пущай он ее заберет и посадит, – уже утирая личико, говорила Зоя.

  – Давай сначала подними левую ножку, а потом правую, я одену тебе сапожки, отправляйся в школу, а то опоздаешь. Будет тебе велосипед, что с тобой поделаешь. Я сама тебе куплю. Пойду сейчас и куплю. А с твоей учительницей Зоей Михайловной я поговорю, – ублажала мать дочку.

  – Намыль ей шею, нет, намажь гуталином, а мы все посмеемся.

  – Ну, хорошо, дитя мое, отправляйся, с Богом.

  – С каким ессо Богом, ты что? с Лениным надо говорить.

  – Забылась, прости, доченька.

  Зоя влетала в класс, чаще не раздеваясь, снимала с себя ранец и швыряла в угол и если учительница делала ей замечание, этот ранец летел от угла до середины класса, и только потом она поднимала его, и запихивала в парту.

  – Сковордко, достаньте учебники, ручки, тетради. И пальто снимите, – предлагала Зоя Михайловна.

  – А ваше где пальто? – нагло спрашивала Зоя.

  – В шкафу.

  – И я хочу в шкаф.

  – Ты должна раздеваться на первом этаже в раздевалке, – говорила учительница.

  – Не буду я в раздевалке.

  – Почему?

  – В раздевалке воняет, – заявляла Зоя.

  Тут поднимался всеобщий хохот. Другие девочки и мальчишки крутили пальчиком у виска, а это значило: ты дура, тогда Зоя, крепя сердце, а иногда и плача, отправлялась в раздевалку снять пальто.

  И классный руководитель, и директор понимали, чья дочь Зоя, и старались обходить острые углы, как только могли.

  Но в пятом классе, когда уже преподавал не один, а несколько учителей и все, как будто сговорились, стали выставлять ей двойки, потому, что она ничего не знала, получалось, что Зоя Сковордко, дочь зам начальника КГБ – двоечница.

  Директриса схватилась за голову. Она быстро собрала малый педсовет, но преподаватели, все как один, заявили, что пойти на сделку с совестью не могут. Тогда, чтобы обезопасить себя от ночного визита сотрудников, она отправилась на прием к начальнику области генералу Шкирия. Ее приняли, очень вежливо обошлись с ней. Генерал маленький пузатенький выслушал ее, встал, потрепал ее по плечу и сказал:

  – Иды, спи спокойно. Этот Никокандра много работает, воспитывать дочь не имеет возможности. Эх, дэти, дэти, куды вас дети. Ну, женшина, ви свободэн. Но ти у меня нэ был, поняла?

  – Так точно, товарищ генерал, не была. Огромное вам спасибо. Да здравствует товарищ Сталин.

  – Да здравствует товарищ Берия! – сказал генерал.

  3

  Но Никандр Иванович пошел по другому пути. Он поручил начальнику милиции, а начальник милиции позвонил начальнику пожарной охраны, а начальник пожарной охраны разослал инспекторов по школам проверять состояние пожарной безопасности, а те составляли протоколы штрафов на бедных директоров. Директора бросились к заведующему РОНО Тимиркаеву, а Тимиркаев побежал к начальнику противопожарной безопасности Тукмунбекову.

  – Давай так, – сказал Тукмунбеков Тимиркаеву,– ты мне маленький услуга, я тебе большой услуга.

  – С превеликой радостью, – сказал Тимиркаев.– Чем могу быть полезна?

  – На 10-й школа на пятый класс "А" учится дочь полковника Сковордко Зоя. Эти дураки учителя наставили ей целый короб двоек. На п... нам эти двойки. Иди сей минута на десятый школа, схвати журнал, вычеркни все двойка и взамен эта двойка, нарисуй пятерка. Принесешь журнал, покажешь мне лично, тогда я соберу все акты моих инспекторов, порву их на мелкий кусочек и выброшу на печка, пусть горят.

  Через два часа Тимиркаев с журналом в руках сидел в кабинете Тукмунбекова и пальцем показывал фамилию Зои, против которой стояли круглые пятерки по всем предметам, включая и физкультуру, хотя Зоя ни разу на физкультуре не была.

  – Ну, папочка, теперь ты не только мой папулька дорогой, но еще и Старик Хоттабыч, ты все можешь, я теперь отличница, круглая отличница, понимаешь? Дура я, в школу каждый день ходила, не знала, что ты все можешь. Прикажи им перебросить меня сразу в восьмой класс,– я хочу быть совсем взрослой. Ну, мой Хоттабыч, делай, что я тебе велю!

  – Доченька, надо самой учиться, не хвилонить, как некоторые, – сказал папа.

  – Не хвилонить, а филонить. Хи-хи. А я грамотная, правда?

  – Вот видишь, дочка, у тебя есть талант. Повторяй и все будет, как в бою.

  – Повторение-мать учения. Кто это сказал, знаешь? – допытывалась Зоя, сидя у него на коленях и пощипывая за мочку уха.

  – Маркс, кто еще мог это сказать, – выдал отец.

  – И не Маркс и не твой лысый Ленин. Хи-хи!

  – Доченька, Ленина нельзя называть лысым. Это...это...стыдно, нехорошо, незаконно. Ленин...отец всех детей, ты понимаешь доченька? Он и твой отец.

  – Он что, с нашей мамой спал? – не унималась Зоя.

  – Валя, караул! Готовность номер один! – закричал Никандр Иванович.

  Жена выронила сковородку из рук на кухне, бросилась бежать, зацепила ногой за дорожку у самого порога и грохнулась на пол.

  – Караул!!!– кричал Никандр Иванович.

  – Чичас подымусь, не торопи, – озлилась Валя. Зоя громко рассмеялась и захлопала в ладоши. – Ну, что тут у вас произошло? Пожар что ли?

  – Я тут, понимаешь, говорю дочери, что великий Ленин, добрый, заботливый, отец всех детей и ее отец, а Зоя, наша единственная надежда и опора на старости, наша цыпочка, спрашиват меня, спал ли с тобой Ленин, коль он ее отец. Шоб я таких разговоров больше не слышал в семье. Шоб не слышал, ты поняла меня? – и он грохнул кулаком по крышке стола так, что в ушах зазвенело.

  – Я ее этому не учила, клянусь матерью, что лежит в земле сырой, – стала оправдываться Валентина. – Может, в школе такие разговоры гуляют.

  – Я разнесу эту школу! Я посажу этого дилехтора. Ей место в Сибири, а она, понимаешь, калечит детские души.

  – Правильно, папочка, правильно, покажи им, кто ты такой есть, – сказала Зоя и стала кружиться в спальне, а потом и на кухне.

  В седьмом классе Зою приняли в комсомол. Ей шел пятнадцатый год. Она уже была выше матери ростом и считала себя вполне взрослой. Отношение к учебе заметно улучшилось. Зоя успевала на твердые тройки, в основном благодаря тому, что в классе учились два мальчика, к которым она стала проявлять особый интерес. А двойка, полученная по какому-то предмету, как бы проходила через этих мальчиков и принижала ее в их глазах, а она хотела быть везде первой и только первой.

  Однажды мать Зои заболела гриппом. Неожиданно поднялась высокая температура, и она прилегла. Дел по дому всегда хватало. И в магазин уже надо было продукты прикупить, и ковры пропылесосить, и паркет в столовой натереть, и обед приготовить: Зоя вернется из школы, наверняка кушать захочет.

  В мягких подушках она как бы очутилась на качелях, закрыла глаза и провалилась. И только на настойчивые звонки в дверь открыла глаза: батюшки, уже три часа. Она с трудом добралась до входной двери, повернула ключ: на пороге оказалась Зоя.

  – Ты что, дрыхнешь, что ли?! Я целый час тут стою, названиваю, уже стала думать, что ты окочурилась. Разве так можно?

  – Температура у меня, доченька, я приболела, малость. Хорошо, что ты пришла: в магазин надо сбегать. Хлеб кончается, масла, колбасы надо подкупить. Сбегай, доченька, а?

  – Да ты чо, мать? Я сейчас перекушу и ухожу по срочному-пре срочному делу, – сказала Зоя, снимая пальто. – Меня уже ждут.

  – Доченька, я тут прилегла и, кажется, заснула. Собиралась приготовить обед к твоему возвращению, но вот, видишь, не успела.

  – Ну, мать, ты даешь! Как же ты так, а? Гм, черт, придется без обеда. Пока, мама.

  – Сходи, дочка, купи чего-нибудь...

  – Я там, в жизни не была и не пойду. Там толкаются, в очередь надо становиться, нет уж, это не по мне. Ты, как хочешь: хочешь, иди, не хочешь, не ходи.

  Она схватила пальто и, не успев застегнуть его на пуговицы, выскочила на лестничную площадку.

  – Гм, вся в отца, – сказала мать и стала одеваться, доставать сумки, чтобы отправиться по магазинам.

   4

  Все последующие годы педагоги десятой школы, так или иначе, заботились о том, чтобы Зоя Сковордкина успевала на «хорошо» и «отлично». Уже в восьмом классе поступили предложения организовать дополнительные занятия для девочки, и мать с отцом согласились. Никто и не заикнулся о вознаграждении за дополнительный труд, хотя занятия с Зоей были не менее трудными, чем со всем классом. Зоя была не только избалованная, если не сказать развращенная, но и весьма тупая ученица. Литературу и обществоведение усваивала на твердую тройку, а математику, физику, химию, никак не могла одолеть. Здесь у нее был сплошной завал, а потом появилось некое враждебное отношение к лженаукам, как она их называла.

  В десятом классе Зоя начала прогуливать. Она влюбилась в студента химика, который учился на первом курсе Алма-Атинского университета. Она познакомилась с ним на городской комсомольской конференции, куда ее делегировали от комсомольской организации элитной десятой школы.

  Андрей принял ее за студентку и не спрашивал, на каком она курсе, где учится, она возбуждала в нем сугубо земные желания. Ее губы просили поцелуя, ее тело трепетало и просило массажа. Он будто читал все это у нее на лице.

  Он тут же пригласил в буфет девушку, разорился на бутылку шампанского; они выпили, закусили бутербродом с красной икрой, а затем он ее увел на балкон актового зала, где в потолке, тускло горела одна лампочка. Тут было практически пусто. Как раз это место им подходило. Андрей сел рядом и спросил:

  – Зоя, ты веришь в любовь с первого взгляда?

  – Да, да, конечно, – ответила она горячо. – По-моему Ромео полюбил Джульетту с первого взгляда.

  – Это Джульетта полюбила Ромео с первого взгляда, – сказал Андрей.

  – Какая разница, кто кого полюбил первый, важно, что они любили друг друга так что не пожалели жизни ради любви, – сказал Зоя, теребя пальцы Андрея.

  – Это историческая жертва, – добавил Андрей. – Да, были времена...Сейчас такой девушки не встретить...

  – Какой такой?

  – Которая бы пожертвовала...ну хотя бы немногим ради любви.

  – Фи, такая девушка сидит рядом...

  – Правда, что ли? И на что бы ты согласилась ради любви?

  – На все!

  – Ты согласна остаться сегодня вечером со мной?

  – И что мы будем делать? – спросила Зоя едва слышным голосом, потому что Андрей уже прилип к ее губам.

  – Мы погрузимся в сказочный мир, моя прелесть. Ты когда-нибудь любила раньше?

  – Мне нравился мальчик в пятом и в шестом классе, но он такой робкий, даже не поцеловал меня.

  – Так ты не целованная?

  – Тебе-то какое дело? – огрызнулась Зоя.

  – Не обижайся, я в другом смысле спросил.

  – В каком-таком смысле, говори яснее, – потребовала Зоя.

  – Ну, у тебя был мальчик, который с тобой делал это?

  – Что «это»?

  – Какая ты непонятная. Ну, тот, который снимал с тебя одежду и...

  – А, поняла. Нет, не было, и не будет. Я отдамся только после свадьбы. А выйду я замуж за любимого человека, не за первого встречного поперечного, ты не думай, – сказала Зоя и стала смотреть в глаза Андрею, чтобы определить его реакцию.

  – А я тебе хоть немного нравлюсь?

  В это время в президиуме затрещал микрофон, кто-то постучал по нему палочкой, видимо карандашом.

  – Товарищи комсомольцы, теперь мы переходим к заключительной части нашего форума – награждению отличников учебы и общественной деятельности. Итак, грамотой ЦК ВЛКСМ Казахской ССР награждается студент второго курса химического факультета Андрей Сазонов. Где товарищ Сазонов?

  – Я здесь! – вскочил Андрей на балконе. Он быстро спустился в зал, стремительно направился к президиуму и под бурные аплодисменты получил грамоту.

  – Желаете ли что-нибудь сказать? – спросил председатель собрания.

  Андрей подошел к микрофону и без бумажки выпалил:

  – Да здравствует Советский комсомол!

  Да здравствует КПСС! Да здравствует...любовь!

  Андрея наградили бурными аплодисментами больше всего за последнее высказывание. Кода он возвращался обратно, несколько девушек пытались заговорить с ним, куда-то звали его. Видимо, это были его сокурсницы, или просто знакомые. Но Зоя все равно начала нервничать.

  « Какое право они имеют заигрывать с ним? Если он вернется ко мне сюда на балкон, – подумала, вернее загадала Зоя, – я пойду с ним хоть на край света. Я соглашусь на это... Пусть он будет у меня первым. Должно же это когда-то случиться. Никто никогда не узнает и в первую очередь мама». У нее при этом страшно начало колотиться сердце. Оно так стучало, что в висках стало покалывать. Деревянные ступени, ведущие на второй этаж, молчали. Пропал Андрей. Перехватили его. Еще бы: отличник, первокурсник или второкурсник, должно быть, из хорошей семьи. Она уже поднялась, перегнулась через перила, но Андрея и след простыл. «Сейчас упаду, мне дурно. Упаду головой вниз, страшно закричу, он прибежит спасать меня. Все, решено!»

  Она ниже наклонила головку и уже пыталась оттолкнуться ногами от пола, как кто-то схватил ее за попку, сжал в крепких ладонях и шепнул:

  – Ну, поздравь меня!

  Это прикосновение ладонями к таким местам было так приятно и так неожиданно, что Зоя от испуга, рванула в обратную сторону и очутилась в объятиях Андрея. Теперь она липла к нему не только роскошной грудью, но и тем местом, которое хранило в себе так много непонятного и тайного, но которое так звало к раскрытию этой тайны, что у Зои роса выступила на лбу.

  – Я загадала, – сказала она.

  – Что ты загадала моя цыпочка? – спросил Андрей.

  – Я загадала: если ты ко мне поднимешься сейчас, ты – мой. Мой и только мой. И вот ты пришел...ты возьмешь бутылку вина?

  – Я возьму две, – пообещал Андрей.

  – И куда мы пойдем?

  – Ко мне.

  – У тебя дома – никого?

  – Никого.

  – Тогда это судьба, – сказала Зоя. – Поехали.

  5

  В тот вечер Зоя домой не вернулась. Никандр Иванович поднял всю милицию на ноги. Все улицы города были прочесаны, все вечеринки, все кафе и рестораны просмотрены, но Зои нигде не было. Родители не заснули до утра.

  – Это работа американской разведки. Они вычислили нашего ребенка. Они мне мстят. Но я не сложу оружия, я буду бороться с врагами советской власти до конца. Великий Сталин скончался и теперь у них развязаны руки. Шиш, не выйдет, господа.

  Валентина Ивановна, рыдая, упрекала мужа в том, что он и не думал обеспечить дочери охрану, ну хоть какую-нибудь охрану в такое сложное для страны время.

  – Э, ничего ты не понимаешь в колбасных обрезках, – набычился Никандр Иванович. – Приставлять охрану к дочери значит сразу высвечиваться, кто она такая и чья она дочь. Тогда бы ее похитили сразу сотрудники ФБР, посадили на самолет и увезли в Штаты, а так, она, бедняжка, еще наверняка на территории Советского союза.

  – Никандр! тогда действуй! Перекрестись перед Феликсом Эдмундовичем и вперед, – посоветовала Валя мужу.

  – Я это и собираюсь делать, а ты находись у телефона и жди новостей.

  В телефонном аппарате что-то тренькало, хозяйка бросилась снимать трубку с криком: это она, Зоенька моя дорогая, но в телефоне больше не было гудка.

  – Телефон отключили, беда! Это провокация. Заговор! Ох ты , головушка моя бедная! Пиштолет при тебе? Сюда могут ворваться. Никандр, готовность номер один! Немедленно отправляйся к начальнику Шкирия, он все знает, а я закроюсь в ванной.

  – Мужайся, жена партизана! А, впрочем, ты в партизанах не была, ты на Кубани отсиживалась, оттого ты и дрожишь, как осиновый лист. Смотри, как партизан встречает опасность.

  Никандр Иванович вскочил, выхватил пистолет, поставил его на взвод и прикрывая грудь портфелем, в котором хранились два тома Маркса, левым боком протиснулся в дверь и наконец ступил на лестничную площадку. Он тут же осмелел, убедившись, что на лестничной площадке и на ступеньках никого нет, и выпрямился.

  – Куда прикажете ехать? – спросил водитель.

  – На работу! – буркнул Никандр.

  Не заходя к себе в кабинет, он направился к своему начальнику Шкирия на доклад.

  – Что ти, Никанодра, беспокоишьса? Никуда твой дэвочка не пропал. Он твой дэвочка либо с милым в постель наслаждать, милуетса так что и тибя позабыл на радост и мать забил на радост, либо, это худший слючай: ее похитили и потребуют выкуп. Ти сиди на телефон и жди. Поверь мне, звонок будэт и очэн скоро. Ми, под мудрый руководство Берия, поймаем и соблазнитэлей и похититэлей на твоя дочь, – сказал Шкирия.

  – У меня на квартире телефон обрезали. Только что. Это империалисты, мусаватисты и всякая другая контрреволюционная сволочь. Моя семья в осаде, – жаловался Никандр Иванович со слезами на глазах.

  Шкирия нажал на кнопку и тут же вошел майор.

  – Товариш Шкопоридзе, проверь, пачэму у товариш Сковородка на каторий можно рыба жарит, нэ работает тэлэфон? И нэмэдлэнно доложи.

  – Ремонт линии, товарищ генерал. Я в курсе. Телефон у подполковника Сковордкина уже работает, – отчеканил Шкопоридзе на чистом русском языке с едва заметным южным акцентом.

  – Ну, вот видиш, ми усо можэм, иди садис на тэлэфон, а ми организует группа захвата, – сказал генерал.

  Действительно телефон на квартире Сковордкина уже работал как часы. Около двенадцати дня раздался звонок. Никандр Иванович схватил трубку.

  – Мам, привет! Это я, твоя блудница Зоя. Я тут малость загуляла, прости меня. Вы с папочкой, наверное, волнуетесь, а я все время в полете, я лечу.

  – Не вешай трубку, – едва сдерживая дрожь в голосе, произнес отец. – Я сейчас позову маму, она в ванной.

  – Па-а...

  – Трубку на рычаг не ставить! А так, поговори с ней подольше, я поехал,– прошипел Никандр на ухо жене, а сам выскочил на улицу, не успев закрыть за собою дверь. Группа захвата уже ждала его. Дальнейшие события развивались с быстротой молнии. По номеру, откуда звонила Зоя домой, нетрудно было определить адрес. Для того, чтобы добраться от дома Сковордкина до дома Андрея Сазонова, где сейчас находилась Зоя в чем мать родила, она и звонила и занималась любовью одновременно, это было так романтично, так вот до этого дома группа захвата добралась за четыре с половиной минуты.

  Два дюжих молодца стали у двери, сделанной из фанеры и по команде: вперед надавили плечами, дверь грохнула на пол и комната любовников наполнилась солдатами.

  – Не двигаться! Руки назад! – скомандовал офицер. – Взять его!

  Не успел бедный Андрей вскочить с кровати и надеть трусы, как его руки оказались в наручниках.

  Зоя присела на кровати, накрыла колени одеялом, но пупок был все равно виден, и стала возмущаться.

  – Какое вы имеете право? Я сейчас позвоню папе. Мой папа генерал, он тоже служит в НКВД.

  – Я здесь, – сказал Никандр Иванович, быстро подошел к дочери и со всего размаху ударил ее по лицу. Зоя взвизгнула, повалилась на подушку. Из носа и нижней рассеченной губы полилась кровь.

  – Займитесь ею, – приказал Никандр Иванович. Он пытался дозвониться жене, но там трубка оказалась поднятой и только издавала гудки.

  В это время в другой комнате Андрей одевался, с него на время сняли наручники и после того, как он оделся, надели их снова.

  Андрей все пытался доказать, что произошло недоразумение; девушку он привел к себе с ее полного согласия, она ему нравится, и если надо, он готов на ней женится. Что теперь поделаешь, раз так вышло; но после того, как он получил несколько ударов в солнечное сплетение, он больше не пытался что-то доказывать, стал покорным и очень аккуратно отвечал на все вопросы прибывших следователей.

  – Насиловал ли я ее, да нет, такого, кажется, не было. Так, она сопротивлялась немножко, но это так, для приличия, а потом вошла во вкус...– тут снова последовал удар, но уже в промежность.

  Андрей катался как футбольный мяч по полу. Он и свернулся в клубочек.

  – Зачем ты похитил девушку? говори, сволочь!

  – Я ее уго-о-о-во-ри-ил. Ой! только не по ребрам, я во всем готов признаться.

  – Ты ее насиловал?

  – На-си-ил-о-в....

  Наконец, Андрей был отправлен в следственный изолятор, а Зоя...она тоже подверглась допросу.

  Когда Никандр Иванович ушел, хлопнув дверью, в комнату вошла женщина в белом халате, накинутом поверх кителя с погонами лейтенанта НКВД. Зоя сидела на кровати, свесив босые ножки на дощатый пол, зажав правой ладошкой фонарь под правым глазом. Она так и оставалась обнаженной, прикрываясь одеялом от живота до колен.

  – Зоя, опусти руки, – сказала врач. -Ого, как он тебя отделал, этот насильник! Сейчас я составлю акт осмотра, тебе придется прилечь, мне надо удостовериться, что у тебя девственная плева испорченная. Не стесняйся меня, я врач. Хорошо, что так кончилось, детка, могло быть и хуже. Ну-ка встань, повернись. Гематомы на теле есть? А, вот следы зубов в области правой ключицы. Это признаки садизма. Ты хоть кричала?