Текст книги "Какой ужас! (СИ)"

Автор книги: Василий Варга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

  – Надеюсь, ты не ревнуешь?

  – Нисколько.

  – Леша, – обратилась она к нему, как только он вернулся, – приглашаю. Эй, девочки, объявляется дамский танец: расхватывайте кавалеров!

  Таня встала и наклоном головы пригласила Женю. Она была легкая в танце, стройная, высокая ростом.

  – Не обращай внимания, – сказала она, – это у нее пройдет. Мы, бабы, всегда с заскоками. Мне жаль тебя, но я ничего не могу сделать.

  Зоя в это время уже утащила Лешу на лестничную площадку, прихватив недопитую бутылку коньяка. Валентина Ивановна, мать Зои, сказала Жене:

  – Пойди, забери ее и заведи в квартиру, что это с ней? что они там делают? целуются, небось, ну и шалава эта Зоя...

  – Не пойду. Зоя знает, что делает, зачем ограничивать ее свободу, – сказал Женя.

  – Ну, как хочешь. А вообще-то, я сама пойду и дам ей пенделя, – сказала Валентина Ивановна. Она поднялась, подошла и взялась за ручку двери, рванула на себя:

  – Ну-ка марш домой! Ты что− потаскуха? Как не стыдно?

  Зоя вернулась красная как помидор с покусанными губами и мятой юбкой. Вслед за ней появился и Леша с расстегнутой мот ней и не затянутым ремнем на брюках. Женя понял, что она лезла ему в штаны, а он ей под юбку.

  – Прошу всех к столу, – сказала Зоя. – Теперь тост за Новый год. Леша, давай: у тебя получается лучше всех. Что-нибудь про женскую красоту. Нам, бабам, это нравится, правда, девочки?

  Леша начал наполнять стаканы и рюмки, но рука у него уже дрожала, потому что горлышко бутылки звонко плясало по краю стакана.

  – А теперь за металлургов, – произнес он, слегка покачиваясь. – Товарищи! Металлургия это все! За ее, родную. А что ваша филология? Чеп-пуха! Это не наука, это муть! Туда поступает только тот, кто не может, не имеет шансов поступить в технический вуз, короче, одна бездарь. Я не имею в виду вас, Зоя...Все вы будете жалкими учителями в деревенских школах, куда вас пошлют, потому что вы ни на что не способны. Вот, я ! я будущий металлург, черный металлург. Я всегда говорю: даешь черную металлургию. А эти прохвессора, да что они понимают в черной металлургии? Ни на столечко не понимают. Вот я, у меня диссентация готова по развитию черной металлургии. Там шестьсот страниц!

  – Не диссентация, а диссертация, грамотей, – сказала Таня и расхохоталась.

  – Иди ты в жопу, шмакодявка. Как ты смеешь? Да ты знаешь, кто я? Да у меня пистолет есть. Вот он. Я еще и в милиции работаю, и я не ниже полковника. Убью! Только вякни еще хоть раз!

  – Никандр! – громко позвала Валентина Ивановна.

  Вышел Никандр Иванович, суровый, огромный, посмотрел на студента-милиционера сверху вниз, пробасил:

  – Ну-ка, работник милиции, отдай пистолет, а то применю самбо, не посмотрю, что ты мой гость.

  Но Женя с Борисом уже заломили ему руки за спину, пытаясь увести его на лестничную площадку.

  – Нет у него никакого пистолета, кобура одна, – сказал Женя, отодвигая полу пиджака Леши. – Вы нас, ради Бога, извините.

  – Это все она, эта безмозглая вертихвостка, – прорычал он в адрес дочери. – Кого в дом привела? Мозги тебе отшибло, вот что. Тоже мне студент – металлург! Да он прохвост, рядовой милиционер. О Боже! Милиционер в доме полковника! Вон! Все – вон! Я, когда партизанил в лесах Белоруссии...

  – Папулечка, ну, папулечка...а что? Ну, прости, пожалуйста, – пролепетала она, повиснув на бычьей шее отца.

  – Иди ты..., – сказал он, оттолкнув ее, и направился в свою комнату читать мемуары.

  Леша сдался только тогда, когда у него изо рта пошла капуста, а до того он, не помня, где находится, кричал:

  – Да начхать мне на вашего полковника. Я никого не боюсь. Пришел, дурак, в гости, а тут к тебе такое отношение, да они должны радоваться, что я к ним пришел. Все вы ничто, по сравнению со мной, Лешей Филимоновым! Мой отец войну выиграл. Сам Сталин ему руку жал. «Спасибо тебе, Филимонов, ты хорошо воевал, на тебе орден Суворова», говорил Сталин моему отцу. А вы тут...эх, вы, щенки и сучки, не умеете ценить настоящих людей. Вы еще в очереди будете стоять, чтобы попасть ко мне на прием.

  На лестничную площадку вышла Зоя с чашкой кофе. Она до этого сама выпила целых две чашки и уже не шаталась, как прежде.

  – Лёшенька, возьми, попей, тебе легче станет! Он мало закусывал, что ж вы не смотрели за ним, тоже мне друзья-товарищи. Попей, мой голубочек. Я тебе еще принесу. Ну, Лешенка, голубчик, красавчик ты мой!

  – Иди в жопу...

  – Женя, что ж ты так плохо смотрел за своим другом?

  – Это вы за ним плохо смотрели, – сказал Женя, не глядя на Зою.

  – Ну, не сердись, – сказала она как можно мягче. – Я пошутила. Я хотела посмотреть, как ты будешь себя вести. Если ревнуешь – значит хорошо. Кто ревнует, тот любит, не так ли? А потом ты сам виноват. Отвернулся от меня и ноль внимания, а мне перед родителями стыдно. За любовь надо бороться. А как ты думал? – и она поцеловала Женю в щеку, потом крепко обняла, затем впилась ему в губы: – Ну, поздравляю тебя с Новым годом! И давай жить в любви и дружбе. Пойдем, мама нас ждет – тебя и меня.

  «Когда тебе наносят ножевые раны, а потом предлагают смазать их бальзамом, то мимо воли надо соглашаться, потому что это все-таки лучше, чем когда наносят новые раны и оставляют кровоточить старые. И заживать самим по себе в течение неопределенного времени», подумал Женя и вернулся к столу вместе с Зоей.

  Валентина Ивановна налила полные рюмки и предложила тост за Женю и Зою, но Женя по-прежнему был мрачен, как его будущий тесть, отхлебнул немного водки и стал собираться домой.

  Теперь Зоя все время висела у него на шее, и даже матери не стеснялась. Так быстро все переменилось. Даже девушки стали ехидно улыбаться. Они ушли втроем – Женя, Таня и Борис.

  – Зоя– хамелеон в юбке, – сказала Таня.

  – Бог с ней, – сказал Женя.

  Так как городской транспорт тоже встречал Новый год, им пришлось топать пешком свыше 20 километров.

  – Любовь слепа и нас лишает глаз.

  Не вижу я того, что вижу ясно, – откуда это? – спросила Таня.

  – Это сонет Шекспира, – ответил Женя.

  – А я думала: ты не знаешь...

  – Знаю, а что толку.

  – Мужчина должен быть сильным.

  – Попытаюсь.

  14

  С площади, над которой теперь возвышался каменный идол, Женя помчался в казарму, быстро переоделся, чтобы не опоздать в университет на лекции, которые начинались во второй половине дня. Расстояние до университетского корпуса немногим более двухсот метров, которые он преодолел за считанные минуты.

  На ступеньках третьего этажа во всей своей красе стояла Зоя Сковордкина. Она караулила его.

  – Ну, мой будущий великий поэт, принес ли ты стихи даме своего сердца? Я так жду этого. Даже ночь плохо спала. Лежу в одной ночной рубашке, ворочаюсь, а на ум просятся слова: «белое, нежное тело». Я вскакиваю, бегу в ванную, включаю свет, снимаю ночную рубашку и впервые разглядываю себя. Действительно, у меня тело белое, кожа мягкая, бархатная... И как ты так быстро определил? Я ведь в шубе была, когда мы гуляли. Ты меня голой ни разу не видел. Ты еще не заслужил этого. Ты...если бы увидел меня голенькую, сразу бы целую поэму сочинил. Видимо, у вас, поэтов, дар предвидения. Стоя перед зеркалом, в чем мать родила, я подумала...

  – О чем вы подумали? Скажите, моя мадонна! – весь затрепетал Женя.

  – Ишь, чего захотел! Поразмысли сам, подумай, но мне ничего не говори, хорошо? Так, где стихи? Белое, нежное тело, а дальше как? – допытывалась Зоя.

  – Кажется, я их не взял с собой, не думал, что мы встретимся, – оправдывался Женя.

  – Возвращайся домой и срочно принеси мне, я хочу, понимаешь – хочу, а я всегда добиваюсь того, чего очень сильно хочу, понятно? Ну, мой симпатичный поэт, не ленись, сбегай: одна нога здесь, другая там. Вот тебе на такси.

  Зоя начала рыться в портфеле, но там у нее, видимо порядка не было, и она засмущалась.

  – Да что вы, Бог с вами, мне деньги не нужны. Кроме того, я не так далеко живу отсюда, – сказал Женя.

  – Ну, голубчик, тогда чапай. Я даже на занятия не пойду, буду тебя ждать, как Джульетта своего Ромео.

  Через полчаса, высунув язык, Женя прибежал на третий этаж, чтобы вручить Лизе сверток со стихотворением. Она ждала его на этаже у окна с раскрытой книгой Золя.

  – Молодец, – сказала она. – Если понравятся твои стихи, при следующей встрече я поцелую тебя в щеку.

  Она почти вырвала стихотворение, пробежала строчки, улыбающимися глазами и произнесла:

  – Чао, мой Ромео!

  Она тут же скрылась за дверью аудитории, где сидели ее сокурсницы. Не дожидаясь звонка, сунула стихотворение подруге Гриценко и шепнула: прочти. Та прочитала и произнесла: поздравляю. Как только прозвенел долгожданный звонок, Зоя вышла к доске.

  – Внимание, девочки! Я сейчас прочитаю вам стихотворение молодого поэта, который приходит к нам на лекции. Он мне только что передал. Вот слушайте:

  Губы тянутся к губам...

  Жанна, как тебе нравится первая строфа? Это про мои губы, хотя он меня даже ни разу не целовал. Он как бы издалека на них смотрит. Я думаю, эти стихи гораздо лучше, чем те, которые он посвятил тебе, Жанна. А вы как думаете, девочки? Хоть, я до конца прочту? Тут есть еще много замечательных строчек в мою честь.

  – Нет, не стоит, – нахмурилась Алла Пеклина. – Этот поэт, если можно так выразиться, обыкновенный бабник. Всего лишь неделю тому он был влюблен в Жанну и сочинял ей стихи, а теперь уже тебе, а через некоторое время он посвятит кому-нибудь еще. Я думаю, каждая из нас, знает себе цену, обладает достоинством и не клюнет на дешевые и, главное, фальшивые стишки, рожденные мимолетной страстью.

  – Ну, девочки! о чем вы волнуетесь. Я даю слово, что больше он никому из вас стихи посвящать не будет. Я его зажму так, что он у меня ни дыхнуть, ни пикнуть не посмеет, – заявила Зоя.

  – Я ему верну стихи, которые он мне посвятил, – сказала Жанна, – как только увижу его. Я ему в лицо брошу.

  – Не стоит, – сказала Алла. – Сделай вид, что ничего не было.

  Отношение к Жене, как молодому поэту на курсе стало меняться, и Женя не мог этого не почувствовать. Никто ему не присылал записки, девчонки сухо отвечали на его приветствия, проходи мимо, будто его вовсе не существовало. Зоя добилась того, чего хотела. Теперь она стала его единственной дамой, могла вить с него веревки.

  Имея определенный опыт в закручивании гаек с мужским полом, она и с Женей стала обращаться, как дама с денщиком.

  Отвергнутый всеми, он превращался в ребенка, отвергнутого родителями, а Зоя, если она этого захочет, станет его воспитателем, а точнее повелительницей с вожжой в руках, она сможет выжимать из него соки, как воду из половой тряпки.

  Так все хорошо складывалось еще неделю тому назад, и вдруг стена неприятия легла между ним и теми, которых он просто боготворил, и кому не желал решительно ничего дурного, у кого не требовал взамен ничего, кроме простой беседы, не говоря о свидании, или взаимности.

  «Может, меня раскусили, узнали, где и кем я работаю? видимо Вера Тимофеевна на каком-то курсе обмолвилась, что, мол, простой милиционер, тянется к знаниям, и попросил у нее разрешения посещать лекции. Как бы это узнать, у кого спросить?»

  Теперь, когда приходил на лекции, все девушки, сопели над своими конспектами, старательно конспектировали лекции преподавателей, а глядя на них, и Зоя делала вид, что она вся – абсолютное внимание наукам, и Женя для нее, как и для всех остальных – ноль без палочки.

  Женя, как никогда, ходил подавленный. Он даже похудел, осунулся и подурнел. Ночные дежурства у памятника палачу – все еще земному богу – вышли боком: Женя основательно простудился, и ему требовалась медицинская помощь.

  За памятником, на специально сооруженной стене, облицованной мрамором, висели огромные портреты выдающихся сынов отечества во главе с Никитой Хрущевым.

  Однажды, сюда в три часа ночи подъехала грузовая машина. Из кабины выскочили два молодых человека в гражданской одежде, подошли к портрету маршала Жукова и взялись его демонтировать.

  – Кто такие, откуда? – козырнул часовой.

  Один из них достал удостоверение работника КГБ СССР и сказал:

  – Иди, становись у памятника, и чтоб ни одна сволочь не смела прикоснуться к святыни нашего народа. А то, что мы здесь делаем – государственная тайна, и не смей болтать об этом.

  – Так точно. Только скажите: Маленков, Молотов, Каганович – это тоже ваша работа. Их портреты здесь тоже висели, а теперь их нет.

  – Смирно! На пост номер один марш!

  – Служу советскому союзу! – отчеканил Женя.

  – Вот так-то оно лучше. Много знать будешь – быстро состаришься. Айда, ребята.

  Мотор заревел, машина тронулась с места, портрет маршала Жукова исчез в темноте ночи.

  Сменившись с поста и, придя домой, он почувствовал сильный жар.

  – Срочно иди к врачу, – сказал Иван Яковенко, – а вдруг у тебя воспаление легких.

  – Пожалуй, ты прав. Завтра после обеда я-там.

  Городская поликлиника МВД находилась на Нагорной улице, между биофаком и медицинским институтом. Женя пришел сюда впервые. К его удивлению и радости у окна регистрации лишь небольшая очередь. И никого в милицейской форме.

  – Вы последняя? – спросил он даму.

  – Что значит последняя? я крайняя. У вас с языком трудности.

  – Правильно: последняя, а не крайняя. Слово крайний имеет другое значение. Ну, хорошо, тогда так: вы замыкающая?

  – Вот это другое дело. Нет, молодой человек, за мной девушка, она отошла в дамскую по своим делам, сейчас вернется. А пока она не появится– занимайте очередь.

  – Вы очень добры, спасибо.

  Женя стал, прикладывая холодные ладони к пылающим щекам. Вдруг подошла та самая девушка, вернулась из дамской, и о ужас, это был не кто иной...короче это была Зоя Сковордкина. Она заморгала глазами, отступила на шаг и, сделав гримасу, сказала:

  – Кого я вижу! какой пассаж, о, мама мия. Как ты здесь оказался?

   Пышная, хорошо одетая, сытая, как откормленная молодая кобылка, она стояла и как-то презрительно смотрела на окружающих. Женя уже соображал, как бы смазать пятки салом и ускользнуть. Но она вдруг сделала шаг, приблизилась к нему почти вплотную; ее брови взметнулись, ноздри расширились, и она в упор спросила, как провинившегося мальчишку:

  – А ты что здесь делаешь, как ты сюда попал?

  – Я... а вы как?

  – Мой папа полковник, он начальник ОБХСС области, я здесь наблюдаюсь. Отношение к нашей семье здесь особое. Но что вы здесь делаете, студент университета? Ведь тут недалеко есть студенческая поликлиника. – Она стала рядом с Женей, обдала его духами и жарким дыханием, от которого другой мужчина сразу загорелся бы страстным желанием заключить это пышное тело в свои объятия. – Ах, да на тебе шинель, без погон. А где погоны? Ты что в милиции работаешь? И в каком же чине, звании? Небось, жалкий майоришка, а то лейтенантик, не так ли?

  – Да...вот, – замялся Женя, чувствуя, как воспламеняются его щеки.

  – Что заставило тебя идти в милицию, неужели нет другой работы?

  – М-м-м...

  – Ну конечно, у тебя нет специальности, куда-то надо деваться. А мы на курсе все думали, что ты– студент. Гм, жаль. Очень жаль. Наши девочки, кое-кто, правда, имел на тебя виды. Но теперь? Ха-ха-ха! Ты – милиционер. Может ли быть что-нибудь хуже? О Господи! – и она уже, было, повернулась, чтобы уйти куда-то, но Женя хоть и был страшно растерян, будто его уличили в измене Родине, собрал все свои силы, схватил ее за локоть дрожащей рукой и умоляюще произнес:

  – Зоя, я прошу вас: вы меня здесь не видели, хорошо? Ну, я умоляю вас! Иначе я не смогу появиться у вас на лекциях. Вы же понимаете, что я не смогу показаться на глаза вашим сокурсницам, если они будут знать, кто я и где я работаю. Я вам еще стихи сочиню, а приставать к вам никогда больше не буду.

  – Ну, хорошо, – сказала она великодушно. – А что касается приставания, то...я с милиционерами не вожусь. Ты кто по званию? небось, рядовой.

  – Угу...

  – Ну и дела. Всего ожидала, но только не этого. А на лекции ходи, может, кого-то закадришь, ты ради этого, небось, и посещаешь лекции, но учти: это бесполезно. Как веревочка ни вьется, все равно конец приходит, так и у тебя получится. Уже получилось.

  – Вы глубоко ошибаетесь, – горячо сказал Женя, – никто мне не нужен. На лекции я хожу, потому что я люблю литературу и не перекидываюсь записками на лекциях, как некоторые. На следующий год я сам стану студентом, вот увидишь.

  – Ну да, никто не нужен, так я и поверила. А стишки Жанне, кстати, не такие уж и дурные. Их весь факультет знает. А мне... белое, нежное тело...фи, пошлость. Сугубо милицейский подход к красоте. Я ничуть не хуже Жанны, мог бы что-нибудь и получше написать. Когда я девочкам прочитала, все за животы хватались. А что-нибудь про милицию есть? Принеси почитать, посмеемся.

  – Смеется тот, кто смеется последний, – сказал Женя, приходя в себя, после, почти полного разноса.

  – Ну, ну, а то скомандую: смир-рно! Как моя матушка, когда отец ей в чем-то перечит.

  Она быстро получила талон, зашла в кабинет к врачу, потому что ее вызвали, как дочь большого начальника и вскоре вышла, прошмыгнула мимо, даже не взглянув на Женю.

  Женя был с температурой, ему выдали больничный на пять дней. Неожиданная встреча с Зоей казалась ему крахом, имеющим далеко идущие последствия. Если она расскажет на курсе о встрече с ним, то ему нечего делать больше там. Придется прекратить посещение лекций. Можно, правда, не появляться на третьем курсе, но такая новость быстро передается, и над ним начнут подтрунивать, где бы он ни появился. Особенно ребята. Они так и скажут: легавый, что тебе здесь надо? И будет всеобщий хохот. Ребята начнут корчить рожи, крутить пальцем у виска; возможно, обратятся к декану и потребуют убрать его, запретить посещение лекций; колючку на него при входе нарисуют, а внизу подпишут: старший милиционер Редька!

  Всю неделю Женя не появлялся в университета и только однажды зашел в столовую. Сокурсница Зои Стела Костюковская спросила:

  – Что это вас не видно? Вы решили не посещать больше лекции на нашем курсе? Сейчас как раз хорошие темы по зарубежной литературе, так что вы зря не приходите.

  – Обязательно приду, – обрадовался Женя. – Зоя вам ничего обо мне не говорила?

  – Нет. Но мне кажется, она скучает. А кто вам больше нравится Зоя или Жанна?

  – Я не думал об этом, да и как я могу думать, когда...

  – Зоя, более современная девочка, и если она на кого глаз положит, то своего добьется. Жанна это понимает.

  – Боюсь, что все это ко мне не относится, – произнес Женя.

  – Скромность это хорошее качество, но нам это не всегда нравится, а Лизе тем более. Она девушка вполне современная, учти это. Будьте смелее, и все будет хорошо, вот увидишь, я ее давно знаю, мы подруги.

  – Скажите, как она ко мне относится? – с жаром спросил Женя.

  – Я не могу сказать, об этом вы ее спросите. Зоя...избалованная девушка. В этом плане вам с ней будет нелегко, но если вы сумеете завоевать ее сердце, я вас первая поздравлю. Любовь зла, она на все способна: гордая, непокорная Зоя может превратиться в шелковую паиньку и принести любимому человеку огромное счастье.

  – Вы так красиво говорите, Стела. Если бы Зоя была такой, как вы.

  – У каждой из нас свои плюсы и минусы.

  – Спасибо вам, вы меня можно сказать, обрадовали.

  – Желаю вам успехов на поприще любви.

  Накануне Октябрьских праздников Женя побывал на третьем курсе на лекциях. Зои не было. В перерыве подошла Жанна.

  – Я возвращаю вам ваши стихи, – сказала она, но в достаточно вежливой форме и так, чтоб никто не слышал.

   – Не понравились?

  – Речь не об этом.

  – Тогда в чем проблема, я чем-то обидел вас?

  – Я не могу сказать этого. Просто меня немного покоробило, что вы, после того, как сочинили эти стихи и предали мне, уже через три дня, а, возможно, через неделю, написали стихи другой девушке, Зое Сковородкиной. Вы очень любвеобильны. Мне немного обидно, что вы поставили меня рядом с этой...Зоей. Я не хочу говорить о ней дурно, но я себе цену знаю. Извините.

  – Она, что читала эти стихи вам всем в аудитории?

  – Тут же, через минуту, после того, как вы ей вручили.

  – Жанна, не бывает ошибок, которые нельзя было бы исправить. Но есть одно обстоятельство...

  – Что за обстоятельство?

  – Вы где-то там, высоко, и мне до вас никогда не дотянуться. Дай вам Бог счастья, Жанна, – сказал Женя и сделал прощальный жест пальцами правой руки.

  – Смотри, мальчик, не попадись в зубы кобре, – ответила она и быстро вышла в коридор.

  15

  Говорят, Дзержинский, соратник Ленина, мастер расстрельных дел, спал четыре часа в сутки.

  Он торопился, как можно больше уничтожить врагов, устраивал облавы, брал в заложники по совету Ильича, поэтому у него мало оставалось времени для сна.

  А Женя в последнее время спал по три часа в сутки: он вел войну на любовном фронте. Его милый враг Зоя Сковордкина, несмотря на свою духовную убогость и нравственную неограниченность, душила его своей красотой, материальным изобилием, прирожденной вседозволенностью и хорошо завуалированной бесцеремонностью, окутанной тонкой пленкой нежности. С ней он стал терять знакомства, связи, душевное равновесие и даже веру в будущее. Она привязала его к себе невидимыми колдовскими нитями, заманила в свои сети, из которых он не в силах был выбраться.

  – Уходи из милиции, – потребовала она однажды. – Ну что там хорошего? Мой папочка полковник и то недоволен. Раньше он работал в НКВД, был в звании подполковника и не мог нарадоваться, а теперь что? Милицию никто не уважает. А ты рядовой...легавый. Я не могу представить тебя в милицейской форме рядом со мной. Ты – поэт. Ты не ценишь себя. Папочка говорит: мне не нужен милиционер в доме. Поступай на вечернее отделение в университет и...прихвати какой-нибудь министерский портфель. А если никакого портфеля ты не добьешься, тогда...прости, прощай любимый оболтус.

  – Это невозможно: сейчас средина учебного года. Набор в августе, а зачисление с первого сентября. А что касается портфеля, то нельзя совместить поэзию с министерским портфелем, моя дорогая козочка, моя пышечка, моя хрюшка.

  – Почему невозможно? Стоит только захотеть, всего можно добиться, – сказала она, сделав умное личико.– Мой папа всего добился, и ты добивайся, если конечно любишь меня. А что касается хрюшечки, то я тебе никакая не хрюшечка, я дочь полковника. А ты хряк, добивайся портфеля.

  – Как?

  – Очень просто: увольняйся и поступай на вечернее отделение.

  – Кто сейчас примет меня? А потом на вечернем отделении учатся те, кто работает, а я безработный, пойду поступать на вечернее отделение. А, потом, как я буду жить? Кто меня станет кормить? Ты лучше скажи, где булка растет?

  – На дереве, где же еще, – ответила она очень серьезно. Этот ответ очень удивил Женю. Он подумал бы о ней гораздо хуже, если бы этот ответ не вышел из милых уст. «Да, – подумал он, – она создана не для реальной жизни, а для бесконечного наслаждения. Если папочка всегда будет так любить свою дочь, он сделает все, чтобы она была счастлива, за кого бы она ни вышла замуж».

  – Умница. Другого ответа я и не ожидал. Только увольняться я не собираюсь. Идти мне некуда.

  – Ну, как-нибудь! Ну, голубчик, постарайся, ради нашей любви. Ну, ради своей дорогой, ненаглядной Зои, она так просит тебя! А что касается портфеля и поэзы, то...бросай эту поэзу к чертовой матери. Любой, даже самый захудалый портфель дороже поэзы. Вот твои строки: белое, нежное тело, ну к чему это? Что толку от этого тела, если ты не можешь снять номер в гостинице, чтоб насладиться этим телом. Вот Костя из горного института, он все может, только он как мужик, негоден, у него эта штука, которая так нравится любой бабе, не работает. Вот в этом и вся трагедь.

  – Знаешь, у меня тоже нет позывов, я один раз в сутки кушаю, сплю три часа и иногда чувствую себя семидесятилетним стариком. Потерпи немного, до лета, до осени, годик, два.

  – Не хочу: долго. Я так не привыкла. Я хочу сейчас. Я тебя хочу, ты мне во сне снишься, ползаешь по мне, любишь меня, проникая в меня глубоко-глубоко, я просыпаюсь и вся горю. А во сне теряю сознание. Ты понимаешь? Я все хочу, чтоб ты номер в гостинице снял, я осталась бы с тобой на всю ночь, я согласна, только возьми бутылку вина. Я жертвую собой ради нашей любви. Я дочь полковника, а ты жалкий мильтон и, тем не менее, я иду на это ради нашей любви. Для любви нет преград. Давай начнем настоящую любовь, что ты все суешь мне свою философию? Ты сунь мне эту штуку, как она называется, уж позабыла. Это так скучно. Хоть раз бы в ресторан пригласил, или билеты в театр взял, а то все по подъездам таскаешь меня, – перила вытирать на лестничной клетке чужих домов. Рассказать, кому – смеяться будут. Ну, разве я не права, ну солнышко, скажи, права я или нет? Я уже уши отморозила с тобой, сапоги истоптала по улицам, да по паркам. Ты видишь, я на все иду. Другая бы давно от тебя отвернулась, а я нет, я хорошая, правда? Я красивая, – ну скажи, чего молчишь?

  – Ты красивая и ты говоришь правду, жестокую правду, а правда глаза колет. В данном случае мне душу раздирает. Тебе нужен другой кавалер, обеспеченный, а я гол как сокол. Я неоднократно тебе говорил об этом.

  – Что делать? Я знаю: у тебя блестящее будущее, поэтому-то я тебя и люблю.

  – Я не хочу, чтоб меня любили за блестящее будущее. Это фантазия. Разве ты не можешь любить меня такого, каким я сейчас есть?

  – Такого, как ты сейчас никто любить не станет. У тебя даже на гостиницу денег нет, о чем можно говорить с тобой после всего этого? А у меня там – огонь. Потуши этот огонь, но в гостинице, в мягкой кровати, да так, чтоб эта кровать не выдержала, чтоб разломалась, и чтоб мы очутились на полу, ну пожалуйста, я прошу, я тебе все разрешу. Сломай кровать хоть раз в жизни.

  – Костя ломал?

  – Костя? да у него не стоит. У тебя, должно быть, тоже.

  – Распутная кобылка, уймись.

  – Тогда прощай!

  Она расширила ноздри, насупила брови, сузила глаза и сказала:

  – Видали мы таких.

  – Слава тебе Господи, – сказал себе Женя, когда Зоя ушла. – Это должен быть конец. Я обязательно возьму себя в руки, я ведь сильный человек. Откуда у нее эта сила, эта власть надо мной?

  Он вернулся в этот раз к десяти вечера, разделся и лег на кровать в маленьком обкомовском общежитии. Здесь было очень тихо и спокойно. Если кто приходил позже, когда все уже спали, свет не включал, тихонько раздевался, как мышка забирался под одеяло и засыпал. Это был не вертеп, как в оперативном дивизионе. Здесь можно было вволю читать и заниматься сочинительством сколько душе угодно.

  Женя спал, как убитый и даже не чувствовал, как клопы высасывают кровь из его тела.

  Это обнаружилось утром, когда он увидел простынь в крови.

   В первой половине дня он решил отправиться в читальный зал городской библиотеки. А во второй планировал пойти на лекцию профессора Иванова.

  Он только расположился за столом в читальном зале, как вдруг, явилась Зоя, словно из-под земли вынырнула, достала клочок бумаги, написала карандашом и передала Жене. « Солнышко, ты меня еще любишь?»

  Женя посмотрел на нее и улыбнулся глазами.

  – Тогда пошли, – сказала она.

  Женя покорился как маленькое дитя своей матери, сдал книги, и они спустились вниз.

  – У тебя же экзамены на носу, почему ты к ним не готовишься, как ты собираешься сдавать? – спросил Женя.

  – Гм, смешной ты, а шпоры для чего? – удивилась она.

  – Что такое шпоры?

  – Шпаргалки, разве ты не знаешь? Ну, конечно, ты никогда студентом не был. Ты знаешь, я есть хочу, проголодалась что-то. Позавтракала утром, а потом ничего не ела, аппетита не было, а теперь вдруг захотела. У тебя есть деньги? Пойдем куда-нибудь, перекусим. Я хочу приучить тебя к небольшим расходам. Знаешь, любая девушка дорого обходится кавалеру. А такая как я и вовсе.

  – Пойдем, – сдался Женя, – у меня целых пятьдесят рублей.

  – Фи, это мелочь. Нищий ты, я тебе должна сказать. На твои 50 рублей только в студенческую столовую можно пойти щи по хлебать, да компот выпить. Так и быть, поедем в поселок Фрунзе. Если никого нет дома, – зайдем, перекусим.

  До поселка тащились на трамвае номер 8 целых два часа. Зоя побежала домой, отсутствовала минут сорок, затем вернулась.

  – Мама дома, она меня накормила и отпустила к подруге готовиться к экзаменам.

  – Не стыдно тебе врать матери?

  – Все из-за тебя, милый мой. Ах, совсем забыла, у моей подруги день рождения. Отдай мне эти 50 рублей, я куплю ей подарок. Ну, не будь таким жадным: я тебя поцелую. Давай, сядем на восьмерку и – в центр! Алла живет на улице Дзержинская.

  – Опять тащиться через весь город?

  – Ну и что? Поехали.

  Через два часа были у Аллы, но Аллы не оказалось дома. Оставили ей подарок, и ушли в парк Шевченко.

  – Ты ведешь дневник? – спросила она.

  – Иногда.

  – Дай почитать.

  – Ты много хочешь.

  – Не много, только дневник. Я хочу знать, что ты обо мне пишешь.

  – Много будешь знать, – быстро состаришься.

  – Ты любишь меня?

  – Да.

  – Тогда отдай дневник.

  – Не дам.

  – Тогда прощай.

  – Пока.

  Зоя побежала к выходу, но вскоре вернулась.

  – Я знаю: ты любишь меня, и свой дневник ты мне принесешь.

  – К сожалению, да.

  – Проводи меня домой.

  Это было третье путешествие к дому молодой барыни.

  – Подожди меня здесь.

  – Жду. Только недолго: мне ехать далеко.

  Минут через 20 она вышла с книгой в руках. Это был Байрон.

  – Законспектируй мне поэму «Корсар».

  – Попытаюсь.

  – А теперь можешь идти.

  В первом часу ночи Женя сел в трамвай и стал листать книгу. В книге было письмо, адресованное в Ашхабад подруге Алле. Так как конверт был не заклеен и на конверте не полностью был написан адрес, Женя вытащил письмо и начал читать.

  "Дорогая Алла!

  Пишу тебе в далекий Ашхабад и думаю, как сейчас там у вас тепло. Как твои кавалеры, что нового? У нас на факультете одно бабье. Так что выбрать себе кавалера по душе и сердцу, практически невозможно. Но, тем не менее, я ни разу не была одинока. Были всякие временные, но я не хотела изменять Косте из горного института, хоть Костя порядочный баламут и безнадежный пьяница. Все мне пытается внушить, что болен, и поэтому женилка плохо работает. Наглость какая, представляешь? Женилка у него действительно не ахти, так себе: сосиска вареная, я неоднократно убеждалась в этом. Но недолго мне пришлось грустить.

  У нас на факультете появился парень – худой, стройный, высокий, черноглазый, с густыми черными волосами. Все девушки балдели от него, особенно наши красавицы Алла Пеклина, Жанна Оводовская и Света Костюковская. Жанна чуть не приобщила его к себе, но он подошел ко мне, и мы познакомились. На следующий день он принес мне стихи, посвященные мне, я прочитала девочкам, они все стали меня поздравлять и начали завидовать. Он запросто сочиняет: стихи, поэмы, романы и даже пьесы. Член союза писателей СССР. У него блестящее будущее. Как он меня любит! Я не знаю, люблю ли я его, но я уже довела его до ручки: он выполняет любой мой каприз. Даже дневник свой отдал. А там...в каждом предложении – я. Все умоляет выйти за него замуж. Аллочка, я, право, не знаю, выходить мне за него или нет? Как бы ты поступила на моем месте? К тому же, Костя с негодной женилкой, молчит: исчез, как в воду канул. А Женя всегда рядом. Жить без меня не может. Каждый вечер тащит то в ресторан, то в театр, то в кафе. Я уже ему сказала, чтоб снял номер в гостинице. Хочу его женилку проверить. Если она то, что надо, наверное, дам согласие на брак с ним. Ты не знаешь, сколько раз мужчина, настоящий мужчина, может за ночь? Я хотела бы всю ночь. Не думай, что я такая ненасытная, это по молодости, потом все пройдет, а сейчас, ух – места себе не нахожу. А когда он меня целует, мне кажется: упаду в обморок. Костя, бывало, один разок и – отворачивается, сон его одолевает. Что это за мужчина? А ты как, у тебя есть кто-нибудь с хорошей женилкой, или ты так ходишь, на сухую, бедная моя Аллочка? После того, как проведу с ним ночь в гостиничном номере, я тебе напишу и подробно расскажу, как все было. Пока. Целую – Зоя".