Текст книги "Тайна Золотой долины"

Автор книги: Василий Клёпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Василий Степанович Клёпов
ТАЙНА ЗОЛОТОЙ ДОЛИНЫ

Жители Острогорска до сих пор рассказывают об одной истории, которая наделала в своё время много шума. Я имею в виду, конечно, «золотой поход» Васи Молокоедова.

Ещё по горячим следам я пытался написать о нём повесть. Но пылкая фантазия острогорских ребят уже наплела вокруг этого похода таких узоров, что невозможно было отличить правду от вымысла. И вот тогда-то у меня дома неожиданно появился сам герой повести Вася Молокоедов. Он принёс мне почитать три довольно объёмистые тетради.

Записки подкупили меня и своей непосредственностью, и занимательной историей, в которую неожиданно попали ребята. Я подумал, что неплохо бы их опубликовать, но Васи уже не было в городе, а без его согласия я не решился на это.

Только в нынешнем году я узнал адрес Молокоедова. Он окончил недавно горный институт, куда поступил по совету академика Тулякова, и работает сейчас в Ростове. Я списался с ним, и он ответил мне телеграммой:

«Против публикации не возражаю. Можете сохранить даже наши подлинные имена. Пусть все знают, какими несмышлёнышами мы были в детстве».

В записках В. Молокоедова я почти ничего не изменил, только разбил их на главы и дал к ним заголовки чисто в его вкусе.

Так появилась эта книга.

С вопросами, если они возникнут у читателя, прошу адресоваться непосредственно к Васе. Его адрес: г. Ростов-на-Дону, Тельмана, 23, кв. 4.

В. Клёпов.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Душа просит романтики. Эврика! Клятва Фёдора Большое Ухо.

Началось всё просто: нам надоела бесполезная тыловая жизнь.

Ну, что в самом деле? На фронтах идут ужасные бои, а мы сидим и задачки про бассейны решаем. «Сколько из одного бассейна вылилось, да сколько в другой влилось» – вот и переливаем из пустого в порожнее. Разве это жизнь?

Когда в городе ввели затемнение, мы даже обрадовались: теперь, думаем, и мы будем, как ленинградцы, на крышах дежурить и фашистские зажигалки гасить. А затемнение взяли и отменили.

Это жизнь, да?

Мы с Димкой Кожедубовым хотели пионерский истребительный батальон организовать, – уже и запись добровольцев провели, и командиров назначили, – а пионервожатая не разрешила. Девочки стали проситься сёстрами в госпиталь, и им Аннушка не дала согласия. Сидите, говорит, и учитесь: ваше дело такое.

А тут ещё директор школы Николай Петрович собрал всех двоечников и начал опять распинаться насчёт нашего долга. Часа полтора мучил. Вы, говорит, должны осознать ответственность потому, что идёт война, Красная Армия сражается с врагом, и вы, двоечники, должны помочь ей хорошими отметками.

А, по-моему, всё это – ерунда! Димка Кожедубов тоже сказал, что Николай Петрович просто заливает. Подумаешь, долг – учиться на четвёрки и пятёрки! Душа просит романтики, а он – четвёрки и пятёрки! Что ей, Красной Армии, легче станет от того, что я или Димка, или Лёвка получим пятёрки?

Нет, уж если помогать Красной Армии, так помогать по-настоящему.

Мы – Димка, Лёвка и я – как вышли из учительской, так сразу и решили: хватит отметочками помогать, надо идти в военкомат и проситься добровольцами на фронт. Все сражаются, а мы что? Хуже других? Или нам меньше надо?

Пришли в тот же день к военкому и объясняем – «Так и так, товарищ майор, просим отправить нас на фронт, в действующую армию». Он над нами смеяться стал: «Нос, говорит, не дорос».

А я ему сказал:

– Напрасно смеётесь, товарищ майор! Вы знаете, что капитан Сорви-голова один против батальона врагов сражался и всех уложил на месте? А ему было тоже четырнадцать лет.

Майор посмотрел на меня и спрашивает:

– Какой такой Сорви-голова? Может быть, Пробейголова? Пробейголова у нас, – действительно, был Так он же опять не капитан, а младший лейтенант… А Сорви-голову не знаю…

– Ну, понятно, – говорю, – где же вам знать! Вы же, наверно, даже про Луи Буссенара не слышали. А я все книжки его прочёл.

Майор топнул на нас ногой и закричал:

– Марш отсюда, сорви-головы! Марш в школу, пока я родителям не сообщил о вашей несознательности.

Это мы-то не сознательные! А он сознательный! И вот таких майоров держат у нас на ответственных должностях.

Мы вышли из военкомата и стали думать, как же быть.

– Сядем в воинский эшелон и уедем, – сказал Димка. – Что он нам, указ, что ли, этот майор?

А Лёвка говорит:

– Всё равно поймают.

– Кто?

– Да вот такой же майор и поймает. Да ещё несознательным обзовёт, да ещё и ногой топнет, а то и по шеям надаёт.

– Не надаёт! – не отступает от своего Димка. – Теперь за это – строго!

– Что ты мне говоришь? «Строго!» – зашумел Лёвка и даже глаза выпучил. Он хоть и маленький ростом, а когда заспорит, обязательно начинает шуметь и глаза выпучивать. – Мишка Петушков ездил на фронт? Ездил. Почти до передовой доехал. А там его, милячка, – цоп! Из-под лавочки за ножки вытащили и сдали коменданту. Такой же, наверно, майор был, как этот. Он и отправил Мишку обратно. А дома Мишке сначала мать штаны спустила, да ещё дядя пришёл – и таких лещей надавал!.. Мишка теперь на одни пятёрки учится. По рисованию и то пятёрка. Вот как нынче на фронт-то ездить!

Спорили-спорили – ни до чего не доспорились. Они всегда так: как сойдутся, так и заспорят. Димка – своё, Лёвка – своё: ни за что друг другу не уступят!

– Ну, что ж, – говорю, – давайте будем хоть металл собирать. Всё-таки – это помощь, а не четвёрки да пятёрки.

На следующий день в школу мы не пошли, а стали искать железный лом и носить его к Димке во двор. Потом опять не пошли, и ещё раз не пошли. Железа этого мы столько натаскали, что у Кожедубовых даже калитка перестала открываться, и в неё надо было пролезать боком.

– Мы, пожалуй, уже на целый танк набрали, – сказал Димка.

– Лучше на самолёт, – предложил Лёвка.

– Эх ты! Из чего самолёты делаются, не знаешь! Они же из алюминия делаются.

– Тогда давайте алюминий собирать. У нас дома есть две алюминиевые ложки, да у соседки на кухне кастрюля стоит.

– А у нас, – говорит Димка, – тоже ложки есть, да ещё миска, да другая миска, поменьше.

– А у нас, кружка есть и тоже миска.

Пособирали мы всё это – совсем немного получилось, даже на одно крыло и то мало.

Тут матери наши хватились, а посуды нет. И начали они с нас кожу тянуть, пока мы не принесли их добро, все эти ложки и миски, обратно.

Это что, сознательность?

Но и это ещё ничего. Мы бы этого алюминия, может, на целую эскадрилью натаскали, да пришла пионервожатая и отчитала маму за то, что я целую неделю на уроках не был.

– Вы понимаете, – говорит, – какая это четверть? Это самая решающая четверть. Экзамены на носу, а у вашего сына (это у меня – В. М.[1]1
  В. М. – это значит Василий Молокоедов, то есть я, или, как говорят писатели, автор этих строк. Так что вы не удивляйтесь, если и дальше вам будет встречаться «В. М.». Это я примечания делаю. Чтобы на другого не подумали, вот я и ставлю В. М.


[Закрыть]) только по русскому языку пятёрка, а по остальным предметам – сплошные двойки.

И пошла, и пошла!.. Забыла, наверно, как сама же решающей назвала третью четверть. А теперь у неё уже четвёртая решающей стала. Так бы сразу и сказала! Мы бы тогда знали, что в третьей четверти уроки пропускать можно, а в четвёртой надо нажать. Сама же наговорила, и сама же во всём обвинила нас.

После этого всем нам дома была проборка, и мама взяла с меня честное пионерское, что я завтра же пойду в школу и начну хорошо учиться. Я не хотел слова давать, потому что знал – всё равно уж теперь двоек не исправишь. Но она пригрозила написать обо всём папе на фронт, и пришлось слово дать.

Утром мама ушла на работу, а я стал собираться в школу, но тут заявились Димка с Лёвкой.

– Идёшь, значит, выполнять долг, товарищ Молокоедов? – ехидно спросил Димка.

Я очень не люблю, когда меня по фамилии называют. Потому что, какая же это фамилия – Молокоедов! Можно подумать, что я молоком только и питаюсь, а я из-за этой фамилии даже смотреть на него не могу. Вот почему после этих Димкиных слов я рассердился на него и даже хотел дать ему в морду.[2]2
  У писателей не принято говорить «в морду». Они пишут «в лицо». И наш литератор Павел Матвеевич считает, правильнее будет писать «в лицо». Но мне кажется, что по отношению к Димке «в морду» лучше получается. – В. М.


[Закрыть]

– Пойду в школу, а ты что, запретишь?

– Ну, иди, иди, – сказал опять с ехидцей Димка. – Да, смотри, на пятёрки отвечай, может, Красной Армии от этого всё-таки полегче станет…

Вот тип! А мама ещё называет его ангелочком. Но я думаю, что это она делает по старой привычке: в детстве Димка был красивый, пухленький, с вьющимися светлыми волосами и голубыми глазами – настоящий ангелочек. Но теперь от ангельского вида у него остались только вьющиеся пепельные волосы. Ангелочек вытянулся, как жердь, шея длинная, лицо, точно мухи усидели, – всё в веснушках, а глаза из голубых стали серые. О характере я уже не говорю: это черт, а не ангел – ему бы только поиздеваться!

– Пойдём, Гомзин! – сказал он Лёвке. – Молокоедов только на словах силён. Ему лишь бы за мамкину юбку держаться да молочко потягивать из соски.

Лёвка ничего не ответил, наклонился и молчит. Димка рассердился, хлопнул дверью – и ушёл. Тогда Лёвка голову поднял, уши большие, как у телка, оттопырил и уставился на меня. А у самого в глазах слёзы.

– Не ходи, Вася, в школу, ладно?

– Это ещё почему?

– Если пойдёшь, меня мамка надерёт. Она вон какая сердитая стала. Как включит утром радио, услышит, что опять наши город сдали, так сама не своя становится – лучше под руку не попадайся.

– Ну, а если я не пойду, тебе легче будет?

– Она увидит, что ты тоже дома, и не так драть будет. Она тебя уважает – всё мне тобой в нос тычет.

Я предложил Лёвке тоже пойти в школу, но он только помотал головой, насупился и снова упёрся взглядом в пол.

– Ты что, Лёвка?

Заглянул ему в лицо, а оно уже мокрое от слёз. Оказалось, Лёвка боится идти в школу. «Опять, говорит, наставят двоек, потому что, пока мы собирали лом на танки и самолёты, в классе программу уже закончили и занялись повторением. А мы знаем, что это за повторение. Это значит – всё время спрашивают и всё время ставят отметки».

Но я всё же решил не нарушать своего слова и отправился в школу один.

От нас до школы всего четыре квартала, но я шёл очень долго. Сначала побыл немного около госпиталя. Против него стояли три санитарные машины, и из них медицинские сёстры выносили раненых красноармейцев. Я помог уложить на носилки несколько раненых, узнал, что их привезли с Волховского фронта, спросил насчёт папы, который сражается на этом же фронте. Но о папе никто ничего сказать не мог.

Около четвёртой школы я тоже немного задержался, потому что увидел во дворе много грузовиков. С них снимали столы, стулья, шкафы, связки бумаг. Все суетились и бегали, но мне всё-таки удалось узнать, что это из Ленинграда эвакуировалось в наш город ещё одно важное учреждение.

«Так наш Острогорск скоро совсем Ленинградом станет», – подумал я и пошёл дальше.

Но тут дорогу мне преградил длинный железнодорожный состав с платформами, укрытыми брезентом. Железнодорожники соблюдали военную тайну. Но я всё равно знал, что это везут танки с завода «Смычка».

Потом я пропустил мимо себя колонну красноармейцев. Они шли все в новых полушубках и, поравнявшись со мной, грянули:

 
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна.
Идёт война народная,
Священная война.
 

У меня так и побежали мурашки по коже. «Вот, – думаю, – нашли мы время учиться! Такая идёт война, а мы сидим и повторением занимаемся».

На первый урок я опоздал, и хорошо сделал, так как преподаватели в этот день словно сговорились меня спрашивать.

– А, Молокоедов пришёл! – усмехнулась учительница ботаники, как только увидела меня за партой. – Где же ты изволил гулять, голубчик?

И начала гонять меня по всей программе:

– Скажи, что такое копытень? А сколько лепестков в цветке у яблони? А какие бывают тенелюбивые растения?

«Да пропади ты, – думаю, – со своими копытенями и тенелюбивыми! Разве в этом сейчас дело!»

На трёх уроках мне поставили четыре двойки, а потом Николай Петрович стыдил меня на линейке да вдобавок вызвали на совет дружины.

Я, как только вернулся с уроков домой, так и сказал Лёвке:

– Ладно, Лёвка! Иди пока к себе в комнату или займись чем-нибудь на кухне: Чапай думать будет. Если что-нибудь придумаю, позову.

Взял с горя свою любимую книжку «Сын волка» Джека Лондона, лёг на кровать и стал в двадцатый раз читать известные наизусть рассказы про золотоискателей. Тут меня и подбросило, как на пружине. Я вскочил с места, дверь в коридор открыл и закричал:

– Эврика,[3]3
  Эврику проходят в седьмом классе, когда изучают по физике закон Архимеда. Я про эврику узнал случайно, когда просматривал у Димкиного брата учебник. Там, не помню на какой странице, грек Архимед выскочил голый из ванны и заорал: «Эврика!» Открыл, значит, придумал. А что он открыл, – я так и не понял. Так вот, я закричал так потому, что тоже кое-что придумал. – В. М.


[Закрыть] Лёвка! На носках – ко мне!

Лёвка – за дверью, что ли, стоял – сразу вырос передо мной, как лист Перед травой.

Набрал я горсть земли из цветочного горшка и приказываю:

– Ешь землю!

– Сам ешь! Что я дурак, что ли, землю есть?

– Не рассуждай, Лёвка! Сейчас ты мне начнёшь клятву давать. Я буду говорить, а ты за мной повторяй и каждое слово заедай землёй.

– Тогда ладно, – согласился Лёвка.

– Говори: «Я, Лёвка Гомзин, известный также под кличкой Фёдор Большое Ухо, торжественно клянусь…» Теперь заешь землёй! «…клянусь, что всё, что сейчас услышу, буду хранить, как самую страшную священную тайну…» Ешь землю… «И если паче чаяния…» Ешь! «И если паче чаяния…»

– Я уже ел на этом слове! – закричал Лёвка.

– Ешь! Этого клятва требует… «И если паче чаяния попаду в руки врага и меня будут пытать и издеваться надо мной, отрезать голову или вырывать язык, – ничто не заставит меня выдать сей тайны, ибо она принадлежит не мне, а также товарищам моим». Теперь, Лёвка, ешь!

– Я уже всё съел…

– Возьми ещё, только из другого горшка, чтобы мама не заметила. А теперь опять повторяй за мной: «И ещё я, Лёвка Гомзин, он же Фёдор Большое Ухо, клянусь во всём слушаться беспрекословно своего старшего начальника Василия Молокоедова».

После клятвы Лёвка облизал с ладони грязь и сразу стал ко мне приставать, чтобы я открыл ему свою тайну.

– Сначала Димку позови!

– Ну вот ещё! Я зря, что ли, землю ел? Димка ещё нисколечко не съел, а я уже две горсти…

– Не рассуждай! – взял я его за ухо, так как имел теперь право делать с Лёвкой, что угодно. – Беги за Димкой.

Вот тогда-то я и рассказал им свою тайну, сказал, что хватит собирать алюминиевые ложки, получать за это несправедливые выволочки. Лучше мы поедем добывать золото, а на золото будем покупать танки.

У них сразу засверкали глаза. Димка спросил; «Куда поедем?» А Лёвка даже и спрашивать не стал – ударил шапкой об пол и заорал: «Поехали!»

Мы-то с Димкой понимали, а он, глупый, не понимал, что это не такое пустое дело, чтобы – раз! раз! – и поехал. К этому надо подготовиться: ведь добывать золото, это не то, что есть землю из цветочного горшка.

Но тут пришла с работы моя мама и разогнала всех по домам. Я долго не спал, а когда, наконец, заснул, то видел во сне пустыню Великого Безмолвия,[4]4
  Удивляюсь, почему нет этой пустыни на карте! Она находится на Аляске, и её очень хорошо описал Джек Лондон. Кроме безмолвия и снега, там очень много золота. – В. М.


[Закрыть] лай ездовых собак и большие золотые самородки.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Я уточняю маршрут. Человек без переносицы. Снаряжение экспедиции. По сигналу: «крик сойки». Собачий бунт.

Утром, уходя на работу, мама поцеловала меня и попросила быть умным. Это она намекала на то, чтобы я приносил ей только хорошие отметки, не висел на трамваях и не цеплялся за машины. И как же немного надо от такого мальчишки, как я, чтобы все признали его умником!

Я подумал: «Когда-нибудь, может, и мама поймёт, что я умнее, чем она считает», – и стал готовиться к экспедиции.

Прежде всего, нужно было решить, куда вести ребят. Когда-то очень много золота добывали прямо у нас за городом. В лесу и до сих пор везде желтеют шурфы и отвалы, но золота там никто больше не ищет. А километров за восемьдесят от нас есть Золотая долина, и дядя Паша (он геолог, эвакуировался из Ленинграда, а живёт у нас за стенкой в порядке уплотнения. – В. М.) рассказывал, что эта долина разворочена старателями до того, что по ней теперь нельзя ни пройти, ни проехать.

Лучше всего нам отправиться туда. Не может быть, чтобы старатели всё до дна из Золотой долины вычерпали: хоть немного золота, да осталось, а может быть, и самородок где завалялся. А ведь если найти самородок, то, наверно, сразу целый танк купить можно. А если два самородка – два танка. А если три?

Вот – здорово будет! Придём мы к нашему директору, бухнем на стол самородки и скажем:

– Смотря, как понимать долг! Одни задачки про путешественников решают да пятёрочки за них получают, а другие (это мы, – Димка, Лёвка и я – В. М.) настоящие путешествия делают, золото ищут и танки для Красной Армии покупают. – Хотел бы я посмотреть, что запоёт после этого Николай Петрович!

Я взял карту Советского Союза из географии Баркова и Половинкина и пошёл к дяде Паше. Но он был не один. В комнате сидел ещё этот тип в чёрных роговых очках, который вечно торчит у дяди Паши и разговаривает про геологию.

– Дядя Паша, – попросил я, – покажите мне по карте, где находится Золотая долина?

– Эх ты, географ! – засмеялся дядя Паша. – Разве на такой карте её найдёшь? Тут даже наш город не обозначен.

Карта, конечно, была неважная. Я и сам замечал, что на ней всё больше Рязани да Казани, Вязьмы да Клязьмы, а вот Холмогоров и то нет. А ведь в Холмогорах Ломоносов родился.[5]5
  А сейчас там живёт моя бабушка. – В. М.


[Закрыть]

Дядя Паша достал из шкафа большую-большую карту и расстелил её на столе. Я даже глазам не поверил: наш город на этой карте – в самом центре, как столица нашей Родины Москва. Даже улицы и то заметны, и большущими красными буквами написано: Острогорск.

– А Золотая долина вот где, – начал показывать дядя Паша. – Видишь эту речку? Это Зверюга. Ты не гляди, что она маленькая. Это только на карте она такая. Зелёная полоска вдоль Зверюги и есть Золотая долина.

Я внимательно посмотрел на карту и сразу наметил маршрут: так делали все золотоискатели, прежде чем отправляться в путь.

– Дядя Паша! – всё-таки спросил я, чтобы окончательно уточнить маршрут. – Значит, чтобы попасть в Золотую долину, надо идти от нас на север?

– На север.

– Так прямо на север идти и идти?

– Так и идти. А ты не в Золотую ли долину собрался?

– Нет! Это мы с Димкой поспорили. Он уверяет, что Золотая долина от нас – на юг, а я говорю – на север. Выходит, он мне проспорил пять пёрышек.

Этот, который в очках, сначала почему-то ёрзал на стуле и впивался в меня глазами, как шпион какой-нибудь, а тут даже рассмеялся:

– Нет, Паша, это – не Пржевальский! И чему только их в школе учат?

За Пржевальского я обиделся.

– Нас-то хорошо учат. А вот чему вас учили, – это ещё надо посмотреть.

Не нравится мне этот тип, вот я его и обрезал. Чтобы вы знали, какой это человек, я вам его сейчас опишу. Представьте себе толстую чурку с глазами.

Лоб у неё маленький и сразу, без всякой переносицы, переходит в здоровенный массивный нос, похожий на молоток без ручки. А под молотком начинаются губы, и вся эта чурка моментально сходит на нет и начинается шея. Получается лицо без переносицы и без подбородка. Вот такое.

Это и есть голова Белотелова. И чего дядя Паша с ним связался? Ну пусть этот очкастый тоже ленинградец. Ленинградцы разные бывают. И Ленин жил в Ленинграде, и Троцкий жил, но Ленин – вождь, а Троцкий – шкура. Может, и этот товарищ[6]6
  Подчёркнуто автором, то есть мной. А подчёркнуто потому, что Белотелова товарищем, по-моему, называть нельзя, и насчёт товарища я пищу с иронией, то есть с ехидцей. – В. М.


[Закрыть] Белотелов тоже недалеко от Троцкого ушёл?

Ну и пусть Белотелов думает, что нам далеко до Пржевальского. Мы всё равно стали готовиться к экспедиции.

Прежде всего, нам нужны были собаки. Все золотоискатели, о которых писал Джек Лондон, ездили только на собачьих упряжках. Это дело мы поручили Лёвке: по собачьей части сильнее его никого не было.

Два дня Лёвка ходил весь изорванный и истерзанный собаками и, наконец, повёл нас в недостроенный дом в нашем дворе. Там в подвале у Лёвки уже было столько разных псов, что их хватило бы на десять упряжек: дворняжки, лайки, сеттеры, пинчеры, таксы, овчарки и даже китайский мопс.

– Ты жалкий чечако![7]7
  Чечаками настоящие золотоискатели на Клондайке презрительно называют неопытных новичков, вроде нашего Лёвки Гомзина. – В. М.


[Закрыть] – воскликнул Димка, – он тоже почитывал Джека Лондона. – Видел ли ты золотоискателя, который ездит на мопсах?

Я тут же приказал Лёвке всю благородную шваль выпустить, а для дворняжек и овчарок приготовить упряжку. Потом мы вернулись с Димкой домой и составили список необходимого снаряжения.

СПИСОК СНАРЯЖЕНИЯ ЭКСПЕДИЦИИ В. МОЛОКОЕДОВА, Д. КОЖЕДУБОВА И Л. ГОМЗИНА В ЗОЛОТУЮ ДОЛИНУ

Инструменты и инвентарь

Мешочки для хранения золота[8]8
  Это первейшая вещь, без которой не обходится ни один золотоискатель на Клондайке. Мешочек носят всегда за поясом, потому что за всё расплачиваются почему-то золотым песком. Мешочки бывают кожаные, но мы кожи не нашли и пошили их из моих старых штанов и маминой юбки. – В. М.


[Закрыть]…………… 12 штук

Весы аптекарские для развешивания золотого песка…………… 1 штука

Лоток для промывки золотоносного песка…………… 1 штука

Сковорода[9]9
  Тут у нас с Димкой вышел спор. Джек Лондон пишет, что песок промывают в лотке, а Брет-Гарт – в сковороде. Димка стоял за лоток, а я – за сковороду. По-моему, сковородка удобнее, в ней можно и промыть песок и жарить пищу. При том ещё после этого её не надо мыть, песком всё ототрётся. Чтобы не спорить, решили взять и то и другое. Практика покажет. – В. М.


[Закрыть]…………… 1 штука

Лопата обыкновенная или заступ…………… 1 штука

Чашка чайная для размеривания муки[10]10
  Чашка совершенно необходима. Сколько я ни читал, все золотоискатели на привале только и делают, что размеривают муку чашками. – В. М.


[Закрыть]…………… 1 штука

Рама для хижины[11]11
  Это, чтобы не возиться долго с окнами. Теперь строители и то не делают рам, а привозят готовенькие. – В. М.


[Закрыть]…………… 1 штука

Промасленная бумага, слюда или бычий пузырь[12]12
  Для окна: стекло на севере не выдерживает, трескается. – В. М.


[Закрыть]…………… 1 штука

Бич для погонщика собак…………… 1 штука

Большие иглы, чтобы шить и штопать мокасины…………… 6 штук

Нож большой, охотничий[13]13
  Нож взяли большой, но не знаю – охотничий ли? Мама щепала им лучину для растопки. Называется он косырь. – В. М.


[Закрыть]…………… 1 штука

Компас…………… 1 штука

Ложки столовые[14]14
  Тоже спорная штука. У Джека Лондона золотоискатели не едят ложками, а только – с ножа. Но как есть с ножа суп или уху, непонятно. Мы всё-таки взяли ложки. Практика покажет. – В. М.


[Закрыть]…………… 3 штуки

Топоры охотничьи…………… 5 штуки

Продовольствие

Хлеб…………… 2,5 килограмма

Соль…………… 5 килограммов

Сахар…………… 0,5 килограмма

Мука…………… 12 чашек

Чай малиновый…………… 1 палочка

Кофе желудёвый…………… побольше

Табак (самосад)[15]15
  Чтобы курить трубку мира и обмениваться с туземцами. – В. М.


[Закрыть]…………… 1 стакан

Вобла для собак…………… 0,5 килограмма

Маргарин…………… 200 граммов

Научная и справочная библиотека

Ф. Куницын. Как ловить, хранить и заготавливать рыбу.

Акад. Сухостоев. Как отличать съедобные грибы от ядовитых (библиотечка «Дружелюбные советы»).

Проф. Жевачкин. Полезные и вредные растения (что можно употреблять в пищу и как).

Н. Г. Эверест-Казбеков. Как ориентироваться на незнакомой местности («В помощь заблудившемуся в лесу»).

Искусственное дыхание. Инструкция общества спасения на водах, с шестью картинками.

Свежевание туш домашних и диких животных, а также птиц. (Наставление отдела заготовок Министерства торговли).

Мягкий инвентарь

Одеяла…………… 2 штуки

Прочее

Аптечка походная с хинином на случай золотой лихорадки…………… 1 штука

Карманные электрические фонари…………… 5 штуки

Фонарь «Летучая мышь»[16]16
  Удобная штучка: не гаснет в пещерах от летучих мышей. – В. М.


[Закрыть]…………… 1 штука

Начальник экспедиции В. МОЛОКОЕДОВ

Главный геолог Д. КОЖЕДУБОВ

Ох, и пришлось нам побегать в этот день! Но мы всё же успели, пока взрослые были на работе, достать всё необходимое снаряжение и продовольствие и погрузить на санки, которые Лёвка взял у соседки. Мы легли спать, не раздеваясь, и я всю ночь с наслаждением слушал вой собак в подвале недостроенного дома: он напоминал мне о том, что начинается, наконец, наша Северная Одиссея. На рассвете по сигналу Димки (крик сойки, – В. М.) мы должны были собраться около нашего подъезда, чтобы затемно промчаться на собачьей упряжке по городу и вырваться на снежный простор.

Часа в четыре утра сойка закричала. Я вначале подумал, что это ревут коты на крыше, но посмотрел в окно и понял, что это, действительно, послышался сойкин крик, так как у подъезда стоял Димка. Мне удалось, не разбудив мамы, выйти из комнаты. На лестнице меня ждал Лёвка в полном полярном снаряжении, с бичом погонщика в руке, готовый мчать нас на своей упряжке со скоростью сорока миль в день.

Вы скажете, сорок миль много? Но разве темнокожий великан – метис Франсуа, о котором писал Джек Лондон, не проскакал от Доусона к Дайе по льду Юкона пятидесяти миль в день? Правда, у него вожаком упряжки был Бэк – помесь сенбернара и шотландской овчарки, но и у Лёвки в подвале сидели неплохие псы. Они все визжали и выли: так и рвались в дорогу.

Примерно с час ушло у нас на то, чтобы вытащить собак на улицу и прицепить к постромкам. Это оказалось не такое уж простое дело. Лёвка вылавливал их в тёмном подвале и просовывал нам в дверь. Собаки скулили и огрызались, но мы смело надевали на них ошейники и прицепляли к постромкам. Наконец, у нас получилась солидная упряжка, штук в двенадцать собак, и я приказал Лёвке выпустить остальных псов на свободу.

– Трогай! – сказал я Лёвке, когда увидел, что всё уже уложено и мы стоим с шестами в руках, готовые бежать за повозкой и управлять ею на опасных поворотах.

Лёвка крикнул на собак:

– Но!..

Однако собаки не обратили на погонщика никакого внимания.

– Эх ты, Федя![17]17
  Вы спросите, почему я обозвал Лёвку Федей? Сейчас объясню. У Лёвки очень хороший слух. Ему даже уроков учить не надо, лишь бы подсказывали правильно. За это его нарисовали в стенгазете, где к Лёвкиной голове приделали здоровенное ухо. После этого его стали звать Большое Ухо. А дальше вот что получилось: вызвали Лёвку отвечать урок по немецкому языку. «Вас ист дас»? – начал читать Лёвка и храбро перевёл: «Что это? Дас ист дэр Фэдэр», – прочитал он дальше и стал ждать подсказки, так как не знал, что «дэр Фэдэр» – это обыкновенное перо.
  Мишка Фриденсон возьми и подскажи ему в шутку: «Фёдор». Лёвка ляпнул: «Это есть Фёдор».
  Весь класс, вместе с преподавателем, так и повалился от хохота.
  С этих пор Лёвка получил прозвище Фёдор Большое Ухо. Но ему оно даже понравилось. А когда Лёвку называли ласкательно Федей, он обижался. Вот почему я и обозвал его Федей. – В. М.


[Закрыть] Что же ты кричишь «но»! Ведь это не лошади, а собаки. Ты кричи: «Гей!» и щёлкай бичом.

Лёвка крикнул, как можно бодрее: «Гей! Гей!» и щёлкнул бичом, но и из этого ничего не вышло. Собаки поднялись, потыкались туда-сюда, повизжали и опять успокоились: одни уселись, другие улеглись, кому как понравилось.

Тогда я взял у него бич и с криком «гей!» хлестнул вожака упряжки.

Отощавший пёс взметнулся, и его белые зубы чуть не впились мне в горло.[18]18
  Вот так же было с Мэйсоном, когда он запрягал собак, чтобы ехать куда-то с Мэйлмютом Кидом и своей женой – индианкой Руфью. (Смотри рассказ Джека Лондона «Белое безмолвие». – В. М.).


[Закрыть] Я опоясал вожака ещё раз и опять крикнул «гей!» Но он, как тигр, бросился на меня, порвал мне сзади штаны, и вся упряжка стала скакать и лаять, а мои товарищи со страху убежали в подъезд.

– Фёдор Большое Ухо! – приказал я. – Возьми вожака за ошейник и веди вперёд. Остальные собаки за ним пойдут.

– Сам веди! – откликнулся Лёвка. – У меня и так все руки искусаны.

Димка подошёл ко мне и сказал:

– Знаешь что, Молокоед?[19]19
  Так меня зовут ребята, когда хотят показать, что и они смыслят в полярных и индейских делах. Димка кое-что смыслит, а Лёвка в этом деле – сундук. – В. М.


[Закрыть] Давай отпустим их, пока они все не взбесились и не порвали нам штаны. Я вижу, нам подсунули псов, которым и во сне не снилось, как ходить в собачьей упряжке.

– Большое Ухо! Иди сюда, отцепляй упряжку! – скомандовал я.

– Они меня знают, а Димку ещё не знают, – откликнулся из подъезда Лёвка. – Пусть Димка и отцепляет.

– Эх ты, чечако! – сказал я и, хоть побаивался этих непослушных «друзей человека», смело перерезал постромки и треснул бичом ближайшую собаку. Она завизжала и утащила за собой на верёвке всю свору.

Я дал Лёвке подзатыльник и пошёл домой. Но с площадки второго этажа я увидел, что Димка и Лёвка всё ещё стоят во дворе и не уходят. Тогда я крикнул через окно:

– Идите спать! Сбор у меня в девять ноль-ноль.