Текст книги "«Батарея, огонь!»"

Автор книги: Василий Крысов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

Было совсем темно, когда к оврагу, где стояли кухни и ужинали последние подразделения, пришедшие после ремонта самоходок, подкатил «виллис». Приехали комполка Либман, замполит Рудаков и телефонистка, очень симпатичная девушка Удодова Валя, жена начальника связи полка капитана Омельченко; недавно комполка откомандировал капитана якобы на операцию аппендицита. Майор тут же, в овраге, собрал офицеров и коротко приказал:

– Завтра во что бы то не стало следует овладеть высотой 197.2! – И тут же невнятно намекнул, что сегодня мы действовали нерешительно. – Это приказ командующего армией и мой приказ! – закончил повелительным тоном из темноты комполка.

Потом с нами долго и душевно разговаривал подполковник Рудаков. О погибших ребятах говорил чуть ли не со слезами на глазах. Когда мы прочитали ему письмо к девушке Леши Прокофьева, Алексей Николаевич сильно разволновался и попросил добавить, что за мужество и героизм, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками, Алексей Прокофьев представлен к ордену.

На прощание Алексей Николаевич с какой-то особой значительностью произнес:

– Завтра надо одолеть врага и овладеть высотой. Я прошу всех вас хорошо подумать, каким образом можно добиться этого.

Машина с командованием ушла в тыл.

Только позднее понял я смысл его последних слов, оказалось, кто-то из командования загодя доложил наверх, что высота взята.

* * *

Чтобы немного успокоиться, я прошелся по расположению батареи, заодно проверив несение службы непосредственного охранения. На обратном пути встретил разведчиков и саперов во главе с начразведки Марченко, одетые в маскхалаты, они несли миноискатели и щупы, прошли они в сторону немцев.

Улегся рядом с ребятами на теплую броню моторного отделения, но заснуть не мог, хотя уже две ночи не спал. Думал о завтрашнем бое. Как овладеть высотой в такой неблагоприятной для нас обстановке?! Если будем наступать так же, как сегодня, сожгут все наши танки и самоходки, а высоту не возьмем, значит, эту треклятую высоту нужно как-то обойти, подобраться с тыла, тогда немцы сами ее оставят. И пришло решение: наступать надо левее высоты! Там, в лесу, по данным нашей разведки, нет ни танков, ни штурмовых орудий! Там у немцев находится только артиллерия, а прислуга пушек не защищена броней да и скорострельность полевых пушек ниже танковых! Значит, там легче будет вклиниться в оборону врага! Но что скажут на это ребята?! Согласятся ли с моими соображениями? Никто в экипаже не спал, вероятно, думая о предстоящем бое, каждый понимал: для любого из нас он может оказаться последним.

– Вот что я надумал, – начал я, приготовившись к длинной дискуссии. – Давайте первыми выйдем на артиллерийские позиции немцев между высотой и Кругелем – раздавим их орудия!

И неожиданно все сразу согласились! Рассчитав, что лучше рискнуть, мчась на пушки каких-то пять-десять минут, чем целый день находиться под ударами множества  артиллерийских орудий, танковых пушек и штурмовых орудий.

– Яков Петрович, ты же имеешь большой опыт, – обратился я к механику-водителю Михайлову, – знаешь, как наступать на пушки зигзагами, избегая прямых попаданий. Думаю, и на сей раз выдюжишь.

– Что ж, знакомы с этим. Наверно, нынче это лучший вариант, – спокойно ответил старый опытный танкист без сомнений в голосе.

Все смолкли. Я посоветовал:

– А теперь поспите хотя бы час.

Я был восхищен патриотизмом людей, готовых к самопожертвованию, и подумал: уж больно мы расхвалили нашу «тридцатьчетверку» – мол, лучший танк в мире, равных ему нет! А за один сегодняшний день их сгорело, наверное, десятка полтора да плюс три наших самоходки, созданные на базе этого танка. У немцев же, я видел, горело два или три танка, и то это были легкий T-III и средний T-IV, а не тяжелые танки или штурмовые орудия. И это логично, ведь у «пантер» и «тигров» броня в два раза толще, чем у «тридцатьчетверки», и пушки значительно мощнее, не говоря уж об «элефанте», у которого броня лобовой части достигает 200 мм, а пушка на 1000 метров пробивает броню 165 мм.

Тенденция считать Т-34 лучшим танком Второй мировой войны сохранилась и поныне. Хвалят все – конструкторы, инженеры и техники, рабочие-танкостроители и генералы, народ, школьники, даже немецкие генералы после войны в журнале «Милитертехник» писали, что они войну проиграли лишь потому, что у русских было очень много танков Т-34.

На самом деле «тридцатьчетверка» была самым сильным танком, кроме KB, до апреля 1942 года, а к апрелю 1942 года немцы модернизировали танк T-IV: увеличили его лобовую броню до 70 мм и поставили на него длинноствольную 75-мм пушку, которая на 1000 метров  пробивала броню 111 мм, и танк стал называться T-IVФ.

Танк Т-34, безусловно, хороший танк, особенно когда на него была установлена 85-мм пушка. Машина имела отличную скорость, большой запас хода, высокую проходимость и надежный двигатель. Используя эти качества, можно было без потерь сближаться с немецкими танками примерно на 500 метров и тогда драться на равных, так как, по существу, мы убирали огневое преимущество немцев. А вот наступать фронтально два километра по открытому полю было не только неразумно, но даже преступно. Но в те времена об этом мы могли думать только про себя, и, не дай бог, кто похвалит вражескую технику или даже какую-то деталь ее – штрафбат обеспечен.

«Высота должна быть взята!» День второй

Начало светать, люди еще спали, и я решил побриться: перед такой схваткой выглядеть надо опрятно.

За час до атаки офицеров опять собрал на рекогносцировку начальник штаба. Каждому подразделению, взводу, экипажу уточнялась на местности боевая задача. Когда подошла очередь нашей 3-й батареи, я предложил план прорыва в тыл противника между высотой 197.2 и Кругелем. Майор Шулико согласился и переместил нашу батарею на левый фланг полка, придав нам взвод автоматчиков младшего лейтенанта Журова.

И вот наступление началось! Артиллерия уже заканчивала огневую подготовку атаки. Танки, ревя моторами, выходили из леса, на ходу разворачиваясь в боевой порядок. Наша самоходка пока стояла на месте, нужно было выждать, пока разгорится бой, чтобы проскочить незаметнее. Командиры взводов Ревуцкий и Бакуров еще на исходных позициях получили указание поддержать огнем с места действия нашей самоходки, а потом,  после выхода ее на позиции вражеской артиллерии, атаковать в том же направлении.

Противник, как и вчера, открыл сильнейший огонь по атакующим танкам и самоходкам. Наши экипажи тоже вели огонь из пушек и пулеметов, медленно продвигаясь вперед, маскируя машины дымовыми гранатами. Но уже в первые минуты боя немцы подожгли танк и самоходку, которой после ранения Саши Грабовского командовал Илья Горелик. Объятая пламенем, самоходка остановилась, из башни выскочил в горящем комбинезоне только командир и бросился бежать. От ветра и бега он сразу превратился в бегущий факел, на голове его не было шлемофона, горели волосы. Закрывшись пеленой дымовой гранаты, остановилась самоходка, шедшая рядом с машиной Горелика. Из башни выскочили двое, кинулись наперерез горящему, нужно было уронить его на землю, чтобы справиться с огнем. Ребята были метрах в десяти, когда он рухнул на землю. Подбежав, они сорвали с Ильи горящий комбинезон, одновременно катая его по земле, и потушили пламя. Я видел, как они склонились над лежащим, а потом сняли шлемы. Илья был мертв. Наш экипаж тоже обнажил головы. Перед глазами промелькнул Илья, каким я видел его в последний раз перед атакой: его высокий рост как-то стушевался, красивое молодое лицо осунулось, постарело, на глазах – росинки слез, наверное, он предчувствовал свою гибель, – и стало так мучительно жалко этого парня, погибшего в восемнадцать лет! В первой же своей атаке! После боя мы узнали, что бегали спасать Илью лейтенант Коля Трошев и его заряжающий Кафий Юнисов. Обратно к самоходке они добирались по-пластунски под сильным огнем крупнокалиберных пулеметов и минометов, бивших с этой зловещей высоты.

Повторил батарейцам задачу:

– Мы одной самоходкой идем в атаку, а вы нас поддерживаете с места. Все понятно?

– Понятно.

Я обратился к экипажу:

– Ребята! Семи смертям не бывать, а одной не миновать! Яша, зигзагами, пошел! – скомандовал механику, вглядываясь в темно-зеленую опушку на западных скатах высоты.

Самоходка с легкостью взяла старт, прыгнув через окопы пехоты. И понеслись мы по полю! Яша столько часов вождения имел, он самоходку, как игрушку, водил! Противник ощетинился на атакующих жерлами многих орудий, но пока молчал, и машина шла почти ровно, слегка маневрируя, чтобы не допустить попадания с первого выстрела. Метров через пятьсот Яков начал мастерски рыскать, не снижая скорости, Вражеские артиллеристы по-прежнему молчали. Прошли еще метров триста, слыша только выстрелы сзади, – это экипажи батареи вели огневую поддержку нашей самоходки. Внезапно фонтанами земли взметнулись разрывы, окольцевав самоходку со всех сторон! Но мы продолжали на максимальных скоростях нестись вперед! Я в тот момент почему-то не думал о прямом попадании, боялся одного: только бы мы не остановились! Первый рикошетный удар пришелся по левому борту, заставив содрогнуться машину, пламенем взрыва осветило всю самоходку, что, видимо, создало у немецких артиллеристов уверенность, что мы горим. Если мы продолжаем мчаться – значит, не горим! – подумал радостно и не стал отвлекать экипаж командами. До леса оставалась самая малость – всего метров триста! И тут мы почувствовали один за другим пять рикошетных ударов – они не только сотрясали, даже слегка разворачивали мчавшуюся с уменьшенным сцеплением с грунтом самоходку! Зато мы уже могли рассмотреть, что половина, а возможно, и больше прислуги вражеских орудий разбежалась, а остальные нервно суетились  возле казенников и панорам, огонь их сделался малоприцельным.

– Сергей! Из пулемета, по артиллеристам! Огонь! – скомандовал заряжающему Мозалевскому, благо позавчера он прихватил трофейный пулемет.

Пока Сергей еще не очень умело и уверенно, но все-таки обстреливал последние расчеты, разбегавшиеся от орудий, немцы успели нанести по нам еще два рикошетных удара. И тут мы наскочили на них! Давить орудия Яша не стал, просто сковырнул и опрокинул пушек пять, нанося удары резкими поворотам самоходки, – это была его месть фрицам, пытавшимся нас сжечь! Самоходку Яков Петрович остановил только за огневыми позициями осиротевших и уже не опасных Для нас орудий, нужно было дать остыть сильно перегретому двигателю. Но Сергей, не прерываясь, продолжал бить длинными очередями по убегающим артиллеристам из уже освоенного им пулемета.

Выйдя из самоходки, чтобы осмотреть ее, мы все в первую очередь обняли Якова Петровича! Каждый подошел обнять и крепко пожать руку боевому другу – человеку, протащившему всех нас через горнило смерти!

Дал сигнал – три желтых ракеты, и в нашу сторону сразу двинулись самоходки и танки. Затем связался с КП полка, доложил:

– Задача номер один: выход на огневые позиции артиллерии противника, выполнена. Как действовать дальше?

– Продолжайте наступление! – был ответ комполка.

Самоходка пошла на Малую Смедынь. Позади нас уже шел бой – быстро же подошли танкисты и батарейцы!

А мы опять оказались под огнем! Из хутора ударили по самоходке сразу два крупнокалиберных пулемета! Пока мы занимались ими, справа нас обошли три самоходки из 2-й батареи Миши Зотова и несколько танков с десантами. Наша же батарея почему-то не подходила.

Я и предположить не мог, что в этот момент батарейцы вместе с танкистами отражают контратаку противника, потому решил продолжить наступление, а батарея подойдет.

Миновав Малую Смедынь, самоходка вышла на плато, несколько возвышавшееся над окружающей местностью. Впереди мы увидели утопавшее в зелени село, и метрах в двухстах перед ним, в боевом порядке «линия» стояли на зеленом лугу три самоходки Зотова. Мы подошли поближе. Боевые машины стояли неподвижно, не подавая признаков жизни. Интуитивно я почувствовал недоброе, какую-то беду с экипажами всех трех самоходок, и на ходу принял решение: подавить пушки! Надо выручать ребят!

– Яша, бери левее самоходок! – отдал приказ. – Врывайся в село!

Только вышли на уровень батареи Зотова, как самоходку сильным ударом качнуло, подбросило, она озарилась пламенем и послышался глухой взрыв где-то внизу башни! Внутри все мгновенно заполнилось едким дымом и, ко всему, заглох двигатель.

– Все живы?

– Живы! – ответили мне в один голос.

– Яша, заводи! Кругом, в укрытие! К лесу!

Взревел мотор, и самоходка небольшим полукругом развернулась на обратный курс. Чуть увязая в травянистой трясине, с небольшими разворотами пошли на ближайший кустарник – там можно хоть как-то укрыться! Нас подгоняли удары в корпус машины! Невольно я насчитал девятнадцать рикошетных скребков брони по корме и бортам! Но самоходка с натужным воем буквально летела в спасательное укрытие! Вот и лес! Вроде бы хорошо, что спаслись, но на душе саднило за экипажи и автоматчиков. Что же произошло? Почему молчат экипажи? Первое, что пришло в голову, пока механик разворачивал самоходку пушкой в сторону противника: болото, на котором застряли самоходки, – откуда оно?!

В памяти возник квадрат карты с селом: ни одного синего штриха, обозначающего заболоченность! Откуда же болото? Случайно глянув в правую нишу башни, я остолбенел: сквозь рассеивающийся дым за разбитой радиостанцией проступил неразорвавшийся снаряд! Меня передернуло, как от озноба, прошиб холодный пот.

– Экипаж, к машине! – скомандовал непререкаемым голосом. – Всем в укрытие!

Ребят как ветром сдуло. Затаив дыхание, осторожно взял снаряд и развернулся к люку, боясь задеть обо что-то, споткнуться, снаряд был еще теплый, но холодил и руки, и сердце, он был столь же опасен, сколь и тяжел – а мне нужно было, не выпуская из рук, выбраться с ним на башню! Когда я встал на свое сиденье и выдвинулся из люка, снаряд стал хорошо виден. Вперив в него напряженный взгляд, я не увидел головного взрывателя! Метнулся взглядом на донную часть – но и там не оказалось ничего, кроме выемки для трассера!

– Ребята, выходи! Это болванка! – с радостью крикнул экипажу и сбросил снаряд на землю.

Перевели самоходку на другую позицию, откуда просматривалось село, и открыли огонь по предполагаемым позициям вражеской артиллерии. Немцы незамедлительно открыли ответный огонь, вынуждая нас менять позиции после каждых двух-трех выстрелов. Около часа мы вели интенсивный огонь по артпозициям, чтобы как-то поддержать экипажи застрявших самоходок, мы ничего не знали о них и не могли связаться по радио, наша радиостанция была разбита. Неожиданно по-над лесом прошла девятка наших штурмовиков Ил-2. Несколькими заходами они нанесли бомбоштурмовые удары по немцам в Парадубах. И тут от самоходок выполз к нам автоматчик из десанта батареи Зотова Петя Кузнецов, раненный двумя пулями в ноги.

– Я один остался живой, – почти прошептал нам измученный боец.

Семнадцатилетний Петя Кузнецов из Калининской области был симпатичным, храбрым солдатом, но сейчас он со слезами на глазах рассказывал нам, как немцы достреливали наших, а он притворился погибшим и вот, благодаря налету, выполз к нам. Мы перевязали его и уложили на днище в башне. Потом повернулись к самоходкам погибших, сняли шлемы и произвели в ту сторону по три выстрела из автоматов и пистолетов.

Печально было думать, что за какие-то полчаса не стало ДЕСЯТИ АВТОМАТЧИКОВ И ДВЕНАДЦАТИ САМОХОДЧИКОВ – Миши Зотова, Ивана Загвоздина, Николая Трошева, Кафия Юнисова... Не более двух часов назад они бегали спасать горевшего Илью Горелика. Видно, у каждого своя судьба, и никому еще не удавалось уйти от нее.

Сквозь рубежи врага

В боеукладке у нас осталось только семь снарядов. Стрельбу пришлось прекратить. Внимательно осмотрели самоходку. На лобовой части зияли две пробоины, один снаряд небольшого калибра взорвался в правом переднем топливном баке, но, по удаче, пламя разрыва погасила жидкость, зажатая стальными стенками емкости; другим снарядом, на наше счастье, оказалась болванка, но и она наделала бед: пробила запасные траки, прикрепленные к лобовой броне, с внутренней стенки правого борта сняла фаску, снесла умформеры, радиостанцию и, потеряв силу, упала в нише башни.

– Выходит, все мы родились в рубашках, – невесело пошутил Мозалевский, накладывая себе повязку на правое бедро.

Вокруг нас опять начали рваться снаряды – артиллерия, как только ушли наши самолеты, возобновила  огонь. Теперь били не только из Парадубов, но и из Большой Смедыни. С запада слышалась стрельба из автоматов и пулеметов, и, нет-нет, раздавались артиллерийские выстрелы. В небольшое затишье Петя рассказал более подробно, как погибли батарейцы и автоматчики. Вырисовывалась такая картина.

Наступала батарея успешно, и Парадубы решили захватить с ходу. Но перед самым селом оказался заболоченный участок, и самоходки, идущие на больших скоростях, сели в болоте на днище, застряли. Немцы сразу же открыли огонь из пушек и пулеметов. Экипажи, обреченные на гибель, не покинули боевых машин, открыли сильный ответный огонь. С трудом доворачивая пушки до целей, они все же сумели поджечь один танк, один подбили и подавили огнем несколько пушек. А потом одна за другой все самоходки были подбиты. Часть экипажей погибла, остальные, будучи ранеными, залегли с автоматами и гранатами возле самоходок и с десантниками отбивали атаки врага. Видя их малочисленность, немцы наседали с двух сторон, намереваясь оставшихся взять живыми. Все дрались мужественно, на предложение сдаться Зотов метнул в них последнюю гранату. Немцы еще почти в упор постреляли по ним и ушли в село. Пете добавилась еще одна пуля, но он не шевельнулся, не выдал себя. Когда подходила наша самоходка, в живых, кроме него, уже никого не было. Во время воздушного налета он передвинулся от машин подальше и по гусеничному следу пополз, теряя по дороге сознание, к нашей самоходке.

– Меня будто что толкало: ползи, ползи, хотя я уже совсем не мог...

Так закончил свой рассказ о трагедии чудом уцелевший Петя Кузнецов.

Не ровен час, можем оказаться в кольце окружения, вдруг пришло в голову, и, словно в подтверждение, недалеко от нас начали рваться снаряды, летящие откуда-то  из нашего тыла. Защищать нам было уже некого, наступать нечем, нужно было отходить к своим.

Достал карту, посмотрел еще раз район Парадубы: возле села не было ни одной синей черточки, обозначавшей заболоченность. Правда, карта была съемки 1897 года и рекогносцирована в 1911-м – но все равно не могло за такое время на сухом месте появиться болото! О чем только думало Главное топографическое управление Генштаба?! За два года после присоединения Западной Украины не удосужилось произвести рекогносцировку карт! А вот немцы успели составить очень точные карты нашей территории, которыми мы охотно пользовались, когда они попадали нам в руки в качестве трофеев. И вот по чьей-то ошибке или безответственности погибло два десятка солдат – храбрых воинов, молодых, от семнадцати до двадцати четырех лет, лишь Кафию Юнисову было двадцать девять и Загвоздину Ивану тридцать четыре – тоже не возраст! Им бы жить и жить!

Самоходка по кустарнику пошла в юго-восточном направлении, чтобы выйти из зоны обстрела со стороны Большой Смедыни и приблизиться к своим войскам. На опушке леса мы наткнулись на немецкую траншею. Из окопов выглядывали солдаты в касках, держа наготове направленные в нас фаустпатроны. Коварное оружие! Для танкистов и самоходчиков это было самое опасное оружие ближнего боя! Фаустпатрон – ручное реактивное противотанковое ружье одноразового действия. Немцы их называли «панцерфауст» и «панцертод». Ружье представляло собой полую открытую с обоих концов трубу с механизмом стрельбы, пороховым зарядом и прицельной планкой. В переднюю часть планки вставлялась кумулятивная граната с хвостовым оперением. Гранаты были двух видов и с расстояния 30 метров пробивали броню, соответственно, 140 и 200 мм. Особую опасность для нас они представляли в лесу – как сейчас, и в населенных пунктах, то есть там, где выстрел  можно произвести, подкравшись незаметно – из-за куста или из любого окна, проема. Сейчас, днем, прорваться через лес самоходке, имея в противниках фаустников, – было крайне маловероятно! Но и отходить просто так не хотелось! Пошли команды экипажу!

– Сергей! По фашистам, из пулемета! Огонь! – это Мозалевскому.

– Сергей – второй (так я называл Быкова, так как он был 1923 года рождения, а Мозалевский 1918-го)! Вверни запалы в пять гранат! – и одну за другой бросил гранаты к окопам.

– Яша! Разворачивай кругом, отходи по кустарнику!

Пока проскакивали окопы, у меня созрело решение: уходить к своим надо через высоту, мимо триангуляционной вышки. Не успел дать команду, как услышал с западной стороны ближний бой! Самоходка помчалась к месту сражения! Подошли мы незамеченные противником. Не сразу заметил нас и экипаж «тридцатьчетверки»: с небольшой группой автоматчиков они вели бой с наступающим неприятелем. На хлебном поле впереди уже горели два вражеских бронетранспортера и один легкий танк – результат засады, устроенной танкистами. Но остальные танки с пехотой продолжали наступление.

– Сергей! По головному танку! Прицел десять, с места! Огонь!

С первого попадания танк встал. Со второго – загорелся! Противник, видя, что подошло подкрепление, отошел назад и укрылся за гребнем высоты с триангуляционной вышкой.

Наша самоходка подошла ближе к танку. Из башни вылез лейтенант-командир. Поздоровались, оценили обстановку и приняли решение идти на прорыв вместе. Медлить было нельзя, кольцо окружения быстро сжималось. Решили прорываться в южном направлении, по восточным скатам высоты с вышкой, на карте эта вышка  не была отмечена, но в память мне врезалась так, что я и до сих пор ее помню, была она деревянная и вверху почему-то закруглена. Посадили на танк и самоходку автоматчиков, по восемь человек на машину, и наша группа, сохраняя интервал в 50–100 метров, быстро двинулась в сторону своих.

* * *

Идя на подъем по склону высоты, водители выжимали из двигателей все, а приходилось еще и маневрировать, так как высота укрывала нас с запада – но не со стороны Большой Смедыни и Парадубов! Разрывы шедших оттуда снарядов буквально опоясывали обе машины! Рикошетные удары по бортам и корме заставляли вздрагивать самоходку всем корпусом! Но вот интенсивность огня артиллерии значительно снизилась из-за опасения поразить своих. Открыв люк, я стоял в проеме, когда самоходка подходила к немецким траншеям. Развернувшись фронтом на 180 градусов, немцы открыли по нам густой огонь из пулеметов, автоматов, противотанковых ружей! Летели гранаты! Но я как-то даже обрадовался – фаустников во вражеских окопах не было! У немцев было еще мало фаустпатронов, их только начали производить в массовом масштабе. Для экипажей огонь из окопов был не страшен, автоматчики же мгновенно попрыгали на землю и укрылись за корпусами самоходки и танка. Но двое из десантников уже получили ранения. И вот мы надвинулись на окопы! Самоходка начала утюжить траншеи! Автоматчики, опережая нас, рванулись через линию вражеской обороны, ведя на ходу автоматный огонь и забрасывая окопы гранатами! А экипаж танка, проходя вдоль траншей, еще и поливал перепуганных фрицев из двух пулеметов! Наш Сергей Мозалевский тоже длинными очередями из пулемета палил по фашистам, убегающим в лес! Воспользовавшись паникой в обороне противника, проскочившие  вперед автоматчики скрылись за холмами. За ними пошли и боевые машины.

Как только мы покинули вражескую позицию, вновь открыла ураганный огонь артиллерия из Парадубов и Большой Смедыни. На подъеме к гребню моторы ревели с каким-то приглушенным визгом, готовые сорваться с подмоторных рам! Обе машины шли на пределе возможностей – не могли развить ни большую скорость, ни тем более маневрировать! Неимоверными усилиями механики-водители все же заставляли их хотя бы чуть-чуть рыскать по полю, что и спасло экипажи от прямых попаданий. Оставалось всего несколько десятков метров, чтобы перевалить через гребень, когда танк внезапно остановился и тут же загорелся! Из командирского люка башни выскочил охваченный багровым пламенем человек! Только один! Немцы сразу же открыли огонь из автоматов и пулеметов! Секущие очереди косили рожь вокруг ползущего по-пластунски танкиста.

– Яша, за гребнем останови машину!

Укрывшись от артиллерии, самоходка сразу остановилась.

– Сергей, бери пулемет, пойдем спасать танкиста! – приказал Мозалевскому, и мы двинулись в сторону горящего танка; к нам присоединились автоматчики, повылезавшие из каких-то ровиков и воронок.

Приблизившись, я узнал в ползущем командира танка. К раненому лейтенанту уже бежало с десяток немцев – решили взять его живым! Однако командир, отстреливаясь из пистолета, упорно полз в нашу сторону! Но когда заговорил пулемет Мозалевского и возле преследователей полыхнули взрывами и осколками две брошенные мной гранаты, немцы залегли, а затем и вовсе развернулись вспять и, отстреливаясь, поползли назад.

Лейтенант от потери крови и ран сильно ослабел, пришлось нести его до самоходки на плащ-палатке.

Сделали перевязку и, подостлав телогрейку, уложили его на днище башни рядом с Петей.

И вот наконец мы прошли позиции немецкой обороны! Мы на нейтральной полосе! Когда вышли из зоны обстрела фашистской артиллерии, я достал карту и стал прикидывать, как лучше пройти к полку, не подставляясь под выстрелы артиллерии и минуя болота и шоссе, которое простреливалось противником. Вдруг из кустарника послышался стон, а потом слабый, будто из-под земли, крик:

– Братцы, спасите! – Видимо, услышав русскую речь, человек из последних сил взывал о помощи.

Наученный изощренными провокациями немцев, я взял с собой двух солдат с автоматами и, держа пистолет наготове, кинулся с ними в кусты. В нескольких шагах мы увидели страшную картину. В тени большого ивового куста, скорчившись, лежал на траве сержант-пехотинец, у него был распорот живот, внутренности выпали на окровавленную гимнастерку. Сержант был худенький, лет тридцати и, на удивление, находился в полном сознании. Я осторожно взял его на руки, донес до самоходки и уложил на танковый коврик на подмоторную броню.

– Братцы, дайте попить, – бледными спекшимися губами полушепотом выдавил сержант.

Быков, схватив танковую флягу, быстро налил воды и поднес кружку раненому, тот с жадностью осушил одну, затем еще две кружки подряд, на лице его, прозрачно-бледном от потери крови, выступили крупные капли пота. Санинструктор из десантников обтер руки спиртом, разрезал на раненом гимнастерку, рубаху и аккуратно заложил в живот вылезшие внутренности, затем забинтовал и укрыл раненого шинелью. Боль и муки его были страшны, даже видеть их было нестерпимо тяжело.

– Братцы, дострелите! – из последних сил кричал сержант, начавший терять сознание.

Но у меня все-таки теплилась надежда: довезем, а вдруг да и выживет человек, хотя видел, что шансов на спасение нет почти никаких, слишком долго пролежал он с открытой раной под палящим солнцем, в пыли, под угрозой смерти, каждую минуту ожидая, что на него наткнутся немцы.

Уложив раненых, посадили десантом уцелевших автоматчиков, и самоходка пошла к своим через большую нейтральную полосу, образовавшуюся с захватом нашими частями трех господствующих высот.

Еще два раза попадали мы под обстрел артиллерии, но сохранили всех людей. За исключением подобранного сержанта, он скончался перед самым нашим выходом к своим.

* * *

К командному пункту полка, разместившемуся на той самой зловещей высоте 197.2, самоходка подошла уже в сумерках. Сразу разыскали медпункт и перенесли раненых. Первыми, с немалым удивлением и радостью, встретили нас майор Шулико и его заместитель капитан Корольков.

– А мы вас уже считали погибшими! С утра ведь исчезла связь! – крепко обнимая меня, взволнованно говорил Иван Георгиевич.

– Радиостанцию у нас почти сразу разбило, потому и молчали целый день, товарищ майор, – ответил я и доложил о наших действиях у Малой Смедыни и Парадубов, о гибели батареи Зотова и отделения автоматчиков.

– Жалко ребят, – с горечью сказал начштаба. – Но тут и не знаешь, кого винить за неточность карты, Волынь ведь до тридцать девятого была в составе Польши. И нам поддержать вас было нечем, все главные силы, в том числе и ваша 3-я батарея, были втянуты в дело, чтобы взять растреклятую высоту. Трудный, долгий был бой, роковой стала эта высота, столько здесь положили людей.

Подошел ближе и Корольков, тоже обнял всех поочередно, крепко жал нам руки.

До сих пор жалею, что не запомнил имени лейтенанта-танкиста, с которым вместе прорывались из окружения, навсегда запомнился этот молодой высокий парень, симпатичный голубоглазый блондин с твердым мужественным лицом.

– Ну и здорово же вас фрицы разделали! Вы только посмотрите, живого места на самоходке нет! – восклицал подошедший зампотех батареи Силантий Журбенко и уже обхватил меня обеими руками, сжимая в объятиях.

Примчался обрадованный Паша Ревуцкий, крепко обнял, расцеловал меня:

– Дорогой Василий Семенович, видно, ты и твои ребята родились под счастливой звездой, коли при двух таких пробоинах на лбу живы остались! – Тут же обнял и расцеловал обоих Сергеев и Якова Петровича.

Прибежали от своих самоходок, уже стоявших в окопах, экипажи нашей и других батарей, все расспрашивали о бое, батарее Зотова, погибших автоматчиках, одновременно рассматривая пробоины и вмятины на нашей машине. Я рассказал про снаряд, как увидел его и вытаскивал. Сначала лица у всех были сосредоточенными, печально-суровыми, а когда дошел до того места, что не обнаружил ни головного, ни донного взрывателя, лица у всех просветлели, напряжение сменилось шутками, хохотом, вздохами облегчения. Паша Ревуцкий тут же рассказал, как утром немцы ударом одновременно с двух сторон прервали наступление и наши вырвавшиеся вперед танки и самоходки с десантами оказались в окружении.

После короткой возбужденной встречи поставили самоходку на огневую позицию в центре боевого порядка батареи, и до рассвета экипаж без отдыха оборудовал окоп, а ремонтники заваривали пробоины и шрамы на корпусе самоходки.

На другой день, немного поспав, осмотрели с офицерами-батарейцами бывшие позиции немцев на высоте и всю систему их обороны. Это была поистине неприступная крепость! Для каждого танка и самоходного орудия – капонир. Для каждой пушки – полукапонир. И все это из гранита и валунов! Разрушить такой бастион можно только артиллерией особой мощности или прямыми попаданиями авиационных бомб. Пехота тоже была укрыта так, что достать ее можно было только с воздуха или огнеметами. И все-таки высота взята! Сейчас внизу и на скатах саперы разминировали минные поля. Здесь мы впервые увидели, как выглядит противотанковая шаровая мина, до этого мы сталкивались только с губительными последствиями ее действия: когда на нее наезжала гусеница танка или самоходки, она выбрасывала на 40 метров горящую жидкость и машина сгорала.