Текст книги "«Батарея, огонь!»"

Автор книги: Василий Крысов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

Начались мирные дни...

Начались мирные дни. Но были и хлопоты, и события.

Поступил приказ питаться на местных ресурсах. И помчались машины по всей Восточной Пруссии, собирая кур и гусей, поросят, телят, крупу, горох и вообще все съедобное, что еще недавно приказами из Москвы было настрого запрещено, с предупреждением: ничего местного есть нельзя, все отравлено. Конечно, все местные источники подчистили очень быстро. Пришлось как-то исхитряться. Начали создавать рыболовецкие бригады, и мы охотно стали есть камбалу. Хуже всего было с хлебом, особенно когда за отсутствием масла формы на хлебозаводах смазывали автолом.

А тут еще вклинилось в эти неурядицы чепэ. Три наших сержанта изнасиловали двенадцатилетнюю немецкую девочку по имени Кристаль.

Должен сказать, было это, эти изнасилования. Позорно это так, что говорить не хочется. Был у нас Жора Киричев, москвич, командир самоходки. Когда вошли в Гросоттенхаген, войска ушли вперед, а нам пришлось остановиться, чтобы заправить машины и боеприпасы взять. Какой-то старшина ведет по улице сотни три немок, Жорж стоит, пялится. Старшина ему:

– Выбирай самую красивую!

Жора не отказался, выбрал. И увел в дом. А через несколько дней у него закапало. Тогда действовал приказ: прихватил болезнь, отправляют в штрафной батальон. Жору этого врач выручил, записал, что у него старая болезнь открылась. А то бы не миновать ему штрафбата. Над Жоржем долго еще издевались:

– Дурак ты! Выбирать-то надо было самую некрасивую, может, тогда бы и обошлось!

Так что прикасаться к немкам было опасно. Я-то насиловать не мог нравственно.

Когда случилось такое в нашем полку, меня вызвал Хачев и приказал провести расследование. Ну как это можно?! Ведь у меня даже словаря нет!

Пришел я, поздоровался с Анной, матерью девочки. И потом беседовал я больше с ней. Пожалуй, дня три там провел, чтобы расспросить, трудно было без словаря разговаривать, слово не знаешь, так в обход, все равно что в Берлин – через Владивосток!

Провел я это расследование и поинтересовался, как у них жизнь-то идет. Анна рассказала, что знакомятся у них так же, как у нас, – на вечеринке там, туда-сюда, а потом и женятся. Но если муж уяснил для себя, что надо разводиться, то не имеет права развестись до тех пор, пока не найдет жене другого мужа.

Анна курит папиросы, спрашиваю:

– Warum Sie rauchen? Почему вы курите?

Она объяснила:

– Начала после смерти мужа, а теперь не могу бросить.

Показали мне церковную книгу (Kirschbouch) – такая большая, толстая, в ней родословные жителей уже несколько веков ведутся: такой-то родился тогда-то, женился, умер тогда-то; на каждом листе, удостоверяя сведения, стоит большущая церковная печать.

Крестьяне-то, в отличие от горожан, не сбежали – как от своего хозяйства, живности уйти? И мы с крестьянами общались. В целом что сказать? У них цивилизация выше. Во-первых, хозяйственность какая! И это в деревне! Везде у них чистота, порядок, все лежит на месте, не то что у нас – все разбросано, даже по городу, не говоря о селе, пройти позорно. А тут я в хлев заглянул, скот стоит ухоженный. Двигатель дизельный имеется в каждом хозяйстве, он все и делает – и молотит, и муку мелет, и корм для скота готовит. Все на двигателе! Хозяин разные приспособления включает – и пошел, пошел, пошел. Это первое – порядок, все организованно, налажено. Во-вторых, у нас Мичурина расписали  – чуть ли не бог какой! А у них там каждый крестьянин – мичуринец! Зерно пшеницы крупнейшее-крупнейшее. На чердак зайдешь, такая толща зерна насыпана! Вишню скрещивают со смородиной простые крестьяне. И еще: повсюду асфальтированные дороги! К любому населенному пункту – большому и самому малому – по асфальту можно доехать.

Наши солдаты ничего про их жизнь не говорили, предпочитали молчать, хвалить нельзя было ничего немецкого. И я помалкивал.

Написал я рапорт командиру полка о результатах расследования и устно доложил. Хачев этим трем сержантам объявил по пять суток гауптвахты – и все! Видно, пожалел их, памятуя, что немцы у нас тоже насиловали.

Где-то уже в сентябре мы сфотографировались на память, сдали танки и самоходки в части, которые оставались в Восточной Пруссии, и самоходчики уехали в Николаев, танкисты – в Слуцк, а меня направили в Ленинград, в Высшую офицерскую школу...

* * *

Вот и подошел к концу мой рассказ о минувшей войне, о боевых товарищах-однополчанах, живых и павших.

1454-й полк, в котором я начинал воевать, 2 мая 1945 года бурно торжествовал Победу в поверженном Берлине. Позднее ребята рассказывали, как в те дни осматривали главные учреждения рейха – гитлеровскую канцелярию и рейхстаг. Трое наших воинов, капитаны Николай Поливода, Василий Поршнев и Михаил Сапко, поставили свои подписи на рейхстаге.

И тоже трое моих однополчан: капитан Поливода, старшина Мерзлов и старшина Амелечкин участвовали в Параде Победы в Москве.

Большинство однополчан вскоре после войны уволились в запас, занялись мирными делами. А некоторые  еще долго продолжали службу в Советской Армии. Но все мы, наверное, первое время ощущали какую-то непривычную тишину, а по ночам часто вскакивали от своей же громкой команды или крика «ура».

Идут годы. С последних залпов Великой Отечественной прошло уже шестьдесят лет, за это время многое изменилось в стране, в жизни каждого. Судьба разбросала однополчан по разным уголкам нашей необъятной страны. Печально было констатировать, что на встречах однополчан мы год от года кого-нибудь не досчитывались. Но каждая встреча волновала, была заполнена новыми подробностями прошедших боев, открывались факты, детали, о которых мы не только не знали, но даже и предположить не могли. Последний день встречи всегда заканчивался прощальным ужином с незабываемыми «фронтовыми сто грамм». Теперь ушли в прошлое наши совместные поездки по местам боев, а лет пятнадцать назад прекратились и встречи однополчан в Москве. Печально, что 20 лет назад к Дню Победы я отправлял больше сотни поздравлений, а сейчас – только десять.

Но для меня все ушедшие живы. В моем сердце и в памяти. И книга эта написана в основном по памяти, которая сохранила облик однополчан такими, какими они были в «роковые сороковые» – их боевую доблесть и неописуемую фронтовую дружбу. До сих пор с трепетом в сердце, будто наяву, вижу в атаках своих боевых друзей. Перед павшими и живыми склоняю голову.

Приложение I.

– Как вы в целом оцениваете танк KB?

– Танки у нас были разные, даже Т-50, но в основном «тридцатьчетверки» и KB, потому что Сталинградский тракторный завод и ремонтировал танки, и новые делал. По-моему, 13 танков KB он изготовил.

Танк KB в свое время был король фронта! Лобовая броня – 75 мм! Еще и экранировку 105 мм сделали, но это уже позднее. У нас в корпусе только 75-мм были.

У KB было три пулемета: один спаренный с пушкой, один у радиста-пулеметчика в шаровой установке, и третий – тыльный.

– Как вы оцениваете эти три пулемета? Они одинаково ценны были?

– Они одинаковые, а лучше, конечно, у стрелка-радиста, он независимо от пушки мог в любое время стрелять. Многие говорят, что этот пулемет был бесполезен, потому что у него сектор обстрела был маленький. Но этак неправильно оценивать, он нормально, с пользой работал.

– Как вы оцениваете приборы наблюдения в KB?

– Прибор наблюдения ПТК-4? Ну, нормально. Поворачивается, и командир дает команду. А в чем, по-моему, ошибка была, очередная: «Лимб такой-то! По такой-то цели огонь!» А что такое лимб? Это на погоне башни деления были, 360 делений, и наводчик должен стрелку навести на ту, которую командир дал в команде. Куда проще было: «Пушка справа! 800! Осколочным, огонь!» – вот и все.

– А «800» – это расстояние до цели?

– Нет, это дальность прямого выстрела пушки, не изменяя прицела.

– Самая эффективная дистанция стрельбы для KB какая была по дальности?

– Самая эффективная стрельба, когда прицельные установки не меняешь: 800 метров прямой выстрел по танкам противника. По пушкам меньше, конечно.

– Как вы оцениваете удобство рабочих мест в KB?

– Нормально. Размещались мы так: впереди слева сидел механик, справа – радист-пулеметчик; за их спинами, соответственно, наводчик и заряжающий. А командир с левой стороны в конце, у люка. Сиденья у всех были регулируемые. Не тесно было.

– Было ли такое понятие «боекомплект»? Какая норма была?

– Да. Боекомплект у KB был 100 снарядов и 101-й – вышибной.

– Что такое «вышибной»?

– Если снаряд застрял в стволе, вставляют этот вышибной снаряд и выстрелом выбивают.

– Было ли понятие перерасхода боекомплекта?

– Нет.

– За это не наказывали?

– Нет, нет, мы сами экономили, экипаж сам заинтересован был зря не стрелять.

– Как вы оцениваете удобство вождения KB?

– Нормально. Выжимается сцепление, переключается скорость, а иногда на бортовых: выжимает бортовые и скорость переключает.

– Как вы оцениваете трансмиссию и двигатель KB?

– Двигатель был отличный! Дизельный В-2В, мощностью 500 лошадиных сил.

– А какой у него ресурс моточасов был в сорок втором году?

– Не считали. Пока ходит, и воевали. Профилактикой не занимались, но текущий ремонт – при первой возможности. Нет огня, остановились и сами обслуживаем. А эти нормы все техобслуживание: ТО-1, ТО-2, ТО-3 – мы все это в училище проходили, но не делали. Мы возмещали все это своей любовью к машине.

– То есть машину любили? А имена собственные машинам давали?

– Да нет, не давали. Но, может, в какой-то бригаде и давали.

– Наносили камуфляж на танк?

– Камуфляж? В зимнее время известью белой покрывали, под снег. Во всей бригаде и в корпусе.

– А гусеницы чистили?

– Отбивали кувалдой, когда глина застряла между траками. Кувалдой били-били, выбивали, а потом немножко прошел – и всё, вся грязь опять на месте.

– Как часто это приходилось делать?

– Нечасто. Это когда проходили через болото или где-то глинистые, суглинистые почвы. А обычно: танк идет, все вылетает само собой.

– Когда вы начали воевать на KB, какие-то надписи на танках у вас в бригаде были?

– Нет, некогда было писать. Наша бригада отступала от Волчанска и до Калача, все с боями. А в тот период в Крыму было плохо, Севастополь висел на волоске. Потом его сдали 6 июля. Потом керченская трагедия, там около 300 тысяч потеряли. Не до этого было. Все время бои, авиация немцев не давала покоя, а наших самолетов вообще не было, кроме «кукурузников». Но наше командование догадалось, как использовать эти самолеты. Они преимущество имели: могли низко над землей лететь, и из них создали 46-й бомбардировочный авиационный полк – ночные бомбардировщики. Этот полк и гвардейское звание получил, и Краснознаменным стал, орден Суворова получил. 23 летчицы стали Героями Советского Союза в этом полку.

– А когда вы на самоходках воевали, то надписи на них не делали?

– Нет, как-то не до этого было. Это больше в кино показывают или на фотографиях: «За Родину!» А за кого же еще, за Отечество и воевали!

– Какие основные обязанности у вас были как у командира танка?

– Командир танка отвечал за весь танк: за его состояние, боевую готовность и за действия всех членов  экипажа. Кроме того, офицеры выезжали на рекогносцировку местности перед наступлением. Офицеры спали меньше, потому что нужно было ночью проверять охрану. Были случаи, могли и вырезать, диверсанты там и прочие. Поэтому офицерам давали даже доппаек для поддержания сил.

– Кто обязан следить за боекомплектом танка?

– Наводчик в первую очередь и командир.

– Как распределялись обязанности в экипаже?

– Механик-водитель отвечал за состояние техники: регулировка, свободный ход; он же следил за наличием смазки, топлива. Наводчик за пушкой следил, определял, когда ее чистить, смазывать; прицелы, приборы наблюдения тоже в его ведении. Заряжающий занимался боеукладкой, чтобы все снаряды находились в гнездах, очищал снаряды от смазки, если были смазаны. Радист-пулеметчик отвечал за радио.

– Кто был самым важным и ценным членом экипажа?

– Пожалуй, все. И должна быть взаимозаменяемость. На KB когда я воевал, то все могли друг друга заменить, неодинаково, конечно, но для боя готовы были. На самоходках так же. Если заряжающий не успел зарядить – выстрела нет! Наводчик не успел навести – выстрела нет или мимо! Механик не выполнил команду – и все под огонь попадают!

– Какие наиболее уязвимые места для поражения, кроме бортов, у танка?

– Прицельные приспособления и пушка. Вывести их из строя – значит, превратить танк в коробку. Но немцам не часто их удавалось поражать.

– Какое качество для танка в ту войну было наиболее важно: броня и пушка или надежность самой машины?

– Во время боя – мощность огня и броневая защита, а скорость играла незначительную роль, от снаряда не убежишь.

– Использовали у нас немецкий бензин?

– Использовали, но у нас моторы были дизельные. В сорок втором его не использовали, так как мы отступали, бензина трофейного не захватывали.

– Были ли у вас в корпусе иностранные танки?

– Нет, видимо, они стали поступать немного позднее. В боях за город Попельню, это на Украине, в наших войсках были английские танки «Валентайн». Это слабые танки: броня 50 мм, пушка – 40-мм, скорость – 25 км/ч. Ну что это за танки! Они были в 71-й мехбригаде. Мы с танкистами не говорили про них, но видели, как эти «Валентайны» горят хорошо и ничего не могут сделать против немецких танков.

– Можете ли рассказать о хитростях, уловках, которые помогали выжить танкисту?

– Я считал так. Немцы – очень дисциплинированный и шаблонный народ, поэтому решение нужно принимать как бы абсурдное, чтобы не укладывалось в сознании нормального человека. Нестандартность решения – вот самый лучший козырь! Генерал-лейтенант Богданов (он потом маршалом стал) воспользовался этим методом – действовал нешаблонно, лез на рожон, и я тоже, когда попер вдоль кустарников немцам навстречу. Они могли нас заметить – и крышка! А мы тогда 8 «тигров» сожгли! Это единственно правильное было решение! Отступать полку было нельзя – свои расстреляют за трусость. Не идти на немцев – они тебя сожгут. Так что нужны были неожиданные решения.

– Я знаю, что в «наставлениях» рекомендовалось уклоняться от встречного танкового боя. Вы следовали этой рекомендации?

– Нет, не уклонялись, даже понятия такого не было. А немцы уклонялись, они знали, где KB и «тридцатьчетверки», и старались не вступать с ними в бой. А у нас: пока Сталин в Москве решение принимает, пока командующий его передает, пока доходит оно до командира и корпус удар наносит по месту – немцы давно ушли с этого участка на сотню километров! И удар наносим – по пустому месту! 37-я танковая дивизия прошла 1500 километров пустых, 8-й мехкорпус прошел 500 пустых километров. Это на 2-м Белорусском фронте было у Рокоссовского.

– Приходилось ли вам воевать на танках в городах и как это происходило?

– Танки должны были действовать в составе штурмовых групп вместе с пехотой. Артиллерия может подойти, может не подойти – без нее можно. Задача пехоты: не допустить, загодя уничтожить противотанковые средства, которые из подвалов и окон стреляют. Вот пехота и мы и бьем из пулеметов вперед по тем местам, где могут находиться истребители танков.

– Где наиболее вероятные места их нахождения?

– Они могли бить из какого-то окна сверху, с верхних этажей, но больше-то – из подвалов. А иногда они маскировали бочку металлическую: ну, бочка и бочка, а там сидит истребитель с гранатой или фаустпатроном. А мы догадывались и даже снаряда не жалели.

– Насколько эффективен был фаустпатрон в борьбе с нашими танками?

– Здорово! Они пробивали до 240 мм броню.

– У вас в полку какие были потери от фаустпатронщиков?

– Пожалуй, я что-то и не помню такого.

– Во время боев в городах закрывали верхние люки?

– Да, закрывали всегда. Открытыми их не держали. А вот на поле я всегда с открытым ходил.

– Не боялись?

– Нет, не то чтобы не боялись... Но так я лучше обозреваю. Прибор прибором, а тут я голову повернул и сразу все вижу. Прибор был хуже, так как он ограничивал поле зрения каким-то углом, еще и крутить его, а тут...

– Как вы можете сравнить наши приборы наблюдения и на «тиграх» и «пантерах»?

– У них цейсовская оптика была высшего класса! Потом, уже в конце войны, у них появились еще и приборы ночного виденья «филин» и ночной стрельбы. Вот Балатонское сражение, там у немцев была 6-я танковая армия фельдмаршала Зера Дитриха, у него все танки были снабжены этими «филинами» – так они шурнули за одну ночь наши войска на 60 километров. У нас нигде об этом не пишут. Потом, правда, подбросили туда войск. Будапешт брали около 100 частей и соединений! Это же был ужас! А можно было взять с ходу, через пару дней! Где-то 19 октября Сталин позвонил Малиновскому: «Товарищ Малиновский, когда вы думаете брать Будапешт?» Малиновский: «Товарищ Сталин, через два дня подойдут механизированные корпуса...» «Брать завтра!» – был приказ. Не взяли завтра! Освободили 13 марта – только 13 марта! И все подтягивали туда войска, много войск подтягивали.

– Как вы можете прокомментировать высказывание «танки воюют только вдоль дорог»?

– В принципе-то для быстроты переброски танков дороги нужны. А воевать?.. Смотря куда движемся и где выбирают исходные позиции. Тут дороги ни при чем. Дороги и дороги. Дороги, как правило, все пристреляны, когда в обороне стоят. По ним даже опасно наступать. Значит, надо по бездорожью.

– Где вы любили во время марша находиться? Какое место танка выбирали?

– Я, как правило, сидел возле люка механика-водителя, на KB и на самоходках тоже, чтобы ему показывать.

– Он плохо видел?

– Нет, он видел хорошо, но нужно было решения принимать. Покажу вправо, и он плавно идет вправо. Во время марша меняется обстановка, то улизнуть надо, под кроны деревьев спрятаться, то еще что-то, я ему сразу даю команду.

– Вы в заправке танка участвовали?

– Нет, я следил только. Механик-водитель и заряжающий это делали. Заряжающий считался вторым механиком-водителем.

– И в окапывании танка тоже участия не принимали?

– Нет, вы что! Все работали, у меня мозоли не сходили с рук. Хорошо, когда мягкий грунт попадется. Да еще ведь как, только успели выкопать окопы, приказ: «Вперед!» И там, на новом месте, опять надо рыть. Это тридцать кубометров, да еще каменистый грунт попадет или глинистый. Это сверхтяжелая работа! А надо!

– Даже для KB, у которого 75-мм броня? Все равно его окапывали?

– Окапывали. Это лобовая броня была 75, а бортовая порядка 45, кормовая еще меньше, а крыша – 25 мм.

– У KB что чаще ломалось, бортовой фрикцион или коробка передач?

– Ломаться-то почти ничего не ломалось. Добротно было сделано. Выходил из строя не главный фрикцион, а тяги управления. Вытянулась тяга управления – уже скорость не включишь. Механик педаль нажимает, а главный фрикцион не выключается полностью. Поэтому надо было сразу укоротить, отрегулировать тягу.

Что еще с двигателем могло быть. У дизельных моторов В-2 насос высокого давления МК-1 создавал давление 200 атмосфер, под которым топливо подавалось в цилиндры через форсунки: форсунки топливо распыляют, поршень его сжимает и происходит самовоспламенение. И вот могла быть сбита регулировка у этого насоса. Тогда приходилось регулировать регляжем верхнюю мертвую точку поршня, подгонять.

– На марше, на отдыхе какие ваши обязанности были?

– На марше – следить, как машины идут, выдерживать дистанцию, но и на небо смотреть все время. При необходимости давать флагами сигналы, так как работать на радиостанции на марше и в обороне часто запрещалось. А когда бой начинался, то радиостанции работали. Главный маршал бронетанковых войск Ротмистров Павел Алексеевич нам говорил: «Самое наилучшее средство управления войсками в бою – это мат. Так не понимают, а как матом запустишь – все всё понимают!» В эфире-то что творилось – жуть! Волны совпадали: один приказывает, другой, третий матерятся, пятый просит «огурцов» подбросить, то есть снарядов. Ну а на марше мне еще надо и маскировку соблюдать.

Заметил, что «рама» пролетела – она же все фотографирует, видит и докладывает – значит, бомбежка будет, штурмовая авиация налетит. Даешь команду укрыться. Мы под кроны деревьев прятались.

– Тогда, в сорок втором, сколько километров проходили KB на марше за раз?

– Там не было такой обстановки, чтобы большие марши делать. Там все было вокруг. А в целом-то, конечно, у KB запас хода был порядка 150 километров, а у «тридцатьчетверки» – 300 километров без дозаправки топливом.

– Машины, на которых вы воевали, соответствовали этим показателям?

– Да, можно было сделать длинный марш. У нас были созданы три танковых корпуса по 500 танков.

В 1939 году эти неграмотные маршалы – Ворошилов, Буденный и Кулик, разработали военную доктрину: воевать только на чужой территории и главная ударная сила – кавалерия. Можете себе представить такой абсурд?! И три танковых корпуса расформировали, не стало их. А потом финская война, где опозорились – страшно опозорились! Показали, что Красная Армия вообще не готова к войне. Потери страшные! Ворошилова вынуждены были снять на пленуме, назначили Тимошенко. А что Тимошенко?! Тимошенко тоже неграмотный был, стал создавать корпуса численностью 1021 танк. Это махина! Это же ужас какой-то! На марше он растянется на 50 километров! А главная-то сила танковых войск – мобильность!! В каком-то месте противник прорвался, дают танковой бригаде приказ – и через полчаса она там! Вот вся соль-то в чем! И вот эти махины-корпуса Тимошенко так и не смог укомплектовать: из всех танковых корпусов в западных округах укомплектован был только один – 6-й мехкорпус. Остальные  не были укомплектованы, потеряли главное свое качество – мобильность! И немцы пользовались этим, бомбили безнаказанно!

– Про KB если еще говорить. По KB самые разные орудия стреляли. Вы ощущения от удара по броне различали, кто бьет: зенитка, гаубица, противотанковое орудие?

– Примерно одинаковые удары были, потому что немцы зря не стреляли такими слабыми пушками. Они знали, что не пробить, так зачем снаряды зря тратить? Примерно одинаковые удары. У них на T-IV до апреля сорок второго 75-мм короткоствольная пушка была. А в апреле сорок второго поставили на T-IV длинноствольную 75-мм пушку, она стала иметь начальную скорость полета снаряда 1120 м/с и пробивать бронебойным снарядом броню толщиной 111 мм, а подкалиберным снарядом на 1000 метров – 164 мм. Но в Сталинградской битве их немного было, их только начали выпускать.

– В сорок втором году для KB кто был самым опасным противником у немцев?

– Самым опасным противником была, наверно, авиация, ну и танки. Потому что даже эта короткоствольная 75-мм пушка имела подкалиберный снаряд.

– Как организовывалось взаимодействие с артиллерией? Когда вы шли в атаку, то вам выделялись орудия для поддержки?

– Впервые четкое взаимодействие реализовалось благодаря главкому артиллерии Воронову Николаю Николаевичу, который в то время находился на Донском фронте. Когда наши перешли в наступление, он разработал тактику огневого вала. На километр фронта там было 122 орудия, и они создавали огневой вал. Огневой вал катил впереди наступающих, уничтожал противника  массированным огнем, и следом шли танки. До этого, да и часто потом взаимодействия хорошего с артиллерией при наступлении не было, артиллерия, как правило, отставала. Вот самоходки-то и заменяли артиллерию для сопровождения танков в наступлении. Самоходки, во-первых, менее уязвимые были и, во-вторых, не отставали, никаких тягачей не надо было.

– Сколько на KB нужно было снарядов потратить, чтобы немецкий средний танк подбить?

– Одно правильное попадание. У нас никаких «вилок», как в артиллерии, не было, боекомплект был ограниченный. Мы вели огонь сразу на поражение. Как в училище нас учили поражать с первого выстрела, так мы и стреляли.

– Когда вы стояли в обороне на KB, обязательно было его окапывать?

– Обязательно. В сорок втором у немцев были не только подкалиберные снаряды, но и кумулятивные. Подкалиберный снаряд – пробивает броню, а кумулятивный – прожигает, но тоже и пробивает не меньше. Я видел удар кумулятивного снаряда по KB: снаряд ударяется, в нем срабатывает ударник и загорается взрывчатая смесь, которая фокусируется, как в рефлекторе, и прожигает броню в 200–240 мм. А если кумулятивный в башню танка попадет – ни экипажа, ни танка больше нет! Они могли даже на T-III с его 50-мм пушкой применять кумулятивный и подкалиберный снаряды.

– На вашем KB была пушка ЗИС-5?

– Нет, Ф-32.

– Как вы считаете, она для условий боя сорок второго года для такого танка, как KB, была достаточной?

– Желательно бы посильнее. То, что позднее стало, – 85-мм, 100-мм пушки.

– Какие конкретно танки, пушки, самоходки были опасны для KB?

– 80-мм пушка, которая стояла на «тиграх», «королевских тиграх», «элефантах» и «насхорнах», а потом на «ягдпантерах». На этих пяти видах танков и штурмовых орудий. «Ягдпантеры» – охотники за танками, на них мощная 88-мм пушка стояла, а на «пантерах» – 75-мм.

У немцев был многофункциональный лафет, они его называли «кузнечик» (сейчас не помню, как это будет по-немецки), он позволял ставить разные виды гаубиц и пушек, в зависимости от обстановки.

– А чехословацкие танки?

– Немцы использовали их танки 35-Т и 38-Т. Чехословацкие танки были слабенькие, у них и броня нетолстая, и орудие маломощное.

– Вы с ними сталкивались в бою?

– Мы тогда не знали толком-то, кто нас колошматит. Но «тигры», «пантеры» и «элефанты» мы различали. У них штурмовых орудий было немало: 70-мм, 150-мм...

– Как покидать KB в случае, если его подбили?

– Покидать мне таки и пришлось. Два люка на крыше башни: командирский и заряжающего – сразу открыли и выскочили. Заряжающий выскочил, радист следом, командир выскочил, наводчик за ним, а механик – через свой люк. Механик, если не успел или его люк заклинило, то тоже выскакивает через командирский люк.

Я четыре раза горел, три раза сам успевал выскочить, а четвертый раз экипаж меня спас, вытащили из горящей самоходки.

– Когда вас в первый раз подбили, все успели выскочить?

– Все, слава богу.

– А как это произошло?

– Вольский – гениальный военачальник! Это под Сталинградом было. Из сотни танков он группу, в том числе и нашу бригаду, забросил к немцам в тыл за реку Аксай Эсауловский, и немцы оказались вроде в окружении в этом хуторе. Мы, когда боеприпасы израсходовали, стали отходить к своим, два танка, мой в том числе, прикрывали отход. Пересекли мост понтонный. А тут как раз немецкая танковая дивизия к переправе подошла. Ударили по нам сзади, в корму. Сожгли оба танка.

– Никто не погиб тогда?

– Нет, слава богу, все обошлось. Я ранение получил правой руки, но в госпиталь не пошел.

– Вы попали в резерв корпуса?

– Нет. Собрали всех командиров, которые без танков остались, связь была со штабом фронта. Тогда мало было специалистов, и нас отправили в Свердловск, в 5-й запасной танковый полк. Там формировались и батареи, и роты. Там я начал служить на СУ-122, на них гаубицы стояли.

– Как вы отнеслись к тому, что перешли на самоходки воевать?

– А ничего. Стояли мы немного в обороне, и у нас два командира были, которые учились на самоходчиков, закончили самоходное училище. Они рассказывали, как с закрытых огневых позиций стрелять, как панорамой пользоваться, на самоходках артиллерийская панорама стояла. А так-то техника та же, что и на танке. Двигатель, коробка, фрикционы (главный и бортовые) – все было то же.

– Как происходило формирование экипажей?

– Командиры назначались – батарей, взводов, самоходок. Затем выстраивали нас и знакомили с командованием полка. Начиналось боевое сколачивание подразделений: тут и вождение отрабатывали, и стрельбы, стреляли боевыми снарядами, по нескольку снарядов.

– Много ли в полку было фронтовиков?

– Нет, немного, большинство были новички.

– Как для вас началась Курская битва?

– Залпом наших орудий за час до наступления немцев. Мы радовались, конечно, артподготовке, что наши как следует бьют. А потом немцы себя в порядок привели – и по нам! Наши открыли контрбатарейную стрельбу, в которой наш полк не участвовал. У нас было 28 снарядов в боекомплекте, и мы стояли в первом эшелоне. Нас сразу включили в 9-й отдельный танковый корпус, он потом стал называться Бобруйско-Берлинским. Начиная с 5 июля на нашем участке отступления не было.

– Сколько вы тогда стояли в обороне?

– Оборону мы держали апрель, май, июнь и до 15 июля. Под Понырями, совхоз имени 1 Мая.

– У вас на участке что это означало «держать оборону»?

– Стояла 128-я бригада танковая рядом, но очень слабенькая, там один батальон был «тридцатьчетверок», а остальные – легкие танки Т-60, Т-50. Т-50 – что они могли своими «сорокапятками»? А у Т-60 – вообще 20-мм пушка. Ничего они не могли. Но оборону держали нормально. Правда, что было плохо: у нас на СУ-122 были гаубицы, для которых не только подкалиберных снарядов не было, но и бронебойных, только осколочно-фугасные. Мы ими стреляли по танкам с колпачком и полным зарядом: выводили из строя танк, не поджигали,  потому что не могли пробить броню. Гусеницы сбивали, по башне били. Снаряд-то был тяжелый – 21,76 килограмма! Бахнет, так чувствуется у них там, в башне!

– Что такое «колпачок»?

– Колпачок – это взрыватель, накрученный на головку снаряда раздельного заряжания, его еще называют «головной взрыватель».

– Когда ваш полк пошел в наступление? Как можете его описать?

– 15 июля мы от Понырей пошли в юго-западном направлении, занимали много пунктов с ходу, так как немец отступал. И все крупные населенные пункты – станцию Усмань, город Усмань, потом Посадку заняли, Ярославец, а 1 сентября взяли Кролевец.

– За это время боев вы почувствовали разницу между KB и самоходной установкой?

– Самоходка быстроходная – скорость 55 километров, а у KB – 35! Вот это мы почувствовали. А в основном бой есть бой.

– Какие цели были для самоходок наиболее частые?

– Когда в обороне стояли, то мы только по танкам огонь вели.

– А по пехоте запрещалось стрелять?

– Нет, не запрещалось, но мы экономили снаряды. А кстати, прихватили мы трофейный станковый пулемет МГ-42, и он нас здорово выручал: по пехоте стреляли. Отличный пулемет, по немцам отлично бил! У него ленточное заряжание, патроны в коробке металлической. Мы коробок десять прихватим – и бей не жалей! Все члены экипажа отлично владели им – лучше немцев!

– Кто был главнее – командир отделения пехотинцев или вы?

– Я, конечно. Я – хозяин машины. Когда я батареей в Польше командовал, то так получилось, что комбатом стрелков был майор, а я – лейтенант. Но подчинения практически не было.

– Я знаю, что вы после СУ-122 воевали на СУ-85. Когда это произошло?