Текст книги "Образцы народной литературы северных тюркских племен. Часть VII. Наречия Крымского полуострова (прозаические нарративы)"

Автор книги: Василий Радлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Дервиш (с персидского языка переводится как «нищий, ходящий от дома к дому») – еще один персонаж народной исламской мифологии. Дервиш вбирает в себя функции святого: он помогает людям в трудные моменты.

Хыдыр (другие имена аль-Хадир, Хидр, Хидир, Хизр) – легендарный персонаж тюркских сказок. В Коране он не встречается, но очень популярен в устной традиции. Считается, что культ святого (по другой версии – пророка) имеет домусульманское происхождение. Согласно самым распространенным легендам, святой (иногда его путают с пророком Ильясом) приходит к людям в виде странника, чтобы проверить их гостеприимство (№ 27), а также всегда помогает людям, попавшим в беду (№ 72).

В мусульманской традиции Али – мифологизированный образ зятя пророка Мухаммада. Али приписываются многочисленные подвиги, которые он совершил с помощью коня Дюльдюля и меча Зульфикара. Эти названия перешли в сказочную традицию. Теперь дюльдюль и зульфикар – атрибуты героя волшебной сказки, уже без упоминания имени Али.

Во многих странах популярны местные легенды об убийстве святым Али дракона, что отразилось в одной из сказок сборника Радлова (№ 19). В сказке № 22 повествуется о героических поступках сына Али – черта, присущая богатырским сказкам.

Переходное положение между волшебными существами и людьми занимают такие персонажи, как плешак и безбородый.

Кельоглан, плешивый, паршивый – излюбленный герой тюркских сказок. Это образ бедняка и глупца, который всегда находит выход из трудного положения с помощью хитрости или благодаря удаче. Сказка «Сын бедняка» по сюжету очень похожа на сказки о Кельоглане, но в нашем сборнике у парня нет плеши, сказано просто, что ему не хватало ума (№ 54).

В сказке «Три зятя падишаха» присутствует фигура мнимого плешивца (№ 31). Это типичный для волшебной сказки образ «не подающего надежд» героя. Е.Мелетинский видел в сознательном стремлении героя скрыться под «низкой» личиной традицию брачных испытаний, которые были засвидетельствованы этнографами в разное время у большинства народов. Однако исследователь рассмотрел этот сюжет и с эстетической точки зрения: «Основа эстетики “низкого” героя – идеализация социального обездоленного» (Мелетинский, 2005: 212).

Безбородый, кёсе (в переводе с тюркских языков «жидкобородый») отличается от фигуры плешивца. Гордлевский писал, что «человек с жидкой растительностью на лице, как говорят турки, – меченый раб, и таких нужно бояться» (1968: 221). Опасным и жестоким изображает кёсе сказки «Безбородый» и «Безбородый и чабан» (№ 30, 39). Однако хитрец и глупец не всегда четко персонифицированы, поэтому в одной из сказок нашего сборника все персонажи называются безбородыми, но девять безбородых – глупцы, а один – хитрец (№ 40).

Мелетинский писал, что «герой анекдотической и новеллистической сказки – не только глупец, «дурак набитый», но и хитрец, плут, который прикидывается «простачком»» (Мелетинский, 2015: 201). Ярким примером является Ахмет Ахай озенбашский (№ 43) – крымский родственник Ходжы Насреддина. М.Коцюбинский считал, что анекдоты о Ходже Насреддине попали в Крым через лубочную литературу. Однако «чуждые слуху географические названия, которые мешали запоминанию, иногда придавали анекдотам оттенок чего-то чужеродного. Именно таким образом от Насреддина отпочковался полностью на него похожий, но целиком местный вариант» (Коцюбинский, 1937: 5). Сказки о глупцах и хитрецах приобретают отчетливо выраженный сатирический характер и больше похожи на анекдоты.

Женщина-героиня в крымских сказках – явление нередкое. Особенно популярен мотив о мудрых девушках, решающих трудные задачи. В сборнике Радлова не менее популярны сказки о мудрецах. Комбинация вопросов и ответов, обмен иносказаниями, шутливые словесные состязания героев составляют основу занимательных сюжетов о мудрых отгадчиках. Одним из типичных персонажей подобного типа является знаменитый острослов-оратор Йирен Шешен (№ 63, 66).

Остановимся подробнее на персонажах реальной жизни, которые изображает сказка. Перед нами проходят падишахи, ханы, беи, купцы, дровосеки, охотники, пастухи, демонстрируя разнообразие человеческих характеров и чувств.

Падишах, он же хан, как и во всякой сказке, изображается довольно шаблонно. Нужно объяснить, почему в текстах чаще используется слово «падишах», а не «хан». Во-первых, во многих сказках действие разворачивается в Османской империи. Во-вторых, волшебная сказка склонна использовать обобщенное название «падишах» в значении «правитель». Слово «хан» встречается в легендах, богатырских и бытовых сказках, которые более историчны (№ 9, 49, 60, 63, 66, 67). Однако нужно учитывать, что не всегда хан крымский, иногда речь идет о казахском правителе (№ 49, 63, 66).

Визирь – чаще всего лукавый царедворец и тайный злодей, а не верный советник падишаха. Кадий (мусульманский судья) обычно упоминается без всякой дальнейшей характеристики.

Довольно ярко обрисовано в сказках мусульманское духовенство: имам, муэззин. Что касается «духа ислама», то при всяких жизненных обстоятельствах сказочные герои исполняют все мусульманские обряды: здороваются по известной мусульманской формуле в форме селяма; ходят в мечеть; совершают омовение и намаз, перед началом дела произносят формулу бисмиллях («во имя Аллаха»); совершают паломничество в Мекку.

Крымская специфика

Невозможно понять, откуда просочился в Крым тот или иной сказочный мотив. Полуостров находился в центре торговых путей и военных столкновений, поэтому сюжеты отдельных крымских сказок схожи с сюжетами мирового фольклора. В этой статье мы отказываемся от подобных сопоставлений, а также от сравнения крымскотатарских сказок со сказками других тюркских народов, так как это тема для отдельного исследования. Однако возникает закономерный вопрос: что делает эти тексты специфически крымскими?

В сказках наблюдается переплетение фантастических и реальных элементов. Наряду с упоминанием вымышленных сказочных стран (Чинмачин) или неопределенных сказочных мест, «куда птица не долетит, змея не доползет», мы находим и названия вполне реальных городов: Старый Крым, Стамбул, Эрзурум, Бурса, Багдад, Алеппо, Дамаск. Для большей достоверности в сказке могут приводиться и названия реальных деревень. Так, например, в волшебной сказке «Младший сын падишаха» фигурирует южнобережная топонимика: Кючюк Ламбат, Дегирмен, Партенит, Куркюлет, Кызылташ, Гурзуф, Алушта и Никита.

Если говорить о пространстве, в котором развиваются сказочные события, мы также заметили крымскую специфику. Обычно в сказках все плохое, что случается с героем, происходит в горах. В крымском фольклоре, помимо гор, опасным местом является степь. Мифологизация крымских степей хорошо описана в легенде «Евпаторийские степи» (Шуф, 1895: 121–171). Степь, как враждебное человеку пространство, противопоставляется в сказках населенной местности, создавая оппозиции «далекий – близкий», «чужой – свой», «природа – культура». Это объясняется тем, что исторически в Крыму степь была местом кочевников, необжитым диким пространством.

Крымские сказки свидетельствуют о вполне реалистическом восприятии водного пространства. В композиции часто появляется Черное море. Герои отправляются на поиски приключений на пароходе в Стамбул (№ 5, 10, 15, 40, 87). Почему герои сказок отправляются в Турцию? После присоединения Крыма к Российской империи много татар эмигрировало в Османскую империю. Похожий язык, традиции, единая религия делали Турцию привлекательной для крымских татар, которые боялись религиозных и экономических притеснений со стороны Российской империи.

Рисуя свой волшебный мир, сказка все же остается при этом крымской. Аждаха, дэв, ведьма и арап действуют в такой обстановке, что перед читателем развертывается жизнь средневекового Крыма во всей ее широте. Так, в сказках мы находим упоминание разной домашней утвари, окружающей жизнь простого человека (казан, скалка, кувшин, секира, оселок, намазлык, чот), музыкальных инструментов (саз, кемане, давул, зурна, тар), одежды (феска, каракулевая шапка, чалма, чарыки, сафьяновые сапожки, тапочки, чекмень), блюд (чебуреки, комеч, калаш, кебаб, пельмени юфак-аш, буреки, катлама, баурсаки, халва, рахат-лукум) и напитков (бузлама, максыма, ракы, шербет, кофе). Весьма реалистичны сказки также в отношении единиц веса (бакла, батман, окка, кантар, дирхем, пуд) и денег (пара, куруш, лира, золотой, серебряный).

Не забыта сказкой и кочевая жизнь степного Крыма. Известно, что скотоводство было одним из основных занятий крымских татар. С этим связаны такие факты, как обозначение пастуха, в зависимости от того стада, которое он пасет (№ 60), указание на то, что татары кочевали со своим скотом и жили в больших юртах – терме (№ 18). В сказках присутствует информация о важной роли верблюдов в жизни степных татар. Оказывается, их впрягали в повозки, как лошадей (№ 49). Сказка подчеркивает значимость лошади для представителей кочевой культуры. Единственная дочь богача отдалась скотнику, чтобы в стаде ее отца был хороший рысак (№ 60).

В бытовых сказках можно найти интересные для этнографов и историков детали. Так, мы узнаем, что в степной части Крыма люди ссыпали золу из очагов в определенное место, «образовывавшиеся со временем холмы служили местом общения местных жителей» (Эмирсуинова, 2013: 24). В сказках указаны правила рекрутского набора в Крымском ханстве. Каждый раз перед военным походом каждая семья должна была дать по одному мужчине вне зависимости от социального положения (№ 44, 60).

Бытовые сказки также отражают этнокультурные стереотипы, которые сформировались в Крыму к концу XIХ века. Как известно, крымские татары делятся на три субэтнические группы: южнобережные татары, горцы и ногайцы. Ногайцы поселились в северном Крыму позже всех, в начале XIX века, и долгое время вели кочевой образ жизни. Хотя русские власти вынудили их заняться земледелием, они отличались от других субэтнических групп по языку, внешнему виду, образу жизни, поэтому чувствовали себя чужаками. Степные татары гордились своей историей, военными походами, поэтому высмеивали татар-горцев, которые занимались земледелием.

Этнокультурные стереотипы привели к появлению в фольклоре обобщенных образов: любимец крымский степей азырджевап ногаец (дословно переводится «ногаец, у которого на все готов ответ»), глупые озенбашцы и ускютцы (жители деревень Озенбаш и Ускют). В сборнике Радлова приведены анекдоты про смышленого ногайца Карабаш Абдуррамана (№ 64) и уроженца села Озенбаш Ахмет Ахая (№ 43).

В Крыму село Озенбаш – синоним глупости. Не случайно нарративы указывают на то, что Ахмет Ахай был оттуда родом. Гордлевский заметил одну деталь. В Бахчисарайском районе есть два Озенбаша: Большой и Малый. Между жителями двух деревень издавна шел спор о том, откуда именно родом Ахмет Ахай. «Только спор этот не похож на то, как спорили семь городов из-за Гомера. Зная, что соседи смеются над ними, озенбашцы – жители Большого и Малого Озенбаша, отказываясь от Ахмет Ахая, перекидывают его от себя друг на друга» (1968: 219).

Что касается других этносов, в текстах появляется фигура цыгана. Несмотря на то, что крымские цыгане исповедовали ислам, они не пользовались у татар симпатией. Отношение неприязни отражает анекдот «Цыган» (№ 58). В сказке «Хыдыр» святой предстает в роли грязного цыганенка, что также несет скрытый смысл (№ 27).

Иногда сказка высмеивает жадность и хитрость евреев (№ 57, 81, 90). В одной из крымскотатарских сказок слово «караим» используется как синоним слова «еврей» с негативным оттенком (№ 11). В караимских сказках присутствует уточнение «кучерявый еврей», дословно «еврей с локонами», то есть с пейсами. Таким образом, рассказчик старается подчеркнуть, что речь идет не о караиме, а о еврее-раввинисте77
  Раввинисты или раббаниты – последователи талмудического индуизма, тогда как караимизм – религиозное учение, основанное на Танахе.


[Закрыть].

В караимской части также появляется персонаж армянина. Из контекста понятно, что речь идет о турецких армянах. Рассказчик называет его «гяуром», то есть «неверным». Однако армянин в сказке явно положительный персонаж, так как он изображен трудолюбивым, честным и смышленым юношей (№ 75).

Поэтика крымской сказки

Переходим к вопросу о стиле и поэтике сказок. При анализе собранных Радловым текстов становится ясно, что в крымскотатарских сказках на первом плане стоит сюжет, фабула, само сказочное действие, а не декорации к нему.

К особенностям поэтики крымскотатарской сказки относятся зачины и концовки, так называемые текерлеме. По определению турецкого фольклориста П.Боратава, текерлеме – это шуточный набор слов, который используется в начале, в середине (в нужном месте) и в конце сказки. Текерлеме может быть очень длинным, а может состоять из пары слов. Боратав писал, что хороший сказочник обладает большим набором текерлеме, используя их, чтобы украсить свою речь (2013: 85).

Формульность в тюркской сказке намного богаче, чем в европейской и русской традициях. Нужно отметить, что текерлеме присутствуют в большинстве сказок тюркских народов (Sakaoğlu, 2006).

Боратав писал о различных функциях присказок (2013: 86–88). Длинные текерлеме в начале сказки рассказываются от первого лица и представляют собой несколько запутанных, нелепых, умопомрачительных историй, необходимых, чтобы «разогреть» слушателя. Их функция – предупредить читателя: то, о чем пойдет речь дальше, – ложь, и рассказывается все это с развлекательной целью. В русской сказке есть краткий аналог – присказка «Не любо не слушай, а врать не мешай». Необходимо отметить, что текерлеме совершенно не связаны с сюжетом сказки.

Почти в каждой сказке нашего сборника мы находим специфическое для тюркского сказочного фольклора «было – не было», которое по своему композиционному значению соответствует русскому «жили-были». Однако замысловатых присказок очень мало. Только в двух сказках есть длинное начальное текерлеме (№ 31, 44). Одна присказка опубликована отдельным текстом (№ 33). Это говорит о том, что сказки были собраны у непрофессиональных сказочников.

Чтобы читатель имел представление о длинных поэтических текерлеме в крымскотатарской сказке, приведем примеры из других источников:

В то время, когда сказки принимались за истинные события, когда верблюды были блохами; черепахи и лягушки летали по воздуху, минареты пригинались к Салгиру, чтобы напиться воды, а я собирал в карманы пушечные ядра вместо проса (Кондараки, 1883: 1).

Или же:

В одно время было, в другое не было. В те времена медведи были, как горы, от верблюжьих криков бушевало море. Морской медведь был ханом суши, а человек имел сорокааршинные уши. Каждый палец его был с табурет, а лошадиная грива украшала его портрет (Мирер, 1940: 80).

Из этого же источника:

Случилось это тогда, когда сказка была сказкой, когда озенбашский минарет наклонился к Бельбеку пить воду, когда змея в раю была секретарем, и не знал Адам, что она обманет его, когда осел был блохой, а я собирал каменные ядра из деревянных пушек на высотах крымских гор, на Бойке и на Сандыке. Кто умеет, если даже и соврет – все равно правда получается (Мирер, 1940: 236).

Как видно из этих примеров, особенностью крымскотатарских сказок является использование крымской топонимики.

Конечное текерлеме вводится в сказку, чтобы подчеркнуть ее главную характеристику – счастливый конец. Пройдя все испытания, герои достигают счастья, в то же время рассказчик желает такого же счастья и слушателям. Длинное шуточное текерлеме в конце, как и начальное, имеет целью показать, что все, о чем говорилось в сказке, – выдумка (№ 30).

Мы уже упоминали, что стиль полукнижных караимских сказок отличается от других сказок нашего сборника высоким процентом арабско-персидских слов и конструкций, а также общей тенденцией к «повышению стиля». В этих сказках используются концовки арабского типа «Эта сказка подошла к концу. Вот и все!» или «Пусть слушающий или читающий эту историю также достигнет своей цели! Вот и сказке конец».

Промежуточные текерлеме используются в тех местах, где нужно ускорить рассказ, заполнить длинный промежуток времени повествования или длинное расстояние, которое преодолевают герои: «Шел, шел, шесть месяцев и одну осень прошел, оглянулся – путь с зерно ячменное прошел» или же «Шел быстро, как поток реки, бежал, как ветер с горы. Шел он по колено в грязи, а на ступнях ни пылинки». В.Я.Пропп писал, что в сказках «эта формула содержит отказ от описания пути», таким образом, в сказке обычно «путь присутствует только в композиции, но его нет в фактуре» (Пропп, 1946: 143). Промежуточные текерлеме также помогают склеивать сюжетные переходы, например: «пусть девушка остается здесь, а мы перейдем к юноше».

В сказках полукнижного типа встречаются стереотипные промежуточные текерлеме:

«Время, приди, время, уйди», – формула, указывающая на быструю смену сказочных перипетий.

«Да поможет мне Аллах! Где же этот Багдад?» – стереотипное выражение, указывающее на «перемену декораций» или смену действия.

«Она шла, как ветер с гор, как вода с рек, останавливаясь, сухой хлеб поедая», – стереотипное описание пути героя.

Таковы главнейшие сказочные формулы, которые входят в текст как композиционный элемент и предлагаются как бы «от автора».

____________________________

В заключение хочется напомнить, что все сказанное нами надо рассматривать именно как комментарий к сборнику Радлова, а не как характеристику крымскотатарской сказки вообще. Мы ставили перед собой не общую, а частную цель: дать введение к конкретному собранию текстов.

Можно сказать, что научное изучение крымского фольклора только начинается. Исследовательской литературы по этим вопросам нет. Ждут анализа оставшиеся непереведенными и неопубликованными материалы ряда фольклорных экспедиций, проведенных в Крыму в ХХ веке, а также материалы, которые, несомненно, еще будут собраны в грядущем.

При таких условиях сборник Радлова, составленный сто с лишним лет, представляет большую ценность не только как солидное собрание фольклорного материала, но и своего рода исторический документ, который дает известную перспективу для суждения о жизни крымских народных сказок. Работая над переводом собранных Радловым материалов, я осознавала всю ответственность задачи и старалась выполнить ее для крымской фольклористики.

Анастасия Жердева

I. БАХЧИСАРАЙ

1. Ючкюндюр

(Сказка)

Давным-давно, а может быть, и недавно, жил в одном селе юноша. Он был немного глуповат, поэтому его прозвали «свекольная голова» – Ючкюндюр. Наступил день, когда он женился. В приданое женщина взяла у отца два казана: один большой, второй маленький.

В первый же день Ючкюндюр попросил жену: «Приготовь-ка нам сегодня еды!» Женщина достала большой казан, но не знала, сколько соли нужно в него положить. Тогда она сказала: «Иди к моей матери и спроси, сколько соли нужно для большого казана и сколько для маленького».

Ючкюндюр пришел к теще и спросил то, что ему велела жена. Женщина ответила: «В большой казан две горсти соли, в маленький – одну».

Ючкюндюр вышел из дома тещи и отправился в путь. Чтобы не забыть, он шел и приговаривал: «Две горсти, одна горсть». Это был летний день. Крестьяне молотили пшеницу. Ючкюндюр обратился к ним: «Две горсти, одна горсть». Мужчины возмутились: «Почему ты говоришь: “две горсти, одна горсть”? Мы думаем, что отсюда выйдет сорок-пятьдесят бакла зерна! Говоря: “две горсти, одна горсть”, ты нас унижаешь». Ругаясь, крестьяне его поколотили. Расстроенный Ючкюндюр спросил: «Что же мне нужно было сказать?» «Берекетли болсун – пошли вам Аллах изобилие», – объяснили ему мужчины.

Ючкюндюр отправился в путь, шел и повторял: «Берекетли болсун! Берекетли болсун!» Вдруг он увидел, что ему навстречу идут люди и несут на носилках мертвого человека. Бедняга Ючкюндюр обратился к мертвецу: «Берекетли болсун!» «Ну кто желает мертвому человеку изобилия?» – сказав это, мужчины побили юношу. Тогда Ючкюндюр спросил: «А что мне тогда нужно говорить?» А те ответили, что нужно говорить: «Аллах рахмет эйлесин – упокой Аллах его душу».

Ючкюндюр продолжил путь. Он шел и приговаривал: «Аллах рахмет эйлесин! Аллах рахмет эйлесин!» Как вдруг ему навстречу вышла свадебная процессия. Подойдя к людям, он сказал: «Аллах рахмет эйлесин!» Услышав это, мужчины схватили и избили его. «Эй, сумасшедший, ты чего на свадьбе выкрикиваешь: “Упокой Аллах твою душу”?» Ючкюндюр ответил: «Если это не подходит, какие слова нужно говорить в таком случае?» «Будь мужчиной, кричи: “Ура! Ура!”» Ючкюндюр, крича «Ура! Ура!», отправился в путь.

Ючкюндюр шел по дороге и увидел, как охотник целился в утку. «Ура! Ура!» – закричал наш герой во все горло и спугнул птицу. Взбешенный охотник кинулся на бедного юношу и избил его своим ружьем. Испугавшись, Ючкюндюр спросил: «А что мне нужно было сказать?» Охотник ответил: «Ничего не говори! Притаившись ходить надо».

Пришел наш герой к себе домой и постучал в дверь. Его жена спросила, кто это? Тогда Ючкюндюр вспомнил слова охотника и ничего не ответил. Женщина испугалась и стала гадать: «Кто это пришел ко мне домой?» Когда муж еще раз постучал в дверь, жена спросила: «Кто это?» Но Ючкюндюр молчал. Женщина еще больше испугалась. Когда в двери постучали в третий раз, женщина ничего не сказала, а только подумала: «Да кто же это может быть?» Муж понял, что жена дверь открывать не собирается. Ему очень захотелось спать, он устроился во дворе мечети.

Его штаны были порваны. Да так, что голый зад виднелся из дыр. Утром пришел имам, чтобы призвать на первый намаз. Посмотрел, а там лежал парень. «Что это такое ярко-красное, похожее на свеклу?» – воскликнул имам. «О, эфенди, я вспомнил свое имя!» – обрадовался наш герой. Он поднялся, побежал домой и опять начал стучаться в дверь. Жена спросила: «Кто это?» «Это я! Твой муж, Ючкюндюр», – ответил парень. Женщина впустила его в дом и стала ругаться: «Где тебя носило?» «Вчера меня так сильно побили, что я забыл свое имя. Но имам помог мне его вспомнить. Женушка, давай приготовь мяса! Я приглашу его к нам на обед». Жена согласилась. Пока мужа не было дома, мясо утащила кошка. Женщина подумала: «Если он об этом узнает, то меня побьет». Она налила в казан воды и подвесила его над огнем.

В это время Ючкюндюр пришел к имаму и пригласил его на обед. Имам принарядился и пожаловал к ним домой.

Что же было делать жене? Она сказала мужу: «Пока готовится мясо, сходи на базар за хлебом». Ючкюндюр отправился в хлебную лавку, а имам остался дома вместе с его женой. Тогда женщина занесла в комнату скалку и стала смазывать ее маслом. Имам спросил, зачем она это делает? Хозяйка ответила: «Мой муж сказал мне, что когда к нам придет гость, он засунет скалку ему в одно место».

Эти слова напугали имама. Он схватил свои тапочки и в ужасе убежал. Женщина сразу же сняла казан с печки и спрятала. Пришел муж, принес хлеб и спросил: «Куда подевался имам?» На что жена ответила: «Он взял нашу еду и убежал». Зажав хлеб под мышкой, Ючкюндюр побежал следом за имамом. Он кричал ему: «Стой, уважаемый! Подожди! Я только один раз обмакну». Имам подумал, что он собирается засунуть ему скалку в одно место, и закричал: «Засунь ее своей матери, своему ребенку!» Парень кричал: «Постой!», а имам все бежал и бежал. Ючкюндюр так и не смог его догнать. Тогда он вернулся домой.

Жена заявила мужу: «Ты такой глупый. Я женщина и то тебя надурила. Если ты будешь продолжать так себя вести, то я тебя брошу».