355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Василий Панфилов » Детство (СИ) » Текст книги (страница 1)
Детство (СИ)
  • Текст добавлен: 25 апреля 2020, 06:30

Текст книги "Детство (СИ)"


Автор книги: Василий Панфилов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Василий Панфилов
Фотография. Детство

Пролог

ОРТ

– Трагедией закончился несанкционированный митинг в Москве! Одному из участников стало плохо, но перекрытые протестующими улицы не дали медикам возможность оказать своевременную помощь.

– В настоящее время следствие собирает видеозаписи несанкционированного митинга, на которых мог оказаться погибший. Причина смерти не уточняется, но по предварительным данным, смерть наступила в результате остановки сердца.

– Нам удалось увидеть часть видеозаписей, на которых запечатлён погибший. Несколько неадекватное поведение молодого человека оставляет подозрения в приёме наркотических средств.

До///дь

Митинг в Москве завершился трагедией. Один из активистов левого движения пострадал в результате необоснованно агрессивных действий со стороны полиции. Из-за перекрытых властями улиц медики не подоспела вовремя, и молодой человек скончался.

– Про правительственные СМИ успели обвинить погибшего в употреблении наркотиков, не дожидаясь результатов следствия.

– Вызывает подозрение спешное изъятие видеозаписей произошедшего. По свидетельству очевидцев, пожелавших остаться неизвестными, погибший умер не от остановки сердца, а в результате черепно-мозговой травмы.

– Есть вопросы и к властям, предупреждённых о проведении митинга за несколько недель. Почему отсутствовали медики, которые должны дежурить на подобных мероприятиях? Почему…

Часть первая


Глава первая

Громыхая боталом[1]1
  Деревянная погремушка, подвешиваемая на шею пасущейся корове.


[Закрыть]
, Беляна вышла из протяжно скрипнувших ворот, присоединившись к деревенскому стаду.

– На-кось! – Поджав тонкие губы, тётка нелюбезно сунула в руки худой узелок с краюхой хлеба – Ступай! Квасу не жди. Чай, воды в реке много, обхлебайся!

Лёгкий толчок в спину, и я выхожу вслед за коровой, работать за подпаска при старом пастухе Агафоне.

– Дармоед, – Слышу краем уха, одновременно со стуком закрывшихся ворот.

Ещё темно, но деревенское стадо идёт через село, роняя лепёшки. Коровы негромко мычат, спеша поприветствовать подружек. Подгонят их не надо, они и сами спешат на пастбище. Напарник-подпасок, Санька Чиж, зряшно щёлкает кнутом, важничая.

Подумаешь! Я, может, тоже научусь! Вон, дед Агафон слепней с коровьих спин кнутом сбивать может, шкуры не коснувшись. Так что зряшно Чиж хвастает, было бы ещё чем!

– Зябко, – Роняет Санька, приблизившись. Длинное кнутовище свисает с плеча, волочась по земле. Серые глаза смотрят сонно из-под большого изломанного картуза, сдвинутого на затылок.

– И то, – Соглашаюсь с ним, но обхожу лепёшки, на что Санька косится, но помалкивает. Он, как и я, полусирота, только бабка и осталась. Бедуют, но всё равно – завидую иногда! Любит бабка кровиночку, а меня…

Кормят, поят, но и лишнего не дадут, свои детки роднее. Даже лаптей грошовых жалеют, хотя в конце сентября по утрам здорово подмораживает.

Ступать босыми ногами по пыльной просёлочной дороге ещё ничего, а как выйдешь на подмёрзшую инеистую траву, так совсем зябко. Тёплые коровьи лепёшки позволят хоть ненадолго согреть ноги. А я обхожу вот.

Чиж косится на такую брезгливость, но привык уже. После болезни я здорово поменялся. Шутка ли, даже имя своё забыл! Ну так соборовать[2]2
  Соборование – одно из семи Таинств Православной Церкви. Соборование совершается для исцеления духовных и телесных недугов, а также дарует оставление тех грехов, о которых человек забыл. Соборуют обычно умирающих и тяжелобольных.


[Закрыть]
успели, никто уж не надеялся. Хотя и не нужен я никому, чтоб надеяться. Ничо, оклемался… жив зато. Хожу на своих двоих, по хозяйству уже помогаю.

Тётка, правда, ругается дармоедом, но кормит всё-таки, хотя и паршиво. Летом ещё ничего – миска каши с утра, кус хлеба с квасом или обратом[3]3
  Обезжиренное молоко (устаревшие варианты – обрат, снятое молоко) – продукт, получаемый в результате отделения сливок из цельного молока в процессе сепарирования.


[Закрыть]
к обеду, да жиденькая похлёбка с парочкой варёных картофелин к ужину. Да и то не каждый день, сегодня вон даже обрат пожалела.

Ничего, летом жить можно, да и сейчас ещё ничего. Лес и речка рядом – то орехов горсть, то травы какие, то уклеек с ракушками в костре запечь. Не сытно, какая сытость с ракушек, рогоза и грибов? Но и не голодую.

Но то по тёплышку, а что будет зимой, не знаю. Урожай этим летом скудноват, да и землицы в тёткиной семье мало. С году не помрут, но… то они не помрут, а я вот к весне и того… «отойти» могу. Слабоват я ещё после болезни, не оправился толком.

И сейчас-то кормят последнего, да тем, что осталось. Что к концу зимы будет, думать тяжко. Неласковая она, тётка-то. Да и что сказать? Чай, не родная. Троюродная, но с матерью моей они с сопливого возраста ещё рассорились, аж вдрачку.

Потом, когда мать уж померла, общество тётке наказало взять меня к себе, ближе родни не нашли. Взяла, что ж не взять? Скарба за мной немного числилось, но был. Козы, овцы, мерин старый. Изба, опять же. Старая, но была, на дрова раскатали, теперь и вовсе никакой нет.

Чиж говорит, что как мерин наш, Касатик, помер два года назад, так сразу дармоедом я у тётки и стал, хотя и до того не в почёте был. Известное дело, кого этим удивишь?

А как память после болезни потерял, так совсем плохо стало. Старики говорят – дерзкий я стал. Ладно бы ухи мне накрутить, да объяснить, что я не так сделал. Нет… они сперва ухи накрутят, а потом к тётке. Та ещё добавляет. А за что? Памяти-то нет, я не понимаю – что не так делаю-то. Эвона, дерзкий!

Санька вот тоже косится, что в наземе коровьем ноги не грею, вроде как гордый чересчур. Но то Санька, дружок мой единственный. И я него один дружок.

Держимся друг дружку, судьбинушки у нас похожие. Если рассоримся, совсем кисло жить станет. И так-то… то старики ухи крутят не пойми за что, то мальчишки деревенские отлупить норовят. Заступиться-то за нас некому, что ж не отлупить-то?!

– Ну чо? – Поинтересовался Чиж, когда мы подошли к пастбищу, – Я костерок разведу?

– А и давай!

– Дед Агафон, Егорка пока вдоль реки побродит?

Отмашка старческой рукой, и мы занялись делами, поглядывая краем глаза в сторону коров. Санька реки боится крепко, топили его как-то парни деревенские шутка ради. Им хаханьки, пьяненьким-то, а он чуть не потоп. Плавать вроде как учили, несколько раз на глубину сбрасывали. Только выберется, а его назад… Потом года два было – как шутить начнут снова, что в реку скинут, так сразу штаны мочил со страху. Сейчас не ссытся, но воды большой боится покамест. Бабка егойная говорит, годика через два-три совсем отойдёт.

Начало светать, от солнышка сразу потеплело. Трава оттаяла, а вода у берега маленько прогрелась. Зябко… но жратаньки хочется больше. Кусом хлеба наешься разве?!

Вот и приходится то корневища рогоза с ракушками печь, то ловушки на рыбу ставить. Деревенские брезгуют ракушками-то, только в голодные годы и едят. А у нас с Чижом все годы и есть голодные. Эвона, тощие мы какие, и это летом! Что зимой-то? Доживу если до весны, так вовсе былинкой стану, на ветру шатающейся.

Получасом позже, отогреваясь у костра, в котором запекался рогоз, ракушки и несколько попавшихся под руку раков, слушал байки подтянувшегося к костру пастуха. Тоже сирота ведь. Хоть и взрослый, отношение немногим лучше, чем к нам. Ухи, понятное дело, не накрутят, а в остальном – чуть лучше, чем к собаке.

– О чём думаешь? – Пихнув меня в бок Санька, жуя печёное корневище.

– Как зиму пережить.

– Эт да, – Посочувствовал он, – тётка у тебя… да и урожай этим годом хреновый. Я с бабкой говорил, но сам знаешь.

Он виновато пожал плечами, да и что тут говорить? На себя да на Саньку еды на зиму бабка ещё заготовит, даром что дряхлая. А на меня уже шиш, хоть и дружок единственный. Сами впроголодь, даром что бабка травничает немного. Кусочничать[4]4
  Побираться по дворам, прося даже не деньги, а еду. В голодные годы «кусочничали» порой целыми деревнями.


[Закрыть]
, похоже, зимой придётся.

– Куды, куды! – Заорал внезапно дед, щёлкая кнутом, – А ну, вернулась, стервь такая!

Одна из коров, взбрыкнув ногами, нехотя вернулась назад, покинув место с травой, от которой молоко начинало горчить.

– Стал быть, глисты у ней, – Заключил Агафон, озабоченно теребя седую жидкую бородёнку, – протравить утробу хочет. Эхе-хе… Сказать надо Марье, стал быть. Травок ей заварить, а пока пьёт горечь такую, так и не напьёшься молочка, стал быть. Опять ругаться начнёт, пустая баба! Будто я сам эту дурную скотину куда ни попадя загоняю!

Глядя на Агафона, и будто предвижу собственную судьбу. Проживу коли несколько лет, переживу зимы, так и сменю его на посту деревенского пастуха. Неуважаемое ремесло в Костромской губернии, а деваться-то и некуда!

Отделиться от тётки смогу лет в пятнадцать, но толку-то? Дома нет, скарба нет, даже переночевать негде – только у неё, у тётки. Ну или как Агафон – по тёплышку по сараям где придётся, а зимой у хозяев, всегда у разных, по жребию. Чуть ли не в сенях ночует, да ест едва ли не собакой. Судьбинушка…

Во рту стало кисло и на глаза сами собой навернулись слёзы, но посыпавшийся с серого неба дождик скрыл их.

Накинув на головы плетёные из рогож старые кули, распущенные по шву с одной стороны, зябко бродим по пастбищу. Агафон, кряхтя, собирает у краешка леса, по кустам, травы да попадающиеся изредка грибы.

Мне не доверяет это дело, боится. Я когда из беспамятства вышел, да к Агафону приставили, так чуть не все подряд собирал да жрал, а не как все люди. И как только выжил? И сейчас собираю, но уже украдкой, а то на меня и без того косятся.

А чего? Сам не понимаю иногда, чего. Кажется иногда, что внутрях сидит кто-то более взрослый и умный, он-то и подсказывает. Как с грибами. Я о том помалкиваю, а то и вовсе в нечистики запишут. Даже на исповеди помалкиваю.

К полудню распогодилось и совсем захорошело. С некоторой опаской ждал появления Федула с компанией, но наверное, они нашли себе более интересные занятия. Ну или что вернее, родители им нашли. По такой погоде если по хозяйству заняться нечем, так хоть грибов из леса принести можно.

Пощупав ногой воду, приятно порадовался – на мелководье она совсем тёплая, можно будет и поглубже зайти. А может, понырять?

– Сань, давай-ка костёр разводи, – Командую приятелем, раздеваясь, – я поныряю за ракушками.

– Агась! – Обрадованный Чиж побежал к лесу за сушняком, а я начал нырять в холодной воде, выкидывая перловиц на берег.

– Ах! – Выскочив ненадолго на берег, пляшу голышом, пытаясь согреться.

– Давай к костру!

– Не, – Мотаю головой, – чичас ещё поныряю.

– Богато, – Одобрил Агафон собранную у костра кучу раковин, присаживаясь на брёвнышко, – не простынешь-то?

– Нормально, чичас отойду!

Отогревшись голышом у высокого костра, натягиваю пахнущую дымом одёжку. Тепло… Ракушек понапечём, дед Агафон грибов вон притащил. Жить можно!

Я попервой тётке таскал – то грибы, то рыбёшку и раков. А потом шалишь! Неласковая она, тётка-то. Взять-то возьмёт, но губы куриной гузкой сложит, и язвит потом, что я на пастбище чёрт те чем занимаюсь! Ладно бы язвила только, привык уже. Так она ложку каши лишней не положит. Ну и всё, сам ем. Что наловил и надёргал, всё съедаю, хучь даже пузо потом болит!

А не влезает, так лучше Саньке отдам, для бабки. Летом, значит, я ей гостинцы передаю, и значит, зимой незазорно будет столоваться иногда. Я так мыслю.

К вечеру снова похолодало, как бы не сильней, чем поутру.

– Чёй-то слишком холодно, – Зябко кутаясь в многократно чиненный армяк[5]5
  Армяк – верхняя, долгополая одежда из грубой, шерстяной ткани. Напоминает шерстяной, тёплый халат. В России – кучерской кафтан, крестьянская одежда. Известна на Руси с XIII века. Армяк представлял собой длинный, теплый, просторный халат без сборок. Подпоясывался кушаком.


[Закрыть]
не по росту, обронил Санька, – я чай, озимые помёрзнут.

– Угу, – Отозвался я, настроение ещё больше упало. Холода встали рано, а старики, как один, пророчат нехорошую зиму.

– Пошли, мальцы, – Обронил дед Агафон, поглядывая на небо, – закат скоро.

Коровы, чувствуя приближение вечерней дойки и предвкушая возвращение в родной хлев, где их ждёт тёплая болтушка[6]6
  Что-то вроде жиденькой похлёбки из отрубей.


[Закрыть]
, заспешили.

Тётка встречала Беляну у ворот, ласково погладив корову по голове. На мгновение я позавидовал животине… и тут же стало смешно. Опять пришли ТЕ, неправильные мысли. Будто в моей голове сидит кто-то взрослый, вроде прошедшего Русско-Турецкую дядьки Алехана.

Мне тётка ничего не сказал, только взглядом ожгла. Помывшись перед рукомойником в сенях, зашёл в дверь, перекрестившись на иконы в красном углу. Тот, внутри, ворохнулся как-то… ехидно, но промолчал.

– На вот, – Аксинья, рябая и широколицая, старшая из тёткиных детей, со стуком поставила передо мной миску с похлёбкой. Следом за матерью, относится она ко мне скверно. Благо, дядька Иван Карпыч почти не замечает меня. Не лезь только под руку, да и всё.

К похлёбке полагался кус изрядно заветренного хлеба и печёная репка из прошлого ещё урожая, сильно подвядшая и невкусная.

– Дармоед!

Отмолчался, хотя раньше не преминул бы высказаться. Дармоед… ха! А Касатик? А платье на ней? Из материных тканей. А дармоед я.

Неспешно поев, не стал задерживаться в доме. Здесь мне не рады, а переночевать можно и на сеновале, пока тепло.

Пробормотав заученную, неискреннюю молитву, встал.

– Я на сеновал.

– Иди, – Фыркнула Аксинья, – не задерживайся!

Отмалчиваюсь. Меня ждут сны. Странные сны, где я гуляю по невиданным огроменным городам, глядя на дива-дивные. Арапы чернокожие, бабы в срамных одёжках и я, уже взрослый. Спать…

Глава вторая

Санька поманил меня со двора, нависнув над забором.

– Ну? – Подхожу к нему, не выпуская вилы из рук. Не то чтобы они нужны, но вроде как при деле. Есть струмент в руках – занят, и не замай!

– Гну! Сваты к Сизалям! – Шипит он, округляя глаза.

– Иди ты! Что-то припоздались-то так? Нормальные люди свадьбы вовсю играют, а эти только свататься задумали. И кто?

– Из Пасечек, Агаповы.

– А… ясно. Невеста порченая, жених голоштанный, то на то и выходит. Потому и запоздали, что нагуляла небось живот, вот и спешат, пока байстрюк ногами в живот толкаться не начал.

– Агась, – Фыркнув, весело согласился Чиж, – гулёна известная! Ну что, погнали? Ей-ей, первыми прибудем!

Оглянулся было на приоткрытую дверь хлева, в котором возилась тётка, но сплюнул и подхватился за Санькой. Пастушеские наши обязанности ушли прочь вместе с первым снегом, возиться же по хозяйству особо не требуется – чай, не велико оно, хозяйство. Ну, ухи потом накрутит… не велика беда. Не это, так другой повод найдёт!

Попасться на глаза сватам первым, оно куда как неплохо! Копеечку кинут, пряник, да и потом тоже чегой-то перепасть могёт. Гулять свадьбу в доме не пустят, а во дворе, с публикой менее почтенной, покормят. Засиживаться не дадут, но мису щей нальют. Густых, наваристых… с мясом! И пирога с собой отломлю, сколько за пазухой уместиться!

Ещё раз покосившись на дверцу хлева, решительно перемахиваю через забор.

– Куды?! – Слышу визгливый голос Аксиньи, – У, дармоедище!

Солнышко уже зашло, но туч на небесах нет. Света луны и звёзд, отражённых от свежевыпавшего снега, вполне достаточно, чтобы не заплутать в насквозь знакомой деревне.

Сваты, как и положено, ехали задами, огородами, ни с кем не разговаривая.

– Успели, – Выдохнул Санька запалено, срывая шапку и кланяясь богато одетому свату. Торопливо повторяю вслед за ним. Сват, незнакомый мне мужик, не обращая на нас внимания, соскакивает с повозки и стремглав бежит в избу.

– Чтоб родные её, значит, так же быстро согласились на брак, – Жарко шепчет мне в ухо Чиж. Он привык уже, что некоторым вещам меня надо учить заново.

Вслед за сватом, правой ногой на крыльцо ступила женщина сваха, уже без торопливости.

– Как нога моя стоит твёрдо и крепко, так слово моё будет твёрдо и крепко! Твёрже камня, липче клея, острее ножа булатного. Что задумается, то и исполнится.

У свахи своя роль, наблюдать за ней и слушать куда как интересней. А в избе и вовсе тиатра настоящая, кто б пустил только.

Несколько минут спустя начали появляться запоздавшие деревенские мальчишки, завистливо поглядывающие на нас, но не решающиеся затеять свару под грозным взглядом кучера, поглаживающего кнутовище. Ещё бы! Последнее дело драчку под окнами при сватовстве затевать!

В таком разе точно откажут, а потом и Сизали попомнят, и Агаповы. Вложат ума через задние ворота!

Приплясываем на морозе, распевая положенные при сватовстве слова. Помогаем!

Замёрзли едва ли не вусмерть, но вышедшие нетрезвые сваты благодушны.

– Нате-ка! – Несколько копеечек летят в наши ладони, – Заслужили!

Ещё чуть погодя хозяйка дома выносит нам с Чижом пирог, а опоздавшим конкурентам достаётся снедь попроще.

– Валим! – Толкаю друга в бок, – А то гля-кось, как Федул разъерепенился! Того и гляди, драчку учнёт.

– И то!

Смылись тихо. От того, кто в моей голове, пришла странная мысль «По-английски».

Пирог с курятиной сожрали в овине, честно разломав надвое. Ели жадно, но аккуратно – чай, не свиньи, вежеству обучены!

– Вкуснотища! – Зажмурился Санька, облизывая пальцы и уже опосля обтирая их о завалявшуюся солому, – Сизалиха хоть и слаба на передок, а готовить умеет.

– Эт точно!

– Кто хоть попортил её, как мыслишь?

– Дуньку-то? – Удивляюсь я, – Сань, ты чего? Я неук беспамятный, но не бестолковый! Она не первый годок как попорчена. Титьки ещё толком расти не начали, а уже парни ей подол задирать принялись.

– Да ладно?! – Удивился Чиж, округляя глаза, – Дунька?!

– Вот тебе и ладно! Ты что, слухать и смотреть не умеешь? Я, беспамятный, и то знаю! Тут думать надо, не кто попортил, а кто пузо ей надул! И то думаю, что не один парень старался, я те сразу двух назвать могу!

– Эвона, – Удивился дружок, почесав взопревшие, давно не чёсаные волосы под сдвинутой на бок старой шапкой, – Так может, они и приданное собирали вдвоём?

Смеёмся, повторяя это на все лады, но…

– Сизали? Эти могут! Хваткие они, не по-хорошему хваткие!

Времечко сейчас сытное для нас с Санькой, пора свадеб! Деревня дело такое, свадьбу всем миром гуляют! Хучь щей миску да пирога кус, а кажному! Свадьбы же, известное дело, только по осени и гуляют. А когда ещё? Зимой и по весне жрать нечего, гостей тем паче не прокормишь. Летом страда[7]7
  Страда – напряженная летняя работа во время косьбы, жатвы и уборки хлеба.


[Закрыть]
– работать нужно, а не гулянки гулять. Только осень и остаётся. Сытная, бездельная почти.

Только и делов, что дров заготовить, да сено с лугов привезть. Ну и так, по хозяйству по мелочи.

Свадебный поезд[8]8
  Здесь – телеги или сани, едущие друг за другом.


[Закрыть]
, призванный показать богачество жениха, заставил Саньку завистливо пускать слюни. У них-то с бабкой, окромя старой коровы, серьёзной живности и нетути. А тут столько лошадок, да ухоженных, нарядных!

Киваю согласно словам дружка, но сам больше на людей поглядываю. Кто как одет, да как ведут себя. Мне чёй-то лошади не интересны, да и в землице ковыряться неохота. Подумываю даже в город перебраться, хотя для деревенских хуже и нет судьбы! Может и плохо там, в городе, а здесь… тётка. И судьба вечного батрака. Нет уж!

Если хозяйство какое есть, то да – на землице точно получше будет. А коли нетути и сам по углам скитаешься да спину гнёшь за миску жидких щей и кус заплесневелого хлеба? Так не всё ль равно, где батрачить?! В городе, говорят, можно и в люди выбиться, а здесь шалишь! Батрача на других, на хозяйство особливо не накопишь. Ан и накопишь, так всё едино в долгах по уши! Всей радости, что хозяйство имашь, а толку-то? Если долгов больше, чем весь скарб с животиной стоит.

Знай, пляши под дудку богатеев, да шапку за сто шагов ломай[9]9
  Снимай, кланяясь.


[Закрыть]
. Не угодишь коли, так тут же со двора и попросят. А и угодить кому не так просто. Сто раз проклянёшь всё на свете. Оно ить разное бывает, угождение-то.

Одному поле пахать да покосы косить поперёд своих, другому – сынка своего с солдатчину отдай заместо евонного. А третьему и вовсе – шапку ломай, да глаза закрывай, коль жену или дочку по сеновалам валяют.

– Гля-кось! – Толкает меня Чиж, прерывая размышления, – Тысяцкий[10]10
  Крёстный отец жениха.


[Закрыть]
какой разнаряженный да важный!

– Известное дело, не кажный день свадьбы справляют!

– Эх-ма… – Переключается Санька, завистливо глядя на огороду[11]11
  Перекинутая через дорогу толстая жердь перед свадебным поездом. Согласно обычаю, объезжать или убирать препятствие нельзя, нужно откупаться – пряниками, деньками или водкой, в зависимости от ситуации.


[Закрыть]
, устроенную свадебному поезду. Нам не по чину, пастушатам-то. Дружка[12]12
  Дружка – главный распорядитель свадьбы со стороны жениха. Обычно на эту роль приглашали брата жениха или его близкого друга.


[Закрыть]
откупится, ему всё равно, а вот деревенские ребята нас потом отлупят.

Всё равно проводили поезд до ворот дома невесты, просто чтоб запомниться. Авось и не забудут!

– В церкву бы чичас! – Мечтательно сказал Чиж, зажмурившись, – Я раз на венчании был, там здорово! Красиво, страсть! И поют.

* * *

– Пастушки-вонюшки, – Перегородив дорогу к пруду, дразнился Филька обидно, корча рожи, – одежка тряпьёвая, заплатке к заплатке запахом дурным пришита!

– А сам-то, сам-то! – Возмутился Санька, опасливо косясь не столько на Фильку-шута, сколько на егойных дружков, с кулаками немаленькими.

– Что сам-то? – Деланно удивился Филька, крутанувшись вокруг себя, – Бел, мил, пригож и хорош! Чай, мамка с папкой есть, а не выкидыш из-под хвоста коровьего!

– Сам ты… назём[13]13
  Смесь помета домашних животных с соломой, служащая для удобрения почвы; навоз.


[Закрыть]
! – Возмутился Чиж, сжав кулаки.

– Ах ты выкидыш! – Возмутился Филимон, оглядываясь на одобрительно регочущих дружков и делая шаг вперёд. Обычно трусоватый и осторожный, сегодня он что-то разгоношился не по чину.

– Н-на!

Удар с плеча по лицу сбил Саньку. Трусоват Филька или нет, а кулаки у него не маленькие! Чай, каждый день досыта ест.

– А ну не замай! – Стряхивая рукавицы в снег, преграждаю путь вражины к дружку, – Что куражишься-то, ирод?

– Да я тя…

Молодецкий замах… и тело моё перехватывает Тот-кто-внутри. Шаг назад и кулак со свистом пролетает мимо моего лица.

– Экий неуклюжий, – Произносят мои губы насмешливо, – попасть даже не можешь.

– Да я… – Филька тут же делает неожиданный, как ему кажется, замах, отводя руку назад так далеко, что собственный кулак оказывается за ухом.

Тот-кто-внутри странно скручивает тело, делая шаг вперёд. Левый кулак впечатывается Фильке в подбородок. Вроде бы несильно, а хватило!

– Ваа… – Ошеломлённого говорит тот, сидя на земле. Из свалившейся рукавицы выпала свинчатка.

– Джеб, – Произносят мои губы.

– Ква! – Заливается хохотом отомщённый Санька, носком откидывая свинчатку далеко в сугробы, – И правда Жаб!

Тот-кто-внутри отпускает меня, и тут же, подхватив Чижа, удираю. Филькины дружки не бегут следом. То ли побаиваются… вот уж нет! Скорее самим смешно! Чем им меня бояться-то, здоровилам троим?! Коль остались бы мы на месте, то да, могли бы и получить колотушек. А рази сбежали, то и ничего. Вроде как уважение проявили, к здоровилам-то. Филька-то, он с ними, но наособицу! В пристяжку.

Он кто есть? Скоморох! Языкатый да трусоватый, рожи корчить горазд. Дядька Алехан – тот, что солдатчину прошёл, да турками в Болгарии дрался, говорит, что есть такой зверь – облизьяна. Ну чисто человечек волосатый да уродливый! Пакостный, шумный, рожи корчить мастак, да дерьмом кидаться. Ну Филька ведь как есть!

А теперь ещё и «Ква»… ну точно Жабом дразнить начнут!

Отбежав подальше, делюсь с Санькой мыслями, и тот хохочет заливисто, показывая молочные зубы.

– А здорово ты, Егорка, у зубы-то ево саданул! – Переключается Чиж, – Покажи-ка, как ты ево?

Пытаюсь показать, но получается скверно. Впрочем, другу хватает.

– Эвона как! Раз, и в зубы! Я в другой раз тоже!

На пруду играли в юлу[14]14
  Прообраз русского хоккея. В разных регионах игру называли по-разному: «клюшкование», «клюшки на льду», «загон», «юла», «погоня», «шарение», «котёл» и др.


[Закрыть]
, разделившись на две большие команды.

– Пастушата? – Лёшка Свист смерил нас взглядом и вроде как неохотно протянул:

– Лады…

Агась, верю! Нехотя, как же! Мы с дружком хоть и пастушата, ан не совсем пропащие, как тот же дед Агафон. Одно дело – сироты малолетние от бескормицы к стаду идут, и другое – взрослый когда. Никчемушник, значит.

– Давай!

– Мне!

Подшитые кожей старые валенки не по ноге, материно ещё наследство, скользят по льду. Но ничё… играю я хорошо, даром что заново «юле» учить пришлось. Свист раз обмолвился – лучше, чем до беспамятства!

Санька тоже годно играет – шустрый он, сам как та юла! Силёнок, это да – не хватает обоим. А шустрости хоть отбавляй!

В вечор на пруд подошли и здоровилы, уже без Фильки. Долго реготали с ребятами постарше, но в нашу сторону посматривали незлобливо.

– Ишь ты… – Лёшка остановился ненадолго около нас, – Жаб! Ха!

– Пасуй!

По домам расходились мокрые, но довольные. Настроение портило только пустое брюхо, выводившее рулады. Оставит ли тётка хоть что поесть или снова придётся ложиться нежрамши? Пару бы картофелин варёных, да репку печёную, так оно бы и ничего! Масла бы в плошку налил чутка, да с солью!

Неласковая-то она, тётка. И так несладко с ней было, а как пастушить перестал, так и вовсе. Дармоедом кличет не больше прежнего, а вот ем я всё чаще отдельно.

В вечор ладно ещё – я лучше на улице лишнее задержусь. Тошно возвращаться-то в дом, где тебя не ждут. Но утра-то!? А получается у ней как-то – ловко так, что я постоянно отдельно ем. Как чужинец приблудный.

– Явился? – Тётка встретила меня поджатыми губами, – Жри давай!

На столе варёная картошка и хлеб. Больше даже, чем по дороге мечталось. Но под взглядом тётки хучь и голодный, а всё едино – невкусно есть! Василиск, Горгона греческая! Мало не в камень под её взглядом обращаюсь!

– Дерзкий ты стал, – Тётка замолчала, снова поджав губы, – Попервой на болесть и беспамятство списывали, ан нет. Поганый у тебя характер стал, дерзкий! И не исправляешься. Сейчас тебя терпят по малолетству, а постарше станешь, так мужики насмерть забьют. Что-нито сказанёшь по своему дурному обычаю, да глазами зыркнешь… во-во, как сейчас!

– Так что, – Тётка махнула в сторону увесистого узла, стоявшего у белёной печи, – собрала я твою одёжку и обувку. В город поедешь, пащенок[15]15
  Щенок, молокосос.


[Закрыть]
! В учение тебя к сапожнику отдаём!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю