Текст книги "Фронт до самого неба (Записки морского летчика)"

Автор книги: Василий Минаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Сквозь огонь

Захватив Севастополь, фашисты намеревались использовать его порт как основную перевалочную базу для снабжения своих войск в Причерноморье. С целью воспрепятствовать этим планам нашему полку было приказано заминировать бухты Севастополя, внешний рейд и фарватер в направлении к Инкерманскому створу. Началась подготовка. Но обстановка менялась ежечасно. В середине дня 5 июля мы получили другую задачу: совместно с 40-м бомбардировочным и 5-м гвардейским минно-торпедным авиаполками нанести удар по Ливадии. Стали снимать с самолетов мины и подвешивать бомбы.

– Жаль бомбить такой красивый дворец, – вздохнул Никитин. Исторический памятник…

– Значит, так надо, – без твердой уверенности рассудил Прилуцкий.

Пришел комэск и развеял все сомнения. В ливадийском дворце командование 11-й немецко-фашистской армии решило закатить банкет по случаю взятия Севастополя. Ожидалось прибытие высшего командования вермахта.

Мы подготовились, ждали сигнала. Оставляя за собой длинный хвост пыли, к взлетной полосе подкатила командирская «эмка». Из нее выскочил майор Пересада.

– Отставить вылет! Получено приказание адмирала Исакова: ночью срочно заминировать подходы к порту и бухты Севастополя.

– А как же с банкетом?

– Удар по Ливадии нанесут сороковой и пятый…

Ну и денек! Снова закипела работа по замене бомб на мины. Бомбы оставили только на двух машинах, которые должны были имитировать удар по Севастополю, чтобы отвлечь противника от операции по минированию.

Еще засветло тяжело нагруженные машины стали отрываться от земли. Осипов и Казанчук сделали пять заходов на город. Лучи десятков прожекторов кромсали небо, зенитки захлебывались огнем. В это время основная группа наших самолетов сбрасывала мины с малой высоты. Боевое задание было выполнено, обманный маневр удался. Однако не обошлось без потерь. На аэродром не вернулся заместитель командира второй эскадрильи старший лейтенант Кузьмин со своим экипажем.

О бомбоударе по Ливадии мы узнали на том же разборе. Дворец не пострадал. Случилось так, что ведущий штурман спутал ливадийский дворец с соседним зданием и группа отбомбилась по нему. Фашистские генералы и офицеры к этому моменту находились уже в парке, где продолжали свой банкет. По воле случая бомбы легли как раз куда надо. Об этом эпизоде упоминает в своих мемуарах гитлеровский генерал-фельдмаршал Манштейн, который присутствовал на том горьком веселье:

"…Несколько советских самолетов, прилетевших с Кавказа, угостили нас бомбами…"

Но это стало известно уже после войны. А в тот момент наши соседи остро переживали свою неудачу.

Затяжка с открытием второго фронта позволила Гитлеру к концу июня 1942 года сосредоточить на юге нашей страны более 90 дивизий. Сильная группировка противника 7 июля прорвала оборону наших войск на воронежском направлении. Главный удар наносился на Кантемировку и далее в направлении большой излучины Дона. 10 июля 17-я полевая армия немцев перешла в наступление западнее Ростова-на-Дону против войск Южного фронта. Неся огромные потери, противник рвался к воротам Северного Кавказа – Ростову. В порту Мариуполь гитлеровцы сосредоточивали силы и средства для высадки десанта на восточное побережье Азовского моря.

11 июля полк получил приказ: мощным ударом по мариупольскому порту уничтожить плавсредства противника. День стоял знойный. Обливаясь потом под раскаленными плоскостями самолетов, мы принялись подвешивать сотки, двухсотпятидесятикилограммовые и полутонные бомбы. Кроме нас в боевых действиях должно было участвовать несколько групп от 5-го гвардейского и 40-го полков. Для непосредственного прикрытия выделялось одиннадцать истребителей 62-го истребительного авиаполка, а для подавления истребительной авиации противника в районе удара 5-я воздушная армия выделяла двадцать Як-1.

Майор Ефремов приказал командирам эскадрилий проиграть весь полет от начала до конца методом "пеший по-летному". Построившись поэкипажно в боевые порядки групп, мы на земле отработали все элементы: выруливание, взлет, сбор в районе аэродрома, полет по маршруту, [50] встречу с истребителями прикрытия, выход на цель, противоистребительный и противозенитный маневры, боевой курс, удар, отход от цели, возвращение на аэродром, порядок посадки.

С экипажами побеседовал комиссар эскадрильи старший политрук Николай Григорьевич Ермак. Ознакомил с общей обстановкой на фронтах, положением на нашем участке.

– Не только у нас, на всем протяжении огромного фронта идут ожесточенные бои. Положение критическое. Необходимо сделать все возможное и невозможное, чтобы сорвать замыслы противника!

Вылет в этот день не состоялся, был перенесен на следующее утро.

На рассвете мы были на аэродроме. Мой ведомый Василий Сорокопудов возился в своей кабине.

– Как, тезка, самочувствие?

– Откровенно говоря, не очень… Не хватает привычки, что ли…

– Помни, нас много! Истребители прикрывают. Однако и сам не плошай!

– Постараюсь, командир!

Утро выдалось великолепное. Небо чистое, поле залитое солнцем, сверкало тысячами капель росы. Пьянящий аромат не заглушался и парами бензина. Жизнь…

– А твое как самочувствие, Димыч?

– Люблю я летом с удочкой над речкою сидеть. Травы богатые нынче!

– Да, сейчас бы с косой пройтись, – подхватил Панов.

Мечты оборвала ракета. Варварычев помог запустить моторы, спрыгнув на землю, крикнул:

– Командир, не забудь у цели открыть баллоны с нейтральным газом!

Впереди выруливает Балин, сзади – Сорокопудов. Балин взлетел. Ефремов махнул белым флажком: сигнал мне. Набираю скорость, с трудом поднимаю хвост: машина загружена до предела. Убираю шасси, сближаюсь с ведущим. Вскоре вся группа в сборе. Балин впереди, в правом пеленге я, Сорокопудов и замыкающий – Осипов. В левом – Андреев, Литвяков, Артюков. Набрали высоту три тысячи метров, идем курсом на север. Слева Азовское море, впереди Ейский полуостров. На аэродроме на полуострове – пыльные полоски: взлетают истребители прикрытия. Над Должанской косой разворачиваемся влево. Рядом с нашей группой – пятерка майора Стародуба, затем две группы Пе-2 и СБ. За ними девятка ДБ-3ф из 5 ГАП во главе с подполковником Токаревым.

До цели еще оставалось километров пятьдесят, а по всему небу уже расцветали шапки разрывов. Нас ждали. И чем ближе группы подходили к Мариуполю, тем плотнее становился зенитный огонь. Тысячи черных клубков, разноцветных линий преграждали путь. Мы продолжали идти своим курсом. Близкие разрывы заставляют инстинктивно втягивать голову в плечи, кланяться им, хоть, разумеется, и понимаешь, что это не поможет. Машина вздрагивает, тоже как живая. До боли в руках сжимаю штурвал, чтобы удержать курс. Но вот кабина наполнилась сладковатым запахом от сработавших пиропатронов: штурман сбросил бомбы. А я даже и не заметил этого, настолько был занят борьбой с самим собой и с машиной. Вот что значит первый раз на боевой бомбежке!

Ведущий начал выполнять противозенитный маневр. Стараюсь не отставать от него. Разрывы остаются в стороне: вражеским зенитчикам трудно вносить поправки, когда самолет уходит с угловым перемещением. Окидываю взглядом порт, вижу много пожаров.

– У порта падает горящий самолет! – докладывает Панов. – Мористее еще один.

Зенитный огонь постепенно ослабевает.

– Как легли бомбы?

– Вдоль пристани, на плавсредства, – отвечает Димыч. – Нормально, командир!

Лубинец увидел «мессершмитт». Он шел ниже нас метрах в пятистах, догоняя группу Стародуба. В атаку вышел снизу. Но тут же на него навалились наши истребители…

– Командир! Снизу нас атакуют два «мессера»!

Затрещали пулеметы. Огонь по истребителям ведут все стрелки группы. Невольно прижимаюсь к бронеспинке, хотя это опять-таки не спасение от снарядов истребителей. Первая пулеметно-пушечная очередь проходит сквозь наш строй в десяти – пятнадцати метрах от машины комэска, вторая – еще ближе.

– Гады, бьют по ведущему!

Но в это время на «мессера» свалились «яки». Очевидно, они ждали врага сверху, со стороны солнца, а фашисты, использовав дымку над морем, зашли снизу. [52]

Над Ейским полуостровом распрощались с истребителями прикрытия, они ушли на свой аэродром. Вскоре и мы дома. На земле нас встречает весь технический состав, помогает снять парашюты.

– Как удар?

– Проявим пленку – увидите!

После доклада комэску попадаем "на допрос" к разведчику полка капитану Рябчикову:

– Сколько заметили зенитных батарей? Откуда велся огонь? Сколько истребителей вас атаковало? Какие? Направление атак? С какой дистанции открывали огонь?..

Жданов доложил комэску результаты осмотра самолетов. Все имели пробоины. У нас две. Эскадрилья впервые вылетала на боевое задание в составе группы. Долгий, кропотливый труд не пропал даром. Отметив это, капитан Балин разобрал промахи:

– Нечетко организовано наблюдение. Истребители противника были замечены поздно. Легко отделались. Бдительность всего экипажа от взлета до посадки и по всему воздушному пространству – вот вывод!

– А почему мы не применили противоистребительный маневр?

– Побоялся, что строй распадется, а одиночки – легкая добыча для «мессеров». Думаю, напрасно боялся, все держались молодцами!

Утро следующего дня выдалось ясное. И настроение было приподнятое. Вскоре узнали результаты вчерашнего удара, в котором участвовало три полка бомбардировщиков и истребители прикрытия. По данным разведотдела Южного фронта и дешифровки фотоснимков, достигнуто прямое попадание в транспорт и мост, уничтожено несколько самоходных понтонов, три дальнобойных орудия, два прожектора, разрушены электростанция, судоремонтный завод, узел связи, сожжено сто пятьдесят железнодорожных вагонов, гараж с тридцатью автомашинами…

– Неплохое начало, – заключил комиссар полка. – Не зря мы готовились три с лишним месяца. Боевой счет открыт. Теперь задача, чтобы он рос с каждым днем!

В мое звено вместо погибшего Михаила Щукина назначили старшего сержанта Георгия Попова. Новичок рвался летать, но техника пилотирования, особенно по приборам, была у него еще невысока. Приходилось учиться в боевой обстановке. [53]

Экипажи уходят в ночь

Приступая к выполнению плана «Эдельвейс», немецкое командование намеревалось вначале окружить советские войска между реками Дон и Кубань. В директиве германского верховного командования № 45 от 23 июля 1942 года указывалось:

"Ближайшая задача группы армий «А» состоит в окружении и уничтожении отошедших за Дон сил противника в районе южнее и юго-восточнее Ростова".

После выполнения этой задачи предполагалось одной группой войск захватить районы Новороссийска и Туапсе и, развивая наступление вдоль побережья Черного моря, выйти в Закавказье, другой, состоявшей в основном из танковых и моторизованных соединений, занять Грозный, Махачкалу и Баку. Кроме того, немецко-фашистское командование планировало двинуть часть сил в наступление через перевалы Главного Кавказского хребта на Тбилиси, Кутаиси и Сухуми.

Началась битва за Кавказ.

Командование ВВС Черноморского флота ставило полку ежедневно по нескольку боевых задач, то и дело перенацеливая нас с менее важных объектов на более важные. Обстановка на фронте менялась с каждым часом.

Ночью 25 июня бомбили скопление эшелонов на станции Керчь-2, а в полдень поступил приказ нанести удар по аэродрому противника в станице Таяршской, где, по данным разведки, базировалось сорок шесть бомбардировщиков противника, нацеленных на Сталинград.

Вылетели ночью. Расчет был прост: застать врага врасплох, на земле. На подходе к цели были встречены огнем трех зенитных батарей. Однако замысел удалось осуществить. Наши бомбардировщики оказались над целью как раз в тот момент, когда «юнкерсы» и «хейнкели» ползли к старту. Первые же бомбы, сброшенные экипажами Стародуба и Осипова, осветили аэродром пожарами. Это облегчило заход на цель остальным. Неожиданно огонь зениток прекратился. Как и следовало ожидать, на наши самолеты навалились патрулирующие истребители. Но было поздно. Все экипажи сумели сбросить бомбы и выйти из района атаки на малой высоте.

Таким образом, вылет фашистов на бомбежку Сталинграда не состоялся.

Юго-западнее Цимлянской противник навел переправу и готовился перебросить на левый берег Дона танки и [54] полк пехоты. 36-му авиаполку было приказано разрушить понтонный мост и уничтожить переправляющиеся войска. К цели подошли ночью, неожиданно для врага, бомбили с малой высоты. Только после первых взрывов немцы открыли ураганный огонь. Но это уже не могло ничего изменить. Несколькими прямыми попаданиями переправа была уничтожена. От зенитного огня пострадал лишь самолет Виктора Беликова. Но и ему удалось дотянуть до аэродрома станицы Советской.

На следующее утро готовились бомбить плавсредства противника в Керчи, но задачу изменили. Полетели разрушать переправу у станицы Белая Калитва. После обеда летный состав был снова собран в штабе полка.

– Воздушной разведкой обнаружено на железнодорожной станции Керчь-два – до трехсот вагонов с живой силой и техникой противника. В районе мыса Сарыч четыре транспорта в сопровождении восьми торпедных катеров следуют курсом на восток. Нашему и сороковому авиаполкам приказано нанести удар по эшелонам, а пятому – торпедировать транспорты противника.

Начальник штаба закончил. Поднялся командир полка.

– Задача сложная, товарищи. Керчь прикрывается огнем двадцати пяти зенитных батарей. На аэродроме Багерово базируется шестьдесят истребителей противника. Прорваться через такой заслон трудно. Нужно выйти на цель внезапно, с ходу отбомбиться и с противозенитным маневром уйти из района атаки. Над целью находиться минимум времени. Успех зависит от быстроты…

До самого вечера мы проигрывали варианты предстоящего боя, прикидывали, откуда лучше выйти на цель, как быстрее отбомбиться и выскочить из огненного кольца. Выехали на аэродром, когда начало темнеть. Все молчали. Только неугомонный балагур Коля Маркин пытался ввести оживление. Однако и его шутки успеха не имели. Раздосадованный неудачей, он громко затянул "Распрягайте, хлопцы, коней…"

– Перестань, Николай, – недовольно попросил кто-то.

Маркин обиделся.

– Плохо пою, да? Или песня не та? Ну уж дудки, не дождетесь! Пусть фрицы себе похоронный марш играют, а мы… "И тот, кто с песней по жизни шага-ает…"

Несколько голосов подтянуло. Вскоре пели уже все. Когда допели, Маркин начал сначала:

– Хотите, ребята, поделюсь опытом, как лучше дырочки в гимнастерке проделывать для очередного ордена?

– Тебе проделают, – мрачно пообещал Вася Овсянников.

Однако настроение поднялось.

В полной темноте подъехали к летному полю. Варварычев доложил о готовности самолета. Включив карманные фонарики, начали осмотр. После проверки шасси, винтов, моторов, рулей я решил проверить подвеску бомб.

– Штурман, открой бомболюки! – крикнул в кабину.

Димыч ответил, что они открыты. Я осветил лучом створки бомболюков и ахнул. Они были наглухо прижаты планкой, которая закрывает на центральной балке нишу замка бомбодержателя. Не заметь я этого, бомбы могли упасть на люки, ветрянки – свернуться с взрывателей, и взрыва в воздухе нам бы не миновать.

– Ну и ну! – столпились все, глядя на растерявшегося молодого оружейника Моцаренко.

Однако долго рассуждать не приходилось. Уже взлетел Стародуб, за ним Гаврилов, Осипов, Балин – сильнейшая четверка полка. Горизонт не просматривается, закрыт плотной дымкой. Летим на высоте три двести, под нами море облаков.

– Сколько до цели?

– Двадцать пять минут, – отвечает Димыч.

– Определяйся точнее. Будем пробивать облачность и заходить на цель с высоты пятисот метров.

Штурман склонился над картой. После продолжительного молчания доложил, что через пять минут пройдем Таманский залив. До Керченского пролива летели за облаками. Но вот впереди замелькали лучи прожекторов – значит, над целью ясно.

– Под нами вода! – доложил Лубинец.

Кое-где уже сверкают разрывы зенитных снарядов, тьму прорезают фары носящихся истребителей противника.

– Следить за воздухом!

– Ложимся на боевой! – докладывает Димыч.

Приглушаю моторы, сбавляю газ. Хорошо видно, как на станции рвутся фугаски, полыхает ярко-багровое пламя. Первая четверка точно накрыла цель. Десятки кинжальных лучей шарят по небу, зенитки захлебываются огнем.

– Идем отлично, – докладывает штурман.

Резкая вспышка ударяет в глаза – напоролись на луч прожектора. Но вот он скользнул выше, схватил другой самолет. На курсе, на курсе… Держаться на боевом курсе! Главная обязанность и главное качество летчика-бомбардировщика…

– Скоро сброс?

– Пошли, родимые! – слышится голос Димыча.

Наконец-то!

Теперь выбраться из опасной зоны. Резко разворачиваю машину, ныряю вниз. Рядом разрывается сразу несколько снарядов, самолет начинает трясти. Вцепляюсь в штурвал, увеличиваю обороты, тряска становится легче. Никаких признаков аварии, ни огня, ни запаха дыма, бензина…

– Сзади истребитель! – докладывает Панов.

Надо уходить в облака. Отжимаю штурвал, самолет послушен. Выхожу из облачности на высоте девятьсот метров в районе Краснодара. Пробую еще раз увеличить обороты правого мотора – самолет трясется, как в лихорадке. Внизу распластался луч посадочного прожектора на аэродроме Елизаветинская. С полосы то и дело срываются СБ, тоже уходят на Керчь. Решаю сесть.

Посоветовавшись с местным техником, откладываю осмотр самолета до рассвета. Панов и Лубинец остаются охранять машину, мы с Никитиным направляемся к оперативному дежурному. Словоохотливый старший лейтенант встречает вопросом:

– Как огонек над Керчью?

– Приличный.

– Я вчера был там. Точно сбесились, гады! Прожектора, зенитки, истребители… Не беспокойтесь, ребята, все будет сделано, в полк сообщу. Заваливайтесь в соседней комнате.

Через три часа нас растолкал техник.

– Вынужденные, вставайте!

Панов, Лубинец и аэродромные техники уже возились в моторе.

– Ну, что там?

– Мелочь! Дырочка в капоте, командир! – весело кричит Лубинец. [57]

Дырка небольшая, сантиметров пять в диаметре.

– И это все?

– Пробита проводка к свечам и всасывающий патрубок, – дополняет Лубинца техник. – Еще бы одна подобная «мелочь», и наше знакомство могло не состояться…

Через час мы уже в окружении друзей. Узнаем, что Балин тоже совершил вынужденную на аэродроме станицы Советской, недалеко от Армавира. Вскоре возвратившийся комэск собрал нас, предоставил слово своему штурману Кочергину. Тот рассказал, что, уходя от атак вражеского истребителя, за курсом не следил, потерял ориентировку после выхода на побережье Азовского моря. Выскочили к реке Лабе, приняли ее за Белую и только потом разобрались, что ушли в противоположную сторону…

Мы ожидали, что комэск в пух разнесет штурмана, но Балин, усмехнувшись, прервал его:

– Хватит самокритики, флаг-штурман. Учиться надо, братцы! И у своих и у врага, на хорошем и на плохом опыте. Иногда отрицательный пример дает больше, чем положительный.

На том и закончил разбор. Балина все мы успели полюбить. Именно за ненавязчивость. Умел он как-то особенно коротко и просто довести до сознания любую правду, заставить нас взглянуть на нее собственными глазами.

Под руководством таких наставников, как майор Ефремов, капитан Балин, мы и доучивались в боях.

«Порядок, командир!»

Во второй половине дня 26 июля нас, как обычно, собрали в штабе. Командир полка скупо подвел итог:

– Ночью поработали неплохо. Отмечено три сильных взрыва, несколько больших пожаров. Надо полагать, что эти эшелоны врагу уже не послужат. Дневная аэрофотосъемка подтвердила: сгоревшие цистерны, разбитые вагоны, развалины станции. Транспортов на воде не обнаружили, торпеды сброшены по запасной цели – порту Феодосия.

Затем кратко ввел в обстановку, поставил очередную задачу. Положение на фронтах еще более обострилось. Оставлен Ростов-на-Дону. Гитлеровцы рвутся на Кавказ.

Одна из группировок противника наступает в направлении реки Маныч, на Сальск, другая – из Батайска на Краснодар. Командование немецко-фашистских войск стремится к Волге, отрезать Москву от южных районов страны, добраться до кавказской нефти. Сегодня ночью полку приказано нанести удар по скоплению вражеских войск на станции Тацинская. Запасная цель – переправа через Дон у станицы Белая Калитва. Три первых самолета наносят удар зажигательными бомбами, остальные – фугасками. Боевой порядок: первым взлетает сам комполка, затем Осипов, Стародуб, Беликов. Экипажу Беликова получить и сбросить двадцать две тысячи листовок.

Штурман Беликова, Василий Овсянников, не выдержал:

– Товарищ майор! Не листовками, а бомбами надо их! Прошу разрешения принять дополнительный боезапас.

– Добавьте, – разрешил Ефремов. – За счет топлива. Но листовки взять все! Это приказ.

Подготовив машину, мы отправились в курилку. Вскоре появился адъютант эскадрильи Григорьев:

– Летчикам и штурманам по самолетам! Изменение в задании: вместо Тацинской удар нанести по переправе у Цимлянской. Все остальное остается в силе. Обращаю внимание: цель ленточная, расчет должен быть ювелирным.

Мы подошли к своей «семерке».

– Ну как, Димыч? Все сегодня зависит от тебя.

– Трудно перебить эту ниточку ночью…

– Нужно, Дима! Слышал обстановочку?

– Сделаю все, но, сам понимаешь, я не бог, законы рассеивания не в нашей власти.

– Сам не рассеивайся, тогда и законы тебе подчинятся!

С Димычем можно шутить.

Через несколько минут взлетаем. Вижу, как машина Ефремова резко снижается, делает два круга над аэродромом, крутой восходящей спиралью набирает высоту. Командир показывает, на что способен самолет с полной бомбовой нагрузкой. Урок для тех, кто впервые идет на задание.

Летим на высоте шестисот метров. В небе яркая, полная луна, видимость отличная. Внизу речки Фарс, Лаба, Синюха, железнодорожная линия Кропоткин – Армавир, [59] Сальские степи. Кое-где мерцают цепочки осторожных огоньков – передвигаются войска. Определить чьи – невозможно.

– Командир, под нами река Сал. Как будем заходить на переправу?

– Сначала найдем ее!

Командую Лубинцу и Панову усилить наблюдение за воздухом. Иду параллельно реке. Луна хорошо освещает берег. Где-то здесь, среди рукавов и петель Дона, наша цель.

– Впереди пожар! Наши сбросили зажигалки, – докладывает Димыч.

– Смотри! Это они проложили створ на цель. Развернувшись, набираю высоту, чтобы подойти к переправе с приглушенными моторами.

– На прямой! Так держать! – корректирует штурман.

Держу. Нос самолета – на центр еще невидимой переправы. Прилагаю все свое умение, чтобы выдержать точный курс и постоянную скорость.

Немцы заметили нас. С земли несутся вереницы разноцветных светлячков. Снижаемся стремительно, и это сбивает наводку вражеских зенитчиков.

– Горизонт! – командует Димыч. – Два градуса влево! Так держать! Бросаю!

И через секунду, разочарованно:

– Проскочили! Повтори заход, командир!

– В чем дело?

– Ветер не учел. Все равно бы промазали!

Захожу второй раз.

– Сбрасывай половину! Посмотрим, как лягут.

Выхожу на прямую. Впереди на реке разрывы – кто-то из наших промазал.

– Боевой!

До боли в руках сжимаю штурвал. Лучи прожектора мечутся рядом с машиной, вот-вот нащупают, ослепят. Огненные шары «эрликонов», строчки пулеметных очередей… Сброс! Резко отворачиваю влево. Прожектора поймали летящий впереди самолет, весь огонь обрушился на него.

– Перелет метров тридцать! – докладывает Панов.

– Мазила! – в сердцах ругаю штурмана.

– Взаимно! Точнее держи курс и скорость. – За Димычем не пропадет.

Повторяю атаку, выход на цель. [60]

– Все поправки ввел? Последний заход! Постарайся, Дима!

Захожу издалека, чтобы дать штурману больше времени.

Слева на большой скорости прошел вражеский истребитель, огненные трассы протянулись к соседу. Вода у переправы кипит, как в котле, бомбы рвутся и слева и справа. Огонь сосредоточился на нас. Лучи прожекторов скрестились. Трассы пулеметов, «эрликонов»… Еще мгновение, и машину разнесет на куски…

Услышав долгожданное "Сброс!", резко снижаюсь и ухожу вдоль реки.

– Порядок, командир! – радостно орет Панов. – Влепили в самую точку!

– Может, так же, как вчера под Керчью?

– Нет, командир, – подтверждает и Лубинец. – Переправа раздвоилась, сам видел!

– Молодец, Димыч!

– Только что был мазила…

– Ладно, ладно, тоже мне девица. Как самочувствие?

– Мокрый я, командир, как мышь! Такую цель нужно фугасками, из кассет…

– Поговорим на разборе. Смотри, аэродром бы не проскочить, горючего в обрез.

Вскоре показался родной светомаяк. Пока Варварычев помогал мне снимать парашют, Саша Загоскин с фонариком успел осмотреть самолет.

– Здорово вас пощипали! Дырок полно в плоскостях, в фюзеляже…

– Это штурман помог фрицам сделать из нас решето.

Димыч добродушно отмахивается:

– Хватит, командир! У меня от этих заходов до сих пор штаны мокрые.

Теперь, когда все позади, можно и посмеяться. Но каждый в душе сделал для себя вывод: надо повышать мастерство, лучше готовить бой на земле. Небо над полем боя – не место для тренировок. То, что сегодня отделались пробоинами, – счастливая случайность.

– Не горюйте, братцы, – успокоил Варварычев. – Птичку мы к утру подлечим, перышки почистим. Но в будущем советую поменьше дырок привозить.

– Так без работы же, Иван, останешься, – обеспокоился Панов. [61]

– Лучше я без работы, чем ты без головы, – резонно отпарировал техник.

В домике КП полка, за длинным столом начальник штаба майор Пересада, пыхтя трубкой, записывал в журнал доклады возвратившихся экипажей. После моего доклада Никитин добавил:

– Товарищ майор, запишите предложение. При выполнении подобной задачи, кроме фугасок, в бомболюках на внешней подвеске желательно иметь ротативно-рассеивающиеся бомбы.

– Завтра обсудим. Идите ужинайте!

Только теперь, когда спало напряжение, по-настоящему почувствовали, как устали. В столовой, несмотря на позднее время, нас ждали накрытые столы. Горками возвышались кубанские огурцы и помидоры. Лубинец восхищенно причмокнул:

– Молодцы, девочки, постарались! Под боевые сто грамм! А, штурман?

Никитин устало отмахнулся.

– Возьми и мои, я пить не буду.

– Ты чего? – всерьез обеспокоился я.

– Знаешь, Вася, никак не могу прийти в себя. Спать лучше пойду.

Назавтра новая задача.

Противник подтягивает войска и технику на Керченский полуостров – очевидно, с целью высадки десанта на Тамань. Полку приказано нанести ночной удар по железнодорожной станции Керчь, где скопилось много эшелонов.

Майор Ефремов начертил на классной доске схему боевого порядка, указал место каждого самолета в строю. Штурман полка капитан Тимохин проложил на карте маршрут со всеми необходимыми расчетами, ознакомил с результатами авиационной фоторазведки станции Керчь-2. Начальник разведки капитан Рябчиков доложил о противовоздушной обороне противника на Керченском полуострове. Капитан Виктор Беликов, которому не раз приходилось встречаться с вражескими истребителями, поделился опытом ухода от их атаки. Фашистские истребители применяли хитрый тактический прием. Ночью барражировали на подходах к охраняемым объектам с включенными бортовыми огнями. Наши принимали их за свои [62] самолеты, возвращающиеся с задания. Тогда-то они и заходили в атаку с нижней полусферы. Затем, выключив огни, повторно атаковали сверху.

– Нужна постоянная бдительность экипажа, особенно стрелков. При своевременном обнаружении заходящего в атаку противника резкое маневрирование по курсу и высоте обеспечивает отрыв от него.

Затем начальник связи воентехник 1 ранга Чобанян ознакомил с системой опознавания и связи.

Тщательно готовился этот вылет, прошлые уроки пошли на пользу.

На аэродроме уже вовсю кипела работа: трещали храповики лебедок, повизгивали тросы и ролики, щелкали замки. Механики заправляли машины бензином, вооруженцы укладывали в ящики ленты с патронами. Со всех сторон доносилось: "Давай! Стоп! Поднатяни… Пошел!" Инженер по вооружению старший техник-лейтенант Иван Иванович Петухов, со слипшимися от жары волосами, в пилотке, сбитой на затылок, носился от самолета к самолету, контролировал, советовал, ругал…

– Все в порядке, командир! Птичка, как новенькая, – устало улыбаясь, доложил Варварычев.

После взлета берем курс на запад. Машина идет хорошо, словно замерла на месте, только монотонный гул моторов напоминает, что мы в полете. Глаза постепенно привыкают к темноте. Справа под крылом просматриваются серебристые излучины рек, темные провалы лесов. Вскоре внизу заблестела морская гладь: вышли к Керченскому проливу. Теперь главное – наблюдение за воздухом. Только собрался предупредить стрелков об этом, как услышал доклад Панова:

– Командир, слева пересекает курс самолет с включенными бортовыми огнями!

– Смотреть внимательнее! Без команды не стрелять!

На всякий случай сбавляю газ и доворачиваю в сторону неизвестного самолета, чтобы ему не было видно пламени из выхлопных патрубков.

– Двухкилевой, сто десятый! – уточняет Панов.

– Без команды не стрелять!

Пересекаем береговую черту.

– Димыч, цель видишь?

– Пока нет.

Впереди по курсу взрывы и пожары, видимо, наши работают.

– Доверни десять градусов влево. Так!

– Цель вижу! Боевой![63]

Входим в зону зенитного огня. Разрывы приближаются, охватывают самолет кольцом.

– Лубинец!

– Есть!

– Листовки!

– Готов!

– Пошел!

Шесть тысяч листовок белыми хлопьями разлетелись в воздухе. Никитин колдует над прицелом, что-то мешкает.

– Штурман, бомбы!

– Секундочку, командир… Доверни на градус вправо.

Я буквально глажу штурвал, чтобы не сбить самолет с курса. Самый ответственный и самый опасный момент: нельзя маневрировать, уклоняться от снарядов, курс и скорость должны быть неизменными, иначе промажем. Идеальные условия для прицельной стрельбы вражеских зенитчиков.

– Так… Еще немного влево… Хорошо! Залп! Машина вздрагивает. Сразу начинаю маневрировать между лучами прожекторов, вспышками разрывов.

– Как легли бомбы?

– Нормально, – скромно отвечает Димыч.

– Веселенькая ночь у фрицев! – смеется Панов. – Устроили им фейерверк!

Выходим из зоны огня, летим над берегом Азовского моря. Вдруг вижу: прямо на нас идет самолет с включенной фарой. Делаю разворот на девяносто градусов, убираю газ. «Мессер» проносится над нами. Быстро снижаюсь, возвращаюсь на свой курс.

На разборе обобщили опыт борьбы с истребителями противника, разобрали приемы уклонения от их атак. Бомбардировщик должен резко отвернуть с курса с потерей или с набором высоты. Успех зависит от своевременного обнаружения истребителей, точного определения момента их атаки. Эта задача возлагается в первую очередь на стрелков.

После разбора всех отпустили отдыхать. Захотелось побыть одному. Перешел железнодорожное полотно, направился к станице. В тени привокзальных тополей расположился маленький базарчик – на дощатых прилавках крынки с молоком, ряженкой, кучки огурцов, помидоров, [64] яблок. Закутанные в платки пожилые казачки лениво перебрасываются певучими фразами, отмахивают от своего нехитрого товара назойливых мух, не теряющих бодрости даже в такую жарищу.