Текст книги "Наедине с совестью"

Автор книги: Василий Глотов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Заключение

Начинался последний месяц лета.

На высоком берегу Днепра, вдали от санаторных домиков, прогуливались двое. Они никуда, видимо, не спешили: часто останавливались, любовались пейзажем, шли снова и снова останавливались. Это были отдыхающие, бывшие горняки Донбасса, которые только сегодня в полдень встретились в санатории инвалидов Отечественной войны и теперь никак не могли наговориться.

Один из них был стройный, выше среднего роста, лет сорока. Его смуглое лицо было изрезано мелкими морщинками, на висках в зачесе черных волос виднелась проседь. Другой, наоборот, сухощав и сутуловат, с небольшими рыжими усиками и с голубыми грустными глазами. Одеты они были легко, по-летнему. Разговаривали между собой непринужденно, искренне. По всему было видно, что их связывала большая и давняя дружба. Приблизившись к столетнему могучему дубу, где стояла красивая скамеечка, смуглолицый остановился.

– Давай посидим, Степан, – сказал он, кивая на скамеечку. – Мне кажется, ты порядком устал: на протезах ведь ходишь.

– Теперь ничего, Миша, привык, – ответил Степан. – А первое время крепко мучался. Схожу, бывало, в шахтерский поселок или в огороде поработаю, а ночью спать не могу: "ступни зудели". Раз даже потянулся почесать... Горько потом смеялся над собой: ноги-то ведь другие не отрастают... Теперь все это – позади.

Они сели, помолчали.

Прямо перед ними открывался чудесный вид: внизу протекал Днепр, спокойный, стального цвета, за ним – луга необозримые, дальше – лес, подернутый прозрачной синевой, а сверху – небо, высокое, голубое, без единого пятнышка. По луговой дороге шла женщина в белой кофточке и в желтой косынке, похожая на ромашку. Увидев ее, Степан тяжело вздохнул, опустил голову.

– Где семья-то теперь, Миша? – спросил он.

– В Харькове, у родителей жены.

– Она у тебя учительница. И что преподает?

– Немецкий язык и литературу.

– Интересно получается в жизни, – улыбнулся Степан. – На фронте немецких фашистов уничтожала как снайпер, теперь немецкий язык преподает как филолог. Она, кажется, полный кавалер ордена Славы. Молодчина! Честно скажи, любишь ты ее, Миша?

– Люблю, Степан. Таня очень хороший человек: внимательная, умная, трудолюбивая. В ней такая же внутренняя сила, как у Стефы, твоей покойницы, а женская прелесть, как у Таси. – Тут он уронил голову, подумал. – Когда меня исключили из партии и нигде не брали на работу, я впервые упал духом. Мне казалось, что все от меня отвернулись, что жизнь моя не имеет теперь никакого смысла. И так я твердо убедил себя в этом, что часто стал захаживать в пивнушки бесцельно, и безрадостно убивать время.

Степан внимательно слушал друга.

– И вот она сразу поняла, в какую сторону меня понесло, – продолжал Михаил, глядя на Днепр. – Однажды пришла с работы, присела ко мне на диван и спрашивает: "Миша, ты считаешь меня другом? Любишь?" Твердо отвечаю ей: "Люблю!" Она вздохнула: "А почему же ты уходишь от меня?" Я насторожился, не мог понять, куда она клонит. "Можешь не отвечать, – сказала она, – я знаю, тебе тяжело сейчас. Ты временно находишься не у дел, стыдишься жить за счет жены. Пойми: твое горе – это мое горе, но это горе непостоянное, оно скоро пройдет. У тебя светлая голова и золотые руки. Они нужны людям. Не шагай в пропасть, не уходи от меня!" В ее глазах столько было силы, любви и надежды, что я – словно очнулся. Мне стыдно стало за свою слабость. Нет, думаю, нужно уходить от пропасти, пока не поздно! Потом все уладилось. Партия разобралась в моей судьбе. Я получил новый партийный билет на отцовскую фамилию. К этому времени бывший начальник литейного цеха Сергей Васильевич Лось назначался директором нового труболитейного завода. Я пошел к нему главным инженером. Таня в эти дни снова расцвела, похорошела, стала еще внимательнее. Вот она какая!

– Молодчина! – повеселел Степан. – Значит, стоит Таси. Я очень рад. А ты знаешь, Миша, я ведь два раза выезжал в ЦК партии по твоему делу. Меня мучало, что страдаешь за меня.

– Знаю, Степан, знаю!

Синева на лугу сгущалась. С Днепра веяла прохлада. Вечерний луч солнца упал на лица бывших горняков, и они казались отлитыми на многие века из бронзы.