Текст книги "Византийская ночь"

Автор книги: Василий Колташов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 35 страниц)

12

Юноши открыли врата. Яркий свет хлынул из-за спины Яромира. Беловолосый старик на мгновение показался Амвросию сияющим и прозрачным. Один за другим, проходя мимо Рывы, мальчики медленно направились к волхву. Он оказался еще выше ростом, чем полагал маленький римлянин. На шее старца висел серебряный амулет, изображавший как лев с молниями на хвосте побеждает львицу.

Идарий шел впереди. Волхв наклонился к нему и что-то шепнул. Многих детей Яромир попускал без слов, просто кладя руку на голову. Это был знак одобрения. Но Амвросий услышал слова сурового старца. От него исходил неизвестный сладковатый запах. Взгляд волхва казался вблизи спокойным в какой-то необычной доброте.

В зале святилища горел большой костер посредине колесообразного каменного очага. За ним возвышался кумир. Землю усыпали дубовые листья. Прямо перед священным очагом находился невысокий деревянный алтарь. Здесь приносились жертвы.

– Что он тебе сказал? – тихо спросил Идарий.

– А тебе? Разве можно говорить?

– Другу можно, – решительно произнес сын кузнеца. – Яромир похвалил мои успехи. Перун желает видеть меня воином и одним из лучших. Такова священная воля!

Амвросий замялся.

– Говори!

– Он сказал так: «Боги не знают твоей судьбы, римлянин. Возможно, они не решает ее никогда. Избери богов сам. Помни: духи нашей земли начали твое посвящение».

– Помоги тебе Лад, – прошептал Идарий[121]121
  Лад – бог примирения и согласия, дружбы и искренности.


[Закрыть].

Мальчик огляделся. Их никто не подслушивал. Вошел волхв, опираясь на длинный посох. За ним следовал Рыва. Руки его лежали на рукояти меча. Он улыбался.

Дети вновь встали полукругом. Идол смотрел на них, грозно подымаясь над священным огнем. Его голова была сделана из серебра, золотые усы свисали над приоткрытым ртом. Глаза сверкали голубыми камнями. Остроконечный шлем был выточен из черного камня. Тело бога вырублено были из огромного дерева. Как и Рыва, Перун держал могучие руки на мече с золотой рукоятью и лезвием из серебра. Синий плащ из плотной шерстяной ткани, весь усыпанный черными птицами, покрывал плечи кумира. Крепила его огромная золотая пряжка.

«Вот ты какой, Перун!» – подумал Амвросий.

Откуда-то появилось еще несколько длиннобородых мужчин в белых одеждах. Жрецы вновь пропели короткий гимн. На этот раз мальчику удалось разобрать его слова:

Пробуждающий сильных, грома и молний владыка. Перуне!

Хвала тебе храброму, всех врагов побеждающему. Перуне!

Слава тебе, освобождающему огонь и воды. Перуне!

Чтим тебя вечный воитель, грозы господин. Перуне!

Каждому из мальчиков волхвы надели желтоватый амулет из белемнита, чертова камня, камня Перуна. Амвросию жутко хотелось рассмотреть свой талисман. Поглядывая на товарищей, мальчик заметил: украшения из желтоватого камня походили на наконечники стрел, но на каждом из них красовался образ головы усатого бога войны.

– Да охранит вас Перун! – оглушительно поднял голос седовласый жрец. Казалось, слова эти взлетели до самого неба.

Волхвы поклонились идолу. Рыва и мальчики последовали их примеру. Опуская голову Амвросий разглядел оружие висевшее слева и справа от бога. Там был огромный колчан с толстыми стрелами, большой лук с натянутой тетивой, копье и дротики с наконечниками из серебра.

Яромир, стоявший посередине, приблизился к огню. Развел руки, показав кумиру ладони. Заговорил заумь:

– С почтением входим мы к тебе. Позволь нам дышать и говорить с тобой, великий Перун. Возьми молнии в свои руки. Защити жилища наши, поддержи наших воинов, помоги одолеть врагов. Пусть огненные стрелы твои поразят недругов, но сохранят наши дома, луга, леса и посевы. Прими от нас в пищу и к радости светлые дары. Будь милостив, мы же почтим тебя как храбрейшего из богов. Пусть амулеты с ликом твоим на этих юношах сохранят их и приумножат им силы. От всякой победы будут тебе дары и новая слава!

Тянущие голоса вновь пропели гимн, в котором появились новые строки. Другие жрецы приблизились к Яромиру. В руках они держали кур с перевязанными клювами. Старец поднял длинный нож. Поднес его к огню и взял первую птицу. Одной за другой, волхв отсек на деревянном жертвеннике головы четырем курам. Кровь отдавалась огню. Он облизывался, глотал красные струи. Белые и коричневато-черные тела птиц складывались в корзину. Куриные головы убирались. Дальше двое юношей поставили корзину с подергивающимися телами перед священным идолом.

– Каждый из вас пусть теперь поднесет свой дар Перуну, – сказал узколицый волхв с длинной русой бородой.

Амвросий вздохнул. Тревога отошла. Накануне церемонии он опасался, что склавины принесут в жертву Перуну одного или нескольких пленных. Он знал, что к человеческим жертвоприношениям прибегают лишь в особых случаях, но все равно боялся смотреть на убийство людей. Смерть кур не трогала его совершено.

В воздухе запахло ароматными смолами. Захрустели в очаге сухие поленья. Розовы всплески поднялись выше.

Двигаясь по цепочке, дети проходили мимо вечного огня и клали в него свои дары. Это были кусочки хлеба, горсти зерна или отрезки мяса. Маленький римлянин тоже опустил в пламя свой дар – ломать сала. Когда Идарий шумно поведал, что они пойдут в святилище бога войны, Валент посоветовал:

– Возьми кусочек свинины пожирней. Он лучше горит, это наверняка понравится любому богу. Поверь мне, я знаю толк в подобных вещах.

Ирина перекрестилась и отошла в сторону. Она не могла понять, как муж ее соглашается на участие ребенка в языческих обрядах, да еще дает советы. Разве это позволительно для тех, кто носит в сердце светлый лик Иисуса? Нет, она не желала этого понимать!

Пламя хорошо приняло дар юного христианина. Приемный отец оказался прав. Следующим Идарий бросил в огонь кусочек лепешки. Амвросий услышал, но не разобрал шепот друга. «О чем он просил сейчас Перуна?» – подумал мальчик. Спохватился: он позабыл сам попросить отважного бога. Но о чем он хотел его попросить?

Дети двигались не спеша. Отходя в сторону, маленький римлянин, вновь посмотрел на Перуна. У подножия кумира из земли вырастали два крупных камня, слева и справа. Меч бога выглядел тяжелым, не поднять. Глаза кумира по-прежнему смотрели сурово, а шестиконечное колесо на груди оставалось неподвижно.

– Славим тебя, Перуне! – запели волхвы.

Ребята вновь выстроились полукругом. Яромир встал перед ними, повернувшись спиной к божеству. В правой руке он держал нож. В левой – сжимал рыжеватого петуха с черным хвостом. Блеснуло лезвие над древесным алтарем. Птичья кровь окропила присутствующих. Жрец нарочно поливал ей мальчиков. Таков был обряд благословения.

– Перуновых быков для вас многовато, – услышал Амвросий веселый поучающий кого-то голос рыжебородого великана. – Вы еще не воины. Пока и перуновых стрел достанет. Добрый оберег. На капище в дубовой роще будет и бык. Весной. Вразумел?

Волхв отдал тело петуха помощникам. Поднял руки. Заговорил грозно, выделяя каждое слово:

– Мироздание прочно. Громовержцу угодны ваши дары! Ступайте с милостью великого бога. Чтите его, и знаки Перуна подскажут вам светлый путь. Не бойтесь ни облаков, ни грома, ни молний. Помните: даже камень в руках сынов перуновых страшен врагу.

– Слава тебе, великий Перун! – хором ответили мальчики.

Врата без скрипа раскрылись. Прохладный воздух коснулся спин.

Ребята направились к выходу

– Сам Громовержец избрал дуб для себя, – шепнул другу Идарий. – Слышишь? В него молния ударила. Перунов знак. Потому сюда и поставили, так Даврит велел.

Амвросий вспомнил, как Рыва говорил ему, что для кумира рубить живое дерево нельзя. Всякий старый дуб служил склавинам символом поклонения. Черты бога наносили они цветами. Золотая и серебряная краски шли для священного лика.

Внешний зал храма слабо освящался. Невидимые волхвы распахнули вторые врата, впустив в комнату прохладу ночи. Низкие звезды горели на небе голубыми огоньками. Луна полным кругом рождала желтоватый свет.

– Красота! – прошептал Амвросий.

– Да, – протянул, зевая Доброжир. Добавил: – Холодина только.

Рыва поправил пояс с мечом. Закутался в плащ.

– У меня-то амулет побольше твоего будет, – самодовольно заметил Вторяк. Показал юному римлянину свой оберег.

– Олух ты, – осадил хвастуна Идарий. – Лучше похвались, как ты с пяти шагов дротиком в цель попасть не можешь, перунов избранник!

Вторяк обиженно забурчал.

– По домам, Сварожичи! – властно скомандовал Рыва.

13

Всадники пустили коней шагом.

– Ты все лучше держишься в седле, – заметил Валент.

– Последние дни мы даже спали верхом, – гордо ответил мальчик.

– Молодец. Быстро учишься. Рыва неплохо вас тренирует.

Амвросий довольно заулыбался. Полез в седельную сумку. Достал кусок козлятины. Понюхал. Мясо пахло дымом и дубленой кожей. Попробовал. Принялся грызть. Валент посмотрел на него с заботливой насмешкой. Скривил тонкие губы.

– Будешь? Есть еще, если ты свое доел.

– Благодарю. Наслаждайся сам.

Миновали лес. Вверх потянулись желтоватые луга. Неровным горизонтом заиграли вдали вершины карпатских гор.

– Эти великие горы, от которых мы видим лишь часть, названы по имени дакийского племени карпов. Они обитали в этих местах задолго до прихода римских легионов Траяна[122]122
  Траян – римский император с 98 по 117 год, завоеватель Дакии.


[Закрыть]. Эта страна называлась Дакией.

Мальчик слушал. Валент рассказывал дальше.

Долгие столетия этот край жил собственной жизнью. Лишь изредка проникали сюда путешественники из цивилизованного мира на юге. Карпы считались одним из самых воинственных племен обитавших за Дунаем. Вместе с другими даками они вторгались в пределы Римской империи. Дакийское царство угрожало безопасности римского государства. Император Траян завоевал его в долгой и кровопролитной войне. Погиб царь даков Децебал. Пала столица Дакии Сармизегетуза. Только карпы остались в своих горах. Много веков никому не удавалось их покорить. Некоторые их старые крепости восстановили склавины, новые хозяева гор и равнин Дакии.

– А куда они делись? – вдруг спросил Амвросий.

– Кто?

– Карпы, – малыш бросил в траву обглоданную кость. Отхлебнул воды из просмоленной берестяной фляги.

– Их сменили готы. Потом здесь прошли гунны. Рассказывают, что они все превратили в пепел. Только затем эту землю заселили склавины. Никто мне так и не объяснил, когда и как это произошло. Есть племя карпан, но они веры и языка того же, что и все склавины. Название их только из-за гор происходит…

– А большие они, эти горы?

– Да, они велики и тянутся полукругом от Дуная до севера и дальше на восток. Есть еще большое ответвление на запад. Эти горы надежно закрывают плодородную низменность.

Валент достал лепешку. Начал есть, кладя в рот кусочек за кусочком. Кислый теплый квас приятно щекотал горло.

Они пересекли овраг, в котором бежала речушка. Золотистые кроны опять укрыли их от лучей солнца.

Амвросий принялся рассказывать о святилище Перуна. Сбивался. Повторялся. Говорил восторженно. Теребил уздечку, дразня послушного мерина. Тот шевелил ушами, отгонял хвостом мух и мерно покачиваясь, нес седока вперед. Римлянин ехал рядом, слушал, любовался природой, размышлял. Он давно полюбил такие прогулки, но лишь в последние недели начал брать с собой мальчика.

– Значит, пораженный молнией дуб почитается особо? Именно дуб? – переспросил Валент. Сделал удивленное лицо. Подумал: «Как все здесь походит на север Италии. Только травы пахнут немного иначе».

Амвросий с упоением принялся объяснять:

– Да, а еще из него делают амулеты, посохи, жезлы, стрелы. Дуб – дерево Громовержца. Если бог грома сам избирает дерево, то из него волхвы мастерят кумира. Ставят его в святилище или на открытом месте. Только не в низине, а на высоте. Низина – место Велеса.

– Ты любознателен.

Мальчик залился краской. Заулыбался смущенно. Валент, обычно сухой на слова, уже хвалил его сегодня дважды.

– Хорошо, что ты все хочешь понимать. Не упускай ничего. Помни, знания пригождаются, даже самые странные на первый взгляд, – приемный отец улыбнулся морщинками под умными глазами. – Хочу отметить твои успехи. Ты стал неплохо читать. Однако то, как ты пишешь, поражает меня. Разобрать твоих букв не в силах даже бессмертные боги.

Мальчик пожал плечами. Стоило ли говорить, что он вообще не мог еще писать сам? Все, что выходило у него пока – это переписывать. Однако он уже неплохо разбирал чужие строки. Быстро, необыкновенно быстро постигал он главную премудрость цивилизации.

Лиственные деревья стали чередоваться с хвойными.

– Перун сын Сварога, главнейшего из богов, – продолжал Амвросий свой рассказ. – Он подарил людям первый плуг и кузнечные клещи. Он научил выплавлять медь, а потом и железо. Но, говорят, воины почитают Перуна больше Сварога. Перун – воин. Отец-Сварог полагается на него, а сам предается покою.

«Он стал очень серьезным», – заметил Валент. Мальчик вырос, но еще более он изменился с того дня, как римский изгнанник впервые увидел его. Теперь малыш все сильнее походил на римлян эпохи язычества и республики, какими представлял их себе Валент. Мальчик сутками пропадал в лесу, удил рыбу, боролся, учился владеть дротиками и луком. Валент обучал приемного сына совсем немногому: чтению и письму, правилам латинской речи и культуры. Все остальное ребенок постигал от жизни, какой представала она на этой земле.

Они объехали заросшее кустами пространство. Опять пошли одни лиственные деревья. Дышалось легко. Солнце светило мягко. Лучи его путались в облаках и ветках.

Амвросий рассказывал уже о других божествах.

– Скажи, а какое место в пантеоне здешних богов занимает Христос? Тебе известно слово «пантеон»? – спросил римлянин. Потеребил курчавую бороду, чтобы спрятать лукавую улыбку.

Мальчик на мгновение растерялся. Почесал за ухом, размышляя.

– Склавины не знают и не чтят этого, самого доброго из богов. Разве тебе этого не известно? Они говорят, что римские боги живут только в Византии, а здесь правят свои духи и божества. Но Спаситель остается в моем сердце.

– Подходящее место. В голове ему делать нечего, – засмеялся Валент, глядя на удивленное лицо ребенка.

– Почему ты так говоришь! – возмутился мальчик. – Иисус сотворил столько чудес и умер на кресте за наши грехи!

Валент повернул коня.

– Не сердись. Я не проверяю твою веру. Я сомневаюсь в ее необходимости. Ты должен учиться сомневаться. Не принимай все на веру, особенно когда речь идет о невероятных вещах. Это касается и здешних легенд. Сомнение помогает нам постигать действительное и отметать ложное, – Валент сделал красивый жест рукой, словно отбрасывая нечто легкое.

– Не понимаю этого, – растерялся Амвросий.

– Рано еще. Дослушай и объясни другое.

– Хорошо, – согласился мальчик, все еще пытаясь понять слова Валента. Чему же верить, если во всем сомневаться? Разве это разумно – сомневаться? Разве не достаточно просто узнавать новое?

Римлянин продолжал:

– Есть еще одно правило, которое ты обязан знать. Не нужно всякий раз отстаивать то во что веришь, то, что знаешь, в чем убежден. Это может быть небезопасно. Понимаешь?

– Этого я тоже не понимаю! – воскликнул Амвросий.

Валент ласково улыбнулся. Потер шею бурого коня.

– Просто запомни. Обдумаешь после. Уверен: судьба занесет тебя когда-нибудь в пределы римского государства. Неосторожное слово, особенно брошенное в споре, обходится в жизнь. Это ты понимаешь?

Мальчик серьезно посмотрел на собеседника. Поджал губы. Забытые, но еще недавние душевные раны взвыли с неистовой болью. Он все понял. Он ничего не забудет из этих слов.

– И еще. Всякий спор отнимает много душевных сил. Трать их не понапрасну. Пусть все сказанное тобой будет полезно. Стремись к этому.

– Хорошо, – согласился юный собеседник. В голове его еще звенело: «Это ты понимаешь?»

Валент пустил коня рысью. Деревья вокруг понеслись быстрее. Одно. Второе. Третье. Еще и еще. Сухие ветви захрустели на земле. Желтые листья ярче зашелестели в ушах. Амвросий шлепнул по крупу мерина. Бросился догонять. Закричал:

– Я буду драться! Я никому не позволю унижать меня. Никому!

– Не сомневаюсь! – засмеялся Валент.

Они поравнялись. Перешли на шаг.

– Взрослеть среди варваров: отличная школа. С жадностью бери все уроки. Для характера – это лучшее. Но теперь объясни мне, зачем все эти воинственные посвящения? Рыва мне этого не рассказал. Он что-то задумал? Что? Чего этому рыжему псу возиться с вами так помногу?

Амвросий пожал плечами, подбирая слова для ответа.

– Так что, он тебя сделает воином? Верно?

– Да, дружинником, как и всех нас, – признался мальчик.

– Главное, чтобы не скоро. С обычаями этих мест я не спорю, – многозначительно заметил римлянин. С подозрением заглянул в чистые глаза юного всадника. Улыбнулся. Подобрал плащ.

Поехали дальше.

Треск птичьих голосов наполнял воздух. Он был прохладен и чист. Не ощущалось тяжелых ароматов княжеского городища. Запахи осеннего леса успокаивали, придавали легкость движениям и мыслям. «Вот бы скорей стать взрослым, скорей набраться силы и боевого мастерства», – думал Амвросий. Ему казалось тесно в хрупком теле ребенка. Он мечтал. Как и многие сверстники, он желал подвигов, добычи и славы. За год с лишним он почти совсем забыл о своей прежней жизни. Лишь редкие моменты воскрешали в душе старую боль.

Спешились. Напоили лошадей у ручья.

– Вон! Вон туда посмотри! – закричал Амвросий.

Бурый медведь покачиваясь шел к воде чуть выше по течению.

– На медведей я не охочусь, – сурово заметил римлянин. Забрался на коня. Потрогал притороченный к седлу топорик.

– А Рыва охотится, – грустно сказал мальчик.

– Рыва? Может быть. Едем.

Медведь принялся пить, изредка поднимая голову. Он явно ощущал себя в полной безопасности. Они спустились ниже по течению и поехали дальше по дикой тропинке.

– Мы не заблудимся?

– Нет. Я уже бывал тут.

Амвросий вспомнил как часто в это лето отлучался Валент. Он много ездил по делам с Всегордом. По обрывкам фраз мальчик знал: отца занимали горные крепости, проходы и какие-то ловушки. Но не об этом хотел сейчас спросить маленький римлянин.

– У меня есть вопрос, – сказал он серьезно, как взрослый.

Валент удивленно поднял голубые глаза. Брови поплыли вверх на круглом лбу. Коротко остриженная голова наклонилась набок.

– Вопрос… – растерялся Амвросий.

– Спрашивай смело.

– Объясни… Вот мы варвары, а живем среди римлян…

Валент от всего сердца расхохотался, откинувшись в седле.

– Я… Ой! Я хотел сказать…

– Мне вес понятно: римляне среди скифов.

– Да. Но почему? Разве это правильно? Ведь…

– Они воюют с империей, – закончил за него приемный отец.

Мальчик кивнул. Торопливо добавил:

– Склавины против римского цезаря, а мы им помогаем.

– Тебя волнует, почему? Нет ничего проще. Мы – это мы, а цезарь Тиверий – это цезарь Тиверий. Нам до него дела нет. Свыше того: он не желает нам добра. Он нам не друг. Вспомни, кем ты был в империи? У меня тоже есть счеты с нашим славным государством.

Амвросий не имел никаких счетов с Византией, но не стал возражать. Главное для него стало понятным. Он не обязан следовать чуждым и ненужным правилам. Он сам по себе. Он хозяин своей судьбы, в той мере, насколько позволяют боги. Он друг друзьям и недруг тем, кто тверд в своей неприязни.

Внезапно лес кончился. Но вместо обычной тишины до слуха всадников донесся топот тысяч копыт.

– Это интересней медведя! Вперед!

Они остановились под последними деревьями, так чтобы оставаться незамеченными. Перед ними открылся огромный луг по которому неслись сотни коней и кобылиц с жеребятами. Амвросии раскрыл от удивления рот. Усталость рассеялась. Ее оттеснило нахлынувшее изумление. Это были дикие лошади!

– Нравится? – спросил Валент.

– Да! Откуда они?

– Посмотри, какие красавцы. Это из табунов самого императора, должно быть. Их гонят сюда. В наших конюшнях только кони и мерины. Остальные лошади обитают на воле. Тут они встретят зиму. Нравятся?

– Конечно! Их ведь ловят, когда надо и объезжают. Я видел, как пригоняли жеребцов в городище. Но сколько же их…

Шум стих. Лошади пронеслись в сторону заката.

14

Бронзовые светильники по углам императорской спальни горели необыкновенно ярко. Алое пламя подрагивало на толстых фитилях в голубиных клювах. Раскинув золоченые крылья, птицы парили над изящными стойками. Тени придворных плясали на мозаичном полу, мелькали чудищами на голубой росписи стен.

– Он еще не пришел? – прошептал Тиверий Константин. Поднял маленький круглый подбородок. Вытаращил глаза по-детски.

Кучка приближенных склонилась над статным телом.

– Он идет, божественный. За ним недавно послали, – почтительно сообщил кувикуларий, курчавый и тонконосый[123]123
  Кувикуларий – придворный охранник (обычно евнух), ночевавший рядом со спальней императора.


[Закрыть]. Забегал темно-карими очами по сторонам.

Тиверий уронил запястье на опухшие глаза. Простонал, разгибая колени под длинной ночной рубахой. Распластался на скомканных простынях. Задышал ртом глубоко и неровно. Сгреб пальцами край покрывала. Он был здоров. Приближенные напрасно терзали себя беспокойством. Его лишь мучили ночные тревоги. Из жизни приходили они в мир сновидений.

– Слишком много огня, владыка? – спросил кувикуларий.

– Нет, пусть будет светло…

Внезапно разбуженный Аркадий спешил. Подошвы его сандалий шелестели по мрамору коридора. Низкий юноша-раб держал перед евнухом фонарь. Четверо гвардейцев молча шествовали позади.

«Надо успокоить его. Надо успокоить…» – беззвучно твердил евнух. Сжимал и разжимал веки, прогоняя сон. Была глубокая ночь. Цезарь проснулся и разбудил криком охрану. Он ничего не объяснял, а только желал видеть его – своего ангела Аркадия.

Наконец они подошли к флигелю дворца. Здесь находились покои Тиверия. В комнатах смежных с императорской спальней Аркадия встретило скопление слуг.

– С ним все в порядке? – поинтересовался евнух у врача.

– Должно быть, просто дурной сон… – промямлил лысый старик.

Аркадий перекрестился. Приказал страже убрать лишних слуг. Сглотнул горькую ночную слюну. Смочил сухие губы сладким вином. Пригладил жидкие волосы цвета спелого каштана. Поправил привычным движением одежды. Шагнул в комнату цезаря.

– Что случилось, божественный? Отчего твой сон прерван?

– О, Аркадий, наконец! Выйдите все.

Они остались наедине. Евнух опустил жирное тело на поднесенный слугами стул. Положил круглые локти на кровать. Тиверий присел. Стер со лба пот. Заговорил нервным шепотом:

– Императрица София… Она хочет развести меня. Она приготовила мне даже свою дочь. Они оплетает меня сговором с патриархом. И это в такое время! Всюду варвары, опасность… А ей… Ей нужно только уберечь власть и богатство. Зачем? Зачем ей вся эта роскошь, теперь, когда она стареет?

Глаза Тиверия болезненно расширились.

– Наш славный Юстин плох, но он любит тебя как родного сына. Он не даст тебя в обиду. Не сомневайся: ты унаследуешь все. А наши люди при патриархе…

– Что наши люди!? – в отчаянье простонал Тиверий. Концы бровей его высоко поднялись над переносицей.

– Ты ведь не собираешься жениться вновь?

– Мне не дают перевезти сюда супруги и дочерей. В Больших палатах цезарей нет места для моей семьи[124]124
  Большой или Святой дворец в Константинополе оставался главной резиденцией византийских императоров на протяжении восьмисот лет, с 330 по 1081 гг. Он был заложен Константином Великим между Ипподромом и Святой Софией, перестроен Юстинианом и расширен Феофилом.


[Закрыть]. Все занято. Но главное не это. Пусть пока живут во Фригии. Во дворце Ормизда им место тоже не нашлось[125]125
  Одно из названий императорского дворца Вуколеон, данное в честь персидского принца Ормизда.


[Закрыть]. Их выжили! София никого не допускала из придворных женщин до Анастасии. Никого! Теперь она уехала. О! Сколько слез… Бедняжка… Но… София снова недовольна. Как с этим быть? Они и эти… – он сгоряча шлепнул ладонью по простыне. Вздрогнули угловатые тени. – Они меня лишаю сил! Я все сношу…

Аркадий вдохнул благовонные масла.

– Ты станешь августом, мой благородный друг. Сейчас: терпение, одно терпение. Ты сам так говоришь, припомни это. Поменьше возражай Софии. Ты обаятелен. Она к тебе питает чувства. Апломб ее велик, но все же… Все же она тебе немало помогла. Ведь, сама София настояло перед августом Юстином, чтоб он тебя избрал совместно править.

– Все так, любезный мой. И все не так.

– Есть и другое. Вспомни.

Тиверий тревожно посмотрел в сторону. Глаза его слезились. В памяти цезаря всплывали тревожные картины минувшего.

Пять лет назад Юстин повелел Тиверию вести армию Византии на аваров. Сила каганата опрокинули римское войско, погнали его, беспощадно истребляя. Тиверий едва не погиб. Ему пришлось спасаться бегством. Всадники скакали дни и ночи. Лошади падали замертво. Неудачливый полководец дрожал и молился, молился и снова дрожал. София могла погубить его тогда. Юстин рвал волосы на голове. Кричал истошно. Страшная опасность грозила государству и самому Тиверию. Голос его проваливался и обрывался, когда он диктовал писцу свой подробный отчет. Случившееся было ужасно. Все обошлось почти чудом. Властолюбивая императрица заступилась за красавца. Баян согласился на мир. Войско кочевников двинулось на непокорные племена к северу и востоку от главных аварских становищ. Ежегодную дань обязалась платить каганату униженная Византия. Тиверий же поднялся выше: император усыновил его.

Аркадий кряхтя откинулся на спинку. Показал круглый живот укрытый шелковыми одеждами. Мотнул сонной головой. Он понимал, о чем молчит цезарь. Он ждал.

– Но ведь она не популярна, так? – с надеждой спросил Тиверий.

– Молва, божественный… – испуганно прошептал ангел. Не время было обсуждать опасные темы. Он желал уклониться.

– Да, во многих неудачах ее винят, а не Юстина. Ты ведь знаешь, как София обошлась с Нарсесом, почтеннейшим стратегом[126]126
  Нарсес – выдающийся византйиский полководец, участвоаший по повелению императора Юстиниана в завоевании Италии, евнух.


[Закрыть]? Она добилась от супруга отстранения Нарсеса от войск и власти над Италией. Надменная насмешница! Она ведь предложила ему присматривать за пряльщицами в генекее[127]127
  Генекей – женская часть дома, в данном случае двора.


[Закрыть].

Аркадий безмолвно ухмыльнулся. Снова опустился на локти, чтобы быть поближе к цезарю. От важного разговора было не уйти. Тиверий переложил подушку, тоже приблизившись. Евнух чувствовал: цезарь напряжен необычайно. Он продолжал рассказывать:

– Нарсес обился смертельно. Он пообещал Софии за все интриги, оскорбленья и неблагодарность такую прялку подарить, что ей вовек не справиться. И что он сделал? Что? Он пустил в Италию германцев, лангобардов. Теперь их не изгнать так просто, а что послед ухода в райский мир оставил нам Нарсес, так это побрякушки: золото и камни. Все это дорогая мишура.

– Ты прав, божественный. Дорого мы платим за жестокие слова.

– И я от этого страдаю. Ты знаешь, что София мне сказала?

Аркадий прислушался. За дверью расхаживали гвардейцы. Так приказал он сам. Доверенные воины следили не за тишиной, но лишь за тайной разговора. Спальня была защищена от секретного подслушивания. Говорили они тихо. Даже если бы облаченная властью особа посмела прокрасться к двери, стражники подали бы условный знак.

– Она мне намекала, что если вдруг Юстин покинет нас… – тут цезарь остановился. Сердце его стремительно билось. Он отдышался. Продолжил все тем же неровным тоном: – Она желает быть моей женой, хотя по возрасту и статусу – она мне мать. Аркадий, ты понимаешь? Пурпур побелел в моих одеждах!

Евнух кивнул. Он знал желания Софии, знал он и как она опасна. «Какое счастье, что Тиверий все понимает и так сдержан», – сказал евнуху голос благоразумия. Мягкие подушечки пальцев ангела заботливо пробежали по руке владыки. Кожа оказалась холодной.

– Божественный, ты мерзнешь?

Тиверий натянул на себя покрывало.

– Нет, это только опасенья…

– Так что тебя встревожило, мой друг?

– Мой сон… Она явилась в нем сюда нагая, на мое ложе. Она меня желала и мне шептала множество угроз… Она клялась, что я не буду… Ты ведь понимаешь? Ты понимаешь – августом?

– Успокойся, государь. Известно, она бы предпочла сама всем управлять в империи. Разве ей нужен соправитель, когда при тяжело больном Юстине, она и есть Юстин? Страсть ее к тебе иного рода. Забудь об этом. Сенаторы тебя поддерживают, гвардия и двор… В народе ты любим, хоть это и немного значит. Кругом полно забот, от варваров до персов и просроченных налогов. Кто как не ты все приведет в порядок? Пусть бесится София, пусть требует, а ты не соглашайся, – совсем тихо прошептал евнух. Посмотрел на приоткрытую дверь, откуда сквозь щель падал свет.

– Да, так и есть. Благодарю. Ты прав, мой друг, – голосом полным признательности произнес Тиверий.

Аркадий улыбнулся. Ему пришла на память недавняя стычка цезаря с императрицей. Тиверий повелел остановить в Константинополе постройку маяка, начатую августом Юстином до болезни. София потребовала продолжать. Цезарь решительно отказал. Ценой огромных трат было заложено лишь основание. По ночам горожане оставляли на нем надписи оскорбляющие божественного владыку. Одна из них гласила: «Юстин, построй повыше и посмотри, до чего ты довел государство». Евнух хорошо помнил, что надписи замазывали, а на другой день они появлялись вновь. Горожане ненавидели августа, но Тиверий был популярен.

– Бог щедро наградил твою супругу терпением и скромностью. Она перенесет обиды. Поплачет и перенесет. Будь спокоен, до времени. Ты ведь не намерен разводиться с Анастасией?

– Нет, конечно!

Пухлыми пальцами ангел вновь нежно погладил руку цезаря. Тело его согрелось, как прежде стало источать силу и красоту. Даже пахло оно притягательно.

– Подумай об ином, владыка.

– Что авары? – твердо спросил Тиверий. Игриво-злое лицо Софии со множеством тщательно скрытых морщин перестало стоять перед ним. Коварные алые губы прекратили улыбаться. Подведенные глаза больше не раздирали его неприятным вожделением. Все исчезло. Обидные речи сна растворились. Ткань и кожа впитали холодный пот. Он овладел собой. Вновь закипела в нем прежняя сила.

– Что может золото, ты говорил «пустая мишура»!? Каган уже почти в походе. Весной он двинется, – певуче прошептал евнух.

– Они придут! Блаженные святые, какая радость для меня, – расхохотался цезарь, поднимая к потолку щепоти пальцев. Желтый свет озарил его счастливое лицо.

– Отдыхай, божественный. Отдыхай. Пусть твой сон будет крепок и безмятежен. Святая дева не оставит государство в заступничестве. Скоро мы избавимся от скифов. Переждем зиму, а дальше пусть варвары грызут горло друг другу. Разве можно желать лучшего?