Текст книги "Время далекое и близкое"

Автор книги: Василий Коньков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Меня вызвали в штаб корпуса. Там находился командарм 2 ранга Мерецков. Он заслушал мой доклад, одобрительно сказал:

– Это очень хорошо, что так крепко ударили по неприятелю. Развивайте наступление в направлении станции Перо.

Свежее других был 344-й стрелковый полк. Я вызвал на НП его командира майора Жукова и поставил ему задачу посадить личный состав на танки, прорваться в тыл противника и захватить станцию Перо.

Эту задачу полк Жукова выполнил успешно. Десант неожиданно для врага ворвался на станцию, противник в панике бежал, части дивизии без потерь заняли станцию Перо, гвоздильный завод, захватили 100 ящиков с артиллерийскими снарядами, около 1000 килограммов взрывчатых веществ, 3 танка "Виккерс", батарею 76-миллиметровых пушек и несколько десятков тонн колючей проволоки.

Начиная с 4 и по 11 марта дивизия вела тяжелые бои за овладение высотой с отметкой 38. Потеряв связь с 201-м стрелковым полком, я решил проскочить туда на танке. Только мы выехали на лесную опушку, как под нашей машиной вдруг громыхнуло, ее сильно подбросило. Я оказался прижатым к задней стенке башни, откатившейся от удара пушки. Меня с трудом вытащили через люк и отправили в медсанбат, где пролежал более двух недель.

Здесь и узнал, что 84-я стрелковая дивизия с поставленной боевой задачей справилась успешно. После захвата станции Перо ее части обошли город Выборг с востока, продвинулись на десятки километров вперед. Были взяты большие трофеи. Бойцы дивизии показали образцы мужества и героизма. 370 красноармейцев, командиров и политработников были награждены орденами и медалями. Красноармейцу шоферу 74-го артиллерийского полка Ивану Крайневу было присвоено звание Героя Советского Союза.

Находясь на излечении в Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова, помню, включил репродуктор. Диктор торжественно перечислял фамилии командиров, награжденных за боевые действия. Услышал и свою фамилию среди награжденных орденом Красного Знамени.

Поправившись, прибыл в штаб Ленинградского военного округа. Командующий командарм 2 ранга Кирилл Афанасьевич Мерецков тепло встретил меня.

– Хорошо ли вы себя чувствуете, Василий Фомич? – дружески спросил он.

– Готов выполнить любое ваше приказание, – бодро ответил я.

– Отправляйтесь в родную дивизию, оставьте за себя заместителя, а сами собирайтесь в Москву на разбор боевых действий. Будьте готовы выступить.

Переполненный впечатлениями, я добрался до штаба дивизии. За два дня успел ознакомиться с делами. Поставил задачу оставшемуся за меня начальнику штаба полковнику, Терещенко. И уехал в Москву.

Утренняя апрельская Москва встретила меня своей деловой, размеренной жизнью. Улицы столицы были прибранными, чистыми. После походной боевой жизни, громыхающих взрывов, резких запахов пороховой гари чувствовал я себя неестественно умиротворенным. Правда, изредка появлялась мысль: "Все ли мы правильно сделали, как оценят наши действия?"

Расширенное заседание Главного Военного Совета совместно с участниками войны – командующими армиями, командирами корпусов и дивизий открыл Нарком обороны К. Е. Ворошилов. В президиуме были И. В. Сталин, другие руководители партии и правительства. Во вступительном слове Климент Ефремович Ворошилов предупредил, что никакого доклада по итогам войны не будет, послушаем выступления участников боев.

Около недели длилось расширенное заседание. И все это время в зале был Сталин. Он внимательно слушал выступавших. Иногда бросал реплики, делал замечания. Так, один из командиров, воевавший на петрозаводском направлении, свою медлительность в наступлении пытался оправдать большим наличием с противной стороны сильно вооруженных дотов.

– Откуда там взялись доты? – с иронией спросил Иосиф Виссарионович. Доты были на Карельском перешейке, а у вас – дзоты?

Были и другие реплики. Речь, например, зашла о необходимости занятий физической подготовкой. Кто-то из командиров рассказал о том, что он сам лично много внимания раньше уделял физической подготовке красноармейцев, по утрам вместе с ними занимался зарядкой, бегал кроссы.

– А сейчас это не делаете? – спросил Сталин.

– Прекратил, товарищ Сталин, – признался комбриг. – Жалобы посыпались: мол, неоправданно много гоняю людей. Чуть к ответственности не привлекли.

И. В. Сталин огорченно покачал головой...

Советско-финляндская война 1939-1940 годов многому нас научила, на многое заставила взглянуть по-новому. Мы стали в чем-то опытнее. Я внимательно слушал, о чем говорили коллеги-командиры, записывал их мысли и предложения. Предлагалось, например, все полевые учения приближать к боевой действительности, учить пехоту взаимодействию с танками, артиллерией, саперами. Остро ставился вопрос о дальнейшем повышении авторитета командиров всех степеней, о недопущении условностей в обучении войск.

И. В. Сталин заключал наше совещание. Его часовую речь мы слушали затаив дыхание. Он стоял около большой карты, на которой был нанесен весь театр военных действий. Формулировки его были краткими, лаконичными. Голос звучал требовательно. Он сказал о том, что международный империализм не остановится на этом, будет творить новые провокации против нас, нам надо к этому серьезно готовиться, увеличить выпуск танков и самолетов новых образцов, постоянно заботиться о повышении качества полевой выучки, организации взаимодействия родов войск. Указания И. В. Сталина легли в основу всей боевой подготовки войск и подготовки к обороне страны.

По итогам совещания новый Нарком обороны Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко издал директиву о совершенствовании боевой и политической подготовки, организации и проведении отрядных полевых учений, главным образом батальонных, с привлечением танков, артиллерии, саперов и средств связи.

В дивизии меня ждали с московскими новостями. Интерес к совещанию был огромный. Он открыл нам новые горизонты, по-иному заставил взглянуть на свои прежние дела. Об этом я говорил в своих выступлениях перед различными категориями военнослужащих. За работу горячо взялись командиры и политработники. Разъясняя требования партии и правительства, предъявляемые на современном этапе к армии, мы обязательно напоминали личному составу о предстоящем возвращении дивизии в МВО.

Передислокация прошла успешно. Дивизия снова была в МВО. За короткое время привели в надлежащий порядок жилые помещения, учебные классы. Начались напряженные занятия. Обогащенные фронтовым опытом, командиры умело и настойчиво внедряли его в жизнь, учили подчиненных действиям в лесистой местности, создавая сложный тактический фон.

В начале мая 1940 года дивизия в полном составе вышла в летние лагеря, где мы от зари до зари отрабатывали порядок взаимодействия с танкистами, саперами, артиллеристами, учились понимать друг друга, помогать друг другу. Это была плодотворная учеба. У людей не чувствовалось фронтовой усталости. Поражали перемены, происшедшие в них. Бойцы, повидавшие войну, понюхавшие фронтового пороха, словно няньки, заботливо занимались с новичками, подолгу возились с ними, обучали отрывать окоп, быстро и грамотно заряжать оружие, скрытно передвигаться на местности. Нас это радовало.

В один из дней к нам приехал член Военного совета Московского военного округа А. И. Запорожец. Особенно внимательно следил за действиями командиров, красноармейцев на полевых учениях, присутствовал на политических занятиях. Как-то вечером мы с ним остались одни в моей палатке.

– Василий Фомич, вас ждет новое испытание, – начал он разговор, пристально глядя мне в глаза. – Вам выпала большая честь оказать помощь населению Прибалтики, дивизия пойдет в Литву.

Я привык считать себя походным командиром. А такая жизнь приучает к непритязательности. Ты не обременяешь себя дорогой обстановкой, гарнитурами. Для всего имущества достаточно двух-трех чемоданов. С легким сердцем достаешь их и укладываешь немудреный армейский скарб. По этому поводу первый секретарь Тульского обкома В. Г. Жаворонков однажды в 1938 году сказал мне: "Вольный сокол ты, Фомич, свободно живешь". И вот этому "вольному соколу" снова предстояло сниматься с места, расставаться с полюбившимися просторами Тульской области.

Вскоре я был принят в Минске командующим Белорусским военным округом командармом Дмитрием Григорьевичем Павловым, который проинформировал меня о том, что буржуазно-националистическое правительство литовского диктатора Сметоны готовит враждебный Советскому Союзу заговор. Советское правительство сделало заявление по поводу нарушений им договора о взаимной помощи. По призыву коммунистической партии трудящиеся Литвы поднялись на борьбу за установление народной власти. Мы должны были усилить советские войска, которые были размещены по соглашению от 10 октября 1939 года. Разговор был накоротке. Павлов был доволен моими бойцами, сообщил, что боевое распоряжение о переходе границы с Литвой я получу у командира корпуса. С ним мы просидели долго. Беседа вышла обстоятельная, мы расположились друг к другу. Обоих волновал один вопрос: "С какими силами сметоновцев нам придется встретиться на территории Литвы?"

Но все вышло куда как проще. Стрелять не пришлось.

Мы перешли границу, и авангардный полк двинулся по направлению к Вильнюсу. Жители деревень и городков встречали нас радостно, охотно вступали в беседы. 16 июня мы достигли города Вильнюса, в окрестностях которого и остановились. Задача была выполнена.

И тут поступил приказ о переформировании 84-й стрелковой дивизии в мотострелковую и передаче ее в распоряжение 3-го особого корпуса. А я получил распоряжение принять 115-ю стрелковую дивизию, сформированную на базе 3-го стрелкового полка Московской Пролетарской стрелковой дивизии.

Трудно описать мое состояние, когда прощался с боевыми товарищами. Родной 84-й стрелковой дивизии были отданы лучшие годы, с ней я испытал и горечь неудач, и радость побед. И вот предстояла разлука с однополчанами. На огонек ко мне пришли комиссар дивизии Гавриил Степанович Должиков, начальник штаба Иван Иванович Терещенко, комиссар 41-го стрелкового полка Иван Васильевич Зайцев, другие товарищи. Мне было приятно провести свой последний вечер с боевыми друзьями. Столько услышал я добрых слов, пожеланий успеха, что вконец расстроился. Помню, на прощание пожали мы крепко руки, обнялись, дали друг другу слово быть верными нашей проверенной в боях дружбе...

Штаб 115-й стрелковой дивизии располагался в небольшом литовском городке Телыняй. Меня встретил начальник штаба полковник Н. В. Симонов. Первое впечатление он произвел хорошее. Внимательный, корректный, подтянутый. Мы сразу же нашли общий язык. В дальнейшем наши хорошие отношения переросли в крепкую дружбу. И помощники Николая Васильевича Симонова были отлично подготовлены в военном отношении, исполнительны, корректны. На них я и стал опираться в повседневной работе, доверяя самые ответственные задания.

Большое впечатление на меня произвел комиссар дивизии полковой комиссар Владимир Андреевич Овчаренко. Я обратил внимание на его орден Красного Знамени. Он просто объяснил, что награда получена за бои на Карельском перешейке. Это нас сразу сблизило. Я не раз ловил себя на мысли, что тянусь к комиссару всей душой. Он, очевидно, почувствовал мое отношение к нему, стал самым близким человеком.

В Литве мы пробыли до конца 1940 года. Все это время усиленно занимались боевой подготовкой – проводили стрельбы, отрядные тактические учения. Командир 11-го стрелкового корпуса комдив Н. Д. Шумилов лично проверил выучку бойцов дивизии, поставил хорошую оценку. После проверки меня вызвали в штаб Прибалтийского военного округа, познакомили с распоряжением начальника Генерального штаба о переходе дивизии в распоряжение командующего Ленинградским военным округом.

В начале 1941 года части соединения должны были сосредоточиться неподалеку от города Кингисеппа. Дивизия укомплектовалась по штатам военного времени. Обоз и артиллерию мы имели на конной тяге. Во время перехода в назначенный район нам приказали провести занятия по отработке тактических приемов, полевые учения.

Маршрут движения определили такой: Шяуляй, Елгава, Рига, Тарту, Нарва, Кингисепп. Переход был рассчитан на 30 суток и планировался примерно так: два-три дня на марш, день на отдых, политинформации и политзанятия, приведение в порядок оружия и имущества. Особо ответственные задачи возлагались на квартирьеров. Они должны были обеспечить весь личный состав теплым ночлегом, сделать все, чтобы мы смогли избежать обморожений. Надо сказать, декабрь 1940 года выдался суровым, со жгучими ледяными ветрами. В иные дни ртутный столбик опускался до отметки – 38 градусов. Наши тыловики оказались на высоте. Они надежно экипировали бойцов, постоянно заботились об их питании. Завтракали мы перед выходом из населенного пункта, обед состоял из одного блюда и проходил где-нибудь на опушке леса, а ужинали перед тем, как устроиться на ночлег.

Чтобы переход выдерживался по срокам и была обеспечена отработка учебных вопросов, колонна дивизии строилась побатальонно. Всего получилось около пятнадцати отдельных отрядов, а общая длина колонны составила 350 километров. Интервалы между отрядами равнялись расстояниям между населенными пунктами. Такое продуманное построение дивизии на марше позволяло нам проводить двухсторонние полевые учения, нормально расквартировывать личный состав.

18 декабря 1940 года мы начали марш из Литвы, а 18 января 1941 года прибыли в район Кингисеппа, оставив за плечами почти 1000 километров. В жестких походных условиях бойцы проявили завидную выносливость, отличную физическую закалку. У нас не было тяжелых случаев заболевания и обморожения. Всего 50 красноармейцев получили легкие обморожения. Отличную школу боевой выучки получили штабы частей, сделавшие все для поддержания дисциплины и порядка на марше. Заметно повысилась боевая выучка красноармейцев, закалились их характеры, окрепли физически.

Части дивизии расположились в Кингисеппе, Сланцах и в Усть-Луге. Однако и на этот раз нам не довелось долго пожить на одном месте. В марте я был вызван в штаб округа, где получил указание произвести рекогносцировку нового для дивизии района расположения на Карельском перешейке. Это место было за Выборгом, вблизи от государственной границы. Дивизии отводилась полоса обороны протяженностью по фронту более 40 километров. Два стрелковых полка – 576-й (командир полковник П. Мясников) и 638-й (командир полковник А. Калашников) – находились в первом эшелоне, а 708-й (командир полковник В. Беляев) – во втором. Подчинялась теперь дивизия командующему 23-й армией генерал-лейтенанту П. С. Пшенникову.

В случае нападения на нашу страну мы должны были совместно с пограничниками надежно оборонять государственную границу. Наступило тревожное время. И мы трудились до седьмого пота. Изучали район дислокации, отрабатывали нормативы по выходу в район сосредоточения, строили укрепления. Этим же занимались и соседние с нами дивизии. Вскоре командующий округом генерал-лейтенант М. М. Попов на базе нашей дивизии провел многодневные командно-штабные учения. Все говорило о том, что назревают грозные события, и мы серьезно готовились к ним.

Глава IV.

Так начиналась война

Настанет день, когда я снова окажусь на том самом месте, где мы в июне сорок первого приняли свой первый бой. Было точно такое же, как и тогда, летнее утро – жаркое, солнечное, тихое. Над опушкой молодого леса высоко в поднебесье неумолчно солировал жаворонок. Он словно сопровождал меня по маршруту. Стоило мне хоть чуточку отклониться в сторону, как трель жаворонка тут же усиливалась. Я отыскивал в густом разнотравье следы траншей, ходов сообщения, мысленно переносил их на ту военную, свою командирскую карту – схемы точно сходились.

Вдруг над лесом пронесся резкий, рвущий воздух на части самолетный гул. Моментально смолкла песня поднебесного солиста. С деревьев сорвались и встревоженно загалдели вороньи стаи. На миг в душу закралась тревога, а неспокойная память навеяла мне прошлое.

...Вечером 21 июня 1941 года мы с заместителем по политчасти Владимиром Андреевичем Овчаренко были приглашены красноармейцами и командирами 638-го стрелкового полка на концерт художественной самодеятельности. Многих участников концерта днем видели на стрельбище. Там лица их были суровыми, деловыми. А тут люди неузнаваемо переменились. Они задорно пели, весело отплясывали. Охотно, когда зрители их просили, повторяли номера. Со сцены далеко в окрестные леса уносились раздольные русские песни. Они проникали глубоко в сердце, волновали, отвлекали от дневных забот. Я уже поймал себя на мысли, что хочу, чтобы эти улыбки, эти песни не кончались в тот вечер как можно дольше.

Возбужденные, помолодевшие, мы с Владимиром Андреевичем, не сговариваясь, пошли вдоль опушки леса в сторону расположения одной из наших частей. Шли медленно, ж"во обсуждая дружескую встречу с боевыми друзьями. Было уже за полночь. Но спать не хотелось. Прохладная свежесть бодрила. Мы остановились у небольшого ключа, неутомимо выталкивавшего свои прозрачные струи из-под земли. Зачерпнули полные пригоршни леденящей воды, плеснули ею друг в друга и расхохотались. Хорошо было на душе! Наступал новый день. С ним приходили новые заботы, хлопоты. А сил в нас тогда было столько, что мы без боязни расходовали их на любимое военное дело, которому посвятили жизнь.

Владимир Андреевич дружески обнял меня за плечо и задумчиво сказал:

– Творить красивое, нужное людям, служить Родине – вот в чем должен заключаться смысл жизни каждого советского человека.

Хочу сказать, что мой педантичный и строгий с виду замполит неожиданно поражал меня удивительной лиричностью своей души. Я дорожил этими минутами нашего общения. Чутко и внимательно слушал боевого друга. С удовольствием отмечал, что страстность, уверенность его передаются и мне.

Расстались с Владимиром Андреевичем, когда солнечные лучи заиграли разноцветными блестками росы на траве. В дом не хотелось заходить. Присел на приступок крылечка. И, кажется, задремал. Из этого дремотного состояния меня вывел взволнованный голос связного:

– Товарищ генерал, вас срочно вызывают в штаб.

В штабе у меня состоялся телефонный разговор с командующим 23-й армией генерал-лейтенантом П. С. Пшенниковым. От него я узнал о вероломном нападении фашистской Германии на нашу страну. Мне было приказано силами 115-й стрелковой дивизии обеспечить прочную оборону Государственной границы СССР на участке Варне – Курманпохья.

Итак, война, о которой было столько разговоров, предположений, ворвалась в наш дом. Было известно, что на территории Финляндии ведется подготовка к военным действиям. Еще в сентябре 1940 года от внимания советского командования не ускользнул тот факт, что в северной части Финляндии – Лапландии начали размещаться немецкие войска, которые перевозились морем из Германии. Для того чтобы скрыть эти перевозки, был прекращен свободный проезд в портовые города, расположенные на побережье Ботнического залива. Была получена информация о том, что в прилегающих к Советскому Союзу приграничных районах Финляндии создана запретная зона, достигавшая 130-140 километров, энергично ведется строительство дорог к границе с СССР.

Помню, в конце мая сорок первого года я побывал в штабе округа в Ленинграде на совещании, которое проводил командующий войсками генерал-лейтенант М. М. Попов. Мы очень забеспокоились, когда он рассказал о начавшемся развертывании немецких войск на мурманском и кандалакшском направлениях. А уже в июне нас проинформировали о том, что в Финляндии вовсю проводится скрытая мобилизация и переброска войск к советской границе. Гражданское население из пограничных районов переселяется в глубь Финляндии.

Участок обороны, занимаемый дивизией, находился за Выборгом. Протяженность по фронту составляла 47 километров. Еще в апреле по указанию штаба Ленинградского военного округа я с командирами полков провел здесь рекогносцировку, четко определил участки, которые в случае опасности должны были занять наши части. В первый эшелон назначались 57*б-й и 638-й стрелковые полки, а 708-й стрелковый – во второй. Но тут произошло неожиданное. К проводу меня вызвал командующий армией и объявил, что 708-й полк переподчиняется 168-й стрелковой дивизии. Ситуация, прямо скажем, Создавалась щекотливая. В случае прорыва противником нашей передней линии обороны мы имели в распоряжении лишь незначительный резерв из разведывательного батальона и нескольких взводов, выделенных из состава основных сил.

Это конечно же очень встревожило меня. Вместе с начальником штаба дивизии полковником Н. В. Симоновым мы срочно занялись оперативными делами. Еще раз уточнили, как в тех или иных ситуациях будут осуществляться управление частями, взаимодействие между ними. Командный пункт расположили в 10-12 километрах от линии фронта на правом берегу реки Вуокси (Вуокса). Потом уже, когда противник прорвался в месте стыка нашей обороны с соседней 142-й стрелковой дивизией, я вынужден был перенести КП на левый берег реки.

В те дни я близко познакомился, а потом подружился с командиром 5-го пограничного Краснознаменного отряда Ленинградского пограничного округа полковником А. М. Андреевым. Во время боевых действий пограничники показали себя с самой лучшей стороны. А их командир проявил незаурядные способности организовывать и вести бои небольшими силами в лесисто-болотистой местности.

В первые же дни войны во всех ротах и батареях были проведены партийные и комсомольские собрания, митинги. Как всегда, в этой тревожной обстановке проявилось искусство партийного организатора начальника политотдела дивизии батальонного комиссара Лавра Петровича Федецова. Любивший партийную работу, отдававший ей все силы в душу, он не жаловал краснобаев, людей, стремившихся создать видимость бурной деятельности. Характерно, что большинство секретарей партийных организаций подразделений в чем-то были схожи с начальником политотдела. Их отличала особая деловитость, солидность в поступках.

На одном из ротных собраний в 638-м стрелковом полку мы побывали вместе с Федецовым. Повестка дня: "О роли коммуниста в бою". Коротким было собрание. Принятое коммунистами решение заняло две строчки: "До последнего дыхания будем биться за дело партии, за Родину. Будем драться с врагом до последней капли крови".

На собраниях и митингах речь шла о передовой роли, личной примерности коммунистов и комсомольцев. Члены партии и комсомола заявляли, что первый снаряд, первую мину и гранату, первую меткую пулю, первый удар штыком враг получит от коммунистов и комсомольцев.

В политотделе прошло короткое совещание политработ-пиков, секретарей партбюро частей. Его участники решила проводить всю политико-воспитательную работу с воинами под девизом: "Не допустим, чтобы фашистский сапог топтал священные улицы города, носящего имя Ленина! Не бывать фашистам в городе колыбели Великой Октябрьской социалистической революции!"

В бой 115-я стрелковая дивизия вступила 29 июня. В полдень мне доложили, что до двух батальонов врага, усиленных танками, потеснив пограничников и наше сторожевое охранение, ворвались в город Энсо. На командном пункте вместе со мной в эту минуту были начальник артиллерии дивизии полковник И. Шумарин и начальник разведотдела дивизии майор Е. Долгов. Им я и приказал силами 168-го отдельного разведывательного батальона, которым командовал капитан В. Никонов, и полковой школы 576-го стрелкового полка, начальником которой был старший лейтенант В. Дубик, разбить врага, восстановить положение.

Шумарин и Долгов умело использовали местность, четко организовали взаимодействие пехоты и артиллерии. Оба проявили инициативу и смелость в бою. Подчиненные бойцы не раз вступали в рукопашные схватки с неприятелем. Например, взвод под командованием комсомольца лейтенанта Н. Григорьева, воспользовавшись заминкой в рядах врага, атаковал врукопашную целую роту, посеял панику среди вражеских солдат и обратил их в бегство.

Вскоре с вражескими батальонами было покончено. На поле боя противник оставил более_ трехсот убитых и раненых. Три вражеских танка, пытавшиеся прорвать нашу оборону, были подбиты меткими выстрелами артиллеристов. Захваченные в плен пятеро младших офицеров дали ценные показания.

Мы поздравляли первых героев. Из уст в уста передавались рассказы о храбрости младшего политрука И. Жебеля и сержанта А. Кириллова. Они вдвоем вступили в бой против целого взвода вражеских солдат. Разгоряченные спиртом, те попытались взять живыми советских воинов. Но все их попытки пресекались дружным и метким огнем. Жебель уничтожил 10 солдат противника, Кириллов – двух.

Отважно сражался в тот день красноармеец Ильяс Исмаилов. Подпустив вражеских солдат и офицеров на расстояние 50-60 метров, он расстреливал их наверняка. На его боевом счету было записано 11 захватчиков. Скажу еще, что именно Исмаилов явился зачинателем снайперского движения в дивизии. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 25 июля 1941 года он был награжден орденом Ленина.

Вместе с ним тем же Указом была удостоена государственных наград и большая группа бойцов и командиров дивизии за проявленные в первых боях с врагом смелость и мужество. Полковник Шумарин стал кавалером ордена Красного Знамени, а майор Долгов – ордена Красной Звезды. Личный состав соединения в этих боях смотрел смерти в глаза и проявил свои лучшие качества. Мы всячески стремились поддержать этот их высокий боевой настрой.

Подъему высокого морального духа бойцов и командиров во многом способствовала хорошо продуманная и умело проводимая партийно-политическая работа. Огромное мобилизующее значение имело выступление 3 июля 1941 года по радио Председателя Государственного Комитета Обороны СССР И. В. Сталина, которое явилось для нас боевой программой, указывавшей пути достижения победы над немецко-фашистскими захватчиками, вселяло уверенность в каждого бойца и командира в правоту нашего дела.

Ежедневно на почти пятидесятикилометровом участке обороны нашей дивизии противник атаковал боевые порядки частей, стыки и фланги, стремясь просочиться через оборонительный рубеж. Все эти попытки врага, как правило, терпели неудачи.

Так, в первых числах июля в районе Хирслампи усиленная рота 1-й егерской бригады, перейдя Государственную границу СССР, вклинилась в оборону 576-го стрелкового полка. Командир полка полковник П. Мясников доложил мне об этом.

– Что предпринимаете в сложившейся ситуации? – спросил я.

– Капитан Вальцифер уже приступил к ликвидации противника, – спокойно доложил командир полка.

Павел Игнатьевич Мясников умел предвидеть и опередить намерения противника. И самое главное, что особенно важно было в первые трудные дни войны, – не суетился. Приняв решение, добивался от командиров, чтобы его точно и до конца выполнили. Он первый в дивизии стал применять против просочившихся в наш тыл вражеских подразделений небольшие, но хорошо подготовленные и вооруженные группы. Одну из таких групп под командованием капитана И. Вальцифера он и бросил на вклинившуюся в оборону полка вражескую роту. Тот умело организовал и провел наступательный бой. Потеряв всего девять бойцов, он уничтожил вражескую усиленную роту, захватил два орудия, четыре пулемета, более десяти автоматов.

Во второй половине июля стал обозначаться оперативный замысел немецко-финского командования. Враг готовил удар по левому флангу дивизии с расчетом прорваться на стыке с соседом. Из данных разведки, показаний пленных, мы знали, что именно в этом районе противник сосредоточивает крупные силы пехоты и артиллерии. На стыке активно действовала наземная и воздушная разведка. При подготовке плана наступления высота с отметкой 100,7 (северо-западнее Курманпохья) особо учитывалась врагом.

Начиная с 19 июля почти ежедневно его мелкие разведывательные группы пытались проникнуть к высоте. Вечером 28 июля противник атаковал высоту при мощной поддержке артиллерии и минометов. Ударная группировка врага численностью 700-800 солдат и офицеров вклинилась в район расположения седьмой стрелковой роты 638-го стрелкового полка и после ожесточенного боя заняла господствующую высоту 100,7.

Полковник А. Калашников предпринял энергичные усилия для того, чтобы отбить высоту у врага. В 6.00 29 июля он доложил, что седьмая рота, усиленная танками, предприняла попытку сбросить врага с высоты, но успеха не имела. Противник надежно укрылся за гранитными скалами и каменными глыбами.

Мы не могли смириться с потерей очень важной в тактическом отношении высоты. Оценив обстановку, я принял решение ликвидировать прорвавшуюся вражескую группу силами шестой стрелковой роты и двух взводов 168-го отдельного разведывательного батальона и сражавшейся с противником седьмой стрелковой роты. Руководить этим боем я решил сам.

На командном пункте мы были вдвоем с начальником штаба дивизии полковником Н. В. Симоновым. Николаю Васильевичу немного нездоровилось. Все эти дни он был на ногах. Спал урывками, ибо объем работы у него был колоссальный. Широкий фронт обороны создавал массу проблем. Штаб в таких условиях постоянно должен был иметь связь с каждой частью, чтобы принимать необходимые меры в экстренных случаях. Все нити управления сходились к Николаю Васильевичу. Он умело использовал оперативную группу командиров штаба и связистов 277-го отдельного батальона связи.

Оставив за себя полковника Н. Симонова, я проехал на командный пункт полковника П. Мясникова. Вместе с ним еще раз уточнили обстановку. При этом присутствовал и командир 168-го отдельного разведывательного батальона капитан В. Никонов.

Весь день 29 июля шли ожесточенные бои за высоту. Несколько раз она переходила из рук в руки. Многие схватки заканчивались рукопашной. К 15.00 противник ввел в бой еще один батальон пехоты, поддержав его мощным артиллерийским и минометным огнем. Враг предпринял серию яростных контратак, стремясь сбросить наших бойцов, захвативших к тому времени северные скаты высоты. Но все попытки неприятеля оказались тщетными.

Особо я рассчитывал в этих боях на капитана Никонова. Это был боевой командир, от природы наделенный смекалкой, особой военной хитростью. Подчиненные верили ему беспредельно. Его приказы, распоряжения выполнялись ими быстро и четко. Это часто определяло успех.

Когда враги предприняли очередную контратаку, капитан В. Никонов пошел на хитрость: приказал своим людям имитировать отход. Солдаты противника, не разобравшись в обстановке, бросились преследовать наших бойцов. В это самое время по позициям, только что оставленным нами, ударили вражеские пушки и минометы. Снаряды и мины ложились в самой гуще атакующих. Воспользовавшись замешательством врага, лейтенант Н. Колодин подал команду и его подчиненные ударили из трех пулеметов по лощине, где сгрудились вражеские солдаты.