Текст книги "Время далекое и близкое"

Автор книги: Василий Коньков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

– Желающим стать пешими разведчиками выйти из строя!

Я вышел. Еще восемь человек сделали это. Так определилась наша воинская специальность. Командиром у нас был Корюкин. Человек, отличавшийся проворством, редкостным умением передвигаться каким-то особым, мягким шагом. Ему и пришлось обучать нас всем тонкостям этого многотрудного дела.

К нам, разведчикам, относились по-разному. В некоторых случаях даже ревниво. Было отчего. Мы всегда находились на глазах у начальников. Первыми проникали в глухие деревушки, занятые белополяками. Если гарнизоны были немногочисленные, то уничтожали их. Крестьяне встречали нас как своих освободителей, угощали припрятанными от врагов салом, сметаной, хлебом. С чьей-то легкой руки нас в полку окрестили "сметанниками". Но это была внешняя сторона нашей нелегкой службы. Действовать нам приходилось всякий раз на оккупированной врагом территории. За сутки, бывало, мы отмеряли по 30-40 верст, Нередко попадали под вражеские пули. Достаточно сказать, что за четыре месяца боевых действий личный состав команды обновился дважды.

Нам противостоял сильный и хорошо вооруженный противник. Были у него глубокие, отлично оборудованные траншеи, хватало патронов и провианта. Выполняя боевые задания, мы убеждались, что вражеские части на нашем участке ведут себя настороженно. Добыть "языка" становилось все труднее.

У нас было много помощников среди крестьян белорусских деревень. Нередко они снабжали нас нужными и достоверными данными о противнике, вызывались быть проводниками. Многие из местных парней добровольцами вступили в наш полк. Веселые, общительные хлопцы, готовые поделиться последним, они становились отличными бойцами, быстро осваивали солдатскую науку, были верными и надежными товарищами.

Крепка у нас была связь с тылом. Каждая весточка, каждая посылка оттуда радовали нас, поднимали боевой дух. В полк нередко приходили письма, посылки от рабочих и крестьян. Мы одинаково нуждались и в добром напутствии, и в помощи продовольствием, одеждой. Израненная страна не могла в полной мере удовлетворить нужды армии.

Был такой случай. Большую партию нательного белья нам прислали петроградские швеи. В коротком письме они сообщали, что сшили белье во внеурочное время. Работали, вспоминали близких сердцу красноармейцев, желали им здоровья, успехов в борьбе с врагом. Когда нам читали это письмо, у многих бойцов глаза повлажнели от ласковых и задушевных женских слов. Мы долго писали ответное письмо. Выразили в нем свою радость, что о нас вспомнили трудящиеся города, в котором произошла революция, обещали девушкам в скором времени разбить ненавистного врага.

Я старый солдат и отлично знаю, что дело не только в теплой одежде и крепкой обуви. Известно из истории, что сражения проигрывали и с блеском экипированные воины. Не было у них главного – идеи, за которую жертвуют жизнями. Возвращаясь к далеким июньским дням 1920 года, с гордостью вспоминаю людей, которые помогали полуголодным солдатам постичь, усвоить, впитать навсегда в сердце идеи революции. Этими людьми были армейские большевики. Они знали такие слова, которые поднимали в атаку даже раненых.

Однажды на политбеседе в нашей команде завязался острый спор. Речь зашла о войне, о том, какая она по характеру с нашей стороны и со стороны белополяков. Больше всех горячился Михаил Разменяев. Мы его называли недоучившимся студентом. Он клял войну, называл ее бессмысленной бойней, забирающей людские жизни. Малограмотные солдаты слушали товарища и уже готовы были с ним согласиться.

– Товарищи разведчики, – вдруг на полуслове оборвал выступавшего наш полковой агитатор большевик Серегин, – красноармеец Разменяев совершенно не прав, считая наши боевые дела бессмысленными. Белоноляки сражаются за вчерашний день, пытаются нас поработить, а мы сражаемся за день завтрашний, который должен принести нам свободу, счастье, радость. Стало быть, за великую идею сражаемся мы с врагами революции!

Надо сказать, коммунисты полка были вездесущи. Они появлялись в пулеметных расчетах, в окопах, на коротких привалах, вызывали людей на откровенные беседы, помогали избавиться от многих сомнений. Ведь красноармейцы, за малым исключением, народ был малограмотный, доверявший слухам, сплетням. Пришлют такому письмо из деревни, сообщают, что новая власть, мол, обещала сделать бедняка хозяином своей жизни, а сама до сих пор поддерживает крепкие да справные хозяйства. Ходит, бывало, парень, сует письмо, ответа у партийцев требует. Разве можно было проходить мимо такого?

Мы учились у армейских большевиков правильно и реально смотреть на жизнь, стойко переносить многие нехватки-недостатки, так же усердно изучали военное дело, как это умели они.

В первых числах июля обстановка на нашем участке фронта усложнилась. Начальники требовали от нас во что бы то ни стало достать "языка". А как это сделаешь, если белополяки наглухо перекрыли все возможные проходы.

Решили проникнуть в расположение противника через болото, разделявшее нас с белополяками на правом фланге. Выбрав ночь потемнее, мы тихо миновали самую топкую часть и бесшумно сняли вражеское сторожевое охранение. Старшим его оказался офицер. Он дал ценные показания. Полк начал подготовку к наступлению.

Даже для нас, разведчиков, информированных людей, события развернулись настолько неожиданно, что заставили изрядно поволноваться. В ночь перед наступлением меня назначили наблюдателем. Пост был выдвинут метров на 200 вперед от нашей первой траншеи. Я притаился. На стороне белополяков обнаружил какое-то движение. Тут же приказал своему подчаску доложить об этом начальству. Не успел тот и метра проползти, как роем над нами засвистели вражеские пули. Стрельба все усиливалась. И наши ответили. Мы с товарищем в прямом смысле оказались между двух огней. Принял решение пробираться к своим. Все кончилось благополучно. Скатились мы в траншею, радостно поздравили друг друга, а над головой пронеслась призывная команда:

– За Советскую власть! В атаку, вперед!

Все смешалось. Сквозь звуки частого ружейно-пулеметного огня доносились спокойные и твердые приказания наших командиров. Я старался не отстать от своих разведчиков, старавшихся с левого фланга обойти вражеские траншеи. Вскоре мы почувствовали, что порывы ветра вместе с пороховой гарью доносят влажное дыхание днепровской воды. К берегу, к днепровскому берегу... В тот момент это была наша главная боевая задача.

Мы стремительно преодолели небольшую топь и буквально свалились на головы польских интервентов. В ту же минуту громкое "Ура!" разнеслось справа от нас. Дрались мы зло и азартно, действуя чаще штыком и прикладом. Поняли белополяки, что, промедли они немного, окажутся I окружении. Их отступление скорее напоминало беспорядочное бегство. Солдаты с разбегу бросались в воду, барахтались, истошно орали.

Не помню, как сам очутился в реке. Полными пригоршнями зачерпывал живительную прохладную влагу, лил ее на голову, жадно глотал, остужая распаленное рукопашным боем тело. Кругом ни взрывов, ни стрельбы. Тишина. Слишком много сил отдали мои боевые товарищи этой схватке. И сейчас, оставшиеся в живых, молчаливо переживали свом победу.

Впоследствии я узнал, что мы участвуем в наступлении советских войск Западного фронта, которое получило название "июльская операция 1920 года". Она проводилась с 4 по 2-3 июля с целью разгрома главных сил Северо-Восточного фронта поляков и освобождения Белоруссии.

Наша Мозырская группа, которой командовал Т. С. Хвесин, а начальником штаба был В. Е. Климовских, перешла в наступление раньше, а конкретно – 19 июня.

После боя все привели себя в порядок. Впервые за последние дни нормально поели. Я прилег и сразу почувствовал, как все тело, словно тугим железным обручем, стягивает усталость. Тяжелая дрема смеживала веки. Сладкое забытье окутывало чем-то теплым и плотным.

– Разведчиков срочно требуют к командиру полка, – громкая команда разом прервала сон.

– Знаю, что устали, но для отдыха сейчас нет времени, – сказал комполка Копытков. – В сумерки переправитесь на противоположный берег, обеспечите форсирование основных сил полка. О переправочных средствах подумайте сами.

Вот и весь, как говорится, сказ. Командир команды Корюкин придирчиво оглядел каждого, выбрал семь человек и повел за собой добывать переправочные средства. Во дворе бежавшего с интервентами богатея мы нашли довольно большую лодку. Принялись латать рассохшиеся швы, обмазывать днище дегтем. Опробовали лодку на плаву. Держалась она надежно.

Сумерки медленно сгущались. Нас в лодке было шесть человек, готовых к отплытию. Напряжение достигло предела. Я так впился в ручки пулемета, установленного на носу лодки, что потом, когда мы уже достигли противоположного берега, еле расцепил одеревеневшие пальцы.

Взобравшись по крутояру, мы попали в отсветы яркого пламени. Невдалеке горела деревня. Тут же со стороны пожарища грянул нестройный ружейный залп.

– Сволочи, сжигают все за собой, – заскрипел зубами наш командир Корюкин. – Приказываю догнать поджигателей...

Мы незаметно проникли в деревню, установили пулемет и ударили по варварам с горящими факелами...

Основные силы полка, переправившись через Днепр, дружно атаковали интервентов. Полк сразу же продвинулся на 15 километров. В уцелевшей от пожара и разбоя деревне Хлебное бойцам разрешили отдохнуть, привести себя в порядок. Состоялся короткий митинг, на котором многие местные хлопцы попросились у нашего командования служить в полку. Их тут же зачислили.

В боях за деревни Хлебное, и Барсук нами было захвачено 7 пулеметов, 2 орудия, другое военное имущество. Из показаний пленных стало известно, что нам противостоит 64-й пехотный полк поляков.

Первую и вторую половину июня мы успешно продвигались вперед и освободили, деревню Дудичи. Здесь нам стало известно, что части дивизии 29 июня освободили Мозырь и получили приказ действовать вдоль правого берега Березины.

30 июня полк выбил противника из большой деревни Суховичи, где нам оказали теплую встречу. Крестьяне вышли навстречу с хлебом-солью. Они же сообщили командованию полка ценные сведения о расположении вражеских сил в деревне Колбасичи. Благодаря этому мы почти без потерь уничтожили там солидный вражеский гарнизон.

Работы пешим разведчикам хватало. Мы обычно не задерживались на месте. Стремительное продвижение главных сил требовало точных, проверенных данных о противнике, о маршруте движения. А это входило в наши обязанности. Начало июля складывалось как нельзя удачно для 509-го полка, освободившего за несколько дней до десятка населенных пунктов. В деревне Рожин произошло событие, о котором мне хочется рассказать подробней.

Преследуя противника, мы, как говорят, на его плечах ворвались в деревню. Только втянулись на ее длинную и широкую улицу, как с обеих сторон ударили винтовки и пулеметы врага. Ошибку допустил командир передового отряда. Поддавшись азарту, он забыл о разведке. Четверым моим товарищам приходилось контролировать пятикилометровую полосу. Что можно было высмотреть в такой круговерти? Этот случай послужил для всех суровым уроком.

В один из июльских вечеров разведчиков собрал командир 171-й бригады. Он коротко рассказал о боевых делах дивизии, о том, что части нашей Мозырской группы 23 июля взяли Пинск. Теперь-то мне известно, что в этот же день без паузы началась Варшавская операция советских войск Западного фронта. А тогда комбриг поставил нам задачу добыть точные данные о вражеской группировке, защищавшей важные в стратегическом отношении деревни Средние Новоселки, Малькевичи, Задубье, Плотница. Мы шли впереди авангардного 1-го батальона. И тут нам очень помогли местные жители. Они провели более двух сотен красноармейцев через обширное болото. Наше появление в тылу врага было столь неожиданным, что никакого почти сопротивления он не оказал. В местечке Логишен мы захватили четырех вражеских офицеров. Они дали ценные показания.

Всю вторую половину июля наш полк теснил отступавшего противника в направлении Рудко – Дрогичен. Тут разведчикам особенно досталось. Большие переходы, бессонные ночи притупляли остроту восприятия. А от нас по-прежнему требовали самых свежих и точных данных о враге. Перед самым Очинским каналом мы чуть не попали в ловушку. Пехота противника, укрывшись в отлично оборудованных окопах, как потом выяснилось из показаний пленных, прозевала наше появление. Пехотинцы открыли беспорядочную стрельбу, в этой бестолковой пальбе никто не слышал приказов командиров. Мы быстро рассредоточились, ответили метким огнем. Подошедшие главные силы полка, зная данные о противнике, решительными действиями заставили сдаться пехотинцев врага.

Затяжные бои сменялись короткими схватками с отчаянно сопротивлявшимся противником. В последних числах июля, овладев городом Кобрин, части Мозырской группы получили приказ наступать в направлении Брест-Литовска,

Враг пытался остановить наш полк у деревни о несколько необычным названием Вычивжи. Подступы к ней были опутаны несколькими рядами колючей проволоки. Расположенная на довольно крутом холме, деревня напоминала настоящую крепость. В первой же атаке, закончившейся неудачно для подразделений полка, мы поняли, что вражеские артиллеристы отлично пристреляли лощину перед Вычивжами.

– Разведчиков ко мне, – приказал комполка.

Нас собралось пятнадцать человек. Решительным и суровым было лицо командира полка. Он велел нам придвинуться ближе и без всяких объяснений сказал:

– Разведчики, видите вон тот овраг слева, по нему вы должны добраться до вражеских пушек и заставить их замолчать. Как лучше выполнить эту задачу, решите по дороге...

Вот такая судьба разведчика! Он должен и лихо действовать в рукопашном бою, и захватывать, "языка", отвлекать внимание врага на себя. В данном случае нам предстояло скрытно, не выдав себя ничем, появиться на неприятельских артиллерийских позициях.

Не ведаю, что стало теперь с тем оврагом, но тогда он нам задал задачку. Прошедший накануне боя ливневый дождь расквасил до основания суглинистую почву. Поднявшись на несколько метров вверх, мы вдруг теряли опору и, словно на лыжах, скользили вниз. Выручил всех вятич Ефрем Корытин, человек неистощимый на всякие солдатские хитрости. Мне всегда казалось, что в его карманах-запасниках хранится припасенная на всякий непредвиденный случай необходимая вещь. В нот раз кстати оказалась в мизинец толщиной веревка. Ефрем привязывал ее за корягу дли куст и по очереди вытаскивал нас на очередную отвоеванную площадку.

Сил у нас тот коварный суглинок забрал много. Уж и не помню, как мы поднялись и бросились на артиллерийскую прислугу. Суетившиеся у трех орудий белополяки вначале как-то странно отреагировали на наше появление. Они по-прежнему перетаскивали ящики со снарядами, переговаривались. И только когда Ефрем Корытин свалил прикладом здоровенного подносчика снарядов, артиллеристы поняли, кто мы такие. Но было уже поздно. На нашей стороне были такие преимущества, как солидный опыт рукопашных схваток, умение применять в ближнем бою все, что лежит под рукой.

Лишившись поддержки, артиллерии, неприятель, видимо, потерял уверенность в возможности удержать Вычивжи. Под вечер нашим красноармейцам удалось окончательно сломить сопротивление отлично вооруженных и хорошо обученных вражеских пехотинцев. Полк беспрепятственно переправился через реку Муховец. Почувствовав вкус победы, красноармейцы полка освободили одну за другой еще несколько деревень. А утром 2 августа мы были на правом берегу Буга, повели наступление по его восточному берегу, без особых потерь форсировали реку.

Я уже поверил, что имею особый заговор от вражеской пули. Из многих атак возвращался целым и невредимым, хотя других моих товарищей жестоко метили пули, подкарауливали осколки. Так погиб смелый разведчик, мудрый человек Ефрем Корытин. Тяжело ранило нашего командира роты.

И Буг я переплыл одним из первых. Душа пела от мысли, что все у нас идет ладно, что близится конец войне. И вдруг эту радость разом оборвало. Что-то тяжелое и острое ударило в левую ногу. Закачались, закружились в глазах деревья. Неведомая сила бросила меня на землю...

Почти четверть века пройдет с того дня. Я стану генералом. В страшно трудной войне мы одолеем немецко-фашистских захватчиков. Мне снова доведется побывать на польской земле. Мы принесем братскому народу свободу от фашистского ига. Многие тысячи моих боевых товарищей сложат за это свои головы в боях. Так получится, что после победоносного завершения Великой Отечественной войны по решению Советского правительства я буду направлен в Польскую Народную Республику, стану помогать ее народу в строительстве новой жизни, в становлении молодого Войска Польского. Мне доведется однажды приехать в те места, где проходил пеший разведчик Василий Коньков. Захлестнутый воспоминаниями, я еще раз повторю маршрут боевой юности.

....Ранение оказалось серьезным. В себя я пришел только в санитарном поезде, который, часто останавливаясь, доставил нас через месяц в Нижний Новгород. Мой крепкий, молодой организм быстро справился с тяжелой раной. В городе на Волге я пробыл недолго. Как только стал самостоятельно ходить, попросился на медицинскую комиссию. Прошел ее успешно, получил разрешение съездить на десять дней к маме в Троицкое. Отдыха, правда, не получилось. Уже через шесть дней был вызван в Рязань, где меня определили в учебную команду, занимавшуюся подготовкой младших командиров.

Думал ли я, готовился ли стать военным? Попав однажды на завод, проникся большим уважением к мощным и умным машинам, безропотно подчинявшимся рукам человека. В душе мечтал выучиться на инженера. Но жизнь рассудила иначе. Выбор мне помогли сделать неспокойная в то время международная обстановка, тревожное для молодой России время. И еще одно обстоятельство сыграло свою роль. Полюбились мне строгость, справедливая суровость армейских порядков.

Осенью 1920 года в Москве формировался учебно-образцовый полк из учебных команд округа. К нам в Рязань приехал из столицы представитель. Вызвали и меня на беседу, предложили продолжить военное образование. Я согласился. Впереди ждали два года напряженной учебы.

Полк располагался в Лефортово. Весной и летом мы неотлучно находились в лагерях на Ходынке. Занятия в основном проводились по тактике и огневой подготовке. Преподавали нам командиры, прошедшие суровую школу гражданской войны. Это были преданные своему делу люди. Ни послаблений, ни условностей в учебе они не терпели. Даже нам, солдатам с фронтовой закалкой, наука давалась нелегко.

В мае 1923 года наш полк переименовали в 40-й стрелковый. А я получил назначение на должность командира взвода полковой школы. Дел было – по горло. Времени едва хватало на подготовку к очередным занятиям. За работу спрашивали строго. Мы были на виду у курсантов. К нашим действиям, поступкам, отношению к делу они присматривались, порой копировали многое. Надо сказать, мои товарищи, в большинстве своем – фронтовики, подавали им достойный пример в отношении к службе, учебе, в обращении друг к другу. Мы многое делали для укрепления воинского коллектива, духа товарищества, взаимовыручки. Потому, наверное, и работалось, и служилось интересно.

Новый, 1924 год мы встретили весело. В школе состоялся вечер, вместе с курсантами командиры танцевали, участвовали в викторинах. Никто и подумать не мог, что через каких-то три недели нашу страну, каждого из нас постигнет великое горе...

Во вторник 22 января утром я ехал в школу на "аннушке" (так тогда москвичи называли трамвай "А"). Вдруг трамвай остановился. Нам объявили, что дальше мы должны идти пешком. Заметны были какие-то странные перемены на улицах Москвы. Город как будто стал тише. Ни звонков трамваев, ни гудков автомобилей. Люди на тротуарах понижали голоса, не решаясь говорить громко о том, чего не знали. Я слышал, как люди растерянно спрашивали:

– Когда это случилось? Где это написано?

Вот человек десять окружили товарища в военной форме. Тот держал в руках небольшую записную книжку и передавал дословно содержание бюллетеня о смерти Владимира Ильича Ленина. Пораженный этим страшным известием, я остановился, глядя на читавшего, сурово сказал:

– Это неправда, это провокация...

На меня посмотрели с осуждением. Послышались голоса, брошенные к военному с записной книжкой:

– Читайте, товарищ, дальше, читайте до конца.

– Вчера, двадцать первого января... – в этом месте голос товарища вдруг прервали глухие рыдания.

Глубокой скорбью встретила меня полковая школа. На лицах курсантов, командиров было безутешное горе. Тяжелое известие поразило всех словно громом. Мои друзья, большей частью буденновцы, громившие в жарких боях самую различную контрреволюционную нечисть, "выглядели растерянными, неуверенными. Каждый был готов на любой подвиг, лишь бы вернуть ушедшего из жизни Ильича.

Меня вызвали к начальнику школы. У него уже сидело человек семь-восемь.

– Товарищи командиры и курсанты, – обратился он, – вам выпала большая честь – стоять в почетном карауле у гроба с телом Владимира Ильича Ленина.

Так мы оказались в Колонном зале Дома Союзов. Нам отвели помещение, где мы отдыхали, готовились к очередной смене караула.

У нас тогда было такое впечатление, что проститься с любимым Ильичем съехалась в Москву вся страна. Очередь к Колонному залу тянулась бесконечная. Она начиналась у Тверской улицы, шла по всему Охотному ряду, захватывала один квартал Большой Дмитровки, заворачивала обратно по Охотному...

Поражала удивительная самоорганизованность людей. Не было ни малейшей толкотни, никаких громких разговоров. Стоящие по их пути красноармейцы только изредка подсказывали" куда надо повернуть.

Очередь шла быстро. Караул у двери внимательно регулировал движение, то задерживал его, то впускал в помещение новые и новые группы. Люди поднимались по лестнице, выстраивались по трое и напряженно всматривались вперед, стараясь как можно раньше увидеть лицо Ильича, как можно дольше смотреть на него, как можно крепче запечатлеть в последний раз его дорогие черты.

Лицо Ильича было такое знакомое по портретам, такое близкое. И люди, проходившие бесконечной вереницей, невольно задерживались у гроба, нехотя выполняя негромкую просьбу: "Пожалуйста, не задерживайтесь, граждане..."

С именем Ленина для нас было связано все. Мы, красноармейцы, в сражениях гражданской войны защищали великое учение Ленина. С какой жадностью тогда тянулись мы к ленинской науке.

Тысячи рабочих, крестьян и красноармейцев подали в те скорбные дни заявления о приеме в ленинскую партию.

Это было яркое выражение неразрывного единства рабочего класса и его партии. В числе вступивших в РКП(б) был и я.

Летом 1924 года меня зачислили на годичные курсы среднего командного состава в Московское пехотное училище. Учеба в нем запомнилась тем, что я впервые столкнулся с таким обилием теоретических вопросов военного строительства. Преподавателями у нас были люди с подготовкой, большими специальными знаниями. Слушал я их лекции, как говорится, раскрыв рот. На занятиях нередко присутствовали известные военачальники. Так, на тактико-специальное занятие к нам однажды приехал председатель Реввоенсовета СССР и нарком по военным и морским делам Михаил Васильевич Фрунзе. Преподаватель тактики Малышев доложил ему, представил группу. Михаил Васильевич тепло поздоровался, с улыбкой сказал:

– Приехал посмотреть, как постигают науку побеждать врага будущие советские полководцы.

. Наши действия, ответы ему понравились. Он расспрашивал курсантов об их жизни, о бытовых условиях, дал много полезных советов в учебе.

В августе 1925 года, окончив курсы, я вернулся сначала в свой 40-й стрелковый полк, но уже командиром роты приписного красноармейского состава. Красная Армия развивалась, определялись оптимальные варианты, позволявшие без особого ущерба для народного хозяйства готовить военные кадры, поддерживать на высоком уровне боевую готовность. Тогда-то и родился, подсказанный самой жизнью, территориальный принцип комплектования частей.

В одну из них, 2-й Вятский стрелковый территориальный волк, я был назначен командиром роты. Мне представили политрука, трех командиров взводов, старшину и писаря.

– Ваши первые помощники, – сказал командир полка, – а красноармейцев мы вам скоро дадим.

Действительно, скоро появились и красноармейцы. Пополнение прибыло из близлежащих поселков и деревень. Особых расходов на их перевозку не потребовалось. Военнообязанные привлекались на сборы с минимальным отрывом от производства. Сохранялась возможность в короткие сроки проводить отмобилизование людских ресурсов.

Приписной контингент нашей роты составляли юноши, проживавшие в Советском и Уржумском районах. Каждый сбор составлял 300-400 человек. План и программа обучения рассматривались на бюро районного комитета партии в присутствии руководителей предприятий и учреждений, где трудились призывники. Как правило, у нас не возникало трудностей, связанных с размещением, организацией питания и учебного процесса.

Для меня это была большая школа. Я постигал премудрости руководства, учился у старших товарищей принципиально и по-деловому решать такие сложные вопросы, как обучение и воспитание знающих, закаленных бойцов для Красной Армии.

...Сейчас уже и не припомнить, сколько раз мне приходилось прощаться с Москвой и снова возвращаться туда. Столица всегда притягивала кипучим ритмом жизни, привлекала своими историческими местами и памятниками. В конце октября 1930 года я вновь оказался в этом гостеприимном городе. Приехал учиться на курсы "Выстрел". Находились они тогда на Красноказарменной улице. А через год после моего поступления их перевели в Солнечногорск.

О "Выстреле" в войсках тогда говорилось много. Мы ежедневно сталкивались в обучении личного состава с приборами, приспособлениями, которые были изобретены на курсах: выравниватель для пулеметных лент, прицельные металлические и деревянные станки, пантограф для станкового пулемета, план-панорама, ортоскоп для винтовки. Что и говорить, каждый из командиров мечтал тогда попасть учиться на эти курсы.

Меня зачислили на курс старшего комсостава пехоты. Кроме этого были еще курсы среднего комсостава пехоты, штабных командиров стрелковых частей и командиров пулеметных рот. Программа была рассчитана на период с 15 декабря по 1 августа. Учебный процесс строился так: в зимнее время мы занимались по семь часов в день, в летнее – по восемь. Обязательной была самостоятельная подготовка, на которую отводилось два часа. Основными дисциплинами считались тактическая, огневая и марксистско-ленинская подготовка. В процессе учебы мы сдавали зачеты, а в конце года держали проверочные испытания.

Это был один из самых напряженных периодов в моей жизни. Учеба занимала все время без остатка. "На курсах все было интересно, значимо. Каждый новый день приоткрывал все шире дверь в мир познания. Перед нами выступали К. Е. Ворошилов, С. М. Буденный, С. С. Каменев, А. И. Егоров, М. Н. Тухачевский и другие видные военачальники Красной Армии. Мы заслушивались лекциями инженера Д. М. Карбышева. Конечно, многие вещи поначалу были непонятны, давались с трудом. Но удивительная атмосфера взаимопонимания, доброжелательности сближала нас с преподавателями. Многие из них и по вечерам засиживались с нами, помогая усвоить сложные учебные темы.

Больше других меня увлекала тактика. В" ней удивительно сочетались вопросы артиллерии, связи, топографии и службы тыла, которые решались в условиях разработанной тогда теории глубокого боя. На занятиях дарил дух истинного творчества. Наши опытные педагоги избегали навязывания собственных решений, давали обучаемым во всем проявить инициативу. Это помогало нам учиться главному – умению размышлять, сопоставлять, сравнивать, делать правильные выводы.

Большую часть времени мы проводили в поле, где решали задачи методом групповых упражнений. После изучения каждого учебного раздела проводилась односторонняя военная игра на картах или на местности с обозначенным противником. Таких игр мои товарищи ждали с нетерпением. Каждый заметно волновался, как-то подтягивался. Приходилось выступать в роли командира, принимать решение на бой. Все это надолго откладывалось в сознании, вызывало интерес к изучению более сложных вопросов, выходящих за рамки учебной программы.

Пройдет много времени. Суровое военное лихолетье сведет меня отбывшим слушателем курсов "Выстрел" генералом М. Е. Катуковым. Он будет командовать 1-й гвардейской танковой армией, я буду у него заместителем. Самые сложные задачи придется нам решать с командующим, в различных острых ситуациях нас проверит война. Оба мы с благодарностью будем вспоминать большую и дружную семью "Выстрела", преподавателей, учивших нас по-солдатски стойко отстаивать свои принципы, быть до конца верным принятому решению.

Военному делу нас обучали умудренные жизненным и военным опытом преподаватели И. И. Смолин, Б. И. Рышковский, А. Н. Антропов, Е. А. Меньчуков, Н. Л. Федосеев и другие. Начальником и комиссаром курсов "Выстрел" в то время был К. А. Стуцка. На груди у него сверкал орден Красного Знамени. Из рассказов мы знали, что комиссар Стуцка во время гражданской войны командовал полком, бригадой, а потом латышской стрелковой дивизией. Это был с виду суровый человек. Но сколько обаяния скрывалось за его суровостью. Коммунист, преданный ленинской партии боец, он всю душу вкладывал в учебный процесс. Нередко появлялся у нас по вечерам, расспрашивал о жизни, о настроении, планах. Держался при этом ровно, внимательно выслушивал собеседника, сам интересно рассказывал.

Будучи уже в войсках, я не раз слышал от товарищей, как они тепло отзывались о комкоре Кирилле Андреевиче Ступке, ставшем впоследствии инспектором автобронетанковых войск РККА.

Под стать ему были и многие преподаватели. Подкупала в них обходительность и доступность. Большим уважением у нас пользовался руководитель учебных предметов В. В. Глазатов. Его эрудиция восхищала слушателей. Как-то, не очень уяснив сложную тему, я обратился к нему с просьбой уделить" несколько минут после занятий. Глазатов отложил все свои дела и около часа провел со мной в классе. Расставаясь, посоветовал впредь заглядывать чуточку вперед изучаемой темы. "Учитесь мыслить масштабно, товарищ Коньков", – посоветовал он тогда.

Наше командирское становление, стремление мыслить и решать самостоятельно, инициативно конечно же развили они, опытные и умные преподаватели. Чего греха таить, многим из нас, слушателей, недоставало элементарных знаний. Преподаватели проявляли завидную терпимость. Нет, они не были снисходительными. Их мудрости, житейского опыта, душевной щедрости хватало на то, чтобы в нужное русло направлять наше самозабвенное отношение к учебе. Весьма загруженные работой, преподаватели успевали и писать книги, и публиковать серьезные статьи в журналах "Военный вестник", "Пехота и бронесилы". Нам они были хорошим подспорьем в учебе. Хорошо помню, например, что целое поколение пулеметчиков обучалось по двухтомнику В. В. Глазатова, В. К. Алексеева и И. П. Хорикова "Подготовка пулеметчика-максимиста".