Текст книги "Екатерина Медичи"

Автор книги: Василий Балакин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Глава четвертая.
КОРОЛЕВА ФРАНЦИИ

Перемена декораций

Со смертью Франциска I сошла со сцены придворных интриг и группировка мадам д’Этамп. Сама она готовилась к худшему, вплоть до физической расправы, однако Диана де Пуатье, видимо, решила не создавать опасного прецедента и ограничилась лишь тем, что прогнала ее с глаз долой. Об остальном позаботился законный супруг бывшей королевской фаворитки, не простивший ей своих унижений и в отместку за всё заточивший ее в одном из дальних имений в Бретани, где она в полном забвении провела последние 18 лет своей жизни. Что же касается новой королевы, то в ее положении существенных перемен на первых порах не произошло. Супружество втроем продолжалось, с той лишь разницей, что теперь Екатерина, являясь супругой короля и матерью дофина, требовала более почтительного отношения к себе, хотя и продолжала держаться в стороне от важных государственных дел и придворных интриг. Такой порядок вещей вполне устраивал Диану.

Ко двору возвратился коннетабль Монморанси, в свое время отправившийся в добровольную ссылку благодаря проискам мадам д’Этамп. У Екатерины сложились с ним самые добрые отношения, так что, обращаясь к нему, она употребляла выражение «мой приятель». Правда, он был дружен и с Дианой, однако Екатерина готова была мириться с этим, зная его как убежденного сторонника Генриха II. Еще большую приверженность, прямо-таки слепую, фанатичную привязанность к ней проявлял Гаспар де Таванн. Однажды этот суровый и бесстрашный воин, видя, как Екатерина страдает от унижений, причиненных ей Дианой, заявил ей, что готов отрезать у ее обидчицы нос и принести его в качестве трофея. Королева насилу удержала его от столь безрассудного поступка, однако, тронутая этим пусть и варварским, но искренним душевным порывом, по достоинству оценила своего нового союзника. В дальнейшем Таванн проявлял беззаветную преданность не только самой Екатерине, но и ее любимому сыну Генриху, который своей полководческой славой во многом обязан этому человеку.

Молодой король, подгоняемый фавориткой, приступил, не дожидаясь официальной церемонии коронации, к перетряске придворной верхушки. Фавориты покойного короля получили отставку. В обновленный состав королевского совета вошли друзья и родственники Дианы. У нее установилось полное взаимопонимание с Монморанси. Эти двое, собственно, и забрали в свои руки полную власть. У Дианы к тому же были могущественные союзники, которые поддерживали ее и которым она диктовала свою волю, – Гизы, принцы Лотарингские: Франсуа, граф д’Омаль, благодаря королевской фаворитке ставший герцогом, и Шарль, архиепископ Реймсский, вскоре после восшествия Генриха на престол получивший в свои 20 лет кардинальскую шапку. Ему и предстояло короновать нового короля Франции.

Екатерина, став королевой, получила не так уж и много. Львиная доля перепала, разумеется, Диане. Ее жадность превзошла всё, что видели при королевском дворе, хотя там и немало повидали подобного рода проявлений. Прежде всего, она завладела украшениями мадам д’Этамп. Затем она присвоила взнос, который должны были уплатить в казну все обладатели королевских должностей при вступлении на престол нового монарха. Ее ненасытность доходила до того, что она придумала специальный налог на колокола, дав тем самым повод Рабле язвительно пошутить, что все колокола Франции висят на шее королевской кобылы. Без зазрения совести она присвоила выморочные владения, по закону отходившие к государству, наглядно проиллюстрировав знаменитое изречение Людовика XIV «Государство – это я» за целое столетие до того, как оно было произнесено. В довершение всего она уговорила короля подарить ей замок Шенонсо, являвшийся достоянием короны и не подлежавший отчуждению. Это было настолько скандально, что даже Екатерина решилась на неслыханный поступок – осмелилась заявить протест королю, перед которым благоговела. Однако ее демарш оказался столь же безрезультатным, как и протесты королевских легистов. Напротив, Генрих II пожаловал своей фаворитке еще и титул герцогини де Валантинуа.

Порой, теряя терпение, Екатерина устраивала супругу сцены ревности, но быстро остывала, не желая причинять ему огорчение. Зато в ближайшем своем окружении она бывала более откровенной, называя ненавистную соперницу словами, из которых наиболее мягким было «шлюха». То ли желая польстить королеве, то ли в искреннем порыве, герцог де Немур, не менее преданный ей, чем Гаспар де Таванн, предлагал плеснуть в лицо «богине» купоросом. Этого не случилось, но сама Екатерина однажды позволила себе откровенный выпад против Дианы. Всесильная фаворитка застала ее за книгой и спросила, что она читает. «Я читаю историю этого королевства, мадам, – любезно ответила королева, – и нахожу, что шлюхи всегда здесь помыкали королями».

Супружество втроем не претерпело изменений и после официальной церемонии коронации Генриха II, чрезвычайно помпезно проведенной в Реймсе 25 июля 1547 года. Городские власти не поскупились на то, чтобы устроить незабываемое зрелище. Примечательно, что собственно церемонии коронации «христианнейшего короля» предшествовало представление – совершенно в античном, языческом духе, с обнаженными нимфами и козлоногими сатирами. Вероятно, более уместным было бы представление сцен из священной истории христианства, но в эпоху Ренессанса такое несоответствие, похоже, уже никого не шокировало. Настоящий сюрприз ожидал почтенную публику в кафедральном соборе, где совершался обряд коронации. Среди лилий, украшавших парадное облачение Генриха II, на самом видном месте, на его груди, красовалась ставшая знаменитой монограмма, составленная из наплывающих друг на друга букв Ни D (Henri et Diana). Король осмелился столь откровенно выставлять напоказ свою адюльтерную связь с метрессой в присутствии королевы и перед алтарем, где совершался священный обряд коронации. Не спасла положение и высказанная кем-то догадка, что скандальная монограмма HD в действительности символизирует собой освященный союз Генриха и Екатерины, поскольку буква D представляет собой не что иное, как перевернутую первую букву имени Catherine, соединенную с первой буквой имени Henri.

Сам Генрих II как будто не протестовал и против такого истолкования. Однако для всех был понятен истинный смысл монограммы, тем более что и на сей раз на переднем плане красовалась Диана, тогда как Екатерина, как всегда беременная, сидела поодаль на трибуне. Прелаты, совершавшие священный обряд коронации, должны были бы отшатнуться от суверена, в столь торжественную минуту так откровенно выставлявшего напоказ свой адюльтер, ибо по сравнению с этим святотатством обнаженные нимфы и козлоногие сатиры выглядели невинной забавой. Однако Святые Отцы принципиальности предпочли благоразумие, понимая, что земные блага для них будут проистекать от Дианы, а отнюдь не от Екатерины, роль которой сводилась к приумножению королевского потомства. И менее всех склонен был испытывать угрызения совести кардинал Лотарингский, возложивший королевскую корону на голову Генриха II. Что же касается общественного мнения, то оно откликнулось на столь скандальное подчинение короля Диане и Гизам сатирическими виршами и памфлетами.

Терпение и еще раз терпение

Отшумели коронационные торжества, и всё пошло по-старому: Диана всем распоряжалась, а Екатерина не препятствовала ей. Королева рожала принцев и принцесс, а фаворитка руководила их воспитанием. Именно она, а не их родная мать, представляла их двору и учила манерам и правилам поведения в высшем свете. По правде сказать, в этом она не имела себе равных. Собственно говоря, и правила устанавливала она, герцогиня де Валантинуа, и все должны были неукоснительно следовать им. Отступления от заведенного порядка допускались исключительно в ее интересах.

По-прежнему Екатерина не знала недостатка в унижениях, только сносить их ей, королеве, теперь было труднее и обиднее, чем прежде, когда она была дофиной, а тем более – незаметной герцогиней Орлеанской. То, что пришлось пережить ей 23 сентября 1548 года, доводится испытать не каждому. Королевское трио (выражение «королевская чета» здесь не вполне уместно) совершало торжественный въезд в Лион. Лионцы превзошли самих себя, не поскупившись на траты и постаравшись показать всё мастерство своих умельцев. Они нашли способ особенно польстить королю: скандально знаменитая монограмма HD красовалась рядом с королевским гербом на фасадах домов, триумфальных арках и обелисках. Триумф предназначался ему и его обожаемой богине, но никак не королеве. Будто бы нарочно, дабы в очередной раз возвысить Диану и унизить Екатерину, монаршему взору представили такую картину: охотница Диана держит на поводке плененного льва, а чтобы понятно было и наименее догадливым, шелковый поводок был свит из чередовавшихся белых и черных нитей – цвета королевской фаворитки. Кого здесь олицетворял лев: город Лион, покорный фаворитке, или самого короля? Хорошо еще, что плененного зверя не посмели украсить королевскими лилиями.

Единственная привилегия, которой фаворитка не могла лишить Екатерину, – церемония официальной коронации ее в качестве королевы Франции, проведенной в Сен-Дени 10 июня 1549 года. Однако и тут Диана умудрилась выступать на переднем плане, затмевая своим блеском подлинную виновницу торжества. Словно желая подтвердить создававшееся впечатление, что во Франции одновременно две королевы, она нарядилась точно в такую же горностаевую мантию, какая была на Екатерине, на что не имела ни малейшего права, поскольку ношение изделий из горностаевого меха являлось исключительной прерогативой королевских особ и принцев крови. Скандальное поведение фаворитки проявилось и в том, что в церемонии коронации участвовала ее дочь, герцогиня де Майенн, сыгравшая при этом весьма примечательную роль: когда Екатерина, измученная бесконечно длинной церемонией, уже не в силах была держать на голове тяжелую корону, герцогиня сняла ее и положила к ногам своей матери. А почему бы не возложить ее прямо на голову Дианы, которая конечно же не сочла бы ее чрезмерно тяжелой? Екатерина сделала вид, что не обратила внимание на вызывающий поступок герцогини.

Спустя шесть дней, 16 июня 1549 года, состоялась церемония триумфального вступления короля и королевы в Париж. Городские власти столицы постарались обставить торжества таким образом, чтобы не было даже и намека на королевскую фаворитку. Не было видно ни одной скандальной монограммы ЯД выставлявшей напоказ королевский адюльтер. Только изображения трех лилий и королевской короны, да еще, к великой радости Екатерины, знаменитые «пилюли» – герб рода Медичи. Столица воздавала почести законной королевской власти и законной супруге короля, не желая ничего знать о его конкубинате. Какая награда за долготерпение Екатерины! Этот ее маленький триумф разворачивался на глазах следовавшей за ней Дианы.

Неуязвимая богиня

Тревожный сигнал для фаворитки! Он напоминал, что всё ее благополучие зиждется исключительно на благоволении к ней короля. Лишившись королевской милости, она лишится всего, если заблаговременно не отыщет иные опоры в жизни. Из политических союзников только Гизы по-прежнему оставались надежными партнерами. Поговаривали, что с младшим из них, Шарлем, кардиналом Лотарингским, ее связывали и более интимные отношения... Престарелую богиню, определенно, тянуло к молодым. С коннетаблем Монморанси ее отношения разладились. Человек, безоговорочно преданный королевской чете, не мог служить орудием ее политических интриг. С Гизами она и решила связать свое будущее.

Их сестра, Мария де Гиз, была замужем за королем Шотландии Яковом V Стюартом и недавно овдовела, оставшись с дочерью, Марией Стюарт, наследницей шотландского престола. У заговорщиков созрел хитроумный план: выдать ее замуж за дофина Франсуа, и в один прекрасный день королевой Франции будет племянница Гизов. В обход короля этот план не мог быть реализован, мнения же Екатерины при этом никто даже и не спрашивал. Генриха II удалось убедить в полезности такого династического брака. Дабы иметь под рукой этот бесценный залог успеха, которым в любой момент могли завладеть англичане, было решено, чтобы будущая невеста дофина воспитывалась при французском дворе, и очаровательная крошка Мария Стюарт прибыла во Францию.

В свите юной принцессы находилась одна весьма примечательная особа, леди Флеминг, служившая ее гувернанткой. Флеминг была ее фамилия по мужу, тогда уже покойному, в девичестве же она – Джейн Стюарт. Она являлась незаконнорожденной дочерью деда Марии, короля Якова IV. Эта шотландка, обладавшая яркой внешностью, вполне могла внести разлад в безотказно действовавший до сих пор механизм королевского «супружества втроем», что дало бы Екатерине шанс выйти из тени ненавистной фаворитки. Этим и решил воспользоваться Монморанси, у которого созрел собственный план, как низвергнуть «богиню» и ее подручных Гизов.

И по сей день остаются неразрешимой загадкой власть, которую имела Диана над Генрихом II, и верность, которую он хранил ей на протяжении более двух десятилетий. Быть может, хранил бы и дольше, если бы не трагическая развязка, положившая предел не только любви, но и жизни короля. Правда, говорят, что и этому дивному любовнику случалось порой «сходить налево», но это ничуть не охлаждало его чувства к Диане и объяснялось чистой физиологией: престарелая «богиня», видимо, не могла в полной мере удовлетворить темпераментного атлета в расцвете сил. Ничего более конкретного об этих «изменах» короля не известно, но зато о них всё знал Монморанси, бравший на себя малопочтенную роль сводника. И он решил свести Генриха с леди Флеминг, рассчитывая на то, что она, не уступающая Диане красотой, но значительно более молодая, вытеснит из сердца монарха всемогущую фаворитку. Мало того: когда откроется связь короля с гувернанткой Марии, это бросит тень и на саму принцессу. Станут говорить, что ее воспитанием занималась шлюха, и это позволит аннулировать проект ее бракосочетания с дофином. Позиции Гизов непоправимо пошатнутся.

В августе 1550 года появилась удобная возможность для реализации коварного плана Монморанси. Король мог, не вызывая подозрений, отказаться от посещения спален и королевы, и метрессы: Екатерина, в очередной раз беременная, и не ждала ночных визитов супруга, а Диана, упав с лошади, сломала себе ногу и теперь поправлялась в полном уединении, запретив своему кавалеру даже навещать ее. В таком состоянии она выглядела не лучшим образом и не хотела показывать Генриху свою несколько увядшую прелесть. Свидания с королем она отложила до лучших времен, когда смогла бы предстать во всем блеске вновь обретенной красоты.

Итак, король был свободен, и Монморанси пожелал направить его любовную страсть на ослепительную шотландку, которая только того и ждала. С первого же свидания Генрих был очарован леди Флеминг, на четверть века более молодой, чем его «богиня», но не уступающей ей ни красотой, ни умением дарить любовные утехи. Они встречались каждую ночь в Сен-Жермене, где жила со своей свитой Мария Стюарт. Всё шло как нельзя лучше: любовники были на седьмом небе от счастья, и Монморанси полагал, что реализация его плана протекает успешно. Он еженощно тайком сопровождал короля в апартаменты Марии Стюарт, которые делила с ней гувернантка, и лично помогал раздеваться и одеваться своему господину.

Однако Гизы не дремали. Ревниво надзирая за своей племянницей, они вскоре раскрыли тайну коннетабля. Верные люди донесли кардиналу Лотарингскому, что Монморанси каждую ночь посещает апартаменты шотландской принцессы, хотя не имеет на то ни малейшего права. Шарль незамедлительно сообщил обо всем герцогине де Валантинуа, и та, терзаемая самыми черными подозрениями, велела доставить себя в Сен-Жермен. В два часа пополуночи Диана и Гизы караулили у дверей апартаментов Марии Стюарт, ожидая появления коннетабля, дабы уличить его на месте преступления. Когда же дверь отворилась, появился король собственной персоной, а уж за ним и Монморанси. Все участники этой водевильной сцены были изумлены, и больше всех король, которого ошеломил вид охваченной яростью Дианы. Она была страшна в своем гневе, осыпая короля отборными ругательствами и попрекая его за недостойное поведение, делающее из гувернантки будущей дофины шлюху. И король капитулировал, униженно заверяя фаворитку в своей любви к ней. Отчитав рыцаря своего сердца, словно напроказившего ребенка, Диана-охотница тут же увезла его к себе наподобие охотничьего трофея. Монморанси проиграл, а Гизы торжествовали. Для Дианы же, могущественной, как никогда, это был настоящий триумф.

Что же до леди Флеминг, то на первых порах она не поняла, чем ей грозит вся эта история, и даже пыталась бравировать тем, что носит под сердцем королевское дитя. Генриха II до глубины души возмутило это фанфаронство, равно как Екатерину и Диану. Леди Флеминг, сама того не желая, вновь сплотила треснувший было «супружеский треугольник», все члены которого дружно обратились против нее. Королева и фаворитка проявили солидарность друг с другом, добившись от короля отправки оскандалившейся леди назад в Шотландию. Родившегося ребенка Генрих II позднее признал, и он спустя годы появился при французском дворе под именем Генриха Ангулемского.

Дамы замышляют войну

Наличие общей соперницы оказалось не единственной причиной, заставившей Екатерину и Диану проявить солидарность. Единым фронтом они выступили и против коннетабля Монморанси, причем не только из-за леди Флеминг, но и потому, что тот активно противодействовал планам по возобновлению войны в Италии против Карла V, за которую ратовали обе женщины. Екатерина Медичи впервые пыталась влиять на политику Франции. Какое-то время, правда, Генрих II прислушивался к разумным аргументам коннетабля. Во-первых, Монморанси опасался, как бы война с таким могущественным соперником не обернулась катастрофой для Франции, а во-вторых, он, будучи убежденным католиком, полагал, что теперь, когда церкви угрожает лютеранская ересь, война между двумя великими католическими державами была бы святотатственной и братоубийственной. Этот конфликт был бы на руку только сторонникам Реформации и туркам.

Частным образом король признавал правоту Монморанси, но в королевском совете, где доминировали сторонники Дианы, коннетабль был в одиночестве. Ратуя за войну в Италии, фаворитка радела как о своих корыстных интересах, надеясь в очередной раз недурно поживиться, так и об интересах Гизов, мечтавших править в Неаполе, на Сицилии и в Милане. Дабы подтолкнуть Генриха II к войне, Диана постоянно напоминала ему о том, что довелось пережить ему в мадридских застенках, где он томился на положении заложника. Да и сам Карл V отнюдь не был пацифистом, судя по инциденту, случившемуся во время коронации французского короля. Тогда Генрих II не придумал ничего умнее, нежели потребовать от Карла V прибыть в Реймс и принести ему как сюзерену вассальную присягу в качестве графа Фландрского. Император ответил, что придет во главе пятидесятитысячного войска. Оба противника готовы были вступить в схватку.

Екатерина же преследовала свои цели. Она побуждала Генриха II начать войну за Флоренцию. К тому времени король уже начинал прислушиваться к мнению супруги, мало-помалу проникаясь к ней теми же чувствами, что и его покойный отец. Его любовницей она никогда не стала бы, но в качестве законной супруги, матери его детей, она заслуживала доверия и участия. Екатерина хотела освободить Флоренцию от «тирании» ненавистного ей Козимо Медичи и восстановить «республику», которую возглавил бы более приятный для нее кузен Строцци. Для себя же лично она требовала герцогство Урбино, герцогиней которого, по крайней мере формально, являлась до замужества и которое должно было принадлежать Генриху II после их бракосочетания. Итальянский мираж манил и этого флегматика, так что он пустился в авантюру, в свое время дорого обошедшуюся его отцу.

Итак, обе королевские дамы, законная супруга и фаворитка, желавшие войны, получили ее. Для этого им пришлось нейтрализовать Монморанси. Они смягчили сердце непреклонного коннетабля тем, что уговорили короля оказать ему великую милость – пожаловать титул герцога. После этого Монморанси, в душе не отказавшись от собственных убеждений, открыто не противился воинственной политике Дианы и королевы. Он согласился даже возглавить подготовку к войне. Не трудно представить себе, с каким «энтузиазмом» он взялся за дело, которого решительно не одобрял. В действительности он был сторонником политики Карла V, направленной против еретиков-протестантов и за объединение христианского мира в единую всемирную монархию. Однако герцогская корона заставила его забыть о своих убеждениях, и война началась. Это был завершающий этап так называемых Итальянских войн (1494-1559).