Текст книги "Екатерина Медичи"

Автор книги: Василий Балакин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Может ли Месье стать человеком?

Пока Екатерина объезжала с миротворческой миссией Лангедок, Месье продолжал свою безумную авантюру в Нидерландах. Невольно выпустив его из-под своего контроля, – ибо не могла же она быть одновременно и тут, и там, – королева-мать постаралась по возвращении образумить заблудшего сына. Следует заметить, что младший сын, для которого она так много делала, даже не соизволил, сославшись на плохое самочувствие, встретить ее, когда она возвратилась из долгой поездки. Екатерине самой пришлось отправиться к нему, дабы попытаться наставить его на путь истинный. Она знала, что единственный способ сделатьэто – дать Месьето, чего он хотел, а именно корону. Из всех возможных вариантов наиболее привлекательным ей представлялся самый фантастический – брак сына с Елизаветой Английской, даром что та на четверть века была старше потенциального жениха. Сколь ни утомила ее долгая поездка по югу Франции, ради такого случая Екатерина собралась даже лично посетить Лондон в роли свахи, почти не сомневаясь в успехе дела. Жаль, что эта поездка так и не состоялась: какой интересной получилась бы встреча двух легендарных королев! Поразмыслив, Екатерина решила направить в Англию самого Месье, дабы он показал себя королеве во всей красе. И действительно, тот посетил Елизавету, и даже не раз, с результатом, о котором узнаем чуть позже.

Между тем истек срок, на который по условиям договора, заключенного Екатериной с гугенотами в Нераке, в их распоряжение предоставлялись крепости. Однако вожди гугенотов скорее готовы были возобновить войну, нежели отказаться от такого преимущества, как обладание крепостями. Именно тогда и разгорелась нелепая война, которую историки впоследствии окрестили «Войной влюбленных». Это была уже седьмая по счету религиозная война. По романтическому преданию, причиной ее возникновения послужило то, что дамы двора короля Наваррского подвигли своих возлюбленных сражаться за них по примеру средневековых рыцарей. В действительности же все было гораздо прозаичнее: гугенотам пришло время возвращать французской короне упомянутые крепости, чего они никак не хотели делать. Вероломство людей, еще недавно клятвенно обещавших придерживаться условий достигнутого соглашения, до глубины души оскорбило Екатерину.

Военные действия начал принц Конде, которому католики не давали вступить в управление Пикардией. Решив добиться своего с помощью оружия, он 29 ноября 1579 года в результате внезапной атаки захватил укрепленный город Лa-Фер. Дабы сохранить за собой положение вождя протестантов, Генрих Наваррский, не желая отставать от кузена, счел необходимым выступить на его стороне. Прежде всего, он договорился о совместных действиях с вождями гугенотов в Дофине и Лангедоке. Обеспечив таким образом свои тылы, он 13 апреля 1580 года покинул Нерак, предварительно запросив помощи у Англии и обратившись с манифестом к дворянам и с протестом к Генриху III и Екатерине Медичи «против несправедливости, вынуждающей его взяться за оружие»; при этом он более не уверял их в своей верности центральной королевской власти. Для него, надо полагать, явилось неприятным сюрпризом то, что вскоре многие гугеноты, на долготерпение и страдание которых он ссылался, предпочитали и дальше терпеть и страдать, нежели сражаться за безбожного и распутного вождя.

На первых порах Генриху удалось собрать смехотворную по численности армию – около двухсот дворян и чуть более полутора тысяч аркебузиров. Кампания началась с мастерски проведенной операции. 29 мая 1580 года король Наваррский приступил к осаде Каора, а спустя несколько дней город был взят штурмом. Сражение у стен Каора явилось главным событием «Войны влюбленных». В целом же роялисты одерживали верх. На северном фронте Генрих III отвоевал Ла-Фер, чем спровоцировал бегство Конде в Германию. После успеха в Каоре ресурсы Генриха Наваррского оказались исчерпанными и он был вынужден перейти к оборонительной тактике.

И тогда Екатерина, как водится, заговорила о мире. При этом она проявила неожиданную для многих инициативу, поручив Месье вести от имени короля переговоры с гугенотами, – правда, при поддержке двоих ангелов-хранителей королевского трона Франции, советников Вильруа и Бельевра. Это был весьма тонкий ход с ее стороны: стараясь заинтересовать своего ничтожного отпрыска королевской политикой на самом высоком уровне, она надеялась отвлечь его от безумной авантюры в Нидерландах, грозившей позором ему самому и бедствием Французскому королевству. Месье, однажды уже заключивший мир от своего имени, отправился к бывшим союзникам в Гиень и 26 ноября 1580 года заключил с Генрихом Наваррским мир во Фле, близ Бержерака. Король Наваррский получил на шесть лет крепости, предоставленные ему соглашением в Нераке только на шесть месяцев. И опять повторилась давняя история: все участники конфликта (за исключением, может быть, самого Генриха – не зря очередное примирение назвали «миром короля Наваррского»), в силу обстоятельств вынужденные пойти на мировую, выражали свое недовольство, и особенно резко гугеноты, полагавшие, что герой штурма Каора, удовлетворив собственные притязания, плохо отстаивает интересы протестантской партии.

Мир во Фле порадовал Екатерину хотя бы уже тем, что ее младший отпрыск, этот enfant terrible, выступил в роли государственного мужа, проявив при этом верность королю. Как рада была она обманываться, когда дело касалось ее детей! Она искренне уверовала в то, что сможет направить Месье по правильному пути. Ее письма к нему полны мудрых политических советов. Остается лишь пожалеть, что ее дорогой Алансон, герцог Анжуйский, он же Месье, не имел ни способности, ни желания постигать политическую науку матери. Она писала ему, видевшему себя завоевателем Нидерландов, что в случае войны с Испанией Франция не может рассчитывать на помощь ни Англии, ни лютеранских князей Германии, и умоляла его осознать всю степень риска, воистину смертельного риска, сопряженного с этой войной. Не следует также верить, убеждала она сына, заявлениям о том, что внешняя война убережет Францию от гражданской войны – напротив, она не только не устранит враждебные королевской власти группировки, но и еще больше усилит их. Придет время, когда Месье убедится в правоте материнских слов, но будет уже слишком поздно.

Валуа на краю могилы

Рано порадовалась Екатерина «возмужанию» своего младшего отпрыска, обретению им качеств государственного мужа. Якобы внимая материнским наставлениям, он уже замышлял очередную подлую измену. Прилагая усилия к заключению очередного мира в казавшейся бесконечной череде гражданско-религиозных войн, Месье был движим отнюдь не миролюбием и не состраданием к соотечественникам, гугенотам и католикам, истреблявшим друг друга в смертельной схватке. Война, по его разумению, должна была продолжаться, только в другом месте – в Нидерландах, против испанцев, а для этого ему нужны были гугеноты короля Наваррского. В очередной раз собрав армию из французских протестантов, герцог Анжуйский бросился во фламандскую авантюру, самую безумную в его жизни.

Испробовав, казалось бы, все способы воздействия на строптивого сына, Екатерина решила повлиять на него и его гугенотское ополчение через Генриха Наваррского, которого надо было ради этого привлечь к французскому двору. Она знала, что супружеская жизнь Генриха и Марго опять разладилась и что для ее дочери пребывание в Нераке день ото дня становится все более невыносимым. Екатерина предложила ей возвратиться в Париж, прихватив с собой и фрейлину Фоссезу, любовницу Генриха, за которой, как полагала дальновидная королева-мать, потянется и зять. Ради этого Генрих III выделил 15 тысяч экю на дорожные расходы. Король Наваррский не удерживал супругу и даже вызвался лично проводить ее до Пуату. Несмотря на свой возраст и недомогание, Екатерина отправилась навстречу дочери и зятю. Всю дорогу Генрих был весел и учтив, порождая у жены, а потом и у тещи ложные надежды на воссоединение при парижском дворе. 28 марта 1582 года в Лa-Мот-Сент-Эре он приветствовал тещу, преклонив перед ней колено, как подобает доброму сыну. Затем последовал банкет, на котором, а особенно после него политические противники обменялись взаимными упреками. Генрих заявил Екатерине Медичи протест против ущемления его полномочий в Гиени, на что та ответила ему, что он как гугенот и глава протестантской партии не может рассчитывать на полное доверие короля. Затем, обратившись к присутствующим гугенотам, она сказала: «Господа, вы губите короля Наваррского, моего сына и себя», словно бы снимая ответственность с зятя, подпавшего под дурное влияние, и оставляя ему открытым путь к примирению – при французском дворе.

Однако Генрих, имевший свои намерения и планы, не воспользовался предложенным шансом, лишь проводив королев до Сен-Мексана, где простился с ними. При расставании с Фоссезой он даже прослезился, но скоро забыл о ней, найдя утешение в любви к другой. С легким сердцем он возвращался в Наварру. С Парижем его связывала лишь переписка, мало-помалу принимавшая скандальный характер. Узнав, что Марго дала отставку Фоссезе, удалив ее от двора, он без зазрения совести написал жене, что не появится в Лувре, пока она не возвратит Фоссезу. По совести говоря, малышка Фоссеза тогда была уже совершенно безразлична для него, но он не мог упустить столь замечательный случай для скандала. Возмущению Маргариты не было предела. Ее благоверный отчитывал законную жену за нелюбезное обращение с его метрессой! Откликнулась и Екатерина Медичи, которую Марго, вольно или невольно, держала в курсе своей переписки. «Вы, конечно, не первый супруг, ищущий любовных утех на стороне, – писала она зятю, – но еще никто до вас, нарушая супружескую верность, не обращался с подобными речами к жене. Так не обращаются с женщинами столь знатного происхождения, нанося им оскорбление из-за публичной девки. Сама ваша принадлежность к хорошему дому не дает вам права не знать, как следует жить с королевской дочерью и сестрой того, кто сейчас повелевает всем королевством и вами». Эти справедливые слова были бы вдвойне верны, не будь упомянутая королевская дочь такой, какой она была. Каково же было сознавать это матери, жизнь свою положившей на устроение счастья своих детей?

Между тем подходила к концу эпопея с Месье. Несмотря на все его измены и безумные авантюры, Екатерина не теряла надежды на благополучное завершение связанных с ним злоключений. И действительно, развязка наступила, не принеся, однако, радости королеве-матери, разве что чувство облегчения: лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Месье, изменник по натуре, возвратился из экспедиции в Нидерланды, предав и своих фламандских друзей, при этом едва не спровоцировав войну между Францией и Испанией. Такое же фиаско он потерпел и в своих планах женитьбы на Елизавете Английской. Дабы утешить несчастного, благородная королева отправила его восвояси с подарком в виде 100 тысяч экю, в каком-то смысле откупилась от назойливого жениха. Прибыв на континент при деньгах, он добился для себя титула герцога Брабантского, однако энтузиазм его новых подданных вскоре сменился ненавистью к нему: агенты Филиппа II полностью скомпрометировали его в глазах брабантцев. В Лувр герцог возвратился с бесполезным титулом и харкая кровью. Врачи констатировали, что жить брату короля осталось каких-нибудь пару месяцев. Он умер 10 июня 1584 года в возрасте тридцати лет, и мало кто оплакивал его кончину. С его смертью на краю могилы оказалась и династия Валуа, ибо у Генриха III детей не было и не предвиделось. Сбывалось страшное пророчество, и можно представить себе, с какими чувствами прожила Екатерина Медичи свои последние четыре с половиной года. У кого угодно в этих условиях опустились бы руки, но она продолжала жить и бороться, не помышляя о том, чтобы сократить срок своих земных страданий. Оставался еще любимый сын Генрих, и к счастью для нее, ей не суждено было пережить его...

Три Генриха вступают в борьбу за престол

После кончины младшего сына Екатерины Медичи Генрих Наваррский в силу Салического закона, основного закона Французского королевства, становился наследником престола Франции. Первым делом он направил Генриху III письмо, в котором выразил ему свое соболезнование, твердо заявив при этом о себе как предполагаемом наследнике. Будь он католиком, его восшествие на трон Франции не составляло бы ни малейшей проблемы, однако он отказался переходить из протестантизма в католицизм, что имело непосредственные политические последствия. Гизы воспользовались этой ситуацией в своих интересах, выдвинув в качестве предполагаемого наследника престола брата Антуана Бурбона, кардинала Бурбона, пожилого человека шестидесяти трех лет, слабого, но амбициозного и тщеславного. Вокруг этого иллюзорного претендента они воссоздали Лигу и 31 декабря 1584 года в своем замке Жуанвиль подписали с послом испанского короля соглашение о совместных действиях – как держава с державой. Этот альянс укрепил Лигу прежде всего в моральном отношении, из тайного общества она превратилась в партию, призванную стать государством в государстве. Никогда, даже в самые трудные времена, Екатерина Медичи не только не заключала союза с испанским королем, но даже не прибегала к военной помощи с его стороны. То, что сделали Гизы, было настоящей государственной изменой. В течение 1585 года Лига обрела такую силу, что могла противостоять одновременно и французскому королю, и протестантам.

Таким образом для Екатерины Медичи и ее сына главным противником в этот момент стал не Генрих Наваррский, а Генрих Гиз. Генрих III, которому за каждыми дверями чудился наемный убийца, подосланный Гизами, усилил личную охрану. Отряд его лейб-гвардейцев, так называемые «сорок пять», состоял из тщательно отобранных его фаворитом Эперноном гасконцев, готовых по его приказу убивать. Екатерина же не питала к Генриху Гизу чувства личной неприязни. В одних случаях она рассматривала его как союзника, в других – как противника, всякий раз сообразуясь с интересами Французского королевства. Она никогда не забывала об услугах, оказанных Гизами. Генрих Гиз, родившийся в один день с Карлом IX, воспитывался вместе с ее детьми, и это было немаловажно для нее, остававшейся прежде всего матерью даже в самых запутанных политических ситуациях.

Став бабушкой, Екатерина распространила свою любовь и на внуков, стараясь поддерживать с ними тесные родственные связи. Самые теплые отношения установились у нее с зятем, герцогом Карлом Лотарингским, доверившим ей воспитание своей дочурки, названной в честь бабушки Екатериной. Она любила всех членов Лотарингского дома, и прежде всего – королеву Луизу де Водемон, супругу ее обожаемого сына Генриха. В мыслях она постоянно возвращалась к инфантам, дочерям ее Елизаветы, которых ей не довелось повидать. Не оставляла она своими заботами и единственного внука, бастарда Карла IX, которого сделала графом Овернским, в память о своей матери, Мадлен де ля Тур д’Овернь. До чего же в этом отношении не похож на нее был сын Генрих III, не питавший к родственникам иных чувств, кроме зависти и ненависти!

Когда Екатерина узнала о соглашении Генриха Гиза с испанским королем, она огорчилась, но не возненавидела Лотарингца, точно так же, как не могла ненавидеть Месье, предателя и обманщика, остававшегося тем не менее для нее прежде всего сыном. Если не принимать во внимание материнских чувств Екатерины Медичи, то многое будет непонятно в ее политике. Самым правильным здесь будет наиболее простое объяснение: она старалась не замечать предательства тех, кого любила. Теряя одного ребенка за другим, она слепо привязывалась к тем, кто оставался. Политически это зачастую было неверно, но по-человечески – понятно. Вот почему Екатерина была склонна договариваться с Генрихом Гизом, хотя и совершившим, как понимала она, предательство по отношению к французской короне, но лично симпатичным ей.

С Гизом она поступала так же, как когда-то со своим мятежным сыном, отправившись в путь, дабы вести с ним переговоры с глазу на глаз и убедить его отказаться от борьбы против короля. Генрих III, пребывавший в растерянности, вновь обратился за помощью к матери, которой в последнее время явно пренебрегал. Отношение к ней королевских миньонов было таково, что в ее памяти невольно возникали унижения, коим она подвергалась в молодости, будучи бесплодной герцогиней Орлеанской. Теперь король торопил ее, предоставив ей все полномочия для достижения соглашения с предводителем Лиги. И она, больная, на носилках, отправилась в путь, дабы в очередной раз умиротворить бунтующее королевство. Веря в собственные силы, она с надеждой в сердце прибыла в Эперне, где должна была состояться ее встреча с Гизом, но там ее ждало первое разочарование: партнер не прибыл, предпочтя собирать войска неподалеку от тех мест.

30 марта 1585 года Екатерина дождалась следующего разочарования: кардинал Бурбон, «претендент» на французский престол, опубликовал в Перонне манифест, в котором выражал свое полное презрение к королю, открыто заявляя, что если бы не мудрая предусмотрительность королевы-матери, то Французское королевство давно погибло бы. Реверанс в ее сторону мог бы польстить Екатерине, если бы не контекст, в котором содержалась адресованная ей похвала: кардинал прямо заявлял о своем намерении сместить с трона ее сына и даже выражал надежду на ее поддержку в этом деле. Сугубая обида для королевы-матери: как можно было подумать, что она выступит против сына!

Наконец, после долгих проволочек, 9 апреля 1585 года, в день Пасхи, состоялась ее встреча с Гизом. Вопреки ожиданиям Екатерина ничего не добилась от него, даже простого обещания содействовать умиротворению королевства. Напрасно пыталась она доказать герцогу, что он ошибается, если думает, что встает на защиту католической веры, развязывая очередную гражданскую войну: эта война пойдет на пользу только врагам Франции. Убедившись, что бесполезно взывать к чувствам собеседника, Екатерина решила обратиться к его разуму, приведя убийственный довод: по имеющимся у нее достоверным данным, всякий раз, как во Франции вспыхивала гражданская война, количество протестантов в стране возрастало и вновь уменьшалось, как только воцарялся мир. Следовательно, католицизм терпит ущерб во время войны и выигрывает от мирного сосуществования двух религий. А какое разорение причиняет стране вторжение иностранных наемников! В очередной раз итальянка Екатерина ратовала за национальные интересы Франции, обращаясь к тем, кто был глух к подобного рода доводам. Гиз слушал, стиснув зубы, под конец выдавив из себя признание: «Сам я не могу ничего решать». Признание того, что у него имеется хозяин – Филипп II.

Екатерина представила королю подробный отчет о переговорах, заключив его весьма разумной, хотя и несколько неожиданной для нее рекомендацией: срочно мобилизовать армию и заготовлять всё необходимое для ведения войны, ибо, как гласит народная мудрость, «палка приносит мир» и ничто так не способствует сохранению мира, как подготовка к войне. Печальный финал переговоров о мире. Правда, ее противник, чувствовавший себя победителем, еще не знал, что в конечном счете именно он окажется проигравшим.

Напряженные, не увенчавшиеся желательным для нее результатом переговоры сильно подорвали здоровье Екатерины. Она не на шутку разболелась, так что ее личному врачу пришлось прибегать даже к столь радикальному средству, как кровопускание. Поскольку голова ее при этом оставалась ясной, она требовала систематически информировать ее о действиях герцога Гиза и на основании полученных донесений принимала решения. Не будучи в силах сама подняться с постели, она отдавала распоряжения, что следует делать. Так, по ее указанию своевременно была перевезена в Париж из Реймса, которому угрожала Лига, часть находившейся там казны.

В этот критический для королевства и самой Екатерины период в последний раз огорчила ее дочь Маргарита. Ее очередная попытка сблизиться с Генрихом Наваррским, наладить семейный быт ни к чему не привела, и тогда она не придумала ничего лучшего, как объявить форменную войну своему супругу. Удалившись в принадлежавший ей Ажан, она запросила помощи у Филиппа II, заявив, что собирается воевать под знаменами Лиги ради искоренения ереси во Французском королевстве. Верная себе, Марго искала опоры в сторонниках, коих привлекала при помощи любовных чар, однако в той безумной авантюре, которую она затеяла, Амур оказался ненадежным союзником. В результате королева Наваррская проиграла и потеряла всё – имение, любовников и свободу, едва не лишившись и самой жизни. Итог прожитых ею лет был печален. Королева-мать использовала ее, жертвовала ею в политических интересах, отдавала, возвращала и снова отдавала королю Наваррскому. Теперь ее дочь ничего не представляла из себя и ни на что более не годилась. Ажанская авантюра лишила ее не только политического, но в какой-то мере и человеческого достоинства. Сестра короля для всех становилась обузой, и если бы она исчезла, то с облегчением вздохнули бы и ее брат Генрих III, и ее супруг Генрих Наваррский. И тогда она, точно утопающая за соломинку, ухватилась за последнюю надежду любой дочери – обратилась за помощью к своей матери, но Екатерина Медичи, у которой тогда были проблемы поважнее, не дала разжалобить себя. Так с осени 1585 года почти на 20 лет местом обитания для Маргариты Наваррской стал замок Юссон. Впрочем, все оказалось не столь страшно для жизнелюбивой Марго: ее юссонская эпопея, начавшись как кровавая драма, вскоре превратилась в забавную комедию. Через месяц пленница совратила своего тюремщика, маркиза де Канийяка, и пошла веселая жизнь – праздники, концерты, любовные утехи, пиршества. Из жизни своей матери она ушла навсегда – на этом свете им уже не суждено было свидеться.

Между тем Генрих III, прислушавшись к разумному материнскому совету, усилил королевскую армию швейцарскими наемниками. Хотя его армия и не могла еще тягаться с вооруженными силами Лиги, тем не менее она сдерживала амбиции герцога Гиза, вынуждая его быть более осмотрительным. Что касается Генриха Наваррского, на которого одно время рассчитывала Екатерина, то он дистанцировался как от короля, так и от Лиги. Генрих III понимал, что не сможет рассчитывать на него, если вступит в схватку с лигёрами. Тогда Екатерина дала сыну еще один хороший совет – обратиться к Парижскому парламенту с компромиссным заявлением, которое бы удовлетворило герцога Гиза и вместе с тем не привело к окончательному разрыву с королем Наваррским. В соответствии с этим заявлением Генрих III издал эдикт, запрещавший во Французском королевстве все религии, кроме католической, однако отказался включить в него пункт, гласивший, что наследником престола может быть только принц-католик – явный реверанс в сторону Генриха Наваррского, договориться с которым он еще не терял надежды. Он никак не мог побороть в себе застарелую ненависть к Гизам, тогда как к Наваррцу, по совести говоря, никогда не питал ненависти.

Екатерина, которой по состоянию здоровья следовало бы находиться в комфортабельных апартаментах в Париже, тем временем пребывала в Эперне, дабы не спускать глаз с Гизов и следить за маневрами Лиги, основные силы которой были сосредоточены в Шампани. После публикации королевского эдикта она уже готова была праздновать победу, однако вскоре поняла, что проблема не решена. Гизы заявили, что собираются занять крепости, которые должны быть оставлены протестантами. Екатерина была ошеломлена, но не сдалась, намереваясь продолжить обсуждение казалось бы уже решенного вопроса. Для этого она, несмотря на плохое самочувствие, потащилась в городишко под названием Сарри, где ее хвори обострились не только от плохих условий проживания, но и от непреклонности партнеров по переговорам, выдвигавших жесткие условия. Они добивались опубликования нового эдикта, в котором бы нашли отражение все требования, предъявляемые ими королю: прежде всего, изгнание из королевства всех проповедников-ере-тиков, далее, смещение с должностей королевских чиновников, перешедших в протестантизм, и конфискация их имущества, наконец, обязательное обращение в католицизм всех гугенотов с последующим надзором над ними в течение трех лет. В случае если протестанты воспротивятся этим мерам, применить вооруженные силы для приведения их к повиновению – Лига готова была взять на себя эту миссию.

В удрученном состоянии, лишившись сна и покоя, Екатерина возвратилась в Эперне. Первым делом она информировала короля о грозящей катастрофе, одновременно предлагая, каким должен быть королевский ответ на ультиматум Гизов: не отвергая с ходу их требования, дабы избежать открытого разрыва с ними, не допустить тем не менее подчинения им. Она рассчитывала добиться этого в ходе новых переговоров, надеясь, что удастся согласовать менее жесткие условия, исполнение которых к тому же будет отсрочено. Однако Гизы проявили неожиданную для короля и его матери непреклонность, потребовав неукоснительного исполнения предъявленных ими условий. На сей раз Екатерину подвела ее излюбленная тактика проволочек и обещаний: не она, а Гизы выиграли время, в течение которого укрепили свою армию наемниками-католиками и заняли несколько дополнительных крепостей.

И опять ей, а не королю (у него в Париже были дела поважнее – миньоны, комнатные собачки, переодевания и прочие кривляния), пришлось отправляться в путь. 7 июля 1585 года в Немуре было заключено соглашение с Лигой, означавшее капитуляцию королевской власти перед Гизами. Екатерина была вынуждена отказаться от политики всей своей жизни: она отдала на произвол лигёрам протестантов, которых всегда защищала, в том числе и от них самих, жестко сдерживая проявления их фанатизма, приводившие к кровавым эксцессам. Неблагодарный труд: при жизни ее постоянно упрекали в потворстве гугенотам, а в последующие века, напротив, вменяли в вину их истребление. В очередной раз Екатерине Медичи пришлось расплачиваться по чужим счетам: если бы в тот период реальная власть была у нее в руках, она, вероятнее всего, преуспела бы в противоборстве с Лигой, однако на протяжении уже нескольких лет все ее усилия сводились на нет ошибками и пороками Генриха III. Именно он, а также его братец-изменник подрывали устои королевства Валуа больше, чем все происки Лиги, которая, собственно, самим своим существованием была обязана порочности и беспечности короля. И вот теперь она навязала ему свою волю, и он был вынужден подчиниться. Как образно выразился Пьер Л’Этуаль, король был пеш, а Лига – на коне.