Текст книги "Прозрачная тьма: Собрание стихотворений"

Автор книги: Василий Сумбатов

ВАСИЛИЙ СУМБАТОВ
ПРОЗРАЧНАЯ ТЬМА: СОБРАНИЕ СТИХОТВОРЕНИЙ

Стефано Гардзонио. Предисловие

«В. Сумбатов – поэт сдержанный, вдумчивый и глубоко чувствующий. Он должен быть отнесен к зарубежным поэтам неоклассического направления, стихи его всегда содержательны и разнообразны по теме, он умеет чувствовать с одинаковой подлинностью и «земное» и «касание мирам иным», никогда не становится излишне рассуждающим на отвлеченные темы». Так кратко и точно охарактеризовал творчество поэта Юрий Терапиано в статье-некрологе на страницах парижской «Русской мысли» [1]1
  Ю.Терапиано. В. А. Сумбатов // Русская мысль. 1977. № 3166.25 августа.


[Закрыть].

Автор трех стихотворных сборников, представитель первой волны русской эмиграции в Италии (долго жил в Риме, позже в Больцано и Ливорно), Василий Александрович Сумбатов (1893-1977) занимался поэзией самозабвенно и плодотворно. Долгие годы пребывая в отрыве от культурной среды (сначала общался лишь с известным историком Е. Ф. Шмурло и с дипломатом и музыкантом И. А. Персиани), Сумбатов начал печататься в эмигрантской прессе в 1920-е годы (главным образом, в белградском «Новом времени») и лишь в послевоенные годы стал всерьез участвовать в литературной жизни русского зарубежья. Как отмечает Ю. Терапиано, «В. Сумбатов, не покидавший никогда Италии, именно путем переписки с рядом поэтов после войны создал себе возможность не только не быть изолированным, но принимать живое и непосредственное участие во всех событиях литературного порядка» [2]2
  Там же.


[Закрыть]. Особенно этому способствовал выход второго сборника. В письме 1959 года к Страннику Д. Кленовский, один из постоянных (вместе с Ю. Терапиано, В. Перелешиным, Ю. Трубецким) корреспондентов Сумбатова, пишет:

«Получил из Италии от некоего В. Сумбатова сборник его стихов, изданный в 1957 году. В нем есть хорошие и даже превосходные стихи, есть и на религиозные темы» [3]3
  Странник. Переписка с Кленовским. Париж, 1981. С. 82.


[Закрыть].

Несколькими годами позже Сумбатов участвует в антологии «Содружество» (Вашингтон, 1966), начинает регулярно печататься в «Возрождении», «Современнике», «Русской мысли» и других периодических изданиях. В постсоветские годы наследие поэта привлекло внимание исследователей в России, появились публикации стихов и материалов о его жизни и творчестве [4]4
  См.: Л. Ф. Алексеева. Из наследия Василия Александровича Сумбатова (1893-1977) // Очерки литературы русского зарубежья. Вып. 2. М., 2000. С. 114-135; Ее же. Русский римлянин: Василий Александрович Сумбатов // Россия и Италия. Русская эмиграция в Италии в XX веке. Вып. 5. М., 2003. С 219-250; Ее же. Поэзия В. А. Сумбатова в контексте литературного процесса XX века // Малоизвестные страницы и новые концепции истории русской литературы XX века. Вып. 1: Русская литература конца XIX – начала XX в. М., 2003. С. 89-98; С. Гардзонио. Римская тоска по Москве… В. А. Сумбатов и его неизвестные стихи о Москве // Лотмановский сборник. М.. 1997. Т. 2. С. 765-770; Его же. Dall’Archivio di Vasilij Sumbatov: Iz ital'janskoj poezii // Rizzi D., Shishkin A. eds. Archivio italo-russo. Русско-итальянский архив. Trento, 1997. Pp. 483-502; Его же. Неизвестный перевод-переложение «Слова о полку Игореве» Василия Сумбатова // Малоизвестные страницы и новые концепции истории русской литературы XX века. Вып. 1. С 98-103 (текст см. там же: с. 223-229).


[Закрыть].

Стихи Сумбатова, как уже отмечалось, глубоко пронизаны русской стихотворной традицией XIX века, от Пушкина до Лермонтова и Тютчева. Поэт и критик Юрий Трубецкой писал: «Читая его стихи, невольно вспоминаешь таких поэтов, как Фет, даже Случевский. Иногда поэтов “пушкинской поры”» [5]5
  Ю. Трубецкой. Рец. на: В. Сумбатов. Стихотворения. Милан, 1957 // Новый Журнал. 1958. Кн. LXII. С 302.


[Закрыть].

В то же время критик отмечал, что «хотя стихи [Сумбатова – С.Г.] не выходят из рамок поэзии «до Блока» <…>, ряд приемов говорит о том, что автор не чужд которым техническим приемам символизма и акмеизма». Безусловно, в стихах Сумбатова явно различимы веянья модернизма – от музыкального стиха Бальмонта до поэтической манеры Александра Блока.

В поэзии Сумбатова сильно ощутима разница между юношескими стихами изданного в Мюнхене первого сборника и стихами, написанными в зрелые годы, кроме того, поэту было свойственно переделывать и переписывать свои тексты, в том числе и ранние, которые дошли до нас в большом количестве рукописных редакций и вариантов [6]6
  Рукописи В. Сумбатова хранятся в семейном архиве поэта в Турине (Италия), в РГАЛИ (ф. 2294: И. А. Персиани), в ГАРФ (ф. 5965: Е. Ф. Шмурло) и в Гуверовском архиве в Стэнфорде (собрание В. Николаевского).


[Закрыть].

Именно в первом сборнике, где поэт, как он сам позднее признавал, сочетал удачные стихи с незавершенными, часто слышатся отзвуки поэтики символизма. Так, например, в первый сборник Сумбатов включил наряду с богатым циклом лирических стихов поэму «Без Христа», своеобразный ответ на «Двенадцать» А. Блока. Поэма строится как сложный спор-диалог с Блоком и представляет собой интересную попытку возобновить выразительные средства стиха в поэзии русского зарубежья, что и привело к острой критике со стороны консервативных литературных кругов русской эмиграции, о чем свидетельствует рецензия А. М. Ренникова на страницах «Нового времени» [7]7
  См.: Л. Ф. Алексеева. Поэзия В. А. Сумбатова в контексте литературного процесса XX века. Указ. изд. С 91-92.


[Закрыть]. Поэма открывается эпиграфом из финала «Двенадцати». Действие происходит в Москве. Город уподоблен блоковскому Петербургу, но и противопоставлен ему.

Поэма написана разными размерами (главным образом, четырехстопным ямбом с вольной рифмовкой в духе блоковского «Возмездия», также хореем и пятистопным ямбом). Прозаизмы, некоторый антиэстетизм и разговорные обороты тесно взаимосвязаны с блоковской стилистикой. Вот два примера:

 
– Довольно штатских агитаторов!
У них ни чёрта не понять!
Солдатских, нашенских ораторов
У нас своих – не занимать!
– Петруха! жарь про революцию!
Ванюха! славь пролетарьят!
Катай, ребята, резолюцию!..
– Коли гулять – так уж гулять!..
 
 
– Товарищи вы милые!
Не то чтобы, что я,
А, значит, распостылая
Заела жисть меня…
Житье наше солдатское –
Проклятое житье…
– Ну вот! Завел дурацкое
Холуйское нытье!..
– Ты нам про диктатуру
Солдатскую прочти!
Буржуйскую натуру
Штыком развороти…
 

И далее:

 
– Не пойти ли в Божий храм?
Не бывал давно я там…
Сердце чешется чего-то, –
Ведь Страстная, брат, Суббота!..
– А тебе что за напасть!
Коли хочешь видеть страсть,
Так зачем в церквах толкаться?
Только блох там набираться!
В чрезвычайку к нам сходи,
Там на страсти погляди!
– Что ты, братец? грех ведь это
Видно, ты совсем отпетый…
Ведь теперь какие дни!
Ты в евангелье взгляни:
Ведь вчера Христа распяли…
– Мало в этом мне печали!
Мне евангелье не суй!
Сам Христос твой был буржуй,
Жил всегда на всем готовом…
Он своих учений словом
И запрятал весь народ
Под владычество господ!
Уж свобода, так свобода!
Бог – отрава для народа,
И с твоим, гляди, Христом
Вновь очутишься рабом!..
 

По содержанию «Без Христа» это и есть ответ – вызов Блоку, что и подтверждает полемическое название поэмы, которое прямо противостоит блоковскому заключительному двустишию: «В белом венчике из роз / – Впереди – Исус Христос». В разных фрагментах поэт то имитирует частушечный ритм блоковской поэмы, ее разговорный тон, многочисленные романсовые интонации, то вводит уличные лозунги, газетные агитационные штампы, то «к диалогам героев друг с другом <…> присоединяется еще и авторский диалог с поэтами, по-своему запечатлевшими русские войны и мятежи. Присутствие Лермонтова обозначилось ритмом и интонациями “Бородина”» [8]8
  Там же. С. 90.


[Закрыть]. Апокалиптические тона сочетаются с ироническими замечаниями, плакатные образы – с лирическим чувством.

Уже в первом сборнике Сумбатов пробует себя в гражданской лирике, пафос которой соотносится с аналогичными мотивами творчества Н. Тихонова, но с явно противоположным идеологическим направлением [9]9
  Там же. С. 92-93.


[Закрыть]. Поэтические рассуждения Сумбатова – о России, об изгнании и судьбах целого поколения. Эти темы присутствуют в его творчестве и в дальнейшем.

Начиная с лирических стихов первого сборника Сумбатов разрабатывает собственную «поэтику памяти» о родных местах и о былом [10]10
  О семье поэта, о событиях и местах его биографии см. биографическую справку в конце данного издания.


[Закрыть]. Формально они строятся по канонам антологической и элегической лирики в традиции XVIII-XIX вв. с явными реминисценциями из Державина, Пушкина, Лермонтова и Тютчева, впрочем, не без влияния поздних романтиков и ранних декадентов. Среди стихов любовного и семейного содержания, среди аллегорий, экстатических и духовидческих видений, цитат из священных книг отчетливо проявляется религиозная тема, которая станет центральной для всего поэтического опыта Сумбатова и найдет полное эстетическое завершение в последнем сборнике «Прозрачная тьма» (1969).

Стоит также подчеркнуть мастерство поэта в выборе размеров и поэтических форм. Уже открывающее сборник 1922 года стихотворение «Страшные вести» написано элегическими дистихами, при этом перекрестно зарифмованными:

 
Ветер с востока несет безотрадные хмурые тучи,
С родины в тучах привет ветер холодный несет…
Что они видели там, где страданья людские так жгучи?
Что они слышали там, где так томителен гнет?
 

Особый интерес Сумбатов проявляет к форме сонета. Им он интенсивно занимается в двадцатые годы, как свидетельствует переписка поэта с И. А. Персиани [11]11
  См.: Л. Ф. Алексеева. Поэзия В. А. Сумбатова в контексте литературного процесса XX века. Указ. изд. С. 244-246 .


[Закрыть]. После выхода первого сборника Сумбатов продолжает развивать поэтическую технику и размышлять о ней, о чем свидетельствует его переводческая деятельность и, в частности, рассуждения о сонете Микеланджело [12]12
  О Сумбатове-переводчике см.: Garzonio S. Dall’Archivio di Vasilij Sumbatov: Iz ital'janskoj poezii // Rizzi D., Shishkin A. eds. Archivio italo-russo. Русско-итальянский архив. Trento, 1997. Pp. 483-502.


[Закрыть]. Одновременно его всё больше влечет жанр исторической поэзии (об этом см. в его переписке с Е. Ф. Шмурло). Так возникают многочисленные замыслы, которые поэт будет осуществлять на протяжении всей жизни, однако большинство произведений «крупных форм» до сих пор остается неизданным [13]13
  См.: С. Гардзонио. Римская тоска по Москве… В. А. Сумбатов и его неизвестные стихи о Москве. Указ. изд. С. 767-770.


[Закрыть].

Безусловно, тот долгий период, который отделяет выход первого юношеского сборника от книги 1957 года, – это период кропотливого и внимательного изучения поэтической традиции и поэтического ремесла. Данное обстоятельство подчеркивает в рецензии на сборник «Стихотворения» (Милан, 1957) критик Н. В. Станюхович, который, очень резко осудив сборник 1922 года («… первая книжка В. Сумбатова, в бледных и неумелых строках, перепевает чувства и размышления, общие нашему поколению – “изгоев”»), отмечал:

«К счастью В. Сумбатов оказался подлинным поэтом которого первая неудача (так определяет Н. В. Станюхович сборник 1922 г. – С.Г.) не сломила. Упорной, одинокой работой он победил первоначальное косноязычие, нашел самого себя и сумел себя выразить в последней своей книге» [14]14
  Н. В. Станюхонич. Книги В. Сумбатова – Стихотворения. Милан, 1957 // Русское воскресение. Б. д. С. 3.


[Закрыть].

Критика положительно встретила сборники 1957 и 1969 гг. В них поэт стремится сочетать весь комплекс образов, подтекстов русской поэтической романтической и неоромантической традиций, одновременно отражая подлинные переживания и чувства. Сумбатов вырос во вполне оригинального поэта. С одной стороны, он связан с традициями русской эмигрантской лирики, с другой – преодолевает их, возрождая поэзию мысли, более отвечающую философским и религиозным устремлениям его поэтического мышления.

С очевидностью проявляется в этих стихах знакомство с литературой начала XX века. Сам поэт в стихотворении «Гиперборей» приводит имена:

 
Ахматова, Иванов, Мандельштам, –
Забытая тетрадь «Гиперборея» –
Приют прохожим молодым стихам –
Счастливых лет счастливая затея.
 

И несколько стихотворений сборника 1957 г., безусловно, отдают дань поэзии раннего акмеизма:

 
Только осень, горе и простуда,
Только боль и тяжесть пустоты!..
 

или:

 
От боли длительной нет мочи,
И жгуче, терпко и хмельно,
В хрустально-черной чаше ночи
Бурлит бессонницы вино.
 
 
И в памяти, как на экране,
Я вижу ряд своих грехов,
Ошибок и разочарований,
Ненужных дел и праздных слов.
 

Стихотворение «Три смерти», как отметил Ю. Трубецкой, по своей античной тематике отсылает к сборнику Брюсова «Urbi et orbi»:

 
Их было трое – молодых прислужниц
В известной всем таверне Азэлины, –
Все три – красавицы: Сиона дочь Мария,
Гречанка Эгле, Смирна из Египта.
 
 
Когда дохнул огнём Везувий на Помпею,
И раскалённый град камней, песка и пепла
Низвергнулся на обречённый город,
Весёлая таверна опустела…
 

Особенно интересны в сборнике «итальянские стихи». Они свободны от традиционного манерного экзотизма, в то же время в них поэт стремится преодолеть простой автобиографизм или форму путевой зарисовки. Перед нами скорее медитации или даже экстатические видения. Конечно, легко различимы поэтические отзвуки, как, например, в случае со стихотворением «Равенна», которое перекликается с «Равенной» Блока:

 
Здесь вечность грезит вдохновенно,
Заснув у Данта на руках.
 

Однако есть особый, личный подход к итальянским местам, пейзажам, самой атмосфере Италии. Некоторый эстетизм (Трубецкой говорит и об «условно-поэтическом языке») не сводится к простому описанию: наоборот, весь комплекс поэтических образов основывается на внутренней интуиции и на прозрении. Такие стихотворения, как «Венецийский вечер», «Мост вздохов», «Равенна», приобретают форму краткого философского рассуждения о жизни и смерти, о славе и вечности. Особо выделяется тема снегопада в Риме. «Рим в снегу» (есть и вариант 1922 года), «Кедр и пальма», «Сигнал» – маленький философский цикл в духе романтической поэзии Гейне и Лермонтова. Как не думать об этих классических примерах при чтении следующей лирической миниатюры («Кедр и пальма»):

 
Кружится, свищет над Римом пурга,
Пальму и кедр одевая в снега.
С дрожью в поникших остывших ветвях
Пальма вздыхает о солнечных днях,
Грезит о юге, где сладостен зной,
Видит далекий Египет родной.
Кедр же, купаясь в пушистом снегу,
Грезит о севере, видит тайгу,
С поднятой гордо стоит головой.
Шапкой красуясь своей снеговой.
Ветер насмешливо смотрит на них, –
Слышал и помнит он гейневский стих, –
Как под метелью на голой скале
Кедр одинокий мечтал о тепле,
Как он дремал, и сквозь белую тьму
Грезилась стройная пальма ему, –
Пальма, что нынче с ним рядом растет,
Но никогда ни его не поймет,
Ни этой снежной красы, что кругом
Вьется и блещет живым серебром.
 

Последний сборник, «Прозрачная тьма» (с намеком в названии на собственную слепоту), представляет собой попытку поэта создать органическую лирическую книгу. В ней, благодаря посвящениям, читатель знакомится с кругом близких Сумбатову литераторов: С. А. Щербатов, М. Г. Туркова-Визи, В. Смоленский, Д. К Кленовский, В. Мамченко, Б. К. Зайцев, Ю. Терапиано и др. В стихах поэт воздает должное любимым поэтам, от А. Фета до М. Цветаевой. Автобиографическая канва переплетается с поэтическими аллюзиями из русской классической поэзии. В своей рецензии Ю. Терапиано подчеркивал отдаленность сборника от всяких «измов» и «нот» и отмечал стремление поэта к музыкальности [15]15
  Ю. Терапиано. Новые книги // Русская мысль. 1969. № 2743. 19 июня. С 8-9.


[Закрыть]. Ю. Трубецкой определяет Сумбатова как «поэта-визионера», и визионерство поэта приобретает самые глубокие и трогательные черты именно в последнем сборнике, где ужасному жизненному опыту слепоты, когда тьма сочетается с чисто дантовско-ивановским эпитетом «прозрачная», Сумбатов придает силу и способности поэтического творчества. Это касается, в частности, таких стихотворение, как «Ангел» и «Прозрачная тьма», о которых Ю. Терапиано писал:

«В них такая глубина страдания и такая индивидуальность подхода к нему, что этот опыт поэта не может не поражать читателя <…> Сумбатов здесь достигает метафизических высот» [16]16
  Там же. С. 9.


[Закрыть]. Стихотворение «Прозрачная тьма» в чисто автобиографическом ключе развивает тему внутреннего зрения:

 
Яснее вижу в темноте
Всё, что когда-то видел в свете,
Но впечатления не те
Теперь дают картины эти.
 
 
Как будто был я близорук,
И мне теперь очки надели, –
Всё так отчетливо вокруг,
Всё так как есть на самом деле,
 
 
И даже больше, – суть идей
И чувств теперь я глубже вижу,
Кого любил – люблю сильней
И никого не ненавижу.
 

Это одновременно зрение поэзии и зрение любви, обращенной к жене, ангелу-хранителю:

АНГЕЛ

Кн. Е. Н. Сумбатовой

 
Трудно жить человеку без зренья, –
Вместо красок и форм видеть мрак,
Жить на ощупь, не знать направленья,
Натыкаться на каждый косяк…
 
 
Не своими глазами читаю
И пишу не своею рукой, –
У тебя, милый друг, отнимаю
Краткий отдых и редкий покой.
 
 
Ты полна доброты и терпенья,
Ты меня понимаешь без слов,
Ты – надежда моя на прозренье,
Ты – защита моя и покров.
 
 
И под благостным этим покровом
Дух мой новым познаньем расцвел, –
Я таинственным зрением новым
Вижу ангельский твой ореол.
 

Стихи эти совсем чужды ухищрений, как отметил другой рецензент, Я. Горбов [17]17
  Я. Горбов. В. Сумбатов. Прозрачная тьма // Возрождение. 1969. № 215. С. 142. Другой рецензент, Л. Гатова, определяла творчество Сумбатова как «поэзия беспритворства» (Л. Гатова. Сила духа // Новое русское слово. 1977.30 окт. С. 5).


[Закрыть]. Сборник гармонически развивает все темы сумбатовской лирики: тему родины и изгнания, тему войны и похода, рассуждение о поэзии и о красоте. Одновременно как отметила Э. И. Боброва, вся книга овеяна «редкой глубины искренним чувством» [18]18
  Современник. 1971. № 22/23. С. 159.


[Закрыть]. И действительно, поэзия и жизнь, вдохновение и жизненный опыт связаны нерасторжимо и мужественно, как писала Л. Гатова именно в связи со стихотворением «Прозрачная тьма»: «Это мудрость библейского Иова» [19]19
  Указ. изд.


[Закрыть].

Особенно впечатляют посвященные Б. К. Зайцеву стихи о Сицилии. Их Э. Ло Гато перевел на итальянский язык и включил в свою знаменитую книгу «Русские в Италии» [20]20
  E. Lo Gatto. Russi in Italia. Roma, 1971. P. 311.


[Закрыть].

Интересно также отметить, что заключительное стихотворение сборника, «Грехопадение», вызвало несогласие архиепископа Иоанна Сан-Францисского (Дмитрия Шаховского, литературный псевдоним Странник) и вовлекло Сумбатова в долгий богословский спор. В частности, архиепископ Иоанн, который определяет «Прозрачную тьму» как ступень к прозрачному Свету, не принимал толкования жизни Адама и Евы в Раю как жизни без знания добра:

 
Прапредков жизнь в раю текла
Безрадостно вначале –
Они не ведали там зла,
Но и добра не знали…
 

В письме от 20 мая 1969 г. он заключал: «Лучше не богословствовать, чем богословствовать чисто житейски, поверхностно говоря о слове Божьем. Бог не познание запрещал – и запрещает – человеку, но познание самостное, отделенное от Него, от Бога, от Древа жизни» [21]21
  Архиепископ Иоанн. Письмо В. А. Сумбатову от 20 мая 1969 г. Семейный архив поэта (Кембридж).


[Закрыть]. Не будем судить о богословской стороне вопроса, но хочется подчеркнуть желание поэта завершить свою книгу на светлой ноте:

 
Для нас запреты не новы
Во всех садах публичных:
«Не рвать цветов. Не мять травы».
И там это обычно,
 
 
Но рай – блаженство, и запрет
Блаженство умаляет!
Где есть запрет – блаженства нет, –
Ведь, всякий это знает!
 
 
И что ж? К чему нас привело
Всё это рассужденье? –
Не знаем мы, в чем было зло
И в чем грехопаденье.
 

Это особенно важно, учитывая, какое значение поэт придавал своему сборнику. Очевидно, думая о себе, он так писал в стихотворении «Памяти поэта»:

 
Вынесли гроб отпетый,
Зароют в землю потом…
Жил-был поэт, – и нет его,
И вянут цветы под крестом…
 
 
Книжка стихов останется
И долго еще будет жить, –
К ней от могилы тянется
Бессмертия хрупкая нить.
 

Именно по поводу книги «Прозрачная тьма» Ю. Терапиано в некрологе на В. Сумбатова выразил надежду, что она будет «переиздана, с прибавлением новых стихотворений последних лет, печатавшихся в разных журналах и газетах». В самом деле, творчество Сумбатова не исчерпывается последним прижизненным сборником. Поэт продолжал писать и печататься до самой смерти (он умер в Ливорно в июле 1977 года).

Некоторые неизданные тексты Сумбатова, особенно 1920 – 1930-х годов, были недавно опубликованы в научных изданиях. Наше собрание является первой попыткой ответить на пожелание Ю. Терапиано и с возможной полнотой представить современному русскому читателю лирическое наследие Василия Сумбатова.

Посвящаем это издание светлой памяти внучки поэта Елены Мариусовны Сумбатовой-Реста (1943– 2004).

Флоренция, июль 2005 г.

СТИХОТВОРЕНИЯ В. СУМБАТОВА (1922)

СТРАШНЫЕ ВЕСТИ

 
Ветер с востока несет безотрадные хмурые тучи,
С родины в тучах привет ветер холодный несет…
Что они видели там, где страданья людские так жгучи?
Что они слышали там, где так томителен гнет?
 
 
Сёла пустые стоят на реках, пересохших от зноя,
Бурые нивы кругом выжжены солнцем дотла,
Ветер над новой пустыней рыдает, не зная покоя,
Чащу спаленных лесов скрыла зловещая мгла…
 
 
Падалью, смрадными трупами всюду покрылись дороги,
Голод, насилье и мор гонят несчастных людей;
Вот они с воем идут, еле двигая слабые ноги, –
Трупы живые идут, толпы согбенных теней…
 
 
Хлеба и крова искать в города они идут толпами,
Но уже саваном злым Смерть облекла города;
Там воронье над домами взмывает, как черное знамя,
В улицах трупы лежат, царствует злая Беда…
 
 
Людям нигде нет спасенья и помощи нет ниоткуда,
В страхе земля замерла, спит и небесная твердь;
Тщетны все слезы и стоны, и тщетны надоеды на чудо;
С хохотом вдоль по Руси шествует черная Смерть…
 

НА ЧУЖБИНЕ

 
В тени высоких пальм и пиний темнохвойных
Сидите вы одна на мраморной скамье
И под журчанье струй фонтанов беспокойных
Мечтаете с тоской о родине, семье…
 
 
Вам видятся вдали безбрежные равнины,
Задумчивой реки серебряный извив
И яркая листва березы и осины,
Что смотрятся в нее, стволы свои склонив.
 
 
Меж золотистой ржи, сплетенной с васильками,
Дорога, как змея, как лента, улеглась
И вьется без конца, скрываясь за лесами,
Которым нет границ, в которых тонет глаз.
 
 
С пологого холма спускается аллея
Из старых-старых лип, а на холме фронтон
Родимого гнезда возносится, белея
Рядами стройных ваз, пилястров и колонн.
 
 
Вся в зелени плюща терраса потонула,
И окна – настежь все, и музыка слышна, –
Полна любви, тоски, и горя, и разгула,
Доносится к вам песнь из светлого окна.
 
 
Отчизны милой песнь! проста и благородна,
Ты удаль и тоску, ты смех и грусть даришь,
Как степь – ты широка, как ветер – ты свободна,
Ты молодости сны на сердце шевелишь!
 
 
Под звуки песни той вы смотрите на дали:
Там темною стеной стоит дремучий бор,
Блестят извивы рек, как полосы из стали,
И всюду – хлеб и хлеб, куда ни кинешь взор.
 
 
Над берегом крутым сереются избенки,
Горит на церкви крест, овины стали в ряд,
Из-за реки, с лугов – и веселы, и звонки –
Несутся голоса резвящихся ребят…
 
 
К вам Родина свои объятья простирает, –
Вам хочется упасть и землю целовать,
Встаете вы, но – вид знакомый исчезает, –
Кругом так чуждо всё, и грустно вам опять…
 
 
Как были б рады вы сейчас отдать всё это –
И роскошь гордых пальм, и мрамор, и фонтан
За ряд убогих изб, где всё полно привета,
За хмурый, дикий лес и ширь родных полян!..