Текст книги "Муза и генерал"

Автор книги: Варвара Синицына

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Только Наташа молча вслушивалась в пугающую неизвестность за дверью. Она посмотрела на Титову и по ее напряженной спине даже в темноте разглядела, что Света за монотонными словами молитвы тоже слышит чье-то тихое дыхание за дверью, от которого сосет под ложечкой.

Позже, когда ночь пошла на убыль и страх утратил свою липкость, Наташа встала и беззвучными шагами прошлась по квартире; все двери были нараспашку. За ней в полутьме следовала Титова. Ни на кухне, ни в коридоре не было того, кто пугал их своим дыханием. Они остановились на кухне, у подоконника. За окном занималось утро.

– Как хорошо, что эта ночь кончилась, – сказала Наташа, закуривая сигарету.

– Хорошо, – подтвердила Титова, бросив окурок в форточку. – Еще чуть-чуть, и у меня бы сердце остановилось. Смотри, кто это?

Отодвинув штору, они припали к стеклу. Крадущейся походкой от дома отходил адмиральский адъютант. Внезапно, словно почувствовал их взгляды на своем затылке, адмиральская подушка развернулся и посмотрел прямо в окно. Они рухнули на пол. И долго еще, сидя на полу под подоконником, не могли прийти в себя.

– А я-то думала, мне пригрезилось, думала, нервы лечить пора. Сигарета дрожала в Наташиной руке.

– Наверное, ждал под дверью, когда на него Бибигонша свалится, заметила Света.

– Нужна ему Бибигонша как приложение к звездам, – изрекла Наташа.

– Для него все одно. Все загадывают желание на падающую звезду, адмиральская подушка – на падающую Бибигоншу, – уточнила Титова.

– Что характерно – сбывается, – усмехнулась Наташа.

На кухню, шлепая босыми ногами, в одной сорочке, зашла Люся.

– Не курите, – сказала она, разгоняя дым рукой, – у меня же аллергия на дым, – и, помолчав, добавила: – Боря сразу после свадьбы бросил курить.

Прибежавший утром посыльный взял скопом всю компанию. Приказом самого Бибигона прапорщик Киселева, матрос Титова, прапорщик Скоморохова были срочно откомандированы на запасной аэродром, затерянный в глуши, среди непроходимых лесов и сопок. Не пощадили и сержанта Чукину. Из всей компании в гарнизоне оставили только Бибигоншу, оказавшуюся, как всегда, вне правил.

Собрав сумки, Наташа и Люся одновременно вышли из квартир на лестничную площадку. Люся оставила свою дверь приоткрытой, спустилась по ступенькам и ждала, пока Наташа закроет квартиру.

– Если Боря вернется, – объяснила она, заметив Наташин взгляд.

После утраты Бориса все остальные возможные потери казались Люсе мелочью.

СОБАКА, КОТОРОЙ КРУТИТ ХВОСТ

Так сладко, так хорошо, с такими замечательными снами, в которых мы с Леликом гуляли рука об руку по цветущему яблоневому саду, я давно не спала. Словно из мягкой уютной норки, оттягивая момент пробуждения, я медленно вылезала из объятий Морфея.

И вылезла. Прямо передо мной стоял генерал. От ужаса я захлопнула глаза. Где я, что я, как я? Вопросы копошилисьв моей голове, как червяки в яблоке. Неужели ничто, кроме яблоневого сада, не зацепилось за мою память?

Из-под чуть приоткрытых ресниц я увидела серое сияние, окутавшее мое тело. Как можно незаметнее я потрогала это сияние лежавшей на груди рукой. Пальцы погрузились в шелковый ворс, и я вспомнила. Вспомнила все: прежде всего шубу Музы Пегасовны, в которой лежу здесь и сейчас. Вспомнила, как она принесла мне чашку кофе, который я, проигнорировав мерзкий вкус, запасливо выпила. Я даже вспомнила, как погрузилась в темноту, как смеялась мне из этой темноты Муза с лицом льва или лев с лицом Музы.

Значит, она меня усыпила и тепленькой приволокла к генералу. Ничего себе старушка-подружка. А вот шубу, которую я спросонья приняла за теплую норку, не сняла. Отдала так отдала. Очень даже в ее стиле. Чрезвычайно благородная дама, сдавшая меня неприятелю вместе с шубой.

– Проснулась, Варвара? – полюбопытствовал генеральский бас.

Пришлось открыть глаза. Настоящие герои умирают стоя, возможно, и сидя, но никогда – лежа. Пришлось сесть. Вокруг меня стояла казенная обстановка казенного общежития, подо мной скрипела казенная кровать с синим солдатским одеялом и проштампованной простыней. В небольшое замызганное окно я разглядела одинокий вагончик на фоне леса, раскрашенного осенними мазками. По каким-то невнятным признакам я поняла, что это глубинка и находится она далеко в тундре. Какие-то люди бродили около вагончика, в одном я узнала Наташу, в другом – Люсю.

После Титовой, выросшей как из-под земли, я положила ладонь на лоб: температурю или схожу с ума? Музино снотворное определенно как следует ударило по мозгам. Откуда здесь Наташа, Люся, Титова, да еще всем отрядом?

Когда на крыльце вагончика показалась Скоморохова, мне стало ясно как день – надо лечиться. Я отвернулась от окна, дабы избавиться от посетивших меня видений, способных доконать ослабевшую психику. Дверь каземата распахнулась, и появилась Муза, дочь коня с крыльями. Руки стареющей Кармен сжимали икебану из веток с пестрыми листьями.

– Варвара, это тебе, – не удивившись моему пробуждению, без всякого стыда за содеянное сказала Муза Пегасовна и положила мне в ноги букет.

Я взглянула на ветки, тронутые увяданием, и разгадала тайный смысл икебаны: дни мои сочтены. Внутри у меня все сжалось в комок – неужели я так чудовищно ошиблась в Музе Пегасовне? А ведь я считала ее подружкой.

– Как прекрасно все, что создала природа! К чему не прикасалась рука человека! – воскликнула она. – Варвара, ты находишь?

Она потрепала меня по щеке.

– Какая ты бледная.

– Не трогайте меня, – отпрянула я от ее руки. Каждый жест Музы был наполнен для меня особым, зловещим смыслом. – Предательница, – прошипела я.

– Тима, сделай-ка ей кофе.

– Муза, может ей лучше бутерброд? – послушно гремя посудой, спросил генерал.

– Гоните сразу свой яд, кофе и бутерброд! Не надо, закусите ими на моих поминках, – произнесла я.

Муза с генералом вплотную приблизились ко мне. Я вжалась в металлическую спинку кровати, поверх шубы до самого подбородка натянула на себя валяющееся в ногах одеяло.

– По-моему, девочка ничего не поняла, – сочувственно сказал генерал.

– Сейчас поймет, – заверила его Муза и села на постель.

В кино после таких жалостливых фраз в непонятливого выпускают всю обойму, до последнего патрона. Перед моими глазами поплыли мерзкие круги, в животе затряслись поджилки. Никогда не думала, что они такие мерзкие. Это я о Музе и генерале.

– Начнем сначала, – пробасил генерал. – С кассеты. Муза говорит, что ты записала меня, когда я был в туалете. Конечно, я там был, но один, без Костомарова. В этом деле мне не нужны помощники.

– Но я же видела вас с редактором, – возразила я, радуясь тому, что долгие препирательства могут продлить мне жизнь.

– Где видела? В туалете? – спросила Муза.

– Ну, не в самом, а около. Они сидели в холле на диване. Костомаров тогда еще сказал, что у меня нюх как у собаки. Помните?

– Припоминаю, – ответил генерал. – С нюхом они не прогадали.

– А перед этим я слышала ваши голоса и записала на диктофон вашу исповедь – о том, как вы воруете и в каких количествах. – Я полосовала генерала голосом словно бритвой.

– Ты это когда-нибудь видела? – Он протянул мне на ладони какой-то запекшийся кругляш.

Несмотря на обуглившиеся пимпочку и кнопочку, я узнала в нем модулятор голоса, таким пугала меня Наташа. Я поднесла оплавленный, будто побывавший в топке, модулятор ко рту.

– Откуда он у вас? Вы что, расстреляли Климочкина?

Даже в таком потрепанном состоянии он изменил мой голос до неузнаваемости.

– Так, так, значит, все-таки Климочкин... Между прочим, он вышел из мужского туалета сразу за тобой, – задумчиво произнес генерал. – Нашли на месте падения самолета.

Именно после этих слов все предыдущие события выстроились в четкую логическую цепочку. Модулятор нашли в самолете, на котором потерпел аварию Лелик. Кто-то пробил трубопровод, и этот кто-то забыл там модулятор. Я сразу вспомнила Климочкина, вспомнила ключ, открывший сейф как по маслу, вспомнила, что Климочкин забыл адрес Кулибина. Или он у него не был? Тогда откуда же такой замечательно подходящий к замку сейфа ключ?

– У вас только один ключ от сейфа? – дрожа от близости разгадки, крикнула я.

– Один, – кивнул генерал. – Дубликат был в дежурке, но месяц назад он пропал, я хотел сменить замок, да все недосуг.

Лавиной хлынули на меня все доказательства вины Климочкина. И эта его редкая способность имитировать чужие голоса, которой он веселил меня всю дорогу. Чего стоит одна только фраза, перепетая с генеральского голоса:

– А Шуйского меж нами нет?

Только ли из-за Лелика Климочкин с такой готовностью помогал мне? И не было ли у него в этом своего интереса?

– Муза Пегасовна, вы не забыли мою сумку? – сгорая от приступа подозрительности и близости развязки, спросила я.

– За кого ты меня принимаешь? – Муза выудила из-под кровати фиолетовую торбу.

Судорожными движениями я вытащила зеленую папку, протянула ее содержимое генералу.

– Ваши документы?

– Нет, впервые вижу, – сказал он, вглядываясь в бумаги.

– Но я нашла их в вашем сейфе!

– Муза, дай-ка ручку! – велел генерал.

С несвойственным ей послушанием Муза Пегасовна принесла ручку. Под моим бдительным оком генерал исписал всю бумагу росчерками автографов. Проведенная здесь же экспертиза – хотя какой из меня эксперт, я сама каждый раз расписываюсь по-разному – показала: заглавная "Ч" и росчерк хвоста, напоминающий у генерала петлю Нестерова, на документах из зеленой папки были не такими лихими. Словно у копииста не хватило духу черкнуть ручкой легко и свободно. Перед глазами возникла "нью-Третьяковка", изобилующая полотнами Климочкина.

– Зачем это ему? – спросила я.

– Пока не знаю, – ответил генерал, – догадываюсь только, что документы в сейф подложили специально для тебя, Варвара.

– Почему для меня? – встревожилась я, словно сама была под подозрением.

– Из-за твоего легендарного нюха. Они хотели, чтобы ты нашла эти документы, и ты нашла.

– Кто они? Климочкин – раз, а два... – Я вопрошающе уставилась на него.

– Климочкин – раз, но будут и два, и три, – пообещал генерал.

Меня оскорбила его скрытность: мы в одной связке или нет?

– Подумаешь, секрет! – высокомерно бросила я. – Знаю я ваше два. Два это Бибигон. Или он шутки ради кидается записками о девушке, обесчещенной вами?

– Какие глупости ты говоришь, Варвара, – укорила меня Муза Пегасовна.

"Опять двойка", – грустно подумала я.

На что только потрачена жизнь? Ну, написала бы я статью, ну до выяснения обстоятельств отстранили бы генерала от занимаемой должности, в губернаторы как пить дать не выбрали бы. Интересно, зачем это Бибигону? Совершенно опечаленная ошибочностью своих изысканий, я спросила:

– А дискета? Дискета тоже не ваша?

– Дискета моя, – признался генерал. – Буквально накануне, перед твоим приходом, мне скачали ее с адмиральского файла.

Оказывается, месяц назад генерал поймал на самолетной стоянке, возле самолета, на котором майор Климочкин прилетел из Моздока, двух техников, пребывающих в странном состоянии, вроде бы и не пьяные, а зрачки расширены, и сразу видно – с ними что-то неладно. Через неделю история повторилась, и опять по прилете майора Климочкина. Не было никаких доказательств, поэтому и техники, и майор упорно отнекивались от всех высказываемых предположений.

Генерал заподозрил, что Климочкин доставляет из Моздока в гарнизон наркотики. После этого он отстранил его от полетов. Вместо него на ближайший полет был запланирован полковник Власов, но его самолет потерял управление и рухнул. Теперь известна причина аварии – пробитый трубопровод. Хорошо, что Власов успел катапультироваться. Между прочим, отстранение Климочкина от полетов привело к конфликту между генералом Чурановым и полковником Власовым.

– Я же не балаболка какая, разглашать непроверенные факты, – рычал генерал, – а этот Власов прицепился ко мне: "Почему лучшие кадры отстранены от полетов? Доложу обо всем командующему". А что я ему мог сказать, когда сам толком не знал?

– Знали, – сказала я. – Здесь действительно замешаны наркотики.

И я рассказала, как Малыш, натасканный на таможенной границе на поиск наркотиков, бросался на Климочкина. А я подозревала Наташу в съехавшей крыше.

– На месте у твоей подружки крыша, можешь сама посмотреть. – Муза Пегасовна указала рукой на окно. За ним среди осеннего пейзажа гуляли все, кого я сочла пригрезившимися. Только теперь я узнала запасной аэродром. Так вот куда привезла меня Муза, спасая от Бибигона!

– Главное – не дальность побега, а надежность укрытия, – сформулировала Муза Пегасовна.

Неплохая, скажу вам, мысль, спрятаться в зоне командования нашего преследователя. Как правило, меньше всего ищут у себя под носом.

– И долго мы будем сидеть здесь? – полюбопытствовала я.

– Пока не найдем транспорт, – ответил генерал.

– А где же машина? Вы же как-то привезли меня сюда?

– Вот именно как-то, – хмыкнула Муза Пегасовна.

Оказывается, Музин драндулет, припрятанный ею еще с дозоновских времен, застрял в болоте, последние километры генерал и Муза тащили мое бесчувственное тело на руках. Я едва не прослезилась: ведь могли оставить одну шубу, а меня выкинуть посреди болота как ненужную начинку.

– Почему же вы не вызовете машину? Здесь что, нет телефона?

– Нашлась умная. Мы уже вторые сутки думаем, как нам выбраться, а корреспондентка только очнулась – и сразу за телефон. Да Бибигон по одному звонку обнаружит наши координаты, он же как кот у мышиной норы сидит и слушает, где мы пискнем, – ворчал генерал.

– И слопает, – резюмировала Муза Пегасовна, кровожадно хлопнув прекрасно сохранившейся челюстью.

– А вдруг генералом подавится? Тимофей Георгиевич, надеюсь, вы первый в его меню? – сыронизировала я. – И вообще, зачем я ему? Во-первых, я сделала все, как он хотел, во-вторых, я не удовлетворю изысканный адмиральский вкус, уж больно костлявая. И еще, я очень не люблю, когда меня кусают, особенно жуют. Предупреждаю, буду плеваться, испорчу адмиралу обедню.

– Ничего, девчонки, прорвемся! – хлопнув рукой по Музиному колену, с боевым задором произнес Чуранов. – Муза, перед тем как ехать к тебе, я позвонил командующему, предупредил, мол, надо в Питер по предвыборным делам. Возможно, Бибигон взял ложный след. Словно почуял, ты говорила таким голосом...

– Я всегда таким голосом говорю, – закатив глаза, томно прошептала Муза Пегасовна.

– А я всегда понимаю, когда ты так говоришь, – в тон ей произнес генерал.

Обнявшись, они закатились от смеха. Хорошо им, их двое, им не страшно.

– Ты говорила Климочкину, что нашла дискету? – переведя дух, спросил генерал.

– Нет, он же не спрашивал. Но раз они узнали, значит, кто-то сказал. Для того чтобы тайна стала явной, достаточно открыть рот, – по-моему, вполне логично заключила я. – Может быть, рот открыл тот, кто принес ее вам?

– Исключается. В этом случае они бы метали гранаты в мою квартиру. Где ты открыла дискету?

– Дома. Потом меня вызвала Сенькина...

– Зачем? – спросила Муза Пегасовна.

– Ну, просто так вызвала, – замялась я.

– Просто так ночью никого не вызывают, – буравя меня взглядом, отчеканила Муза Пегасовна.

Знаю я ее манеру докапываться до самой сути, в которой и себе самой стыдно признаться, не то что публично. Желая покончить с этой скользкой темой, я вспомнила о банковской книжице. К моему глубокому сожалению, она оказалась такой же подделкой, как и генеральские автографы на документах.

– Очень неплохая копия, сделана на цветном ксероксе, но где ты тут видишь водяные знаки? – Старушка с криминальным прошлым усердно демонстрировала мне страницы на свет.

Действительно, как я могла пропустить столь важный признак? Ужель богатство так застит глаза? Столько потерь за ничтожный срок – это уж слишком! Сначала я потеряла Лелика, потом квартиру, теперь лишилась возможности хоть раз в жизни посетить Багамы. А еще раньше – рубль Константина, по первоначальной оценке, он тянул на 30 тысяч, а потом оказался фуфел. Всю жизнь я считала себя собакой, которая вертит хвостом, а оказалось, что хвост вертит собакой. И я дала себе слово найти хвост и купировать. И грустно добавила: если хвост первым не обезглавит меня.

– Так ты говоришь, открыла дискету на домашнем компьютере? переспросил генерал.

Я кивнула и уже вознамерилась поделиться впечатлениями об информации, записанной на дискете, как вдруг где-то над нами раздался неимоверный шум. Муза Пегасовна и генерал бросились из вагончика. Я последовала за ними, однако ноги путались в длинных полах конфискованного мехового изделия и, как предсказывала его прежняя владелица, пот катил с меня градом. Пришлось скинуть шубу в домике. Прямо над нами, пригибая деревья, шел на посадку вертолет.

Что посылают нам небеса? Спасение или гибель? Вертолет опустился на площадку за деревьями. Мы с Музой спрятались за генералом; в его руке невесть откуда появился пистолет.

В моей руке пистолет возник из фиолетовой торбы, но даже с ним я предпочла остаться в тени генерала. Всего один раз Тимофей Георгиевич повернулся к нам и дотронулся до Музиного плеча, как приласкал. Она одарила комдива голливудской улыбкой, властной и нежной. Даже в такую минуту я не смогла сдержать удивления – надо же, как быстро генерал приручил дикую пенсионерку! Из вертолета вышли какие-то фигуры, они медленно приближались к нам. В этот момент кто-то прыгнул мне на плечи; от неожиданности я лягнулась.

– Ты что, обалдела? – заорала на весь лес Наташа, упав на траву.

Нас окружили Скоморохова и Титова. Их лица светились счастьем. Наверное, оттого, что не они, а Наташа первой зашла с тыла. Девчонки наперебой радовались тому, что я наконец-то пришла в себя, оклемалась, очухалась. Хорошо им, не ведающим тайн. При любой посылке с небес их жизнь не претерпит изменений.

– Здоровая как конь! А мы еще переживали, что не очнешься, – сердилась Наташа, потирая ногу.

Поодаль, в стороне от общих восторгов, на крыльце бункера сидела Люся. Я уже знала, что произошло с Борисом. Забыв о безопасном положении за генеральской спиной, о тех, кто выйдет из кустов, я подошла к ней. Мы обнялись и долго-долго стояли так, прижавшись друг к другу. Все слова, какие я хотела сказать Люсе, казались мне фальшивыми, да она и не нуждалась в них. Мы обе, как одно целое, чувствовали свою вину перед Борисом, которого знали еще мальчишкой в курсантской форме, когда он травил пошлые анекдоты и восхищался девушками, а они затыкали уши от этих анекдотов. И если б нас спросили, в чем наша вина, мы бы не ответили. Ее не объяснить словами и никогда не искупить.

– Люся, – окликнул ее кто-то.

Нагруженный пакетами, перед нами стоял Гужов.

– Люся, – повторил он.

Вместе с Гужовым на запасной аэродром высадился и Иван Шкарубо. По всей видимости, он прилетел проведать своих подчиненных. Наташа ходила как именинница. В тревожном повороте ее головы, в том, как она, закусив губу, бросала на Шкарубо полувзгляд, я угадывала зарождающийся бриз влюбленности.

Я обернулась: Люся и Гужов, не приблизившись ни на шаг, стояли и смотрели друг другу в глаза. От такой вакханалии чувств я как пень в весенний день загрустила о Лелике.

Еще один вопрос занимает меня: интересно, если б Лелик мне не изменил, убивалась бы я по нему так же горячо или на порядок ниже? Думаю, что последнее.

Я достала из сумки телефон и набрала его номер. Вместе с ответом оператора "Абонент вне зоны досягаемости" на меня налетела Муза – дочь крылатого папаши.

– Варвара, куда ты звонишь? Ты хочешь, чтобы враги засекли наше месторасположение? Дай нам спокойно улететь!

Оказывается, генерал успел договориться с летчиком о доставке нас вертолетом в район большого аэродрома. Уже через полчаса, после дозаправки, мы поднимемся в воздух.

– Нам надо кое-кого прижать, – подошла ко мне Киселева.

– Шкарубо? – выпалила я первое, что пришло на ум.

– Его я сама прижму, – сказала Наташа, двинув меня плечом. – Надо прижать Титову.

Ласковыми речами мы заманили Светлану в бункер. Это из него, будто из-под земли, она явилась мне, когда я смотрела в окно. Как под конвоем, чтобы не сбежала, Наташа – впереди, я – сзади, мы вели жену особиста по узкому, слабо освещенному коридору. Миновав приоткрытую дверь, за которой брошенный Титовой коммутатор, – сейчас была ее вахта, – мы загнали нарушительницу трудовой дисциплины в тупик. По-моему, на последних метрах до нее дошло, что не просто так мы заманили ее в этот темный угол.

– Ну давайте, выкладывайте свою тайну, – волновалась Титова, пытаясь обойти нас, но мы держали позиции.

– Нет, Светочка, сначала ты, – предложила Наташа.

Не ведая о сути ни сном ни духом, я не осталась в стороне от Натальиных притязаний и поддержала подругу:

– Давай, давай, выкладывай!

– Что "выкладывай"? – нагло, руки в боки, сжигая меня уничижительным взглядом сверху вниз благодаря ощутимому преимуществу в росте, вопрошала Титова. Так смотреть на Наталию у нее просто не получалось.

– Что-что? Все! – грубым голосом, привстав на цыпочки, прорычала я.

И посмотрела на Наташу: что это за тайна, ради которой мы должны зажимать Титову в темном бункере?

– Света, откуда тебе известно, что Борис курил сигареты "Вог"? – начала допрос Наташа.

– Да ничего мне неизвестно, отстаньте.

Сильные руки жены особиста расталкивали нас по противоположным стенам. Прорвать оборону Титовой помешал мой пистолет. Оказывается, слившись в единое целое, я носила его незамеченным в своей руке с той самой минуты, как спряталась за генеральскую спину. Вырвав пистолет из моей руки, Наташа направила дуло на Титову.

– Лучше по-хорошему говори.

Даже в темноте бункера были видны капли пота, тотчас выступившие на лице нашей жертвы.

– Титов пришел с похода. Перебирая его вещи, я нашла в кармане кителя пустую пачку "Вог". Подумала, что здесь замешана баба, надавала Титову по морде, ведь сигареты "Вог" женские, сам же Титов курит всю жизнь "Приму", по-военному четко докладывала Титова. – Но Константин сказал, что перед погружением они курили с Борисом на мостике. Борис курил "Вог", потом бросил пустую пачку под ноги, а Костя поднял. Вы же знаете, какой он аккуратный. Выбросить не успел, потому что дали команду на погружение.

– И куда ты дела пачку? – не опуская пистолет, спросила Наташа.

– Выкинула, выкинула на помойку, – подозрительно охотно сказала Титова.

– Не ври. Ты ведь не поверила ни одному его слову. Что бы он ни плел, ты-то знаешь, что там замешана баба. И пока не припрешь всех теток этой пачкой, не вычислишь ту, что курила на брудершафт с Титовым, ты не выкинешь пачку. Так? – жестко произнесла Наташа, и дуло пистолета воткнулось в грудь Титовой.

– А-а, – блеяла Светка, кивая в знак согласия.

– Гони пачку! Нашлась твоя соперница, в наших краях только Варвара курит "Вог". Гони, а то нажму курок! – приказала Наташа.

На счет два Титова вытащила из бокового кармана форменного платья белую с узким ребром пачку с зеленой веточкой на лицевой стороне. Я взяла эту белую коробочку в руки и даже здесь, в этом темном углу, вспомнила запах Борькиного одеколона, которым был наполнен тот вечер.

Вот записанная его торопливой рукой криптограмма, а в ней три шестерки; с них начались все несчастья. В самом центре, словно пачку пробили кинжалом, темнела узкая косая прорезь. Если б я была криминалистом, то сделала бы два противоречивых вывода: кинжал, вонзившийся в пачку, был острый, но ржавый. Тончайший рыжеватый срез напоминал росчерк твердого стержня на белом ватмане.

Пока мы изучали пачку, Титова испарилась.

Наташа протянула мне пистолет.

– Хорошо, что не заряжен.

– Хорошо, заряженным я его сама боюсь.

Я отодвинула Титову; после промывки мозгов она примерно караулила молчащий коммутатор.

– Иди погуляй, я за тебя посижу.

Мне не пришлось повторять дважды, после демонстрации пистолета преимущество было на моей стороне. Надев на голову гарнитуру, я вставила шнуропару в гнездо, надавила тумблер вызова.

– Власов слушает, – ответил голос Лелика.

– Здравствуй, Лелик, – сказала я в микрофон.

– Вака, ты где? – выдохнул Лелик, изображая, будто давно ищет меня и вот наконец нашел.

Презрев его фальшивые вздохи, я спросила, как спрашивают о погоде или о времени. Может, чуть громче, дабы он расслышал все, что я хочу сказать:

– Как пишется: "дЕрьмо" или "дИрьмо"?

Он ответил не сразу, за молчанием я почувствовала соленый вкус пощечины на его щеке.

– Через "Е", – с горечью вымолвил Лелик. – Где ты?

Я не ответила. Вместо того чтобы выдернуть шнуропару из гнезда, оборвать связь, оборвать его голос, даже сама не зная почему, я слушала его крик: "Где ты, Варя? Где?"

Потом он тоже замолчал, и я испугалась, что вот так, внезапно, все оборвалось, и нет больше Лелика на том конце провода, но вдруг услышала его дыхание, как он слышал мое. Я – в бункере с гарнитурой на голове, Лелик – с телефонной трубкой в своем кабинете; через километры больших и малых дорог, через тундру с карликовыми березами и валунами, заросшими мхом, мы слушали друг друга.

– Ну что ты молчишь и дышишь в трубку? – тихо сказал он.

– Ты хочешь, чтобы я задохнулась? – в тон ему ответила я.

– Да ну тебя, – печально произнес Лелик.

Произнес так, что слезы защипали глаза. Я выдернула шнуропару. Меловой круг любви и ненависти сжимал сердце. Могла ли я улететь, улететь навсегда из этого города, в котором есть он, не сказав, как я его ненавижу?

МЕЛОВОЙ КРУГ ЛЮБВИ И НЕНАВИСТИ

Выйдя из бункера, мы с Наташей устроили совет в Филях; генерал был Кутузовым, Музу пришлось исключить из списка. А пусть не поит бедных девушек гадким кофе!

Я отвела генерала подальше от его Музы, в сторону, и продемонстрировала проткнутую кинжалом пачку "Вог". Рассказала, как отдала ее Борису, как он написал на ней три шестерки, как с этих шестерок в гарнизоне началась черная полоса. Сначала погиб рыжий матрос, потом штурман Миша, потом Борис.

Наташа вспомнила, что за день до гибели Михаила она посылала на ПЛ К-130 криптограмму с тремя шестерками, именно с этой лодки доставили обгоревшего штурмана.

От названной аббревиатуры ПЛ К-130 в моей голове что-то щелкнуло.

– Мозги, – впоследствии язвительно подытожит так и не простившая изгнания Муза Пегасовна. И добавит: – В пустой голове они всегда стучат.

– У меня щелкнуло, – возражу я.

– А это уж в совсем пустой, – останется при своем мнении Муза Пегасовна.

Но это будет потом, а сейчас, в страшном возбуждении от близости разгадки, схватив своих визави за плечи, как больной, внезапно излечившийся от амнезии, я выдаю все, что знаю о ПЛ К-130 с дискеты, найденной в генеральском сейфе. Лучше всего в моей голове зафиксировались цифры: 50 килограммов и 700 тысяч долларов. Наташка ахает. Муза Пегасовна, совершенно не умеющая быть в стороне, бодрой походкой нарезает круги вокруг нас и стремительно уменьшает радиус колеса обозрения.

– Не говорите так громко, – кричит нам Муза Пегасовна, стремясь хотя бы номинально сохранить честность в своем коварном приближении, – я все слышу!

Генерал просит припомнить координаты, сопутствующие ПЛ К-130. Но в моей голове крутятся только доллары и килограммы. Генерал разочарованно разводит руками.

– Ничего, – говорю я, – главное, до компьютера долететь. Но я уверена, что с координатами было что-то не то, погибший штурман Миша кричал перед смертью "шапка-добро".

– Значит, Титова нашла пачку у мужа, – промолвил генерал, не отрывая глаз от коробочки "Вог".

– Да, она всегда его обыскивает. Вот и получается: он следит за всеми, она – за ним, – сказала Наташа.

В подтверждение я припомнила, как мы всю ночь носились за Титовым по гарнизону.

– Думали, он к любовнице, а оказалось – в ангар торпедо-погрузочной базы, – сообщила я.

– Представляете, мы, наверное, были последние, кто видел рыжего матроса живым. Он вышел из ангара покурить. А утром скончался от передозировки наркотиков.

– Так, значит, ангар, – задумчиво произнес генерал.

– Товарищ генерал, пора, – напомнил подошедший к нам Шкарубо.

Муза Пегасовна, генерал и я залезли в вертолет, оставшиеся махали нам на прощание. Взглядом я выхватила из группы провожающих Люсю и Наташу, подмигнула всем вместе и персонально самым близким. Когда я их еще увижу? Пилот запустил двигатель, винт уже начал свое движение, и если бы не крик Музы Пегасовны, мы бы взмыли в воздух, но тут неутомимая пенсионерка не обнаружила на мне шубу.

– Шуба где? – крикнула Муза Пегасовна.

В этом страшном шуме было совершенно невозможно вести нормальную беседу, и я ограничилась жестами – мол, там, в домике. Муза Пегасовна, назвав меня безответственной раззявой, которая не умеет ценить подарки, выскочила из вертолета. Бросилась спасать шубу, с которой вообще-то по причине дарения должна была проститься всерьез и надолго. Генерал помчался за ней. Они скрылись за деревьями, разошлись по объектам и те, кто нас провожал. Для них я уже улетела. Вот так, помахали ручками и, посчитав свою миссию исчерпанной, оставили меня одну на залитой солнцем вертолетной площадке. Вертолетчик – не в счет, пока он только приложение к машине.

Стоял тихий, ясный день. Такие дни бывают только на стыке лета и осени, когда в воздухе неспешно плывет паутина, а мне кажется, что это грусть застилает глаза. Я вспоминаю самые возвышенные слова, которым верю лишь сейчас, на стыке лета и осени: благодать, отдохновение. Я опускаюсь в траву – она уже пахнет сеном – и, обхватив колени руками, закрываю глаза, лицом ловлю солнце, неяркое, увядающее вместе со всей природой. За спиной, как шмель, на малых оборотах жужжит вертолет. За его жужжанием я улавливаю чье-то стрекотание. Открываю глаза. Прямо по солнцу, в нимбе лучей, идет Лелик. Медленно, припадая на одну ногу, он приближается ко мне. За его спиной я различаю вертолет "Ми-8". Лелик подходит и протягивает книгу.

– На, Вака, чтобы не путалась в правописании.

После яркого солнца я с трудом различаю надпись на книге: "Орфографический словарь".

– Как там Ирочка? – спрашиваю я, не поднимаясь с травы.

– Она приходила ко мне, – отвечает Лелик, нависая надо мной.

– Ха-ха-ха, – невесело говорю я. – Она не должна вылезать от тебя, эта сладкая, вкусная Ирочка.

– Вака, ты дура. – Его слова звучат как объяснение в любви.

– С девушками так нельзя.

– С дурами можно, – утверждает Лелик. – Той ночью она была у Климочкина, услышала его разговор по телефону, он с кем-то договаривался о гранатомете для тебя. Под каким предлогом ты бы еще вышла из дома среди ночи? Сейчас Сенькина в больнице, напилась каких-то таблеток из-за этого гада Климочкина.

Волна любви к Лелику и сострадания к Ирочке поднимает меня с травы. Бедная, бедная Ирочка, так вот почему она так плакала, увидев серьгу с перламутровыми прожилками. Рваные джинсы Климочкина, синий лоскут, найденный мною у генеральского стола, замечательно подходящий к сейфу ключ, кусок зеленого пластилина, выуженный из-под дивана – из этого ряда. Климочкин давно хотел оторвать меня от Лелика, вместе мы казались ему непреодолимой силой. Он уговорил Сенькину сказать, что она невеста Лелика, для вящего подтверждения ее слов подложил в генеральский стол сфабрикованный рапорт о прописке. А под диван – серьгу, которую Сенькина накануне забыла у него на подушке. Если б мужчина, с которым я была близка, не ведая стыда, воспользовался моей серьгой, забытой у него на подушке, я бы плакала не меньше Ирочки. И наверняка бы травилась.