Текст книги "Ген свободы (СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Впрочем, судя по тому, в какую сторону она открывалась, если это и был Коран, то переводной.

– Друзья мои, рад видеть вас тут! – заговорил Стас. У него был приятный и звучный голос, как у хорошего священника. Такой хочется слушать и слушать. – В наши непростые времена отрадно видеть, что столько адептов и будущих адептов нашли в себе силы искать новое знание!..

Дальше он повел в том же духе. Следить за нитью его речи не всегда было легко, в основном потому, что он произносил слова слишком напевно и мелодично. Пока он говорил, простоволосые женщины незаметно поднялись со своих мест, опустили тяжелые портьеры на окнах и разожгли повсюду свечи, погрузив комнату в теплый красновато-оранжевый полумрак. Запахло какими-то благовониями.

В такой атмосфере я ожидала, что Стас будет склонять нас к какому-то благочестивому поведению, может быть, говорить об общности разных священных книг или о каком-то тайном знании, которое кроется в них во всех – нет! Он говорил совсем о другом, причем вещи неожиданно интересные и даже здравые.

Он говорил о том, что древние священные книги – суть перечень инструкций по выживанию, своды законов, без которых не могли обойтись древние племена. Библия много говорит о том, какие ритуалы нужно выполнять, какую еду и с чем есть; Коран в этом плане ничуть ей не уступает, только добавляет еще больше гигиенических и бытовых инструкций.

– И одна из главных этих инструкций, одно из главных правил техники безопасности, – говорил Стас, – как вы думаете, какое?

Он прислушался, ожидая, видно, от зала какого-то ответа. Однако все молчали, завороженные звучанием его голоса. Я подумала, не сказать мне что-нибудь едкое, мол, «не верьте сладкоречивым красавцам», но вовремя вспомнила, что мне полагается играть роль тихой и скромной девушки.

– Не верь колдунам! – патетически воскликнул оратор.

Это было так неожиданно, что, каюсь, я чуть не рассмеялась. Кто-то из новоприбывших тоже хихикнул – кажется, один из молодых людей. Оглядевшись по сторонам, я увидела, что остальные сидели с постными или донельзя удивленными (тоже новенькие) лицами.

– Ничего в этом нет смешного, – сурово продолжал светловолосый красавец. – Коран называет «сихр», колдовство, одним из самых больших грехов, наряду с оставлением священного джихада и клеветой! Библия говорит нам – ворожеи не оставляй в живых, и все это среди обиходного перечисления правил и приличий, потребных для обычной жизни! Всякий, кто будет ворожить, должен быть изгнан из народа своего – вот что сообщает дальше эта книга. Не слушайте гадателей, тех, кто говорит с мертвыми, тех, кто ходит сквозь огонь и приносит жертвы незнакомым богам, иначе бог разгневается на тебя и истребит тебя, одного или вместе со всем твоим народом, – светловолосый обвел нас долгим внимательным взглядом, в котором мне почудилось что-то гипнотическое. Может быть, виной тому было освещение.

Оратор продолжил говорить. Притом, по его словам выходило, что и Библия, и Коран непреложно верили в колдовство, считали его не просто шулерством, но делом вполне серьезно: мусульманские авторитеты полагали, что колдуны и маги получают сведения от демонов (шайтанов), которые, в свою очередь, перехватывают искаженные сведения от самого Аллаха. Библия же упирает в основном на то, что колдуны, гадатели и прочие деятели подобного рода служат ложным богам, и даже если им что-то удается, то это искушение Господа.

– Иными словами, понимаете ли? Заранее они отвращали своих последователей от всяких контактов с иными верованиями, потому что знали, – блондин особенно выделил голосом эти слова и обвел аудиторию горящими глазами, – абсолютно точно знали, что так называемые ведьмы и чародеи владеют иной силой, способной соперничать с так называемыми божественными чудесами!

После этого он заговорил о той самой энергетике черного и первородной бездне, из которой, мол, черпает силы изначальное колдовство – и потому, мол, черный цвет порицается религией.

Тут я еле утерпела, чтобы не встать и не сказать, что это полная чушь: даже такой атеистке, как мне, известно, что черный цвет в христианстве, напротив, считается как бы не одним из самых благочестивых, знаком смирения – поэтому сутаны священников, например, черного цвета. Что касается ислама, то тут я мало что знаю, но все же сомнительно, чтобы и там отвергали черный цвет! Сколько мне помнится, традиционный мусульманский женский наряд – черного цвета, как раз из того же соображения скромности… или зеленого? Надо бы спросить у Марины. Хотя мусульмане Необходимска редко соблюдают древнюю обрядность… как и христиане, впрочем. Но Марина мне как-то говорила, что в мечеть женщины все равно ходят в отдельные дни и покрывают головы платками…

Однако никто кроме меня этой цветовой ахинее не возмутился, даже тот юноша, который усмехался ранее. Все сидели и слушали очень заинтересованно. Я постаралась изобразить такой же интерес в глазах, но это было сложно сделать, одновременно разглядывая публику.

Поймав мой взгляд, Светлана, все еще сидевшая рядом, взяла мою руку и крепко ее сжала:

– Да, так и чувствуется, что открываются глаза, правда? – сказала она тихим, воодушевленным шепотом. – У меня первый раз было ровно такое же чувство!

Мне оставалось только закивать.

В завершение Стас сообщил, что его Школа давно занимается исследованиями тайн древних колдунов, и в качестве затравки предлагает гостям древний ассирийский гимн, призванный очистить разум и прикоснуться к тайнам природы.

– Я попрошу моих очаровательных помощниц из числа Посвященных одолжить мне свои голоса, – торжественно проговорил «колдун».

Моя Светлана и еще две женщины с готовностью вскочили с мест и встали рядом со Стасом. Две из них оказались такими невысокими, что он легко возложил руки на их макушки. После чего откинул голову назад и запел.

И тут случилось нечто странное.

Я люблю музыку, люблю и пение. Меня сложно назвать ценительницей – никогда не могла понять, что такого, например, в опере. Шефа это приводит в отчаяние: он-то как раз настоящий меломан. Но его ухо слышит больше, чем мое. В любом случае, хорошая песня может меня порадовать, может привести в меланхолическое настроение. Но никогда еще я не слышала такого, что бы могло погрузить меня в настоящий транс!

А именно это и произошло.

Едва я услышала низкое, горловое пение, как мой желудок ухнул вниз – словно при резких маневрах на аэромобиле. Пели они поначалу без слов, просто низкие звуки, бесконечное протяжное «а-а», словно стон или песнопение. Как в церкви, но ощущение было совсем другое. У меня даже мурашки побежали по спине. А потом вступили слова…

 
Да пребудет, да пребудет вовеки…
Под ночным солнцем, да пребудет,
Да пребудет вовеки, да пребудет,
Под звездным светом, да пребудет,
Да не окончится, да не окончится вовек,
Под гудящим небом да пребудет…
 

И так долго, не знаю даже сколько. Слова повторялись, но что-то в ритмике каждой фразы заставляло мучительно ждать каждой строчки – то ли подъем музыки, то ли еще что-то. К своему удивлению, я слушала с неослабным вниманием. У меня перед глазами начали проходить смутные картины, удивительные и неясные. Что в этих картинах заключалось, я сказать сама бы не могла, только вот не сразу заметила, что свечи уже погасли, и почти все разошлись – в комнате, кроме меня, остались только Стас, Светлана и другие женщины в черном.

– Милая моя Аня, проснитесь же! – Светлана гладила меня по руке.

– Впервые вижу, чтобы кто-то так глубоко прочувствовал древнюю магию, – Стас смотрел на меня с таким несомненным одобрением, что щеки мои, наверное, покраснели. По крайней мере, я изрядно это подозревала.

– Вы должны, вы просто обязаны прийти завтра, – Светлана снова взволнованно пожала мою руку. – У вас, несомненно, большие способности!

– Способности к чему? – спросила я тупо.

– Как к чему? – воскликнула другая женщина, кажется, Ирина. – К магии.

Мне внезапно стало страшно. В магию я не верила, что происходило со мной, не понимала. Я очень остро вспомнила булавку, которую Златовская прижала к моей щеке. Это было прошлой осенью, но память так ярко вспыхнула во мне, словно прошло не больше недели.

Я вскочила в такой спешке, что отодвинула тяжелый стул. Голова плыла. Мне нужно было выбраться оттуда, выбраться во что бы то ни стало!

– Аня, что с вами? Вам нехорошо? – Светлана схватила меня за руку.

– Мы не можем отпустить вас в таком состоянии, позвольте, мы проводим вас, – проговорил Стас своим низким волшебным голосом. – Где вы проживаете? Вы одна? Может быть, стоит послать за кем-то из ваших родных?

В моем затуманенном сознании отложилось только, что меня хотят удержать, сковать, не пустить. Они снова хотят меня запереть! В клетке!

Всплыли иные картины: стеклянные тубы от пола до потолка, шланг, который запихивали мне в рот, а потом меня в эту трубку, а я маленькая, все вокруг большие, сильные, я не могу пошевелиться…

Я рванулась, Светлана вскрикнула. Похоже, я больно дернула ее руку.

Это меня отрезвило.

Тут же вспомнилось другое: история с «призраком» госпожи Байстрюк и оптическим аппаратом Монро. Тогда я тоже погрузилась в состояние аффекта и все разнесла. Но что простительно один раз, второй – просто позор! Неужели же я не могу справиться с собой? Ведь ничего же, в сущности, не произошло!

И надо радоваться, что у меня нашли какие-то способности к магии… на самом деле я тут же начала подозревать, что этот странный гимн так гипнотически подействовал на меня из-за моего происхождения. Как бы то ни было, это поможет мне втереться в доверие, как хотели Вильгельмина и шеф!

– Прошу прощения, – тихо сказала я. – Я… мне немного не по себе. Да, конечно же, проводите меня! – я поглядела на Стаса, как я надеялась, достаточно робко.

– Может быть, за кем-то послать? – снова повторил Стас, слегка наклоняясь ко мне (при его росте ему и впрямь пришлось наклоняться!) и касаясь моего плеча.

Я мотнула головой.

– Нет, я живу одна. Снимаю комнату на Голубой улице… – я назвала адрес.

– Бедняжка! – сказала то ли Ирина, то ли не Ирина. – Ну, уж теперь-то мы не оставим вас одну!

– Если, конечно, вы сами этого хотите, – мягко добавил Стас.

Хочу ли я? Больше всего на свете я хотела вырваться от них и сбежать за тридевять земель!

– Вы очень любезны, – не знаю, удался ли мне лепет или нет, но, вроде бы, поверили.

И они меня не оставили.

Только выходя из здания под конвоем двух женщин в черном и Стаса, я сообразила, что, прослушав весь «ассирийский гимн» от начала и до конца, так и не поняла, что же там должно «пребыть вовеки».

Глава 8
Во всем виноваты вампиры – 3

За неделю, конечно, мы с делом не закончили. Хотя должна сказать, что в целом глубокое внедрение мне удалось. Все прошло гораздо успешнее, чем я смела надеяться.

Моя первая встреча со «Школой» состоялась в субботу, а в пятницу на следующей неделе я отправилась в гости к старшему инспектору Пастухову, старинному другу и товарищу шефа. Точнее, не столько к нему, сколько к Эльдару Волкову, его подопечному.

Точно отношения Пастухова и Эльдара охарактеризовать трудно: Эльдару скоро исполняется восемнадцать, он уже совершеннолетний (по нашим законам совершеннолетие считается с семнадцати лет), так что по-настоящему приемным сыном или хотя бы опекаемым он быть не может. Вместе с тем Пастухов принял живейшее участие в его судьбе и живут они вместе.

Правда, не знаю, сколько тут доброй воли Пастухова, а сколько дело случая: в прошлом году после того, как мы с Эльдаром вместе побывали в плену у организованной преступности, Эльдар потерял съемную комнату, и старший инспектор пустил его пожить к себе в общежитие. Эльдар – парень с золотыми руками и ясной головой, подрабатывал на сборочной линии и был подмастерьем инженера. Поэтому он за короткое время стал в общежитии незаменим: починил все, до чего у занятых полицейских руки не доходили, соорудил стиральную машинку, с которой могли обращаться даже генмоды, и даже приспособился готовить какие-то разносолы из доступных небогатым службистам продуктов.

В общем, на исходе второй недели пребывания Эльдара в общежитии к Пастухову явилась делегация от соседей, которые слезно просили оставить парня у себя. Косвенным следствием этого явилось то, что Пастухов пристроил Эльдара на службу стажером и даже запихнул его на заочные гимназические курсы, специально для тех полицейских, которые по каким-то причинам гимназию в свое время не закончили, но захотели поступить в высшее учебное заведение.

Но я направлялась к Пастухову навестить Эльдара вовсе не потому, что он был мне симпатичен или потому, что я хотела поинтересоваться его успехами. Все дело в том, что Эльдар был оборотнем, и у меня созрел к нему вопрос.

Пожалуй, с этого надо было и начинать рассказ: Пастухов принял такое участие в его судьбе в первую очередь именно потому, что Эльдар умел превращаться в большого клыкастого волка. Оборотни в наше время почти истреблены и почитаются многими за сказку, но, по словам самого Эльдара, на его родине в Сарелии встречаются еще целые оборотневые деревни.

Меня, впрочем, больше интересовали не они, а другая нечисть, которая могла сохраняться в сарелийских лесах. Я рассчитывала, что Эльдар, как оборотень, может об этом знать.

Из Медного конца куда угодно добираться неблизко – как-никак, край города. Мне пришлось сменить несколько трамваев, поэтому, добравшись до общежития Пастухова, я пошатывалась от усталости. Кроме того, от свежего весеннего воздуха у меня слегка кружилась голова.

Общежитие, большое кирпичное здание с полукруглыми окнами, показалось мне смутно угрожающим. Я подумала, уж не вернуться ли обратно, но тут на крыльцо вышла незнакомая мне генмод-овчарка и приветливо осведомилась, не пришла ли я к кому-то в гости.

– Да, я к Эльдару… Архиповичу, – сказала я нерешительно.

Овчарка обрадовалась, как будто я была ее любимой племянницей (судя по бляхе на ошейнике, она носила звание старшего патрульного, а возрастом, похоже, превосходила и Пастухова, и шефа).

– Надо же! – воскликнула она. – Подруга, стало быть? Заходите, заходите! А он дома как раз, только что печку починил, как мой муж просил…

Среди генмодов-собак браки встречаются значительно чаще, чем среди генмодов всех прочих видов. Причина, наверное, в том, что их образ жизни куда ближе к человеческому. Коты, например, насколько я знаю шефа и его знакомых того же вида, все одиночки. Если они и создают подобия семей, то не основанные на романтических узах, а в партнеры для проживания выбирают людей или генмодов других видов. Но собаки проживают именно супружескими парами, а часто и более крупными семейными группами, со всякими родственниками и свойственниками. Понятия не имею, как они решают вопрос, если у кого-то из супругов не выведен до конца ген подчинения; рискуют ли совместным потомством или заводят детей от кого-то постороннего…

Не знаю ни одну семейную чету собак-генмодов настолько близко, чтобы спросить.

Овчарка, которую звали Алина Викторовна (можно просто «тетя Алина, милочка, меня все так зовут!») проводила меня к комнатам, занимаемым Эльдаром и Пастуховым.

Шеф любит подражать людям: его дом в Рубиновом конце обставлен примерно так же, как любое достойное жилье человека приличного, но не очень большого достатка. В отличие от него, ни Пастухов, ни Эльдар, похоже, к уюту не стремились. Первая комната вообще была абсолютно пуста, если не считать комода с ручками-скобками (я видела такие раньше: скобки нужны, чтобы удобно было открывать пастью) и низкой кровати-лежанки. Во второй комнате, кроме почти такой же низкой кровати, имелась наполовину заставленная книжная полка и письменный стол у окна. За письменным столом как раз сейчас сидел Эльдар, согнувшись в три погибели над учебником.

Он распрямился и ошалело уставился на меня, как будто не ожидал увидеть.

– Добрый день, Эльдар, – сказала я.

Мы с ним виделись последний раз недели три назад на собрании математического кружка: он ходил на него не каждую неделю, как и я, так что пересекались мы довольно редко. Мне показалось, что за то время, пока мы не виделись, он вырос еще сильнее. Молодые люди в возрасте Эльдара вообще раздаются в плечах довольно быстро, но он делал это с какой-то феноменальной скоростью – может быть, наконец-то нормально питался?

– Аня? – мне показалось, что его удивление было окрашено некоторым недовольством. – Что с вами? Вы отвратительно выглядите!

– Спасибо, – рассеянно произнесла я, оглядываясь. У меня почему-то слезились глаза. – У вас есть, куда присесть?

Мне показалось неудобным садиться на кровать.

Эльдар тут же вскочил, отодвинул от стола стул и предложил мне его. Я опустилась с благодарностью – ноги не держали.

– Что случилось? – спросил он довольно резко. – С Мурчаловым что-то?

– Почему? – искренне удивилась я. – Насколько я знаю, все в порядке.

Правда, я не заходила домой уже неделю… но что может случиться за неделю? Кроме того, произойди что-то серьезное, Вильгельмина Бонд наверняка связалась бы со мной.

– Да на вас лица нет! – воскликнул он. – И вы похудели… Вы болели?

Я покачала головой.

– Отнюдь, просто пришлось вживаться в образ. Но это ерунда, я уже привыкла. Послушайте, у меня к вам серьезный вопрос…

– И сколько вы вживались в образ? – перебил он меня.

– Не знаю… – проговорила я нерешительно. – Кажется, с прошлого воскресенья… нет, тогда я успела пообещать. Не помню.

– Вы с ума сошли! – воскликнул он. – Так и умереть можно! Особенно вам, с вашим обменом веществ!

У меня кружилась голова, поэтому недосуг было спрашивать, откуда Эльдар знает о моем обмене веществ. То есть он, разумеется, знал, что я генмод – трудновато не узнать об этом, когда человек у тебя на глазах превращается в безмозглую куклу под воздействием булавки! – но мы никогда не обсуждали с ним всякие сопутствующие вопросы, вроде моего здорового аппетита.

Или он заметил, что я обязательно перекусываю до и после занятия кружка?

– Нельзя умереть, – снисходительно проговорила я, – я же пила вино, и там еще печенья постоянно приносили. Да я и не голодала по-настоящему, просто порции выходили довольно маленькие…

– То есть в желудке у вас что-то было?

– Ну да, вот я и говорю…

– Погодите, я сейчас, – велел мне Волков и торопливо вышел.

Вернулся он довольно быстро, неся в руках глиняный горшочек.

– Запеканка из утки, – коротко сказал он и сунул горшочек мне в руки. Он был еще теплым и восхитительно пах.

Стул, на котором я сидела, стоял слишком далеко от стола, поэтому мне пришлось поставить кухонную утварь прямо на колени. Но это Эльдара, казалось, ничуть не смутило. Он просто сунул мне в другую руку ложку.

– Ешьте, – сказал он. – Потом поговорим.

Безвольно я зачерпнула ложкой немного невзрачного, но ароматного месива из горшочка и поднесла к губам. До чего вкусным, невыносимо вкусным мне это показалось!

Я не выдержала и разрыдалась.

– Господи, Аня! – воскликнул Эльдар. – Что с вами сделали⁈ Вы после пыток у тех мерзавцев – и то не плакали!

Плюнув на отсутствие воспитания, я вытерла глаза тыльной стороной ладони (чтобы тянуться за носовым платком, мне бы пришлось выпустить ложку). И сказала:

– Ничего, ничего особенного… Все в порядке, просто устала… Но сначала расскажите мне – как вы считаете, вампиры существуют?

– Вампиры? – он казался пораженным. – Это кто еще такие?

– Ну… вампиры, вурдалаки, может быть, упыри. Не знаю, как вы их называете.

Эльдар нахмурился.

– Вурдалаки – так на юге Сарелии иногда называют оборотней. Об остальном никогда не слышал, – сказал он. – Нет, стойте, мой дед рассказывал сказки об оживших утопленниках, иногда он называл их упырками… Вы их имеете в виду?

Разумеется, я имела в виду совсем другое.

– Ешьте, – снова велел мне Эльдар, извлекая откуда-то нормальный носовой платок и промокая мне щеки. – И потом рассказывайте подробнее.

* * *

Поначалу все вроде бы шло лучше некуда – так мне казалось.

После моего панического замешательства во время пения гимна мне сперва хотелось избавиться от всех и всяческих провожатых. Общество Стаса, Светланы и Ирины, которые увязались за мной, отнюдь не радовало. Но я быстро успокоилась и поняла, какие благодатные перспективы передо мною открываются.

По какой-то причине – может быть, посчитав особенно податливой к внушению – они плотно взяли меня в оборот. В тот самый вечер Светлана и Ирина поднялись со мною наверх в съемную комнату, восхитились «буколическим уютом» обстановки и порадовались, что мне удалось так быстро, едва начав самостоятельную жизнь, снять такую хорошую комнату. Я не стала им говорить о проблемах с квартирной хозяйкой и ни словом не упомянула, что слово «буколический» относится к пастушескому быту на лоне природы. В конце концов, мне нужно налаживать контакты и выяснять, чем занята дочь нашей клиентки, так? А я за весь вечер даже краем глаза Викторию не увидела.

К счастью, женщины сами пошли мне навстречу.

– Ты показала восхитительную концентрацию на первом занятии, редко такое увидишь! – воскликнула Ирина. – Почему бы тебе завтра не прийти на воскресный семинар? Он для тех, кто готовится переходить на следующую ступень.

– Даже не знаю… – я сделала вид, что сомневаюсь. – Разве стоит? На этом первом занятии были люди, которые ходили уже много недель, а я ведь первый раз сегодня…

– Ну-ну, – Ирина похлопала меня по руке. – Сказать по правде, у большинства из них нет ни на грош настоящей силы… ты пока не понимаешь, но ты поймешь.

Произнесла она это, понизив голос и пристально глядя мне в глаза. Если смотреть на Ирину беспристрастным взором, в ней не было ничего страшного: странновато причесанная (в том смысле, что не причесанная вообще) женщина лет тридцати со слишком темной губной помадой. Мне ли было опасаться такой, как она, после Златовской/Серебряковой?

И все же в этот момент мне сделалось не по себе. Что-то такое было в ней, в намертво сосредоточенных темных глазах, в поджатых губах, в том, как она вся нацелилась на меня, словно пистолетное дуло… В общем, я ощутила угрозу, тем более неприятную, что я ее не понимала. Ведь в самом деле, чем она могла мне угрожать? Я не изменила привычке носить нож у щиколотки, я была крупнее и сильнее ее и, судя по тому, как суетливо она двигалась, никаких боевых искусств Ирина не изучала.

Однако… их было двое, а я одна. К тому же, кто знает, какие секреты могли оказаться у этой секты?

На короткий момент я почти поверила, что магия может оказаться реальной. Или хотя бы отчасти реальной – ходили же по городу упорные слухи о лечении гипнозом! Вдруг и тут что-то подобное?

– Хорошо, – пробормотала я. – С удовольствием… Когда и где?

– О, мы тут недалеко живем, мы зайдем за тобой! – светло и жизнерадостно сказала Светлана, и мне тут же стало смешно, что я могла их бояться.

Обычный же вечер, обычная комната с рукомойником на стене… Магии не существует! А я должна расследовать важное дело о том, как кучка мошенников обманывает и затягивает в свои сети молоденьких девушек!

…Я не знала, что отныне мне предстоит качаться на этих качелях – «верю-не верю» – несколько дней, и с каждым днем раскачка будет уносить меня все дальше.

* * *

Как оказалось, до сих пор я вела очень защищенный образ жизни, где все обо мне заботились. Ничто из моего прошлого – разве только те несколько недель, что я провела на грязных улицах Оловянного конца, дружа с крысами, прежде чем меня подобрал Василий Васильевич – не подготовило меня к утреннему чаю, который предложила мне квартирная хозяйка!

Сколько бы ни стоил завтрак, который входил в стоимость аренды, Вильгельмина за него переплатила! К чаю предлагалась только слегка зачерствевшая булка, а масло, если судить по вкусу, пролежало в буфете безо льда дня четыре! Когда же я спросила, нельзя ли получить варенья, домашняя хозяйка только скупо кивнула на буфет, стоявший в углу мрачной столовой:

– Ну, посмотрите, что там есть…

«Там» обнаружилась банка с невнятной засохшей коричневатой субстанцией на самом дне – не знаю, было ли то варенье, мед или нечто иное. Мне не хватило смелости выяснить. Кроме меня за завтраком присутствовал только один из множества квартирантов: унылый тип в одежде клерка, с очками, подвязанными шнуром. Он вяло ковырялся в раскисшем омлете, который хозяйка поставила перед ним с мрачным видом – вот, мол, ваш завтрак на галлийский манер!

М-да.

Мне даже стало интересно, определила ли меня Вильгельмина в этот пансион экономии ради, или, договариваясь о комнате, не удосужилась заглянуть ни в столовую, ни на кухню? А может быть, она, как и шеф, считает, что молодежи полезно преодолевать трудности?

«Ну ничего, – подумала я, – можно заехать домой и позавтракать там, заодно и новости узнаю».

Однако не тут-то было. Не успела я встать из-за стола, как вошла единственная хозяйская служанка – мрачная пожилая женщина, которая всем своим видом, казалось, демонстрировала скорбь от потери любимого человека.

– К вам гости, барышня, – сказала она.

«Гостями» оказались давешние Ирина и Светлана. Они вошли в столовую, так же облаченные в черное и такие же простоволосые, как вчера – длинные пряди выбивались из-под зимних шапок.

– Ах, дорогая, как тебе спалось? – с искренним участием спросила Светлана, снова хватая меня за руки. – Готова ли ты к продолжению сеансов?

– Уже? – удивилась я.

Мне казалось, что второе собрание должно состояться где-нибудь ближе к вечеру, в более приватной обстановке. Я также надеялась увидеть на нем Викторию – уж на вечернике для «своих» она должна была появиться!

– Да, а чего ждать? – спросила Ирина. – Само собрание ближе к вечеру, но пока до него есть время, мы тебе можем показать наши учебные книги, познакомить с адептами… тебе понравится!

У меня имелись некоторые сомнения в этом, но возражать я не стала. Правда, мне хотелось дойти до Вильгельмины и сообщить, чем кончилось вчерашнее приключение, но я рассудила, что письмо будет ничем не хуже, даже информативнее. Поэтому я сказала, что все хорошо, только мне нужно черкнуть открытку тетушке – и зашла по дороге на почту.

Светлана и Ирина вежливо не заглядывали мне через плечо, постояли в стороне, пока я надписывала открытку у почтовой конторки, но я все же воспользовалась кодом, как мне хотелось надеяться, прозрачным: «У меня все хорошо! Кажется, завела новых подруг. Сегодня весь день проведу с ними».

Почта в Необходимске доставляется четыре раза в день, я отправила письмо с утра, так что Вильгельмина получит его немногим позже полудня. Впрочем, может быть, к тому времени я освобожусь и зайду к ней сама.

Не освободилась.

После почты мы отправились в симпатичный особнячок – вовсе не тот, где проходило вчерашнее собрание, хоть и на соседней улице. Этот выглядел странным гибридом присутственного места и жилого дома: по коридорам витал запах сургуча и воска, а еще еды – овощного салата и какой-то каши, если я ничего не путаю. В обставленной как рабочий кабинет, мимо которой мы проходили, лежали на столике пяльца с неоконченной вышивкой и стояла забытая чашка с чаем.

Шторы висели на всех окнах, даже в коридорах, отчего в доме царил полумрак – еще одна примета жилища. Однако почти все двери были открыты нараспашку, словно в конторе во время камеральной проверки, а встреченные нам люди (в основном, женщины) носили только черное, словно униформу. Никто из них и не подумал с нами поздороваться, у каждой, казалось, были какие-то срочные дела.

– Ну вот, какая удача, – сказала Светлана, заводя нас в одну из комнат. – Ты ведь говорила, что любишь рисовать, так? Мы как раз раскрашиваем брошюры, они понадобятся в среду.

Тут же я пожалела, что упомянула про свое желание нарисовать портрет Марины. Надо было лучше контролировать себя! Может быть, секрет и безобидный, но неуютно стало от того, что эту сокровенную часть меня выставили на всеобщее обозрение.

И все же почти сразу мне стало некогда раздумывать: меня усадили за столик, поставили передо мной краски и кисти и положили стопку отпечатанных брошюр – на хорошей бумаге, но черно-белых, видимо, ради экономии. Цветная печать стоит баснословно дорого.

Кроме меня за соседним большим столом занимались тем же самым еще две девушки – обе в сером, с подобранными волосами. Они представились «адептками второго ранга», одну звали Женей, другую – Сашей. Обе показались мне очень милыми. Светлана и Ирина добродушно обменялись с ними несколькими фразами с какими-то общими шутками; атмосфера царила легкая и непринужденная.

– Ну, оставлю вас за работой, – сказала Светлана и погладила меня по голове. – Я скоро приду, принесу что-нибудь вкусненького и проверю, как у тебя дела, хорошо?

Последнее она проговорила тише, обращаясь непосредственно ко мне.

Несмотря на обстоятельства, забота была мне приятна, и я кивнула с благодарностью.

Брошюра, которую мне предстояло раскрасить, была хорошо отрисована: на ней женщина в длинном черном платье с длинными распущенными волосами стояла посреди стилизованного райского сада: к ней опускались ветви, увешанные плодами, подле нее на поводке шли ягуар и огромный козел или тур с загнутыми рогами. Не люблю козлов, но здесь животное смотрелось благородно!

– В какие цвета раскрашивать? – спросила я своих товарок.

– В какие хочешь, – доброжелательно ответила мне Женя, а Саша добавила:

– Славно будет, если все открыточки получатся друг на друга не похожие! Чтобы в каждой была душа создателя, в каждой магия, понимаешь…

Она посмотрела на меня значительно, будто ожидая, что я вдохну магию в ровные отпечатанные линии с еле намеченным лицом женщины и слишком гладкую, не вполне подходящую для акварели бумагу.

Любопытства ради я раскрыла эту то ли открытку, то ли брошюру. Внутри оказался тот самый гимн, что погрузил меня в транс накануне вечером. Из набранных курсивом строчек я узнала, что «да пребыть» должна тьма, вечная, изначальная и первозданная. Ну что ж, можно было догадаться.

Раскрашивать брошюры в мои планы не входило: мне нужно было разыскать Викторию Вертухину или, по крайней мере, узнать что-либо про нее. Однако вызывать подозрения тоже не следовало: я решила порисовать какое-то время, а потом сделать перерыв под предлогом того, что у меня затекла спина или устали глаза, побродить по особняку. Раз это была постоянная база секты, решила я, есть неплохие шансы что-то найти.

Но случилось неожиданное: работа меня увлекла. Казалось бы, что интересного – знай себе раскрашивай уже готовые открытки, ни полета мысли, ни творчества. Но мне вдруг стало интересно! Я ведь всегда любила рисовать, только дома мне редко выпадал случай поработать красками. Разве что по воскресеньям, когда шеф почти всегда устраивал выходной, и мало было риска, что он сорвет меня с места своим поручением. Как правило, я делала наброски только карандашом. Да и Мурчалов меня поощрял совершенствовать именно карандашную технику: это полезно в сыскной работе.