Текст книги "Ген свободы (СИ)"

Автор книги: Варвара Мадоши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Глава 15
Поступь прогресса – 1

Конец первой недели мая я решила отметить садово-полевыми работами.

Мне давно было обидно, что Васька лишен возможности играть в саду, как положено детям, особенно таким живым и озорным. Увы, наш дом фасадом выходит на улицу Нарядную. Между домом и проезжей частью есть небольшой газон, но без всякой ограды. Не самое подходящее место для выгула малыша, пусть даже он на четырех лапах!

На заднем дворе у нас вкопаны турники для упражнений. Раз в неделю, если погода позволяет, Антонина вместе с приходящими слугами натягивает между ними веревки и развешивает там белье.

Почти годовалому котенку тут есть где развернуться и натворить дел!

Однако Васька уже умнее обычных котят. По крайней мере, мне так кажется. Он понимает запреты и, кажется, вслушивается в наши слова. Иногда даже пытается отвечать. Пока не говорит, но мы этого от него раньше лета и не ждем… То есть, конечно, я не жду. Василий Васильевич, обуреваемый отцовским беспокойством, уже пытался отвести отпрыска на прием к известному врачу для генмодов – грубо говоря, ветеринару – чтобы тот проверил, нет ли задержек в развитии.

Иными словами, я была уверена, что если я приготовлю для Васьки во дворе уютный уголок и попрошу его не трогать белье, то наши простыни и пододеяльники будут вне опасности.

Осталось только достать садовый инвентарь (у нас его отродясь не водилось, так что я одолжила у соседа, Ивана Анатольевича, учителя музыки), чтобы подготовить пару клумб и нечто вроде газона. Еще я намеревалась сколотить кошачьи качели и снаряды для лазания – Прохор обещал помочь. Но начать следовало с клумб: трава и цветы взойдут не сразу.

Я уже сходила в библиотеку и подобрала растения, безопасные для кошек, а потом зашла в магазин всякой всячины и купила семена. Остались мелочи – посеять.

В пансионе мадам Штерн воспитанницам предлагался факультатив садоводства, но я лично его не посещала – мне он казался пустой тратой времени. Сейчас я с удивлением поняла, что разбить клумбы и вскопать землю вовсе не так просто, как мне казалось. А может быть, я слишком рано принялась за дело в погодном смысле: несмотря на то, что солнце светило уже почти по-летнему, земля все еще с трудом поддавалась мотыге. Хорошо же она промерзла за зиму!

Но сдаваться я не собиралась. Раз уж мои создатели наградили меня солидной физической силой, пусть послужит чему-то полезному для разнообразия.

– Прошу прощения… – произнес робкий женский голос. – Вы работаете на сыщика Мурчалова?

Я подняла голову и увидела стоящую за оградой кошку. Точнее, генмода.

То, что она генмод, мне стало ясно сразу, еще прежде чем я увидела ярко-голубые глаза. Хотя у таких белых кошек голубые глаза не всегда говорят о разуме. Кроме белизны, гостья отличалась редкой ухоженностью: шерсть волосок к волоску, буквально лоснится. На лапках маленькие мягкие голубые сапожки, на голове – миниатюрная шляпка, украшенная букетиком искусственных цветов.

Шляпка держалась на резинке, и ни одна обыкновенная кошка такое не потерпит.

С другой стороны, генкошка носила ошейник: розовый, с кулоном в виде сердца. Лично я не знаю ни одного генмода, который бы согласился на ошейник: для них это символ рабства и подчинения. Так, возмущения по поводу нового закона о генмодах, который так долго пытались принять в Городском собрании, во многом были связаны с тем, что законодатели пытались обязать всех носить ошейники как удостоверение личности.

Едва я так подумала, как тут же вспомнила, что читала о таком пародоксе: бывают генмоды, которые надевают ошейники добровольно…

– Да, я ассистентка Василия Васильевича, – сказала я. – Меня зовут Анна. А вас?

– Ксения Мягколап, – тем же самым стеснительным, культурным голосом проговорила кошка. – Мне сказали, что с моим делом лучше всего обратиться именно к Мурчалову, но… – кончик ее тщательно вылизанного хвоста, обернутого вокруг передних лапок, нервно дернулся, – не знаю, согласится ли он меня принять.

Согласится ли принять? Странно это, на моей памяти ни разу не было, чтобы Мурчалов отказался выслушать клиента! Иной раз, бывало, он заламывал слишком большую цену, если не хотел браться за не рчень приятное дело. Случалось и так, что клиент по глупости не соглашался на цену разумную, и тогда шеф в свою очередь от его дела отказывался. Но отказаться принять?

И тут же картинка окончательно сложилась у меня в голове.

– Вы работаете домашней кошкой, не так ли? – спросила я.

– Да, – Ксения как-то покаянно склонила изящно очерченную головку. – И я очень горжусь этим! – добавила она таким тоном, что стало немедленно ясно: своей работы она стыдится.

Очень многие генмоды работают домашними питомцами. Всего три поколения назад это был чуть ли не единственный способ для них заработать на жизнь: многими видами труда заниматься невозможно, когда у тебя лапки! Не все ведь хотят идти работать в армию или полицию. Да к тому же, с тех пор, как генмодов не выводят, а они размножаются сами, их стало гораздо больше, чем способна переварить любая армия.

Конечно, со временем появилось значительно больше возможностей трудиться за достойную плату. Да и люди привыкли к тому, что можно встретить генмода-учителя, бухгалтера или даже врача – вот взять хотя бы козла Матвея Вениаминовича Рогачева, к которому шеф недавно водил Ваську на осмотр. Но все же у тех, кто по тем или иным причинам не смог получить высшее образование, вариантов не так много. И домашний питомец – самый из них доступный.

Насколько я знала, многие генмоды относились к этому выбору с презрением. Никогда не понимала причин такого положения дел. Ведь многие работают в семьях гувернерами и гувернантками, няньками и личными ассистентами – особой разницы лично я не вижу! Но их это париями не делают. А «чистые» домашние питомцы почему-то подвергаются остракизму.

– Пойдемте, – решительно сказала я, откладывая инструменты. – Я провожу вас к Василию Васильевичу.

* * *

Василия Васильевича я застала за разбором почты. Точнее, за просмотром пачки уже отсортированных писем, которые я отложила для него тем утром. Обычно их просмотр отнимает у него немного времени, но в этот раз одно письмо его особенно заинтересовало. Что интересно, это было приглашение на какой-то светский раут, калиграфически выписанное на толстой кремовой бумаге – обычно шефу хватает одного взгляда на них, чтобы отправить в корзину.

– А, Анна, полюбуйтесь, что мне прислали… – начал он ироничным тоном, едва я вошла в кабинет.

И осекся, увидев нашу гостью.

– Доброго вам дня, мадам, – вежливо проговорил Мурчалов. – Чем могу быть полезен?

Ксения Мягколап прошествовала через кабинет изящной походкой и так же грациозно вспрыгнула в кресло. Большинство котов ходят элегантно с точки зрения людей, но тут моему взору предстало нечто невообразимое: Мягколап полностью оправдывала свою фамилию, словно плывя над полом! И при этом не было впечатления, что она старается специально или годами вырабатывала такую походку (хотя усилия, несомненно, приложить должна была). Удивительно.

– Меня зовут Ксения Олеговна Мягколап, – проговорила генкошка с застенчивостью, которая выглядела по-театральному мило, и в то же время притворной не казалась. – Я состою на службе в хозяйстве старшего секретаря магистрата Инессы Вельяминовой и ее мужа, тренера боевых искусств Ивана Вельяминова.

Взгляд, который она бросила на Мурчалова, показался мне довольно нервным: мол, сейчас он спросит, в каком таком качестве она состоит на службе, и это будет конец!

Но шеф только кивнул головой.

– Прошу вас, продолжайте. У вас возникли какие-то неприятности. Ваши… наниматели вас обижают?

Судя по паузе, перед «нанимателями» шеф проглотил «хозяева». Значит, все он прекрасно понял. Еще бы не понять! Тут не только ошейник, тут и манеры… Но со свойственным ему тактом Мурчалов не захотел лишний раз смущать клиентку.

Хотя, если для прогулки Мягколап ошейник не сняла, может быть, она не так уж и стесняется?..

С другой стороны, у меня не было возможности рассмотреть ошейник и увидеть, можно ли открыть такую застежку, как на нем, лапами. Может быть, у нашей клиентки и не было возможности его снять?

– Нет, обращаются со мною хорошо, нареканий нет, – Мягколап снова совсем человеческим жестом опустила глаза. – Только мне кажется, что господин Вельяминов занялся чем-то незаконным!

Надо же! Этого я не ожидала. Вообще говоря, я склонялась именно к первоначальной гипотезе шефа: нашу клиентку кто-то обидел.

Я заняла свое собственное рабочее место – маленький конторский столик – и приготовилась записывать самое важное из того, что говорит клиентка. То, что последнее время мне чаще приходится прыгать из окон и сбегать от злых ученых, чем заниматься своими непосредственными обязанностями, еще не значит, что этими обязанностями допустимо манкировать!

– Вот как, – проговорил шеф. – Вы уже обращались в полицию?

– Обращалась, но они отказались принять мою жалобу. Однако инспектор направила меня к вам. Она сказала, что в этом деле вы, скорее всего, сможете помочь.

– Инспектор Салтымбаева? – тут же спросил шеф.

– Не знаю… не помню, как ее звали, – вздохнула кошка. – Это было три дня назад, мне не так-то просто выкроить время, чтобы выбраться из дома. Я смогла явиться к вам только сегодня, и многие подробности уже просто поблекли… – она похлопала глазами, совсем как человеческая прелестница.

Неужели она кокетничает с шефом? Ну и ну!

Конечно, я не раз наблюдала, как другие кошки заигрывают с Мурчаловым – несмотря на свои солидные объемы, по кошачьим меркам он мужчина очень даже видный. Но никто из них не доходил в своих манерах до такого подражания людям. Потереться боком, положить хвост на спину… Может быть, посмотреть в глаза, а потом эти глаза картинно прикрыть… Виктуар Хвостовская иногда даже позволяла себе слегка куснуть шефа за ухо.

Мягколап же вела себя очень по-человечески. Слишком по-человечески для генмода. Может быть, это характерно для всех питомцев по найму?

– Хорошо, – кивнул шеф. – Тогда расскажите, почему вы заподозрили Вельяминова в нарушении закона?

И Мягколап рассказала.

По ее словам, к хозяину дома стали заходить какие-то подозрительные личности, он начал чаще оставаться на работе или работать по выходным, притом на вопросы жены и детей отвечал уклончиво, односложно. Жена стала плакать вечерами, подозревая, что супруг завел любовницу, и устроила Мягколап допрос с пристрастие. Ей хотелось знать, не пахнет ли от него посторонними женщинами.

– От него пахло посторонними людьми, – сообщила клиентка, – в том-то и дело, но дальше одежды запахи не заходили. Правда, мой нос не сравнится с собачьим, – она снова потупилась. – Однако тут я совершенно уверена, что те женщины и мужчины, с которыми он встречался, любовниками ему не были. Что еще странно, он общался с разными животными… причем регулярно одними и теми же.

– Поскольку маловероятно, что он тайком от семьи захаживал в приюты для бездомных питомцев, вы полагаете, что он встречался с генмодами? – уточнил Мурчалов.

– О, вы сразу обо всем догадались! – воскликнула Мягколап. – Да, именно об этом я и подумала! Но вот неделю назад как раз произошло такое… – она сделала театральную паузу.

– Прошу вас, расскажите, – мурлыкнул шеф, щуря глаза.

Я знала это выражение у него на морде: шеф предчувствовал что-то интересное. Лично я бы не была столь уверена: по мне, так Мягколап просто делала драматические паузы и раздувала обычную бытовую историю, потому что ей нравилось быть в центре внимания.

– Неделю назад поздно вечером хозяину… то есть господину Вельяминову поздно ночью принесли посылку. Небольшой чемоданчик. Вся семья давно спала, но я видела из коридора… Неловко признаваться, но я там задремала под висящими пальто. И вот когда этот чемоданчик пронесли близко от меня, я почувствовала… – она содрогнулась, даже шерсть встала дыбом.

Тут мне впервые показалось, что наша потенциальная клиентка прекратила играть, и что содержимое чемоданчика в самом деле произвело на нее неизгладимое впечатление.

– Там были контрольные булавки! – проговорила Мягколап. – Много! Могу поручиться за это!

Мне не надо было объяснять, каким образом она поняла это, хотя чемоданчик при ней не открывали, и внутрь она не заглядывала. Я сама помнила это тревожное, противное ощущение, когда ты оказываешься рядом со множеством контрольных булавок – и помнила вовсе не потому, что старалась не забывать!

– Надо же, – проговорил Мурчалов. – Что ж, коллеги из ЦГУП совершенно правильно сделали, что отправили вас ко мне. Вероятно, мы сможем помочь друг другу.

И я тут же поняла: Мурчалов подозревает, что у Вельяминова каким-то образом оказались булавки из особняка Веры Гавриловой! Булавки, которые глава «Школы детей ночи», Гуннар Лейфссон, контрабандой вывозил из Юландии.

Особняк тогда обыскали, но булавок нашли значительно меньше, чем их должно было там быть по моим оценкам.

– Очень рада! – воскликнула Мягколап. – А то ведь мадам Вельяминова сама не своя, с тех пор, как Иван Андреевич стал работать на эту депутатшу…

– Простите, какую депутатшу? – уточнил шеф.

Мне показалось, что он предчувствовал ответ еще до того, как Мягколап открыла рот. Он даже подобрался, словно перед прыжком.

– Соляченкову Ольгу Валерьевну, – ответила Мягколап.

Вот так так! Неужели после стольких месяцев бесплодных попыток что-то с ней поделать у нас наконец-то есть ниточка?

* * *

Когда я проводила Ксению Олеговну до двери и вернулась в кабинет, шефа там уже не было. Правда, его голос звучал из коридора:

– Отдай сюда, паршивец! Отдай немедленно!

Это могло означать только одно.

Дойдя до конца коридора, я увидела сперва Василия Васильевича, нервно переступающего с лапы на лапу напротив книжного шкафа в простенке. О причине я догадалась заранее, и моя догадка подтвердилась: в щель над книгами на нижней полке забился Васька и злобно шипел оттуда на отца. Шип выходил немного приглушенный, потому что в зубах котенок сжимал карточку с приглашением.

Сын Василия Васильевича уже вырос до размеров взрослого генмода, как то и полагается по возрасту, однако не успел еще набрать того же солидного веса, что и отец, поэтому он легко поместился на полку, а вот Мурчалову-старшему туда было не добраться.

– Отдай, кому говорю! – прошипел Василий Васильевич. – Твое воспитание оставляет желать много лучшего! Василий, я разочарован!

Котенок низко, угрожающе зарычал. Видимый кончик хвоста задергался, выражая всяческое недовольство.

Вот так оно всегда и бывает: Ваське хочется озорничать просто в силу возраста и нерастраченных сил, Василий Васильевич реагирует на это слишком остро – и коса находит на камень. Оба упрямцы, оба хитрецы, это уже видно, хотя настоящей разумности в Ваське пока нет. Вот сейчас он наверняка заметил, что отец уделяет этому приглашению слишком много внимания, решил поинтересоваться. Шеф, должно быть, слишком резко его отбрил, а Васька закусил удила…

По крайней мере, последние месяцы я частенько наблюдала, как конфликты отца и сына развиваются именно по этому сценарию.

Я вздохнула, присела на корточки и внимательно посмотрела на Ваську.

– Ну-ну, – сказала я. – Дорогой мой, что это еще за глупости? Ты же знаешь, что мы не играем с папиными документами.

При этом я старалась говорить мягким, но твердым тоном, чтобы котенок не подумал, будто его проступок особенно серьезен. В последнем случае Васька еще не тех глупостей мог натворить, пытаясь сбежать от наказания.

В ответ Васька только недовольно сверкнул синими очами.

– Ладно, – продолжила я, – в любом случае, хватит. Видишь, папа отвлекся от работы, уделил тебе внимание. Вечером еще придет сказку расскажет или книжку почитает. А пока нам нужно с делами закончить.

– Еще как приду, – пробормотал Василий Васильевич у меня за спиной. – Эти демарши показывают, что я недостаточно времени посвящаю его воспитанию!

На мой взгляд, шеф, наоборот, слишком усердствует. Я вот, скажем, никогда не хватаю Ваську за шкирку и не тащу его с собой, «наставлять о правильном образе жизни истинного генкота», а потому котенок сам ищет моей компании. С отцом же у него с самого начала сложились какие-то сложные отношения, когда Васька вроде бы и жаждет внимания Мурчалова-старшего, а вроде бы и требует самостоятельности…

Если верить всему, что я прочитала на этот счет, у человеческих детей подобный период наступает лет в двенадцать-тринадцать, но у генмодов в силу быстрого физического роста и гормонального развития все этапы развития сильно смещены. Если верить Марине, «подростковый бунт» котенка будет продолжаться лет до трех, зато потом нас ждут более-менее спокойные годы, когда Васька будет становиться все разумнее и вменяемее… в теории. Конечно же, большинство взрослых генмодов не более разумны и вменяемы, чем большинство взрослых людей, но на Ваську мы возлагали надежды. Все-таки гены Мурчалова.

Думая все это, я продолжала сидеть на корточках, вытянув руку в направлении Васьки. Я старалась вызвать в себе полную уверенность, что котенок вот сейчас отдаст мне карточку. Потому что если он почует слабину и попытается сбежать, мне придется выковыривать его с полки, доставая книги. А это чревато царапинами – больше случайными, потому что намеренно Васька меня ни разу не оцарапал, – обидами и последующими проблемами с поведением.

Слегка перебрав лапами по корешкам книг – говорила же с ним, что на книги когти выпускать тоже нельзя, и не раз! – Васька буквально выплюнул карточку мне в руку, пусть ротовая полость кошек и не приспособлена для плевания. Только что «н-на, подавись!» не сказал.

– Спасибо, – ответила я.

Уголок карточки остался немного пожеванным, однако насквозь этот малолетний хулиган бумагу не прокусил. Можно прогладить утюгом и будет незаметно, если шефу придется предъявлять этот пригласительный… А кстати, куда его приглашают, что он так заинтересовался?

На карточке было написано следующее:

ОБЗОРНАЯ ЭКСКУРСИЯ НАД ГОРОДОМ НЕОБХОДИМСКОМ НА ВОЗДУШНОМ КОРАБЛЕ «ПРОГРЕСС»

Кумпанство «Ния хоризонтер» уважительно приглашает лучших людей и генмодов города на раут в небесах!

Форма одежды парадная

Также указывались дата и время проведения приема – надо же, всего лишь послезавтра!

– Шеф, – сказала я, – знакомое название у кумпанства. Где-то я его слышала…

– Это юландская организация, которая надеется открыть регулярное воздушное сообщение с Необходимском, – проговорил шеф довольно сухо. – Их дирижабль «Прогресс» висит возле башен Оловянного конца уже вторую неделю. С рекламой аршинными буквами на боку. Вам стоило бы помнить об этом, Анна. Хороший детектив не упускает того, что происходит в городе!

Я удержалась и не стала говорить шефу, что хороший детектив также не упускает того, что происходит в его собственной семье.

А что касается дирижабля, так я один раз читала о нем в газете и забыла. Не очень я верю в воздушное сообщение. Воздушные такси, например, есть во многих городах (хотя, надо признать, в Необходимске их больше всего), и что? Ничем кроме экзотики или элитного транспорта для богатеев так и не стали.

– Но почему вас так заинтересовало приглашение на этот дирижабль? – спросила я.

– Потому что этот раут спонсирует Соляченкова, это очередной ее шаг в предвыборной кампании. Она собирается поспорить за пост мэра в этом году. И потому что кумпанство «Ния хоризонтер» – юландцы, а пока что именно оттуда шла контрабанда булавок. И снова связь с Соляченковой!

– А тут еще новая клиентка! – поддержала я. – Неужели нам наконец-то начинает везти?

– Не думаю, – шеф покачал головой. – Скорее, планы Соляченковой переходят в активную стадию.

«М-да, – подумала я, – еще бы знать, в чем эти планы заключаются…»

Глава 16
Поступь прогресса – 2

Должна сказать, что организаторы приема, будь то компания «Ния хоризонтер» или их партнеры из нашего города, приложили все усилия, чтобы их «небесный раут» прошел на самом высшем уровне не только буквально, но и фигурально.

Приглашенных начинали умасливать уже на входе в третью башню Оловянного конца, к вершине которой был пришвартован дирижабль «Прогресс».

Во-первых, от места для остановки экипажей расстелили красную дорожку.

Перед дверями в башню – украшенными по этому случаю причудливыми фонарями – гостей встречали швейцары в ливреях и даже предлагали изящные сладости с фарфоровых тарелок – пирожные в форме дирижаблей для людей, и аналогичные внешне, но выполненные из мясного фарша или кусочков фруктов лакомства для генмодов.

Кстати говоря, я не постеснялась и взяла две штучки: одну человеческую, другую генмодную, фруктовую. Я ведь тоже генмод, хотя по мне этого не скажешь! А обед был уже давно.

Красная ковровая дорожка сопровождала нас по всей длине коридора (по обе стороны которого появились вазы с цветами, слегка неуместные, на мой взгляд, в утилитарных интерьерах башни) и даже в лифте. Лифт, кстати сказать, поднимал и опускал отдельный лифтер, хотя, конечно же, ничего подобного в Башнях никогда не водилось.

Едва служащий отодвинул решетку лифта на последнем этаже, на меня повеяло легкой прохладой. Я увидела, что двери на площадку для аэротакси распахнуты, и оттуда тоже тянется красная дорожка, сливаясь с нашей будто река. Там, на все еще довольно прохладном весеннем ветру (тем более, что уже вечерело) стояли слегка окоченевшие швейцары с тарелочками сладостей.

В общем, организаторы не поскупились.

Но меня больше интересовало то, как устроена причальная площадка.

Последнее время по городу стали ходить слухи, будто башни Оловянного конца сделали такими высокими специально, чтобы приспособить их как порт для дирижаблей. Слухам этим грош цена. Когда Башни начали строить много лет назад, дирижабли казались разве что курьезной новинкой, и никто не думал, что воздушные перевозки когда-то в самом деле выйдут на марш.

Это не очевидно и сейчас: как я уже говорила, дальний воздушный транспорт пока остается утопией. Дирижабли пытаются приспособить для перевозки грузов много лет, слишком уж выгодным это кажется на первый взгляд. Огромная могучая машина плывет себе и плывет по прямой, игнорируя рельеф местности и разбитые дороги; даже дорогостоящих и сложных в прокладке рельсов, в отличие от поездов, не требует! А если нужно лететь над морем, то дирижаблю и шторм не помеха – достаточно подняться выше облаков.

На деле же, как я вычитала в журналах шефа, широкое использование дирижаблей наткнулось на экономические проблемы разного рода. Во-первых, из-за своей легкости дирижабли частенько становились добычей ветров и летели туда, куда их гнали воздушные течения, а не туда, куда хотели бы заказчики. Да и определить, где ты оказался, в воздушном судне бывает трудно, особенно в плохую погоду.

А чтобы подняться над погодой – то есть над облаками, – далеко не у всех дирижаблей хватало подъемной силы. Кроме того, это требовало нешуточного мастерства экипажа. С кадровым голодом рано или поздно сталкивались все фирмы, затевавшие эксплуатацию воздушных громад.

Во-вторых, огромные расходы на обслуживание и постройку: тут тебе и ангары, и эллинги, и причальные вышки… Да и сами дирижабли влетают в копеечку! Типовых проектов до сих пор нет, каждый аппарат – по сути, штучный товар, и многие в процессе требуют немалых переделок и перестроек. Неудивительно, что в Необходимске, где богатые горожане очень любят считать деньги, до сих пор попыток постройки дирижабля не предпринималось. Говорят, у флота есть проекты в долгом ящике, но когда их начнут воплощать, если когда-то начнут – непонятно.

В-третьих, дирижабли довольно часто выходят из строя. После того, как один из прототипов взорвался во время полета, унеся с собой жизни двух десятков пассажиров и команды, реклама пассажирского сообщения с помощью дирижаблей шла ни шатко ни валко. Грузового, кстати говоря, тоже.

Поэтому идея о том, что Башни изначально предназначались для этой цели, ни малейшей критики не выдерживает. И все же, как мне стало понятно почти немедленно, для целей «Ния хоризонтер» потребовались лишь очень небольшие переделки: по верхнему этажу третьей башни и так шла просторная обзорная галерея с широкими косыми окнами. Одно из них ничего не стоило вынуть и устроить дверной проем… А может быть даже, этот дверной проем предусмотрели заранее, как технический выход на бортик галереи.

Как я слышала, изначально тут хотели сделать фешенебельный ресторан, но то ли Оловянный конец – не то место, которое наши взыскательные горожане ассоциируют с лучшей кухней, то ли организаторы не сумели как следует подать свою задумку. В общем, ресторана так и не случилось. Зато теперь имел все шансы случиться первый воздухоплавательный порт в Необходимске – во всяком случае, именно это рекламировали плакаты, отпечатанные красивым шрифтом и отрисованные калиграфическим почерком, которые висели вдоль нашего пути повсюду, даже в лифте.

То тут, то там реклама перемежалась картинами, на которых художники изобразили сцены грядущего процветания, которое ждет Необходимск после запуска регулярных воздушных маршрутов. На многих этих шедеврах среди башен Оловянного конца висели целые сонмы дирижаблей, похожие на огромных кашалотов. Я невольно впечатлилась замыслом, хотя сама работа художников оставляла желать лучшего. Видимо, наняли тех, кто подешевле, или дали мало времени на заказ: слишком резкие цвета, нехватка деталей, фигурки людей больше похожи на спички, перспектива кое-где искажена…

Тут мы вышли на огороженную площадку – кажется, при устройстве башни она предназначалась для обзора города с большой высоты, – и я позабыла все и всяческие соображения о мастерстве художников или его отсутствии.

Во-первых, мне в лицо ударил холодный ветер, немедленно выбивший из головы все лишнее. Во-вторых, я увидела тушу «Прогресса» – и больше уже ни о чем думать не получилось бы все равно.

На самом деле я сначала не поняла даже, что это дирижабль. Почудилось, будто над площадкой, куда мы вышли, навис странный полукруглый козырек – но потом, проследив его глазами, я осознала, что это гигантский баллон воздушного судна, длиной своей превосходящий башню!

Разумеется, я видела «Прогресс» снизу и еще тогда подумала, что он должен быть очень велик. Но теперь его размеры привели меня в состояние немого ступора.

И вот эту махину создали лишь для того, чтобы перевозить на дальние расстояния семьдесят-восемьдесят человек⁈ Неудивительно, что энтузиастам дирижаблей не удалось добиться их процветания – такое соотношение размеров и грузоподъемности казалось совершенно неэкономичным, даже аэротакси должны быть выгоднее!

Но об этом я подумала потом. В первую секунду мною владело только восхищение человеческим гением, который поднял на высоту всю эту махину из дюралюминия и полотна, так, чтобы она плыла по воздуху, точно по морю!

– Анна, понимаю ваши чувства, – проговорил Мурчалов из сумки у меня в руках. – Да, впечатляет. Но давайте же поторопимся, тут довольно прохладно.

Наружу торчала только голова шефа, однако ветром вокруг нее раздуло пушистый воротник, огромный, словно жабо на средневековых гравюрах.

Я решительно двинулась к сходням – откидной лесенке, которую спустили с борта дирижабля на край площадки, где в ограждении были устроены воротца или, скорее, калитка.

У калитки снова дежурили два стюарда. Эти были одеты не как швейцары, а в незнакомую мне сине-золотую форму полувоенного вида – должно быть, кители «Ния Хоризонтер».

– Сударыне требуется помощь? – спросил один из них с легким юландским акцентом.

Я тут же вспомнила Лейфссона; но еще не хватало из-за одного преступника вздрагивать каждый раз, когда слышишь акцент!

– Да, пожалуйста, – ответила я с благодарностью.

Не то чтобы я не доверяла своей ловкости, но все же на руках у меня был шеф; и мне предстояло ступить на первую ступеньку лесенки, качающейся над многими метрами пустоты! Если вдруг закружится голова, лететь мне высоко и долго – костей потом не соберут.

Однако перила, несмотря на их легкость и ажурность, оказались очень прочными. Сходни совсем не шатались подо мной, высота не чувствовалось. К тому же, требовалось подняться всего на пять или шесть ступенек, прежде чем вокруг тебя оказывался корпус дирижабля, который сейчас мне казался надежным, словно скала в океане – даром что это всего лишь металлизированное полотно!

Но на третьей ступеньке я не удержалась и глянула вниз через перила, хотя говорила себе ни в коем случае этого не делать.

И… не испугалась. Да, высоко. Да, падать, в случае чего, будет долго и страшно. Но ведь и удара я точно не почувствую – превращусь в лепешку прежде, чем мой разум успеет распознать боль! Зато до чего красиво выглядели подо мной алые габаритные огни на третьей башне, словно бы покачивающиеся в сумерках над геометрически выверенной территорией всего промышленного комплекса!

Я бы задержалась на ступеньках подольше, но мне пришло в голову, что из самого дирижабля должен открываться вид еще лучше – там есть панорамные окна, если верить газетам! – да и на недовольство шефа напрашиваться не хотелось. Так что я быстро преодолела последние ступени, и мы оказались в таком роскошном коридоре, который я никак не ожидала увидеть на воздушном судне, где, если верить журналу, ради облегчения веса приходится экономить на всем подряд, на декоре в первую очередь!

Мне казалось, что обстановка внутри «Прогресса» будет самой что ни на есть утилитарной: повсюду тот же дюралюминий, минимум внутренних перегородок; может быть, будет виден сам каркас внутреннего баллона. Ничего подобного!

Прежде всего меня поразила обшивка стен: мягкое полированное дерево. Благодаря изящным светильникам, размещенным через равные промежутки, каждая панель словно светилась. Во-вторых, покрытие пола: оно было узорным, мозаичным! Не каменным, возможно, из новомодной пластмассы или из того же дюралюминия – через подошвы моих ботинок нельзя было распознать разницу. Но пол полностью покрывал причудливый узор из маленьких точек и выпуклостей побольше, они тоже поблескивали от светильников. Для чего так сделано? Должно быть, мыть это все – настоящий кошмар.

Из первого коридора мы попали в другой, гораздо шире. Здесь по правую руку я увидела широкие скошенные к полу окна, под которыми также подмигивала огоньками территория производственного центра. Но теперь, когда туша дирижабля не загораживала обзор, видно действительно было гораздо дальше – почти до самой Неперехожей! В сумерках трудно было сказать, но мне показалось, что я различаю блестящие воды реки на горизонте.

На противоположной стене висели темно-синие бархатные портьеры, скрывавшие дверные проемы. Из-за них слышался легкий гул непринужденной беседы, а за некоторыми шторами – раздернутыми и подвязанными шелковыми лентами – виднелся обширный обеденный зал, так же богато отделанный, с покрытыми скатертями столами и дорогой посудой.