Текст книги "Краков"

Автор книги: Варвара Савицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

На стенах – полихромная роспись, изображающая «отцов церкви». На парусах свода – ренессансные декоративные мотивы. В алтаре и притворах костела – несколько великолепных произведений живописи и скульптуры XV-XVI веков, а на стенах под хорами – фрески, выполненные в 1420 году.

Костел св. Креста стоит ныне на углу площади св. Духа в несколько необычном соседстве – почти рядом с театром имени Юлиуша Словацкого. Еще в конце прошлого века никакой площади здесь не было – костел входил в огромный комплекс больничных построек XIV века, образовывавших целый квартал. Здесь размещался первый краковский госпиталь, перенесенный сюда из пригорода, из Прондника, в 1224 году. Основанный за четыре года до этого, впервые в Польше, он намного опередил учреждения подобного рода в других городах Европы. Комплекс просуществовал более семисот лет, но в 80-х годах прошлого века городской совет Кракова постановил разобрать средневековые здания, чтобы построить на этом месте городской театр. Одновременно предлагалось создать для театра «благородную оправу» в виде просторной площади. Против этого решения выступили все почитатели истории и архитектуры Кракова во главе с Яном Матейкой, который даже предлагал отреставрировать здания на собственные средства. Городские власти не дали согласия, и художник счел себя настолько оскорбленным, что отказался от звания почетного гражданина Кракова, вернув городскому совету полученный от него жезл «владыки культуры». Тем не менее в 1891 году по проекту Яна Завейского началось строительство театра, а уже 21 октября 1893 года состоялось его торжественное открытие. Помпезная пышность, купол над зрительным залом, двойные пандусы, ведущие в фойе, декор лож, лепнина, позолота и стенопись, не говоря уж об общем композиционном решении, указывают на удивительное сходство со зданием парижской «Гранд-Опера», которое, впрочем, послужило образцом для подражания не одному театру второй половины прошлого века. Занавес для театра был расписан Генриком Семирадским в 1894 году; художник изобразил на нем аллегории драмы, комедии, музыки и танца. В этом театре долгие годы работал Людвик Сольский, выдающийся актер, режиссер и многолетний бессменный директор театра. На стенах его артистической уборной до сегодняшнего дня сохранились подписи, стихи, шутливые афоризмы и шаржи, созданные друзьями Сольского – известными актерами, художниками и поэтами.

Пиярская улица уводит нас от типовых построек XIX века к выходу, к Флорианским воротам, чтобы можно было еще раз встретиться с мудрым искусством средневековых каменщиков, обладавших секретом строить просто, прочно и неповторимо.

Сердце города

Краков – единственный город, где центр его, спроектированный еще средневековым архитектором, сохраняет эту роль и в современном городе. Огромный квадрат Главного Рынка занимает центральное место в плане города. Главный Рынок стягивает в единый узел все главные улицы Кракова (самой главной улицы, как мы знаем, здесь нет). Веками площадь и прилегающие к ней улицы являются средоточием торговой, культурной и административной жизни города. Главный Рынок – это сердце города, дающее жизнь Кракову, наполняющее животворной силой его артерии-улицы, определяющее ритм пульса всего города. В этом – своеобразие Кракова, в этом – непреходящая сила его обаяния.

По сравнению с прошлыми эпохами площадь сегодня почти пуста – ведь раньше все ее пространство, за исключением той части, что покрыта ныне асфальтом и оставлена для автомобилей, было испокон веков густо застроено самыми разнообразными зданиями. Всевозможные палатки, лавки и лавочки начали строить уже в средние века, а в эпоху Ренессанса их на площади насчитывалось уже около четырехсот. Между ними образовывались маленькие живописные базарчики, специализировавшиеся на продаже определенных продуктов: был соляной базар, рыбный, пшенный, мясной и т. д. На людном, многоязычном рынке было шумно, тесно и беспокойно-богатый город привлекал к себе не только купцов и ремесленников, студентов и ученых, но и любителей легкой наживы. С «лихими людьми» город, который жил по строгим законам средневекового права и не знал такой меры наказания, как лишение свободы, был суров: либо смерть, либо изгнание из города «на сто лет и один день». В последнем случае вечером, при свете факелов, как того требовал ритуал, преступника публично пороли на рыночной площади и розгами же выпроваживали вдоль Славковской улицы за ворота, вон из города. Эта улица имела в городе зловещую славу: за Славковскими воротами, на пустыре, казнили преступников помельче, а злодеям крупным готовилась казнь на площади – чаще всего в том месте, где Славковская улица берет начало с площади. Большого «разнообразия» городские власти провинившемуся не предлагали: преступника, которого «подготавливал» к мысли о смерти ксендз в особой часовне св. Антония в Мариацком костеле (она так и называлась Часовней Преступников), выводили на эшафот, где его ждала либо виселица, либо палач с топором, отрубавший ему голову, руку или ухо, – в последнем случае это называлось «ошельмовать» мошенника. Существовал и еще страшный вид наказания: на лбу, на спине или на груди жертвы палач выжигал раскаленным железом клеймо, навсегда отбрасывавшее провинившегося в ряды отщепенцев. Впрочем, и сам палач был заклеймен презрением средневекового общества: он вынужден был жить обособленно от всех, в башне Палача, что стояла в начале улицы св. Марка – тогда улица называлась Мастерской, так как в средние века только к палачу обращались со словом «маэстро». Палач помимо своих основных обязанностей занимался еще подметанием улиц, чисткой городской клоаки и ловлей бродячих собак; время от времени он использовал также свое знание анатомии человеческого тела для лечения тех, кто не мог воспользоваться услугами доктора. Весьма характерно, что в Кракове, как и во всей Польше, палачами чаще всего были немцы – поляки гнушались этой профессии. Как бы то ни было, в монотонной жизни средневекового города, проводившего свои дни большей частью в трудах и молитвах (если не было войны), каждая казнь становилась событием, почти спектаклем для жителей средневекового Кракова.

Гораздо меньше острых ощущений давали горожанину зрелища другого рода, хотя здесь было вдоволь возможностей проявить свое прирожденное зубоскальство. Перед Списским дворцом на площади грозным предостережением преступникам возвышался позорный столб и клетка. К столбу ставили мошенников, приговоренных к публичному позорищу. С помощью железного обруча, так называемой куны, за шею или за руку преступника привязывали к столбу. Стоявшая на площади клетка предназначалась для торговок-перекупщиц, допустивших мелкое мошенничество в ценах, порядке торговли и т. д. Не было ни одного уважающего себя краковского горожанина, кто бы, проходя мимо этих примитивных орудий правосудия, не сплюнул суеверно через плечо, втайне боясь оказаться одним из возможных «кандидатов» на экзекуцию. Ведь правила средневековой торговли были весьма строги, так же как и санитарные нормы,-например, рыбе, не проданной в первый день, специальный надзиратель из ратуши отрубал полхвоста, двухдневной рыбе – целый хвост, и так далее. Однако, несмотря на эти строгости, несмотря на то, что уже в средневековье Краков имел довольно сложную систему водопровода и канализации, что площадь Главного Рынка и многие улицы уже были вымощены известняковыми плитами и крошкой, город не в силах был противостоять повальным эпидемиям, то и дело вспыхивавшим в городе и косившим горожан без скидки на сословия. Достаточно сказать, что на протяжении четырех столетий– с XIV по XVIII – Краков четырежды посещала «черная смерть» (легочная чума) и целых тридцать семь раз – бубонная чума и мор. Тогда жизнь на Главном Рынке замирала, как и во всем городе, чтобы воспрянуть с новой силой, когда гибельному поветрию приходил конец. Вновь купцы зазывали в лавки, расхваливая свой товар, вновь ремесленники демонстрировали свое высокое мастерство, вновь толпа зевак окружала очередное зрелище– бродячих комедиантов или прикованную за шею прелестницу, известную всему городу.

Уличная лавка. Миниатюра из «Кодекса Бальтазара Бехэма». 1505. Ягеллонская библиотека.

Краковский рынок с его захватывающим калейдоскопом лиц, событий, красок, полный жизни и движения, не раз привлекал к себе поэтов и художников разных эпох. Любил бродить по рынку и знаменитый королевский шут Станьчик, мудрец и скептик, искавший повода для насмешек над простаками. Рассказывают, что однаждь! он закупил у торговки глиняной посудой весь товар, договорившись, что, как только он появится в окне и взмахнет красным платочком, она немедленно побьет всю посуду. Минуту спустя Станьчик, окруженный толпой зевак, громогласно похвалялся своим искусством магии: «Даже в моем платке заключена такая волшебная сила, что стоит мне взмахнуть им – и первая же торговка начнет бить посуду», – при этом платочек был вынут, глиняные горшки были мгновенно разбиты, а толпа ошеломлена и подавлена. «Каждый так сможет, кто успеет первым заплатить торговке»,-корчась от смеха, издевался Станьчик над негодующей толпой зевак.

Таким был рынок до XVIII века, когда город постепенно пришел в упадок. Лишь в XIX веке несколько улучшилось положение, хотя в это время возникла другая опасность. Утилитаризм городских деятелей, стремившихся использовать каждый квадратный метр полезной площади и называвших город «архитектурной свалкой», привел к планомерному уничтожению обветшавших памятников архитектуры готики и ренессанса. На Главном Рынке сносят ратушу, Весовую палату, амбар-зернохранилище, все (!) старинные лавки. Несколько позже, когда в Кракове начинают возникать новые средства сообщения, через площадь Главного Рынка был пущен трамвай. В первых этажах домов вокруг рынка начинают устраивать магазины взамен снесенных лавок.

На рынке остался лишь городской базар – в таком виде он сохранился до второй мировой войны. И здесь соблюдалась строгая иерархия. Возле Сукенниц неписаные законы рынка закрепили места для торговок цветами – здесь же зимой они продавали елки, хвою, сухие крашеные цветы, бессмертники и цветы из перьев. У памятника Мицкевичу располагалась «фруктовая аристократия»: здесь торговали отборными грушами, яблоками, сливами с лотков в розницу. К маленькому костелу св. Войцеха, что на углу площади, возле Гродской улицы, деревенские бабы и мужики привозили фрукты в корзинах и бочках, а летом здесь устраивали грибной и ягодный базар. По вторникам и пятницам на подводах привозили гусей, кур, индюшек, деревенский сыр, домашние колбасы, пахучий деревенский хлеб. Особое место на рынке, одно из самых почетных, занимали продавцы певчих птиц и голубей. На рождество здесь можно было купить знаменитые краковские «шопки» – многоцветные модели средневековых храмов, а на пасху – писанки, пряники, игрушки и всевозможных барашков: из сахара, теста и гипса.

После войны рынок хотели было перенести с площади, но краковяне так решительно запротестовали, что торговок цветами и фруктами оставили здесь навсегда. И теперь площадь Главного Рынка расцвечивают яркие, как былые ярмарочные балаганчики, полосатые зонты торговок, а воздух на площади по-прежнему полон запахов цветов и яблок.

Главный Рынок родился в 1257 году, когда Болеслав Стыдливый подписал грамоту о присвоении Кракову городских прав на основе Магдебургского права. Город тогда насчитывал 1 км в длину (по оси от Флорианских ворот до Вавеля) и почти 800 м в поперечнике. Новая организация города предполагала систематическое расширение Кракова на основе четкого, с широким размахом задуманного плана шахматной застройки. Тогда была размечена и огромная квадратная площадь Главного Рынка общей поверхностью около 4,3 га (для сравнения заметим, что поверхность Красной площади в Москве равна 4,9 га). Строго симметрично, по три с каждой стороны квадрата, с площади ведут к крепостным стенам прямые улицы (исключение составляют лишь Гродская и Братская).

В XIV веке замок и город все сильнее начинают испытывать взаимное притяжение, и вскоре – по-видимому, спустя уже пять-десять лет-Вавель и «ничейная земля» между замком и городом включаются в единую систему фортификаций. Так план города приобретает новую оригинальную форму, в точности сохранившуюся до наших дней. Особенность эта сразу бросается в глаза, если смотреть на панораму города с птичьего полета. По-видимому, подметил ее и летописец XVI века, который выразил ее в форме изысканной метафоры: «Если взглянуть на город с горы Звежинца (отсюда видно лучше всего), то он подобен своей округлостью лютне, а Гродская улица и замок, ее венчающий, именно как шейка лютни. Похож он также чем-то и на орла, голова которого – замок, шея – Гродская улица, а предместья вокруг – как бы крылья его» («Польская хроника Марцина Бельского, вновь изданная его сыном Иоахимом Бельским», Краков, 1597 г.).

Откуда ни взглянешь на Главный Рынок – повсюду открываются картины, пленяющие глаз богатством форм, сплетением стилей, неисчерпаемым многообразием деталей. Потемневший от времени готический кирпич Мариацкого костела и ратушной башни выгодно оттеняет нарядную праздничность ренессансных и барочных дворцов знати, толпящихся вокруг площади, ренессансные аттики Сукенниц венчают романские стены, ампирные фасады домов скрывают ренессансные сени, ведущие в готические погреба и подземелья. Как поэтично выразился один из знатоков Кракова Ян Адамчевский, «каждая эпоха оставила здесь свой след, а столетия согласовали все эти фронтоны, орнаменты и эркеры в единую, прекрасную мелодию архитектуры».

В северо-восточном углу площади, там, где берет начало Гродская улица, зелень тополей скрывает крохотный костел – самый миниатюрный и, возможно, самый древний в Кракове. Согласно легенде, он был построен на том месте, где тысячу лет назад – когда кругом еще были дремучие леса, а предки поляков были язычниками – «святой» Войцех читал свои первые проповеди. Так ли было в действительности – сказать трудно, но упрямые археологи раскопали под фундаментами позднейших построек остатки самого раннего храма X века – деревянного, пол в котором был сделан из дерева тиса. Первый каменный храм, опять-таки по сведениям археологов, был построен приблизительно на рубеже X и XI веков. Он был несколько больше теперешнего и в западной части своей имел квадратную башню. В начале XII века (около 1100 года) на его месте из мелкого тесаного известняка был построен костел св. Войцеха, который стоит и поныне. Храм в плане квадратный, к нему пристроен небольшой прямоугольный пресвитерий с двумя часовнями. Сооруженный на пригорке, к которому с запада почти вплотную подступали топкие болота, костел мог быть бастионом, охранявшим с севера дорогу к граду на Вавельском холме. Храм имел тогда маленькие романские окна (они и сегодня видны на стене пресвитерия) и со стороны Гродской улицы-полукруглый портал. Ныне он ведет в подземелье костела, где открыт небольшой музей, в экспозиции которого демонстрируются находки археологов на территории Главного Рынка. В XVII-XVIII веках костел перестраивался: стены были надстроены и все здание покрыто куполом с барочным фонарем. Соответственно и интерьер получил барочное оформление.

Мариацкий костел. Ок. 1300-1392

Костел св. Войцеха совершенно теряется вблизи своего огромного соседа – Мариацкого костела. Трудно сегодня поверить, что еще в начале прошлого столетия костел был окружен высокой каменной стеной, через которую можно было проникнуть только двумя путями: воротами, которые вели к Флорианской улице, и воротами со стороны рынка. За стеной, так же, как и на нынешней Мариацкой площади, примыкающей к костелу с юго-восточной стороны, находилось самое обыкновенное кладбище, на котором еще в XVIII веке хоронили покойников и сооружали надгробные памятники (возле костела св. Войцеха кладбище было упразднено уже в XVI веке).

Сегодня ничто не мешает увидеть Мариацкий костел таким, каков он есть, со всеми особенностями, присущими готическому храму: устремление по вертикали ввысь, к небу, и тяготение к большому внутреннему пространству всего здания, которое смело могло вместить несколько античных храмов. «Античный темплиум был домом божьим, собор стал домом верующих – бессмертных ведь всегда меньше, чем их последователей», – не без юмора комментирует эту особенность готики польский поэт и писатель Збигнев Херберт. Массивный корпус здания с одной стороны замыкает трехгранный пресвитерий удивительного совершенства пропорций, с высокими узкими окнами и расходящимися веером скарпами-контрфорсами с пинаклями поверху. Фронтон фасада украшает огромное окно с массверковой декорацией XV века. Фасад фланкируется двумя многоярусными башнями разной высоты. Одну, более высокую и стройную, венчает высокий готический шпиль, вырастающий из позолоченной короны. Другая башня, более приземистая и мощная, увенчана ренессансным шлемом. Наверное, как обычно бывало с постройкой готических храмов, и на этот раз не хватило средств, чтобы сразу закончить обе башни одновременно. Строительство соборов нередко затягивалось на десятилетия. Так, по-видимому, произошло и здесь – ведь Мариацкий собор строился без малого сто лет, на протяжении почти всего XIV века.

Но можно ли в Кракове, в городе легенд, быть довольным такой тусклой прозой жизни? И вот уже много веков передается из уст в уста, от летописца к летописцу прекрасная и страшная легенда создания храма. Его строила, как обычно, целая армия цехов каменщиков, строителей, резчиков. Возведение башен было поручено двум братьям. Старший, у которого работа спорилась быстрее, вскоре уже водрузил на вершине башни высокий шпиль и, радуясь всеобщим похвалам, уехал строить храм в другую страну, уверенный, что выше и красивее его башни не будет. Вернувшись в родной город, он застал вторую башню все еще далекой от завершения. Но опытный глаз знатока сразу заметил, насколько она мощнее и крепче построенной им башни – значит, младший брат сумеет построить свою башню выше и красивее. Терзаемый завистью и злобой, старший брат бросился на младшего с ножом (до сих пор он висит в одной из аркад Сукенниц) – и убил его. Однако, мучимый угрызениями совести, он сознался в преступлении и бросился с недостроенной башни на камни рыночной площади. Эта кровавая история настолько потрясла город, что городские советники распорядились зачеркнуть в городских книгах имена братьев-архитекторов, которые из-за земной гордыни посмели пренебречь святой целью, ради которой строился собор. Незаконченную башню решили не достраивать в назидание потомкам, а много лет спустя ее просто прикрыли навершием– шлемом.

Кто знает, какая крупица истины всегда хранится в самой фантастической легенде? Точно известно одно: чем выше башня собора, тем дальше с нее видно пожар или войско. И башни Мариацкого костела не были исключением: уже в XIV веке башни, особенно та, что повыше, были главными сторожевыми вышками Кракова. Уже в 1382 году в городских расходных книгах записана выплата восьми грошей ежедневно караульщику на башне и еще по полгроша дополнительно трубачу, который должен был трубить специальный сигнал-«хейнал» в случае опасности. Однажды, рассказывает предание, трубач начал трубить тревогу, увидев приближающуюся к городу татарскую конницу, но пал, сраженный татарской стрелой, которая вонзилась ему в горло. С тех пор по традиции каждый час наверху башни Мариацкого костела появляется трубач, который трубит позывные старинного «хейнала», каждый раз обрывая мелодию на той ноте, с которой оборвалась жизнь средневекового воина. Ежедневно в двенадцать часов дня по всей Польше радио разносит позывные краковского «хейнала», потому что эта мелодия стала теперь также позывными Краковской астрономической обсерватории как сигнал точного времени. Судьба меньшей башни более скромна, она была предназначена для звонницы. На ней повесили пять колоколов, причем самый большой из них, называемый Ползигмунтом, как гласит легенда, внес на башню без посторонней помощи знаменитый краковский силач Станислав Чолек, сын мазовецкого воеводы.

Но вернемся от истории с башнями к истории здания. Мариацкий костел, или, как более правильно звучит его редко употребляемое наименование,– костел пресвятой девы Марии, строение далеко не однородное. Построен он был в начале XIV века на месте романского костела, уничтоженного во время татарского набега 1241 года. Самая старая часть костела – главный неф и нижние части башен – относится к XIU веку, пресвитерий и корпус трехнефной базилики – к XIV веку. Старейшие витражи были выполнены в 1370 году, сейчас с ними соседствуют витражи, созданные в начале нынешнего столетия по проектам Выспянского и Мехоффера.

На стенах базилики, неф которой окружен венком часовен, немало старинных памятников и надгробий. К числу наиболее интересных, выполненных с высоким мастерством и тонкостью, бесспорно следует отнести ренессансные надгробные плиты с рельефными портретами коронного сановника Северина Бонера и его жены Зофьи, урожденной Бетман.

Главный неф Мариацкого костела достигает 28 м высоты. От боковых нефов он отделен могучими филарами, переходящими в готический свод, расчлененный сетью нервюр. В дуге стрельчатой арки, отделяющей неф от алтарной части, – распятие XV века, созданное Витом Ствошем. Интерьер Мариацкого костела производит большое впечатление и стремительной величавостью архитектоники здания, и обилием превосходных произведений живописи и скульптуры, и даже полихромией алтарной части, выполненной по проекту Матейки (особенно эффектен декоративный фриз и купол апсиды, расписанный золотыми звездами по лазоревому фону). И все же основное внимание здесь всегда приковано к величайшему сокровищу костела – к огромному главному алтарю работы Вита Ствоша.

Интерьер Мариацкого костела

У этого алтаря, выполненного в 1477-1489 годах, непростая история. На протяжении веков огромный (11 X 13 м) полиптих, вырезанный Ствошем из липового дерева, не раз пытались реставрировать, причем почти всегда неудачно. В XVII и XVIII веках скульптуры алтаря, расписанные самим автором, много раз перекрашивали и золотили, закрывая подлинную готическую полихромную роспись. Во время гитлеровской оккупации по приказанию «знатока искусств» губернатора Франка алтарь в разобранном виде вывезли в Германию и сложили в подземельях Нюрнбергского замка. В 1946 году его находит профессор Краковского университета Кароль Эстрайхер, руководивший работами по возвращению в Польшу национальных сокровищ, разграбленных фашистами. Во время капитальной реставрации, проведенной после возвращения алтаря в Краков, дерево было подвергнуто специальной предохраняющей обработке, а также была счищена раскраска последующих веков. После того как алтарю был возвращен первоначальный вид, он был выставлен на Вавеле в экспозиции специально организованной выставки, а с 1957 года он окончательно перебрался на свое место в Мариацком костеле.

И все же судьба самого автора алтаря была несравненно драматичнее. Недаром незаурядная личность Ствоша привлекла и покорила другого гения – польского поэта XX века Константина Галчинского, посвятившего средневековому мастеру резца вдохновенную поэму.

Вит Ствош был родом из Южной Германии, но его лучшие годы и лучшие творения отданы Польше. Вот сведения о его долгой (Ствош прожил девяносто три года) и богатой событиями жизни. В 1447 году, отказавшись от прав гражданина Нюрнберга, он приезжает в Краков, чтобы начать работу над главным делом своей жизни – алтарем для Мариацкого костела, которому он посвятил двенадцать лет упорного труда. Одновременно (судя по документам) он работает над рядом крупных и мелких вещей, которые не дошли до наших дней. К счастью, сохранились некоторые работы – «Распятие» в Мариацком костеле и гробница Казимира Ягеллона в кафедральном соборе на Вавеле. Двадцать два года, проведенные скульптором в Кракове, – это годы напряженного труда, годы творческого расцвета и творческой зрелости. С возвращением в 1496 году в Нюрнберг начинается полоса несчастий, которые не покидали Ствоша до самой смерти. Достаточно упомянуть одно: после неудачной попытки подделать вексель, чтобы вернуть себе утраченное из-за банкротства банкира состояние, Ствоша каленым железом клеймит палач, его лишают гражданских прав и бросают в тюрьму.

Алтарная часть Мариацкого костела. В глубине – алтарь работы Вита Ствоша

По выходе из заточения скульптора вновь преследует цепь невзгод, которые привели его к смерти в нищете и одиночестве.

«Его сердце взял Краков,

словно яблоко с ветки.

И, никем не оплакан,

он пропал в Нюрнберге», -

с горечью и болью восклицает поэт 22*
  * К. И. Галчинский. Стихи. Перевод Д. Самойлове. М., 1967 г.


[Закрыть].

Хотя Вит Ствош и хронологически и стилистически должен быть отнесен к поздней готике, его могучий талант, широта интересов, огромная эрудиция и разносторонность дарования позволяют считать его как бы провозвестником Ренессанса. Ствош был не только скульптором, работавшим в дереве и камне, но и живописцем и графиком, умел отливать в бронзе, не чуждался строительного и инженерного дела. Ствош живо интересовался и естественными науками, поэтому изображение растений и животных в его работах – это всегда не только высокохудожественная форма, но и научная точность воспроизведения. Ствош был первооткрывателем, жадно стремившимся ко всему новому. Не удивительно, что динамичный талант Ствоша, его неукротимая энергия, наконец, его пылкая, импульсивная натура, постоянно горевшая жаждой поиска, оказывали колоссальное влияние на других мастеров, работавших тогда в Кракове (а их было около ста). «В этом сочетании глубокого переживания художника со страстью исследователя, аналитического познания со свежим, непосредственным видением действительности Ствош становится нам особенно близок, несмотря на скорлупу стилевого и декоративного реквизита, свойственного его эпохе» (Т. Добровольский).

В главном творении Ствоша, алтаре Мариацкого костела, с особой силой сказалась пластическая мощь дарования Ствоша, которая позволила ему осуществить столь грандиозный замысел. Алтарь – самый большой из средневековых алтарей Европы – состоит из центральной части и четырех закрывающих ее крыльев. В центре изображена коронация Марии, на крыльях – двенадцать сцен из ее жизни (поскольку костел посвящен богоматери). Работая над алтарем, Ствош освобождается от стесняющих его догм готического мышления и упорно стремится к новому открытию мира. В пластических и живописных формах он воплощает всю глубину и сложность природы и человеческой натуры. С увлечением изображая разные состояния души человека, он не забывает скрупулезно точно воспроизвести все детали человеческого тела, его пропорции, логику его движения.

В алтаре Мариацкого костела Ствош выступает и как скульптор и как живописец – он сам расписывал вырезанные из дерева скульптуры. Не устаешь поражаться, с какой глубиной и тонкостью он усиливает трагическое напряжение сцены или, наоборот, подчеркивает ее лиричность умело подобранным сочетанием красок. Полихромные сцены «выпуклой иконы» до отказа насыщены массой подлинно реалистических «штудий»: удивительно точно подмеченных скульптором жанровых сцен, ландшафтов, интерьеров, деталей архитектуры. А сколько жанровых мотивов и портретов людей, окружавших мастера в сутолоке средневекового города, нашло место в этих рельефах.

«А как ночь бледнела над лесом,

в ту надбрежную мастерскую

снова мастер входил и резал

руки, души и плоть людскую,

и рубахи резал, и шубы,

вифлеемские дивы и чуда,

и Марии нежные губы,

и кривые губы Иуды;

золотые звездочки метил,

ниже – яблочки круглолики,

сам дивился: о, сколь он светел,

тот брусок из дерева липы!»

(К. Галчинский)

Это дань восхищения мастера – мастеру, гения – гению. А вот и менее сложная, но полная не меньшей уважительности к грандиозному творению средневекового мастера дань: в 1958 году на Мариацкой площади современные краковские ремесленники поставили маленький фонтанчик, который украшен бронзовой фигуркой – копией портрета краковского ремесленника из алтаря Мариацкого костела.

Вит Ствош. Успение богоматери – центральная часть алтаря Мариацкого костела

Вит Ствош. Главный алтарь

Мариацкого костела. 1477-1489

Вит Ствош. Святой Петр. Деталь алтаря Мариацкого костела.

Неподалеку, у стен костела св. Барбары, под открытой аркадой бывшей кладбищенской часовни находится большая скульптурная группа «Христос в саду», выполненная из камня учениками Ствоша. Вначале на этом месте было кладбище, и часовня была пристроена к небольшому двухэтажному костелу, свод которого опирался на столбы – филары, В XV веке на его месте цех краковских каменщиков воздвигает костел как коллективный обет, данный покровительнице строителей и горняков св. Барбаре. Предание рассказывает, что для постройки этого костела был использован кирпич, оставшийся от строительства Мариацкого костела. В костеле находится один из лучших образцов готической скульптуры Кракова – каменная «Пьета» (ок. 1410 г.). Экспрессия образов Христа и богоматери, мастерская пластика, высокое совершенство исполнения позволили некоторым ученым считать ее автором «Мастера Прекрасных мадонн».

Главный Рынок гордится еще одним достойным памятником готической архитектуры – ратушной башней. Сегодня она одиноко возвышается на северо-восточной части площади, некогда густо застроенной: здесь стояли готическая ратуша с башней, ренессансный амбар для зерна и гауптвахта. Проведенные несколько лет назад капитальный ремонт и реставрация ратушной башни раскрыли не одну тайну этого здания.

Ангел, играющий на цимбалах. Витраж алтарной части Мариацкого костела. Середина XV в. Музей Ягеллонского университета

Прежде всего обнаружилось, что ратуша была построена не в XIV веке, как предполагалось ранее, а во второй половине XIII, и стояла она тогда перпендикулярно к нынешним Сукенницам, а не параллельно, как более поздняя, более пышная и увеличенная в размерах. Этот факт очень существен для выяснения основ средневекового градостроительства. Строительство же самой башни было закончено в 1383 году, что точно подтверждается городскими актами. На протяжении трех веков – с XIV по XVI – башню беспрерывно перестраивали и расширяли. В начале XVII века в шпиль башни ударила молния, от возникшего пожара башня пострадала и грозила рухнуть. В результате ремонта в конце века накренившаяся башня была укреплена мощной скарпой с западной стороны, что спасло ее от обвала, но до сегодняшнего дня сохранило отклонение от вертикали на 55 см. Тогда же прекрасный готический шпиль, венчавший башню, сходный со шпилем высокой башни Мариацкого костела, был заменен барочным шлемом. В начале XIX века соседние с башней здания– сама ратуша и ренессансный амбар-находились в таком катастрофическом состоянии, что городские власти, не желая тратить огромные деньги на реставрацию, приказали снести амбар, а ратушу переделать в театр. Однако после разрушения амбара на стенах ратуши появились такие громадные трещины, что пришлось снести и ее. Под угрозой сноса оказалась и башня ратуши. По мнению городских властей, она была не только мрачной руиной, но и. . . лишним напоминанием о готике, которая в те времена считалась стилем грубым и недостойным. В 1821 году в журнале «Краковская пчелка» появилась даже статья «Мысль об украшении Кракова», автор которой, некий сенатор Сочинский, с пафосом требовал снести «эту… готику, которая по причине своей ничтожной ценности далее существовать не должна». Однако, к счастью, башню оставили в покое, слегка подремонтировали и в таком состоянии она просуществовала до 60-х годов нынешнего столетия, когда после капитального ремонта в ней открылся филиал Исторического музея города Кракова, а внизу, в подземелье– студенческое кафе.