355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Варвара Цеховская » Династия » Текст книги (страница 7)
Династия
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 09:42

Текст книги "Династия"


Автор книги: Варвара Цеховская



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)

   А вожака и не видно уже.

   Следя глазами за отлетающей стаей, Павел задумчиво сказал, как бы самому себе, не обращаясь к Марго:

   – Ксения Викторовна уж не увидит их весною.

   Ночью после похорон Павел не раздевался. Опять сидел у стола при зажженной лампе. Глубокая задумчивость омрачала его лицо, хотя определенных мыслей не было. Звон стоял в ушах, больно было физически от ворвавшегося в жизнь сознания пустоты. От того, что вдруг стало совершенно пусто, и эту пустоту нечем заполнить. Кто-то негромко стукнул в дверь.

   – Марго,– подумал Павел. Он медленно встал отворить дверь, но, отворив, попятился в изумлении: за дверью стоял Арсений.

   – Я к тебе,– отрывисто проговорил Арсений и вошел, как стоял, со шляпой в руках, в накинутом на плечи пальто.

   – Никак не могу уснуть, Павел. Не сплю все время. Дай чего-нибудь для сна... Впрысни мне. Сил больше нет выносить это.

   Павел глядел застывшим взглядом. Он не сразу понял просьбу. В ушах продолжался прежний звон, пусто было в мыслях, все казалось глубоко безразличным. Не скоро стряхнув с себя безучастность, он приказал себе понять, чего хочет от него Арсений. Затем снял с плеч Арсения пальто, вынул из его рук шляпу, подвел к столу, усадил в кресло, где сам сидел перед этим.

   Арсений повиновался беспрекословно.

   Павел спросил, пытаясь говорить поласковее:

   – Что же тебе? Немножко морфию?

   – Чего знаешь. Лишь бы подействовало. Тяжко мне. Невыносимо. Без сна не выдержу дальше. А жить надо, нельзя не жить. Дети!.. Если бы не они... какое счастье, только выстрел, и ничего. Все кончено. Разом. Я так метко стреляю, без промаха. Но дети!.. Нельзя. Не смею, не могу. А как хотелось бы...

   В душе у Павла было прежнее безучастье. Однако он нашел и нужный тон, и слова, требуемые настоящей минутой. Он сказал благоразумно и увещательно:

   – Полно. Что ты? К чему? Ведь уже свершилось... уже не поможешь.

   – В том и горе: уже не поможешь. Кайся, бейся головой о склеп, проси, умоляй, требуй прощенья... изойди слезами от сожалений – поздно. Уже свершилось. Не поможешь. А жить нужно. После такой вины... такой потери? Надо, надо жить! Дети.

   Арсений потер рукой лоб и лицо, собрал в складки кожу лба, наморщив ее пальцами, как бы принуждая себя припомнить что-то, и пробормотал, припомнив:

   – Уснуть бы? Помоги, Павел.

   Павел и теперь ответил, как надо было:

   – Ты бы у меня уснул? Дома все напоминает тебе... Расстраивает. Ложись здесь? Встань, я раздену.

   Арсений Алексеевич подчинился, как дитя.

   – Ложись сюда, на подушку. Погоди, я укрою... Вот так. Теперь приготовлю шприц...

   Павел подошел к шкафику в стенке, достал из жилетного кармана ключ, отпер секретный замок со звоном. Вынул шприц из никелевого футляра, переменил иглу, продезинфицировал ее спиртом.

   Арсений следил глазами за этими приготовлениями внимательно, немножко испуганно.

   Остро и холодно запахло эфиром.

   – Готово,– сказал Павел и подошел к кровати.– Открой спину. Пониже лопаток, там не так больно. Не бойся. Я раньше натру эфиром.

   – А ты никуда не уйдешь? – спросил Арсений уже капризно.– Не уходи. Не оставляй меня.

   – Хорошо. Не уйду никуда.

   – И свет пусть горит. Не так жутко. Спи и ты здесь. Вон, на диване. Что, уже? Уже впрыснул?

   – Уже.

   – А я и не заметил как. И скоро я усну теперь?

   – Скоро. Сейчас уснешь. Помолчи, не разговаривай больше.

   Павел до утра сидел у стола при горящей лампе.

   Он знал, что Арсений заснул крепко, надолго, по крайней мере, до полудня. И все-таки опасался, как бы не спугнуть тихого сна, который спустился на тоску и утомленье Арсения.

   Сам же Павел не чувствовал потребности ни в сне, ни в забвении.

_______________

   Наутро снова служили панихиду в часовне над склепом

   Ночью шел дождь, мелкий и неугомонный, а день настал серый, шумел ветер. Тепловатая сырость перенасытила воздух. Так и висела влага надо всем и на всем, на траве, на постройках, на зеленых и золотисто-хрупких осенних листьях.

   Кружились и пролетали стаи ворон, тяжело падали на землю с деревьев одинокие, намокшие листы.

   Уже не хватало свежих цветов в Неповоевке, к похоронам все были срезаны. Только мгновенно вянущие вьюнки оставались на цветниках, обвивали кладбищенские кустарники, кресты, памятники, часовню. Ветер теребил их мягкую зелень, раскачивал тонкие цветы – синие, белые, розово-красные,– и цветы колыхались на неприметных ножках, будто плавая в воздухе.

   Арсений Алексеевич спал у Павла так долго, что панихиду пришлось отложить с двенадцати на два часа дня.

   Пропели вечную память, надо было уходить из часовни.

   По красному песку кладбищенской аллейки впереди других шли дети с мистером Артуром. И там, в этой небольшой группе, вдруг раздался короткий и громкий крик, словно придушили кого-то. Затем свалился на мокрый песок Горя. Бросились к нему – он лежал недвижимо, как каменный, с сжатыми челюстями. Глаза были открыты, зрачки закатились кверху. Думали – обморок. Но мальчик судорожно двинулся всем телом, и с ним началось что-то непонятное. Руки и ноги попеременно сгибались, выворачивались, голова забилась о землю, побагровевшее лицо искажали невероятно страшные гримасы. Высовывался и оттягивался язык, глаза неестественно вращались, изо рта выступила розоватая пена.

   К нему на помощь бросился Арсений Алексеевич. Бросился деловито, озабоченно, как будто нисколько не испугавшись.

   – Язык... Он откусит язык!

   Арсений Алексеевич разжимал челюсти Гори, придерживал его голову, старался облегчить возможность дыхания и делал все с таким неторопливым уменьем, словно был врачом-специалистом.

   Остальные перепугано теснились вокруг на траве и на дорожке, не зная, что предпринимать. Припадок прошел быстро, он продолжался несколько минут, но казалось, не будет конца этому странному явлению.

   Подергиванья смягчились, стихли. Несколько легких толчков, пробежавших по телу мальчика, и к Горе вернулось сознание. Расслабленный и изнемогший, он не знал, что с ним было. Не мог понять, почему он на сырой земле в новой траурной куртке? И не то лень, не то неохота было ему даже и выяснять это. Он сейчас же закрыл глаза, по-видимому, уснул спокойно и крепко. Тогда Вадим Алексеевич с бережностью поднял его, как пушинку, и понес к дому на вытянутых руках.

   Первой отозвалась после того Агриппина Аркадьевна.

   – Истерический припадок,– беспечно сказала она, но беспечность ее была деланная.– Он не плакал все время, а сам такой нервный... так любил мать... Вот и разрешилось.

   Арсений глянул на нее, словно хотел остановить, но промолчал.

   Спустя меньше часа Горя проснулся на своей кровати. Он ничего не помнил, только слабость была у него огромная.

   Арсений Алексеевич с сдвинутыми бровями сидел подле мальчика, вглядываясь в него долго, сумрачно, пытливо.

   – Горюшка? У тебя болит что-нибудь? – спросил наконец Арсений Алексеевич.

   – Нет,– ответил Горя изумленно.– Зачем меня положили?

   Видно было, что он силится и не может выяснить себе, что случилось.

   Его оставили лежать в постели до вечера.

   За обедом опять говорили об истерическом припадке. Ждали врачей из города.

   Но Арсений Алексеевич поставил диагноз и без врача.

   – Оставьте,– сказал он дяде, когда тот начал об истерии у детей.– Для кого вы говорите? Если для меня, то напрасно. Припадок не истерический, а падучий. Разве я не видел? Для меня – нечего золотить пилюли. Я ко всему готов. Не приходит никогда одна беда, всегда несколько. Я жду и готов.

   Он умолк и сидел, сгорбившись, опустив низко голову, ускоренно двигая плотно сжатыми челюстями.

   К вечеру доктора подтвердили его мнение: припадок был падучий, несомненно.

   Арсения Алексеевича утешали, предписывали давать Горе бром, бром и бром... Обещали, что припадок может больше не повториться или будет повторяться, но очень изредка. Арсений Алексеевич молчал, сумрачно сгорбившись, поникнув головою, и на лице его отражалось:

   – Я ко всему готов. Не приходит никогда одна беда, всегда несколько.

   А вечером, перед ужином, он пришел к Марго и предложил ей:

   – Ты не знаешь, что с собой делать. Вот тебе цель жизни – останься у меня. Вырасти моих детей.

   Марго беспомощно открыла испуганные глаза.

   – Мне? Мне... остаться у тебя? – повторила она.– Но... Но это же не подходит!

   – Почему?– спросил Арсений, не понимая.– Лучший исход, какой и для тебя, и для меня, и для детей моих можно придумать.

   – Но я сама скверно воспитана, Арсений! Как мне воспитывать твоих детей?

   – Тебе и не придется воспитывать. Для этого есть Артур. Но им и не нужна близкая женщина в доме... Представительница дома, хозяйка. Ты одна могла бы занять это место. Мне, как предводителю, должно жить более открыто. Принимать у себя... вообще, не так замкнуто. Я всегда понимал это. Да все не до того было. Ты – в роли хозяйки здесь... чего приличней? Ты – женщина умная, моя сестра родная... чего лучше? Измени лишь немного свои напускные манеры. А после... Здесь, в своем кругу, ты можешь встретить кого-нибудь порядочного, подходящего... Развод так облегчен теперь, а ты еще молода. Важнее всего, что тебе не придется компрометировать себя. Не будешь слоняться по свету какой-то бездомной бродягой. Извини меня, но эти женщины-одиночки... они всегда подозрительны. Будь она хоть святая из царствия небесного.

   – Благодарю за заботу обо мне,– чуть иронически ответила Марго.– Но я не боюсь показаться кому-нибудь бродягой. Наплевать, если и хуже подумают. Мне не страшно, хотя вообще... а, черт возьми! Большая это неприятность – родиться женщиной. Да что поделаешь? Надо мужественно донести свой удел до могилы. И дотащу как-нибудь. А ни встречать никого, ни вступать в брак не хочу больше. У меня, знаешь, такие препротивные воспоминания обо всем этом. Никакого желания пережить их наново.

   – Тогда тем более для тебя важно иметь известное положение в обществе. Точку опоры в жизни. Иметь свой дом. И мой дом будет твоим.

   – Не могу я, Арсюша. Спасибо, большое спасибо. А не могу. Может, я – эгоистка, бессердечная... дурная, черствая, бестолковая... но я не выдержу. Не в состоянии буду. Не выдержу ни за какие блага.

   – Не выдержишь? Чего же?

   – Прости меня, но... твоего режима, Арсений.

_______________

   Осень торопилась наложить на все свой отпечаток. Грустно стало в Неповоевке. Агриппина Аркадьевна и Жюстина уже совещались об отъезде. Но неловко было уехать раньше панихид в девятый и двадцатый день со смерти Ксении Викторовны.

   Дожди утихли. А осеннее разрушение продолжалось и при ярком солнце после едких утренних туманов. Уже сильно отдавала из-под низу желтизной пронизанная солнечным светом осина, зарумянились клены, зазолотились березы, начал отливать бронзой вяз.

   Шло отлетное движение птиц. Горели на солнце красно-рыжие ягоды рябины; мягкие, черные кисти бузины клонились от тяжести, да, как весною, гудели пчелы над наново зацветшей резедой.

   Слова Арсения Алексеевича: "Не приходит никогда одна беда, всегда несколько",– оказались пророческими.

   На девятый день по кончине Ксении опять все собрались в часовне. Не являлся лишь Павел. За ним пошел Вадим Алексеевич и застал Павла в его спальной мертвым. Он по ошибке,– должно быть второпях,– впрыснул себе в грудь вместо мышьяку что-то другое,– как оказалось потом,– яд кураре.

   И лежал, вытянувшись, поперек широкого дивана у стенного шкафика с наркотиками.

   Вся обстановка смерти говорила о случайности. Окна спальной были открыты, дверь незаперта. Сам Павел перед тем сбирался на панихиду. Умывался, брился, надел черный костюм, галстук, темные запонки. И шляпу, и пальто, и палку приготовил для выхода. Затем уже, очевидно впопыхах, расстегнул манишку на груди и сделал впрыскиванье, которое оказалось последним.

   Лицо его было спокойное, неподвижно безразличное. Глаза – широко открытые, ничего не отражающие. Но все же – словно глубокая задумчивость омрачала его черты, и на застывших чертах этих лежал отсвет какой-то продуманно решенной, еще не вполне угасшей мысли.

   Он сдержал слово.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю