Текст книги "Дедушкины рассказы. История Шотландии с древнейших времен до флодденского сражения 1513 года."
Автор книги: Вальтер Скотт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
Вот так Яков обрел свободу, и, как могло показаться, вновь подружился с герцогом Олбани настолько, что двое этих царственных брата жили в одной комнате, ели за одним столом и спали в одной постели. Пока король интересовался строительством зданий и развлекался, Олбани занимался делами государства, причем порой весьма успешно. Однако присущее ему честолюбие снова дало о себе знать, народ заподозрил его в сговоре с англичанами, и ему вновь были высказаны справедливые обвинения в том, что он хочет завладеть короной при посредничестве Ричарда III, теперь уже короля Англии. Герцогу опять пришлось спасаться в этой стране, где он оставался некоторое время, помогая англичанам бороться со своими собственными соотечественниками. В 1484 году Олбани участвовал в той самой стычке, где был захвачен старый граф Дуглас, и спасся лишь благодаря своему быстроногому скакуну.
Герцог вскоре перебрался во Францию, там вступил в брак с дочерью герцога Бульонского и у них родился сын Джон, который впоследствии, во времена Якова V, стал регентом Шотландии. Сам же Олбани был смертельно ранен обломком копья на одном из турниров, или состязаний, о которых я уже тебе рассказывал.
Легкость, с какой он был готов переметнуться от одних к другим, разочаровала многих из тех, кто высоко ценил его, когда он был молод.
Освободившись из-под опеки брата, король взялся за старое, забыв обо всем том, за что он так жестоко поплатился. Чтобы к его персоне больше не применяли силу, он установил порядок, согласно которому никто, кроме королевской гвардии под командованием все того же Джона Рэмси из Балмейна (единственного из его бывших фаворитов, отпущенного Привесь Кошке Колокольчик и другими вельможами во время расправы на Лодерском мосту) не имел права носить оружие. Такой порядок сочли оскорбительным в стране, где появляться на людях без оружия считалось и опасным и неприличным.
Как это часто случается, любовь короля к деньгам с возрастом усилилась. Без даров и подношений ни один человек не мог добиться от него ни того, что было ему положено по праву, ни в виде милости. Таким образом сокровищница Якова наполнилась до краев, хоть это и может показаться неправдоподобным при том, что его королевство оставалось таким бедным. «Черный ларец», – а так часто называли королевскую сокровищницу, – ломился от золотых и серебряных монет, не говоря уж о посуде из тех же драгоценных металлов и бриллиантах. Однако, приумножая свое богатство, король все больше и больше злил своих вельмож и свой народ. И вскоре всеобщее недовольство его слабостью и его алчностью переросло во всеобщее возмущение.
Среди прочих восхитительных сооружений, Яков в 1485 году выстроил в замке Стерлинг необъятных размеров зал и королевскую часовню: и то и другое – образцы изящнейшей готической архитектуры. Он также постановил, что число музыкантов и певцов в часовне следует удвоить, исходя из следующих соображений: один полный состав должен сопровождать его всюду, где бы он ни был, и отправлять божественную службу для его персоны, а второй, тоже полностью укомплектованный, должен оставаться и ежедневно исполнять свои обязанности в королевской часовне.
Поскольку такой порядок потребовал значительных расходов, Яков предложил отдавать доходы Колдинхеймского монастыря в Берикшире королевской часовне. Земли этого богатого монастыря находились во владениях Хоумзов и Хепбернов, установивших в качестве некоего правила назначать настоятелем монастыря представителя из этих семей, чтобы проще было улаживать те или иные недоразумения между ними и церковью. Когда же эти могущественные кланы поняли, что король, вместо того чтобы назначить кого-то из Хоумзов или Хепбернов настоятелем, намерен использовать доходы Колдинхейма на содержание своей часовни в Стерлинге, их возмущению не было предела, они вступили в тайную переписку и призвали в союзники всех недовольных в Шотландии, и в частности Ангуса и других лордов, участвовавших в расправе на Лодерском мосту и ожидавших, что рано или поздно настанет день, когда король найдет способ отомстить за убийство своих фаворитов и свой собственный арест.
К тому времени когда король прослышал о том, что против него зреет заговор, его противники обрели такую мощь, что, казалось, вот-вот быть войне, тем более что лорды из южной Шотландии, умевшие собрать войско так стремительно, как никто другой, привели свои силы в боевую готовность и ожидали приказа. Король струсил и был вынужден бежать на север. Он укрепил замок в Стерлинге, находившийся под командованием Шоу и Финтри, их заботам он вверил своего сына, принца и единственного наследника, а губернатору велел никого не впускать в замок и никого оттуда не выпускать, если тому дорога его честь и жизнь. И еще король просил особо позаботиться о том, чтобы никто не имел доступа к мальчику. Свои сокровища Яков спрятал в Эдинбургском замке, и, позаботившись обо всем, что он любил больше всего на свете, поспешил на север страны, где, по эту сторону Форта, к нему присоединились крупные вельможи и дворяне. Казалось, южная и северная части Шотландии вот-вот пойдут друг на друга войной.
Король, проезжая через Файф, посетил последнего графа Дугласа, который, как я уже говорил, вознамерился принять постриг в Линдорском аббатстве. Яков предложил ему прощение, если тот вернется в мир, возглавит своих вассалов и, опираясь на свой прежний авторитет, заставит одуматься мятежных пэров, вставших под знамена выходцев с юга, но чтивших славу Дугласов. Однако взор старого графа был обращен к иным приделам, и вот что он ответил королю: «Ах, господин мой, вы, ваше величество, слишком долго держали под замком меня и свой черный ларец, и то время, когда мы могли сослужить вам хорошую службу, миновало». Старик имел в виду вот что: королевские сокровища, используй их Яков вовремя, могли бы многих привлечь на его сторону, а сам он, Дуглас, пока был молод, мог повести за собой людей, но теперь все уже в прошлом.
Тем временем, Ангус, Хоум, Босуэлл и другие представители взбунтовавшейся знати надумали, если получится, захватить принца, решив, невзирая на малолетство последнего, противопоставить его власть власти отца. Для этого они подкупили губернатора замка Стерлинг Шоу, дав тому крупную взятку, и тот отдал им принца (впоследствии Якова IV). Завладев таким образом принцем Яковом, мятежники собрали армию и выпустили прокламацию от его имени, где говорилось, что король Яков III призвал в страну англичан, намереваясь с их помощью ограничить свободы, что он продал шотландское Пограничье графу Нортумберлендскому и губернатору Берика, а также объявлялось, что они объединились, чтобы лишить короля, чьи намерения не соответствуют его званию, трона и усадить на него его сына. Обвинения, выдвинутые против короля, были ложными, но Яков утратил популярность настолько, что к ним прислушались и в них поверили.
Между тем Яков приблизился к Стерлингу во главе немалого войска и, подъехав к воротам замка, велел пропустить его. Но губернатор отказался открыть ему. Король взволнованно спросил о сыне, на что предатель отвечал, что лорды забрали у него принца против его воли. Тогда несчастный король понял, что его обманули и в гневе воскликнул: «Вероломные разбойники, вы меня предали, но если я останусь жив, вы получите по заслугам!»
Если бы короля не лишили столь бесчестным способом замка Стерлинг, то обладая этой крепостью, он бы смог оттягивать сражение, дожидаясь подкрепления, и в этом случае одолел бы бунтовщиков, как некогда его отец одолел Дугласов при Аберкорне. И все же, с армией едва насчитывавшей тридцать тысяч воинов, Яков без страха двинулся наперерез мятежникам. Лорд Дэвид Линдсей из Байреса более всех убеждал короля пойти в наступление. Он примкнул к нему вместе с тысячей всадников и тысячей пехотинцев из графств Файф и Кинросс, и теперь подъехав к королю на лихом сером скакуне, спешился и попросил его принять в дар это благородное животное, способное обогнать самого лучшего коня в Шотландии, как во время атаки, так и при отступлении, если Яков удержится в седле.
Такие речи придали королю смелости, и он помчался на повстанцев, уверенный в своей армии, превосходящей числом армию врага. Поле битвы лежало всего в миле-другой от того места, где Брюс разбил англичан в славный день Баннокберна, однако судьба его потомка и последователя сложилась совсем иначе.
Армия короля разделилась на три большие части. Десять тысяч горцев под началом Хантли и Атола шли в авангарде, десятью тысячами воинов из западных графств командовали лорды Эрскин, Грэм и Ментейт. Король должен был вести за собой арьергард, состоявший из граждан, посланных разными городами. Граф Кроуфорд и лорд Дэвид Линдсей с воинами из Файфа и Ангуса командовали правым флангом, лорд Рутвен – левым, состоявшим из жителей Стратерна и Стормонта.
Король, по мере продвижения вперед к полю сражения, велел привести ему коня, подаренного лордом Дэвидом Линдсеем, желая понаблюдать за врагом с высоты. Оттуда он увидел армию на марше, разделившуюся на три отряда, по шесть тысяч солдат в каждом. Хоумсы и Хепберны командовали первым, состоявшим из воинов Восточного Пограничья и Восточного Лотиана. Во втором были воины Западного Пограничья, или Лидздейла и Аннандейла, а кроме того, немало жителей Галлоуэя. Третий же отряд состоял из мятежных лордов и их ближайших приспешников, в чьих руках находился принц Яков, и они несли огромный шотландский стяг.
Когда король увидел, что его собственный герб движется на него и понял, что его сын в руках недругов, его бедное сердце дрогнуло: он вспомнил, что ему напророчили гибель от руки ближайшего родственника, и слова астролога о шотландском льве, обреченном принять смерть от собственных детенышей. Эти нелепые страхи возымели столь сильное воздействие на чразум Якова, что окружающие заметили его беспокойство и посоветовали укрыться в безопасном месте. Но в эту минуту грянул бой.
Хоумзы и Хепберны атаковали королевский авангард, но отступили, накрытые волной горских стрел. И тут же воины Пограничья из Лидздейла и Аннандейла, чьи копья превосходили длиной копья воинов из других частей Шотландии, запустили их, сопровождая дикими и яростными криками, которые они называли боевым кличем, в королевские войска.
Очутившись посреди совсем непривычных для его глаз и ушей картин и звуков, Яков окончательно потерял голову, развернул коня и помчался на всех парах в Стерлинг. Увы, он не сумел обуздать мышастого скакуна, подаренного ему лордом Линдсеем, который, закусив удила, нес его вниз с холма в маленькую деревушку, названную по имени владельца тамошней мельницы Битонзмилл [63]63
Битонова мельница – дом, названный так по имени хозяина, до сих пор показывают путешественникам как место, где был убит король. Древность и толщина стен подтверждают правдивость легенды. – Та й тл е р, т. II, стр. 240.
[Закрыть]. Женщина вышла из дома, чтобы набрать воды в мельничном колодце, но завидев вооруженного до зубов всадника, который летел на нее во весь опор, она бросила ведерко и скрылась за дверью. Ведерко напугало приготовившегося прыгнуть через ручей коня, тот стал на дыбы, и король, не удержавшись в седле, грохнулся оземь в своих тяжелых доспехах и остался лежать недвижим. Люди отнесли его на мельницу и уложили в постель. Спустя какое-то время он пришел в сознание, но был крайне слаб и попросил пригласить к нему священника. Жена мельника спросила, кто он, и Яков, не раздумывая, ответил: «Еще с утра я был вашим королем». С тем же безрассудством несчастная мельничиха бросилась к двери, громко призывая священника, чтобы тот исповедывал короля. «Я священник, – произнес появившийся откуда ни возьмись незнакомец. – Веди меня к королю». Незнакомца отвели к несчастному монарху, и, униженно пав перед ним на колени, он спросил, смертельны ли у того раны. Яков отвечал, что раны его не смертельны, но требуют тщательного лечения, а он пока что желает исповедоваться и получить отпущение грехов у священника, как велит католическая церковь. «Вот тот, кто отпустит тебе грехи!» – ответил убийца, выхватывая кинжал, и нанес королю четыре или пять ударов в самое сердце; после чего он взвалил тело себе на спину и ушел. И не нашлось никого, кто бы остановил его, и никто не узнал, как он поступил с телом.
Кто был этот преступник, так и не удалось выяснить, так же как не известно, был ли он служителем церкви. Было замечено, что три человека преследовали короля: лорд Грей, Стерлинг из Кейра и некий Бортуик, священник. Высказывались предположения, что кто-то из них обагрил руки в крови. Примечательно, что Грей приходился сыном сэру Патрику, больше известному как Грей Пугало, помогавшему Якову Второму заманить Дугласа в замок Стерлинг. Странное было бы совпадение, если бы сын того, кто приложил руку к смерти Дугласа, стал случайным участником убийства сына короля.
После того как Яков покинул поле битвы, сражение длилось недолго. Армия короля отступила к Стерлингу, а победители возвратились в свой лагерь. Сражение это произошло 18 июня 1488 года и его принято называть Соукибернским.
Так ушел из жизни король Яков III, не мудрец и не воитель. И если не принимать в расчет убийство его брата, графа Марского, то он был властителем скорее слабохарактерным и алчным, а не жестоким и преступным. Его тяготение к изящным искусствам сочли бы достоинством, коли речь шла бы о простом человеке, но излишняя увлеченность мешала королю исполнять его обязанности. Погиб он, подобно большинству своих сородичей, в расцвете сил, всего тридцати шести лет отроду.
Глава XXIII
ПРАВЛЕНИЕ ЯКОВА IV – МОРСКИЕ ЭКСПЕДИЦИИ СЭРА ЭНДРЮ ВУДА -СУД НАД ЛОРДОМ ЛИНДСЕЕМ ИЗ БАЙРЕСА – ВТОРЖЕНИЕ В АНГЛИЮ ВО ИМЯ ПЕРКИНА УОРБЕКА – СОЮЗ С АНГЛИЕЙ И ЖЕНИТЬБА ЯКОВА НА МАРГАРИТЕ, ДОЧЕРИ ГЕНРИХА VII (1488-1502)
Судьба Якова III оставалась какое-то время неизвестной. Король был покровителем военно-морского флота, и когда случился мятеж, стоивший ему жизни, отважный морской офицер сэр Эндрю Вуд из Ларго стоял с небольшим отрядом в Фортском заливе, неподалеку от поля, где разыгралось сражение. Вуд отправил туда лодки и перевез на корабль немало раненых сторонников короля, среди которых, как полагали, мог находиться и сам Яков.
Желая убедиться в том, что это именно так, лорды потребовали, чтобы сэр Эндрю Вуд сошел на берег и явился на заседание совета. Вуд согласился, но при условии, что двое знатных вельмож, лорды Сетон и Флеминг взойдут на борт его судна и останутся в заложниках до его благополучного возвращения.
Храбрый моряк предстал перед советом и наследником в городе Лите. Как только принц увидел сэра Эндрю, а тот обладал привлекательной наружностью и был богато одет, он подошел к нему и спросил:
– Сэр, вы мой отец?
– Я не ваш отец, – ответил Вуд, и по лицу его покатились слезы, – но я был слугой вашего отца, пока он был жив, и буду служить законной власти до самой смерти.
Тогда лорды спросили, что за люди сошли с кораблей и вернулись обратно в день сражения при Соуки.
– Это был я с моими братьями, – ответил сэр Эндрю без колебаний, – и мы были готовы отдать свои жизни ради спасения короля.
После.этих слов Вуда прямо спросили, находится ли король у него на корабле. На что сэр Эндрю ответил все так же твердо:
– Его нет на борту моего судна. Мне бы хотелось, чтоб он был там, так как я бы позаботился о том, чтобы его не нашли предатели, совершившие убийство, которых я мечтаю увидеть повешенными и четвертованными за их злодейства.
Это был сердитый ответ, но лордам пришлось смиренно выслушать его, из опасения, что моряк отыграется на Флеминге и Сэтоне. Но когда отважный командир вернулся на борт корабля, они созвали лучших моряков города Лита и предложили тем награду, если они атакуют два корабля сэра Эндрю Вуда и возьмут его в плен, чтобы тот ответил за наглость, с какой держался перед советом. Однако капитан Бартон, один из лучших моряков Лита, в ответ на это предложение сообщил совету, что хотя у сэра Эндрю всего лишь два судна, они так хорошо оснащены пушками, а сам он настолько храбр и ловок, что легко справится с дюжиной любых шотландских кораблей.
По прошествии времени Яков IV осыпал сэра Эндрю своими милостями. В 1490 году флотилия из пяти английских кораблей вошла в Форт и ограбила несколько кораблей шотландских купцов. Сэр Эндрю поплыл к ним на двух своих кораблях «Цветке» и «Желтой Каравелле», захватил все пять, взял в плен обе команды во главе с капитанами и доставил их к королю в Лит. Генрих VII Английский был до того уязвлен этим поражением, что отправил три специально снаряженных корабля, которыми командовал бывалый мореплаватель по имени Стивен Буль. Они подстерегли Вуда у входа в залив, где и завязалась схватка, в которой и те и другие проявили неслыханную храбрость, целиком отдавшись борьбе и не думая ни о чем другом. Корабли подхватил прилив, и сражение, начавшееся в Сент-Эббз-Хед, завершилось в заливе Тэй захватом всех трех кораблей Стивена Буля. Сэр Энрю еще раз предъявил пленных королю, а тот отправил их назад в Англию с запиской к Генриху VII, где говорилось, что в Шотландии ничуть не меньше мужественных моряков, чем в Англии, а потому будет лучше, если он поостережется посылать в Шотландию своих капитанов.
Вернемся теперь к лордам, завоевавшим победу при Соуки. А лорды, между тем, приняли решение, которое было сродни самому настоящему безумию. Они постановили, что следует подвергнуть допросу нескольких из основных участников гражданских столкновений, помогавших Якову III, на том основании, что те якобы предали Якова IV, хотя последний не был и никоим образом не мог быть королем, пока не умер его отец. Начать решили с лорда Дэвида Линдсея из Байреса, человека, в совершенстве владевшего военным искусством, но глупца и невежи. Вот лорды и подумали, что заставить его подчиниться воле короля не составит труда, и предложили либо взять с него денежный штраф, либо конфисковать у него часть земель. Это, как им казалось, заставит и других покориться, и таким образом заговорщики обогатятся, а их враги обеднеют.
Десятого мая 1489 года лорда Линдсея пригласили в парламент, находившийся в Эдинбурге, предоставив ему возможность отвести от себя обвинение в измене, гласившее, что он «явился с оружием в Соуки вместе с отцом короля, чтобы сразиться с самим королем, и дал отцу короля меч и доброго коня, посоветовав уничтожить царственную особу, здесь присутствующую».
Лорд Линдсей понятия не имел ни о каких судебных процедурах, но почувствовав, с каким упорством от него требуют показаний, он вскочил с места и, обратившись к вельможам, заседавшим в парламенте, объяснил им, что они сами разбойники и предатели, и что он это докажет с помощью меча. Покойного короля, продолжал он, прикончили коварные негодяи, воспользовавшиеся принцем для отвода глаз, чтоб осуществить свои грязные замыслы, и коли он не накажет вас побыстрее за то убийство, вы разделаетесь и с ним, в любую минуту, как с его отцом.
«А еще, – добавил мужественный старый лорд, обращаясь к самому королю, который присутствовал в парламенте, – если бы отец вашей милости был жив, я бы дрался за него до самой смерти, а не стоял бы тут, трепеща перед этими лживыми негодяями. А если бы у вас, ваше величество, был сын, который пошел бы против вас с оружием в руках, я бы встал на вашу сторону против подстрекателей и дрался бы с ним, встав один против троих. Поверьте мне, ваше величество, они хоть и добиваются того, чтобы вы дурно обо мне подумали, в конце концов вы поймете, что я куда больше предан вам, чем любой из них».
Слова эти задели за живое лорда-канцлера, и он попытался смягчить впечатление, которое они произвели на короля, объяснив ему, что лорд Линдсей человек старомодный, в законах не сведущ и не умеет говорить почтительно в присутствии его величества.
«Однако, – продолжал он, – лорд Линдсей подчинится воле вашей милости, и вам не следует проявлять жестокость по отношению к нему. – Затем, повернувшись к лорду Дэвиду, он сказал: – Будет лучше, если вы послушаетесь короля, а его величество проявит к вам снисхождение».
А надо тебе сказать, что у лорда Дэвида был брат-близнец по имени Патрик Линдсей, бывший столь же отменным законником, сколь отменным солдатом был лорд Линдсей. Братья уже долгое время находились в ссоре, но когда этот самый мистер Патрик увидел, куда клонит канцлер, он наступил на ногу старшему брату, давая тому понять, что он не должен подчиняться воле короля, потому что это равносильно признанию вины. Лорд Дэвид, между тем, намека не понял. К тому же он, как на грех, натер палец и брат причинил ему боль, поэтому он бросил на него гневный взгляд и заявил: «Слишком ты еще молод, оболтус, чтоб мне на ногу наступать, если бы тут не сидел король, я бы тебя по щекам отхлестал».
Однако мистер Патрик, не обращая внимания на беспричинный гнев брата, упал на колени перед собранием вельмож и испросил позволения взять на себя защиту брата. «Поскольку, – пояснил он, – я не вижу здесь ни одного законника, готового выступить в его оправдание, не побоявшись навлечь на себя гнев его королевского величества. И хотя наши отношения с его светлостью, моим братом, давным-давно нельзя назвать дружескими, все же сердце мое не выдержит, если мой родной дом, дом моих предков, погибнет оттого, что никто не придет ему на выручку».
Яков позволил мистеру Патрику Линдсею вступиться за брата, и тут Линдсей стал возражать против присутствия короля на слушании дела, которое не только затрагивало его интересы, но в котором он сам принимал участие. «И именно потому, – заявил мистер Патрик, – мы возражаем прошв того, чтобы ему быть судьей там, где он не может быть судьей. И по этой причине просим его величество во имя Господа удалиться и не возвращаться до тех пор, пока вопрос не обсудят и не примут решение».
Лорд-канцлер и лорды, посоветовавшись друг с другом, сочли эту просьбу разумной. Поэтому молодой король был вынужден удалиться во внутреннее помещение, что счел публичным оскорблением.
Мистеру Патрику удалось склонить на свою сторону лордов, которым предстояло разобраться в деле его брата, попросив их судить справедливо, как если бы они судили самих себя, окажись они в беде, а власть была бы у их противников.
«Приступайте и отвечайте обвинению, – сказал канцлер. – Справедливость решения зависит от вас».
Тогда мистер Патрик произнес речь в защиту обвиняемого, отметив, что по закону лорда Линсея должны были вызвать в суд не позднее чем через сорок дней после предъявления ему обвинения, а этот срок уже миновал, и его уже нельзя призвать к ответу на законных основаниях, пока обвинение не предъявят заново.
Закон этот сочли справедливым, и лорда Линдсея вместе с другими подсудимыми обвиняемыми отпустили на время, а новые обвинения так и не были выдвинуты.
Лорд Дэвид, слушавший речь защитника, не слишком хорошо понимал, о чем тот говорит, но был несказанно рад, что красноречие брата принесло столь неожиданные плоды, и прямо-таки рассыпался в благодарностях, которые облек в в следующие восторженные слова: «Подумать только, братец, ты трещишь, будто сорока. Я и вообразить не мог, клянусь Пресвятой Девой Марией, что ты такие речи произносить обучился. Самые большие из Киркфотерских островов станут твоим вознаграждением за один день работы».
Король, со своей стороны, посулил мистеру Патрику другую награду, сказав: «Пусть посидит год там, где ему будет трудно увидеть собственные ноги». Держать слово король умел, и потому отправил удачливого адвоката в замок Ротсэй на остров Бьют, где тот и оставался узником в течение года.
Удивительно, что власть короля была в одно и то же время настолько ограничена и настолько беспредельна. Ведь выходит, ему пришлось согласиться с требованием Патрика Линдсея и уйти из суда, где ему не позволили вершить правосудие, как пристрастному судье, и в то же время он обладал достаточными полномочиями, или, по крайней мере, властью, чтобы на год запереть в тюрьме адвоката, который выполнил свой долг по отношению к клиенту.
Посидев недолгое время на троне, Яков IV потерял покой, погрузившись в раздумья о том, что его выступление вместе с мятежными лордами против отца на поле битвы в Соуки было большим грехом [64]64
«Яков оставался в замке Стерлинг, где каждый день ходил в королевскую часовню; и день за днем священники молились за его спасение, проливая горькие слезы и причитая по его покойному отцу, так что в конце концов король начал раскаиваться в том, что поддавшись на уговоры, выступил против родителя». – Питскотти (Шотландское текстологическое общество), т. I, стр. 217—218.
[Закрыть], к тому же, нашлись священники, ставившие ему это в вину.
Ни его собственная молодость, ни настойчивость лордов, которые, можно сказать, захватили его, не казались ему достаточно веским основанием, чтобы оправдаться за то, что он пошел с оружием против отца и был причастен к его смерти. Яков горько сожалел о содеянном и, в соответствии с учением римско-католической церкви, стремился искупить грех раскаяньем. Помимо прочих проявлений смирения, он заказал железный пояс и, не снимая, носил его под одеждой. Причем каждый год он удлинял этот пояс на одно звено, весом в одну-две унции, будто с течением дней вина его становилась все более тяжкой.
Возможно, именно благодаря этому самому чувству вины король не только простил тех вельмож, что были заодно с его отцом, и отказался от дальнейшего преследования лорда Линдсея и прочих, но и приложил все силы к тому, чтобы завоевать их расположение, при этом не потеряв доверия их противников. Отцовское богатство позволило ему быть щедрым по отношению к тем и другим и содержать двор в куда большей роскоши, чем удавалось его предшественникам, сохраняя поистине королевское достоинство.
Сам Яков был величайшим знатоком всех разновидностей военного искусства, поощрял его изучение, а также устроительство состязаний и турниров, будучи их участником, а не зрителем. Он ввел обычай часто объявлять по всему королевству, что все лорды и дворяне, желающие отличиться, могут прибыть в Эдинбург или Стерлинг и посостязаться в умении владеть копьем, боевым топором, двуручным мечом, а также в стрельбе из большого лука и обращении с прочим оружием. Если победителем в таких поединках становился сам король, то ему доставалось оружие противника, а лучшие копьеносцы получали в дар от него копья с наконечниками из чистого золота.
Слава этих боевых состязаний – а они считались состязаниями, хотя нередко конец их был плачевным и кровавым – привлекала из всех уголков Европы рыцарей, желавших помериться силой с шотландскими рыцарями, однако, уверенно говорит историк, никто не уехал, не найдя себе равного, и лишь единицы остались непобежденными.
Для примера мы можем вспомнить поединок между знаменитым германским рыцарем, явившимся в Шотландию в поисках соперника, с которым он хотел сойтись один на один, и принявшим его вызов сэром Патриком Гамильтоном, братом графа Арранского и ближайшим родственником короля. На полном скаку, с занесенными копьями, они отважно бросились друг другу навстречу и сломали их, не нанеся один одному увечий. Получив новые копья, соперники предприняли вторую попытку, однако конь шотландского рыцаря, будучи так обучен, поворотил назад, и никакие усилия всадника не могли заставить его послушаться. Тогда сэр Патрик спешился и призвал германского рыцаря поступить также, сказав: «Не стоит слушаться коня, если воинам еще предстоит многого добиваться».
Немец согласился и стойко сражался с сэром Патриком около часа. Наконец Гамильтон, занеся над иноземцем меч, заставил его упасть перед ним на колени, король же тем временем кинул на арену свою шляпу, – это означало, что турнир завершен. И победа в тот день досталась сэру Патрику Гамильтону.
Яков покровительствовал не только военным состязаниям, но поощрял развитие искусства и науки, как ее тогда понимали. Он изучал медицину и хирургию и, по всей видимости, был сведущ в химии.
Во всяком случае, опыт, проведенный под руководством короля, говорит о его интересе к науке, хоть он и выбирал достаточно причудливый способ для удовлетворения своей любознательности. Пожелав выяснить, что такое примитивный, или врожденный язык, он отправил глухонемую женщину с двумя младенцами на необитаемый остров Инкайт, задумав таким образом узнать, на каком языке, когда придет срок, заговорят дети.
Шотландский историк, рассказавший эту историю, простодушно добавляет: «Некоторые утверждают, что дети хорошо говорили по-древнееврейски, сам я в этом убедиться не мог, а знаю только по документам».
Куда вероятнее, что дети либо мычали, как их глухая нянька, либо блеяли, подобно козам и овцам, водившимся на острове.
Тот же самый историк рисует весьма располагающий портрет Якова IV: «Король был народным любимцем, ибо, в отличие от своего отца, не страдал пороком алчности, не окружал себя льстецами, трусами и лизоблюдами и правил, следуя советам самых мудрых из вельмож, а потому завоевал сердца всех людей. Часто, переодевшись, он смешивался с толпой простолюдинов и расспрашивал о короле и о том, как тот правит, и выслушивал мнение, которое составили о нем его подданные».
Свои королевские обязанности Яков выполнял исправно. Властью он обладал большей, чем любой король, который правил со времен Якова I, и употреблял ее для поддержания справедливости и во благо своих подданных, независимо от того, к какому сословию они принадлежали, а потому был любим всеми поголовно. Никогда прежде Шотландия не добивалась большего процветания, чем во время его правления. У нее была солидная доля в мировой торговле, а успехи сэра Эндрю Вуда и внимание, которое король уделил строительству кораблей, заставили уважать страну, владеющую значительными военно-морскими силами.
Достижения эти стали возможны благодаря необычно долгому перемирию или, вернее, мирному договору с Англией. Голову Генриха VII корона увенчала после того, как по королевству прокатилась волна кровопролитнейших междоусобиц, и будучи мудрым и дальновидным монархом, он полагал, что покончить с разорением, в которое повергли королевство войны Йорков с Ланкастерами, поможет мир и спокойствие. И чем упорнее оспаривалось его право на английский престол и чем больше подвергалась Англия риску вторжений и мятежей, тем сильнее он хотел добрососедских отношений с Шотландией.
И все же одна ссора с этой страной из-за некоего персонажа, назвавшегося Ричардом, герцогом Йоркским, осталась весьма памятной. Ричард, второй сын Эдуарда IV, который, как полагали, был умерщвлен в Лондонском Тауэре, стал претендентом на корону Генриха VII. Сторонники короля Генриха держались мнения, что этот мнимый принц на самом деле фламандский простолюдин по имени Перкин Уорбек, которого герцогиня Бургундская (сестра короля Эдуарда IV) выбрала на эту роль. До сих пор невозможно сказать наверняка, был он самозванцем или тем, за кого себя выдавал. В 1496 году Уорбек прибыл в Шотландию в сопровождении роскошной свиты, состоявшей из иностранцев, и с пятнадцатью сотнями воинов, и сделал заманчивые предложения Якову IV, при условии что тот поддержит притязания, предъявленные им Англии. Яков, судя по всему, засомневался в том, что этот человек авантюрист и не тот, за кого он себя выдает. Приняв его приветливо и с почтением, он предложил ему руку леди Кэтрин Гордон, дочери графа Хантли, самой красивой женщины в Шотландии, и пообещал помочь усесться на английский трон.
