Текст книги "Мемуары [Лабиринт]"

Автор книги: Вальтер Шелленберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 33 страниц)

Хотя между полетом в Англию и решением Гитлера о нападении на Россию существовала внутренняя взаимосвязь, вряд ли следовало опасаться, что Гесс выдаст стратегические и оперативные планы. Порукой в том был его «идеализм».

Впоследствии в мои обязанности входило получение информации о поведении Гесса и его моральном состоянии. Особый интерес к этому проявлял Гиммлер, который поручил мне, без ведома Гитлера, организовать почтовую связь между Гессом и его женой. Англичане разрешили переписку в ограниченных масштабах. Корреспонденция поступала через Международный Красный Крест в Швейцарии. Большая часть писем носила чисто личный характер и говорила о большом уважении и любви Гесса к жене и сыну. В остальном их содержание было для нас труднодоступным. Я тогда очень удивлялся мягкости английской цензуры; видимо, в результате обстоятельных допросов Гесса англичане пришли к убеждению, что в его письмах содержатся главным образом мистические, даже маниакальные идеи, а не информация, которую следует воспринимать всерьез. Гесс постоянно цитировал высказывания древних прорицателей, и предсказания провидцев. При этом он ссылался на ранее составленные гороскопы, предсказания которых подтверждают, по его мнению, его личная судьба, судьба его семьи и всей Германии. Его жена трогательно соглашалась с ним в своих письмах, несмотря на весь практицизм своих взглядов на жизнь.

Судьба первого адъютанта Гесса сложилась печально. Он стал жертвой безудержного гнева Гитлера, а в дальнейшем – интриг Бормана. Гейдрих неоднократно пытался предпринять хитроумные меры по его освобождению; если ему это не удалось, то, по моему мнению, повинен в этом Мюллер. Он бескомпромиссно следовал указаниям Бормана, в котором он уже тогда видел преемника Гесса, оценив по достоинству его энергию и силу. Адъютанта до конца войны держали в концлагере, но после поражения Германии это не спасло его от преследований со стороны союзников.

СВЕТСКИЙ ШПИОНАЖ

Донесения из министерства иностранных дел Югославии – Наблюдение за югославским военным атташе – Подруги полковника В. – Его тактика – Операции на Балканах.

Уже несколько месяцев мы получали сведения опоступающих в Белград секретных донесениях зарубежных представительств Югославии. Особый интерес представляли донесения югославского военного атташе в Берлине полковника В. ; копии их поставлял нам один из наших агентов из министерства иностранных дел Югославии.

Военный атташе проявлял в своей секретной информации такое глубокое и точное знание наших военных и политических планов, что мы терялись в догадках, откуда он получает такой материал. Одно из его сообщений – содержавшее точные цифры о производстве бомбардировщиков и истребителей в Германии и многочисленные технические подробности – мы показали фельдмаршалу Кейтелю, который тут же, в крайнем возбуждении, помчался с ним к Гитлеру. В ответ на это тот разразился яростной руганью по поводу неосторожности немецкого военного командования и несоблюдения секретности в нашей военной промышленности. Гитлер приказал адмиралу Канарису незамедлительно обсудить положение с Гиммлером и поручить ему, то есть нашей службе, дальнейшее расследование этого дела.

После этого Гейдрих предоставил мне полную свободу действий в отношении югославского полковника, невзирая на его дипломатическую неприкосновенность как военного атташе, после чего я обсудил с начальником отдела Юго-Восточной Европы все детали предстоящих мероприятий. Югославская разведка за последнее время значительно усилила свои опорные пункты в Германии (они находились, главным образом, в консульствах), но все же нам представлялось невозможным, что такая информация добывалась без помощи наемных или добровольных сотрудников из кругов высшего офицерства вермахта. Поэтому прежде всегоследовало установить за В. непрерывное наблюдение, и вофициальной, и в частной жизни. Первые результаты, были, однако, слишком скудными, чтобы основывать на них подозрение. По сравнению со светской жизнью сотрудников других дипломатических представительств, полковник В. общался лишь с узким кругом частных лиц. Правда, с офицерами вермахта и сотрудниками дипломатического корпуса он встречался чаще на различных официальных совещаниях, приемах и встречах, но о сугубо конфиденциальных беседах вряд ли здесь могла идти речь; разве только, во время этих встреч он мог получить подтверждение каких-либо сведений или намек в виде тайного жеста. Но ведь всего этого было явно недостаточно в качестве источника обширной информации, которой располагал военный атташе.

Еще какое-то время мы блуждали в потемках. Подслушивание телефонных разговоров тоже, казалось, не выявило ничего подозрительного. Может быть, следовало внимательнее изучить отношения между В. и дочерью владельца одного берлинского ресторана? По разговорам, между ними существовала глубокая взаимная симпатия. Время от времени В. разговаривал по телефону еще с двумя женщинами из высшего берлинского общества, но всегда в таких случаях речь шла лишь о назначении свидания.

Внезапно дело сдвинулось с мертвой точки: однажды полковнику В. позвонил по телефону незнакомый нам человек. «Приходите, как всегда; я все выполнил и думаю, что все будет хорошо». Кто был этот человек, который беседовал с В. , не называя своего имени? Мы продолжали напряженно следить за событиями.

Однажды В. явился в один современной постройки дом, в котором сдавались квартиры, и позвонил в квартиру, расположенную на четвертом этаже. Наши наблюдатели следовали за ним до второго этажа. И то, что затем произошло, мы так никогда и не выяснили впоследствии. Произошло ли это случайно или преднамеренно, но в тот момент, когда В. взошел на площадку четвертого этажа, там находился человек, который в полумраке лестничной клетки показался нашим сотрудникам настолько похожим на В. , что они спутали его с югославским атташе. Оба вошли в квартиры, расположенные по обе стороны от лестницы. В. – как полагали наши агенты – скрылся в квартире, расположенной справа. Они передали эти сведения своей смене. Когда двойник В. через некоторое время вышел из правой двери, агенты пошли за ним по следу. Только через три дня мы обнаружили, что идем по ложному пути. Все это время В. имел возможность действовать, выйдя из-под нашего контроля.

Тогда мы установили наблюдение за жильцом левой квартиры. Это был крупный чиновник министерства военно-воздушных сил, который ведал, главным образом, поставками самолетов и авиационного оборудования в другие страны и обслуживал приемные комиссии иностранных правительств в Берлине. Казалось, что мы приблизились к решению загадки. Тем временем, однако, мы подслушали один интересный разговор по телефону, который вел В. со своей подругой Юттой; она звонила из гостиницы своего отца и обижалась на то, что так долго ничего не слышала о В. К нашему изумлению, В. на этот раз ответил ей довольно грубо, сказав: «Сегодня вечером мне необходимо получить эту вещь, я обязательно должен работать всю ночь». Ютта была обижена. «Ах, да ночью ты не будешь писать…» «К вечеру мне нужно получить документы», – оборвал ее В. и повесил трубку.

Вечером Ютта пришла на квартиру В. Через четверть часа она вышла из нее. В то же время В. не покидал квартиры, а в середине ночи его посетил ненадолго один из помощников югославского посольства. По всей вероятности, этой ночью В. составлял одно из своих великолепных донесений. Подтвердилась наша догадка, однако, лишь через несколько дней, когда мы получили из Белграда копию донесения. Мы размышляли: до сих пор поставщиками информации считались служащий министерства военно-воздушных сил и дочь хозяина гостиницы. А как насчет двух других женщин?

Инга была сестрой одного немецкого генерала; она вращалась с обществе представителей тяжелой индустрии и высших офицеров вермахта. Это была независимая в материальном отношении светская женщина, окруженная толпой почитателей, с которыми она частенько играла у себя дома в бридж. Она ни от кого не скрывала, что состоит с В. в довольно-таки дружеских отношениях.

Вера была женой инженера, пользовавшегося и в гражданских, и в военных кругах хорошей репутацией. Супруг жил только своей работой, предоставляя своей жене возможность вести свободный и широкий образ жизни. Видимо, супруги так отдалились друг от друга, что – инженер не находил ничего предосудительного в тесных дружеских связях, существовавших между его женой и В.

Хотя один из моих сотрудников, исходя из накопленных нами сведений, и советовал арестовать подозреваемых, я медлил, так как постоянно надеялся обнаружить и другие источники информации югославского дипломата. Тем временем, однако, непрекращающаяся предательская деятельность, причинившая нам значительный ущерб, вынудила нас перекрыть обнаруженные источники информации, тем более, что мне стало известно о напряженном положении в Юго-Восточной Европе и о возможности военного вмешательства Гитлера на Балканах. Мне было поручено составить справочник по Югославии и Греции, которым руководствовались бы части и подразделения войск СС и полиции в своей деятельности в этих странах в случае войны. Наряду с освещением последних политических событий в нем содержался список всех лиц, арест которых казался нам необходимым.

Тем временем итальянцы, начав войну с Грецией, оказались в Албании в критическом положении. К нам поступали все более отчаянные просьбы итальянцев о помощи. Гитлер реагировал на это так: «Я не оставлю в беде своего самого верного друга». После этого немецкие войска, объединенные в «группу Листа», вступили на территорию Болгарии. Когда через неделю после этого англичане высадились в Пирее, это не застало нас врасплох, так как через наших агентов в Греции нам были подробно известны англо-греческие планы. (В число мероприятий, осуществленных нашей разведкой по подготовке войны с Грецией, входила также засылка отряда эсэсовцев на гору Атос. [26]26
  Афон. – Прим. перев.


[Закрыть]. В целях маскировки они отрастили длинные бороды и должны были привлечь на нашу сторону главу монашеской братии, пообещав ему сан митрополита греческого. Однако эта операция провалилась.)

Прежде чем дело дошло до военного столкновения с Грецией, Гитлер 25 марта 1941 года вынудил Югославию примкнуть к тройственному пакту. Однако этот кажущийся успех был сведен на нет в результате военного переворота, произошедшего в Белграде 27 марта 1941 года. В том же месяце Сталин заключил с Югославией договор о дружбе. После этого 6 апреля 1941 года Гитлер приказал начать наступление против Югославии.

За два дня до наступления я неожиданно получил следующее донесение: В. в спешном порядке передал югославскому генеральному штабу планы немецкого наступления, сведения о численности и оснащенности войск, о составе армий и даже предупредил о запланированной Гитлером бомбардировке Белграда. Гитлер, узнавший об этом от Кейтеля, пришел в бешенство, которое задело и меня, так как до сих пор не схватил этого проклятого югослава. Теперь я должен был действовать молниеносно, ибо знал по опыту, чем могут закончиться такие вспышки ярости у Гитлера. Через два часа я приказал арестовать всех сотрудников югославской разведки на территории рейха, в том числе и полковника В.

Военному атташе на вид было лет сорок, он был высок, спокоен и сдержан в движениях. Его допрос длился много дней. Без всяких уверток он выложил нам всю подноготную о своей разведывательной деятельности, видимо, зная, что с началом наших военных действий против Югославии ссылка на дипломатическую неприкосновенность лишена была практически всякого смысла. Он беспокоился только о судьбе своей подруги Ютты, взял всю вину на себя и утверждал, что хотя она и сообщала ему кое-какие сведения, но при этом не знала, для чего они ему понадобились. Я приказал своим социалистам допросить Ютгу и двух других женщин, но не арестовывать их; все трое признали, что дружили с В. , но сообщение о том, что он шпион, повергло их в изумление и ужас. Они подчеркивали, что беседовали с ним лишь о том, что и без того обсуждалось в обществе. Здесь мы столкнулись с типичными случаями «светского шпионажа».

Ютта иногда обсуждала со своим отцом разговоры посетителей его ресторана. Часто среди них были эсэсовцы, направлявшиеся на сборный пункт в Берлин-Лихтерфельде. Из разговоров можно было понять, что их части готовятся к «крупной операции». Железнодорожники, жившие в том же квартале, что и Ютта, совершенно открыто говорили о «сверхурочных работах» и «множестве военных эшелонов». Прочие посетители добавляли в общую картину свои детали. Все это наполняло Ютту беспокойством и страхом, в том числе и за своего возлюбленного. На вопрос В. , почему она так расстроена, она рассказала все, что узнала. Сведения Ютты показались ему интересными с точки зрения сбора информации общего характера, и он попросил ее впредь прислушиваться к таким разговорам и записывать их. Свою просьбу он обосновывал тем, что поставил себе целью жизни воспрепятствовать расширению войны и дальнейшему кровопролитию. Ютта несколько утешилась, но какие-либо записи вести не стала. И в тот вечер, когда она пришла домой к В. , она передавала ему сведения только устно.

Две остальные женщины представляли для В. ценный источник информации, так как легкомысленно болтали обо всем, что было темой для обсуждения в кругу их знакомых. В. был достаточно ловок, чтобы с помощью тонких наводящих вопросов выуживать из них дополнительные сведения. Такая тактика позволила ему, например, ни много, ни мало, как узнать точные размеры месячного производства танков. Для различных специальных областей (военное дело, политика, техника) у В. была разработана картотека с оценкой по очкам. Если информация не заслуживала необходимых пятидесяти очков, он не включал ее в донесения, отправляемые в Белград.

Благодаря этой тщательно продуманной системе ему удавалось собирать великолепный разведывательный материал, тщательно анализируя болтовню самых различных кругов общества в Берлине. Со временем он так набил в этом руку, что научился с помощью дополнительных статистических данных и служебных документов быстро производить исчерпывающую оценку ситуации. Его доскональное знание дела оказалось для него крайне полезным в многочисленных светских встречах и беседах – в том числе и с членами приемной комиссии министерства военно-воздушного флота или сотрудниками главного штаба ВВС. Ему было достаточно получать ответы на свои второстепенные и внешне невинные вопросы, чтобы извлечь из этого важные выводы. Например, о приказе Гитлера подвергнуть Белград бомбардировке он догадался, проделав следующие умозаключения: во время приемки запасных частей для юнкерсов, он услышал, как один летчик, взглянув на него, довольно громко сказал одному из своих товарищей: «Скоро им достанется на орехи». Встревоженный услышанным, вечером он спросил у Веры, что, собственно, случилось, что-то такое поговаривают о Белграде… Его подруга подтвердила, что Адольф собирается помочь Бенито в Греции; ее муж считает, что это не представит особых трудностей, ВВС Германии сейчас так сильны, что способны сокрушить любое сопротивление.

Служащий министерства военно-воздушного флота, живший на четвертом этаже, был, в сущности, неплохим и безвредным парнем, но он часто завтракал с В. и «болтал» с ним.

Ценная информация, полученная полковником таким способом, не стоила ему ни гроша. Эту «дешевую» возможность получать хороший материал я не хотел упускать. Обеим дамам из высшего общества я дал задание информировать меня отныне точно так же, как они до этого информировали полковника В. Сам В. и его подруга Ютта выразили готовность работать на нас. Бывший югославский полковник, бегло говоривший поитальянски, вскоре начал действовать в Италии, оказав нам ценные услуги.

НАКАНУНЕ ВОЙНЫ С РОССИЕЙ

Напряжение в Берлине – Канарис предостерегает – Гитлер о войне на два фронта – Переговоры с командованием вермахта об использовании подразделений полиции и СД – Соглашение между Гейдрихом и Вагнером – Совещание офицеров отдела 1с и командиров полицейских подразделений – Подготовка к выступлению Гитлера – Дело Хория Сима – Полицейский отчет о советском шпионаже – Разговор у Хорхера – Обмен дипломатов.

Весна 1941 года прошла для берлинцев почти незамеченной. Столица рейха жила все более лихорадочной, нервной жизнью. Казалось, все ощущали, как на Востоке собирались тяжелые грозовые облака. И мы с Канарисом, совершая утреннюю прогулку верхом, поневоле заговаривали о предстоящей войне с Россией. Мы оба считали, что точка зрения генерального штаба, согласно которой мы сможем благодаря нашему военному и техническому превосходству победоносно завершить восточный поход в течение нескольких недель, была очень поверхностной. Однако мы расходились в оценке производственных и транспортных возможностей России. Опираясь на соответствующие документы, я считал, что объем производства танков в России должен намного превосходить данные Канариса, да и в области конструктивных характеристик танков от русских следует ожидать больших сюрпризов. Я основывал эти предложения на высказываниях членов советской военной делегации, посетившей Германию в марте 1941 г. Гитлер тогда приказал: чтобы произвести на русских хорошее впечатление, показать делегации не только наши современные танковые школы, но и раскрыть перед ними секретные предписания и директивы. После осмотра русские сомневались, что мы показали им все, и говорили, что, вопреки приказу Гитлера, кое-что от них утаили. Отсюда я сделал вывод, – они считали продемонстрированные нами модели не принадлежавшими к последнему слову техники, сравнивая их со своими собственными танками. У нас же тогда, на самом деле, не было ничего лучшего; а русские уже в 1941 году могли в массовом порядке применить в бою танк Т-34, превосходивший по своим характеристикам наши танки.

Кроме того, Канарис также утверждал, что у него есть безупречные документы, согласно которым Москва, являющаяся крупным индустриальным центром, связана с Уралом, богатым сырьевыми ресурсами, всего лишь одной одноколейной железной дорогой. На основе имевшихся в нашем распоряжении сообщений я придерживался противоположного взгляда. Один лишь этот пример показывает, насколько трудно было военному командованию, в результате дублирования в работе наших разведывательных служб, правильно оценивать эту противоречивую информацию при составлении своих оперативных планов. Сколько иронии в том, что я сейчас вспоминаю о разговоре с Канарисом, во время которого он поднял вопрос, не склоняется ли Гейдрих также к мнению, что Советский Союз после эффективных военных ударов может быть разрушен изнутри. Гитлер и Гиммлер, а с ними и некоторые представители генералитета придерживались именно этой точки зрения. Канарис намекнул, что он ни в коем случае не разделяет их оптимизма. Видимо, он хотел в результате нашей беседы натолкнуть меня на мысль изложить его точку зрения Гейдриху, а через него и высшему руководству. Его собственное влияние на этих людей, сказал он, уже подорвано.

В первый раз, когда я заговорил с Гейдрихом на эту тему, то получил от него безоговорочно отрицательный ответ: «Я считаю, вы оба используете свои поездки по утрам для того, чтобы постепенно превратиться в жалобщиков». В другой раз он дал мне сильнейший нагоняй, который мне когда-либо приходилось получать от него: «Оставьте, в конце концов, ваши обывательские и пораженческие сомнения». Я осторожно заметил, не усилит ли Сталин под воздействием военных неудач свой партийный аппарат. Хотя Гейдрих и дал мне столь резкий отпор, все же мне казалось, что он был слишком трезвым человеком, чтобы в глубине души не учитывать такую возможность. Чем напряженнее становилась обстановка в ожидании войны с Россией, тем нервознее и рассеяннее становился Канарис. В разговорах со мной он беспорядочно затрагивал одну проблему за другой, перескакивал с обсуждения американского авиационного производства на политические события на Балканах, неминуемо, в конце концов, приходя к вопросу о России. Видимо, таким образом он хотел заглушить свой глубокий пессимизм. Это состояние его психики настолько обострилось, что иногда я, слушая его, готов был расхохотаться, не будь обстоятельства столь серьезными. Он часто в то время звонил мне и говорил настолько бессвязно, что понять его мог только тот, кто хорошо знал Канариса. Однажды я все-таки обратил один такой телефонный разговор в шутку, сказав ему: «Пожалуй, набралось достаточно материала, чтобы представить Гейдриху доклад о ночном пении „птиц-жалобщиков“. Он испуганно воскликнул в ответ: „Ах, я совсем забыл, что мы с вами не одни, что нас держат «на крючке“.

Через несколько дней, помнится в начале мая, меня пригласил на обед Гейдрих. Сначала он говорил со мной об обычных служебных делах, затем перешел к предстоящей русской кампании, намекнув при этом на изменившуюся точку зрения Гитлера на англичан как военных противников. Теперь, сказал Гейдрих, Гитлер – после провала авиационной стратегии Геринга в небе над Британскими островами – склоняется к предположению, что при существующих обстоятельствах Англия все же сможет с помощью Америки ускорить процесс своего вооружения. Поэтому он всеми средствами форсировал строительство подводного флота; он намеревается, по словам Гейдриха, сделать его настолько мощным, чтобы отпугнуть США от активного вступления в войну. Даже в случае участия в войне Соединенных Штатов нет оснований ожидать вторжения на европейский материк раньше, чем через полтора года [27]27
  Гитлер опирался при этом на сообщения человека, «который прислушивался к живому развитию событий» – это был генерал фон Беттихер, тогда военный атташе при немецком посольстве в Вашингтоне. Он не только неверно оценивал общую ситуацию в США – и в политическом, и в военном, и в экономическом отношениях – он сообщил Гитлеру свою оценку производственных возможностей Америки, полностью не соответствующую действительности. Даже союз между США и Канадой, заключенный в 1940 году, он сумел представить в безобидных тонах. Гитлер, придававший огромное значение сообщениям Беттихера, возможно, потому, что они полностью совпадали с его собственной концепцией, уже не мог прислушаться к другому мнению. Ни Гейдриху, ни Канарису не удалось заставить Гитлера отказаться от односторонней информации Беттихера.


[Закрыть]. Этого времени казалось Гитлеру достаточно для нападения на Россию, не подвергаясь опасности войны на два фронта. Если это время не использовать, считал Гитлер, Германия окажется зажатой между двух врагов – союзников, угрожающих вторжением, и Россией, усилившейся настолько, что вряд ли мы сможем отразить удар с Востока. Военные приготовления в России, он считает, приняли настолько угрожающий характер, что следует ожидать нападения Советов. Сталин может в любой момент превентивно использовать наши затруднения и на Западе, и в Африке. Пока еще мощь нашего вермахта достаточна, чтобы нанести поражение России во время этой передышки. Столкновение с Советским Союзом, по мнению Гитлера, рано или поздно неизбежно, так как этого требует безопасность Европы. Поэтому было бы лучше предотвратить эту опасность, пока мы чувствуем себя вправе полагаться на собственные силы. Генеральный штаб уверяет, что благодаря фактору внезапности кампания сможет быть победоносно завершена к рождеству 1941 года. Однако Гитлер, по словам Гейдриха, полностью осознает всю тяжесть и далеко идущие последствия своего решения, поэтому он хочет использовать любые средства для достижения успеха. Ввиду этого он не только разрешает, но и приказывает использовать подразделения полиции безопасности и порядка в этой решающей кампании. Эти подразделения следует использовать («в зоне действия сухопутных войск») прежде всего в тыловых, но частично и в прифронтовых районах и в районах боевых действий – впервые в нашей практике. Используя эти части в боевой обстановке, Гитлер думает одновременно снять с них обвинение в том, что они якобы сплошь состоят из шкурников, радующихся возможности ограничиться поддержанием порядка лишь в тылу. Эту мысль Гитлера следует приветствовать, так как она означает усиление позиций полиции по отношению к вермахту и влечет за собой всевозможные преимущества как в области личного состава, так и организации. В тыловом районе в задачи полицейских подразделений должна входить защита войск от диверсантов и шпионов, а также охрана важных лиц и документов. Кроме того, необходимо подумать о том, чтобы привлечь полицию к поддержке деятельности всей интендантской службы, к охране железных дорог, аэродромов, помещений для войск и складов с боеприпасами. Новые формы ведения «молниеносной войны» вызывают необходимость сделать эти подразделения моторизованными, чтобы они не отставали от подвижных частей сухопутных войск. Все это в принципе уже обсуждено с фюрером, сказал Гейдрих, а все подробности, особенно в техническом отношении, необходимо урегулировать с генерал-квартирмейстером сухопутных войск.

Гейдрих на минуту задумчиво поглядел перед собой и продолжал: «Мюллер уже с марта проводил ряд совещаний с генерал-квартирмейстером генералом Вагнером и его ближайшим сотрудником, обер-лейтенантом фон Альтенштедтом, относительно принципиальной договоренности о форме директивы, которую надлежит совместно издать, но проявил себя при этом крайне неловким. Он не может подыскать надлежащих формулировок и, кроме того, с типично баварским упрямством цепляется за второстепенные вопросы, касающиеся его престижа, и относится к своим собеседникам чуть ли не как к „свиньям-пруссакам“. Вагнер не без оснований жаловался мне на Мюллера; я уже распорядился отстранить Мюллера от решения этого вопроса и передать все документы, связанные с ним, вам. Вагнер также согласен завтра же встретиться с вами, чтобы продолжить переговоры только с вами – без участия Альтенштедта».

Я прервал Гейдриха и спросил, как он себе представляет систему субординации и снабжения наших подразделений. Он ответил, что, разумеется, вермахт будет оказывать нам на обширных территориях России полную поддержку как в области снабжения горючим и провиантом, так и при использовании автомобильного парка и технических средств связи. Другая проблема состоит в том, чтобы правильно координировать субординационные отношения при сохранении самостоятельности в практической деятельности. Это представляется ему самой трудной задачей. На этом месте переговоры между Вагнером и Мюллером зашли в тупик. Вагнер считает, что в районе боевых действий право командования должно принадлежать только одной инстанции. Здесь он прав, так как нельзя допускать, чтобы на фронте действовали «дикие части». В районе боевых действий тактическое и организационное подчинение неизбежно. Действия наших подразделений должны органически быть составной частью общих операций вермахта, однако в оперативных районах и в тылах сухопутных войск можно будет, несмотря на практически подчиненное положение, пользоваться самостоятельностью в профессиональной области. В заключение Гейдрих добавил: «Какую форму получит эта профессиональная самостоятельность, в значительной мере будет зависеть от вашего умения составлять формулировки». На этом наш разговор закончился.

В тот же день я изучил соответствующие материалы и сделал для себя наброски основных пунктов будущего документа. С этим я на следующий день отправился к Вагнеру. Сначала меня принял обер-лейтенант фон Альтенштедт, с которым я обговорил лишь вопросы общего характера. Мне стало понятно, что его несколько подчеркнутая офицерская манера держаться была для Мюллера бельмом на глазу.

Сам генерал-квартирмейстер был человеком лет пятидесяти пяти, спокойным и деловитым, хотя и не лишенным темперамента. Сначала он задал мне несколько вопросов о моем происхождении, профессии и затем спросил: «Как, собственно говоря, вы попали в аппарат (он имел в виду мою службу)?» Я рассказал ему о целой цепи случайностей, с которыми жизнь сталкивает любого человека. Затем мы перешли к делу. Я изложил ему свою точку зрения, подчеркнув то, что считал основным, исходя из имевшихся в моем распоряжении документов. Я добавил, что в данный момент спор вокруг вопросов престижа означал бы ненужную трату времени. По моему мнению, сказал я, необходимо как можно быстрее найти удовлетворительное для обеих сторон решение вопроса. В ходе беседы, однако, мы вновь запнулись на проблеме профессиональной самостоятельности, праве отдавать самостоятельные приказы и вопросе о тактической подчиненности в различных территориальных районах [28]28
  В первом варианте своей рукописи Шелленберг говорит: «Камнем преткновения оставался следующий пункт – кому должны подчиниться спецчасти тактически и организационно в различных районах? – то есть на фронте и в тылу сухопутных войск».


[Закрыть]. Я считал, что районы, управление которыми намечено отдать в руки гражданских властей, ни с какой стороны не будут представлять для нас проблемы, так как там будут существовать такие же субординационные отношения, как в оккупированных областях. Что же касается фронтовых районов, говорил я, нет, видимо, никакого сомнения в том, что здесь решающую роль будет играть точка зрения оперативного военного руководства и полная субординационная подчиненность подвижных подразделений полиции безопасности и СД фронтовым командирам сухопутных войск. В тыловых районах сухопутных войск полная подчиненность не представлялась мне более необходимой и казалась несоответствующей целям использования этих подвижных подразделений, так как планируемые специальные отряды должны были выполнять в профессиональном отношении совершенно иные задачи и их самостоятельность была необходимой потому, что они не должны были действовать в соответствии с тактическими приказами сухопутных войск.

Генерал Вагнер в конце концов в основном согласился с моими предложениями. Затем мы перешли к техническим деталям. Я предложил, придерживаясь намеченной цели, подготовить проект приказа, который я представил бы ему без предварительного обсуждения с Гейдрихом, чтобы он, Вагнер, мог бы внести необходимые, по его мнению, изменения. Генерал-квартирмейстер был полностью удовлетворен таким итогом.

Проекту я предпослал своего рода преамбулу. В ней приводились выдержки из приказа фюрера об «Использовании мобильных подразделений полиции безопасности и СД в составе сухопутных частей вермахта для обеспечения безопасности войсковых тылов». Выступая, таким образом, в роли исполнителя воли фюрера, я использовал эту преамбулу в качестве юридического обоснования всего проекта.

Через два дня я представил генералу результаты своей работы. Он вместе с Альтенштедтом тщательно изучил проект. «Согласен, – сказал он, – все в точности, как мы договорились. Надеюсь, что вашему шефу теперь не к чему будет придраться».

Когда я докладывал об этом Гейдриху, ни один мускул на его лице не дрогнул; на нем не отразилось ни недовольства, ни удовлетворения. Сказав, что он хочет еще раз обдумать этот вопрос наедине, он простился со мной. На следующий день он вызвал меня и заявил: «В общих чертах я согласен с вашим проектом. Но прежде чем я и Вагнер подпишем его, мне бы хотелось уяснить некоторые пункты. Местами ваши формулировки, в особенности касающиеся доставки взрывчатых веществ и возможности использования технических средств связи, слишком туманны и расплывчаты. Пожалуй, лучше всего было бы, если бы вы вместе со мной поехали к Вагнеру на Бендлерштрассе, чтобы на месте внести необходимые поправки».