Текст книги "Мемуары [Лабиринт]"

Автор книги: Вальтер Шелленберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц)

ОПЕРАЦИЯ «УЧЕНИЯ НА ВЕЗЕРЕ» – НАСТУПЛЕНИЕ НА ЗАПАДЕ – ОПЕРАЦИЯ «МОРСКОЙ ЛЕВ»

План немецкого наступления – Приказ № 1 о соблюдении секретности – Действия разведки по подготовке «Учений на Везере» – Меморандум голландскому и бельгийскому правительствам – Разведка во время наступления на Западе – Колебания Гитлера после Дюнкерка – Подготовка к вторжению в Англию – Отмена приказа – Водобоязнь Гитлера.

Наконец-то теперь у меня был самостоятельный участок работы – руководство отделом IVE, в результате чего я возглавил немецкую контрразведку (внутри страны). Для меня начались беспокойные дни, полные забот, единственной возможностью для отдохновения часто оставались лишь непродолжительные прогулки верхом по утрам. Сразу же в начале 1940 года нашей разведке пришлось разгрызть весьма неприятный «орешек»: оперативный план нашего наступления на Западе попал в руки противника! Гитлер бушевал. Свой гнев он направил в особенности против военной разведки, возглавляемой адмиралом Канарисом. Случилось следующее: офицер, имевший приказ передать план выступления одной из комендатур вермахта на Западе, встретился в Мюнстере, проездом к месту назначения, со своим приятелем, майором ВВС, который уговорил его прервать поездку и отметить встречу. Встреча превратилась в веселую пирушку и курьер опоздал на поезд. Чтобы наверстать упущенное время, майор ВВС вызвался доставить своего друга в Кельн на небольшом самолете. Однако погода в эти утренние часы была такой плохой, что из-за недостаточной видимости машина сбилась с курса и в конце концов должна была совершить вынужденную посадку в Бельгии, близ Мехельна. Попытка уничтожить секретные документы окончилась неудачей, так как офицера и летчика сразу же арестовала бельгийская полиция. После этого офицеры попытались еще раз сжечь бумаги в печи полицейского участка, однако, к сожалению, незадолго до этого печь набили углем, так что документы лишь обгорели, но не были уничтожены. Бельгийцы вполне могли разобрать каждое предложение в документах, но сначала они думали, что их намеренно вводят в заблуждение. На самом же деле все документы были подлинными, хотя и представляли для противника небольшую ценность; в них излагался старый план Шлиффена, получивший по инициативе Гитлера новую редакцию. Тем временем генерал Манштейн как раз в те дни и без того работал над проектом нового оперативного плана, по которому впоследствии и осуществлялось наступление на Западе.

Гитлер сразу же заподозрил измену и хотел отдать приказ о незамедлительном устранении обоих офицеров. Однако на допросах не удалось получить доказательств преднамеренной государственной измены. Канарису стоило немалых трудов убедить Гитлера в том, что дело здесь в халатности и ни в чем другом.

Вскоре после этого происшествия Гиммлер поздно ночью вызвал меня к себе и приказал срочно составить проект приказа о соблюдении секретности служащими вермахта и всеми гражданскими ведомствами. При этом он говорил так возбужденно, что я не вполне понял, чего он, собственно, хотел. «Вы должны сдать проект приказа через два часа», – добавил он.

Полчаса просидел я за своим столом. Наконец, я разработал следующие два пункта: каждый обязан сохранять в тайне порученные ему задания; каждый вправе знать лишь столько, сколько необходимо для выполнения полученного приказа. Когда я представил Гиммлеру свои наброски, он ворчливо выразил свое недовольство ими и тут же продиктовал проект приказа сам. Позднее этот проект в качестве «приказа № 1» был разослан всем военным и гражданским учреждениям, получивший широкую известность в обществе. Слабые стороны этого приказа проявились очень скоро. При планировании и выполнении задач между различными отделами часто возникали настолько затрудненные отношения, продиктованные страхом, что даже руководители ведомств, работа которых была немыслима без сотрудничества с другими учреждениями, почти не отваживались информировать друг друга. Результатом были бессмысленное дублирование и неудачи. Нередко приказом пользовались в целях маскировки и враждебные Гитлеру круги.

В начале марта 1940 года появилось выражение «Учения на Везере», ознаменовавшее изменения в стратегических планах Гитлера. Этим условным наименованием назывались мероприятия по подготовке к оккупации Дании и Норвегии. Гитлер намеревался таким путем своевременно воспрепятствовать высадке союзного экспедиционного корпуса в северной Норвегии и устранить опасность блокирования поставок железной руды из Швеции в Германию. Успех этой операции зависел здесь больше, чем на других театрах военных действий, от погодных условий, поскольку предполагалось провести крупную переброску войск морским транспортом. Поэтому прежде всего необходимо было организовать надежную метеорологическую службу в соответствующих районах развертывания операции. В связи с этим следовало активизировать тайные связи нашей контрразведки с Норвегией через Гамбург. Филиалы германо-норвежских пароходных компаний и рыболовецких предприятий были полны наших агентов, которые должны были регулярно сообщать сводки погоды, маскируя их под сведения о состоянии курсов на рыбных рынках. Чтобы сохранить в тайне скопления наших войск в прибрежных районах, важнейшие гавани, подъездные автомагистрали, железнодорожное сообщение и гостиницы в прилегающей местности контролировались строжайшим образом. Картина, представившаяся мне тогда на побережье Балтийского моря, напоминала цирк, когда он разбивает свои шатры. Вспоминается, например, Штеттин: кругом царит суета и ругань. Солдаты, разыскивающие свои части, возбужденные интендантские офицеры, поставившие весь город вверх дном, и посреди всего веселые шутки австрийцев – горных егерей. «Добрые венцы» и уроженцы Штирии вообще относились к необходимости соблюдать секретность не совсем серьезно; они смеялись и громко болтали обо всем «происходящем» – мне кажется, не было необходимости в опытных агентах, чтобы разузнать о цели экспедиции. До сих пор для меня остается загадкой, почему вражеская разведка с таким промедлением узнала о подготовке к «Учениям на Везере», в результате чего английский флот с опозданием пришел в Норвегию [14]14
  Высший военный совет союзных сил на заседании 28 марта 1940 г. решил в любом случае блокировать поставки железной руды из Швеции в Германию и минировать воды у берегов Норвегии. Сообщение об этом решении Гитлер получил лишь через несколько дней после начала операции «Учения на Везере».


[Закрыть].

На случай, если дело дойдет до военного столкновения, министерство иностранных дел указало на необходимость того, чтобы в нашем распоряжении находились специальные войска для защиты датской королевской семьи. Однако при оккупации Дании не было сделано почти ни одного выстрела, а сопротивление в Норвегии было очень быстро сломлено. Только в Нарвике горные войска генерала Дитля вели тяжелые бои с сильным экспедиционным корпусом союзников.

Приблизительно через три недели меня послали в Стокгольм. В Берлине опасались, не покажется ли шведам, что после оккупации Дании и Норвегии их нейтралитет находится под угрозой. Поэтому я должен был через наши разведывательные каналы передать шведам успокоительные заявления о том, что Германия будет соблюдать нейтралитет Швеции при всех обстоятельствах. Эту неофициальную информацию дополнили заверения министерства иностранных дел, сделанные дипломатическим путем. Тем временем Канарис должен был успокоить соответствующие военные инстанции Швеции. Только позднее из разговора с Гиммлером я узнал, что Гитлер в случае необходимости не посчитался бы со Швецией. Как только Дитль, сражавшийся у Нарвика, вынужден был бы отойти на шведскую территорию, на что он имел полномочия от Гитлера, Швеция, сказал Гиммлер, в любом случае была бы втянута в войну.

Прежде чем перейти к описанию наступления на Западе, я должен еще раз вернуться к операции в Венло. Гитлер приказал мне связаться с министром иностранных дел в целях оценки полученного материала. Когда я явился к Риббентропу, он стоял за своим письменным столом, скрестив руки. Несколько холодно он протянул мне руку. «О чем вы хотите мне сообщить?», – спросил он меня довольно-таки покровительственным тоном. Я разозлился на его вызывающую манеру и начал свой доклад, исполненный неприязни. Он, казалось, заметил это и стал немного любезнее. Он благодушно предложил мне расположиться в небольшом соседнем салоне. По окончании моего доклада он сказал: «Фюрер твердо убежден в том, что материал, полученный в результате операции в Венло, неоспоримо доказывает нарушение Голландией нейтралитета в пользу Великобритании, и он хочет, чтобы об этом был подготовлен соответствующий доклад». После этого он нажал кнопку звонка и в салон вошел помощник статс-секретаря Гаус. Он был одним из ближайших сотрудников Риббентропа, большой специалист в области международного права; не было в министерстве иностранных дел ни одного важного документа, который бы не составлял или не редактировал Гаус. Сейчас Риббентроп попросил его обсудить и далее разработать вместе со мной вопрос о нарушении Голландией нейтралитета. Где-то в начале мая, точно я не могу припомнить день, Гейдрих позвонил мне и срочно потребовал доклад об операции в Венло. Но я не мог в столь короткий срок представить его в готовом виде. Раздраженный Гейдрих вместе со мной принялся править доклад. В этот же вечер он должен был лежать на столе у Гитлера. На следующее утро мне снова надо было явиться к Риббентропу. Я нашел всех его ближайших помощников в тщательно охраняемой комнате, занятых составлением «Меморандума германского имперского правительства Нидерландам и Бельгии». Никто из сотрудников не имел права покидать служебное помещение на Вильгельмштрассе, пока документ не будет готов. После обеда Риббентроп читал в своем рабочем кабинете страницу за страницей этот документ, постоянно при этом вставляя свои замечания об английской разведке. По отношению к англичанам он страдал своего рода «шпионофобией». Каждый англичанин, утверждал он, находящийся за границей, выполняет задания английской разведки. Во всем этом видна была его глубочайшая ненависть к англичанам. Именно Риббентроп внес в завершающий абзац доклада министерства иностранных дел (который был приложен к меморандуму) следующую безвкусную фразу: «Эти важные для понимания работы британских агентов и их преступных устремлений показания британских офицеров разведки явятся основой для последующего открытого судебного процесса, который прольет свет на темные замыслы мракобесов, гомосексуалистов и антиобщественных преступных элементов из так называемой „Сикрет Интеллидженс Сервис“. Гаус и я высказали сомнения. Резким движением руки Риббентроп оборвал все дальнейшие обсуждения и сказал: „Этим британским канальям нужно когда-то все высказать“. После этого мне нужно было получить подписи Гиммлера и министра внутренних дел Фрика. Гиммлер принял меня в своей квартире и внимательно, с недоверием, вчитывался в каждое слово. Дойдя до последних строк, он изумился: „Нужно ли это? Это производит дешевое впечатление“. Он тут же приказал связать его с Риббентропом, долго говорил с ним о том о сем, но когда наконец объяснил подлинную причину своего звонка, уступил министру.

Спешно я отправился в Штарнберг к Фрику, который подписал текст без всяких возражений. Когда Риббентроп получил подписи, он довольно похлопал меня по плечу. Передачу меморандума голландскому и бельгийскому правительствам возложили на статс-секретаря Гауса. Это произошло 9 мая 1940 года.

Ранним утром 10 мая 1940 года началось немецкое наступление на Западе.

Наша разведка хорошо проделала подготовительную работу. Через линию Мажино был проложен телефонный кабель, по которому наши агенты регулярно передавали свои сообщения на сборный пункт в Саарбрюкен. Сотрудники, работавшие на цементных заводах в Нанси, Сааргемюнде и Меце, передавали точные сведения о французских оборонительных сооружениях и их оснащении. Связники на крупных оборонных предприятиях Шнейдера-Крезо информировали нас о состоянии французских артиллерийских и бронетанковых частей; даже из Десятого Бюро, центрального учреждения французской разведки, нам доставляли фотокопии секретных приказов и оперативных планов.

Тем временем военные операции развертывались в Нидерландах и Бельгии в соответствии с новым планом Манштейна; отказавшись от усиления северного фланга, главный удар немецкое командование направило в стык между французской линией Мажино и бельгийскими оборонительными сооружениями. Самый мощный бастион бельгийских укреплений, форт Эбен-Эмаэль, был захвачен специальным отрядом учебного полка Бранденбург, имевшим индекс ц.б.Ф.800 (полк был придан военной разведке), парашютистами и саперами, применявшими новые методы и средства ведения боя. Аналогичным образом был занят крупный мост через Шельду, который парашютисты удерживали до подхода главных сил пехоты. В это время, примерно 15 мая, я получил следующее задание: вместе со специалистом из министерства пропаганды необходимо было развернуть как можно более широкую пропаганду против Франции, сеящую замешательство. Наиболее верный и короткий путь к успеху обещало радио. Случилось так, что начальником радиостанции в Саарбрюкене был тогда один мой хороший знакомый, который сразу же согласился сотрудничать с нами. В Саарбрюкене были оборудованы три высокочастотных передатчика, которые, будучи замаскированы под французские, вели регулярные «передачи новостей». Наши передачи были основаны частично на информации наших французских агентов, а частично на произвольных, но очень эффективных, выдумках нашего саарбрюкенского приятеля. Примером того, как мы смогли направлять в нужном для нас направлении поток беженцев в Северной Франции, а несколько позднее в районе Парижа, является изготовленная нами невзрачная с виду брошюра, содержащая мрачные прорицания средневекового астролога Нострадамуса. Эта брошюра распространялась среди французского населения через наших агентов по радио и забрасывалась с самолетов. Мы выбрали те цитаты, в которых Нострадамус предсказывал появление «машин, изрыгающих дым и огонь», которые с грохотом будут пролетать над городами, неся ужас и уничтожение людям. От себя мы добавили «пророчество» о том, что только юг и юго-восток Франции спасутся от этих бедствий. После этого охваченные паникой массы беженцев двинулись в подсказанном нами направлении. Тем самым немецкие войска получили желаемую свободу передвижения, тогда как коммуникации французских армий были парализованы.

После прорыва танковой армии Гудериана в направлении Амьена, занятия Аббевилля, наконец, после капитуляции бельгийской армии и безуспешной попытки англо-французских войск прорвать кольцо окружения под Аррасом, кампания на Западе, казалось, завершилась полной победой. Оставался, однако, нерешенным вопрос: как удалось всей массе английских экспедиционных войск переправиться через канал под Дюнкерком, так сказать, на глазах у немецких солдат?

29 мая 1940 года Гитлер, вопреки ожесточенному сопротивлению своих военных соратников, приказал прервать боевые действия на два дня и, кроме того, распорядился отвести немецкие подвижные части на линию канала Ла-Бассе. Это позволило англичанам переправиться на Британские острова. Довод Гитлера, что его приказ направлен на создание заслона против французских войск на юго-западе, был ни на чем не основан. Фронтовая и авиационная разведка показали, что в те дни такой опасности не существовало. Почему же Гитлер отдал такой приказ?

Уже тогда существовали различные версии, в том числе и в вермахте. Так, некоторые думали, что у Гитлера не хватило решимости или он боялся рисковать успехом всей кампании из-за слишком смелой операции. Однако истинные причины следует искать в его расовых и внешнеполитических концепциях. Если бы так считал только я, мое мнение можно было бы отнести на счет моей личной фантазии, но я долго беседовал с Гиммлером и Гейдрихом об этом и они объяснили мне (я подчеркиваю, что это их слова), что Гитлер тогда еще твердо верил в возможность компромисса с Англией. В случае такого компромисса – под влиянием победы Германии – он хотел, по их словам, заключить, на этот раз мир с Англией, как это сделал с Австрией Бисмарк в 1866 году в Никольсбурге.

Так же объясняется и позиция Гитлера по отношению к крупной операции «Морской лев», целью которой было вторжение в Англию. 26 июля 1940 года началось первое совещание по подготовке этой операции, на котором присутствовали Кейтель, Йодль, Редер, Тодт и другие. Гиммлер, которого информировали о ходе совещания, рассказал мне, что первоначально рассчитывали использовать для наступления от тридцати до сорока дивизий, но затем снизили их число до пятнадцати, которые должны были нанести удар по Британским островам из района Дюнкерк-Шербур. Число транспортных средств, затребованных командованием сухопутных войск, достигало в общей сложности четырех тысяч судов – десантных катеров, буксиров, транспортных судов.

Серьезные сомнения против операции «Морской лев» высказал гросс-адмирал Редер; он указал на опасность того, что в результате использования всего тоннажа будет парализован транспорт, и открыто заявил, что не верит в превосходство немецких ВВС, о котором говорит Геринг. Несмотря на энергичные предостережения Гиммлера, который на основе сообщений нашей разведки знал точные масштабы производства истребителей в Англии, Геринга невозможно было разубедить и заставить отказаться от недооценки возможностей английской промышленности. Вопреки своей обычной самоуверенности Гитлер сразу же принял к сведению возражения Редера, чтобы и на этот раз, как сказал мне Гиммлер, оттянуть тотальное наступление против Англии. Разногласия между командованием сухопутных войск, ВВС и флота продолжались до сентября 1940 года.

Тем временем подразделения низшего звена работали с крайней интенсивностью и прусской точностью согласно ранее данным указаниям. В конце июня я получил специальное задание подготовить для предстоящей операции «Морской лев» справочник, который должны были использовать немецкие пехотные части, призванные занять важные военные, промышленные и политические здания в Англии – например, военное министерство, Форин Офис и другие. Это задание потребовало много времени и денег. После того, как собранный материал был изучен разведкой и научно-исследовательским ведомством РСХА и в конце концовпереработан группой высококвалифицированных специалистов, справочник был издан в количестве двадцати тысяч экземпляров.

В сентябре 1940 года внезапно было объявлено, что вся операция «Морской лев» отложена.

В связи с этим я хотел бы упомянуть о разговоре с Гиммлером, из которого я узнал, какие побочные факторы имели важное влияние на решения Гитлера. Я не поверил своим ушам, когда Гиммлер сказал мне: «Примечательно, что Гитлер до смешного боится воды; он связывает с ней представления о несчастье». Гиммлер считал, что этим же объясняется инстинктивное отвращение Гитлера к десантным операциям, таким, как операция «Морской лев».

ЗАГОВОР С ЦЕЛЬЮ ПОХИЩЕНИЯ ГЕРЦОГА ВИНДЗОРСКОГО

Мнение Риббентропа о герцоге – Планы Гитлера и Риббентропа – Приказ о похищении – Установление контактов в Испании и Португалии – Ложные маневры – Приказ оканчивается неудачей – Отчет в Берлине.

Был июль 1940 года, я только что разобрал утреннюю почту, когда мне позвонил один из моих друзей из министерства иностранных дел и сказал: «Мой старик давно хочет поговорить с вами; я думаю, он через несколько минут позвонит вам. Я не знаю, чего он хочет, но, по всей видимости, речь идет о каком-то срочном деле».

Вскоре после этого в телефонной трубке раздался звучный голос Риббентропа: «Скажите, мой дорогой, не могли бы вы срочно прибыть ко мне?» «Разумеется, – ответил я. – Мне только хотелось бы знать, в чем дело, чтобы захватить ссобой нужные документы». «Нет, нет, – быстро возразил Риббентроп, – по телефону об этом нельзя говорить».

Не желая вызывать патологической «ревности» Гейдриха, я тут же поставил его в известность о разговоре с Риббентропом. Он сразу же ответил: «Видно, для этого идиота я уже не собеседник. Ну что ж, отправляйтесь». Я не собирался портить свои отношения с Гейдрихом из-за Риббентропа и обещал после разговора с министром сразу же явиться к нему.

Риббентроп принял меня с серьезным выражением лица, предложил сесть и после нескольких обычных вежливых фраз с унтерстатс-секретарем Лютером спросил, – пользуюсь ли я, вступив в должность руководителя контрразведки, достаточной поддержкой со стороны министерства иностранных дел в области использования дипкурьеров и тому подобное. Слушая его, я, как это часто случалось, почувствовал, что в этом человеке не было ничего естественного – одна поза и заученные жесты… Застывшее выражение лица, напряжение, с которым он заставлял себя изображать улыбку – все было только маской, прикрывавшей судорожные усилия не сбиться с заданного тона. Затем он осторожно направил разговор на предмет, ради которого, собственно, и вызвал меня, – он осведомился о моих связях в Испании и Португалии и спросил, нет ли у меня контактов и с полицией этих стран. Так как я не знал, куда он клонит, я несколько помедлил с ответом. После этого он спросил меня, без всякой видимой связи: «Не помните герцога Виндзорского? Вас представляли ему во время его последнего визита в Германию?» После моего отрицательного ответа он задал мне еще ряд дальнейших вопросов, касающихся личности английского герцога, затронув причины его отречения от престола. Герцог Виндзорский, по мнению Риббентропа, среди всех выдающихся английских политических деятелей является человеком, в наибольшей степени мыслящим социальными и правовыми категориями; это пришлось не по вкусу правящей клике в Лондоне и вся история с браком, сказал Риббентроп, послужила лишь удобным поводом при помощи устаревшего церемониала добиться падения этого искреннего и настоящего друга Германии. «Фюрер и я, – продолжал он, – сразу разгадали эти махинации, и наше убеждение с того времени только окрепло». Я напряженно ждал, куда он, собственно, клонил. «После своего отречения, – с жаром добавил Риббентроп, – герцог находится под строгим наблюдением Сикрет Сервис. Мы знаем, что он чувствует себя на положении арестованного и постоянно пытается сбросить с себя эти оковы, но, к сожалению, безуспешно». Здесь он замолк и значительно посмотрел на меня. «Мы располагаем сведениями, согласно которым герцог намеревается освободиться от этого изматывающего нервы давления; нам сообщают также, что герцог по-прежнему сохранил свои симпатии по отношению к Германии. Известно его высказанное в узком кругу друзей намерение навсегда поселиться в Испании, а также желание возобновить свои старые дружественные связи с Германией. Фюрер придает этим сообщениям большое значение, и мы подумали о том, как установить контакты с герцогом». Риббентроп скрестил руки на груди и прошелся передо мной в раздумье несколько раз взад и вперед. Затем он сказал: «Мне кажется, что для этого дела подходите вы». Прежде чем я успел опомниться от изумления, он энергично продолжал: «Фюрер считает, что в данном случае герцогу можно сделать предложение – например, выразить готовность назначить ему дотацию сроком на двадцать лет в размере пятидесяти миллионов швейцарских франков. Разумеется, только в том случае, – добавил он торопливо, – если он согласится официально отмежеваться от махинаций британского королевского дома. Он мог бы выбрать себе для жительства какую-нибудь нейтральную страну, например, Швейцарию. Во всяком случае, это должна быть страна, на которую Гитлер при случае в состоянии оказать политическое или экономическое давление. Если герцог решится на это, но Сикрет Сервис попытается воспрепятствовать такому намерению, фюрер в этом случае требует, если это окажется необходимым, применить силу по отношению к английской разведке. Если герцог проявит колебания, было бы целесообразно несколько помочь ему, если понадобится, и насильно. Разумеется, при этом ему и его жене не должно быть нанесено никакого ущерба». Риббентроп остановился передо мной и посмотрел на меня с серьезной миной. «Я передаю вам приказ от имени фюрера – срочно выполнить это задание». На мгновение он замолчал, чтобы понаблюдать за выражением моего лица под влиянием его слов, и затем прибавил: «Герцог в ближайшем будущем намеревается последовать приглашению поохотиться на испанской границе. Пожалуй, вы могли бы использовать этот случай, чтобы через ваших испанских друзей установить с ним первый контакт. Для проведения дальнейших мероприятий в вашем распоряжении все вспомогательные средства; в остальном вы можете действовать по своему усмотрению».

У меня буквально перехватило дыхание, изо всех сил я пытался найти слова возражения. Затем я спросил, могу ли я просить о некоторых разъяснениях. Риббентроп на это ответил: «Спрашивайте, только покороче». Я хотел осведомиться о надежности разведывательной информации, но Риббентроп оборвал меня: «В высшей степени надежная информация из испанских кругов. Подробности вас не должны интересовать». Я сделал еще одну попытку и спросил: «Должен ли я, судя по обстоятельствам, доставить герцога в другую страну, если он не согласится на наше предложение? Вся операция, мне кажется, будет иметь шансы на успех только в том случае, если мы заручимся согласием герцога». «Разумеется, применять силу следует в первую очередь против Сикрет Сервис, – ответил недовольно Риббентроп, – против герцога только тогда, когда он, не обладая достаточной решимостью, охваченный сомнениями, будет нуждаться в решительной помощи. Как только он окажется на нейтральной территории и почувствует себя свободным человеком, он будет благодарен нам за это». «Свободным человеком», – подумал я, – в какой нейтральной стране нет агентов английской разведки?»

«Я сообщу фюреру, что вы приняли задание», – раздался звучный голос Риббентропа. Я кивнул и поднялся. «Минуточку, Шелленберг!» Риббентроп снял телефонную трубку и попросил соединить с Гитлером. Великодушным жестом он предложил мне взять параллельную трубку, чтобы я мог слышать их разговор. По голосу Гитлера было ясно слышно, что ему неприятен весь этот разговор. В конце беседы он сказал: «Шелленберг должен прежде всего узнать о позиции жены герцога; известно, что она имеет на него большое влияние». Господин министр иностранных дел встал, поклонился телефону и сказал: «Это все, благодарю вас, мой фюрер». Мы еще вкратце обсудили вопрос о передаче информации. Риббентроп настаивал, чтобы сведения передавались через представительства министерства иностранных дел в Мадриде и Лиссабоне.

После этого я отправился к Гейдриху. Он выслушал меня и сказал: «Не нравится мне вся эта затея. Но если на этом настаивает Гитлер, трудно будет отговорить его. Вообще-то, будь я шефом Сикрет Сервис, насыпал бы я вам соли на хвост». Сарказм Гейдриха был вызван отнюдь не желанием подстегнуть мое и без того слабое воодушевление перед предстоящей операцией. Мне было ясно, что все это было плодом фантазии Риббентропа на почве его ненависти к англичанам. Но в конце концов ему удалось заручиться для осуществления своих планов личным приказом Гитлера.

Следующий день я посвятил подготовке к поездке. Риббентроп вызвал меня еще раз и поинтересовался, разработал ли я уже план действий. Он опять подчеркнул, свойственным ему деланно важным тоном, что фюрер покарает малейшее нарушение секретности.

На следующее утро я через Лион и Марсель вылетел в Мадрид. Над Испанией стояла такая жара, что я в конце концов заснул. Внезапно меня разбудил один из летчиков (агент разведки). Под нами лежал Мадрид. Вскоре машина приземлилась.

После короткого отдыха на одной из квартир разведки, я окольными путями поехал к германскому посольству, где имел беседу с тогдашним послом Германии в Мадриде фон Шторером. Посол заявил мне, что часть информации, о которой упоминал Риббентроп, ему известна. Он имеет, кроме того, сведения, что герцог Виндзорский во время небольшого ужина в узком кругу своих португальских друзей довольно резко отозвался о постоянном наблюдении со стороны Сикрет Сервис, а также не скрывал своего недовольства по поводу своего назначения губернатором Багамских островов. Герцог, по-видимому, будет обрадован возможностью спокойно жить со своей женой – видимо, длительное пребывание у своих испанских друзей-охотников продиктовано этими соображениями. До фон Шторера дошли также слухи о том, что герцог принял одно из приглашений на охоту. Однако герцог якобы еще не определил срока этой поездки. Предполагаемый район охоты – недалеко от испанопортугальской границы. Во всем этом для меня не было ничего принципиально нового.

В тот же день я связался с германским полицейским атташе в Мадриде; официально он был аккредитован как сотрудник германского посольства. Наряду с поддержанием связей с испанской полицией он, разумеется, выполнял и тайные поручения. В то время Мадрид был одним из важнейших полей деятельности немецкой разведки. Так, военный сектор, кроме оперативной разведывательной работы и контрразведки, включал около сотни служащих, которые размещались в здании германского посольства и вели широкую деятельность по радиоперехватам и дешифровке, образуя одно из самых крупных подразделений нашей службы за границей. К этому разведывательному центру примыкала также метеорологическая станция с базами в Португалии, на Канарских островах, а также в Северной и Южной Африке; она имела решающее значение для использования наших военно-воздушных и военно-морских сил, действовавших в Бискайском заливе и в западной части Средиземного моря.

***

Вечером я был в гостях у немецкого посла. Мы немного поговорили об истинной цели моего приезда. Фон Шторер предложил устроить мне приглашение в те круги испанского общества, где я мог бы иметь возможность составить собственное мнение обо всех слухах вокруг герцога Виндзорского. Посол явно почувствовал облегчение, когда я сообщил ему, что считаю в данной обстановке неприемлемым применение насилия по отношению к герцогу, и в то же время всегда готов силой воспрепятствовать любым проискам английской разведки – но не более того. Я заметил, как после этого мой хозяин проникся доверием и в конце концов пожаловался на собственные заботы, В особенности он говорил о трудностях с Риббентропом и с иностранным отделом НСДАП. Наконец, он попросил меня поддержать его при разговоре с Риббентропом, прежде всего, в его усилиях против настояний Берлина, требующего от Испании вступить в войну. В Берлине, сказал посол, смотрят на вещи исключительно сквозь призму собственных интересов и слишком мало учитывают реальное политическое положение Испании. Важнейшим и серьезнейшим аргументом Франко против выдвигаемой Берлином идеи «создания европейского блока» являются экономические трудности, переживаемые Испанией после гражданской войны. Если бы Германия смогла обеспечить соответствующие источники помощи, удовлетворив тем самым нужды Испании, очень важное, но не последнее возражение Франко, оправдывающее его колеблющуюся позицию, по мнению посла, было бы устранено. Несмотря на все успехи германского оружия, сказал он, в Испании все еще сомневаются в том, можно ли вообще на самом деле победить Англию. Мне было ясно, что фон Шторер хотел использовать меня в качестве рупора своих мыслей, чтобы предостеречь Берлин от чересчур оптимистических ожиданий относительно вступления в войну Испании на стороне Германии.