Текст книги "Мемуары [Лабиринт]"

Автор книги: Вальтер Шелленберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)

ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ ГЕРМАНИЕЙ И ЯПОНИЕЙ

Япония вводит Гитлера в заблуждение – Особое задание абверу – Наша разведка в США – Первая информация о военных планах Японии – Вступление Японии в войну.

С начала осени 1941 года наши отношения с Японией стали неопределенными. Гитлер уже несколько раз высказывал Гиммлеру жалобы на то, что министерство иностранных дел не в состоянии дать ясную информацию о позиции Японии, в особенности касательно американояпонских переговоров. Риббентроп, говорил он, тоже, видимо, вряд ли может сделать это, так как японский министр иностранных дел и его заместитель с начала сентября 1941 года отказываются сообщать какие-либо сведения германскому послу в Токио о ходе вышеупомянутых переговоров. Гитлер был раздосадован этим оскорбительным поведением члена тройственного союза и уже учитывал возможность того, что Япония вообще хочет остаться нейтральной. С другой стороны, у нас имелись основания предполагать, что Япония готовится к экспансии на юг. Гитлер поручил Канарису и Гейдриху сразу же представить ему надежную информацию по этому вопросу. Новые известия вызвали тревогу. Ведь все попытки Риббентропа оказать давление на Японию с тем, чтобы вовлечь ее в войну против Советского Союза, закончились неудачей. Теперь мне стало ясно, почему Канарис так настойчиво добивался от меня сведений о моей встрече с японцами в Стокгольме. Он хотел узнать, нет ли у политической разведки точной информации о планах японцев. Когда мы с Гейдрихом разговаривали об этом, он сказал: «Эта старая лиса вечно подкарауливает добычу».

Так как Гейдрих подчеркнул, что для получения нужного Гитлеру материала следует использовать любые средства, я тут же воспользовался этим и попросил у него разрешения организовать независимое от РСХА валютное управление, которое подчинялось бы только ему и мне (при этом у меня была задняя мысль о моей программе десяти пунктов). Гейдрих сразу же согласился.

Я оповестил все наши резидентуры, имевшие контакты с японцами – в Анкаре, Белграде, Стокгольме, Лиссабоне, Буэнос-Айресе, Токио, Шанхае и, в первую очередь, в Виши. Французский источник представлял для нас особенный интерес по той причине, что японцы вели самый оживленный обмен мнениями с вишистским правительством по поводу оккупации Индокитая. Самого Гейдриха я попросил установить контакт с госпожой фон Д. , устроившей в Берлине своего рода политический салон и пользовавшейся в то время благосклонностью Гитлера. Я знал, что там бывают два сотрудника японского посольства и встречаются со своими подругами из берлинского света. Таким способом я уже получил однажды весьма ценную информацию, но на этот раз предпочел использовать для этого Гейдриха, так как не хотел брать на себя ответственность за то, чтобы задание для этой довольно-таки болтливой женщины исходило от меня лично. Учитывая важность нового поручения, я осторожно затронул вопрос о возможности вторичного использования в наших целях поместья Янке. (С 1935 года Янке, о котором я уже упоминал, был, наряду с обергруппенфюрером СС фон Пфеффером, личным секретарем по вопросам разведки при Рудольфе Гессе, который представлял Гитлеру многие из сообщений Янке, пока Гиммлер и Гейдрих, питавшие личную неприязнь к Янке, не добились, вопреки сопротивлению Гесса, его отставки. После того, как Гесс улетел в Англию, Гейдрих внушал Гитлеру мысль о том, что Янке оказывал на Гесса дурное влияние и не исключено, что он – тайный агент англичан).

Таким образом, упомянув о Янке, я коснулся весьма щекотливой темы. Указав на неоспоримые заслуги Янке, прежде всего во время первой мировой войны, я пытался дать понять Гейдриху, какую большую пользу он может принести нам, благодаря своим хорошим отношениям с японцами, даже в том случае, если он и на самом деле является тайным английским агентом. Тогда с ним тем более следовало бы обращаться с соответствующей осторожностью. Я предложил послать Янке в Швейцарию, так как там у него были великолепные знакомства среди китайцев. (В то время китайский вопрос был одной из ключевых проблем американо-японских переговоров). Мне удалось также устроить встречу между Гейдрихом и Янке, в результате которой Янке стал одним из моих ближайших сотрудников.

Когда я говорил с ним о полученном от Гитлера задании, он предложил уделить основное внимание не только секретной информации японцев; не меньший интерес, сказал он, представляют и их американские партнеры. Я тут же раздал своим людям дополнительные задания, мысль о которых мне подал Янке. Но в США у нас было буквально считанное количество опорных пунктов для ведения разведывательной работы. Связь с помощью курьеров, поддерживавшаяся через европейские пароходные компании, уже с конца 1940 года почти полностью прекратилась. После закрытия наших консульств в июне 1941 года забрасывать наших сотрудников в Соединенные Штаты стало еще труднее. С этого момента многие из наших тайных контактов ослабли, так как о создании взамен дипломатических миссий организации, которая руководила бы нашими агентами в США, никто даже не подумал.. По моим наблюдениям, у военных положение было не лучше. Правда, у Канариса сохранилось два или три канала связи с Северной Америкой, но и он не располагал широкой организационной сетью. Слишком много внимания было сосредоточено на событиях в Европе, а обширные участки в остальном мире пребывали в забвении. За это мы могли жестоко поплатиться.

Чтобы заполнить существующие пробелы, я высказал Канарису мнение о необходимости более интенсивно использовать Центральную Америку в качестве гласиса [35]35
  гласис – пологая насыпь в сторону противника перед земляным укреплением. – Прим. перев.


[Закрыть]. Через японскую разведку мне было известно, что Советы превратили этот район, с Мехико в центре, в одну из своих важнейших боевых позиций, нацеленных против США. Канарис пожал плечами и ответил: «Там у нас мало что есть». А я в этот момент спрашивал себя с отчаянием – а где у нас что-то «есть» в достаточной степени?

Тогда я решил отобрать из потока людей, вернувшихся в Германию из других стран, тех, кто знает язык и страны этого региона, обучить их и вновь забросить в Соединенные Штаты с помощью подводных лодок. Но такая программа могла дать ощутимые результаты лишь в будущем. В настоящий же момент мы вынуждены были довольствоваться теми вспомогательными источниками, которые были нам доступны.

Через восемь дней со всех сторон стали поступать первые сообщения; однако все они представляли собой всего лишь, так сказать, отдельные кусочки мозаики, из которых в результате длительной работы еще предстояло создать общую картину. Тем временем нервозность Гитлера возросла неимоверно. Японский министр иностранных дел Мацуока был смещен со своего поста. Казалось, это событие увеличило неуверенность Гитлера в дальнейшей политике Японии и вызвало у него сомнения, сохранит ли Япония вообще верность тройственному союзу. Не заключило ли японское правительство договор от 14 апреля 1941 года с Советским Союзом о нейтралитете только для прикрытия своего тыла, чтобы использовать этот документ как козырь в предстоящей сделке с американцами? В таком случае тройственный союз – не более, чем внешняя условность. Все же Гитлер пока не отказывался от своего намерения вовлечь Японию в войну, чтобы облегчить собственное положение. Для оказания давления на своего партнера по пакту руководителю имперской прессы Дитриху было поручено заявить на большой пресс-конференции, что победа немецких войск в России близка. Видимо, планировалось намекнуть Японии поторопиться, чтобы не опоздать и вовремя успеть к дележу гигантского русского «пирога».

Когда я сделал Гитлеру сообщение о позиции Японии, он пришел в ярость, направленную и на меня лично. Ведь я сообщил ему, что японцы на переговорах с американцами в любом случае попытаются достичь своей цели без войны и с минимальными издержками создать в южной части Восточной Азии основу для своих гегемонистских притязаний. Мое известие, о высказанном японским премьер-министром Коноэ желании встретиться с Рузвельтом Гитлер воспринял как личное оскорбление. Здесь я должен признать, что это сообщение было основано на недостаточной информации. В действительности Япония уже приняла решение вступить в войну. С помощью Янке и фон Ритгенса мне удалось, к счастью, своевременно исправить эту ошибку. Один из способнейших сотрудников фон Ритгенса, д-р Райхерт, сообщил по каналу Каир – Стамбул, что все лето в бухте города Гаго проходили крупнейшие маневры японской армии с участием специальных подразделений авиации. Между сухопутными войсками и военно-морским флотом царит полное единство взглядов, их представители твердо решили начать войну в не слишком отдаленном будущем. В их стратегических планах предусмотрено, однако, только одно направление – тихоокеанское, что обусловливает соблюдение договора о нейтралитете с Советской Россией, так как операции на юге потребуют полного использования японских вооруженных сил, в силу чего привлечение советских войск целиком к боевым действиям на германосоветском фронте полностью совпадает с замыслами японцев.

Это сообщение наряду с информацией Зорге вызвало оживленные дебаты среди высшего руководства Германии. Еще в тот период, когда происходило обсуждение этого вопроса, мне удалось передать участникам совещания дальнейшую информацию из Буэнос-Айреса и Лиссабона, подтвердившую уже полученные сведения. Получен был дополнительный материал и из Токио, в котором сообщалось, что остров Кюсю с августа закрыт для всех иностранцев. Наконец, и Янке доставил данные, полученные от японской разведки и подтвержденные через его китайские знакомства. В них говорилось, что Хидеки Тойо, новый премьер-министр и военный министр Японии отказался от мысли добиться дружественной договоренности с Рузвельтом и Корделлом Халлом. Решение послать в Вашингтон бывшего посла Японии в Берлине Курусу, женатого на американке, чтобы в последний раз попытаться начать переговоры, было, как сообщалось в донесении Янке, принято, так сказать, «на всякий случай», так как уже в середине октября 1941 года было запланировано напасть на Америку.

Так как нам ничего не удалось узнать о подробностях стратегических планов японцев и о точном сроке их нападения на США, Гитлер отнесся к нашим сообщениям скептически. Но события столь неумолимо требовали вступления Японии в войну, что в конце концов ему стало безразлично, где именно японцы будут вести боевые действия. Поэтому он приказал сообщить японской разведке, что Германия положительно относится к любой форме участия Японии ввойне, и мне кажется, что я не слишком заблуждаюсь, предполагая, что эта разведывательная информация способствовала тому, что уже в последней трети ноября японцы приняли меры по приведению своих вооруженных сил в движение – был отдан приказ всему военно-морскому флоту выступить для начала операций в южной части Тихого океана. На запрос представителей японских сухопутных сил и военно-морского флота, сделанный ими германскому военному и военно-морскому атташе в Токио, обязуется ли Германия согласно договору в случае возникновения войны с англосаксонскими державами заключать мир или перемирие только совместно с Японией, министерство иностранных дел Германии ответило в начале декабря положительно. 7 декабря 1941 года Япония напала на военно-морскую базу США Перл-Харбор. 11 декабря Германия объявила войну Соединенным Штатам Америки.

Неправы те, кто утверждает, что встулление Японии в войну оказалось полной неожиданностью. Гиммлер лично заверил меня, что фюрера удивил только масштаб операций японцев, захвативших столь отдаленный от Японских островов район как Гавайи.

Для меня задание, связанное с Японией, явилось первым боевым крещением на службе в 6-м управлении и оказалось настолько трудным, что передо мной возникла реальная перспектива увольнения. Только благодаря помощи Янке, фон Ритгенса и д-ра Райхерта мне вновь удалось избежать неприятностей.

Сразу же после вступления Японии в войну немецкое продвижение на Востоке приостановилось. Отдельные штабы фронтовых соединений, опираясь на накопленный опыт, напрасно предупреждали верховное командование вермахта об опасности, которую несла с собой надвигающаяся русская зима и указывали на неподготовленность войск к зиме. Информация, получаемая мной из Стокгольма, сообщавшая о новых пополнениях русских войск на центральном и северном участках фронта, также была оставлена безо всякого внимания. Ее отложили в сторону, посчитав преувеличенной и неточной. Только когда фронтовая разведка донесла онепрерывной подвозке войск в районе Тулы, Гитлер снял генерал-фельдмаршала фон Браухича с поста верховного главнокомандующего сухопутных войск и сам принял на себя верховное главнокомандование. В последующие месяцы начались ожесточенные оборонительные бои войск, сражавшихся не только с яростно наступавшим противником, не считавшимся с потерями, но и с безжалостной русской зимой.

РАЗВЕДКА И МИНИСТЕРСТВО ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ

Унтерстатс-секретарь Лютер – Соглашение с министерством иностранных дел – Представления Риббентропа о разведке – Разные взгляды на требования, выдвигаемые представителями арабского подпольного движения.

Наряду с моей обычной работой, одной из своих важнейших задач я считал установление контактов с различными имперскими ведомствами путем создания в них «пунктов связи». Важнейшим министерством для меня являлось министерство иностранных дел. Мы уже установили контакты с унтерстатс-секретарем Лютером, который, будучи руководителем немецкого отдела, пользовался исключительным доверием Риббентропа. Они были знакомы еще до того, как Риббентроп добился высокого положения и почестей. Рейхсминистр иностранных дел так высоко ценил ум и компетентность своего унтерстатссекретаря, что перед тем, как принять любое важное решение, советовался с ним; он даже дал ему секретное поручение кардинальным образом реорганизовать министерство иностранных дел.

Об истоках этих отношений теперь можно было только строить догадки. Гейдрих, который знал все о близких знакомствах тех, кто принадлежал к высшим «десяти тысячам», сказал мне, что Риббентроп выручил Лютера, когда тот еще был служащим городского управления в берлинском районе Целендорф (при поддержке Гиммлера), в одном темном деле, связанном с растратой. То, что Лютер, тем не менее, отважился выступить против СС и еще восстановить против них Риббентропа, было продиктовано скорее не его политическими убеждениями, а противоречивым чувством, которое он испытывал к СС – своеобразной «любовью-ненавистью». Он был хотя и умным, но жестоким, импульсивным человеком, главным для которого была власть, который в душе даже испытывал слабость к СС. Несмотря на все это, Гейдрих посоветовал мне держаться за Лютера, так как только через него путь вел к Риббентропу. Однако он добавил: «Вам с ним придется нелегко; он имеет обыкновение переиначивать слова собеседника. Постоянно держите меня в курсе дела, чтобы в случае необходимости я смог вовремя прийти вам на помощь. Я бы не хотел, чтобы вы набили себе шишек, столкнувшись именно с этим человеком. Не исключено, что он захочет использовать вас против меня».

С самого начала моих отношений с Лютером я стал вести точные записи всех наших бесед, которые через Гейдриха поступали к Гиммлеру. Предметом наших разговоров были специальные вопросы контрразведки, деятельность полицейских атташе за границей и другие связанные с этим проблемы.

Лютер ничем не походил на обычного чиновника. Пожалуй, ему больше подошла бы роль предпринимателя в условиях классического капитализма с его свободной конкуренцией. Я считал его человеком, в высокой степени одаренным организаторскими способностями, в основе всех мыслей и планов которого лежал холодный расчет коммерсанта. Зная об этом и умея противопоставить его бурной агрессивности невозмутимую вежливость, с ним можно было найти общий язык. После того, как я урегулировал некоторые его разногласия с СС, возникла новая плодотворная основа для сотрудничества. Но мне постоянно приходилось быть настороже, ибо его уловки были молниеносны, а рассчитывал он с ледяным хладнокровием. Никаких «чувств» для него не существовало. Я не раз задавался вопросом, как старые, заслуженные чиновники уживаются с таким шефом. Ведь Лютер, с присущей ему грубоватостью коренного берлинца, запросто называл их «старыми развалинами». В общем же, этот человек был для меня своего рода «мещанином во дворянстве», не скованным никакими моральными нормами, который поднялся к власти только благодаря системе тоталитарного государства. Мои позиции в отношениях с ним особенно усиливало то, что он рассматривал меня как своеобразный мостик между ним и его злейшим врагом Гейдрихом. Как-то Гейдрих сказал мне: «Он боится меня, потому что я слишком много знаю о нем».

Видимо, все это способствовало тому, что уже через несколько недель между нами и министерством иностранных дел был заключен договор, который, с помощью Лютера, был подписан Риббентропом. Тем самым была закрыта брешь, слишком долго зиявшая в области разведки. В соответствии с новым соглашением наша политическая разведка наделялась следующими правами:

1. Институт полицейских атташе отныне получал окончательное признание.

2. Политическая разведка получила право устраивать своих сотрудников в аппарат министерства иностранных дел. Они направлялись в германские миссии за границей, пользуясь дипломатическим статусом. В то же время они не подчинялись министру иностранных дел.

3. Разведка получила право получать под видом официальной дипломатической почты от всех экспедиций наших зарубежных миссий корреспонденцию со специальной маркировкой (сначала ее доставляли в конвертах зеленого цвета, позднее в дипкурьерских мешках со специальными обозначениями). За нашу связь с заграницей отвечала центральная экспедиция министерства иностранных дел. Эта корреспонденция не подлежала цензуре. (Несколько раз один чиновник министерства иностранных дел – видимо, по поручению Лютера – попытался обойти это постановление. В таких случаях я был безжалостен. Виновного, несмотря на то, что он действовал «подневольно», уже через несколько недель перевели в войска СС и отправили на фронт).

4. Было принято решение, кроме того, оборудовать специальные радиостанции, по возможности не в помещениях дипломатических представительств. В срочных случаях разведке было предоставлено право использовать официальную радиосвязь министерства иностранных дел.

5. Важные политические сообщения, могущие иметь особое значение для руководителя миссии в той или иной стране, следовало передавать ему для осведомления в срочном порядке. То, что все эти вопросы были урегулированы только в самый разгар этой грандиозной войны, еще раз показало, насколько мы отставали в области разведки от иностранных разведывательных служб. Когда я представил договор на подпись Гейдриху, его немало удивило то, я добился таких успехов в делах с Лютером. Кроме того, он настолько был занят мыслями о своем предстоящем назначении в Прагу, что предоставлял мне все больше и больше свободы в работе, обстоятельство, которое было очень кстати при осуществлении моей программы десяти пунктов. Соглашение, достигнутое с министерством иностранных дел, создало основу для последовательного сотрудничества. (После того, как декретом Гитлера от 12 апреля 1944 года была создана единая тайная информационная служба (разведка. – Прим. перев.), я подготовил проект нового договора с министерством иностранных дел, которые Риббентроп подписал только после длительных, жарких споров. К тому времени Лютер уже был уволен в отставку).

Несмотря на договор, между нами все же возникали неприятные разногласия, вызванные своеобразным «комплексом неполноценности» Риббентропа, болезненно относившегося к проблеме подчиненности. Это, в конце концов, привело к тому, что Гиммлер вступил в открытую борьбу с Риббентропом и однажды дал мне задание осторожно разведать о работе информационного отдела III министерства иностранных дел. Сначала, я медлил с выполнением этого поручения, так как не мог составить себе ясного представления об участке разведывательной работы. Правда, мы знали, что III-й отдел, руководимый неким г-ном маршалом фон Биберштайном, имел в дипломатических миссиях несколько своих сотрудников, в распоряжении которых находились крупные суммы валюты и технические средства связи, но этот аппарат работал с такими перебоями, что информация, поставляемая им в высшие инстанции, стала представлять серьезную опасность, так как руководство неоднократно получало неверные сообщения.

В качестве первой меры руководителем всего информационного отдела министерства иностранных дел был назначен бригаденфюрер СС и министериаль-директор Шт. Однако уже через несколько месяцев ему пришлось уйти с этого поста, так как он передал нам материал, в котором содержались улики против Риббентропа, не подозревая, что один из его сотрудников уведомил Риббентропа об этом. Это привело к ожесточенным столкновениям между Риббентропом и Гиммлером, но все-таки мне тем временем удалось благодаря деятельности Шт. ознакомиться с методами работы информационного отдела.

Теперь III-й отдел возглавил посланник Хенке, однако это не привело к улучшению работы этого учреждения. Чтобы помешать вражеским разведкам поставлять через этот канал дезинформацию, мы вынуждены были даже прибегнуть к довольно жестким мерам. Я представил Гиммлеру и Гейдриху примерно на семьдесят процентов заведомо ложное сообщение о деятельности польского эмигрантского правительства в Лондоне, и вместе с тем распорядился, чтобы оно через подставных людей за рубежом попало в руки «службы Хенке». Через несколько дней Риббентроп передал это сообщение Гитлеру с пометкой «крайне ценно». Гитлер, которому Гиммлер обо всем рассказал заранее, вызвал к себе Риббентропа и проговорил с ним с глазу на глаз целый час. О результатах этой беседы Риббентроп предпочел благоразумно промолчать. Когда вскоре после этого он вызвал меня к себе с докладом – я должен был обсудить с ним проблему организации «пунктов связи» в других имперских министерствах – он спросил меня: «Что вы, собственно, хотите? Не собираетесь же вы организовать службу разведки в других учреждениях, не связанных с вами?» Я попытался разъяснить ему, что такие связи разведки со всеми руководящими учреждениями не в последнюю очередь были бы полезны и министерству иностранных дел, так как это значительно расширило бы базу для получения информации. Чтобы представить ему перспективы в приятном для него свете, я добавил, что тем самым министерству иностранных дел предоставляется наилучшая возможность опираться в своей дальнейшей работе на гигантский аппарат власти, находящийся в распоряжении рейхсфюрера СС. Чтобы исключить подозрения в том, что в этом случае речь будет идти о «насыщении» министерства иностранных дел людьми из СС, я предложил закрепить соответствующего начальника разведслужбы в аппарате министерства иностранных дел.

Риббентроп с замешательством посмотрел на меня. Я заметил по его выражению лица, что он меня не понимает или не желает понять. Когда же я заговорил о технических проблемах – о значении радиосвязи – он почти не слушал меня. Поэтому я переменил тактику. Я стал наступать на него, напомнив о дезинформации и о его разговоре с Гитлером. Я закончил свою речь замечанием, что он волен решать, каким путем идти – с нами или против нас. В этот момент Риббентроп вскипел и запретил высказывать в его адрес такие угрозы. Он постоянно стремился, сказал он, к установлению плодотворного сотрудничества между нами, но теперь он вынужден констатировать, что мы не желаем рассматривать его министерство как самостоятельное ведомство. На мое предложение изложить ему свои мысли еще раз в письменной форме он ответил, взглянув на меня сверху вниз: «Мне этого не нужно».

Я переменил тон и попросил его изложить точку зрения министерства иностранных дел на организацию и методы работы разведки, так как я не могу думать, что «служба Хенке» представляет собой венец его идей в этой области. Этим я угодил в цель. Риббентроп широким жестом откинулся в своем кресле, и я заметил, когда он говорил, как спало с него напряжение. Мне следовало бы больше подумать о его тщеславии и вообще нужно было бы сначала дать ему высказаться. Его соображения в общих чертах выглядели так.

Он стоит на той точке зрения, что нам необходимо привлечь к этой работе десять-двадцать особо способных, в первую очередь, зарубежных сотрудников. Этих людей следует столь щедро снабжать финансовыми средствами, чтобы они смогли добывать в крупных средоточиях политической жизни планеты всевозможную информацию, имеющую исключительно важный характер. Детали имеют, по его мнению, в широкой внешней политике несущественное значение, в первую очередь следует уделять главное внимание принципиальным вопросам, а их следует своевременно распознавать. Он заметил также, что я мог бы войти в состав сотрудников министерства иностранных дел, чтобы посвятить себя созданию в рамках министерства разведывательной службы, как он себе ее представляет. Этот поворот разговора я обошел, попытавшись осторожно намекнуть ему на ошибочность его представлений о задачах разведки. Теперь его лицо вновь стало поразительно усталым. Позднее я сообщил о своих наблюдениях профессору Де Кринису. Он считал, что здесь дело в тяжелых функциональных нарушениях организма, обусловленных не только состоянием нервной системы, но заболеванием почек.

Наш разговор перешел на самые различные, не связанные друг с другом темы. Риббентроп попросил меня передавать ему все сообщения о Франции и Французской Северной Африке. Он целиком отрицательно относился к желанию маршала Петэна освободить находящегося в крепости Кенигштайн пленного генерала Жиро, чтобы назначить его генеральным президентом в Марокко. Затем он в пух и прах разнес генерала Франке, а потом перешел к содержанию доклада, в котором я предлагал создать арабскую лигу, подпольное движение, которое охватывало бы район от Северо-Западной Африки, включая Тунис, до Египта. Главным посредником в осуществлении этого плана был арабский националист Фаузи Каузи. Мне необходимо было всеми силами способствовать развитию этого движения. Я уже обязался снабдить арабов деньгами и боеприпасами. Однако гораздо большее значение имела для меня политическая сторона моего предложения, не в последнюю очередь предусматривавшего создание во всей Северной Африке предпольных укреплений для нашей разведки. Я считал этот план исключительно важным ихотел воспользоваться всеми материальными и политическими возможностями рейха. Чтобы прикрыться со всех сторон, я ознакомил сэтой идеей Гиммлера, который обсудил ее с Гитлером. Гитлер же распорядился обсудить этот вопрос, как имеющий большое политическое значение, первоначально с Риббентропом. Риббентроп выступил против моего плана, обосновывая это тем, что это заставит нас слишком далеко вклиниться в сферу влияния Италии. Затем последовало решение Гитлера: «По согласованию с Риббентропом отклонено».

Теперь Риббентроп явно стремился убедить меня вправомерности своего отрицательного отношения к моему плану, ссылаясь на свои беседы с Муссолини и итальянским министром иностранных дел Чиано. Разумеется, следовало учитывать интересы Италии в официальной внешней политике рейха, но тем временем североафриканский район приобрел такое большое значение, что у нас были все основания для того, чтобы изменить свою политику и прибегнуть к помощи разведки. Я попробовал убедить Риббентропа в том, что не следует бояться нашей компрометации на международной арене. Операцию следует с самого начала так направить, чтобы в случае неудачи не было никаких следов – а в случае, если это не удастся, представить все предприятие делом рук «группы безответственных политических фантазеров». Если, кроме того, интересы рейха потребуют отмежеваться от своих сотрудников, мы не должны останавливаться перед выдачей их в руки правосудия. Примером здесь может служить путч «железной гвардии» в Румынии.

Риббентроп никак не реагировал на мои предложения. Я предпринял последнюю попытку: то, что разведывательная служба находится под руководством рейхсфюрера СС, в конце концов, является неоспоримым фактом, и мне кажется нецелесообразным превращать ее в самостоятельную организацию. Риббентроп ответил на это несколькими формальными фразами и холодно попрощался со мной.

Теперь я знал, что вряд ли наше сотрудничество сэтим человеком будет успешным. Ему просто недоставало понимания задач, стоящих перед широко разветвленной, использующей специфические методы работы разведывательной службой.

Оглянувшись на последние полвека, невольно приходилось воскликнуть: какая опасная близорукость была допущена! Мне снова вспомнилась переписка между Бисмарком и немецким посланником в Париже во время кризиса, вызванного действиями генерала Буланже. Рейхсканцлер отстаивал принцип, согласно которому чем напряженнее отношения между двумя государствами, тем в большей степени перед дипломатами и информационной службой встает задача находить пути к компромиссным решениям, хотя бы для того, чтобы выиграть время. В первый раз я вспомнил это место из переписки и задумался, размышляя о нем, когда последний раз в сумерках летел в Швецию. И с того времени во мне окрепла решимость использовать все средства разведки для того, чтобы, по меньшей мере, сохранять «чувство локтя» с западными державами.

О том, что думал Риббентроп лично обо мне, яузнал из его случайного высказывания: «Фюрер прав, этот Шелленберг и впрямь потерявший квалификацию юрист, да к тому же еще и весьма неуживчивый человек, в один прекрасный день он еще доставит нам хлопот».