Текст книги "Совсем не Золушка!. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Валерия Панина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

– И где вы так изгваздались-то, извазюкались? Опять в Жабкино болото лазали? Не похоже. Намедни вытащил вас оттель конюх Грегор, тиной несло... – старая экономка принюхалась, смешно дергая кончиком носа. – Так если прикинуть, то больше на то похоже, что вами котелки медны чистили, что от старости обзеленели.

Рыся тем временем залезла в исходящую паром лохань, фыркая на защипавшие ссадинки на коленках.

– И молчит, молчит. Не угодила я им. Как же, надо бы, как увидела грязную да ободранную, так хвалить да радоваться. Так, что ли, молчальница? – намыливая Рысюшу жесткими пальцами, продолжала строгая домоправительница. – Скажи уж, одари старуху словечком.

– Я нечаянно, госпожа Аврил, правда-правда! – Рысена из-под мыльной шапки уставилась на экономку честными синими глазищами. – Мы играли в прекрасную принцессу, дракона и рыцаря. А вон там, – Рыська махнула рукой куда-то в сторону, плюхнув на пол, – Замок, настоящий. Ну, был. Там и стены крепостные, и ров! И там дракон держал принцессу, в башне.

– Ну и сидели бы себе в башне, посиживали, ждали, когда спасут. Разве принцессы такие чумазые бывают? – ворчала женщина, оттирая неподдающиеся ладошки.

– Да нет же! – от души возмутилась Рыська, смахивая с зачесавшегося носа пену. – Принцессой у нас Жулечка была! А я – драконом!

– Драконом?! Да что делается-то?! Девочка – драконом?!

– Самым настоящим. Почти огнедышащим! Тибо Жулю еле-еле спас. И то потому, что он с войском был, а нас с Филис и Госсом только трое.

– А они что, тоже драконы? – поливая Рысю из ковшика, поинтересовалась госпожа Кальвина.

– Они – вторая и третья головы! Драконы же – трехголовые! Вы что, забыли? – удивилась Рыська, подставляясь под большое полотенце.

– Совсем забыла, старая, – помогая малышке одеться и принимаясь за гребень согласилась собеседница. – Остальные почище вас будут, или опять выварку на всю ночь ставить?

– Ставить, – покорно вздохнула Росинта. – Говорю же, еле спасли принцессу!

С того дня, как у крыльца остановилась большая дорожная карета и из нее яблоками высыпались дети, и, потирая затекшую от долгой дороги поясницу, охая, выбралась няня Фифи Феликин, прошла неделя.

Усадьба была отдана на разграбление, то бишь на летний отдых, Рыське и восьмерым приютским ребятишкам. Пополам девочек и мальчиков, поровну людей и оборотней. Тех, кто всю зиму пролежал в Народной больнице королевы Рейвин. За седмицу малышня немножко отъелась, а главное, загорела, и Рыся, будучи почти самой младшей, на общем фоне больше не казалась богатыршей.

Ближайшие к поместью холмы были окончательно разведаны, болотца и ручьи измерены, деревья излажены, козы распуганы, валуны уже отчасти стали не такие и замшелые. Дом обследован от флюгера на крыше до последнего угла подвала. Пришло время покорять новые пространства.

Невыспавшееся за короткую летнюю ночь солнце едва-едва лениво вылезало из-за Синих гор, а Рысена уже вышагивала во главе экспедиции. Бодрые путники, вооруженные мечами и пиками, срезанными с ближайшего дерева, держали путь в дальние и, само собой, неизведанные и манящие дали. Замыкала колонну маленькая фарга с янтарными глазами и длинными волосами цвета темного шоколада. Через каждые сто шагов она отставала, то увязавшись за бабочкой, то пряча в карман симпатичный голубенький камушек, и принималась верещать: 'Погодите! Погодите! Вы меня забыли!'

Отряд останавливался, мальчишки угрожали растяпе карами вроде 'привязать на муравьиной куче' или 'бросить голую в комариное болото', Рысена хмурила брови и тоном госпожи Аврил выговаривала: 'Жуля, нельзя же быть такой рассеянной, милая!', Жуля подбегала, клялась, что 'Больше не буду!' и через десять минут опять терялась.

Отстав в очередной раз ради погони за огромным жуком с оленьими рогами, бедная Жульенна очутилась одна-одинешенька в кольце каменных останцев, зажатых между двумя холмами. Жук давно улетел, голосов экспедиционного корпуса не было слышно. Жуля подумала-подумала, обернулась и пошла по собственным следам назад. Свежий след хорошо читался, на лапах бежалось быстрее, чем на ногах, но внезапно новый, незнакомый запах заставил фаргу свернуть в сторону.

Тем временем Рыська, давненько не слыша привычного Жулькиного 'спасите-помогите', скомандовала: 'Стой!'. Отряд выстроился вокруг предводительницы в кружок, и, оглядевшись, опешившая командирша растерянно спросила:

– А Жулечка где? Мы Жулечку потеряли, что ли?

Поисковая партия вернулась по тропинке к тому месту, где беглянка свернула в сторону. Недалеко от этого места на травке сидела Жулька в компании лохматого волчонка и зачем-то дергала его за заднюю лапу.

– Вот, я волчика нашла! Ему в лапу заноза попала, а он, дурашка, не дается! Сиди, глупый, кому сказала!

Больной протестующе вякнул и посмотрел на кого-то за спиной честной компании. Оборотни дернулись от ощущения опасности, Рыська повернулась и нос к носу столкнулась с огромной волчицей.

Глава восемнадцатая, в которой героиню не видят, и поэтому ругают.

В Козеполье всегда садились обедать в одно и тоже время, в час пополудни. Женщины, без толку прождав детей до половины третьего, настаивали голодать и дальше, но Рофио Ромурин, заняв законное место во главе стола, многозначительно нахмурил брови и кашлянул. Домочадцы расселись согласно табеля о рангах, и девушки внесли чечевичный суп и бараньи ребрышки.

Кальвина Аврил и Фифи Феликин, сидя соответственно по правую и левую руку Ромурина, чопорные и надутые, мерили друг дружку сердитыми взглядами и молчали только потому, что Рофио терпеть не мог разговоров за столом. Однако после того, как на столе появился персиковый пирог, а не евший сладкого Ромурин, напротив, удалился подремать, возобновили начатый давеча разговор.

– А все ваша вертихвостка виновата! Сама умелась невесть куда, и моих сманила. У меня все детки воспитанные, к порядку приученные. Все по правилам, все по расписанью. У нас режим!

– Нет, послушайте ее только! Пресвятые тапочки! Приблуд приютских с воспитанницей, мало, дочерью приемной Ихних Высочеств сравнивать! Наша с младенчества во дворце, ученая-выученная! И манеры, и воспитание у ей, как у знатной. Пять лет только, а обо всем понятие имеет. А уважительная! Словечка грубого не скажет, как есть в господина Арка. А ласковая! Вся в госпожу Бруни. Вот уж кто истинно благородная госпожа!

– Ты Ее Высочество сюда не мешай, не мешай! Я об ихнем достоинстве понятие имею, получше тебя. Видеть почаще доводится, да.

– Вот то-то же, молчи себе в фартук. А то на крошку мою поклеп возвела, наветчица!

Госпожа Аврил, оставив за собой последнее слово, покинула поле боя и посрамленную Фифи. Однако той уверенности, которую она так яростно проповедовала, в глубине души Кальвина вовсе не имела.

Сперва длинная тень от дома вытянулась на соседние холмы, потом огромное алое солнце повисло над самым горизонтом, а путешественники все не возвращались. Госпожа Аврил и госпожа Феликин ждали на террасе, принципиально глядя каждая в свою сторону.

– Грегор, оседлай Смерча, да проедь по округе, посмотри ребятишек, – голос Ромурина был спокоен. – До деревни доскачи, нет – так к клыкастым заверни. Давай, давай, не мешкай!

– Это какие клыкастые?! Это кто туда деток отпустил?! Помоги, Пресветлая! – голос Феликин, ставший до того высоким и тонким, что того гляди порвется как гнилая нитка, спугнул с крыши птичью стайку. – Ты что стоишь, как мачта? Бежать надо, спасать!

Заразившись паникой, как оборотень – бешенством, Кальвина подхватила юбки и две матроны, забыв про возраст и больные коленки, порысили по тропинке.

Глава девятнадцатая, в которой награда находит не только героиню, но и остальных героев.

У дороги чибис,

У дороги чибис,

Он кричит, волнуется, чудак:

А скажите, чьи вы?

А скажите, чьи вы?

И зачем, зачем идёте вы сюда.

Звонкие голоса долетели до Ромурина раньше, чем с холма бодрым ручейком сбежала ребячья вереница. Вскоре на террасу один за другим, перепрыгивая через ступеньки, заскочили путники, все, по счастью, целые и невредимые, окружили старика, гомоня и смеясь.

Рофио поверх светленьких, темненьких, рыженьких голов смотрел, как поддерживая друг дружку, прихрамывая и охая, ковыляют к дому две дуэньи. Влезжи с некоторым усилием по ступенькам и переведя дух, няньки, не сговариваясь, поправили сбитые чепцы, сняли фартуки, и приладив к руке поспособнее, двинулись воспитывать. Через две минуты, возмущенно почесывая спины и попы, малолетние нарушители стояли в углах попарно. Рыське, как предводительнице, угол выделили отдельный. Госпожа Кальвина и госпожа Фифи с чувством выполненного долга упали в кресла, обмахиваясь и еще приохивая.

Рыська стояла в углу, независимо заложив руки за спину и гордо рассматривая потолок. Постояв так некоторое время, Рыся, не поворачивая головы, заинтересованно вопросила:

– За что стоим-то?

Из углов послышался согласный бубнеж. Матроны переглянулись.

– Стойте и думайте о своем поведении! – назидательно-учительским тоном изрекла госпожа Феликин.

– А что думать-то? – изумилась Рысинда. Бубнеж сделался громче. Матроны опять переглянулись.

– Наказаны вы! – убедительно припечатала госпожа Аврил.

– Это-то мы поняли, – сказала Рысечка невинно и вкрадчиво. – Мы не поняли – за что?

Воспитательницы сердито и многозначительно молчали.

Тем временем из угла, где стояла Жульенна, раздалось сдавленное 'Ах!', девочка, шатаясь, повернулась лицом к комнате и, прижав ручку ко лбу, как подкошенная, свалилась без чувств. Обе женщины взвились с места, подскочили к упавшей, захлопотали, заохали. Прервав бессвязные восклицания вроде 'Что с тобой, девочка моя?!', совершенно спокойно стоявшая рядом Филис радостно пропищала:

– Это она от голода!

Как раз на этих словах открывшая глаза Жуля согласно застонала и, почувствовав неожиданный прилив сил, села, а потом и встала. Милые дети, по случаю происшествия сгрудившиеся вокруг, весело хихикали, наблюдая сценку 'Две не худые дамы хрупкого возраста пытаются подняться с колен'.

Доставив воспитанникам несколько приятных минут, женщины отложили на неопределенное время с треском провалившиеся педагогические мероприятия, и хмуро отправились кормить и отмывать банду.

Вскоре послышался топот и ржание соскучившегося по бегу Смерча. Ромурин дождался, пока Грегор расседлает и почистит коня, и кивнул:

– Рассказывай.

– Был я и в деревне, и в клан завернул, как велел, хозяин. До деревни, они, видать, не дошли, потому как там все спокойно, тихо. А до стаи добрались, успели, да...

Старый солдат слушал, задумчиво качая головой...

– Вот, я волчика нашла! Ему в лапу заноза попала, а он, дурашка, не дается! Сиди, глупый, кому сказала!

Больной протестующе вякнул и посмотрел на кого-то за спиной честной компании. Оборотни дернулись от ощущения опасности, Рыська повернулась и нос к носу столкнулась с огромной волчицей.

– Госпожа фарга! Разрешите представиться. Росинта Гольди из Блуждающих. – Рыська почтительно поклонилась. – А это моя подруга, Жульенна Кевен из Темного серебра.

– Жулечка, отпусти ребенка, – Рыська по-прежнему смотрела волчице в глаза. – Видишь, за ним мама пришла. А у меня брат тоже волк, Веслав Гроден из Черных ловцов. Они вам не родня, случайно? Очень, очень рада знакомству, – задушенно. – Жуля!

Жулька отмерла и отпустила пациента. Коротко рыкнув, волчий сын победителем устроился между широко расставленных матушкиных лап.

– С вашего разрешения, мы, пожалуй, пойдем, – Рыська опять поклонилась. – Мы живем в поместье, знаете, на холме? Мои родители сейчас в столице, за хозяина господин Ромурин, и он будет рад видеть моих гостей в любое время. Приходите, когда будет удобно.

И дети, и оборотни изобразили разные по глубине и изяществу поклоны, медленно развернулись и пошли назад. Рыська подождала, пока они отойдут на несколько шагов, повернулась и, ступая спокойно и медленно, сделала несколько шагов.

– Постой, девочка! – голос был низким и мелодичным. Рыська обернулась. На нее смотрела высокая худощавая женщина. Рядом, держась за пострадавшую голую пятку, стоял кудрявый мальчишка лет четырех. – Постой!

Глава двадцатая, в которой слава героини ширится и растет.

За выскобленным добела длинным и массивным столом, занимавшим добрую треть большой комнаты, орудовала ложками дюжина детей. Женщина отрезала от тугого черного каравая широкие ломти душистого хлеба, клала перед каждым, по старшинству и сначала мальчикам. Потом вышла к уличному очагу и вернулась, держа передником большую скворчащую сковороду, полную печеных яблок с орехами и медом. Дети принюхались и заработали зубами и ложками еще быстрее. Доев похлебку, дружно вытерли корочкой глиняные миски, облизали ложки, и завиляли несуществующими хвостами, облизываясь на сладости.

Хозяйка выкладывала последнее, самое пузатое, самое сладкое яблоко, все как смолой покрытое медовыми потеками на Жулину тарелку, когда в открытую дверь, пригнувшись, шагнул высокий мужчина. По рукам и груди под смуглой кожей жгутами вились мускулы, желтые глаза со звериным зрачком смотрели настороженно и опасно.

– Кого прикармливаешь, Дахья? Откуда здесь чужие щенки? – в низком голосе звучали рычащие волчьи ноты.

– Ешьте, дети. Ешьте! – женщина лаской успокоила замерших детей и повернулась к вошедшему. – Тише, Лабин. Я в своем доме, а ты, вожак – только гость.

– Выйди, – коротко кинул мужчина через плечо, поворачиваясь.

Мальчишки лет семи и четырех, похожие друг на друга и на мать, вскочили, глухо заворчав. Глаза горели, острые уши дергались.

– Госпожа Дахья, мы уйдем, – Росинта встала, отложив ложку. – Это из-за нас он так разозлился. Спасибо за обед.

– Сидите и ешьте! – голос фарги звучал резко, как удары гонга. – Я свободная фарга и в своем доме принимаю кого хочу! – И уже мягко. – Яблоки стынут, прошу, доедайте.

Сыновья, подчиняясь материнскому взгляду сели и, подавая пример, взялись за яблоки. Дахья пристально и повелительно посмотрела Рыське в глаза. Рыська уселась, непринужденно откусила большущий кусок, и принялась с упоением жевать, мыча от удовольствия. Убедившись, что ее примеру последовали остальные, женщина провела рукой по волосам, проверяя, не выбились ли пряди из туго заплетенных вдовьих кос, и вышла.

Сначала из дверей появилась любопытная острая соболья мордочка, понюхала, посмотрела и скрылась. В доме послышалась возня, а потом из дверей цепочкой двинулись гости. Каждый нес в руках тарелку и ложку. Последним шел Тибо и нес в руках котел. Дойдя до дощатого стола, носильщики аккуратно сложили посуду стопками, вежливо поблагодарили хозяйку и даже предложили помыть посуду.

– Подойдите, – приказал сидящий напротив хозяйки под навесом вожак.

Дети послушно и без видимой робости подступили ближе. Лабин с усмешкой смотрел, как оборотни, даже маленькие фарги – Рыся, Жуля и Филис, прячут за спинами людей.

– Господин Лабин! – Рыська стояла прямо, расправив плечи и подняв рыжеволосую голову.

– Ты смелая, малышка. И хорошо держишься. Какого ты клана?

– Меня зовут Росинта Гольди из Блуждающих.

– Такого клана нет и не было в Тикрее, маленькая фарга, – насмешка ясно слышалась в голосе оборотня.

– Я не безродная! – Рыська очень старалась говорить спокойно и голосок лишь чуть-чуть дрогнул. – Так меня назвала моя мама. Женщина. И у меня будет свой клан!

Дети – сначала оборотни, потом люди – по одному подходили к главе рода, называли себя. Вожак смотрел с усмешкой, Дахья – со скрытой грустью.

– Новые времена настали в Ласурии, – Лабин встал, встряхнулся как большая собака. – Оборотни служат королю, дети кланов живут под одной крышей с сиротскими. Лунной ночи, Дахья!

– Кесо, Гней! – легким голосом окликнула сыновей фарга. – Покажите ребятам деревню. Да не балуйте там!

– Эге-гей! Айда! – под эту команду ватага сорвалась с места.

Этой ночью в большом доме долго не могли уснуть трое. Рыська, тихонечко выбравшаяся на террасу и с замиранием сердца слушавшая волчьи песни, и Кальвина с Фифи, пользовавшие натруженные коленки Ласуровкой на давленных муравьях.

Глава двадцать первая, в которой на героиню нападают скорби и лишения.

После знакомства с кланом Беспощадных убийц Росинта и компания почти целые дни проводили у оборотней. У волчат и прочих хищников, а также детей, нашлась масса общих занятий. В поместье привыкли, что поднявшись с рассветом, торопливо одевшись и позавтракав, компания убегала до самого заката.

Рофио Ромурин, сидя на высоких ступеньках, неторопливо покуривал, сжимая мундштук старенькой трубки крепкими белыми зубами. Женщины хлопотали по хозяйству, снимали с веревок детские вещички, чистили овощи к ужину. Из-за угла вывернулась вся братия, с независимым видом прошествовала по двору и уселась на травке.

– Вы что-то рановато сегодня, мелюзга. С волками пособачились?

– Нет, господин Рофио.

– Что вы, господин Рофио!

– Все замечательно, господин Рофио!

С этими словами стайка снялась с места и скрылась в холмах. Ромурин хмыкнул и покачал головой.

В тот же вечер, когда необычайно смирные дети, добровольно и быстро помывшись, без особого аппетита ковыряли ложками в тарелках, к Рофио Ромурину явилась делегация.

Выйдя к депутатам, Ромурин одним взглядом оценил обстановку и приказал выстроить гарнизон. Явившаяся орда, только взглянув на визитеров, потупилась и частично зашмыгала носами.

Депутация состояла из старосты соседской деревушки и двух ее жителей угрюмого вида. В руках селяне держали за лапы пяток дохлых кур, пару гусей, а также потрясали ботвой разнообразных огородных культур.

– Вот, ваша милость. Потрава. Как есть потрава. Чистый убыток. А все эти, – староста обличающе ткнул курой в неровный строй.

– Премилостивая Индари! – красная как ветреный рассвет экономка всплеснула руками. – Они что, кур воровали?!

– Нужны нам эти куры дурацкие...

– И гуси...

– И брюква..

– Ат-ставить! – зычно скомандовал бывший адъютант Его Величества – Молчать! Росинта Гольди, два шага вперед!

Рыська, печатая шаг, вышла и вздернула подбородок вверх, глядя Рофио прямо в глаза.

– Отвечай, девочка, – спокойно и строго велел Ромурин.

– Мы ничего дурного не делали, господин Рофио. Утром мы как всегда в клане играли. А потом нам Кесо сказал, что на лугу, у деревенской кузницы, такое каштановое дерево растет! Ну, нам тоже захотелось. Знаете, сколько мы каштанов набрали! И тут Оллин вспомнил, что каштаны жарить надо. А у нас огня-то нет! И мы в деревню пошли. Идем и видим – коровки гуляют. И телятки. Хорошенькие такие, маленькие! А один такой весь беленький-беленький. Только одна нога рыжая. Мы его погладить только хотели. А он стеснялся, наверное, мукнул так и побежал. А мы за ним. И тут я слышу – топ-топ! Бот-бот! К нам бык бежит! Здоровый! Как... как дом! И рога! Вот такие! – Рыська развела руки в стороны, демонстрируя размер. – И мы, конечно, немножко испугались. И побежали. Быстро-быстро. А тут забор! Ну, такой, из длинных-длинных палок. Из жердей? Наверно, я точно не знаю. Мы под ним пролезли, а там грядки всякие... Мы аккуратно бежали! А тут бык нас догнал. И забор сломал немножко. Совсем то есть. И как побежит! По брюкве. И по капусте тоже... И мы бежим. А тут стена. Сарайчик для кур. Был... Мы на крышу полезли. Бык же не умеет по крышам лазать? Он и не полез. Он каак даст рогами! По сарайчику. Он и упал. И мы упали. Там куры, гуси, утки. И индюки даже – все испугались. И летают, летают! А мы опять побежали. А птички – глупые, и бегают медленно. Бык и наступил, наверное ... На курочек... И на гусочек... Мы убежали, обратно в огород. А быку некогда было. Он совсем расстроился и стал сарайчик допинывать... А мы поскорее домой... Вот... Простите...

Нестройные голоса подхватили

– Простите нас. Простите!

На протяжении повести мужики переглядывались и согласно кивали. Ромурин, хмуря брови, заложил пальцы за широкий ремень и помолчал.

– Слушай мой приказ. Завтра идете к господину Аларику. Будете работать на общину, пока не отработаете долг. А чтоб не съели больше того, что заработаете, обед будете брать с собой. Арестантский. Кру-гом марш!

Построившись в маршевую колонну по двое, каторжане побрели доедать вечернюю пайку.

Глава двадцать вторая, в которой героиня и не только пробуждает чувства.

В каждой деревне Ласурии, даже такой маленькой, как Прихолмье, была Большая площадь. Пусть даже на площади помещалась только мраморная чаша, в которой бил алмазными струями родник, поивший деревню. Над родником красовался резной шатер. Из чаши вода переливалась в мраморный же желоб, положенный в камнях брусчатки. На площади вечером прогуливались парочки, а днем, под предлогом похода за водой, обменивались новостями тетушки и кумушки.

Госпожа Аннис и госпожа Милдрит встретились аккурат к обеду. От бассейна отлично просматривалась не только Главная улица, но и переулки и задворки, слышались разговоры и стук молотков. Тив и Вино чинили сарай, разобранный вчера общинным быком Гаспаром.

Рядом суетились с десяток ребятишек – подавали гвозди, носили доски, связывали пучками солому для крыши. Совсем маленькие ползали по огороду, дергали траву и собирали гусениц.

Мужики перемолвились между собой, слезли с козел и направились в дом, махнув помощникам отдыхать. Дети расселись на траве и досках, развязали узелки.

Тетушки глядели, как замурзанные дети достают по куску хлеба и огурцу. По рукам пошел коробок с солью, в которую сотрапезники макали яйца, по одному на брата. Старшая девочка, с длинными льняными косицами, в пестрой косынке, взяла кувшин с водой и кружку и пошла по кругу, давая напиться. Обед закончился минут за пять. Тонкий детски голосок затянул:

С Ласурского вокзала

Пришел сюда босой,

Пресветлая Индари,

Умру я молодой.

Госпожа Аннис и госпожа Милдрит, не сговариваясь, подхватили пустые ведра и как ужаленные ринулись по домам. Вихрем промчавшись по улице, стуча в калитки и оконца и что-то быстро втолковывая соседкам, внеслись каждая к себе на подворье и тут же вынырнули обратно.

Еще через пять минут вокруг детей сгрудились почитай вся женская половина деревеньки. Сердобольные женщины притащили крынки с молоком, кувшины с морсом, пироги, сладкие булки, окорок... Аннис прибежала, бренча ложками в фартуке, и притащила здоровый горшок с кашей, накрытый стопкой мисок. Милдрит, пыхтя, несла противень с огромным омлетом.

Повеселевшие дети рассаживались вокруг импровизированного стола из брошенных на чурбаки досок, разбирали ложки и миски. Женщины раскладывали и нарезали, подкладывали и наливали. Голодающие откусывали и отламывали, прихлебывали и заедали.

Тетки молча смотрели, вытирая повлажневшие глаза уголками передников. Зато когда из ворот полезли, почесывая грудь и позевывая, сытые братья, сельчанки встретили их со всем пылом.

– Ишь, мироеды, вылезли! Как вам кусок в горло-то полез!

– Наели морды, поперек себя шире, а сироткам куска пожалели.

– Как же, разорили их, гнилой сарай упал! Да две курицы от старости сдохли!

– Жаловаться ведь совести хватило! И Аларик туда же, от большого ума в поместье потащился, ботвой трясти!

– А Эбба и Фрид куда смотрят?! Или их сыновья от беды заговоренные?

Из окон высунулись две хмурые женские головы.

– Попридержите языки, соседки. Еще беду накликаете...

– Как же, мы накликаем. А за голодных детей у порога Богиня наградит...

Хмурые головы скрылись, громко стукнув ставнями.

Тем временем сИроты давно доели и с интересом слушали.

– Вы это, того... Домой давайте, – буркнул Тив. – Помогли, благодарствуем...

– Как же это, господин Тив? – Рыська вперилась в хозяина честными чистыми глазищами. – Нам господин Рофио строго наказал – пока долг не отработаем.

– Отработали, скажете. С лишком. – Вино вытер мокрый лоб и щеки, красные то ли от стыда, то ли от обеда.

В калитку протиснулись Эбба и Фрид, двинулись к бригаде, раздавая каждому одна по большому прянику, а вторая – по нарядному петушку на ножке.

После благодарностей и прощаний счастливые гости вместе с подношениями удалились.

– А можно, мы завтра придем? – крикнула издалека Рысена.

– Приходите! Милости просим! – кричали в ответ хозяйки, расходясь по домам.

Тив и Вино полезли докрывать крышу.

– Тут закончим, надо с задов тын укрепить.

– Я вчера слег трехдюймовых припас. Наглухо забьем.

Глава двадцать третья, в которой не вовремя случается родительский день.

Ее Высочество принцесса Бруни приняла от Катарины корзину, пристроила в ногах мешок чуть поменьше себя ростом, и повернула портальное кольцо. Очутившись в гостиной Козеполья, с удовольствием огляделась, оставила поклажу и пошла разыскивать домочадцев.

Дом был пуст. Видимо, мужчины возились на скотном дворе и конюшне, женщины хлопотали в огороде, прачечной или кухне. Детей в поле зрения видно не было. Бруни прошла вдоль длинной веревки, по аккуратным заплатам и неотстиранным пятнам развешанной одежды читая летопись шалостей, проказ и приключений.

Из летней кухни вынырнула Кальвина Аврил, на ходу отдавая распоряжения, увидела хозяйку, торопливо пошла навстречу.

– Госпожа Бруни! Добрых улыбок и теплых объятий! Соскучились по егозе нашей?

– Соскучилась, Кальвина. Две седмицы не видела. Мы с ней так надолго еще не расставались. Она-то скучает?

– Да как вам сказать, ваша милость? Домой ни разу не просилась. Им тут не скушно, компанией-то.

– Да и вам, Кальвина, скучать не дают?

– И то верно, госпожа. Дети в доме завсегда радость...

– Балуются сильно? Местные на них не жалуются?

– Что вы, госпожа! Детки воспитанные, ласковые. Их и деревенские привечают, и к клыкастым они вхожи. И сейчас, поди, вместе играют. Иной раз прибегут ватагой – где наши, где прихолмские, где оборотни – не разберешь!

– Одежки, смотрю, поднашиваются. Не догадалась сменку взять.

– Вот уж что верно, то верно. Горит на них, что ли...

– Пойдемте, Кальвина. Хочу к ужину вафель напечь, и мороженого сделать. Рысенька любит.

Короткое время, проведенное Рыськой и Ко в Козеполье, уже породило верную примету. Ежели жильцы являлись не прямо к ужину или даже с небольшим опозданием, а прибывали, так сказать, заблаговременно, значит, не спроста.

Поэтому когда госпожа Аврил увидала в окно разномастные кудри, вихры и косицы, бегущие к дому, сердце у нее заколотилось, как у придушенной кошки. Заслышав же рев, до того небывалый и неслыханный, женщины побросали дела и бросились наружу.

Все в сыпи, волдырях и слезах, дети орали и чесались. Завидев Бруни, Рыська ткнулась ей в коленки, скуля и почесываясь.

– В купальню, бегом, быстро! – скомандовала Кальвина, хватая Жулю.

Следом, разобрав детей, мчались Бруни и остальные. В купальне, посдирав с бедняжек одежки, запихали всех в ванную и принялись поливать холодной водой. Сунув Фифи ковшик, Бруни прямо в ванной повернула кольцо и исчезла. Брошенная Рыська от обиды заревела еще громче. Лились слезы и вода, сами плачущие, женщины уговаривали малышей не плакать и не чесаться.

Из воздуха возникла Бруни, вцепившаяся в Жужина, обнимавшего саквояж. Через минуту, окинув беглым взглядом пострадавших, Ожин уже рылся в чемоданчике, раздавая склянки.

– Не реветь! – прикрикнул Жужин, принимаясь мазать Рыську довольно вонючим снадобьем. – Кто вас пихал в ядовитый дуб?!

Намазав болящих и угостив каждого хорошей ложкой какой-то горькой гадости, видимо, для прибавления ума, оставив запас и внутреннего, и наружного, Ожин Жужин пообещал к утру полное исцеление и был транспортирован восвояси.

Ужин почти не пригорел, вафли удалось спасти, мороженое оставили морозиться на завтра. Больные дети со здоровым аппетитом поели и уселись вокруг Бруни в гостиной слушать сказку.

– Не доглядела я... Дура старая... Заберет она нашу лапоньку, – сокрушалась, утираясь ладонью, Кальвина. – Что молчишь-то, Рофио? Как думаешь?

По комнатам разошлись поздно. Бруни проводила каждого до постели, уложила, поправила кому подушку, кому одеяло, поцеловала пятнистые лбы. Рыська ходила хвостом, тихонько держась за ее юбку. Уложив дочку, Бруни легла рядом, обняла изо всех сил.

– Мамочка, ты сейчас во дворец вернешься, к папе и маленькому? – Рыська прижалась, обняла за шею.

– Рысенька, зайка, хочешь, я останусь? Или вместе домой вернемся? – чувствуя, что сейчас заплачет, горячо зашептала Матушка.

– Нет, не надо. Ты полежи со мной, пока я усну. А потом иди, а то они там тоже скучают. Ты только приходи почаще, ладно? И папа, – отлепляясь от Бруни и сворачиваясь в клубочек проговорила Рыська.

Бруни еще полежала, слушала сопение, вдыхала родной запах, гладила кудряшки. Поцеловала теплые пальчики и пузик, сделав над собой усилие, встала. У двери опять оглянулась и тихонечко вышла.

В гостиной маялись все взрослые обитатели поместья. Завидев хозяйку, заплаканная Кальвина хотела что-то сказать, но только рукой махнула, утыкаясь в передник.

– Кальвина, я не успела детям подарки раздать, – Бруни посмотрела на брошенные впопыхах вещи. – Там игрушки, сладости. Одежду привезу, как договаривались. Конечно, надо бы их сладкого лишить, чтоб по ядовитым кустам не бродили, да уж жалко очень... Ну да разберетесь. Всем сладких снов под теплым одеялом!

Глава двадцать четвертая, которая кое-что объясняет.

Бык Гаспар, несмотря на свой устрашающий вид, был животным спокойным и даже флегматичным. Всю свою жизнь он исправно радовал подопечных коров, производил породистое потомство, охранял стадо от гипотетических хищников, и ни разу, ни разу(!) никого не боднул, даже не намеревался.

Живший поблизости волчий клан никаких неприятностей Гаспару не доставлял, поскольку никогда не приближался на расстояние, на котором хозяин стада мог обратить на оборотней внимание.

Это лето началось как обычно. Коровы и телята бродили меж холмов, наедали молоко и мясо, отбивались хвостами от мух и слепней. Гаспар с возвышения величественно наблюдал за порядком и ждал начала брачного сезона.

Когда быку в нос ударил чужой запах, Гаспар немедленно двинулся в эту сторону. Увидев, как неизвестные подкрадываются к телятам, отец удивился и подал предупредительный сигнал. Любой, кто услышал бы это 'Муууууу!' благоразумно отошел бы подальше. Однако эти продолжили ловить телят, как ни в чем не бывало. Опознав запах хищников, бык угрожающе ковырнул землю передними копытами, опустил рога пониже и атаковал. Пребывая после пробежки в непривычном негодовании и от удивления порушив бедный сарайчик, Гаспар удалился обратно к стаду. В привычном окружении быстро вернув себе спокойствие и меланхолию, Гаспар совершенно забыл о происшедшем.

Через несколько дней, проводив стадо на водопой и проследив за обеденной дойкой, Гаспар в окружении жен и детей щипал травку недалеко от озерца.

Коварно подойдя с подветренной стороны, мелкие нарушители возникли перед самой мордой Гаспара. Держа в ручках охапки свежей травы, детки трогательно предложили быку угоститься. От удивления Гаспар выронил изо рта даже ту, что жевал.