Текст книги "Эра безумия. Колыбель грёз (СИ)"
Автор книги: Валерия Анненкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Спустя пару минут представитель власти услышал звук захлопывающийся двери. От этого по его спине пробежали мурашки, скатывающиеся вниз, словно холодные кубики льда. Раньше всю жизнь де Вильере окружал холод; его душа не чувствовала радости, словно была заморожена дыханием зимы, его сердце напоминало кусочек льдинки, отколовшейся от айсберга, а светло-серые глаза были настолько бездонны, будто в них отражался снегопад. Теперь перед ним пронеслась вся его жизнь, которая казалась ему вечной зимой, лишь иногда превращающейся в весну, дарящую надежду, лето, приносящее счастье, и осень, отнимающую его. Королевский прокурор считал, что брак с Агнессой был для него самым настоящим счастьем, о котором он так давно грезил, а появление Андре тем, что могло разрушить эту давнюю мечту. А изменилось ли это теперь, когда студент оказался его сыном? Ответить на этот вопрос было сложно, скорее всего, нет, ибо как бы Виктор не пытался побороть ревность и злость на сына, он все равно знал, что в любом случае будет любить больше Агнессу, чем его.
Но почему королевский прокурор был готов променять сына на молодую супругу? А любил ли он свою первую жену? Да, он любил Ревекку, но не так сильно, как Агнессу, то была более холодная любовь, разумная, а не та безумная страсть, сжигающая дотла его ледяную душу. Де Вильере не знал, что именно заставило его согласиться на брак с маркизой. Наверное, не столько любовь, сколько цель его отца подобрать подходящую пару своему наследнику, а это должна была быть молодая, наивная и богатая невеста с огромным приданным. Единственное, за что представитель власти любил жену – сын, которого она должна была подарить ему. Но лишившись долгожданного ребенка, де Вильере заметил, что его душу вновь окутывает ледяными цепями зима. Слухи о романе жены с капитаном сплетались со скорбью. Невыносимые пытки! Совсем скоро капля симпатии, которую он испытывал к Ревекке, растворилась в море печали. Он стал холоден по отношению к супруге, а вскоре и вовсе свел ее в могилу. Ревностью ли? Нет, скорее, своим равнодушием и распутностью. Да, де Вильере после того случая сильно изменился, словно его подменили. Вместо верного и заботливого Виктор, юная маркиза была вынуждена терпеть измены. Каждый раз он искал себе новую игрушку для ночных утех. Молодая супруга не смогла вытерпеть такого позора и покончила с собой. Прокурор недолго горевал о смерти жены. Он получил все ее наследство после смерти маркиза и маркизы де Гилье. Затем, спустя пять лет, умер и его отец, граф де Корлин, оставивший все сыну. Так Виктор стал одним из самых богатых дворян Франции.
А после появления в Агнессы, де Вильере почувствовал, как его сердце вспыхнуло от любви, которую нельзя было унять. Самая прекрасная девушка, которую он когда-либо видел, могла так легко принадлежать ему, стоило только заплатить, по его мнению, совсем небольшую сумму. Но королевский прокурор кое-что упустил и только сейчас начал это осознавать. Он купил ее свободу и ее тело, но не любовь. Если бы Виктор не поступил так то, что бы стало с его прекрасной птичкой? Рано или поздно она бы выпорхнула из гнезда, попавшись в когти подлых стервятников, мечтающих о том, чтобы овладеть юным телом. А он явился ей, как белый орел, заслонив от этих бед своей тенью. Агнесса не должна была пойти по стопам своей матери. И королевский прокурор был готов пойти на все, лишь бы уберечь ее от этой участи.
***
А что происходило с Агнессой? Она все утро проходила, словно завороженная, ничего не замечая вокруг. Девушка открыла шкаф в спальне, в котором было множество прекрасных платьев из дорогих тканей. Ее выбор пал на бежевое шелковое платье с длинными узкими рукавами и небольшим вырезом на груди. Потом она открыла резную деревянную шкатулку с драгоценностями, начав увлеченно примерять их, пока не нашла подходящие – ожерелье из алмазов, серьги в форме капель и тонкий серебряный браслет. Уже на второй день после свадьбы Агнессе начали нравиться подарки ее супруга. Красавица долго просидела перед зеркалом, подводя глаза черным карандашом и не узнавая в своем отражении прежнюю Агнессу.
Что-то в ней изменилось, со вчерашнего дня она чувствовала, что ее сердце теперь сгорает от любви не к Андре, а к де Вильере. Ей нужен был королевский прокурор, ее мысли состояли только из воспоминаний о тех двух блаженных ночах, подаренных ей им. Тело девушки приятно вздрагивало, помня на его поцелуи, ласки и прикосновения. Красавица не могла представить, к чему приведут эти часы блаженства, в какую болезнь это превратится. Она вновь желала ощутить его движения внутри себя, от которых по всему телу разливалось приятное тепло, подобное мягкой морской волне. Ей безумно нравилось то, что по ночам вытворял с ней де Вильере ставший ее тайной мечтой. Теперь Агнесса разрывалась на две части: сердце любило королевского прокурора, а душа – студента. Плоть желала вновь сгореть, ощутив горячее дыхание де Вильере, а не равнодушный взгляд Андре. Девушка знала, что ее совесть не совсем чиста, она стонала, выгибаясь под ласками мужа, иногда думая о молодом человеке. Красавица спала, прижавшись к супругу, но во снах ей, словно предзнаменование, являлся студент.
Другого выхода у Агнессы, кроме того, что сходить в церковь, просто не оставалось. Она надеялась, что исповедь поможет ей хоть как-то облегчить совесть, ибо красавица уже начала замечать, как ее душа начинает погрязать в так называемых грехах. Как быстро может измениться человек, после столкновения с тем, что подавляет его волю? Теперь девушка зависела от супруга, и если бы он попросил бы ее о чем-то, она, ни минуты не сомневаясь, согласилась. Если раньше Агнесса считала, что унизительно быть вещью такого жестокого человека, как королевский прокурор, то отныне она сама начинала мечтать о том, чтобы быть его игрушкой, пусть даже тихой и покорной. Именно это желание красавица считала своим грехом, помня свою прежнюю любовь к Андре, она с радостью отдавалась де Вильере.
Агнесса достала из шкафа темно-синий бархатный плащ и, накинув капюшон на голову, быстро вышла из поместья, направившись в сторону Собора Парижской Богоматери. Она ничего не сказала слугам, не сказала, что передать де Вильере, если он, вернувшись со службы, не застанет ее дома. Красавица шла медленно, наслаждаясь звуками дождя, барабанящего по крышам, и таинственным видом темно-серых облаков. Действительно, в свинцовом небе было что-то мрачное и в то же время притягивающее, что-то успокаивающее. Девушка шла по улице, не замечая, что за ней следят. Темная фигура в черном плаще не выпускала из виду молодую графиню, следя за каждым ее шагом. Этим преследователем был граф Монелини. Он внимательно всматривался в отдаляющийся силуэт дочери, желая подойти поближе, дабы рассмотреть ее лицо. Дворянин так хотел увидеть, как прекрасна его дочь, насколько красива его маленькая девочка. Он следовал за девушкой, надеясь хотя бы случайно столкнуться с ней. При одной только мысли, что у него появилась возможность увидеть в лицо собственную дочь, свое дитя, душа графа трепетала в неком радостном порыве. Ему было интересно, совпадал ли ее образ, являвшийся ему во снах, с реальным и тем, что в его воображении вызывали рассказы Луизы.
Вскоре Агнесса дошла до Собора, она несколько минут стояла перед зданием, скинув капюшон и рассматривая величественные стены храма Божьей Матери. Граф успел догнать девушку и, сохранив дистанцию в пять шагов, постарался рассмотреть ее лицо. Ему это удалось. Монелини был поражен красотой своей дочери: ее длинными черными волосами, аккуратно собранными в немного высокую прическу, изумрудными притягательными глазами и бледноватой кожей. Что-то околдовывающее было в ней, в ее легких грациозных движениях, напоминавших ласковые порывы летнего ветра. Дворянин смотрел на нее, не в силах оторваться. Неужели, эта прекрасная богиня была его дочерью? Но самое ужасное, что пугало графа – то, что он пропустил все счастливые моменты из жизни своего ребенка. Он не видел, как она росла, играла и смеялась. Он был лишен возможности наблюдать, как этот маленький лучик солнца превращался в прекрасную звезду. Он все пропустил. Теперь Монелини мог только издалека наблюдать за собственной дочкой, оставаясь для нее незнакомцем.
Агнесса зашла в Собор, направившись к исповедальне. Граф проследовал за ней, он остановился возле входа, проводя ее взглядом. Через пару минут к исповедальне подошел архидиакон, Жан Армель. Это был мужчина тридцати восьми лет с седыми, несмотря на возраст, редкими волосами, которые местами сменялись лысиной. Лицо его было хмурое, прикрытое маской суровости; строгие бледно-зеленые глаза не излучали того жизнерадостного света, свойственного обычным людям, длинный острый нос делал черты лица более грубыми, а щеки и высокий лоб уже были покрыты мелкими морщинами. Росту он был высокого, но из-за сутулости казался ниже. Армель занял свое место в исповедальне и невольно бросил взгляд на решетку, за которой виднелось прекрасное лицо молодой красавицы. Раньше архидиакон никогда не интересовался, кто сидит по ту сторону исповедальни, а сейчас по воле какой-то темной силы, он посмотрел на очередную грешницу, пришедшую молить об отпущении грехов. Жан безотчетно любовался девушкой, опустившей взгляд и боявшейся его поднять. Он смотрел на ее переливающиеся черные волосы, напоминающие крылья ворона, на длинные, слегка дрожащие ресницы и аккуратный носик. С таким целомудренным выражением лица девушка больше походила не на грешницу, а на статую Богородицы. В следующее мгновение архидиакон услышал ее тихий, мягкий голос:
– Святой отец, я согрешила...
– Что тревожит вас, дочь моя? – твердо спросил Армель.
– Желания, иногда посещающие меня. – Агнесса немного сбилась, смущенно закрыв глаза. – Я совсем недавно вышла замуж за мужчину, которого раньше не любила.
– То есть, сейчас вы питаете к нему эти чувства? – Жан сам не понял, как в его разум вселился необъяснимый приступ ревности. А, кто он такой, чтобы ревновать ее? Архидиакон тщательно старался вспомнить, где он мог встретить эту девушку.
– Я... я не знаю. – Красавица до сих пор не могла разобраться в своих чувствах к де Вильере. – Меня тянет к нему с какой-то безумной силой, но люблю я другого человека. Тот человек, тот юноша, он является ко мне во снах. Уже вторую ночь, отдавая мужу супружеский долг, я думаю о нем, о том молодом человеке, что еще недавно признавался мне в любви, а потом исчез, оставив меня. Я не знаю, можно ли считать меня верной женой... Наверное, нет.
Всю эту исповедь подслушивал граф Монелини, стоя возле исповедальни. В его голове боролись два чувства: желание, чтобы его дочь была счастлива в браке, и сильная ненависть к де Вильере. Он стоял перед странным выбором: любовь к дочери или жажда мести, простить королевскому прокурору свою сломанную жизнь, или добиться справедливости, избавившись от него. А вдруг Агнесса любит этого мерзавца, вдруг он сумел внушить ей страсть, как ему доверие шестнадцать лет назад. Что тогда? Ее сердце, словно стеклышко, может разбиться на мелкие кусочки от потери любимого. А он этого не хотел. Граф не хотел причинить боль дочери больше, чем отомстить королевскому прокурору. Отбросив эту борьбу в сторону, Монелини продолжил подслушивать.
– Я не знаю, что мне делать, как мне бороться с этим! – Агнесса начинала замечать, что к горлу стал подходить ком. Отчего? Ей было стыдно признаться, что она все-таки желала де Вильере. – Я уже ловлю себя на том, что порою сама хочу прижаться к супругу, забыв о том, кого когда-то любила. Я чувствую, как мое сердце разрывается, а душа горит от этого, словно в огне.
Армель только сейчас начал вспоминать, где он видел эту девушку. Архидиакон замечал ее гуляющей вместе с Андре на мосту, возле Собора. Он не единожды слышал от своего подопечного об этой прекрасной девушке, укравшей его сердце и по воле судьбы, выдаваемой за королевского прокурора. Значит, супругом этой юной леди являлся де Вильере, а призраком из сновидений – Андре. Но Жан думал, что студент все-таки прислушался к его советам, и бросил молодую невесту прокурора, ибо архидиакон, как ни кто другой, знал, что студента и представителя власти связывала не только любовь к этой красавице, но и родственные узы.
– Я прошу прощение у Господа за этот грех. – Прошептала девушка. – И надеюсь избавиться от этого адского огня, сжигающего меня изнутри.
– Все не так страшно, дочь моя, – ответил Армель, перекрестившись, – почитайте перед сном молитву. Отпускаю вам все ваши грехи. Ступайте с миром.
Агнесса ушла, чувствуя, небывалое облегчение на душе. Подлые сомнения, касаемо ее верности, исчезли, но все равно осталась какая-то частичка сомнения, мешающая ей поверить в прощение Господа. Девушка вышла на улицу, встретившись с противными прикосновениями ветра, теребящего зеленые листья деревьев и бежевый подол ее платья. Она накинула на голову капюшон и поспешила поскорее вернуться домой. Красавица лишь иногда смотрела на небо, прогоняющее прочь тучи и дающее солнцу шанс соприкоснуться с землей. Это явление, называемое закатом, напоминало ее брак с де Вильере, ибо он так же, как и закат был разным, с одной стороны – ярким, а с другой – переменчивым. Агнесса не знала до конца, любила ли она королевского прокурора, или просто питала к нему страсть. Хотя, как известно, любая страсть со временем превращается лишь в две вещи: либо в привыкание, либо в пепел.
Глава 13. Доверие и вера
Вечерело. Мрачное, свинцовое небо было настолько темным, что больше напоминало картину неизвестного художника, создавшее данное творение в момент глубокой душевной тоски. Слабый ветер с каждым моментом становился все сильнее, будто желал сорвать нежные зеленые листья с деревьев. О, этот красочный пейзаж, созданный из сочетания двух совершенно разных цветов: ярко-зеленого и темно-серого! При виде этого, в сердце любого романтика невольно рождается печаль, а из уст вырывается стих забытого поэта. Тихое пение летнего ветра ласкает слух, убаюкивая своим легким звучанием. Эта прекрасная симфония вечернего Парижа навевает приятные воспоминания былых лет на любого человека, хотя бы раз слышавшего ее. Замечательную летнюю музыку прерывает глухой раскат грома, а небо прорезает тонкая серебряная нить молнии. Но не все проходящие мимо парижане любовались этой красотой.
Де Вильере брел по улице, не осознавая, что происходило вокруг. Все было как в тумане, словно на глаза представителя власти накинули занавесу, превратившуюся в белую пелену. Эта самая пелена и мешала Виктору видеть правду, лежащую на поверхности. Теперь вся жизнь казалась прокурору подлым обманом, иллюзией, в которой не было ни капли правды. Все мгновения, пережитые им, были похожи на какой-то странный, долгий сон, наполненный и хорошими, и плохими вещами. Де Вильере с самого детства сталкивался с ложью, чаще всего преподносимой ему самыми близкими людьми. Сердце Виктора еще в детстве начало каменеть, ибо ему лгали все, даже родные отец и мать, а как правило, когда человек хотя бы раз обжигается огнем обмана, он до конца жизни старается оградить себя от этого. Королевский прокурор защищал себя от лжи довольно странным способом, он никогда не привязывался к людям, ожидая от них лицемерных фраз и постоянных предательств. Он помнил, как лгал ему родной отец, когда его мать умерла по непонятным причинам, граф де Корлин при сыне поклялся, что никогда больше никого не полюбит. Но это был обман...
Уже через месяц после смерти своей жены, граф привел в дом другую женщину, Изабель Руже. Де Вильере до сих пор помнил ее образ, на вид ей нельзя было дать больше тридцати: вьющиеся ярко-рыжие волосы, хитрые серо-зеленые глаза, длинный, но аккуратный носик и пухлые бледные губы. Несмотря на привлекательную внешность, эта женщина обладала скверным, горделивым и заносчивым характером. Это было одно из самых неприятных воспоминаний из детства королевского прокурора. Единственное, что радовало де Вильере в этой ситуации – то, что он смог вырвать наследство из рук этой аферистки, которая довела его отца до смерти. Почему-то сомнений у него не возникло, Виктор точно знал, кто виновен в этом. Он помнил, как вернулся в Марсель, узнав о смерти отца.
Это было тринадцать лет назад, когда де Вильере еще только был назначен на должность королевского прокурора. В один день ему принесли письмо от отца, котором тот писал, что желает в последний раз увидеться с сыном. Виктор не сразу решился отправиться к отцу, помня его поступок. Он не понимал, как мужчина может забыть женщину, которую любил, через столько лет после ее смерти. Молодой юрист считал, что настоящая любовь не может забыться или притупиться. Любовь – это не надпись на листке, которую можно в любой момент стереть, уничтожив всякую память о ней. По мнению де Вильере, из этого следовало, что его отец никогда не любил его мать, она была ему женой, но не любовницей. Но, где была та самая тонкая грань, что разделяла эти два термина? Жена – это только игрушка мужчины, которая принадлежит ему на законном основании и воспитывает его детей, а любовница – это безумная страсть мужчины, та, ради которой он готов на многое. Все остальное – лишь пепел, который со временем разносится ветром.
Явившись к умирающему отцу, де Вильере застал его в предсмертной агонии; он лежал, укрытый белым одеялом, задыхаясь в жутких приступах кашля. Казалось, что с каждым вздохом из тела этого несчастного вылетала частичка его темной души. Но была ли душа у этого подлого человека, предавшего светлую память своей жены? Скорее всего, нет. Ибо если бы она была у господина де Корлин, то он бы не привел в свой собственный дом женщину, которая через три года после свадьбы сведет его в могилу.
Де Вильере буквально вломился в спальню отца. За то время, что они не виделись с Виктором, граф очень сильно изменился: его светлые глаза затмило пятно болезни, губы настолько побледнели, что стали казаться синими, а щеки впали, подчеркнув широкие скулы. Отдельно молодой юрист заметил морщины, которые раньше были едва заметны, то теперь их можно было разглядеть невооруженным глазом. Все это были следы кошмарной болезни, преследующей графа уже полгода. Прокурор стоял в дверях, осматривая помещение и людей, находившихся там; то были доктор, священник, нотариус и мадам Руже, присвоившая себе фамилию де Корлин. Сама комната была просторной и слишком светлой: дорогие обои на стенах были белого цвета, полог над кроватью – светло-бежевый, даже мебель, и та была какого-то неясного бледного оттенка. Белый цвет всегда напоминал Виктору о смерти, ибо символизировал для него умиротворение и вечный покой. Возможно, даже этой незаметной деталью, мадам Руже накликала беду в дом. Де Вильере посмотрел на нее; она стояла с платочком в руках, вытирая лживые актерские слезы. Одета она была в черное траурное платье, а на голове ее находилась темная шляпка с вуалью. Разум юриста вскипел, как так, ее супруг еще не умер, а эта аферистка уже хоронит его!
Де Вильере подошел к отцу, проигнорировав попытку мачехи остановить его, словно ее слова были для него пустым звуком. Действительно, королевский прокурор не воспринимал всерьез эту женщину, эту коварную лисицу, готовую в любой момент заполучить деньги его отца. Де Вильере присел на стул, возле постели графа, взяв его за руку. От этого прикосновения господин де Корлин повернулся лицом к сыну, взглянув на него глазами, в которых уже не было ничего, кроме обреченности. На губах графа выступила слабая улыбка человека, который вот-вот провалится в жуткую пропасть под названием смерть. Виктор боялся крепко сжать руку отца, чувствуя насколько она слаба. А ведь раньше, это был мужчина, который мог поднять все, что угодно. Но смерть, как крестьянин машет своей косой, заставляя даже самых сильных людей падать на колени. Эта кровавая жатва продолжается не один миллион лет, уничтожая род человеческий, словно колосья пшеницы на поле.
– Виктор, – прохрипел граф, – неужто, это ты? Или, несмотря на все мои грехи, я попал в рай?
– Нет, отец, вы еще живы. – Монотонно ответил де Вильере.
– Это хорошо... хорошо... – отвлекаясь, медленно проговорил де Корлин. – Виктор, ты прости меня за все...
Тут кашель вновь вернулся, помешав графу договорить. Его горло словно было обвито какой-то невидимой веревкой, с каждой секундой сжимающей его шею все сильнее, не давая вдохнуть воздух. Де Корлин будто душили мертвые объятия смерти. Адский огонь начал быстро поглощать тело дворянина. Сердце его бешено заколотилось, на лбу выступил холодный пот, в ушах зазвенело, пред глазами все поплыло, а дальше... дальше он уже никого не видел и не слышал. Граф так и не успел сказать сыну все, что считал необходимым. Теперь он уже ничего не мог сказать. И именно с этого мгновения, с этой секунды обстановка в доме покойного обещала стать еще напряженнее, чем была. Отныне началась война между его сыном и второй супругой, война за огромное наследство.
Де Вильере отошел от постели отца, уступив место доктору. Хотя всем и так было ясно, что граф умер. Виктор молча вышел из комнаты и, облокотившись спиной о стену в коридоре, закрыл глаза, стараясь унять в себе то жалкое чувство, рвущееся наружу. Хоть он и не понимал своего отца, хоть и не испытывал к нему привязанности, как к покойной матери, но все равно, что-то мешало ему хладнокровно смотреть на смерть человека, которого он считал виновным во всех своих несчастьях. Ведь во всем была вина графа де Корлин; это он воспитал сына таким строгим человеком, это он предал память своей первой жены, и это он настоял на его браке с маркизой де Гилье! А, что было бы, если де Вильере не женился бы на Ревекке? Тогда бы он не вспоминал смерть человека, которого мог полюбить, он бы не вспоминал о покойном сыне. Именно тогда королевский прокурор стал замечать, что его постоянно окружает смерть.
Спустя пару минут, что тянулись, как целые месяцы, из комнаты вышла госпожа Руже. Она подошла к де Вильере, положив руку ему на плечо. Женщина пыталась сыграть сочувствие, будто дешевая театральная актриска, но это у нее выходило очень плохо. Виктор окинул ее скептическим взглядом, надеясь, что она поймет и исчезнет. Вместо этого госпожа Руже сбросила со своего хитрого лица коварную маску скорби, изменив ее на более безмятежную. Де Вильере заметил, как глаза графини загорелись искрой коварства и, отойдя от нее на пару шагов, продолжил изучать ее двуличие. Виктор всегда считал, что все люди лицемеры, а различаются они только одним – своими масками, под которыми они скрывают свои реальные лица. Госпожа Руже вновь приблизилась к королевскому прокурору, слегка проведя рукой по его щеке. Чего она ожидала? Что он, как маленький мальчик упадет ей на грудь? Но, похоже, женщина знала, что делала, ибо в ее взгляде, которым она испепеляла молодого юриста, была уверенность. Уже в следующее мгновение ее губы соприкасались с губами де Вильере, сливаясь в едином поцелуе. Королевский прокурор, опомнившись, оттолкнул вдову и прошипел:
– Мадам, что вы творите?
– Тише, Виктор, нас могут услышать! – шептала она, снова начиная тянуться к нему. – И, к тому же, насколько мне известно, наследником моего супруга являешься ты, а, значит, ты и деньги наследуешь.
– И что вам с этого? – возмутился прокурор, уворачиваясь от ее поцелуев и ловких рук.
– Ну, не будь глупеньким, Виктор, – графиня слегка поправила воротник его черного редингота, – твой отец умер, а, значит, я уже являюсь не его женой, а вдовой, сердце которой погибает от скорби.
– Мадам, но почему-то я не вижу на вашем лице отпечаток этой «скорби»! – усмехнувшись, юрист собрался вернуться в комнату отца, дабы поговорить с нотариусом.
– Стой! – властный голос женщины стал нам намного грубее. – Послушай, Виктор, я не собираюсь убиваться из-за смерти твоего отца! Мне нужна только моя часть его состояния! Но почему-то этот покойный мерзавец завещал все не мне, своей супруге, которая бегала за ним три года подряд, а тебе, сыну, с которым он общался раз в год! Где справедливость?
Тогда-то де Вильере и увидел ее истинное лицо, без всяких поддельных улыбок и добрых глаз. Тогда пред прокурором предстала совсем другая мачеха: ее лицо было перекошено гримасой возмущения, взгляд сверкал агрессией, а в голосе звучали нотки алчности. Больше не было той миловидной госпожи Руже, что когда-то сумела совратить его отца. В тот момент пред ним предстала самая обыкновенная блудница. Ведь только женщина легкого поведения начнет приставать к сыну только что скончавшегося мужа с неприличными предложениями, не скрывая собственной жадности. Де Вильере удивленно поднял бровь и, откровенно недоумевая, сделал пару шагов в сторону своей мачехи. Несмотря на возмущенное выражение лица, эта женщина все равно казалась чем-то привлекательной, но не более. Прокурор знал, что если он захочет ее разоблачить, то у него будет только один шанс, который нельзя упустить. На этот раз представитель власти сам поцеловал госпожу Руже. Пользуясь замешательством графини, он резко схватил ее шею.
– Виктор, что ты себе позволяешь? – прохрипела женщина.
– Мадам, я хотел попросить вас, чтобы вы больше никогда не появлялись здесь! – де Вильере буквально шипел от ненависти, сковывающей его разум. – Слышите, никогда! А если я еще раз услышу о вас, то уверяю, что отправлю вас на эшафот быстрее, чем вы успеете опомниться! Ясно!
Графиня испуганно проследовала в свою спальню. Представитель власти вернулся в комнату отца, застав нотариуса за оформлением каких-то документов. С того самого момента де Вильере больше никогда не видел своей мачехи. Наутро слуги сказали ему, что она просто собрала вещи и куда-то уехала, ничего не объяснив. Госпожа Руже не явилась даже на похороны своего мужа, очевидно, побоявшись встречи с прокурором. Больше она никогда не являлась к нему с требованиями вернуть деньги графа де Корлин.
Теперь де Вильере жил двумя убеждениями: что все люди лгут и что счастье нельзя купить за деньги. Но если раньше эти убеждения играли не значительную роль в его жизни, то теперь они, как ужасные кошмары из прошлого, возродились в реальности. У него было все: и деньги, и огромный дом, и высокая должность, и красивая молодая супруга, каковую он любил со всей огненной страстью, на которую только способно было его ледяное сердце. Но среди этого богатства не было самого главного – того незначительного чувства со стороны Агнессы, о котором он так мечтал. Но больше он ужасался мысли о том, что эта хрупкая девушка, являвшаяся для него самым дорогим сокровищем, любила его сына. Этого Андре, но не его, не мужчину, спасшего ее из мира бедности и унижения.
Вскоре де Вильере дошел до дома. Служанка открыла ему дверь, повесив его редингот на вешалку. Королевский прокурор начал быстрыми шагами подниматься по узким ступенькам, рискуя оступиться и, упав, сломать себе шею. Но, похоже, только это и смогло бы заставить его остановиться на пути в спальню, ведь ради того, чтобы встретиться с Агнессой, вновь прикоснуться к ней, вновь овладеть ее желанным телом, де Вильере был готов бежать сломя голову. В голове королевского прокурора пробегала шальная мысль о том, что он скажет молодой супруге, и самое главное – до чего дойдет их второй разговор? Вчера он чуть не задушил ее из-за нелепого порыва ревности, а сегодня Виктор может и убить ее. Сейчас самым важным для него было – сдержать свою ревность и узнать, правда ли, что красавица влюблена в его сына. А если так то, что же ему останется? Нет, он не сможет лишить Агнессу жизни. Кого угодно, но только не ее. Тем более, что ее просто не за что убивать; она не спала с Андре, и де Вильере это прекрасно знал, ибо видел неопровержимые доказательства ее невинности, алеющие темными пятнами на простыне. А, значит, обвинять ее в чем-то он просто не имеет право. В таком случае прокурор скорее застрелит собственного сына...
Он стоял перед дверью в спальню, не решаясь зайти. Но любопытство брало верх над железной волей королевского прокурора; ему до безумия хотелось узнать, чем занимается его супруга, когда он находится на службе. Де Вильере слегка толкнул дверь в спальню, та поддалась и с тихим приглушенным скрипом открылась. Его взгляд бегло обследовал комнату, внутри которой царил некий романтический полумрак; это было обусловлено тем прекрасным временем, когда солнце уже зашло за горизонт, забрав все свое золото с собой, а луна еще только восходила над крышами парижских домов, одаривая их бледным серебром. Из-за этого в спальне было темно, и лишь около десятка свечей в разных углах освещали помещение. Среди этого мрака де Вильере сумел разглядеть Агнессу, стоявшую на коленях перед иконой в углу и шептавшую молитву. Мужчина сделал пару шагов вперед, тихо закрыв за собой дверь. Он впервые видел ее молящейся: ее сосредоточенный взгляд был устремлен только на икону Божьей Матери, алые губы скоро произносили слова молитвы, темные волосы аккуратно свисали с плеч, а тонкое ночное платье немного прилегало к талии, повторяя ее изгибы. Даже сейчас Агнесса манила королевского прокурора, даже когда она читала молитву, он замечал страсть в ее мягком голосе.
Де Вильере стоял позади и прожигал ее взглядом, пылающим безумным желанием, которое нельзя было унять. Он желал ее, даже не смотря на то, что она молилась. Виктор видел в этом какую-то особенную притягивающую черту, он наслаждался этой картиной, находя что-то манящее в тихом голосе девушки и в ее ангельском виде. Действительно, молясь, она напоминала ангела, обязанного просить прощение за человеческие грехи. Будь королевский прокурор верующим, он бы смирился с этим и соизволил бы подождать, пока жена закончит молиться. Но де Вильере не верил в Бога, он был крещен, но не воспринимал религию всерьез. И Агнессу в собор он повел только для того, чтобы никто не смог потом назвать ее блудницей. Другой цели он не преследовал. Для него венчание было лишь формальностью, которую он соблюдал.
Закончив молиться, красавица повернула голову в сторону двери и, увидев супруга, с вожделением смотревшего на нее, поднялась с колен. Де Вильере пробегал глазами по очертанию тела девушки, уделяя особое внимание почти прозрачному ночному платью, подчеркивающему ее манящую грудь и узкую талию. Его душу охватывало безумное пламя, которое он раньше никогда не ощущал до встречи с красавицей.
Она уже не боялась признаться себе в том, что страстно желала своего мужа, с нетерпением ожидая момента, когда он заключит ее в свои объятия. Как и ранее говорилось, все непорочное в этом мире рано или поздно становится игрушкой такого властелина, как разврат. Молодая графиня тоже поддалась этому искушению, которое теперь стало для нее вечным желанием. Она больше ничего не хотела, кроме страстных ласк и горячих поцелуев своего супруга.
