Текст книги "Эра безумия. Колыбель грёз (СИ)"
Автор книги: Валерия Анненкова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– Ты, вероятнее всего, хочешь услышать, как я спасся? – спросил Монелини. Луиза кивнула. – А я желаю узнать, что случилось с нашим ребенком?
– Тебе Ришар рассказал? – переспросила женщина.
– Он лишь упомянул, что шестнадцать лет назад ты родила ребенка, больше Ришар мне ничего не рассказывал. – Готье нервно постукивал ногтями по обивке кресла.
– Что ж... Шестнадцать лет назад я, действительно, родила дочь, Агнессу. Я помню, что тебе нравилось это имя. В Марселе мы долго не прожили и вскоре перебрались в Париж. Первые два года я работала на фабрике, покуда меня оттуда не уволили. Тогда мне пришлось зарабатывать деньги другим способом...
Луиза заплакала, прикрывая ладонями лицо, горевшее от стыда. Именно сейчас она начала осознавать, что все четырнадцать лет были кошмарным адом, в котором она жила. Ужасно, когда честная и порядочная женщина опускается до такого низкого уровня, когда она падает ниже своего достоинства, переступая через собственную гордость и общепринятые морали. Но еще ужаснее, когда она осознает, что ее дочь тоже когда-нибудь начнет торговать своим телом. Именно в этот момент появляется чувство обреченности, которое обычно сопровождает эту женщину до самой могилы. Успокоившись, Луиза продолжила:
– Я бы никогда не опустилась до такого, если бы не Агнесса, которую мне нужно было кормить. Эдгар, умоляю, пойми, у меня не было выбора! – говорила она, замечая, как глаза графа наполняются бессильным гневом. – Пойми, я очень любила Агнессу!
– Где же она сейчас? – с болью во взгляде спросил Монелини.
– О, Эдгар, знал бы ты! С каждым годом наша девочка становилась все красивее и красивее, я ничего не могла с этим поделать. Вскоре мне стало страшно выпускать ее из дома. Это произошло посте того, как мужчины на улице стали смотреть на нее по-другому...
Если бы только Готье знал, что это были за взгляды, обращенные на юное создание, мирно идущее по улице. Если бы он тогда видел это, то, как волк, начал бы вгрызаться в горло каждому, кто посмел бы так взглянуть на его дитя. Но его не было там, он не мог защитить ни Луизу от наглых клиентов, ни Агнессу от чужих взглядов. Это больше всего злило графа. Он был просто бессилен в те моменты, он не мог защитить свою семью от посягательств жестоких людей. Вместе с тем он и не мог видеть, как растет его дочь, как она смеется, играя в прятки, и как плачет, спотыкаясь и падая. Готье не видел этого.
– И тогда я почти перестала выпускать ее из дома, разрешив в свободное время плести корзины. Все, что она плела, я относила на ярмарки и продавала, надеясь, что ее никто никогда не увидит. Но, я ошиблась...
– Луиза, – граф взял ее за руку, – что произошло дальше?
Ком подступил к горлу женщины, помешав продолжить рассказ. Что произошло дальше? Дальше тихая жизнь женщины превратилась в ночной кошмар. Все парижанки возненавидели ее дочь, а их мужья и сыновья стали целыми днями пропадать под балконом ее бедной дочурки. Ну, разве, это нельзя назвать проклятьем? Это же самая ужасная кара на свете – любовь, смешанная с ненавистью. Агнесса была только предметом воздыханий всех мужчин Парижа, не больше.
– Эдгар, Агнесса, как любое другое живое существо нуждалось в солнечном свете, поэтому часто выходила на балкон. Но дошло до того, что мужчины стали толпами стоять под балконом, любуясь ею. Сколько разврата читалось в их глазах, сколько похоти царило в их мыслях! Я ничего не могла поделать. Между тем, у нас в семье появился еще один родственник, мой племянник, Леруа. Он сейчас где-то гуляет, ты потом с ним познакомишься. Как я должна была жить? Что мне оставалось делать, когда проходя мимо случайных людей слышала, что в Париже, на нашей улице появилась девушка, о которой уже мечтают все мужчины в городе? – она плакала, не в силах вспоминать те события.
– А дальше? – Монелини постарался успокоить любимую, слегка обняв.
– Однажды, – продолжила Луиза, – Леруа что-то наделал, за что попал к главному королевскому прокурору...
– А кто у нас в Париже теперь главный королевский прокурор? – перебил ее граф.
– Виктор де Вильере. Но это не важно! – хрипло ответила Луиза. – Вместо меня за ним пошла Агнесса. Эдгар, если бы я знала, чем это обернется! Не знаю, что произошло у прокурора, но через три дня он пришел ко мне с предложением променять Агнессу на большую сумму денег. А она такая красивая и невинная...
– И что ты ответила ему? – скрепя зубами, произнес граф.
– А что я могла сделать? Откажись я, он бы арестовал меня, а ее в любом случае забрал бы...
Мысли Монелини захлестнула волна не сдерживаемого бешенства. Как она посмела продать собственную дочь? Готье резко оттолкнул сидевшую у него на коленях Луизу и, встав с кресла, отошел к окну. Женщина упала на пол, продолжив рыдать. Он крепко сжимал кулаки, пытаясь унять в себе тот гнев, что желал вырваться наружу. Его дочь, часть его души и плоти теперь принадлежит его самому заклятому врагу! За что Господь так строго осудил Готье? Этого не должно было случиться. В голове графа промелькнула шальная мысль, что, возможно, де Вильере прекрасно знал, чью дочь выкупил. И, может быть, сейчас он издевается над ней, насилуя и унижая. Монелини со всей силы ударил кулаком в стену. Боль молнией разнеслась по руке. Но неизвестно, от чего он чувствовал больше боли, от удара или от осознания факта, что его дочь – прокурорская вещь.
– Ты хоть понимаешь, кому продала Агнессу? – яростно прошипел граф, приблизившись к Луизе. – Ты знала, что именно де Вильере отправил меня на каторгу?
– Не может быть! – шокировано ответила женщина.
– Может!
Вскоре граф унял свой пыл, смирившись с тем, что он уже не мог исправить. Брак, заключенный в церкви, был святым и нерасторжимым, от этих кандалов не так просто избавиться, как от цепей в тюрьме. Де Вильере и Агнесса были обвенчаны в Соборе Парижской Богоматери, а, значит, являлись мужем и женой не только пред людьми, но и пред Богом. Монелини еще несколько часов расхаживал по дому, продумывая, что ему делать дальше. Он очень хотел увидеть дочь, убедиться, что она на самом деле очень красивая. Но, как бы Луиза не убеждала Готье в том, что, может быть, прокурор на самом деле проявлял к Агнессе страсть, смешанную с любовью, и не мог пойти на это, чтобы еще больше насолить ему, Эдгар не верил в это. А с другой стороны, какой смысл был представителю власти специально выкупать дочь человека, которого он когда-то отправил в тюрьму? Никакого. Значит, де Вильере все-таки что-то чувствует к их дочери.
Глава 12. Ошибка молодости
Ришар стоял возле трактира, глядя в свинцовое небо, по-прежнему затянутое густыми тучами. Прохладный ветер ударял в лицо мужчины, отрезвляя и возвращая его к прежней мысли о событиях сегодняшнего утра. Он до сих пор не мог поверить в то, что его старый друг, Эдгар Готье вернулся с каторги, и отныне он – граф Монелини. А раз он вернулся, то, вероятнее всего, дворянин захочет встретиться с дочерью, выданной за человека, которого он ненавидит больше всего на свете. Ришар чувствовал, что очень скоро грянет буря, жестокие события революции будут омрачать жизнь несчастной Агнессы, влюбленной в этого жалкого Андре. А что именно она могла найти в этом парнишке, не интересующимся ни чем, кроме революции. Вот сейчас инспектор и надеялся узнать ответ на свой вопрос.
Местечко, где полицейский надеялся встретить молодого революционера, было злачное и простенькое, там собирались люди разных низших слоев: от простого рабочего до нищего. Инспектор прекрасно знал, что именно в этом трактире студенты устраивают свои собрания. Это заведение принадлежало одной не богатой супружеской паре, занимавшейся жульничеством и мелким хулиганством. Господин Дидье, вор, вечно пьяный аферист, готовый на любой глупый поступок. Его супруга, как всегда оправдывалась, что связавшись с этим человеком, сломала себе жизнь. Их трактир был не самым лучшим, но самым дешевым в Париже. А посему и посетителей там было не много, и, соответственно, заработок был небольшим. Единственным, чем гордилась мадам Дидье, была ее пятнадцатилетняя дочь – Элен, не особо примечательная девчонка, с темными длинными волосами, кругленьким миловидным личиком, стеклянными карими глазками, которые словно светились хитростью, остреньким носиком и почти бескровными податливыми губками. В отличии от своих родителей она обладала более мягким характером, и тем, что отсутствует у многих людей, той золотой вещью, что могла бы сделать мир лучше. Этой вещью была совесть, несвойственная большей части человечества. Элен поддерживала идеи «Друзей Азбуки», считая их одновременно и безумными, и правильными. А из-за чего эта девчонка зналась с этими студентами? Ответ был прост – ее сердце, никогда не знавшее настоящей, бескорыстной любви, пылало этим светлым чувством к Андре, находившим ее привлекательной.
Вскоре из трактира вышли двое молодых людей, по их несвязной речи и развалистых походках можно было смело сказать, что они были пьяны. Но, к огорчению, среди них не было Андре. Отчаявшись, Ришар зашел в трактир. Местечко, в самом деле, было злачное: тусклое освещение, грязные стены, деревянные полы, старые стулья и небольшие круглые столы. Все присутствующие недоверчиво посмотрели на инспектора, севшего за одним из столов, возле окна. Пьяные взгляды всего этого сброда были устремлены на полицейского, чье каменное лицо выражало полное спокойствие. Вскоре к Ришар подошла одна дама, если можно было ее так назвать: светлые волосы, приведенные в беспорядок, яркий, кричащий макияж, беглые подленькие глазки и старое блеклое платье. Не трудно было узнать в этой женщине мадам Дидье. Она, игриво и лицемерно улыбаясь, присела напротив полицейского, подперев щеку рукой.
– Чем могу услужить, господин инспектор? – хрипловатым голосом спросила хозяйка заведения.
– Бутылку вина. – Не думая, ответил Ришар, наблюдая за студентами, сидящими за соседним столиком.
Она кивнула и, встав со стула, удалилась. Он продолжил смотреть на молодых людей, среди которых был и Андре. Будущий революционер что-то оживленно обсуждал с товарищами, что-то записывал на лист бумаги, иногда оглядываясь по сторонам. Полицейский не мог понять, что же такое было в этом студенте, чего не было ни в нем, ни в де Вильере. Что же это была за искра, привлекавшая Агнессу? Крутой нрав? Молодость? Что заставляло ее предпочитать этого семнадцатилетнего мальчишку, а не его или королевского прокурора? А, хотя, теперь это уже ничего не значило, отныне предпочтения красавицы оставались при ней, будучи подавленными властью ее супруга. Инспектор продолжал сверлить взглядом студентов. Вскоре они начали постепенно расходиться. В результате с Андре остался лишь один его друг; студент такого же возраста, что и он, темноволосый молодой человек, с карими глазами. Отрывки их разговора иногда долетали до полицейского. Из слов, сказанных этими студентами, он мог разобрать лишь одно имя «Агнесса». Да, они говорили о ней, но, что именно?
– Андре, не переживай так, – пытался успокоить его друг, – ну, подумаешь, красивая девушка вышла замуж. Ну, когда это было для тебя проблемой?
– Сейчас это для меня проблема, Франсуа! – раздраженно ответил Андре. – Если бы ты только видел ее, такую грациозную, хрупкую, готовую, как птица в любой момент упорхнуть! Если бы ты знал, как после одной только встречи с ней мою душу охватывал неведанный мне до селе огонь!
– Просто забудь ее. – Предложил товарищ.
– Не могу и не хочу! После революции, если я выживу, то увезу ее подальше от этого ада, в котором ни мне, не ей нет места.
Франсуа еще недолго отговаривал своего друга от этой идеи, но студент настаивал на своем. Вскоре он понял, что Андре не собирается сдаваться, поспешно ушел, оставив того наедине с мечтами о прекрасном будущем. В душе молодой человек был романтиком, желающем изменить мир и разрушить стены несправедливости. Но студент не замечал, что гоняясь за несуществующим миражом, упускал настоящую жизнь, полную жестокости и страсти. Андре сам придумал для себя борьбу за права отверженных людей, не зная к каким последствиям это может привести. А узнав Агнессу, он еще больше погрузился в свои мечты, надеясь поскорее добиться ее. Но что теперь? Он проиграл эту битву за ее сердце. Задумавшись, Андре не заметил, как кто-то подкрался к нему сзади и ударил чем-то по голове. Студент потерял сознание.
***
А дальше был лишь мрак, окутанный неведанным чувством тревоги. Именно в такие моменты люди начинают узнавать, что такое страх перед неизвестным. Андре попытался открыть глаза, но это давалось ему не легко, ведь из-за жуткой боли в голове, которая, казалось, вот-вот расколется на две части, он не мог пошевелиться. Студент еле поднял веки, пытаясь осмотреться. Пред его взглядом предстало совершенно незнакомое помещение, которое больше напоминало огромный кабинет. Так и есть, это был кабинет королевского прокурора. Андре попытался пошевелиться, но его движения сковали веревки, туго обвивающие его грудь, руки и ноги. Молодой человек растерянно поднял взгляд, увидев пред собой сидящего на диване де Вильере. В глазах мужчины сверкала ненависть, с каждой секундой разгорающаяся еще сильнее. Холод мелкой дрожью пробежал по спине студента, приводя того в чувства. Теперь в кабинете боролись две стихии: огонь, способный сжечь все дотла, и лед, который в любой момент мог растаять. Явно, преимущество было на стороне королевского прокурора, а посему и несчастный Андре был обречен на медленную погибель и жуткие пытки, какие он только мог представить себе.
– Ну-с, молодой человек, – мягкий голос прокурора эхом пробежал по кабинету, – что прикажите мне с вами сделать? Вам, разве, не говорили, что нельзя заглядываться на чужих жен?
– Господин де Вильере, я клянусь, что даже пальцем к ней не притронулся...
Обессиленно ответил студент. Де Вильере встал с дивана и медленными, крадущимися шагами приблизился к стулу, на котором сидел связанный Андре. Безумный взгляд, легкая демоническая усмешка и сложенные на груди руки настораживали молодого человека, из-за чего ужас касался его разума. Что же хочет сделать с ним этот жестокий человек, безумно влюбленный в предмет его мечт. А хотя, его не за что было убивать. Ведь Андре лишь попытался овладеть Агнессой, но не сделал этого. Но, судя по глазам прокурора, горящим огнем злости, студента могли казнить без суда и следствия.
Де Вильере наклонился, посмотрев в лицо студенту и, замахнувшись, со всей силы ударил свою жертву. Послышался глухой хруст, похоже, представитель власти сломал нос своей жертве. Мефистофельская усмешка вновь промелькнула на лице прокурора, а за первым ударом последовал второй, более грубый, а потом третий и четвертый... Затем де Вильере вцепился длинными пальцами в светлые волосы Андре и, крепко сжав их, задрал его голову выше и вновь посмотрел в глаза своей жертве. Теперь этот грозный взгляд прокурора казался Андре лишь атрибутом пытки, не более. Острые шипы боли молниеносно разнеслись по телу молодого человека. Кровь тоненькой алой лентой извивалась на его губах. Казалось, еще немного и Андре вновь потеряет сознание. Королевский прокурор продолжал свысока смотреть на студента. В глазах представителя власти появилось новое чувство, ранее ему несвойственное, то была жалость, смешанная с разочарованием. Как его супруга могла полюбить такого ничтожного червя, как этот? Де Вильере встал за спиной студента, до боли сжав его плечо, желая сломать кость. Как же он хотел раздавить этого паука, поймавшего в свои обманчивые сети Агнессу, как же он желал смешать этого мальчишку с грязью, уничтожив все, что напоминало о нем.
– Молодой человек, – прошипел прокурор, – я повторяю вопрос: что мне сделать с вами?
– На каком основании вы это делаете? – прохрипел студент, задыхаясь от боли, перешедшей к плечу.
Внутри де Вильере все вскипело от такой наглости. На каком основании? А, разве, не ужасен сам факт того, что он посмел только помыслить о его Агнессе, то, что он позволил себе представить, как срывает цветок ее нежной любви, разве этого не достаточно? За одну только такую мысль, королевский прокурор был готов разорвать этого студента на кусочки, будто лист бумаги. Он хотел взять веревку и медленно душить этого щенка, любуясь, как тот задыхается в посмертных конвульсиях. Вместо этого представитель власти отошел к столу и, достав из небольшого шкафчика кинжал с резной серебряной ручкой, вновь вернулся к своему обвиняемому. Ажольрас, увидев, как в руке де Вильере заблестело оружие, невольно ужаснулся мысли, что сейчас его просто зарежут. Только сейчас он заметил, что возле двери стоял Ришар, окидывая его мрачновато-спокойным взглядом. Подозрительное равнодушие. Хотя, где-то в глубине души инспектор тоже хотел уничтожить этого студента. Но сейчас его жизнь и смерть были в руках де Вильере. Прокурор расстегнул красный редингот и белую рубашку студента, медленно проведя линию ножом от шеи Андре до груди. Вслед за острием кинжала на бледной коже молодого человека заалела кровь, которая спустя время начала стекать ниже, словно магнитом притягиваясь к холодному оружию. Рука прокурора скользила все ниже, оставляя на теле студента порезы, больше похожие на красные узоры. Затем де Вильере резко вонзил кинжал в руку студента, проткнув ее, кровь начала скользить по острию, падая на ручку стула, а потом – на пол. Вскоре представитель власти прекратил на время это истязание и, отойдя на пару шагов, посмотрел на студента оценивающим взглядом; он явно был доволен своей работой: Андре сидел на стуле, опустив голову, а его лицо было перекошено гримасой боли.
– Теперь, вы, – властным голосом спросил прокурор, – молодой человек, готовы сознаться в том, что совершили?
– Ничего я не совершал... – казалось, Андре говорил из последних сил. – И к Агнессе я не притрагивался! В сотый раз повторяю: я не спал с ней!
– Это и так мне известно, – с ноткой усмешки произнес представитель власти, – мне другое интересно: как у вас, молодой человек, хватило совести и смелости затуманить разум молоденькой невесте? И не говорите, что не пытались к ней прикоснуться!
– Я готов поклясться, что и не собирался увозить ее из Парижа. – Обессилено ответил студент.
– Тебе сказано, не лгать, щенок! – яростно воскликнул Ришар.
Инспектор тут же замолчал, заметив на себе недовольный взгляд прокурора. Де Вильере опять приблизился к измученному студенту, исподлобья смотревшему на него. Голубые глаза юноши немного потемнели и теперь тоже, как и глаза прокурора, светились ненавистью. Но то была другая ненависть, более мягкая и беспомощная, свойственная лишь мальчишкам, не видевшим настоящей жестокости и не знающим, что порою скрывается под темной маской холодной строгости. Андре был намного младше де Вильере, а, соответственно, и о таких подлых созданиях, как люди он знал намного меньше его. Да и в правилах жестокой игры, называемой любовью, он не был так просвещен, как господин прокурор, ибо знал в ней только азы, а не хитрости, позволяющие выигрывать. Представитель власти вновь впился цепкими пальцами в волосы юноши, задрал его голову вверх и, склонившись к уху молодого человека, прошептал ядовито-хрипловатым голосом:
– Понимаешь ли, любовь – это подлая игра, в которой всякий, кто выигрывает, получает особый приз – смерть! Так что, выбирай, кто ты: счастливый неудачник или победитель, засыпанный землей! Откажись от нее, и я дарую тебе великий подарок – жизнь, яркую и свободную. Разве ты не хочешь освободиться от этих веревок? Хочешь. Вижу, что хочешь. Тогда освободи от обольстительных цепей мою жену! – замахнувшись, он вновь ударил юношу.
Вдруг взгляд прокурора пал на шею студента, на которой висела тонкая золотая цепочка с небольшой подвеской в виде воскресающего феникса. Шок, словно поток яда, разнесся по разуму де Вильере. В его памяти возродилось давнее событие, связанное с этим украшением, некогда подаренным им его первой жене. Представитель власти прекрасно знал, что эта подвеска могла принадлежать только одному, теперь уже покойному человеку, его сыну. Де Вильере отчетливо помнил все события, связанные с этим фениксом. Все началось, когда господин прокурор еще только женился на юной маркизе де Гилье, которой на тот момент было всего лишь восемнадцать лет. На момент медового месяца он подарил ей эту подвеску, которую она потом хранила, как вечный оберег. Но, спустя год у них родился сын, к несчастью, мертвым. Это было самое ужасное воспоминание де Вильере из его молодости, когда он был еще помощником королевского прокурора. Он до сих про помнил ту ночь, когда на улице гремел гром, лил дождь, а молния, как шпага, разрезала облака.
Виктор де Вильере, как сумасшедший, расхаживал у двери в спальню около пяти часов, ожидая появление на свет наследника. Уже к девятнадцати годам он владел достаточно большим состоянием и занимал пусть не особо, но влиятельную должность. Вдобавок ко всему, он еще и являлся богатым наследником своего отца, графа де Корлин. Но, если бы счастье можно было бы купить за деньги! Уже пятый час за дверью слышалась крики Ревекки, но не долгожданного младенца. Вся эта обстановка только напрягала помощника прокурора, вселяя в его разум самый кошмарные мысли. Молодой юрист рвал в руках клочок бумажки, пытаясь успокоиться. Спустя час дверь в спальню открылась и оттуда вышла повитуха, опустив голову. Это была женщина лет сорока, с седоватыми, короткими волосами и опечаленным взглядом. Де Вильере, бросив короткий взгляд на ее лицо, услышал самый жестокий приговор в своей жизни:
– Ребенок мертв. – Монотонно ответила женщина.
Самая страшная фраза в мире, вызывающая самые ужасные чувства у родителей, потерявших свое чадо, которое они уже никогда не смогут погладить по голове, рассказывая сказку на ночь! Эта новость стала роковой не только для Виктора, но и для его супруги. Ворвавшись в спальню, мужчина увидел душераздирающую картину; Ревекка сидела на постели, прикрывая глаза руками и стирая горькие слезы, а их сын лежал рядом, замотанный в белую пеленку. Он не дышал, не плакал и не двигался. Он был мертв. О, жестокий удар судьбы! Они так ждали ребенка, словно весь смысл их жизней был заключен в этот неподвижный комочек. Боль надолго поселилась в сердце де Вильере, ибо он увидел самую кошмарную картину в своей жизни, он увидел мертвого младенца, которому не суждено было прильнуть маленькими губами к груди матери.
– Нет, нет! – де Вильере, как в бреду проговаривал это слово.
– Виктор, он... – сквозь слезы шептала Ревекка.
– Я не верю! – безысходность не давала дворянину сказать что-то больше.
Де Вильере сделал пару шагов и упал возле кровати, крепко сжав в руках простыни. Отчаянный крик вырывался из самой души несостоявшегося отца, заглушая жалкий вой ветра и громкие удары грозы. Сейчас он был похож на разъяренного волка, потерявшего своего детеныша. Виктор задыхался, чувствуя, что его душат цепи злого рока, сыгравшего с ним эту жестокую шутку. Де Вильере всегда знал, что родители не должны терять своих детей, нет, не должны! Ужас, сковавший его разум стал все сильнее овладевать его мыслями.
– Кто? – обратился Виктор к повитухе.
– Мальчик. – Равнодушно ответила женщина.
Ну, конечно, это же не она только что потеряла сына, не ей выпала эта ужасная участь! А человек, который не знал такого горя, не способен понять несчастных родителей, лишившихся своего ребенка. Вместе с младенцем погибла какая-то частичка души де Вильере, умерло его сердце. Теперь там была пустота. Он так ждал этого ребенка, так мечтал услышать его смех, увидеть его чистые глазки, в которых отражалось бы счастье. Но этим грезам не суждено было сбыться. В тот момент в голове Виктора вертелась только одна мысль: «Как Бог может допускать такое? Почему он позволяет умирать совершенно невинным существам, не сделавшим ничего плохого? За что, за чьи грехи Господь лишает жизней младенцев, которые даже не успели вдохнуть воздух?»
Тогда де Вильере подскочил на ноги и в порыве какого-то безумства схватил безжизненный комочек, выбежав вмести с ним из комнаты. Казалось, в те минуты молодой дворянин просто не осознавал, что делает. И управлял им не разум, а кто-то другой. Чья-то невидимая рука тогда держала его в своих ладонях, словно марионетку. Каждый шаг Виктор и каждое движение было подвластно некоему призраку, управляющему им... Была ли то судьба или игра дьявола? Ответа на этот вопрос нет.
Он по сей день помнил ту ночь, застрявшую в его памяти, будто мрачную картину какого-то неизвестного художника. Де Вильере помнил, как вышел на улицу и, осторожно неся в руках труп сына, замотанный в пеленку и обвязанный цепочкой с кулоном, направился к мосту. Поместье, где раньше он жил находилось возле Собора Парижской Богоматери, возле Сены. В памяти прокурора воскресло то мгновение, когда он стоял возле реки и всматривался в неподвижный комочек. На несколько секунд ему показалось, что ребенок дышит, но это было лишь прикосновение ветра к пеленке. Холодные капли дождя падали на дворянина, забираясь под рубашку, а яркие вспышки серебряной молнии иногда озаряли его опечаленное лицо. Что творилось в его голове? Можно утверждать лишь то, что в тот момент он чувствовал самую сильную боли в своей жизни, боль в тысячи раз сильнее, чем удары тупых ножей в спину. С тяжелым сердцем Виктор зашел под мост и со слезами на глазах опустил тело сына в воду. Не желая больше оставаться на этом месте, де Вильере поспешил уйти, надеясь, что его никто не заметит...
И сейчас королевский прокурор внимательно всматривался в эту подвеску, надеясь, что это не она. Но, чем дольше он видел это украшение, тем больше убеждался, что это именно тот феникс, которого он когда-то утопил вместе с сыном. Де Вильере глядел на Андре совсем по-другому. Этого просто не может быть! Прокурор слегка коснулся рукой подбородка студента и, приподняв его голову, посмотрел ему в лицо. Теперь оно казалось представителю власти знакомым. Действительно, в лице этого юноши было что-то, напоминающее о Ревекке. Были ли это белокурые волосы или светло-голубые глаза? Мужчина не мг определиться. Заботливо стерев кровь с губы студента, прокурор спросил твердым, явно наигранным тоном:
– Кто ваши родители, молодой человек?
– Какое это имеет дело к вашему «допросу»? – отворачиваясь, прохрипел Андре. – Все, что вы хотели услышать, господин де Вильере, вы услышали. Отпустите теперь меня!
– Я обещаю, если вы ответите на мои вопросы, то будите свободны. Я отпущу вас.
Прокурор сказал эти слова с какой-то сентиментальной ноткой в голосе, выражающей понимание и сочувствие. Эта самая нотка несколько удивила стоявшего у двери Ришар. Инспектор подозрительно посмотрел на своего начальника, недоумевая, с чего это тот так резко изменил свое отношение к допрашиваемому. Но, де Вильере не обращал на полицейского никакого внимания, он лишь с интересом изучал черты лица юноши, его одежду и поведение. Какая-то забота рвалась прямо из окаменевшего сердца прокурора, раньше любившего только Агнессу. Сейчас же он хотел обнять этого студента, погладив по голове. Какой-то неведомый до селе отцовский инстинкт вызывал в разуме представителя власти эти желания. Легкая занавеса стыда накрыла мысли прокурора, напомнив ему о том, как еще пару минут назад он бил Андре. Тем временем, молодой человек не стал медлить с ответом и, посмотрев в глаза де Вильере, сказал:
– У меня нет родителей. Я никогда не видел ни своего отца, ни мать...
Эта фраза до боли сжала сердце прокурора. Теперь сомнения начинали постепенно рассеиваться, а предположения стали превращаться в истину. Де Вильере чувствовал, как боль, которую он причинил студенту, начала касаться его собственного тела. Он не мог поверить, что еще несколько минут назад был готов задушить своего единственного сына, частицу своей души и плоти. Но из-за чего он хотел убить Андре? Из-за Агнессы, из-за смысла своей жизни, ради которого он был готов продать душу дьяволу. Мысль, что этот студент желал его любимую супругу, молниеносно возродила в королевском прокуроре прежнюю ненависть и жестокость. Сейчас он стоял перед выбором: Агнесса, единственный человек, которого он любил по-настоящему, или сын, которого он столько лет считал мертвым. То, что было так желанно и вскоре получено, или то, что было когда-то потерянно, а теперь найдено? Это был очень трудный вопрос: любимая женщина или единственный сын? Де Вильере решил еще задать пару вопросов Андре, дабы точно выяснить, его ли это ребенок.
– А, кто вас вырастил? – его голос вновь приобрел бесстрастный оттенок.
– Архидиакон Собора Парижской Богоматери, Жан Армель.
В голосе студента прозвучала легкая усмешка, будто он знал, кто являлся его отцом. Взгляд же молодого человека с каждым вопросом королевского прокурора становился все напряженнее и мрачнее. Зачем де Вильере задавал ем у столь странные вопросы, не имеющие никакого отношения к Агнессе. Он продолжал настороженно смотреть на представителя власти, ожидая его следующего вопроса. А что же чувствовал теперь де Вильере, видя непонимание со стороны Андре? Королевский прокурор лишь еще больше поверил, что этот юноша является его сыном. А раз студент был его сыном, значит, Виктор не сможет его убить. Что же тогда ему делать, как заставить юную супругу разлюбить человека, который уже фактически стал и ее сыном тоже.
– Вам семнадцать лет? – это был последний вопрос, интересовавший прокурора.
– Да. – Коротко ответил студент. – Теперь я свободен?
Де Вильере молча отошел к окну, с пустотой в ледяных глазах глядя на темно-серые облака, заслоняющие яркое золотое солнце. Точно так же его разум заслонило осознание того удивительного факта, что его сын, которого он столько лет считал мертвым, на самом деле жив и сейчас сидит связанный и избитый им же. О, Боже, он же избил собственного ребенка и, кажется, чуть не сломал ему нос. Де Вильере боялся повернуть голову и посмотреть на студента, зная, как он сейчас должен смотреть на него; во взгляде его явно горит презрение и злоба. А что теперь ему делать с Андре, ведь теперь молодой человек после его угроз будет вынужден разбить сердце девушки, которую любил.
– Ришар, – обратился прокурор к полицейскому, – развяжи его и выведи из моего кабинета. Он свободен.
– Как «свободен»?
Инспектор не понимал, почему королевский прокурор решил отпустить этого щенка, соблазнившего его же супругу. Неужели, де Вильере просто так отпустит этого жалкого мальчишку, мечтавшего овладеть Агнессой? Ришар хотел что-то возразить, но королевский прокурор резко повернулся на каблуках, бросив на него грозный взгляд. Де Вильере было больно смотреть, как его сын мучается от боли, которую он причинил ему, он не хотел видеть, как его единственное дитя истекает кровью, смотря на него, как на убийцу. Прокурор повторил приказ, заставив Ришар отпустить Андре.
