Текст книги "Царское золото"

Автор книги: Валерий Курносов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Мародеры выносили золото ведрами

После эвакуации партии золота, 6 августа «помощник комиссара по выполнению поручения особой важности по вывозу ценностей» Сергей Измайлов позвонил управляющему Казанским отделением Народного банка Петру Марьину, чтобы узнать обстановку в городе и повторить рейс.

Однако возвращаться было поздно. Около 11 часов дня 400 офицеров-добровольцев подполковника Каппеля неожиданно ударили с юго-восточной окраины Казани по Суконной слободе, расположенной буквально в двух километрах от банковского хранилища золотого запаса. С запада слобода граничила с озером Кабан, на другом берегу которого 600 чешских легионеров под командованием поручика Йозефа Швеца атаковали в районе татарского кладбища национальные части мусульман. На северо-западной границе города, откуда ожидался удар, новый десант чешских легионеров захватил пристани Адмиралтейской слободы.

Через 11 лет бывший управляющий Марьин в своих показаниях слукавит, рассказывая о том, что произошло в его учреждении после проводов Измайлова и автомобилей с золотом: «Начинало уже светать. Я задремал, сидя на стуле. Меня разбудили, сказав, что меня требует к себе сербский офицер. Выглянув в окно, я увидел на улице выстроенный отряд во главе с офицером».

На самом деле легионеры возьмут под охрану здание лишь 7 августа. Просто управляющему не очень хотелось описывать подробности вакханалии 6 августа на улицах города и в самом банке. А также напоминать следователям, как в день междувластия он скромно признался банковскому комиссару Введенскому, что немного ошибся, занизив Измайлову сумму наличных денег, имевшихся в хранилище…

Тысячному отряду самарских войск большевики противопоставили 12 тысяч штыков: 507 стрелков 5-го латышского полка, части новобранцев и рабочее ополчение. Совместными усилиями им удалось остановить продвижение самарцев на юге и даже потеснить десант чехов на пристани.

Однако около двух часов дня на Казань хлынул августовский ливень. «Над городом разразилась сильнейшая летняя гроза. Раскаты грома сливались с грохотом артиллерии», – вспоминал участник боев. Стихия заставила прервать сражение. Именно в этот критический момент шаткого равновесия с тыла по «красным» ударили боевики подпольного «Союза защиты Родины и свободы» – всероссийской организации, возглавляемой Борисом Савинковым.

В Казани руководил их действиями 51 – летний генерал– лейтенант Вениамин Рычков, его помощниками были полковник Потчин, подполковник Клочков, капитан Иванов и еще один гражданский тип, чью фамилию чекистам установить не удалось. Все они занимали ответственные посты в казанском гарнизоне.

О заговоре в самый последний момент узнали контрразведчики большевиков, работа которых была реформирована после ликвидации мятежа командующего Муравьева. 16 июля Казанскую губЧК преобразовали в ЧК по борьбе с контрреволюцией на Восточном фронте под председательством члена коллегии ВЧК Мартына Лациса. Позже Лацис вспоминал: «Чрезвычайная комиссия переехала на Гоголевскую улицу и приступила к расширению своего аппарата. Но это дело подвигалось вперед чрезвычайно медленно. Из Москвы мне дали с собой лишь двух товарищей из разведки (тт. Эглита и Пунку). В Казани сотрудников старой комиссии оказалось около 10…Вгороде находилось много офицерства. Более активные жили в ближайших деревнях… Необходимо было произвести массовые обыски на предмет… изловления белогвардейцев. Для этого требовалось300человек солдат. Но эту операцию пришлось отложить, так как у командующего такой силы не оказалось».

Тем не менее в самом конце июля чекисты в очередной раз вышли на след антикоммунистического подполья. Они обратили внимание на случаи пропажи секретных документов в воинских частях, превратившиеся в систему. В ходе расследования сотрудники ЧК арестовали более 60 офицеров. 31 июля газета «Знамя Революции» пофамильно перечислила 10 «золотопогонников», расстрелянных «за организацию белогвардейских боевых дружин, с намерением свергнуть Советскую власть».

В ходе интенсивных допросов вечером 5 августа офицеры Бедняков, Михайлов и Николаев, служившие в Казанском гарнизоне и в штабе Восточного фронта, дали признательные показания. Чекисты констатировали:

«Раскрывается организация, объединяющая вокруг себя все офицерство Казани», а также выяснили, что в одну из ближайших ночей следовало ожидать вооруженного восстания в городе.

На самом деле восстание уже должно было начаться в 20:00 5 августа. Однако этого не произошло: с 17 часов «народоармейцы» и чехословацкие легионеры начали артобстрел Казани, от чего в городе возникла паника, и обыватели бросились вон из губернского центра. В суматохе массового бегства обе стороны оцепенели: противостоять обезумевшей толпе и выступать против большевиков или арестовывать заговорщиков стало просто невозможно.

«Часа в 2 дня 6 августа в Суконной слободе поднялась стрельба, восстали белогвардейцы, к вечеру, часам к 6–7, они распространились, судя по стрельбе, к Проломной, Рыб– норядской», – вспоминал казанский губернский военный комиссар Дмитрий Авров.

Тогда и сыграли свою роль 125 винтовок и ящик ручных гранат с тайного склада генерала Попова, которые савинковцы успели перепрятать после начавшихся 3 июня арестов членов организации, проведенных чекистами. Начальником всей артиллерии гарнизона красных был участник белогвардейского подполья полковник Потчин. Своими распоряжениями он сумел профессионально заблокировать сопротивление большинства артиллеристов города.

«Почти одновременно с комитетскими войсками на улицах Казани показались вооруженные группы каких-то молодых людей с белыми повязками на рукавах, которые носились по городу в грузовых автомобилях, врывались в дома, арестовывали подозрительных по большевизму людей», —вспоминал член ЦК партии меньшевиков Иван Майский, позднее ставший управляющим ведомством труда КОМУЧа.

Друг и адъютант Бориса Савинкова Флегонт Клепиков, прибывший в Казань в конце июля 1918 года, позже вспоминал, как 6 августа кинулся в гостиницу «Волга» арестовывать «предателей» из бывшей Академии Генерального штаба во главе с 42-летним генерал-майором Александром Андогским – крупной «шишкой» у большевиков, участвовавшей в подписании Брест-Литовского мира с Германией, Но каково же было разочарование Клепикова, когда ему объяснили, что охотно сдавшиеся в плен 15 бывших офицеров – «свои»…

Одновременно с савинковцами в Казанском кремле восстал сербско-хорватский батальон майора Матии Благотича. Южные славяне, так же как чехи и словаки, в свое время были организованы в боевую часть из военнопленных, пожелавших сражаться за независимость своей страны. В Казань они прибыли из Ярославля в конце июня – начале июля. Вероятно, Благотич познакомился с савинковцами во время частых совместных встреч военных, которые организовывал мятежный командующий Муравьев.

6 августа триста сербов обратили свое оружие против роты латышей 5-го Земгальского полка и отрядов местных рабочих под командованием 22-летнего чекиста Ивана Фролова, которые сражались с западными славянами в Адмиралтейской слободе.

21-летний мичман флотилии КОМУЧа Георгий Мейрер свидетельствовал: «Так вот эти сербы в самый критический момент боя вдруг с диким криком “на нож’’кинулись с фланга на красноармейцев. Произошло это в пределах видимости флотилии, и с мачт можно было наблюдать, как красный фронт дрогнул и обратился в бегство. Чехи бросились преследовать».

У красных были резервы. Но в командование ими вступил не имевший военного образования и опыта 30-летний председатель Всероссийского бюро военных комиссаров Константин Юренев (Кротовский), посланный на фронт ЦК РКП (б) и ВЦИК узнать причины неудач на фронте. В телеграмме в Москву, посланной на имя Владимира Ленина и Якова Свердлова, Вацетис сообщал: «Юренев, не говоря мне ни слова, остановился на ст.(станции. – В.К.) Свияжск, образовал там Ревштаб и распоряжается прибывающими подкреплениями по своему усмотрению, задерживая их в районе Свияжска, поэтому неудивительно, что в течение последних суток не прибыл в Казань ни один эшелон подкреплений. Прошу дать приказ Юреневу не вмешиваться. Дальше так недопустимо».

В результате боев на окраинах образовался вакуум власти в самом центре города.

«Когда стих бой в районе Рыбнорядской площади и латышские стрелки под командованием Яниса Берзиня отступили от здания банка, толпа горожан ворвалась в него и начала грабеж, – гласит книга “Банк на все времена” под редакцией управляющего Национальным банком Республики Татарстан Евгения Богачева. – Как ни странно, но в результате этой стихийной “экспроприации ” пропало довольно мало. Находящаяся в лихорадочном возбуждении толпа мешала самой себе. Узкая винтовая лестница, ведущая в подземную кладовую банка, сталкивала и тормозила стремящихся вниз грабителей и спешащих наверх счастливчиков. У сейфа царила полная неразбериха, сутолока, люди дрались.

…Впоследствии мало что удалось вернуть из похищенного в те безумные два часа. Спустя много десятилетий милиции случайно стало известно имя человека, вдвоем с товарищем умудрившегося утащить два оцинкованных ведра золотых монет».

На первый взгляд, официальная информация о мародерстве противоречит документу, который автор этих строк обнаружил в архиве. Дело в том, что 13 августа 1918 года Марьин выдал справку, в которой черным по белому сказано:

«Настоящее удостоверение выдано Казанским Отделением Государственного Банка Петру Заречнову по его личной просьбе, в том, что он 6 сего августа нес охрану в отряде Карла Маркса в помещении Отделения вплоть до входа в банк отряда сербских войск».

Сербы вошли в банк утром 7 августа. Если до этого времени банк охранялся вооруженными людьми, как же туда могли ворваться мародеры? С другой стороны, в следующей

главе читатель познакомится со свидетельством о том, что сербы часть военных охранников увели под конвоем. По признанию Марьина, сделанному в 1929 году, в подвалах банка успешно прятались два комиссара – К. Лаздынь и Г. Сеген, поставленные в банк большевиками… Выходит, что охрана в переходный период оставалась, но, деморализованная напором КОМУЧа, оказалась просто несостоятельной в защите здания.

В начавшейся общей панике отступления в доме Око– нишникова на Грузинской улице, расположенном напротив «Клуба коммунистов», к северо-востоку от банка, отступавшие бросили 7 523 064,41 рублей наличными. Эти банкноты через неделю «народоармейцы» Каппеля вернули Марьину в банковское хранилище.7 августа Каппель телеграфировал в Самару и сообщил, что он потерял всего 25 человек…

Много позже, по итогам ревизии в официальном издании «Вестник финансов» министерства финансов колчаковского правительства будет опубликовано, что из Казани доставлено золота: «Всего на сумму 651 535 834 руб. 64 коп.». Если конвертировать золотые царские рубли в вес, это означает 504 441,847 кг желтого металла, прибывшего из города на Волге.

Подчеркнем, что речь идет лишь о том драгоценном металле, стоимость которого в Омске смогли пересчитать. Сколько золота не доехало до ставки адмирала Александра Колчака, никто не знал…

Таинственная сделка в кабинете управляющего банком

7 августа 1918 года в 7 часов утра под окнам и Казанского отделения Народного банка уже стоял отряд из тридцати сербских легионеров батальона Матии Благотича.

«Их офицер прошел в сопровождении(сотрудников банка. – В. К.) Калашникова и Гусева в кабинет управляющего и заявил, что должен занять банк», —зафиксирует в сентябре 1918 года протокол допроса, составленного специальной комиссией в ходе внутренней проверки состояния банка.

«На вопрос последнего, имеется ли в банке вооруженная сила и какая, —показывал в 1929 году бывший управляющий Казанским отделением Народного банка Петр Марьин, – я ответил, что имеется воинская охрана, большая часть которой разбежалась, побросав винтовки, а остальная исключительно банковская. Часть из воинской охраны была приведена солдатами, после произведенного обыска в здании и во дворе несколько из них были поставлены в ряды солдат, а несколько человек отправлены куда-то под конвоем. С этого момента в банк была введена чешская охрана и оставлена банковская».

Марьин просил для банка оставить больше караульных, но офицер оставил только 10 человек. Кроме того, военный сообщил, что он сам бежал из Казани во время чекистского террора, но затем вернулся. Перечить военным было опасно. В тот день по приказу Благотича в казанском госпитале будут расстреляны тридцать раненых сербов и хорватов из его батальона, перешедшие на сторону коммунистов.

Чуть позже в кабинет управляющего зачем-то явился «адъютант командующего Народной армией Устякин, как он себя назвал, и потребовал управляющего, —вспоминал Марьин. – На мой ответ, что я являюсь управляющим, он ответил, что “таких управляющих мы не признаём”; тогда я ему возразил: “значит разговаривать нам не о чём ”».

П.П. Устякин ранее управлял Симбирским отделением Народного банка и хорошо знал, что Марьина во главе Казанского отделения поставили большевики. Оттого доверия к ставленнику комиссаров не испытывал. Устякин был адъютантом капитана А. Степанова, командующего войсками Северной группы «народной армии».

7 августа банк фактически не работал, город был взбудоражен видом убитых солдат и крови на улицах. Каратели искали комиссаров. По заранее составленным спискам савинковцы пришли в дом Мартирия Суханова (современный д. 31 на улице Ульянова-Ленина) и арестовали зятя хозяина – 39-летнего члена РСДРП (с 1903 г.), председателя профсоюза портных Абрама Комлева. При рождении у Комлева была повреждена нога, и потому хромой не мог бежать из города. Сторонники КОМУЧа отвели его в дом Набокова (современная улица Гоголя, дом 4), где размещалась ЧК Восточного фронта. А затем во дворе дома офицер Антипин пристрелил большевика.

28-летний председатель Казанского губкома РКП (б) Яков Шейнкман решил укрыться у знакомой в земской больнице, имея при себе липовый паспорт на фамилию Аккерман. Как Ленин по дороге в Смольный в ноябре 1917 года, главный комиссар губернии повязал платком щеку и долго сидел на скамье у входа. Но стоматологическая конспирация, наоборот, привлекла внимание: большевика узнал 54-летний охранник лечебного учреждения Г. Моке– ев и не пустил в больницу, попросив дождаться знакомую у входа. В это время охранник бросился за помощью к 30-летнему фельдшеру С. Фурсову – «приглядеть» за комиссаром, пока Мокеев не приведете собой военных. Когда офицеры схватили большевика, главного вдохновителя коммунистических расстрелов в городе летом 1918 года, служащие потребовали убить его немедленно, во дворе больницы. Но офицеры отвели арестованного в здание городской гауптвахты. Важный большевик был расстрелян на следующий день.

Вопреки вакханалии расстрелов на улицах, в стенах банка сохранялось спокойствие. Позже полковой врач Первого чешского полка Франтишек Лангер, ставший писателем, опишет свой шок от увиденных им в первые дни после захвата Казани, в хранилище банка, дубовых ящиков, наполненных золотыми слитками и монетами…

8 августа в кабинет Марьина прибыли «Особоуполномоченные самарского КОМУЧа» Борис Фортунатов и Владимир Лебедев. После нескольких часов таинственных переговоров за закрытыми дверьми (к содержанию которых мы еще вернемся) Фортунатов взял со стола управляющего лист бумаги и написал свой приказ: «Управляющему Казанским Отделением Государственного Банка. Предлагаю Вам немедленно отправить в Самару пятнадцать миллионов рублей и в Симбирск пять миллионов рублей для подкрепления разменного капитала отделений Государственного Банка».Собственный автограф скрепил внизу круглым оттиском личной печати.

В тот же день Марьин собрал сотрудников, «которым было объявлено, что они под ответственностью военного времени обязаны исполнять все приказания, исходящие от военного штаба», —вспоминал служащий Гали Ахмадуллин. 33-летний секретарь Казанского отделения банка Виктор Калинин через месяц после событий сообщал следствию о том, как пришел 8 августа в банк:

«…часа в 3 дня, где видел управляющего и многих товарищей, делившихся впечатлениями о последних событиях. Так как мне поручили изготовлять удостоверения личности служащим, то разговоры слушал урывками, и в моей памяти не осталось ничего, кроме рассказа о появлении в банке адъютанта командующего Устякина, который повышенным тоном заявил управляющему Марьину, что новая власть выборных при Совдепах управляющих не признает, и он будет смещен.

Около 5 часов вечера управляющий пригласил трех оставшихся в банке служащих: меня, помощника бухгалтера

A. Я. Козлова и помощника кассира(2-го разряда Бориса. —B. К.) Кухаре кого и отдал приказание немедленно ехать с ценностями в Симбирск и Самару и приказал собраться в дорогу к7 часам. Получив запечатанные при нас денежные знаки на 20 миллионов руб…мы в составе трех упомянутых выше служащих и двух счетчиков: Каштанова и Мартынова в 10 часов вечера выехали на пристань, где ждали парохода “Амур ”, не могшего подойти к пристани, т. к. был обстрел пристаней, до 3 часов утра».

На путевые издержки Калинин получил из кассы 5 тысяч рублей, четыре из которых позже вернул в банк.

В Симбирск инкассаторы прибыли к 14 часам дня 9 августа. Комендант парохода нервничал и заявил Калинину, «что пароход будет стоять всего два часа. Я принужден был торопиться, —показывал Калинин. – И, передавши тюк с деньгами в кладовую Симбирского Отделения, уехал на пароход, оставив счетчика Каштанова присутствовать при приеме и получить квитанцию».

В Самару «Амур» благополучно прибыл в 8 часов утра

10 августа. «Я вынес впечатление, что Самара крайне нуждалась в деньгах и до нашего приезда принуждена была пустить в ход все суррогаты денежных знаков, какими располагала», —подметил Калинин.

Не дожидаясь прибытия казанских инкассаторов с наличными, депутат Учредительного собрания В. Абрамов на бланке управляющего Самарской конторой Госбанка

8 августа составляет письмо за № 2807, которое гласило:

«Управляющему Казанским Отделением.

Ввиду восстановления сообщения с Казанью командируются в Казанское Отделение Государственного Банка Кассир 2разряда Иван Ефимович Уваров и счетчики Иван Николаевич Кругомов и Иван Иванович Кульков, которые уполномочиваются получить и вывезти из Казани эвакуированные 2-го июня с.г. из Самарской Конторы золотую монету на сумму 57500 ООО рублей и кредитные билеты на 30 ООО ООО рублей.

Транспортировать ценности будет Начальник Вооруженного речного флота. Вследствие сего, имею честь просить Вас отпустить названным лицам означенные ценности для возвращения их Самарской Конторе Государственного Банка и не отказать в возможном содействии к погрузке транспорта».

Вероятно, к 10 августа командированные самарцы уже были в Казани, поскольку в этот день «Особоуполномоченный КОМУЧа» Фортунатов отправляет Марьину новый секретный приказ: «Предписываю Вам сего числа отправить в г. Самару в Государственный Банк пятьдесят семь миллионов пятьсот тысяч рублей золотом… и пятнадцать миллионов… кредитными бумагами».А командующий северной группой войск КОМУЧа капитан Степанов

11 августа в 20:20 шлет еще один приказ: «В первую очередь эвакуировать все кредитные билеты и во вторую очередь все остальное».Марьин получает дополнительное секретное предписание Фортунатова «…снабдить Самарскую Контору 5 % обязательствами Госказначейства на сумму до 15 миллионов, а также мелкими разменными марками, казначейскими знаками и купонами».

Чтобы подготовить эвакуацию золота, требовалось время, люди и техника. Уже 9 августа Марьин отдает распоряжение заведующему хозяйственной частью Ивану Данилову закупить гвозди в кладовую на огромную сумму 2857,25 руб. – для заделки ящиков с ценностями.

Первая баржа с золотом

12 августа к казанской пристани на Волге причалила баржа «Марс», которой предстояло стать первым транспортом по перевозке золота в Самару.

«Общее впечатление у меня осталось такое, что личного руководства для эвакуации ценностей, кроме приказов, и не требовалось, так как план эвакуации на пристань посредством трамваев был выработан ранее чрезвычайным комиссаром по эвакуации совместно с управляющим и директором(уточнение: помощником директора Московской конторы Народного банка Петром. – В.К.) Антушевым, приспособления для эвакуации имелись в банке», – свидетельствовал в сентябре 1918 года секретарь банка Калинин.

По данным предварительного внутрибанковского расследования 1918 года, вся эвакуация «протекала в совершенном порядке и даже не вызывала малейшего вмешательства со стороны чехословацких и белогвардейских властей»,поскольку работами руководил управляющий Казанским отделением банка Петр Марьин, который рассказал о плане, разработанном еще комиссарами.

«Не довольствуясь одним руководством эвакуацией, он входил во все мелочи работ по эвакуации, постоянно подгоняя и понуждая служащих банка к возможно более энергичной и продуктивной работе. Для этого он неоднократно прибегал к угрозам прибегнуть к помощи военных властей, угрожая гауптвахтой, арестами и даже расстрелом», – гласит резюме внутреннего аудита.

Сам Марьин ситуацию описывал более детально:

«Приблизительно на третий день после занятия чехами Казани в банк был прислан специальный воинский отряд, которому было поручено производить погрузку ценностей. Как физическая сила были взяты грузчики, большей частью татары с пристаней, и младшие служащие банка (сторожа, счетчики, охранники). Все кладовые Казанского госбанка по общепринятому правилу были за тремя ключами, кои находились: один у управляющего (у меня), один у контролера (Доброхотова) и один у кассира (Куколевского – умер). Кроме трех запоров на дверях кладовой, при ее закрытии на особо прикрепленной дощечке накладывались сургучные именные печати трех должностных лиц. Охраннику, стоящему на часах у двери кладовой, вменялось в обязанности следить за сохранностью печатей и не допускать к двери никого, кроме имеющих право входа. В кладовую могли войти и открыть ее трое указанных лиц вместе, т. к. ключи были разные. Кроме этих трех лиц входило в кладовую несколько кассиров и потребное количество счетчиков, так как каждый день производилась раскладка по шкафам и другим помещениям принятых накануне ценностей и денег и выемка тех и других на потребности текущего дня. Кладовых с одним ключом в банке не было.

Для облегчения выгрузки чехами была проломлена стена кладовой, смежная с нижним залом банка и имевшая выход в верхнюю кладовую. Отпуском из кладовых руководили контролеры Гусев и Доброхотов. По пути до вагонов трамвая были расставлены служащие, в обязанность коих входило следить за грузчиками и вести счет ящиков. Сопровождающие вагоны снабжались соответствующей путевкой, с указанием количества. Они обязаны были привозить расписку приемщика на пароходе. Когда заканчивалась погрузка парохода, старшему из командируемых вручалась сопроводительная бумага. Сопроводительные бумаги адресовались на имя Самарской конторы госбанка. Кроме того, при каждой отправке составлялись акты».

Секретарь Калинин подтверждал показания своего начальника:

«Наблюдение за вывозом выполнялось несколькими лицами в военной форме, которые почти постоянно находились в кабинете управляющего. Выгрузка из кладовых производилась силами солдат в сопровождении назначенных к наблюдению за целостью и количеством ящиков и мешков. У подъезда дежурила военная охрана. Автомобили и трамвай по наполнению тюков с золотом в сопровождении указанных 3–4 служащих банка и вооруженной военной охраны отправлялись к пристаням. Сопровождать золото в Самару от банка особым приказом о командировке назначались более или менее ответственные служащие банка».

Уже в эмиграции, в США, начальник 1-го речного боевого дивизиона Народной армии КОМУЧамичман Георгий (Генрих) Мейрер вспоминал:

«Перед эвакуацией Казани первому дивизиону было поручено вывезти находившийся там золотой запас в Самару… Интересно было наблюдать, как пассажирские пароходы, специально для этого предназначенные, садились все глубже и глубже под тяжестью золота… Чиновники заведовали счетом золота, а чины флотилии погрузкой его и охраной. Охрана состояла из внутреннего караула, который запирался в трюм на все время перехода, и наружного, с часовым у каждого люка; люки запломбировывались чиновниками».

Но Мейрер был не единственный, кто обеспечивал безопасность перевозок. «Товарищ (заместитель. – В.К.)управляющего военным ведомством КОМУЧа» Владимир Лебедев 13 августа направил в банк Марьину «Предписание», которое гласило:

«Мичману Грицуто поручается совместно с Вами произвести эвакуацию золотого запаса и иных ценностей по Вашему усмотрению, но не кредитных билетов. По техническим условиям можно погрузить не свыше 3000пудов(48 тонн. – В.К.)».На следующий день Лебедев прислал еще одно распоряжение управляющему Казанским отделением Народного банка: «Эвакуацию золотого запаса и ценностей Госуд. Банка в г. Самару производите по соглашению с капитаном 1 ранга Ковалевским».

Экспедитором в первую командировку Марьин назначил помощника бухгалтера 2-го разряда Вячеслава Лепешин– ского, которому вместе со счетчиком Мироновым выдал на путевые издержки 2500 рублей. Лепешинский ехать отказался. Свидетелем разговора в кабинете управляющего стал присутствующий Лебедев.

«Слыша наш разговор, Лебедев спросил у управляющего, тот ли этот запасной офицер, о котором они говорили, – вспоминал Лепешинский(Марьин просил новые власти не призывать из банка в “народную армию” служащих – офицеров запаса, поскольку для эвакуации золота работа сотрудников становилась стратегически важной. – В. К.). – Получив подтверждение, спросил мою фамилию, и, вырвав из блокнота листок, написал на нем приблизительно следующее: “чиновнику Госбанка офицеру запаса(подпоручику артиллерии в запасе. – В.К.) Лепешинскому. Приказываю вам немедленно принять эшелон золота для сопровождения в Самарский Госбанк. Настоящее распоряжение отдается в порядке военного приказа. Военный министр Комуча Лебедев (дата) ”.

Я подписался и просил разрешения съездить домой за вещами. Лебедев отказал и приказал получить дорожные вещи через посыльного. Когда я получил накладные, прочие документы и командировочные деньги, представители командования осматривали кладовые, наблюдали за начавшейся погрузкой золота на трамвайные вагоны и установили охрану из прибывшей какой-то части.

Когда погрузка золота была в разгаре, они увезли меня на пристань и приказали осмотреть и приготовить трюм парохода по погрузке золота. Названия парохода я не помню – на нем помещался штаб речной флотилии белых. Золото на пароходе должен был мне сдать счетчик т. Миронов, который следовал с вагонами трамвая и должен был ехать дальше в Самару. Осмотрев трюм и убедившись, что все люки надежно закрыты, я долго ждал прибытия трамвайных вагонов».

Но трамваи все не шли. Оказалось, что в Адмиралтейской слободе вагон, в котором следовал счетчик Миронов, обстреляла пушка красных (осталось невыясненным, с речной батареи на барже или с курсировавшего по берегу бронепоезда «Свободная Россия»), и электротранспорт ретировался в банк.

Пришлось администрации банка 13 августа 1918 года командовать перегрузкой ценностей на автомобиль, а чешские военные под покровом темноты вечером того же дня угрозами погнали людей другой дорогой обратно к пристаням.

Кроме обстрела случилась еще одна неприятность: когда грузчики разгружали трамвайный вагон № 106, из мешка выпала золотая пятирублевая монета. По банковским правилам был составлен акт, вскрыт мешок, проверена сохранность четырех солдатских вещмешков внутри большого продырявившегося мешка. На все это требовалось дополнительные время и нервы.

Лепешинский сопоставил количество принятых на борт мешков с числом, указанным в накладной, и обнаружил огромную недостачу. «Я просил командование доставить меня в банк, чтобы получить в накладной исправление. Под охраной на автомобиле я был доставлен в банк, где началась обратная разгрузка золота из возвратившихся вагонов, по сверке принятого мною золота и возвращенного в накладной было сделано исправление, и я был доставлен на пароход», —вспоминал банковский служащий. В конце концов, судя по сопроводительному акту, на борт баржи «Марс» удалось погрузить и отправить обратно в Самару из планировавшихся 1917 мешков с золотой монетой всего лишь часть от этой суммы. Но какую?

В Национальном архиве Республики Татарстан сохранились два варианта итогового документа. Один называется «В САМАРСКУЮ КОНТОРУ № 11639». Другой вариант называется просто «Акт». Почти во всем они дублируют друг друга. Но есть и отличия. Первый гласит: «13 августа 683мешка с золотой монетой, эвакуированной из Самарской Конторы 7июняс.г. на сумму двадцать миллионов четыреста девяносто тысяч (20 490 ООО) рублей».

Другой вариант формулирует иначе: «12 августа 683мешка, заделанных в 643вещев. солдат, мешка с золотой монетой, эвакуированной из Самарской Конторы 7 июня с.г. на сумму двадцать миллионов четыреста девяносто тысяч (20 490 ООО) рублей».

На самом деле противоречия между вариантами нет. 12-го баржа встала под погрузку, 13-го на нее был доставлен отвечающий за груз Лепешинский. И то, что ради сохранности груза одни мешки вкладывались в другие мешки, тоже верно. Отсюда разница в количестве мешков и единство в цене груза.

Однако обращает на себя внимание, что сопроводительного акта об отправке груза с точными цифрами в открытом архиве нет. Позднее мы еще вернемся к этому обстоятельству…

Из первоначально составленных документов следовало, что баржа была загружена той самой монетой и в тех же мешках, что были вывезены красными из Самарской конторы госбанка 2 июня 1918 года, перед входом в город частей чехословацкого легиона.

Судя по документам, вес золотых монет составил 15 864,08 кг. Фактически, из-за обстрелов красных первая пробная баржа отправилась в рискованный рейс, загруженная менее чем на треть от своей грузоподъемности. Снова загадка. Как мы узнаем в следующей главе, сразу за недогруженным транспортом под погрузку встал второй пароход. Но зачем? Если боялись обстрела, зачем подставили второй борт? А если не боялись, то почему не догрузили?

«С рассветом пароход отошел на несколько верст вниз и приткнулся у левого берега. Часов около 10 утра пароход поднялся к пристаням и, не подходя к ним, принял на борт с правого катера один или два тюка с бумажными деньгами, доставленными из Госбанка. После этого пароход вновь спустился к месту… стоянки. С наступлением темноты пароход с потушенными огнями ушел вниз по Волге, миновал Симбирск, прибыл ночью в Самару, – вспоминал Лепешинский. – Какая воинская часть несла караул у золота в пути – не знаю. Один часовой ходил по среднему настилу трюма между мешков с золотом, сложенных рядами по обе стороны трюма; второй часовой стоял на палубе у открытого трапа в трюме, трюм был освещен.