Текст книги "Память Крови"

Автор книги: Валерий Горбань

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Янек

– Ну вы даете, прямо выставка достижений воровского хозяйства! – Игорь с восторгом покрутил головой.

И действительно, есть на что посмотреть. В тесном кабинетике, на двух притертых друг к другу столах, за которыми обычно впересменку работали четыре сыщика, поразложены столовые и чайные сервизы, наборы вилок, ложек, ножей, шапки из всех мыслимых мехов, инструменты, хрусталь, шубы. Не поместившись на столах, в углу нахально развалился задний мост от УАЗика, казавшийся в этой тесноте деталью от БЕЛАЗа. Крылья и крышки капотов от «Жигулей» скромно выстроились вдоль стен. А запчасти помельче неплохо чувствовали себя под столом, по-родственному прижавшись к трем бутылкам дорогих коллекционных коньяков. Еще более красочной делали картину несколько шведских порнографических журналов с отличными фотографиями. Было очевидно, что эти вещественные доказательства изучались операми наиболее тщательно. Один из журналов был раскрыт на плакатном вкладыше полуметровой длины с изображением веселой девчонки, расправлявшейся сразу с тремя блондинистыми кавалерами. Из другого – торчал бланк протокола допроса, который сыщики, очевидно, использовали вместо закладки.

– Здесь только часть: то, что Янек смог отдать, – сдержанно улыбнулся Саня, – по прикидке, тысяч на сорок. А полный ущерб уже за сотню перевалил.

Игорь удивленно присвистнул. В конце восьмидесятых – начале девяностых годов зарплата в пятьсот рублей даже на Колыме считалась вполне приличной. Человек, за годы тяжкого труда скопивший десять тысяч, считал себя богачом и мог рассчитывать на благоустроенную старость практически в любом «материковском» городишке. С двадцатью – можно было смело штурмовать Москву или Ленинград. Но Саня не приукрашивал. Подтверждение его слов было более чем наглядным. Да и не в Сашкиных привычках стегать языком зазря.

Среди веселых, разговорчивых и нарочито небрежных в манерах сыщиков он заметно выделялся своей щепетильной аккуратностью, сдержанностью в жестах и словах. Среднего роста, худощавый, но хорошо сложенный, он был очень похож на Арамиса из отечественного мюзикла про трех мушкетеров, только без бородки и модно подстриженного «под ветерок». Поповской слащавости во взоре тоже не было, взоры у него были вполне сыскные: быстрые, как уколы шпаги, и цепкие, как рыболовные крючки. И фамилия подкачала. Совсем не французская у него была фамилия, совсем не аристократическая и даже не очень редкая: Петров.

Работал Саня в паре с Витькой Швецовым. Если поставить их рядом и заставить Витьку хотя бы минуту помолчать и не двигаться, то по комплекции и четкому рисунку красивых лиц они вполне сошли бы за родных братьев. Но матушка природа, покрасив волнистые Витькины волосы и усы в цыганский цвет, добавила ему и цыганской непоседливости, бьющей через край энергии, всегдашней готовности к риску и авантюрам. В данный момент он, болтая ногами, сидел на краю стола, одной рукой листал трофейный журнал, а другой – щелкал клавишами изъятого магнитофона, что-то разыскивая. При всем при этом Витька умудрялся не пропустить ни слова из разговора напарника с гостем.

– И сколько эпизодов Вы ему доказали?

– Уже больше сорока. Если точно, сорок два.

– Ничего себе. Сколько же он резвился?

– Да недолго. Считай сам: он только в ноябре из армии дембельнулся, а сейчас март. Четыре месяца.

– Это получается не меньше одной кражи в три дня, ну, стахановец…

– Токарь – многостаночник, – вмешался в разговор Витек, – все подряд молотил, всем нам работы задал.

Действительно, команда по этому делу работала интересная. Саня и Витька – из группы по борьбе с угонами и хищениями автотранспорта. Здоровенный (сто кило на сто семьдесят шесть сантиметров) Пашка Провалов – из квартирной группы. А добродушный и основательный Володя Караваев – из ГАИ. Руководство Госавтоинспекции, учитывая вечные проблемы уголовного розыска с транспортом, направило своего сотрудника вместе с закрепленной машиной. Володя хорошо вписался в компанию и сутками крутился вместе с сыщиками, не ограничиваясь функциями извозчика.

Состав команды объяснялся просто.

Еще в ноябре – декабре прошлого года магаданские сыщики почувствовали неладное.

Да, преступность в городе росла. Криминальный беспредел набирал обороты по всей территории Союза, и Магадан не был исключением. Так же, как и везде, сказались сплочение водочной мафии на платформе сухого закона, бурная криминализация кооперативного движения, парламентская болтовня вместо решительных и конкретных мер борьбы с уголовщиной. Страшный урон нанесли недавние погромы милиции, расправы бывшего министра внутренних дел и других правителей с безответными людьми в погонах за то, что те под давлением своих же руководителей, верных служителей Системы, были вынуждены заниматься укрывательством преступлений и лакировкой статистики.

Но такой резкий прыжок количества дерзких квартирных краж, взломов гаражей с угонами или разукомплектованием автомашин, за такое короткое время мог объясняться только одним: в городе появилась мобильная, квалифицированная и очень «трудолюбивая» группа.

Мысль эта созрела сразу в нескольких сыскных головах. Но первым, как стали говорить государственные деятели лет пять спустя, «озвучил» ее следователь Ренат Насретдинов. Утром, после суточного дежурства, завершившегося осмотром очередного гаража, из которого ушла новенькая «Нива», Ренат зашел в кабинет начальника отделения уголовного розыска, где на планерке собрались все находящиеся в строю сыщики, и без лишних церемоний спросил:

– Вы собираетесь что-то с этой группой делать или ждете, пока она нам годовую норму «глухарей» навесит?

– С какой группой? – недовольно буркнул начальник розыска.

– Да той самой, что третий месяц вскрывает гаражи. И, похоже, ряд квартирных краж тоже ее работа.

– А вы уверены, что есть такая группа?

– А вы – нет?

В другой ситуации можно было бы слегка построить нахального старлея. Начальник сыска, Василий Коваль, характерец имел еще тот – самые бесстрашные опера в общении с ним старались особо не лезть на рожон. Но Ренат был следователем опытным и, несмотря на невысокое звание, авторитетным. Кроме того, если по совести, то он поступил порядочно, высказав свое мнение здесь, а не на каком-нибудь совещании в высоких кабинетах.

За доли секунды просчитав все эти моменты, Коваль, уже более миролюбиво, сказал:

– Ты, Ренат, не дерзи. Вопросом на вопрос – это не ответ. А если откровенно, я как раз над этим голову ломаю. Чутье говорит, что почерк по ряду моментов – один. Надо группу создавать. Но с одним чутьем к руководству не пойдешь. У тебя есть что-то конкретное?

– Да. Мы еще на прошлой неделе с Дарьей обсуждали: у меня несколько дел по угонам, как близнецы, и у нее по квартирам ряд эпизодов – один в один. А вчера подошли интересные экспертизы. У меня на двух гаражах и у нее на трех квартирах одна и та же фомка или монтажка работала.

– Да ты что!

– Точно.

Коваль подскочил с места и зашагал по кабинету. Все. Сомнения закончились. И дело не только в экспертизе.

Необъятную, но при этом бойкую и жизнерадостную сладкоежку и матершинницу Дарью сыщики любили и считали своим парнем. А после одного случая ее имя стало особенно популярно и навечно вошло в устную летопись горотдела.

Пару лет назад, во время очередного допроса матерый уголовник, крепкий мужик, которому светила третья ходка в зону, внезапно опрокинул на Дарью стол и, отломив ножку от стула, попытался вырубить ее, чтобы, прихватив из дела свои документы, рвануть в бега. В кабинете они были вдвоем, в коридоре никто не дежурил. Это в кино каждого воришку под дверью стережет целое конвойное отделение. А в жизни – море работы и очень мало людей. Поэтому никто проследить и достоверно описать развитие событий не мог. Финал же наблюдал добрый десяток следователей и сыщиков, сбежавшихся, чтобы выяснить причину жуткого грохота в Дарьином кабинете. За опрокинутым столом, подтянув юбку, чтоб не лопнула, и рукава кофты, чтоб не мешали, на незадачливом террористе сидела хозяйка кабинета и месила его с азартом сибирячки, решившей настряпать сотни три пельменей.

Легенда гласит, будто сыщикам так понравились столь необычные процессуальные действия, что на Восьмое марта они подарили своей боевой подруге два флакона духов, вложенных в старые боксерские перчатки.

Но шутки шутками, байки байками, а главная причина ее популярности заключалась совсем в другом. Пахарь по натуре, она никогда не ныла по поводу того завала дел, что снежной лавиной нависал над каждым следователем (вот она – разгадка вечного преимущества Шерлока Холмса над сыщиками Скотленд-Ярда: у них, бедолаг, наверное, тоже приходилось по тридцать-пятьдесят дел на брата, причем одновременно). Приняв к производству очередной материал, Дарья внятно, четко и юридически грамотно формулировала свое отношение к «долбанной системе», громко объявляла очередную дату своего ухода из «дурдома»… и принималась за дело. С ней было легко работать, потому что следователем она была классным, никогда не грузила сыщиков бесцельными поручениями, умея рационально выстроить линию расследования. Правда, по ходу работы «этим бестолковым мужикам» от нее порой здорово доставалось, но обид никто не держал. Дело есть дело.

И если два таких следователя говорят столь серьезные вещи, то проблемой надо заниматься вплотную.

Не откладывая дела в долгий ящик, Коваль вместе с Ренатом отправились к начальнику следственного отделения, а затем к заместителю начальника горотдела по линии криминальной милиции. И сразу после обеда до личного состава довели уже подписанный приказ о создании следственно-оперативной группы «для раскрытия фактов серийных угонов автотранспорта и краж личного имущества граждан». Понятно, что старшим группы назначили следователя Насретдинова, поскольку ни одно доброе дело и ни одна инициатива не должны оставаться безнаказанными. Таков суровый и непреложный закон милицейской жизни. Кстати, кроме всего прочего это означало, что Ренату будут переданы все материалы, связанные с деятельностью пока еще гипотетической преступной группы, но ни от одного из уже имеющихся дел он освобожден не будет. И, естественно, в случае нарушения их сроков или ухудшения качества расследования, ему придется отвечать «на полную катушку».

Времени для раскачки не было. Сотрудникам милиции, работающим «на земле», такое понятие вообще незнакомо. Сыщика, закончившего работу во втором часу ночи и появившегося на службе в восемь утра, обычно уже ждут новые материалы, отписанные для исполнения. В лучшем случае, один-два, порой – пять-шесть. Это может быть жалостливое заявление о краже почти новых трусов с бельевой веревки или трагическая повесть об открученном у старенького «Москвича» подфарнике. Тогда, чертыхаясь, опер наскоро опросит всех участников этих чрезвычайных происшествий и постарается побыстрей, на живую нитку (лишь бы подписал начальник и не отменил прокурор) слепить отказной. Но практически ежедневно появляются и другие заявления, за которыми стоят боль и настоящие трагедии обворованных, нагло ограбленных, искалеченных или лишившихся близких людей. И тогда машина розыска закручивается по-настоящему. Сыщик пашет сутками. Зачастую один. И каждый день на его рабочий стол ложатся новые заявления…

Если бы не этот постоянно нарастающий вал, то любой оперативник с удовольствием вошел бы в группу, работающую по серийным преступлениям. Потому что работать по серии гораздо интересней, особенно если это не убийства и насилия, обжигающие душу и вселяющие страх перед ошибкой, цена которой – чья-то жизнь.

Преступник не тень бесплотная. И сколько бы он детективов не перечитал, какое бы уголовно-тюремное образование не получил, а все равно – там оступился, там не додумал, там следок, там словцо. И складывается потихоньку мозаика. У плохого опера медленно. У хорошего – пошустрей. А когда работает группа! Когда следователь и сыщики друг друга азартом подстегивают, без всяких модемов мегабайтами информации перебрасываются да задачки с сотней неизвестных мозговыми штурмами, как наркомана на допросе, разваливают…

И наступает момент – поддается глухая стена незнания. Пробивается в ней брешь за брешью, и рушится она, погребая под собой того, кто так старательно ее выстраивал людям на несчастье, себе на погибель.

По-разному, конечно, это происходит. Кто-то стенку эту по-бараньему лбом бодает, пока либо не пробьет-таки, либо лоб не расшибет. А кто-то, с настойчивостью маньяка и тщательностью профессионала, каждый камешек перещупает, каждый шовчик на прочность попробует, каждого прохожего рентгеном-интуицией просветит. И найдет, в конце концов, кирпичик заветный, гнилой, толкнет его грамотно, а там – посыпалось – поехало!

Через восемь дней, прочесав весь город, переговорив с десятками людей, подняв на ноги всю свою агентуру, выпотрошив десятки комиссионок, ларьков, рыночных рядов и блатхат, нашли и Саня с Витькой свой кирпичик.

Было кирпичику лет сорок-пятьдесят. Сидел он на грязной кровати в своей загаженной квартире. И был он с тяжкого похмелья. А потому ни возраст его точно не определялся, ни дикция особой ясностью не отличалась:

– Да молодой какой-то. Каждый раз говорил: «Мне быстро бабки надо, я торговаться с тобой не буду, но бабки сразу давай!».

– Ты знаешь, что барахло ворованное?

– Ну ты спросил! Может, мне и явку сразу писать?

– Надо будет, напишешь! – не выдержал Витька.

– Ладно, не кипишись, – Петров примирительно похлопал приятеля по спине. А когда их собеседник, изображая обиду, отвернулся, Саня, укоризненно покачав головой, согнутым пальцем постучал Витьке по голове. Получилось так громко, что хозяин квартиры удивленно развернулся обратно к операм. Но увидел лишь две нейтрально-официально-выжидающих физиономии.

– Да я про него особо ничего и не знаю. Говорю же, молодой.

– Когда он в первый раз появился?

– А где-то в декабре, в начале. Но у него уже задел был.

– Какой задел?

– Ну, это… с разных мест барахло было. Не за один раз взятое.

– А ты откуда знаешь?

– Ну, ты свое дело знаешь, а я – свое. Я вижу, что не с одного места, вот и все. Да там бы и дурак догадался. Шубы с запчастями кто хранит?

– Ты у него все забрал?

– Конечно, чего товар упускать.

– Ну ладно, что у тебя осталось, мы видели, а что еще было?

Пока барыга напрягал свою больную голову, мучительно вспоминая и перечисляя Сане, присевшему на стул с блокнотиком, приметы уже проданных им вещей, Витек сходил через дорогу в магазин и притащил бутылку водки.

Увидев пузырь, хозяин резко повеселел, засуетился.

– Вот это хорошо, это – по-человечьи. А то пугать! Чего меня пугать? Я к вам и так с уважением…

Вор может быть удачливым. Вор может быть умным. Вор может иметь такую квалификацию, что хоть в школу МВД направляй: будущим операм курс фомки и взломки преподавать. А только как ни крути, как ни верти, ворованное добро надо сбывать. И ежели только преступник не конченный дурак, то не пойдет он на рынок со свежекраденым видиком или с не успевшей остыть от хозяйского тепла шубкой. И по знакомству не каждому толкнешь. Взять, к примеру, Аркашу Ольского. Какой вор классный, какие кражи лепил – с инструментом, с выдумкой. Склады только трещали. И как он классно на сбыте каждый раз попадал! Сейчас на строгом режиме третий срок дотягивает. А если не самому торговать, то куда идти? Только к барыгам. Для крыс этих поганых торговля «паленым» барахлом – профессия. Они все, что надо сделают. Меха и тряпки перепорют, перешьют, машину по запчастям, по винтикам разберут, видеотехнику импортную по своим каналам перекинут – и где-нибудь в Находке или Хабаровске уйдет она уже безо всяких проблем. Конечно, заберет барыга товар в лучшем случае за полцены, а то и меньше. И будет еще при этом об опасностях своей работы рассуждать, о трудностях сбыта в жилетку плакаться, цену сбивать. Хотя каждому известно, что с нашими законами сыщику проще самому в тюрьму сесть, чем барыгу туда загнать. Мало полквартиры ворованного барахла у него изъять, надо еще доказать, что, покупая по дешевке несколько чемоданов спешно напиханных вещей, разломанные (золото – отдельно, камушки – отдельно) ювелирные изделия, сей торговец ясно осознавал, что добро это краденое. А как это «осознание» из его головы вынуть? Разве что клиент сдаст или он сам признается. Да только дураков нет. Клиент, залетев в милицейские объятия, про барыгу молчать будет: сдай эту тварь – так он на допросах все твои поставки за последние десять лет припомнит, следователю на радость. А уж сам себе барыга тем более не враг – лишнего не скажет.

А еще известно, что по продажности своей эта публика самого Иуду за пояс заткнет. Не любят их за это в блатном мире, презирают. Да только куда от них денешься.

Опера это тоже хорошо знают.

Можно, конечно, и барыгу прищучить, если очень постараться. И не обязательно ему скупку краденого доказывать. Древняя у негодяев профессия, но и сыск вечен. За тысячи лет, с первых времен библейских, арсенал у сыщиков неплохой накоплен.

Обложи торгаша, лиши возможности торговать, хлопни, якобы из-под него, пару воришек да пусти слушок, что сдает он блатных, – и настанет день, когда он без куска хлеба останется. А то и по-крупному заплатит за глупость и неумение ладить с операми. Не одному барыге обернулись проваленной головой или вспоротым животом подозрения нервной его клиентуры.

Так что, хочешь жить – умей вертеться. И услужить, как говорится, и нашим и вашим.

А тут еще и опохмелка маячит!

Через час у сыщиков имелись подробные приметы одного из тех, кто заставил их все эти дни пахать, как проклятых.

Хозяин, приняв пару соточек на старые дрожжи, вдруг проникся самой искренней любовью ко всему человечеству и особенно к столь гуманным операм.

– А знаете, что я Вам скажу?

– Ну?

– Этот парень недавно из армии дембельнулся и скоро жениться собирается.

– Откуда знаешь?

– Так я же его спросил, чего он так торопится бабки-то получить. А он говорит, мол, одеться надо, за два года вся гражданка мала стала. Да и невесте что-то надо подарить к свадьбе.

Если бы сыщики не сидели на стульях, то, наверное, сели бы на пол.

Человек, не привыкший скрывать свои чувства, в этой ситуации заорал бы: «Что ж ты голову морочил, а самого главного не говорил?»! Но Саня равнодушно протянул: «А-а-а». А Витек, глянув на друга, просто промолчал.

– Вы только, ребята, меня не подставьте.

– Ладно, не переживай. Если придет снова, скажи, что надо бабки найти, назначь время. И звони немедленно. Договорились?

– Как скажешь, начальник.

Из квартиры опера не торопясь выходили.

Но из подъезда выйдя, не сговариваясь, в одну сторону рванули. Как на стометровке.

Хладнокровный, выдержанный, экономный Саня, увидев такси, чуть не на середину дороги выскочил, руками замахал.

– Давай, браток, в военкомат. Быстро!

Удивленный таксист стал с ходу обдумывать, как бы по городу крутануть, подозрений у приезжих не вызвав (какой же местный по такой классной погоде такси будет брать, чтобы пятьсот метров проехать?).

Но Саня в его заботах с ходу разобрался и произнес внятно:

– Не суши мозги, больше рубля не получишь. До обеда в военкомате десять минут. Не успеем – прокатишься бесплатно.

Таксисты народ понятливый.

Через семь минут военком, выслушав оперов и пожав плечами, сказал:

– Ну, если девочки задержатся…

Никто не умеет улыбаться так, как улыбаются сыщики, когда им что-то нужно.

Задержались девочки.

Отдавая Ренату полный список вернувшихся в родной Магадан осенних дембелей, Витька переписал в свою записнушку телефон, торопливо нацарапанный на обратной стороне листка.

– Это чей?

– А это нашему красавчику одна рыженькая девочка из военкомата свой домашний телефон нечаянно назвала, – весело пропел Саня.

– Нечаянно?

– Ага, невзначай. Раза четыре подряд!

– Ну, ты! – Витька от души треснул приятеля кулаком по спине.

– Да нет, ты расскажи, расскажи народу, как ты ей глазки строил, пока я, не разгибая спины…

– …обжимал блондиночку, которая карточки тебе показывала: «Ой, позвольте, я через Вас перегнуся, ой, плохо видно, можно, я к Вам прижмуся…».

Володя Караваев, сидя в уголке и прихлебывая чай, заменивший обед, добродушно ухмылялся. Он не был сыщиком, но в милиции работал не первый день и хорошо понимал причину этого жизнерадостного трепа: народ смеется – значит, масть пошла!

А масть, действительно, пошла.

В кабинет ввалился Пашка, который в девять сменился с суточного дежурства, но спать не пошел, а отправился куда-то, загадочно сообщив, что надо кое-что проверить.

– Нет, Вы представляете, один из этих артистов у нас почти в руках был и прохлопали!

– Как?

Вопрос был задан чуть ли не хором.

– Я же на сутках был…

– Да знаем, знаем…

– Ни хрена вы не знаете. Утром мужик пришел, говорит, кто-то, похоже, его гараж подломить собирается. А в гараже у него «Нива» новая. Точь-в-точь как та, что у Рената по материалу проходит. Я его спрашиваю: «С чего ты взял?» – а он резонно так отвечает: «А с того, что вчера снежок был, а сегодня днем кто-то вокруг моего гаража лазил, заглядывал везде, натоптал, как слон. Гараж кооперативный, по дороге на кожзавод, на отшибе. Мы там все друг друга знаем, и из своих никто не ходил». Ну, я его выслушал, выскочил, посмотрел, где засаду сделать. Нашел один гараж подходящий. А пока по городу хозяина искал, гаишников отправил присмотреть. Они подъезжают, а навстречу – та самая «Нива», и за рулем парень молодой. Представляете?

– Представляем, не томи душу!

– Ему дорогу перекрыли, он – из машины и – ходу. Сначала по дороге рванул, да так, что не могли на УАЗике догнать. А потом почувствовал, что на пятки садятся, развернулся и – через поле, по целине. Там снегу по пояс, а он ломит, как лось. Пока наши тормознулись, пока выскочили – только его и видели.

– Как выглядел?

– Молодой, лет двадцать-двадцать пять. Высокий, не ниже ста восьмидесяти. Одет в пуховик…

– Серого цвета, – закончил Пашкину фразу Витек.

– Светло-серого, – не столько уточнил, сколько согласился Пашка.

– Да, ох уж эти гаишники, лопух на лопухе… – протянул Витька, искоса поглядывая на Володю.

Тот клюнул на провокацию мгновенно и, к великому удовольствию сыщиков, тут же обиженно загудел из своего угла:

– Что Вам гаишники? Сами три месяца ушами хлопали и за эти две недели ни хрена не сделали, а все Вам гаишники виноваты. И вообще, нечего было самодеятельностью заниматься, туда же, сыщики великие, засаду организовать не могут.

– Паша, скажи Вове, почему ты самодеятельностью занимался. Почему Вову не позвал? – очень строго спросил Витька.

– А потому что плохой мальчик Вовочка всю ночь продрых, и разбудить его никто не мог, а утром у него машина два часа не заводилась, – грустно ответствовал Паша.

Потрясенный такой чудовищной клеветой Володя даже сразу не нашел что ответить. Это его «Жигули» не заводились? Это он всю ночь продрых? А кто тогда до четырех утра возил по городу эти наглые хари, что сейчас над ним издеваются?

– Ладно. Я парень не злопамятный, но память у меня хорошая. Будете теперь пешком ходить, юмористы, пока прощения не попросите. На коленочках.

Отсмеявшись вместе с операми, Ренат серьезно сказал:

– Так. Сегодня к вечеру мы должны список дембелей закрыть. Тихо, без шума. Даже если кто-то не подходит по приметам, отрабатывать все равно. Могут быть дружки, сослуживцы, которые компанией промышляют. Конечно, жаль, что сегодня его не взяли. Но теперь мы знаем, где искать и кого искать. Витя, ты пойдешь к своей рыженькой и уболтаешь, чтобы она дала…

– Это можно, чтоб она дала, – согласился Витька, – это я завсегда…

– Давай серьезно, балаболка. У них же учетные карточки с фотографиями. Выбери всех подходящих. Если надо, отвези ее вместе с карточками к экспертам, пусть переснимут. И сразу – на опознание барыге и гаишникам.

– Ты представляешь, сколько эксперты возиться будут? Там же фотографии малюсенькие, толку с них никакого.

– Сколько надо, столько будут. Может, у тебя его портрет есть в полный рост?

Портрета в полный рост не нашлось, но из множества маленьких мутных карточек, наскоро изготовленных в фотолаборатории ЭКО, барыга уверенно выбрал одну.

Разговаривал с ним Саня.

Витька от новой встречи открестился: «Если он опять меня воспитывать начнет, я ему морду набью, лучше уж без меня!».

Но это он врал. Когда надо было, Витька мог с последним ханыгой общий язык найти, у черта все секреты преисподней вытащить. Просто в процессе возни с карточками и веселой трепотни с девчонками, с виду непринужденной, но продуманной, как допрос иностранного резидента, у него появились свои соображения.

А потому, отдав напарнику фотографии, он небрежно прослушал наставления Рената по поводу отработки адресов, рассеянно, как бы невзначай, оторвал от рабочей копии списка именно нижнюю половину, начинавшуюся с некоего Опанасенко Николая Владимировича, и отправился в город.

Но мимо дома по Пролетарской, в котором жил слесарь автопредприятия, бывший дембель Опанасенко, Витька проскочил быстрым шагом.

На улице Парковой он никакого внимания не обратил на окна квартиры, побитые в ходе радостного запоя «дедушки Советской Армии» Сереги Прохорова.

А на Ленина даже и не подумал заглянуть к знакомому еще по работе в «детской» группе розыска, бывшему воришке, а ныне воину запаса Тольке Сорокину.

Нет-нет, город Витька знал хорошо. И Тольку Сорокина, кравшего от вечной голодухи в вечно пьяной семье, помнил прекрасно.

Но красивый, высокий шатен, вставший на учет в военкомате месяц назад и сфотографированный во всех ракурсах игривыми зрачками незамужних девчонок, жил в новой пятиэтажке на улице Советской.

– Та-а-к, значит, Янек… – протянул Саня, рассматривая фотографию, опознанную барыгой.

– Да что Вы говорите? – подзадорил словоохотливую соседку интересного шатена Витька.

– Точно говорю, не пара он ей. Он – красавец парень, видный такой, а она – пигалица, тощенькая, страшненькая. Да еще командует им, будто принцесса. И что Янек в ней нашел?

Спросите любого любителя детективов из тех, кто любит учить милицию, как надо работать: что делать, если известен человек, неустанно, изо дня в день, совершающий преступления? «Как что? – ответит знаток, – задерживать, обыскивать, допрашивать!». Спросите о том же любого сыщика. «Как что? – ответит сыщик, – не трогать ни в коем случае – он же тысячу отмазок придумает, сотню сказок про каждую изъятую вещь наплетет!».

Как же так, не трогать?

Ох уж эта гласность по-русски!

Все-то мы теперь знаем. И все сплетни кремлевского двора. И страшную правду ГУЛАГа. И последние новости из спальни любимой певицы.

И что такое «наружка».

Когда-то за одно упоминание об этом подразделении болтливый сотрудник милиции мог поплатиться погонами, а то и свободой. А что говорить о преступниках? Они пользовались только смутными слухами да наивными небывальщинами, наплетенными более опытными подельниками. Можно, конечно, покивать головой на Запад. Почитайте, мол, у них давно «про это» пишут и ничего, борются с преступностью. И живут лучше, чем у нас. Только жаль, не все могут почитать. А то бы убедились, что нет в мире страны, кроме нашей, где на протяжении почти десяти лет наглые и безнаказанные предатели в мемуарах и перед телекамерами выбалтывали государственные тайны, подставляя тех, кто ежедневно и ежечасно рискует, находясь от преступников на длину ножа.

Все рассказано на страницах газет и журналов. Отсняты и показаны миллионам людей документальные сюжеты. Без малейшего душевного сомнения и без проблеска здравого смысла раскрыта святая святых: тактика работы этой службы.

Зачем? Сообщить согражданам об очередной опасности их нерушимым правам со стороны этих вечно подозрительных «органов»?

Но любому человеку, обладающему хотя бы начатками разума, понятно, что в стране, охваченной криминальным безумием, никто не будет тратить силы и без того замотанных сотрудников, чтобы выяснить, где купил бутылку водки гражданин Синепупкин, и не завел ли любовницу господин Толстосумов. Такие вещи – любимое занятие только для расплодившихся частных агенств.

Так кому это нужно?

И все ли рассказано о «наружке»?

Нет, не все.

Ни один из радетелей о правах человека не написал вышибающую слезы статью о том, как люди, получающие копеечную зарплату, часами ходят под проливным дождем или цокают зубами в промерзших подворотнях, выслеживая преступника. Как они годами, наживая язвы и гастриты, питаются всухомятку как попало и когда попало, потому что их «производственный процесс» не терпит перерывов. Ни один талантливый публицист не снизошел до моральной поддержки презренным «филерам», отказывающимся ради безопасности других людей от нормального образа жизни, от возможности вовремя и спокойно решать свои шкурные дела, от дружеских связей и знакомств, а порой и от собственных имен. И ни один журналист, даже если очень захочет, не сможет рассказать о подвиге офицера «наружки», который пятнадцать лет каторжной службы завершил в темной подворотне, получив удар ножом в живот ради спасения незнакомой девчушки от давно разыскиваемого убийцы и насильника. Для журналистов, для любопытных и даже для следователя этот офицер останется смелым, но случайным прохожим. Его посмертный орден начальник управления внутренних дел вручит вдове в присутствии всего двух человек: руководителя подразделения и его заместителя. А дети погибшего узнают правду об отце только тогда, когда их возраст и прошедшие годы смогут обеспечить сохранение тайны о нем и его товарищах, оставшихся в строю.

Но ордена – дело редкое. К счастью. Потому как живых награждают разве только по великим праздникам. А будни – они и есть будни. «Наружка» – не внешняя разведка, где после каждой удачной операции дырки на кителях сверлят. Но то – дела государственные! А тут – одна возня с мразью уголовной. Никакой романтики. Какая может быть романтика в обмороженных пальцах да застуженных почках. Или в простатите, к примеру?

Янека, как тысячи преступников до него и еще многих после него, взяли «из-под наружки». На второй день после свадьбы, на выходе из чужой квартиры, с полными руками чужих вещей. И этот факт в сочетании с чрезмерной осведомленностью сыщиков, привел Янека в то самое состояние, которое профессионалы называют «момент истины».

Правда, и сыщики были приведены в состояние полного изумления, когда выяснилось, что подавляющее большинство из названных их подопечным сорока двух (!!!) краж и угонов совершил он один. Друг Женька помогал лишь в пяти.

И опять, вопреки всем любимым народом кинодетективам, торжество истины не наступило синхронно с задержанием дерзкого вора. Даже обнаружение на квартире у Янека его любимой фомки, давно заочно знакомой милицейским экспертам, лишь слегка приблизило закономерный, но, увы, растянутый финал. Ибо задержание злодея и изъятие вещественных доказательств знаменуют собой только начало длительного и кропотливого процесса, именуемого предварительным следствием.