Текст книги "Легенда о Якутсе, или Незолотой теленок"
Автор книги: Валерий Тихомиров
Соавторы: Сергей Гуреев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
Глава 26
МИР СКВОЗЬ ЗУБЫ
Очнулся Кнабаух внезапно, словно вынырнул из-под воды. Кружилась и болела голова, руки и ноги не желали шевелиться. Но больше всего тяготил удушливый запах гниющих пищевых отходов, обильно обработанных хлорамином. Будто бы он случайно упал в мусорный бак и в нем уснул. За окном было темно. Артур Александрович посмотрел по сторонам. В «помойке» он был не один. Рядом стояли кровати, а на них лежали какие-то люди. Они храпели, свистели носами, шлепали губами, издавали неприличные звуки… Короче, спали. На душе у Мозга стало совсем мерзко. Людей он не любил.
Почему он здесь оказался, помнилось смутно. Он просто сидел и смотрел телевизор, как вдруг на него наехал паровоз… Каким образом в квартиру на втором этаже заехал паровоз, Мозг не знал. В жилище полоумного колдуна могло произойти все что угодно. И вот теперь он лежал на провисшей чуть не до самого пола кровати, а вокруг него клубилось нездоровье.
– Больница. – Кнабаух безошибочно сопоставил в мозгу запах, храп и растянутую панцирную сетку.
Уже несколько лет подряд он вынужден был спать в одном помещении с разными людьми. Причем с мужчинами. А ведь когда-то он даже женщинам не позволял оставаться в его квартире на ночь! Воспоминания вызвали острый приступ интеллектуальной тоски. Сразу захотелось испортить кому-нибудь жизнь. Артур Александрович завертел головой. На соседней койке кто-то заворочался, бурча неразборчивым тихим матом. Из-под простыни вылезла худая нога, сплошь покрытая неприятными червячками вздувшихся вен. Через всю ступню проходила зловещая надпись, в предрассветных сумерках казавшаяся черной. Кнабах прочитал медленно: «ОНИ».
– Тюремная больница, – услужливо подсказал Мозгу мозг. – На второй ноге наверняка написано: «УСТАЛИ».
Кнабаух ненавидел татуировки, а потому знал их досконально. Точно такую он видел на ногах авторитетного вора Паука несколько лет назад. Тогда они немного не поладили, и теперь встреча с Пауком означала для Кнабауха только одно – смерть. Сердце метнулось на выход, стуча по всей грудной клетке одновременно. Артур Александрович резко откинул одеяло, сел на край кровати, охнул и потерял сознание.
К тому времени Моченый парился на больничке уже неделю. Его поступление и пребывание проходило для персонала незамеченным. Невропатологи отмечали веселый праздник, посвященный стотридцатилетию болезни Боткина. Торжество затянулось. Больными занимались сестры. Старый зэк поступил в сознании и по частям. Он ругался матом, поносил отечественную медицину и требовал койку у окна. То есть вел себя, как абсолютно здоровый человек. Медсестра не стала звать врачей. Моченого обругали матом, посоветовали исцеляться за границей и положили туда, где было свободно. После двойной дозы «у спокоительного» лечение началось… и закончилось. Вор в законе впал в беспамятство, и ему стало все равно, где лежать и как лечиться.
Утро бодро ворвалось в палату, как спецназ ОМОНа в притон к наркоманам. Энергично ударяясь головой о стены, по палате запрыгали солнечные зайцы. Учитывая, что отделение было неврологическое, зайцы попали куда надо. Кроме них в помещении находилось еще восемь человек и тоже с сотрясением мозга.
Артур Александрович Кнабаух ночь провел ужасно. Снилось что-то гадкое. Он часто просыпался, как положено, разевая рот в немом крике, потом опять проваливался куда-то, где были решетки на окнах и вокруг ходили люди с татуировками на ногах: «ОНИ». Причем все ноги были правые.
– Считай, что ты уже зачехлился, фраер. – От такого пожелания «доброго утра» у Кнабауха сдавило сердце. Вместо того чтобы открыть глаза, он еще сильнее зажмурился, надеясь снова провалиться в сон. Но голос не унимался: – Слышь ты, сука!
Глаза пришлось открыть. То, что он увидел, превзошло все его ожидания. На соседней кровати лежал жуткий человек, весь в наколках, и пытался достать до него… ногой!
– Николай! – с надеждой пискнул Мозг, срываясь на фальцет.
Он завертел головой, всматриваясь в неприятные лица соседей по палате. Боксера среди них не было. Ни одно из покалеченных тел не сокращалось в бою с воображаемым противником. У большинства пациентов неврологического отделения вокруг глаз залегали темные круги. И они, будто сквозь темные очки, с любопытством смотрели, достанет одноногий своим протезом мужика на соседней койке или опять придется весь день ждать, когда войдет медсестра и нагнется, вынимая у кого-нибудь градусник.
– Одну секундочку, уважаемый! Вы меня неправильно поняли! Я все могу объяснить! Это совсем не то, что вы думаете, – Кнабаух выпалил полный набор отмазов несчастного мужика, у которого жена внезапно вернулась из командировки.
– Уважаемый?! Вон как! Был «урка зарвавшийся», а теперь «уважаемый»?! Я прям мухой приподнялся! – Моченый почти дотянулся, и теперь пластмассовая пятка протеза со всего маху била по подушкеМозга, поднимая клубы пыли. – Это, наверное, после того как мне твой козел дыню раздолбил!? Попишу, падла!
Моченый сел, поставил на пол здоровую ногу и принялся пристегивать протез. Кнабаух никак не мог заставить себя оторвать глаза от татуировки «ОНИ».
– Я тебе сердце вырву, пожарю и схаваю, – нашептывал Моченый, энергично застегивая крепления. – Ты срать сегодня ходил?
В этот момент Мозг пришел в себя. Вопрос застал его врасплох. Какая существует связь между его походом в туалет и поеданием сердца, он не знал, но подтекст ему не понравился.
– Помогите! – негромко произнес он, скидывая одеяло.
Сопалатники радостно заулыбались. Они-то знали, что на такие смешные позывные в больнице имени Всех Святых никто не реагирует, а значит, спектакль можно будет спокойно досмотреть до конца.
Моченый наконец пристегнул протез и принялся натягивать штаны.
– Чего не схаваю – кину собакам! – убежденно рявкнул он и воткнул протез в штанину. Затем резко упал на кровать и вскинул ноги вверх. Пижамные брюки сами скатились по гладкой поверхности. Моченый снова вскочил на ноги и, ловя на себе восхищенные взгляды, затянул резинку штанов на поясе. – Вешайся, чмо!
Кнабаух бежал по отделению. Артура Александровича пошатывало из стороны в сторону, но скрип искусственной ноги за спиной гнал его вперед. Он ругал себя за то, что рано увел Колю-Колю с поля боя. Ругал Колю-Колю за слабый удар, за то, что не провел «контрольный в голову». Он ругал в целом отечественную пенитенциарную систему за то, что таких монстров вообще выпускают на свободу! Одним словом, Мозг бежал к туалету. Там должны были быть кабинки, а в них замки на дверях! Больше в больную голову ничего не приходило. По пути он пытался звать на помощь. Без особой надежды. Больница – не то место.
Контуры заветной двери с писающим мальчиком расплывались в глазах, и только изогнутая струйка, как пугающая реклама простатита, почему-то виделась очень ясно. Свистящее дыхание за спиной было слышно все отчетливее.
– Ты покойник, фраер! Я тебе пальцы отгрызу. А уши съем сырыми!
Сильные узловатые руки уже почти схватили Мозга за край пижамы, но в этот момент Кнабаух вбежал в туалет.
Воздух свободы пах мочой и дешевыми папиросами. «Только бы работали замки. Только бы работали замки…» – повторял Артур Александрович как заклинание, вбегая в дымную атмосферу… И вдруг остановился. Все кабинки были заняты. Он понял это сразу. Потому что у кабинок не было дверей!
Моченый не спешил входить внутрь. У входа он остановился и принюхался. В запахе было что-то натуральное, из прошлого и от природы. Зэк втянул ноздрями воздух и блаженно произнес:
– Параша!
Он сделал шаг вперед и аккуратно закрыл за собой дверь.
– Ну, где ты, фраер? Пора чехлиться!
Моченый не спеша зашагал от кабинки к кабинке. К первой он подошел сбоку и постучал в стенку острым ногтем.
– Обосрался, чмо? Ссыщь, когда страшно?
– Да, – честно ответили ему с горшка.
– Жить хочешь?
– Очень.
– А не будешь. – Моченый выпрыгнул из-за перегородки и заорал что есть мочи: – Загрызу, падла!
Крупный мужчина лет шестидесяти, в очках и спортивном костюме, рухнул с унитаза, как замерзшая птица с ветки. Он завалился набок, не меняя позы и не снимая очков. Ничего, хотя бы отдаленно напоминающего Мозга, в нем не было. Моченого это не смутило. Он тщательно осмотрел помещение и унитаз. Очкарик лежал по-честному. Один и без движения. Содержимое клозета тоже не вызывало сомнений.
– Не соврал. – Довольный зэк плюнул на пол и растер плевок больничным тапком.
Продолжать осмотр ему было лень. Он вышел на середину и хрипло прошептал:
– Кого не знаю, брысь отсюда!
Раздался энергичный топот, и все стихло.
Кнабаух стоял в шкафу между тазиком и швабрами. Ему было страшно. Изощренный мозг отказывался работать и все норовил попрощаться с сознанием. Сквозь щель между дверцами шкафа он видел свою смерть. Она была в наколках, с одним глазом и на деревянной ноге. Даже в самом страшном сне Артур Александрович не мог себе представить, что так неэстетично встретится с вечностью.
Тем временем Моченый принялся ходить по туалету взад-вперед.
– Где же этот потрох тухлый? – сам себя спросил он. И сам себе громко ответил: – Знатно зашхерился! Не отрыть. Может, через толчок ушел? Как дерьмо? Нет. Вряд ли. Столько дерьма туда не пролезет. Как же я такое жрать-то буду? Придется просто замочить урода.
Он медленно подошел к шкафу и потянул на себя дверную ручку. Дверь не поддалась. Моченый дернул сильнее. Она шевельнулась и, как на пружине, снова вернулась в исходное положение. Зэк посмотрел на дверь, покачал головой, как бы удивляясь, а затем резким движением воткнул в тонкую створку остро заточенный ноготь. Вид ногтя, протыкающего насквозь сантиметровую фанеру, поверг Кнабауха в панику. Это было ненормально. В конце концов, негигиенично! Пожалуй, он испугался бы меньше, если бы это был нож или даже топор. Но ноготь! Было в этом что-то противоестественное.
Артур Александрович выскочил из шкафа. Он размахивал руками во все стороны, имитируя боксерские выпады Коли-Коли. Получалось слабовато. Теоретически он, конечно, был подкован за три года наблюдения за сумасшедшим боксером. А вот на практике выходило неважно.
– Хук! Хук! – выкрикивал Мозг, но удары от этого сильнее не становились, а вот дыхание сбилось напрочь. Он быстро устал. Моченый стоял в стороне и с любопытством наблюдал, как Мозг с закрытыми глазами, перемещается по туалету приставным шагом, стуча друг о друга лодыжками. Все закончилось быстро. Кнабаух прекратил свои «грязные танцы» рядом с последней кабинкой у окна. Он остановился и опустил руки.
– Тебе похлопать? – Моченый снова плюнул на пол и растер плевок.
– В каком смысле? – Кнабаух лихорадочно представил, как этот зэк будет его «хлопать».
– В смысле за концерт. Напоследок.
– Не надо.
– Ну, как хочешь. Молиться будешь?
Молиться Артур Александрович не умел, но не задумываясь, уверенно ответил:
– Буду!
– Валяй, – Моченый привалился спиной к стене и замер.
Артур Александрович принялся беседовать со Всевышним. Как мог. Он посмотрел в грязное окошко туалета, глубоко вдохнул целительного больничного воздуха и зашептал:
– Помоги, Господи, умори эту сволочь. Дай мне выйти отсюда живым. Или пошли мне пистолет, Боже. Я все сам сделаю. Я ему сначала последнюю ногу прострелю, потом… Ой! Прости Господи. Что я говорю! Сделай же что-нибудь, пожалуйста. Обещаю. Каждое воскресенье буду в церковь ходить! Свечки ставить! На все деньги, – он подумал и быстро поправился: – что в кармане будут. Спаси меня, Господи. Если надо, я могу и в монастырь. Даже в мужской.
Тусклый свет из окна падал ему на лицо. Утреннее солнце заволокло тучами. Кнабаух протянул руки к потолку и завопил:
– Спаси и сохрани, Боженька! Один ты у меня остался! Ты моя последняя надежда!
– Ну все, хорош! Помолился.
Моченый двинулся к Мозгу, почти не хромая. Он расставил в стороны руки и пригнулся, вжав голову в плечи. Ленивый бесплатный больничный стоматолог не спешил, а потому зубов во рту старого зэка не прибавилось. То есть не было. Лишь кое-где торчали штифты, намекая на нечеловеческое происхождение этого существа.
Кнабаух завыл в полный голос:
– За что ты посылаешь мне этих людей, Господи!? Сделай же что-нибудь! Пожалуйста! То Паук! Теперь это…
Внезапно в окно брызнуло солнце. Свет становился все ярче и ярче. Жар от него был просто нестерпим. Моченый остановился, не дойдя до жертвы двух шагов. Словно споткнулся о солнце. Свет ослепил единственный глаз, и он принялся тереть его рукавом.
– Ты сказал Паук, фраер?
– Да. Это мой друг, – быстро соврал Кнабаух, продолжая мысленно креститься и славить Господа.
– У Паука корешей нет, – значительно произнес Моченый и изучающе уставился одним глазом на Кнабауха.
– Наверное, – не стал спорить тот.
– Так ты знаешь Паука?
– Знаю. Это я помог ему за границу уехать.
Моченый еще раз недоверчиво посмотрел на мутного фраера:
– Ты о каком Пауке-то базлаешь?
– О том самом. Можете не сомневаться. Теньков Владимир Борисович. Мы с ним долго работали вместе. Я – Мозг. Слыхал…и?
– Нет, – честно признался Моченый. – Давай побазарим, коли так.
Они вышли из туалета ровно через час. В дверях их ждали начальник отделения, два милиционера и медсестра с одним комплектом одежды. Вещи были Моченого.
– Живой? – увидев Кнабауха, несколько удивленно произнес доктор и с укоризной посмотрел на стоящих в стороне больных: – Сестра, принесите и его вещи тоже.
– Тогда мы пойдем? – спросили расстроенные милиционеры. – А то и так целый час у двери просидели.
– Да, да, товарищи. Конечно, идите. А вы, – невропатолог нервно дернул головой, показал зубы, икнул и моргнул в сторону Моченого с Мозгом, – на выписку. И без разговоров.
Глава 27
ПОСЛЕДНИЙ УКУС МОЧЕНОГО
Туристический бизнес города лихорадила паника. Американские старушки и респектабельные европейские джентльмены эвакуировались из Северной Пальмиры косяками. Им было страшно. Невесть откуда набежавший криминал наводил на интуристов ужас. Опустел Петергоф. В музеях стало просторно. Путаны перешли на неполный рабочий день.
Зато в лучших отелях города появились экзотические делегации. По элитным кабакам рассыпались дико волосатые колумбийцы, до пяток зататуированные китайцы, наглые итальянцы, похожие на роскошно одетых армян, и куча разномастных негров. Не хватало только якудзы. Японская мафия, подтвердив свое участие, с прибытием пока не спешила.
Компенсируя нехватку самураев, слив отечественного общества хлынул в город тугой струей беззакония. Улицы заполнились цыганами и бандами малолетних преступников. От лиц южной национальности стало тесно даже на рынках. Кривая правонарушений полезла вверх, изгадив отчетность. Отечественный пипл на такую чепуху равнодушно плевал. Небольшой всплеск беспредела после бурной эпохи девяностых никого не пугал. Обычные жители, не имеющие собак или «крыши», всего лишь перестали гулять поздними вечерами.
* * *
Бурков Андрей Яковлевич, ответственный за прибытие якудзы, сбился с ног. После двух недружелюбных встреч японская мафия растаяла в питерских туманах без следа. Ее не было в «Паласе» и в «Астории». Она игнорировала ресторан суши. Не явилась даже на презентацию нового салона «Тойота» в Коломягах. Хотя, например, тамбовская братва пришла в полном составе.
Бай нервничал. Он пребывал в лихорадочном поиске, не отвечая на звонки шефа, потому что боялся услышать свой приговор. Выход у него был только один – доставить проклятую якудзу в срок на заседание саммита. Иначе можно было смело заказывать себе абонемент на дайвинг. То есть глубоководное погружение. В Ладожское озеро. Без акваланга. За компанию с мешком цемента.
Спасительный звонок раздался утром накануне саммита. На связь вышел регулярно и хорошо оплачиваемый информатор из 108-го отделения милиции.
– Андрей Яковлевич, вы просили сообщить…
– Короче, болельщик! – раздраженно рявкнул Бай.
– Похоже, интересующие вас люди следят за нашим сотрудником…
– Знаю. Дальше!
– Хотелось бы уточнить сумму…
Торги прошли в ускоренном темпе. Нечистая честь серого мундира ушла за тысячу общеевропейских денег.
– Ну? – нетерпеливо спросил Бай.
– Пишите адрес, – обрадовал его собеседник.
* * *
Артур Александрович Кнабаух и Моченый с Гнидой вышли из-за угла и остановились. Перекрывая дорогу к стойлу «коровьего» сына, у дома номер тринадцать стоял серебристый «лексус». В открытое окошко машины курила крепкая башка типичного бандита.
Пахан застыл. Звериное чутье проснулось, предупреждая об очередной опасности. В глазнице образовалось жжение, во рту появился привкус колотой эмали, а правая нога заранее подогнулась.
– Сявки дешевые! Опять мы не в законе! – злобно пробормотал Моченый.
Гнида понимающе зашипел, массируя больное сердце и грея в кармане заточку. Кнабаух тоже почувстровал неладное. Он решительно сделал шаг назад. В воздухе явственно запахло физическим противостоянием. Мордобой не имел ни малейшего отношения к интеллектуальной деятельности. Следовательно, и к Артуру Александровичу.
Бай кожей ощутил посторонний недобрый взгляд. Будто к мощному, коротко стриженому затылку приложили тяжелый, быстро нагревающийся утюг. Где-то между ягодицами оживленно засвербело шестое чувство. Ахмет, глазевший в окно, вдруг смачно выругался:
– Вот… падшая женщина! Снова эти урки!
Голова Бая повернулась, как башня танка. Неподалеку от «лексуса» стояли трое. Лица их были явно знакомы. Ахмет не ошибся. Те же самые уголовные рожи мелькали и у отделения милиции. Тренированный для решения совсем других задач спортивно развитый интеллект напрягся. Выводы, выдавленные стремительной мозговой атакой, полезли у господина Буркова горлом. Он воинственно зарычал:
– За нашей якудзой приперлись, суки!
Возможно, неделей раньше конфликт разрешился бы мирным путем. Ссориться с ворами было хлопотно. Их просто старались избегать. Но до саммита оставался один день. Вода в Ладоге остыла до критической точки замерзания. Баю не хотелось плавать в озере с цементом потверже. А хотелось плавать в теплом бассейне с девочкой помягче. «Хрен вам, дедушки!» – изрек он, вылезая из машины.
Рядом тут же возникли Краб и Ахмет.
Моченый понял – план провалился. «Телка» охраняли. А его собирались бить. По закону это было крупное западло. По жизни – очень больно.
– Хрен вам, бакланы! – пробормотал авторитет.
На этот раз он твердо решил увернуться от попадания в больницу. «У Хозяина и то кайфовей», – решил Моченый и скрылся в ближайших кустах.
Участники событий с обеих сторон замерли. Ход получился нестандартным. Смысл его был загадочен. Мозг отступил еще на шаг. Гнида потянул из кармана заточку. Дверцы «лексуса» мягко щелкли. Троица крупногабаритных молодых людей, вежливо улыбалась, разглядывая плюгавого старичка и щуплого интеллигента.
Кусты затрещали, и Моченый вернулся. Губы его были плотно сжаты. До впадины под носом. На глазу появилась черная пиратская повязка. Правая нога перестала сгибаться. Пахан оценил расстановку сил и двинулся вперед. За ним, как рыба-прилипала за акулой, тут же пристроился Гнида.
– Куда разогнались, ветераны? – увесисто спросил Бай, нахально щерясь в лицо Моченому.
Тот хмыкнул и повел бровью в сторону Гниды. Шестерка смело пролез у пахана под мышкой и прохрипел:
– Слышь, бык немытый, припухни!
Самому авторитету разводить базары с шелупонью было не по рангу. Он просто шагнул вперед, намереваясь обойти фраеров, как грязную лужу на дороге. Бай озверел сразу. И от пренебрежительного тона, и от беспардонного поведения наглых стариканов. Стартовая отмашка со свистом разрубила наэлектризованный воздух. Негромкая, но резкая команда ворвалась в образовавшийся вакуум:
– Краб, сделай их!
Конфликт перешел в фазу неопровержимых аргументов. Стремительный удар Краба был неотразим. Уклониться от него не смог бы даже профессиональный боксер. Моченый не стал и пытаться. Крепкий кулак угодил ему прямо в приоткрывшийся рот. Обычно следом за прямым попаданием следовал хруст сломанных и выбитых зубов. Осколки жевательного аппарата разлетались белыми или желтыми брызгами. Противник падал и обливался кровью пополам с жалостью к себе.
На этот раз ничего подобного не произошло. Послышался негромкий хлюпающий звук. Рука бьющего внезапно провалилась куда-то в середину головы старого зэка. Краб изумленно распахнул глаза. Беззубые челюсти чавкнули, всасывая его кулак, и задвигались, подбираясь к запястью.
Браток офонарел до состояния панического ужаса. Жуткое зрелище и ощущения от впивающихся в кожу беззубых десен произвели настолько сильное впечатление на Краба, что стокилограммовый бугай завизжал носом, как истеричный слон, и потерял сознание, закатив глаза. Последнее, что он увидел перед обмороком, было равнодушное лицо Моченого с проглоченным кулаком во рту.
Краб беспомощно завалился набок, делая паузу в своем социально бесполезном существовании.
– Тьфу! – сказал пахан, выплевывая чужую безжизненную руку.
Ахмет сути произошедшего не видел из-за широкой спины приятеля. Он просто уловил какую-то заминку и решил присоединиться к потехе. В этот момент Краб начал перемещаться в сторону. В поле зрения показалась выставленная вперед нога урки. Грамотно проведенный удар должен был раздробить голень…
Но не раздробил. С тем же успехом можно пинать фонарный столб. С таким же металлическим лязгом при соприкосновении. Ахмет взвыл, хватаясь за разбитые пальцы ноги. Широкая спина Краба, маячившая перед ним, вдруг упала. Вместо нее открылась панорама двора с двумя зловещими рожами по центру. Кулак Гниды вошел ему между ног, прерывая нелепые прыжки на месте и бессмысленный крик. Ахмет рухнул подстреленным кенгуру. Онемевшим в полете. Уже не самцом, но пока и не самкой.
Господин Бурков, президент туристического концерна «Буллит», не отличался повышенной впечатлительностью. Скорбная утрата соратников не повергла его в обморочное состояние. Он принадлежал к людям действия. Чисто конкретного и реального. Философские раздумья не мешали его активной жизненной позиции. В связи с атрофией мыслительных способностей до уровня четвертого класса спортшколы олимпийского резерва.
Андрей Яковлевич перешагнул через смиренно булькающего Краба. Пудовый кулак врезался в склоненный над Ахметом затылок Гниды. Древняя плешь ткнулась в зеленую траву газона. Сырая земля сладострастно чмокнула. Как любовница, встретившая долгожданного спонсора.
Бай и Моченый остались один на один. Не считая Кнабауха, робко отступающего пятками вперед. Дверь потрошиловского подъезда хлопнула, выпуская наружуАлика и Распутина. Друзья спешили в Якутию, сгибаясь под тяжестью сумок. Поэтому внимания на сражение не обратили.
В окно квартиры пенсионера Кузькина осторожно высунулась Валентина Петровна. Она-то как раз ничего не упускала из вида. За ее спиной маячили Сократ и Диоген.
– Телефон! – не оборачиваясь, скомандовала мама Алика.
Якуты метнулись за аппаратом. Право женщины отдавать приказы не обсуждалось. Как-никак она была матерью будущего тойона. Валентина Петровна недрогнувшей рукой набрала «02».
Появление сына ненавистной «коровы» отвлекло Моченого. Он непроизвольно дернулся, реагируя на запах говядины. Ненависть спасла ему здоровый глаз. Бай промазал. Его палец коварно нацеленный на полное ослепление противника, вмял пиратскую повязку и застрял в пустой глазнице.
Моченый распахнул беззубую пасть, словно собираясь высосать дешевую жизнь мелкого фраера, и резко кивнул. Хруст выломанного сустава и вопль господина Буркова слились, сотрясая стекла тринадцатого дома, стены яранг и покой якутского стойбища.
Потрошилов и Клим не обернулись. Им было не до чьих-то криков. Они спешили освобождать маму. Мозг растерянно посмотрел вслед уходящей надежде. Упускать добычу не хотелось. Но без поддержки уголовников все хитроумные планы теряли смысл.
Валентина Петровна высунулась в окно соседской квартиры почти по пояс. Она внимательно проследила за убытием родного сына. После чего снова взялась за телефон и набрала «03». Как биолог и натуралист она контролировала процесс борьбы видов.
Тем временем битва титанов шла к развязке. Моченый планомерно душил Бая. Тот лягался ногами и истошно хрипел. Трещали кости и хрящи. Мелькали руки, ноги и головы.
Милицейский «уазик» вывернул из-за угла с натужной неохотой ветерана МВД. К месту побоища он подкатил, тускло сверкая проблесковым маячком уныло синего цвета. Сирена не работала хронически. За нее старался пожилой двигатель, оглашая окрестности ревом и скрежетом.
Группа захвата состояла из младшего сержанта Мудрого и рядового милиция Толика. Водитель в счет не шел. Как боевая единица он не годился ни к черту. Потому что из машины никогда не вылезал принципиально.
– Всем на землю! – истошно заорал Мудрый.
– Руки за голову! Лицом к стене! – поддержал егоТолик.
Бай суетливо дернулся в крепких руках Моченого. Опыт прошлых, совсем не романтических, встреч с людьми в серой форме подсказывал стратегию безропотного подчинения. Он перестал лягаться и огляделся в поисках стенки, чтобы встать к ней лицом. Не вышло. Ничего похожего на стену рядом не наблюдалось.
Моченый обрадовано сомкнул захват на его горле. Пока группа захвата оцепляла место происшествия, он успел качественно придавить оппонента. Бай обмяк, синея губами. Мозг залег моментально, выражая готовность к сотрудничеству с органами правопорядка. Руки он дисциплинированно держал на затылке. С зажатой в них справкой из больницы Скворцова-Степанова.
Передвижная милицейская группа из 108-го отделения милиции трусцой замкнула кольцо вокруг Моченого. Их было больше. У них были автоматы и дубинки. И они охраняли доверенную государством территорию. То есть имели полное право на все.
У Моченого была одна нога, один глаз, годы зоны за спиной и море нерастраченной ненависти. Следовательно, наблюдалось примерное равенство сил. Пахан зарычал, отбрасывая бездыханное тело Бая. Менты выставили вперед дубинки, рассчитывай на победу малой кровью.
Захват рецидивиста и грабителя прошел спонтанно. На тычки резиновыми палками он не реагировал. Сдаваться пахан не желал. Грозный рык из беззубой ротовой впадины заставлял стражей порядка осторожничать. Они кружили в смертельно опасном поединке, топчась по распростертым телам. Наконец, Толик дождался, когда товарищ младший сержант отвлечет внимание преступника тактическим падением в лужу, и нанес разящий удар.
Дубинка сочно шмякнула Моченого по темени, даря третье за неделю сотрясение головного мозга и спасительное забытье. Операция прошла успешно, не считая оторванного погона и грязных штанов Мудрого.
* * *
За рулем машины «скорой помощи» сидел Семеныч. Его пышные усы шевелились в такт колдобинам и выбоинам. Синхронно звучал незамысловатый шоферский мат. Рядом восседал фельдшер Дима, равнодушно взирая на питерские пейзажи начала двадцать первого века. Людская суета, мнение Семеныча о качестве дороги и медицинская помощь населению носили для него одинаково глубокий фиолетовый оттенок.
В мире вообще не было ничего значимого, кроме бумажек с водяными знаками. Все остальное можно было либо приобрести в обмен на них, либо за них же продать. Исходя из этой глобальной мудрости, выезд на драку Димон воспринял с олимпийским спокойствием. Там денег не предвиделось. Мордобой, по его святому убеждению, был уделом пролетариата.
«Скорая» въехала во двор и остановилась. Возле роскошной серебристой иномарки лежали тела.
– Жуть, – равнодушно прокомментировал Семеныч.
– Не скажи, – быстро соображая, ответил фельдшер.
По его мнению, нищие люди возле ТАКИХ машин валяться не могли. В стылом осеннем воздухе повеяло теплым сквозняком легких денег. Димон оживился. Он выпрыгнул из машины, сразу беря курс на милицию. Все равно пронести халяву мимо представитеяей власти было невозможно. Даже теоретически.
* * *
Андрей Яковлевич Бурков очнулся в скверном расположении духа. Сильно гудела голова. Нестерпимо болел палец. Мокрые штаны холодили филейную часть тела. Он осмотрелся. Самочувствие не улучшилось. Рядом без сознания лежали Краб и Ахмет, не внушая оптимизма. Чуть поодаль стояли менты, усугубляя пейзаж и отвратительное настроение.
Бай вытащил из кармана мобильный телефон, стараясь не привлекать к себе внимания. Ои набрал номер и шепнул, с трудом продавливая слова сквозь помятую гортань:
– Я насчет япошек…
Собеседник не дал ему договорить. Он был конкретен и зол:
– Мудак! Где ты лазишь? Они уже час как прилетели! В Пулково ждут! Я тебе пять раз сообщение скидывал!
– Час? – недоуменно переспросил Бай.
В один миг у него в гудящей голове сложились унты, полушубки, безупречный северный выговор «якудзы» и собственный непроходимый идиотизм.
– Ты что, совсем опупел?! – собеседник сорвался на крик.
– Да…– честно ответил Бай и отключился.
* * *
Димон повертел в руках справку о психическом заболевании на имя А. А. Кнабауха. Тут все было ясно. Он вернул ее с невинной физиономией мифического честного налогоплательщика.
– Вызывайте спецбригаду. Этого – в дурдом.
Спихнуть хотя бы часть работы на коллег – тоже маленькое профессиональное счастье. Проведя подготовку, он направился к жертвам конфликта. Первым лежал одноглазый старик. Фельдшер тихонько присвистнул:
– О! Постоянный клиент! А где запчасти, дед?
Вопреки ожиданиям, ни зубов, ни глаза в поле зрения не обнаружилось. Димон удивился. В рамках обследования он заглянул под пиратскую повязку. Там было пусто. Группа захвата дышала жрецу красного креста и такого же полумесяца в затылок. Он это чувствовал и играл на публику. Движением индийского факира фельдшер задрал штанину на правой ноге пациента. Вдоль ноги и протеза бельевой веревкой был примотан ржавый металлический уголок.
– Техника безопасности! – невозмутимо пояснил Димон. – Чтобы не отломали.
Осмотр невзначай захватил карманы. На мокрую траву упали ключи. Рядом лег узелок из носового платка. Внутри оказался комплект вставных челюстей и стеклянный глаз.
– Ух, ты-ы! – изумленно протянул Мудрый.
– И чтобы не вывалилось, – продолжил Димон.
Моченый глухо застонал и открыл здоровый глаз. При виде милицейских ботинок у самого лица он сделал движение губами. Будто готовясь укусить. Потом, очевидно, вспомнил, что нечем, и затих.
– Волчара! – негромко приклеил ярлык Мудрый.
– Завидую я вам, деды, – хохотнул Димон, переводя взгляд на Гниду, – какая интересная у вас старость!.
Моченый протянул дрожащую руку и забрал узелок. Челюсти чмокнули и встали на место.
– Здорово! – фельдшер изобразил аплодисменты. – У тебя раньше вроде другие зубы были?
– Эти вставлять дешевле, – шепотом пояснил пахан, – поменял.
– Ловко! – усмехнулся Димон. – Ну, поехали в больницу, отец?
– Голый Вассер! – неожиданно отчетливо сказал постоянный клиент «скорой помощи». – Кантуй сразу на кичу. Там и оклемаемся.
