Текст книги "Океан в изгибах ракушки или Синяя рыба"

Автор книги: Валерий Саморай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

«Нужно сходить и всё разведать, а иначе, как отыскать путь назад – к Мие?» – подумал молодой учёный.

Пройдя через стеклянное фойе, Пар очутился в библиотеке с непомерно высокими потолками. В ней были люди, которые неспешно проводили своё время. Кто-то слонялся без дела, кто-то читал, кто-то пожирал своё время – в прямом смысле, словно бутерброд. Юноша остановился у журнального столика, за которым двое мужчин играли в нарды. Сухими загорелыми руками один из игроков бросил кости, и те, мельтеша и гипнотизируя своими черными точками, стали отскакивать от поверхности доски. Прошло уже несколько минут, но кости всё не останавливались, продолжая свою неистовую беготню по деревянной плоскости. Второй игрок достал ещё пару кубиков и кинул их. Теперь на доске скакали четыре маленькие коробочки, которые обменивались своими точками друг с другом во время полета и столкновения, будто те были не вытеснены на них, а держались на магнитах. Но Пар точно видел, что там, где были точки – были выемки. Потом кубиков было шесть… потом восемь. Когда их стало так много, что игра напоминала ярмарочный аттракцион, один из игроков взял доску, поднял её вверх и отпустил. Нарды застыли в воздухе, а в стеклянной поверхности журнального столика отразилась шахматная доска, на которой вместо кубиков отобразились шашки. Они разыгрывали всё новые и новые партии. Когда у Пара зарябило в глазах, он отошёл.

Всё в этой библиотеке было странно. Вон какой-то человек очень быстро перелистывал книгу, а количество страниц с обеих сторон разворота не увеличивалось и не уменьшалось. Другой человек снова и снова протирал пыль со скульптуры – чьего-то бюста, но после каждого раза лицо у скульптуры менялось. А в углу сидел человек, который постоянно кашлял, но звук был такой, будто кто-то громко захлопывает старую толстую книгу. Юноше даже показалось, что из его рта паром вываливается залежавшаяся пыль.

Пар осмотрелся. Наименее странным ему показался джентльмен с чёрной бородой в широкой шляпе, неспешно читающий книгу. Единственное, что в нём могло показаться необычным – это чёрные солнечные очки. Нет, вещь эта была вполне себе нужная – они всё-таки были на солнце, и Пар бы не отказался примерить их на себя, но только тогда, когда он находился снаружи. Внутри, несмотря на панорамные окна, было очень даже темно, потому что чёрное небо не освещало комнаты своими лучами. Всё же подойти к тому джентльмену стоило.

– Добрый день, – поздоровался Пар.

– Я бы сказал просто – день, – не отрываясь от книги, ответил мужчина, – да и кто знает, день ли.

– Этот город, он… – начал Пар.

– Чудесное место, не правда ли!

– Эм… Наверное. Странное немного.

– Ровно настолько, насколько вы странные для него, я полагаю, – заметил джентльмен.

– Пожалуй. Но дело не в городе. Я только что прилетел из другого места.

– Из Обители, – уточнил джентльмен.

– Именно!

– С прибытием, – всё так же спокойно и не отвлекаясь от книги, отвечал собеседник.

– Спасибо. Но я хотел бы попасть обратно.

– Мы все хотим попасть обратно. Но у каждого «обратно» есть и оборотная сторона. Такая сторона, где мы открываем в себе оборотня. На сколько оборотов вы хотите вернуться обратно?

– До тех пор, пока она не сбежала, – задумчиво произнёс Пар. Он вдруг почувствовал себя волком в овечьей шкуре по отношению к Мие. – Но нет, вздор, я сейчас не о жизни вообще, я сейчас про место, куда изначально меня высадил корабль.

– Все места одинаковы. Лишь наличие жизни, а именно души делает их уникальными. Так что если в вашем месте нет ни души, оно не заслуживает внимания.

– Нет, душа есть! В смысле: там моя подруга! Она в беде!

– И давно она в беде?

– Ну, в общем, да.

– Так если она давно варится в этой беде, может быть, она уже сварилась в ней. И эта беда – её неразрывная часть, как бульон в супе? Вы не спрашивали, хочет ли она сама, чтобы её вынимали из этой беды?

– Но ей там плохо!

– Всем плохо! Но кто-то любит своё плохо, а кто-то от него бежит. А кто-то гордится своим плохо, носится с ним повсюду и каждому его сует… чтобы им было ещё хуже. Не осознанно, конечно, по глупости. Мало им своего плохо, так ещё и чужое навязывается.

– Я уже навязал и хочу это исправить.

– Если вы сначала завязали, а потом перевязали: и так и так – всё равно получается узел.

– Угу, главное, чтобы не петля на шею, – буркнул Пар.

– А вот здесь я с вами соглашусь.

– Скажите, вы знаете, как попасть в Обитель?

– Знаю.

– Можете нарисовать карту? – Пар протянул собеседнику серебристый карандаш. Сейчас он не отличался от любой другой канцелярии.

– Конечно! – с лёгкостью согласился джентльмен.

Он достал листок бумаги и через минуту вернул рисунок. На бумаге красовалась мастерски изображенная карта, на которой была проработана каждая деталь, каждая мелочь. Игральная карта. Дама червей. Пар взглянул на товарища исподлобья. Джентльмен широко ему улыбался.

– Так как мне вернуться назад? – недоуменно спросил Пар.

– Задом. Спиной. Только, боюсь, вы при этом ничего не увидите, оступитесь и упадете.

– Я уже достаточно набил шишек – хватит! Больше падать не собираюсь, – он не замечал, как принимал навязываемые ему правила игры их диалога.

– Ну, друг мой, от этого вы не застрахованы, даже если будете идти вперед по ровной плоскости с широко открытыми глазами. Особенно, если будите идти вперед.

– Я не очень понял, вы предлагаете мне идти в другом направлении?

– И в другом. И в направлении. В другом от друга. А другое направление от друга – это недруг. А если недруг в наПРАВлении, значит он прав. Получается, что недруг прав.

– Это какой-то бред! Что за недруг?

– Мы же на солнце! Здесь только один недруг – это огонь!

– Сколько можно ходить вокруг да около? Вы мне поможете или нет?

– А вам нужна помощь? – озабочено спросил джентльмен.

– Да! – чуть ли не крикнул Пар.

– Слабак! – констатировал собеседник и вновь принялся за свою книгу. Этот жест взбесил юношу.

– Да оторвитесь вы от своего чтива! – Пар в бешенстве выхватил книгу из рук мужчины и… она была пуста. Он перелистал страницы, но на них ничего не было. Джентльмен снял тёмные очки и посмотрел на молодого учёного. Глаза мужчины были белые. Он был слеп.

– Юноша, как вам ни стыдно. Теперь придется начинать все сначала.

Он встал и начал подходить к книжным стеллажам. С каждым шагом в его ногах появлялся новый сустав, и человек становился всё выше и выше. Наконец, он, словно клоун на ходулях, выбрал с самой верхней полки книгу и так же, уменьшаясь, вернулся на своё место, снова принявшись за чтение. Но и эти страницы были пусты.

Пар кинулся к другим посетителям. У них всех в руках были пустые книги.

«Он сумасшедший! – заключил Пар, – они здесь все сумасшедшие. И я схожу с ума вместе с ними. Нужно отсюда бежать!»

Пар повернулся и наткнулся на низенькую старушку.

– Слабак! – писклявым голосом произнесла она.

– Слабак! – хором произнесли игроки в нарды.

«Слабак!» – красовалась надпись на двери выхода.

Пар выбежал из здания, но вместо того, чтобы очутиться на полыхающей огнём улице, он оказался в коридоре какого-то лабиринта. Пол был усеян углями. Юноша пустился вперед. Он петлял в поворотах и переходах, не задумываясь, какая из дорог может быть верной. В его мыслях было одно: «Только бы выбраться отсюда»!

После отчаянной беготни он наткнулся на дверь. На ней было написано: «Путь назад! (Не вперёд)». Он вошёл.

Тёмные коридоры лабиринта сменились успокаивающим белым светом. Пар очутился в пустой белой комнате. Сзади раздался звук захлопывающейся двери. Юноша обернулся. Двери там уже не было – только идеально плоские стены. Не заметно было даже щели, выдающей проём, располагающийся здесь мгновение назад.

– Ты мне соврал! – в комнате сидела Мия в белом платьице. Кажется, что оно когда-то было яркое, но все цвета на нем отстирали. Неотстиранным осталось лишь большое жирное пятно.

– Мия, золотце, наконец, я тебя нашёл, – он протянул к ней руки.

– Не трогай меня! – заорала девочка. – Ты хотел меня убить! Отдать на растерзание этому морскому чудовищу. А сам при этом прикидывался божьим одуванчиком.

– Извини меня, деточка, я виноват, но…

– Но что? Но я тебе всё ещё нужна? Как жертва? А иначе, зачем ты здесь?

– Чтобы спасти тебя.

– Единственное, от чего меня нужно спасать, так это от тебя.

– Не говори так!

– Не говорить? Хозяева мне всё рассказали. Ты – ничтожество, решившее пойти по самому простому пути. А ещё учить меня вздумал. Ты даже в институт поступил не с первого раза, а мнишь себя самым умным.

– Я старался…

– Он старался! – передразнила его Мия. – За тебя твои родители старались. И вся деревня. Деньгами. А без денег ты вообще ничего не значишь.

– Это не так! Я могу воспитать тебя идеальным человеком.

– Нет! Всё, что ты можешь, так это трындеть и вешать лапшу на уши. И вообще, есть хоть один человек, которому ты не сломал жизнь? Кого ты сделал счастливым? Родителей бросил, брата и сестру бросил, девушку влюбил в себя и бросил. Даже та семья, которая меня приютила в горах – и тем жизнь испоганил. Ничтожество.

– Замолчи!

– Не замолчу! – девочка встала и медленно начала проходить. – Скажи мне лучше, что может быть проще, чем сбежать от проблем? Что может быть слаще для успокоения твоей совести, кроме как изображение кипучей деятельности? Ты куда-то идёшь, что-то делаешь, а результат как был дыркой от бублика, так и остался.

– Никуда я не бегу!

– Бежишь! И сейчас ты убежал бы. Только двери нет – бежать некуда. Ты и совсем недавно убегал! Тебе дело говорил тот слепой джентльмен, а ты его не слушал. Потому что у тебя в голове только одна мысль: бежать!

– Нет!

– Да, ничтожество!

– Замолчи!

– Слабак!

Пар с силой оттолкнул девочку. Она растянулась на белом полу, и её снежное платье окрасилось багряной кровью. Юноша взглянул на свои руки: его ладонь сжимала разбитую стеклянную бутылку. С острия её осколков стекла красная жидкость.

– Мия, – испуганно произнёс Пар и кинулся к ней. – Мия! – но девочка уже не дышала. Юноша начал заливать её рану своими слезами, прося у неё прощенья. – Мия, солнышко. Мы же через столько прошли: и через лес, и через мрак, и через скалы. Чтобы вот так всё кончилось… – тут Пар замер. – Действительно, мы ведь и не через такое подходили. Ты не через такое проходила. Мия, ты же не умеешь умирать. Какой-то случайный осколок не лишит твои губы дыхания. Ты не умерла.

Но тело оставалось бездыханным.

– Значит, это не ты! Это всё была не ты. И не могла ты знать про деревню, и про институт. Это всё был я – моё подсознание, мои страхи. Это место сводит меня с ума. Не только тех стариков в библиотеке, но и меня. Оно закрадывается в самые глубины моего подсознания и вытаскивает его наружу. И ты не мертва. А я не в этой комнате. А, значит, если моё подсознание снаружи, стало быть, реальный мир – внутри. И всё, что нужно сделать – это взглянуть внутрь себя, раскрыть глаза и…

Он заморгал от слишком яркого света. В лицо било утреннее солнце. Пар лежал на мягкой тёплой кровати, укрытий шерстяными пледом.

– Ты проснулся, милый? Я приготовила тебе сырники.

– Юна? – произнес Пар и тут же замолк.

Как давно он не видел её. Она казалась легендой из старых сказок, которые он читал в далеком детстве, персонажем историй, которых он рассказывал Мие. И сейчас, когда она была так близко, он не мог поверить, что она – человек, не мог признаться себе, что когда-то целовал её губы или гладил волосы. Она казалась ему скульптурной статуей, сложенной из маленьких доминошек. Тронь её – и она развалится. Поэтому он замолчал. Поэтому боялся даже дышать, пока не понял, что своим поведением пугает её и только отдаляет от себя. Она не может быть для него ангелом. Она не может быть его богиней. Человеку никогда не подняться до бога, а ангел никогда не спустится до человека. И пусть она и была в его сердце воплощением всего прекрасного на земле, для него она хотела навсегда остаться человеком. Поэтому, Пар набрался смелости, его губы растянулись в едва заметной улыбке, и он произнёс ещё раз:

– Юна!

Мия пришла в себя на огромном полигоне. Рядом стояла Агнесса и держала в руках деревянного медведя.

– Моя игрушка!

– Да, я подобрала её, когда ты упала без сознания. Ты тогда поднялась и, как зомби, прошла вперёд, оставив его позади. Только, боюсь, напрасными были мои старания.

– Почему?

– А ты погляди, – Агнесса указала на выход их полигона. С детей снимали и отбирали все вещи, укладывая их на конвейер. Взамен выдавались специальные термозащитные костюмы одинакового фасона и цвета. Конвейер уносил сложенные на него вещи в массивный бункер, из которого валил чёрный дым.

Осознав, что её ожидает, девочка достала найденный Паром гребень и приколола его за затылком, пряча сзади под длинными волосами.

Пары тяжёлого пепла клубились и сливались с гнетущим воздухом огненной планеты, но процесс этот был таким медленным и плавным, что Мия на мгновение забылась, раздумывая о только что пережитом в белой комнате кошмаре.

«Что это было со мной? Воспоминания? Какие-то они были странные. Если всё именно так и было, почему я всё это время любила своего отца, если он был таким чудовищем? Может, от того, что была маленькой и ничего не помнила? Или всё это был лишь дурной сон. Да, я видела пустые бутылки у двери. И мой папа часто ругался. Он пил… но не так много и не так долго. И скандалы их с мамой вовсе не были такими шумными и страшными. А в тот день, когда я испортила платье – да, я помню этот день – родители вообще не ругались, и обо мне никто не забыл. Мне тогда хотелось, чтобы обо мне забыли, хотелось сквозь землю провалиться, но отец подошёл ко мне, обнял и успокоил, крепко прижав к себе. И его рубашка стала такой же грязной и жирной, как и моё платье. Он тогда ещё сказал: «не будь свиньёй и помоги маме отстирать своё платье». Я помню эти слова. Но только слова. Ни голоса, ни его лица я почему-то не помню».

Мия вдруг начала понимать, что все её видения, не лишённые зерна истины, были во многом преувеличены и перевраны. Эти палки, которыми гиганты тыкали в нерадивых детей – они какие-то неправильные. Они показывали худший сценарий из жизни, доставали из глубины сердца самую острую боль и превращали её в кошмар. Они обманывали. Заставляли проверить, что предыдущая жизнь – один сплошной коллапс несчастий, и только здесь за свою работу и свой труд люди сумеют найти покой.

– Мия! – раздался голос Агнессы, – Мия, иди сюда, не отставай.

Тут же к дочери горца подошёл белый титан и оглушил её тростью.

– Нарушение первого правила, – произнёс он.

– Да как ты смеешь! – взбунтовалась Мия, – ты, бездушная гора мышц. Да как же без имени-то? Как мы поймем, к кому именно вы обращаетесь, если каждый из нас – человек?

– Мы и, правда, бездушны. И мы гордимся тем, что у нас нет души. От неё лишь одни беды. Если мы обращаемся к тебе, а на наш призыв ответит кто-то другой – для нас это будет приемлемо. Потому что вы все одинаковы, вы все легко заменимы. А теперь успокойся.

Агнесса уже давно встала и на автомате пошла к выходу, снимая с себя все вещи, а её подруга всё продолжала скандалить.

– Да я тебе так успокоюсь! Я тебе синяк под глазом поставлю и только тогда успокоюсь. Нет, даже не так: я превращу тебя в один большой синяк, и тогда посмотрим, кто из нас должен будет успокоиться!

– Нарушение второго правила, – сказал бледный гигант, и после этих слов Мия снова провалилась в бездну.

Раздался громкий протяжный гул. Девочка вздрогнула. Она лежала на холодном бетонном полу, усыпанном металлическими опилками. Вокруг были высокие чугунные трубы, из которых чёрным облаком валил едкий дым. Гул не затихал. Казалось, он был повсюду. Под ногами Мия увидела насекомых и мелких животных, убегающих от чего-то страшного. А, может быть, они, наоборот, бежали к чему-то.

После недолгих раздумий девочка решила пойти за ними. Металлические опилки колосились. Они были похожи скорее на траву под ногами, нежели на промышленные отходы. Высокие чугунные башни напоминали деревья, у которых вместо листвы были клубы грязного газа. По мере того, как Мия шла, животные и насекомые заползали в отверстия в чугунных трубах и сгорали там заживо. А вот «деревья» встречались всё реже, диаметр их становился всё толще и толще. Животные, которых девочка то и дело пыталась спасти, оттаскивая за хвост, давно уже превратились в пепел. Они вырывались из детских рук и устремлялись к своей погибели, которая им казалась чем-то святым.

Перед Мией показалась огромная башня, сложенная из красного пережженного кирпича. Это была самая высокая труба во всём этом сумасшедшем лесу, из которой вместо отходов горения вырывались души людей, истошно крича. Их ор входил друг с другом в резонанс, что и создавало тот неутихающий гул.

На пороге башни спиной к девочке стояли её родители.

– Мама, – прохрипела Мия. Дым въедался в её лёгкие, покрывая их изнутри чёрной маслянистой плёнкой, которая то и дело слипалась и не давала не то, что говорить – дышать. – Мамочка, постой!

Она пулей подлетела к родителям и схватила мать за руку. Та повернулась к ней и улыбнулась. Мия отчётливо видела её улыбку, но лица у матери не было – женщина была обращена затылком к собственной дочери. Рот был одновременно и на затылке, и на своем месте. Это могло показаться страшным, но девочка была уверенна, что именно так её мама и выглядит. Женщина, не торопясь, взяла себя за предплечье и отсоединила свою руку от тела, будто была не кем-то родным, а пластиковым манекеном. А потом, всё так же улыбаясь, вошла в печь вслед за своим мужем. На глазах у дочери, волосы, скрывающие лицо матери, развеялись пылью, оголяя глаза, нос, скулы. Но черты эти были уже неузнаваемы. Краска с кожи начала слезать, облупляя переносицу, уши и щёки потекли, словно были сделаны из мёда. Платье стало прилипать к телу и сливаться с ним, будто все они были вылеплены из воска. Родители сгорали, словно свечи, всё больше скрываясь за разгорающимся кругом пламени.

Выражение ужаса застыло на лице Мии. Она осмотрелась вокруг и только сейчас заметила, что всё ещё держит протез руки. Накатывающие от горя и обиды слёзы резко сменились недетской серьёзностью.

– Я знаю, что вы просто-напросто хотите меня напугать. Это всё не по-настоящему!

Она отшвырнула часть руки от себя, будто крылатого паука, всё это время притворяющегося бабочкой. Раздался стеклянный звон. Этот звук будто бы разрушил иллюзию, навешанную ей огненным народом. Мия стояла посередине какого-то цеха, а перед ней лежала горсть кристаллов рубинового цвета. А вокруг: работающие в поте лица дети.

– Юна, это ты?

– Да, любимый.

– Но… но как это возможно? Я же только что был на огненной планете! Что я здесь делаю?

– Ты упал. С их корабля. Ты не долетел до солнца. Я тебя нашла и выходила. Ты очень долго был без сознания. Слава богу, что ты вообще выжил.

Пар сел на кровать и положил свою ладонь на её мягкую щёку.

– Я скучал по тебе.

– Я знаю, – смущенно произнесла девушка.

– Нет, не знаешь. Каждую ночь, замерзший от сквозного ветра, от голых камней и от холодной зимы я думал о тебе. Именно твоё лицо являлось мне в такие моменты. Именно твоё лицо я видел, когда надо мной нависала смертельная угроза. Потому что если бы я и хотел встретить свой конец, то только с этими прекрасными глазами, с этими губами, что дарят мне сейчас улыбку. Но она больше не кажется мне сладкой. Она горькая. После всех моих приключений твой лик для меня неразрывно связан с болью, потому что всякий раз, когда мне было плохо, ты была рядом. Как ангел скорби. Я боюсь, что именно таким печальным ангелом ты останешься для меня навсегда. Но, нет, не бойся, что это оттолкнет меня. Как цепь, сковывающая пленника в темнице грусти, твоё лицо заточило меня в монастырь боли и любви, которые отныне ходят рука об руку. Эти чувства отныне неразрывно связаны во мне. За свой поход я изменился. Я повзрослел. Я больше не могу так радостно и беззаботно сиять счастьем рядом с тобой. Теперь это счастье иного рода – это тоска о прошедшем, страх об утерянном и воспоминания о себе бывшем. Но во всём этом – ты! Ты, как звёздное небо, накрывающее всю мою жизнь и освещающее мне дорогу яркой луной. Но дорога эта ведёт в одиночество, в ещё больший лес, в котором есть только два места: для тебя и для меня. Поэтому, я сейчас счастлив. Нет, не потому что ты сейчас рядом со мной – тебя нет. Ты сейчас за много километров от меня, на другой планете в маленькой тихой деревушке. Я счастлив, потому что в моих видениях: сон ли это, бред, галлюцинации, иллюзия – я не знаю – но в них, в этом мире грёз я вижу твоё лицо. И я могу его поцеловать.

Их губы сомкнулись. Волна нежности прошла дрожью по всему телу от одного лёгкого прикосновения. Поцелуй вдруг стал очень солёным. Пар отодвинулся от девушки и посмотрел на её лицо. Она смущённо прятала глаза. Она плакала.

– Что с тобой?

– Это… всё твои слова. Да, теперь я понимаю, что это, действительно, не взаправду… но не обращай на меня внимания, прошу. Лучше расскажи, как твои странствия? Как ты оказался на этой огненной планете?

Пар обнял её.

– Есть одна девочка… о, нет, не беспокойся, совсем маленькая. Я встретил её, когда направлялся к одному мудрецу за советом. И этот мудрец мне сказал, что я могу воспитать из неё идеального человека. Юна, ты представляешь, она – ключ от твоих бед! У меня есть шанс снять с тебя проклятье!

– А если… – дыхание у девушки всё ещё было сбивчивым из-за того, что она недавно плакала, – если я этого не хочу?

– Да ты что такое говоришь?

– Нет, Пар, я серьёзно! Ты и вправду хочешь принести в жертву невинного ребёнка? Притом, по твоим словам, идеального человека? Ты послушай себя: так мы с тобой оба превращаемся в палачей. Даже хуже: палач хоть смотрит в глаза своей жертве, а мы трусливо подписываем этой девочке смертный приговор за стенами своего уютного дома. И всё ради чего? Ради того, чтобы не свершиться проклятью, уготованному мне с детства, к встречи с которым меня растили и воспитывали?

– Я не собираюсь покоряться судьбе, которая лишает меня счастья.

– Зато, я собираюсь! Я так воспитана! Хоть мне и не говорили этого прежде, но меня всё детство и всю юность готовили к этому. Да, мне страшно, но я готова. А этот невинный ребенок – к чему готов он? Ты послушай себя…

– Нет, теперь ты послушай меня. И услышь. Да, я готов принести её в жертву. Да, я готов стать палачом. И мне это нелегко. И с каждым днём всё сложнее. Потому что я сам привязался к ней. Но ты мне дороже неё, дороже моей души, которая, возможно, после содеянного, никогда не найдет покой. Я люблю тебя, и это проводит для меня черту между тем, что хорошо и что плохо. И я буду защищать тебя: как от зла, так и от добра. Даже если придется принять тёмную сторону – я это сделаю. Ради тебя. Ради тебя я принесу в жертву кого угодно. Даже себя. В первую очередь себя. Но я от тебя не отрекусь.

– Но не так же, – еле выдавила из себя Юна.

– А как? Или ты думала, что я уйду на неделю, погуляю по зелёным полям и вернусь с огромным букетом цветов: «Дорогая, проклятье снято благодаря вот этим чудным ромашкам!» Нет, чтобы чего-то добиться, всегда нужно чем-то жертвовать. И чем больше ты хочешь получить, тем больше слёз тебе придётся влить в свою жертву. Знаешь, Юна, я был в нескольких шагах от гибели. И не раз. И каждый раз я задавал себе вопрос: «За что я умираю?» И ответ был всегда. Это ты. Стоит оно того или нет – не важно. Но каждый раз в этом был смысл. И тут вдруг ты говоришь мне всё это бросить. Ради чего? Ради какой-то гуманности? И что потом? В чём мне тогда видеть смысл? В мире? В справедливости? В честности? Во всём том, во что я перестану верить? И всю жизнь заменять то, что, действительно, важно абстрактными понятиями?

– Но эта девочка – она же не абстрактна, она – живой человек.

– Для меня – да. Но не для тебя. Ты даже имени её не знаешь. Поэтому, это моя боль, а не твоя.

– Пар, а где находится та грань, через которую ты не готов перейти?

– Нет грани. Мы сами её рисуем. И для меня это та грань, что отделяет от тебя. Вот ты ратуешь за доброту. А ты убери добрых людей, которых можно потрогать, с которыми можно поговорить, и что останется от твоей доброты? Или честность, о которой ты так печешься: сожги все книги о чести, оставь одних подлецов, и это слово станет ругательством.

– Нет, эти чувства не на бумаге или в словах. Они – в сердце!

– Знаешь, что находится в сердце? Кровь! И когда эта кровь кипит, сердце жаждет ещё большей крови. А уж тогда берегите вашу доброту и честность, пока разгоряченное сердце от них камня на камне не оставило.

Юна забилась в угол комнаты.

– Ты меня пугаешь, Пар. Мне страшно.

– Извини. Ты боишься – меня?

– Я понимаю тебя. Понимаю твои чувства, твои доводы. И умом я допускаю, что ты можешь быть прав. Это меня и пугает. Я знаю, что ты никогда не сделаешь мне больно, но боюсь я не тебя, как человека, а тебя, как собственное отражение. Я люблю тебя и хочу быть с тобой единым целым. Но если я когда-то стану думать так же, как ты сейчас, то я сегодняшняя возненавижу себя завтрашнюю. И это ввергает меня в ужас.

– Юна, зачем же так? – Пар сделал к ней шаг, но девушка только сильнее вжалась в стены.

– Я поняла ещё кое-что.

– Что?

– Почему Синяя Рыба не оставил других вариантов на моё освобождение, нежели невинная жертва. Если я всё же принесу её – я буду заслуживать того проклятья, что мне уготовано. Это замкнутый круг. Потому что иначе я прокляну сама себя. И эта неизбежность быть проклятой погружает меня в океан отчаяния.

Пар глубоко вздохнул. Воздух показался ему неимоверно тяжелым, будто тонны недосказанности хранились в нём.

– Вариант есть, – выдавил из себя парень. Юна резко посмотрела не него.

– Ты о чём?

– Есть способ снять проклятье, не принося в жертву ребёнка. Но как его осуществить – я ума не приложу.

– Неужели? – Юна не могла поверить тому, о чём только что услышала. – Не томи, говори же.

– Мудрец сказал, если я смогу получить согласие на твоё помилование у духов огня, земли и воздуха, тогда морской царь будет вынужден освободить тебя, и чары спадут. Но проблема в том, что я не знаю, где искать этих духов и как с ними договориться.

– А тебе этот мудрец не сказал, где их искать?

– Сказал, да толку от этого! По его наводкам я их и за сто лет не разыщу. Начать хотя бы с того же огня.

– А что с ним?

– Ничего, кроме того, что он вообще на другой планете. И как ты мне прикажешь туда… – он замолк.– Погоди, он ведь как раз на планете пламени. На солнце! И я сейчас на нём. Эти родные стены, мебель, ты – всё это так сильно похоже на мой дом, что я и позабыл, что не на Земле.

Юна кинулась к нему в объятья.

– Пар, я понимаю, что не вправе просить тебя. Но я прошу. Не приноси в жертву ту девочку. Найди этих духов. Если хочешь освободить меня – сделай это через них.

– Хорошо, – сдался он. – Обещаю. Но и в беде её не оставлю. Она попала в плен к огненному народу, и теперь мне придётся спасать ещё и её.

Они застыли в объятьях друг друга, будто превратились в каменные изваяния, не смея ослабить хватку. Сколько они так простояли? Час? Два? Может, неделю? В том мире не было ни суток, ни часов. Был лишь размеренный стук влюблённых сердец, который Пар с Юной слушали с упоением.

– Я ведь уже готов тебя отпустить. Я понимаю, что всё это иллюзия, из которой нужно выбираться. Тогда почему я не возвращаюсь?

– Потому что я не готова, – тихо прошептала девушка. – Да, всё это иллюзия – это сон! Но это мой сон. Пусть я сейчас и далеко от тебя, но я – настоящая. И я рядом. Я понимаю, что если отпущу тебя сейчас – ещё не скоро тебя увижу… если вообще увижу. Ещё никогда в жизни я не боялась пробуждения так, как сейчас. Я не хочу потерять тебя.

– Не потеряешь. Я вернусь. Я обещаю.

– Обещай… и прощай!

Видение Юны растворилось в воздухе, а с ним и стены родного дома, и утварь, и уют двора за окном. На смену пришёл невыносимый жар палящего солнца и пугающая панорама Города – настоящего города, без иллюзий.

Всё это походило на один огромный муравейник. Работа не останавливалась ни на секунду. Если бы на солнце существовало время суток, Мия бы сказала, что люди вокруг трудились днём и ночью. Сама Обитель представляла собой огромный амфитеатр, трибунами возвышающийся по краям. За стенами высокими всполохами танцевала плазма. То и дело бушующая стихия огня выбрасывала в Обитель закрученный спиралью протуберанец. Иногда такая пламенная волна разрушала стену, иногда здания, а иногда приводила к гибели людей. Основные удары принимала на себя стена, но человеческие потери ощущались куда ярче. По приказанию Девонтов – так называл себя народ огня – погибших тут же подбирали и укладывали на стену, используя их обгорелую плоть в качестве нового строительного материала.

Те минуты, когда огонь перебирался через стены, были очень страшными. Но в этом ужасе и кошмаре было столько красоты и изящества, что все люди бросали свою работу и смотрели на полёт вырвавшейся из клетки жар-птицы. Расправив длинные красные перья, низко опустив свой изогнутый клюв, она накрывала зачарованных людей широкими крыльями, одаривая бедняков последним пламенным поцелуем ада. Мгновение тишины, и город снова погружался в работу.

Огненный народ не пресекал таких остановок. Они расценивали это, как очередную слабость низшей расы. С этой слабостью невозможно бороться – её необходимо просто принять. Самих титанов огненные атаки никогда не задевали. Хозяева умудрялись или вовремя уйти со злополучного места, или вовсе там не появлялись, предчувствуя беду. Или это просто было невероятным везением, случайностью, по которой огонь бил куда угодно, только не по Девонтам.

Работа в Обители была трёх видов. Первый, самый, главный – строительство. Дети добывали из недр твёрдые породы, вытесывали из них камни и строили стену Колизея, делая её ещё выше. Помимо этого, приходилось постоянно восстанавливать здания, заделывать дыры и убирать образовавшийся во время разрушения мусор. Второй вид заключался в непрерывном обслуживании Обители. Дети таскали еду, питьё, выполняли самые разнообразные поручения хозяев, передавали послания и никогда не стояли на месте. Пожалуй, именно из-за таких людей и создавалось ощущение непрерывной суеты, творившейся вокруг. Именно такие служащие чаще всего погибали от разбушевавшейся стихии, потому что они были почти везде. Третий вид, где как раз трудилась Мия и Агнесса, был связан с добычей кристаллов. Они рождались в самом центре Колизея, распускаясь, как цветы и застывая бутонами в окаменелой земле. Во время цветения их запрещалось трогать. Но после кристаллизации их необходимо было извлечь, разбить на кусочки, что было очень непросто из-за их высокой твёрдости, и расфасовать на отдельные партии в ящики. К величайшему сожалению Мии, большинство кристаллов уничтожалось. Ей так нравились эти блестяшки, что она даже порывалась сделать из них ожерелье. Но такие игры хозяевам были не по вкусу, и они каждый раз пресекали её творческие порывы.