Текст книги "Океан в изгибах ракушки или Синяя рыба"

Автор книги: Валерий Саморай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Его мысли были холодными, как лёд, но и лёд может обжигать не хуже огня. Нечто очень горячее было скованно стужей равнодушного сердца. Что-то, что не требовало ни оправдания, ни милосердия, ни понимания. Что-то, что диктовало Пару его жизнь, будто пророчило давно свершившиеся события. Это чувство имело общие корни с любовью: то ли извращенной, то ли гипертрофированной. И если бы юноша подавил в себе это чувство, если бы прислушался к крику отчаянной души Мии, доверившей ему свою боль, может быть, на следующий день не случилось той трагедии, которая разрушила воздушные замки Пара, как карточный домик.

В тот день Пар и Мия как всегда спорили. Масло в огонь подливало то, что Мия накануне ослушалась его, покинув дом с приходом темноты. Юноша не мог допустить, чтобы вводимые им правила так своевольно нарушались, поэтому с усердной настойчивостью пытался доказать своей воспитаннице собственную правоту.

– Почему, – недоумевала Мия. – Почему я не могу жить так, как хочу? Ты пытаешься мне внушить, будто, чтобы быть счастливой, я должна быть ответственной за других, должна для них много всего делать. Я не хочу этого.

– Это твой моральный долг! Так правильно!

– А я не подписывалась на этот моральный долг. Как так получается, что я ни у кого ничего не брала, а уже всем должна?

– Если ты хочешь, чтобы люди были к тебе добры, если сама хочешь быть доброй – тебе придётся жить по этим правилам.

– Я не хочу такой доброты! Не такой ценой!

– За такие твои капризы придётся очень дорого расплачиваться. И твоя цена – одиночество.

– Это лучше, чем быть извечным должником всем и вся! – огрызнулась девочка.

– А как же долг перед матерью, которую ты должна спасти? Ему ты тоже предпочтёшь одиночество?

Это был удар ниже пояса. Пар знал, как болезненно Мия реагирует на подобную тему, но всё равно решил выйти из этого спора победителем.

– Это не долг, – понуро ответила Мия, – это моя цель. Это моя любовь. И никому я ничего не должна…

– И цель эта недостижима, пока ты не будешь меня слушаться. Ты должна следовать моим правилам, а не спорить с ними.

– А я не хочу следовать им – они глупые и непонятные.

– Но ты должна! Ведь если ты не станешь хорошим чистым человеком…

– А как я им стану, если я не понимаю этих чокнутых нравоучений? Ты говоришь, что старших надо уважать, но ругаешься с Гавроном. То ты говоришь, что о друзьях и близких нужно заботиться, то говоришь, что сама я от них взамен ничего требовать не должна. Сначала ты говоришь, чтобы я была во всем искренней, а потом учишь не говорить о людях дурное.

– Не просто не говорить – ты даже думать плохо не должна. Твои мысли должны быть настолько чисты, чтобы любой прочитавший их восхищался тобой.

– Эй, ты там чё, с дуба рухнул? Мои мысли? Я никому не дам залезать в мою голову. У меня могут забрать все мои игрушки, всю мою одежду, но так раздевать себя я не позволю!

– Ты должна!

– Я никому ничего не должна, – злобно заорала Мия. – Мои мысли – это единственное место, куда я прячусь от таких, как вы – от взрослых, считающих, что знают, как мне лучше жить.

– Не кричи на старших! – воскликнул Пар грозно.

– Почему не кричать? Почему я должна тебя слушать?

– Потому что я – твой учитель. И я тебе рассказываю, как правильно жить.

– А почему ты считаешь, что знаешь, как правильно жить?

– Потому что я много прожил и много пережил! Я знаю…

– Ну, так и рассказывай мне то, что ты пережил! Почему я вместо интересных историй должна слушать скучные правила, которые всё равно не понимаю?

– Это ты сейчас их не понимаешь. Но когда вырастишь…

– Когда вырасту! – уже не контролируя себя, Мия перебивала друга, предугадывая каждое его слово. – Когда вырасту – тогда пойму. Это ты хотел сказать?

– Именно!

– Но почему не сейчас? Почему не на словах?

– Это слишком сложно, – Пар, смотря на разгоряченную Мию, стал себя успокаивать, чтобы не натворить глупостей. По мере того, как возмущение отступало, к нему стало приходить понимание, что ситуация заходит в тупик, из которого будет сложно выйти и ему и его воспитаннице.

– Почему сложно? В чем сложность? Почему на все простые вопросы, на которые вы, взрослые, не хотите отвечать, вы говорите, что это слишком сложно? Почему вы, взрослые, чтобы быть всегда правыми, говорите в конце: «вырастишь – поймешь»? Может быть, вы просто боитесь правды?

– Ничего я не боюсь! – старался держать лицо Пар.

– Тогда ответь, почему вместо того, чтобы искать мою мать или спасать твою Юну мы сидим здесь, в богом забытой деревне и тратим время на эти «занудности»?

Мия смотрела на него полными ожидания глазами. Она хотела хоть раз услышать ответ на свой несложный вопрос не от учителя, а от друга. Честный ответ. Без изворотов и выкрутасов. И, может быть, Пар бы и ответил ей. Но вместо того, чтобы озвучить свои мысли, он искал себе оправдания. Искал так долго, забыв про ждущую его девочку, что Мия решила, будто ее игнорируют, специально не отвечая на неудобные вопросы. Она ждала долго. Очень долго. Но когда она поняла, что в пучину забвения ушел не только ответ, но и сам вопрос, она забилась далеко в угол своей кровати и не проронила ни слова.

Когда стало смеркаться и на улицу стали выходить первые Мотыльки, холодный ветер вывел юношу из состояния транса. Поняв, что он натворил, Пар попытался заговорить с Мией, но всё было бесполезно. Девочка лишь плотнее забивалась в угол и накрывала лицо подушкой. Гостиная не запиралась, поэтому Мия не могла закрыться от своего друга в другой комнате, отгородившись ещё и дверью. Но построенная между ними стена была куда толще деревянной панели.

В тот вечер Мия не реагировала ни на что: ни на извинения, ни на рассказы, ни на шутки, ни на упреки, ни на приглашения на ужин. Она превратилась в угрюмую мягкую игрушку, которую бросили под кровать и забыли о ней.

Когда Пар ложился спать, он еще раз посмотрел на Мию. Её вид испугал его. В полумраке вырисовывалось каменное обездвиженное тело статуи, у которой были живые человеческие глаза. Эти глаза смотрели лишь перед собой, в одну неподвижную точку. Они были переполнены болью, обидой и отчаянием. Ни одной слезы не упало с этих глаз. Мия смотрела на толстую трещину на стене, будто пыталась заглянуть в неё, как в замочную скважину, за которой можно было найти понимание. Но нет, деревня была пуста, и за много километров вокруг не было ни тени понимания. Зато была плотная тень непонимания. Эта тень убедила себя, что утро вечера мудренее, что завтра всё пройдет и дало себе слово один день позволить подруге выспаться и не будить её так рано. Пар перевернулся на бок и забылся мёртвым сном, растворяясь среди миллионов других теней, заполнивших эту ночь.

А девочка всё так же неподвижно сидела истуканом, отделившись мыслями от тела, уйдя в свой мир, где не было той лютой зимы, которая приходила в пустынный поселок, заползая в брошенные комнаты и в брошенные души, заселяющие эти комнаты.

Огородить ребенка от зла – не значит защитить его. Не страшится зла не тот, кто от него спрятан, а тот, кто способен с ним бороться. Но чтобы бороться и победить своего врага – его надо знать. Знать и понимать. Это сложная и очень опасная тропа, ведь у всякого зла есть корни. И питаются эти корни не грязными помоями, а чистой грунтовой водой, мягким тёплым дождём, родником. Когда человек приходит к тому, что в основу зла входят самые светлые и чистые чувства, он может заблудиться в понятиях добра и зла. Ум человека и его несовершенная подчас логика могут сыграть с ним злую шутку, разбив базовые представления о том, что правильно. Но чувство добра даётся от рождения. Оно не постигается ни через книжки, ни через длинные уроки, ни через священные тексты – оно впитывается с молоком матери. Оно длинными струнами соединяет души с богом. И пока эти струны не порвались, на них нужно сыграть прекрасную, красивую мелодию, чтобы она гармонией отложилась в памяти ребёнка навечно. Но если в этой музыке будут звучать фальшивые аккорды, если за этот инструмент души сядет бестолковый болван, чувство прекрасного и правильно может исказиться, и тогда зло навсегда засядет в человеческом сердце.

Пару нужно было сыграть эту мелодию – красиво и достойно. Сочетая лояльность и строгость, не перебарщивая ни с первым, ни со вторым. Парню нужно было увидеть в девочке не просто ученицу, а человека, которого нужно было полюбить, который заслуживал этой любви. Ведь не случайно Дайтрий увидел в ней ту, кто сможет распознать зло, понять его и не стать для этого зла темницей. Волшебник увидел в ней тот фильтр, который способен вместить и задержать в себе всю проходящую через неё грязь этого мира, выпуская из себя только кристально-чистую воду. Но Пар не справился. Он решил огородить воспитанницу от зла, заперев в четырёх стенах. Но тьма все же нашла способ пробиться, она нашла тайный ход. Нет, не через щели или трещины в стене – через сердце учителя. Комплексы, страхи, неуверенность, боязнь потери и упорство на ложных ценностях – всё то, что было присуще Пару, посадило в девочке семя недоверия, которое способно было вырасти в древо зла. Всё это время юноша бился с невидимым противником, хотя настоящим противником был он сам. Ему нужно было выпустить всех чертей из своего замкнутого сознания и попросить у маленькой девочки помощи в борьбе с ними. Но гордыня и чувство собственного превосходства над ребенком не дали ему поступить правильно, и черти продолжали жить в темных углах его сознания. Эта тьма безликих демонов постоянно билась со светом внутри. Иногда побеждал свет, а иногда и зло разливалось чернильным узором. И сейчас, утром, контуры этих узоров были четкими, как никогда. Смесь черного и белого обрело свою форму – это было письмо. Белый лист бумаги, на котором детским, едва разборчивым почерком читалось: «Я очинь плоха учусь. Я панимаю, што с такой учобай я ни найду маму. Паэтаму нихачу, штобы этат грус лижал на тибе. Ушла искать маму сама. Пращай».

Глава 12. Дорога всех дорог.

Первым делом Пар перерыл все чердаки и подвалы в поисках Мотыльков. Он боялся, что эти странные люди могли забрать его воспитанницу, пока разрушали их жилище. Но деревня была пуста. Все те места, откуда они выползали, словно тараканы во время травли, оказались безлюдными. Где искать Мию, в какую сторону идти? Пар не знал. Он решил, что отправится в город. Если она там, тогда наверняка кто-то заметит одинокую маленькую девочку, ищущую маму и папу. А если её там нет, тогда можно попросить коня и помощи в её поисках. Не желая оставаться в этом сумасшедшем месте ни дня, Пар отправился на поиски подруги. Далеко уйти она не могла.

Зима сменяла осень слишком быстро. Холод сковывал деревья, землю, воздух. Скалистый лес был похож на древнего окаменелого гиганта, замёрзшего много тысяч лет назад в эпоху Великой Войны. Земля будто упала на пронзившие её острые пики деревьев, оставив на их лезвиях свою белую снежную кровь. Земля вся залилась этой кровью и, вьюгой завывая от боли, пыталась зарыться в ней, как в первобытном океане.

Шла вторая ночь одиноких скитаний в поисках матери, и ночь эта подходила к концу. Мия не знала, где искать, с чего начинать, куда идти, но её это и не заботило. Главное – она не сидит, сложа руки, главное – она ищет. Нельзя же искать, пусть хоть и долго, и не найти. Поэтому направление ведущей её тропинки девочку не сильно заботило. Куда более печальным был тот факт, что тропинка неожиданно кончалась непроходимыми чащам и плотными зарослями. Обойти их было бесполезно – партизанской армией они окружили Мию со всех сторон. Из темноты то тут, то там появлялись новые сухие ветки, колючие кусты, редкие обрывы. Девочка перецарапала себе всё, что только могла, но продолжала идти вперёд. Она бы бросила эту затею, свернула бы назад, но пока не завершилась ночь, ей казалось, что вот-вот, да и закончатся эти сухие джунгли.

В воздухе повисла тишина, будто лес был диким зверем, охотившимся на случайно забредшую в его владения дичь. С приближением рассвета звуки стали меняться. Небо, всё ещё темное, стало каким-то мистическим, будто изменилось внутри, а не снаружи. То же самое девочка видела и в прошлую ночь, когда сбежала от своего учителя. Она не могла уловить ту минуту, когда небо начало светлеть – она просто вдруг ощутила запах утра, подняла глаза и поняла, что мир проснулся. Но то мгновение, когда небосвод озарился первыми неприметными взгляду лучами солнца, придавал миру трепетную фантастичность, которая отдавалась внутри груди предсказанием: «сейчас все переменится». Предсказание сбылось. Непроходимая чаща закончилась, деревья и кустарники поредели, а впереди красовался подъём на высокий холм, на который путешественница немедленно забралась.

Небо светлело с каждой секундой, и перед взором девочки открылась широкая панорама леса. Присев на выступ из камня, Мия позволила себе немножко отдохнуть. Очень хотелось есть, но поблизости кроме жесткой коры ничего не было.

На ветках тонким слоем лежал иней, сливающийся своим цветом с небом. В это утро природа поскупилась на краски, смешав все цвета своего пейзажа со светло-серым. Появись сейчас вдруг радуга, она бы, как губка, впитала в себя монотонность и бесцветность окружения, превратившись в серую арку, острым серпом нависшую над миром, чтобы рассечь его на утро и ночь. Небо справа стало ярче.

«Наверное, солнце встает», – подумала девочка.

Но за тонким слоем пелены облаков, кружевной вуалью накрывающих горизонт, не было видно светящегося диска – лишь кусок пятна, немного более светлого, чем остальная серость, будто начинающий художник на своем акварельном рисунке сделал непростительную ошибку и ластиком пытался ее стереть с бумажного листа.

Вдали раздался шум. Мия вслушалась. Среди суеты и грохота она различила людские крики. Вглядевшись, она увидела в зарослях проходящую через лес дорогу, едва просматривающуюся между деревьев. На ней что-то происходило. Мия, переполненная радости, что ей хоть кто-то повстречался, пулей бросилась на звуки.

Спустившись, она различила, что на дороге кто-то ругается. Брань сопровождалась тяжелым скрипом, треском и грохотом. Всё это должно было спугнуть девочку или как минимум насторожить, но Мия была не из трусливых.

– А ну всем тихо! Кто-то идёт, – раздался низкий женский голос, когда девочка подошла слишком близко.

– Если из-за тебя, остолоп, всё накроется медным тазом, я из тебя всю душу выбью, – прозвучал хриплый мужской голос.

Девочка вышла на дорогу и обвела взглядом группу людей. Они стояли около старой деревянной крытой повозки. Ближе всех к ней находились богато одетый худощавый старик и полная средних лет женщина с теплой цветастой шалью на плечах. На месте извозчика сидел молодой парень, а рядом его ровесник держал лошадей под уздцы. поодаль, лёжа на земле, на Мию уставился здоровенный амбал, что-то искавший в трещине выходящей на дорогу скалы. Это были цыгане.

– Это всего лишь маленькая девочка, – произнесла женщина, выдыхая накатившее на неё напряжение.

Она подошла ближе к одинокой путешественнице и наклонилась так, что их лица поравнялись.

– Как тебя зовут, дитя? Что ты здесь делаешь? – приветливо и с улыбкой произнесла женщина.

– Меня зовут Мия, – ответила девочка, крепко прижимая к груди игрушечного медведя, будто хотела его защитить от кого-то. – Я ищу маму.

– Маму? Здесь нет твоей мамы, – все с той же дружелюбностью говорила цыганка, – как ты её потеряла?

– Это было давно. В лесу… в другом лесу. И там… – девочка не договорила.

– Да что вы с нею нянчитесь? Гоните её в шею, да продолжим начатое, – с раздражением произнес крупный цыган, минуту назад лежавший на земле.

– Из-за тебя мы вообще ничего не можем продолжить – ты же уронил канат! Забыл? А столь ценный… потерявшийся товар грех упустить, – спокойно ответил перекаченному компаньону старик.

– Я не виноват! Этой дыры там не было, когда я положил туда верёвку, – начал оправдываться здоровяк, – скала сама её заживала.

– Не обращай на этого чудака внимание. Его огромные мышцы уже давно под своим давлением вытеснили из головы остатки мозгов, вот он и бесится периодически без всякой причины, – успокоила Мию цыганка.

– А он что, как-то провинился? – спросила Мия.

– Да, – дерзко выкрикнул парень на повозке, отвечая скорее не Мие, а озвучивая общее недовольство собратом, дабы острее его задеть, – этот дурак должен был привязать канат к скале, но вместо этого уронил его в глубокую щель между валунами. Чёрт, туда даже кошка не пролезет – как мы теперь сможем…

– Как мы теперь сможем достать его? А нам он очень нужен, – перебил старый цыган своего соратника, остерегаясь, что тот ляпнет лишнего. Ему не пришлось перекрикивать юношу – он произносил слова едва ли не шёпотом. Стоило ему только начать свою фразу, как все моментально замолкали. Было очевидно, что этот хриплый худощавый человек имеет очень высокий статус в своем окружении.

Мия подошла к здоровенному цыгану, которого все ругали, обошла его и заглянула в щель. Там и правда было слишком узко – взрослый человек едва ли смог бы пролезть туда, но вот она…

– Вам помочь вытащить верёвку? – спросила девочка.

– О, ты так любезна, – засуетилась полная цыганка. Такого предложения помощи она никак не ожидала. Или сделала вид, что не ожидала. Улыбка, похожая на жирный масляный блин, растеклась по ее лицу.

– Постой, – сказал старый цыган. Он подошел к девочке и присел перед ней на корточки. Изучающе посмотрев ей прямо в глаза, будто хотел увидеть в них нечто особенное, вожак произнёс. – Там темно и может быть очень глубоко. Ты не боишься?

Все остальные сморщили свои лица. Они не понимали, зачем их лидер остановил девочку, которая сама вызвалась им помочь. Пусть бы даже она разбилась в той пещере.

– Нет, – ответила Мия, – я люблю прыгать с высоты. Только я не знаю, как выбраться обратно.

Она оглядела всех вокруг.

– Не беспокойся – здесь мы тебя вытащим. Давай, лезь.

Цыган встал. Мия взглянула в щель ещё раз, протянула амбалу игрушку и аккуратно стала протискиваться в разлом скалы. Шаг – под ногою что-то хрустнуло и посыпалось. Мия вскрикнула и упала вниз под звонкое передразнивание пещерного эха.

– Ты цела? Ничего себе не разбила? – заботливо спросил старик.

– Нет, всё в порядке. Только и, правда, очень темно. Здесь куча мусора – жуть. Так я ничего не найду.

Цыган полез в карман своего пиджака, вынул оттуда два стеклянных шарика и стукнул их друг о друга. Внутри что-то зашевелилось, затем в шариках родилось по маленькому светлячку, и ладони старика залились сиянием. Старик бросил шары внутрь пещеры. Почти сразу раздался жуткий детский вопль. Все, кроме главаря, вздрогнули.

– Ну, зачем же так кричать? – спросил старый цыган.

– Здесь скелет! – возмущенно и испуганно прокричала Мия.

– Ну, скелет, ну и что? Подумаешь, мало ли скелетов водятся под землей, – но тут он остановился, будто услышал собственные слова в другом свете. – Погоди, какой скелет?

– Стра…ашный, – протянула Мия.

– Он прикованный? – предположил главарь.

– Да. Но всё равно он страшный.

– Тот самый скелет, – задумчиво произнес старик, но потом как будто проснулся. – Не бойся его. Он тебе ничего не сделает. Хватай канат – к нему еще должны крепиться два крюка – и кидай его нам.

– А если этот скелет когда-то был злым-презлым человеком и сейчас бросится на меня?

– Не бросится, – заверил её старик, – к тому же, он никогда не был человеком. Он всегда был скелетом. Его к этой скале никто не приковывал. По большому счёту, того места, где ты сейчас находишься, и нет совсем.

– Как это нет? Я же внутри!

– Поэтому я и говорю: вылезай быстрей, пока ты не исчезла вместе с пещерой.

Девочка засуетилась. Среди прочего хлама Мия быстро нашла канат и начала кидать его вверх. Но сил у ребенка явно не хватало.

– Не получается добросить. А вылезти я не могу – здесь отвесная стена.

– Делай, что я тебе говорю, – скомандовал главарь, – одним крюком, который поменьше, зацепись за скалу или какой-нибудь выступ. Второй крюк – побольше – направь в сторону щели. Когда прицелишься им, словно из арбалета, нажимай одновременно две кнопки рядом с наконечниками. Все поняла?

– Так? – спросила Мия.

За долю секунды старик сообразил, что девочка уже выполнила все инструкции и готова была нажать спуск. В тот же миг он отпрыгнул от расщелины, уворачиваясь от снаряда. Молниеносной стрелой вылетел сложный якореобразный крюк, едва не задев вожака. Упав на землю, канат потянулся назад. Амбал пулей кинулся к нему и схватил его, не жалея своих ладоней, которые тут же были расцарапаны металлом. Крупный цыган потянул верёвку на себя, упираясь ногами в скалистую породу. Женщина помогла встать своему предводителю.

– Очень хорошо, – похвалил Мию старый цыган, – только когда стреляешь из этой штуковины, сначала нужно предупреждать. А теперь медленно отцепи первый крюк и крепко схватись за канат. Только смотри не поранься.

– Я готова.

Вожак посмотрел на держащего канат громилу.

– Чего ты ждешь, остолоп, тяни!

– А зачем нам нужна эта беспризорница? Может, оставим её в пещере?

Старик пронзил амбала гневным взглядом.

– Когда это ты научился мне перечить, Мигель? Я разве спрашивал у тебя совета? Эта девочка нужна прежде всего мне.

– Верно! За эту крошку можно получить неплохой выкуп. Или продать подороже, – заявила полная цыганка.

– И продавать мы её не будем. У меня на счёт этой особы свои планы. А теперь тащи её из пещеры. Если ты не забыл, у нас есть ещё одно неоконченное дело.

Крупный цыган помог девочке выбраться, вытащив её через щель. На этот раз она показалась девочке намного уже, чем прежде, будто за время поисков она начала срастаться, словно рана. Отряхнувшись, Мия посмотрела сначала на того, кто её вытащил, а потом на главаря.

– А куда этот шкаф дел моего медведя? – недоуменно спросила она.

Все тут же посмотрели на игрушку, небрежно брошенную на землю.

Громила дёрнулся было поднимать её, но Мия, надув щёки, так грозно на него посмотрела, что ему стало ясно: теперь она не доверит ему не то, что поднять её любимца – дышать на него не позволит. Старый цыган подошёл к девочке, обнял её и повёл к уроненному в пыль и снег медвежонку, поднял его и вручил хозяйке, присев на колени. С его лба свисала одна длинная тонкая косичка. Усы узкой полоской переходили в короткую бороду, которую безжалостно пожирала седина. В правом ухе и в брови виднелись серьги, чей золотой блеск был приглушен пасмурным небом мрачного дня. Впалые щеки: дряблые и иссохшие превращали улыбку цыгана в звериный оскал, выделяющийся множеством золотых зубов. Но старость и немощность этого человека сходила на нет, когда девочка смотрела ему в глаза: полные жизни, огня и решимости. Из-за этих глаз он казался живее всех своих спутников. Живее и мудрее.

Главарь снял с себя шляпу, будто бы сделанную из рыхлого грязного песка. Несмотря на потрёпанный и изношенный вид, вещь казалась богатой: ее украшали разноцветные перья и невпопад навешанные драгоценности.

– Я – Дром Тагар, предводитель нашего отряда. Моя спутница – Чергэн. Те двое юношей – Бахтин и Гожо. А этот, как ты выражаешься, шкаф, который так грубо обошелся с твоей игрушкой, когда пытался успеть схватить канат, выпущенный тобой – его зовут Мигель. Все мы – бродячие артисты. Мы воспеваем свободу и боремся за неё. Иногда наш метод борьбы… не всем нравится. Но свобода требует жертв. Так вот, в нашем коллективе очень мало дам – одна Чергэн. И та с натяжкой, – старик добавил шёпотом, – достаточно взглянуть на её усы, – и вновь заговорил громко. – Я вот подумал: не хочешь ли ты разбавить нашу мужскую компанию?

– Ну, я не знаю. Мне нужно найти маму. Я хотела попросить чьей-либо помощи, потому что заблудилась.

– Она затерялась здесь, в лесу? Мы её найдём. Обязательно найдём. Мы – короли дорог! Так что скажешь?

– Ну, если вы поможете мне найти маму, то я с удовольствием. А как вы её найдете?

– У нас есть свои методы. Это долгая история. Но, если ты любишь старые легенды, я с удовольствием ими поделюсь. Но не сейчас – этой ночью. Потому что сейчас у нас есть неотложные дела. Нужно… – Тагар подбирал правильные слова очень медленно, – наказать некоторых плохих людей. А ты присядь пока к нашему лихому кучеру.

Предводитель встал. Его шляпа, одежды, нацепленные на него со всех сторон украшения, делали его похожим на попугая. Возможно, слегка облезлого, но вполне жизнерадостного.

Цыгане принялись суетиться. Амбал снова начал цеплять крюк к скале, но уже под пристальным надзором Чергэн. Гожо помог Мие подняться к Бахтину, а тот в свою очередь угостил девочку пряником. Изголодавшаяся девочка с жадностью набросилась на лакомство и съела его так быстро, что кучеру пришлось лезть в мешок с продуктами за добавкой, чтобы накормить нового члена команды как следует.

Благодаря чётким приказам Тагара, команда справилась со своими делами очень быстро. Через дорогу был проброшен канат, свободно лежавший на земле. С одной стороны он крепился крюком к скале, на которой уже не было трещины, с другой стороны он был продет через другой крюк, вбитый в землю. Конец каната держал Мигель. Трос был тщательно замаскирован в грязи и опавших листьях. Следы на снегу так же мастерски были сокрыты, будто никого здесь и не было. Повозка была убрана с дороги и так спрятана, что даже Мия, потеряв её из поля зрения, усомнилась, а была ли она вообще. Лошади были выведены глубже в лес и привязаны к дереву, а вся команда залегла в кустах около странного ящика, вытащенного из телеги. Все молчали. Даже когда Мие становилось скучно, и она пыталась заговорить, на неё злобно шикали. Мигель, зарывшийся с канатом в землю, бывало, и начинал причитать, что с этим ребёнком вся операция накроется, но слово старика заставляло его замолчать. Через полчаса тишины и ожидания, вдалеке послышался скрип колёс. Предсказывая непроизвольный восторг Мии, Тагар поднял руку, останавливая девочку, и приложил палец к губам. Это было уместно, ибо Мия действительно уже вскочила для торжественного возгласа. Поняв намёк, она тихо присела.

Когда карета проходила как раз под носом цыган, Мигель спустил курок, и натянувшийся канат сбил лошадей с ног. Оказавшись в треугольном капкане, да еще и с упавшими лошадями, карета была обездвижена. Из неё высунулись несколько крепких ребят с оружием в руках. Они не успели воспользоваться своим арсеналом, так как им в глаза ударил слепящий свет, вырвавшийся из брошенной бутылки. Цыгане начали доставать из сундука какие-то банки, шары и прочую утварь, закидывая ей телегу. В конце в неё полетела дымовая шашка, и всю местность покрыл густой туман. В этом тумане едва ли можно было различить очертания пальцев рук, поднесенных к носу. Тагар встал и достал из-за пояса длинный изогнутый булат. Увидев испуганные глаза Мии, женщина пояснила:

– Наш предводитель предпочитает классический способ расправы над противником. Только остро заточенная сталь и ничего более.

– А все те новинки, что ты видела до этого, используются исключительно для того, чтобы обескуражить жертву, – добавил Мигель.

– Ну, и чтобы нас позабавить, – посмеялась Чергэн.

– Он всегда уходит туда один, – произнес Гожо шёпотом, – он бьётся с ними на равных – таким же слепым, как и все. Но как он один в эту пустоту уходит, так он один из неё всегда и выходит. Мы все гадаем, как он это делает. Среди нас ходят слухи, что внутри него живет зверь, который чувствует чужую кровь, слышит чужой пульс и биения сердец – так он и ориентируется в непроглядной белизне.

Дром Тагар скрылся в густой пелене белого облака, словно привидение, уходящее в светящиеся озера покойных душ. Но весь страх происходящего заключался в том, что он действительно уходил на границу другого мира, ибо там, в тумане, решалась судьба множества душ, которым в скором времени суждено было уйти на тот свет.

Через некоторое время из тумана, несколько рассеивавшегося, появился мужской силуэт и подал знак рукой. Команда цыган растворилась в плотных клубах дыма. Всю эту церемонию сопровождала тишина, нарушаемая редкими раскатами грома. Суетящееся небо всё ещё хранило надежду вырвать несколько дней осени у наступающей зимы. Свинцовые тучи плыли в нерешимости, не зная, осыпать ли цыганские трофеи холодными стрелами дождя или безлико пройти мимо. В этих местах земля уже напилась, только не водой, а кровью, поэтому тучи могли приберечь свою влагу для других краёв.

– Готовься, мы уезжаем, – раздался из-за спины голос Тагара. Мия вздрогнула от неожиданности. Как он оказался сзади? Как он прошел мимо неё незамеченным? Из дымки вышел старик. Мия знала, что он только что сделал, но не могла найти на его одеждах ни капли крови, которая должна была бы попасть от убитых им людей. Девочка не шелохнулась, испуганно глядя на грозную фигуру. Прочитав по её глазам невысказанный вопрос, он произнес: – Это были плохие люди: чиновники, бюрократы и другие, кто жадно обворовывал хороших людей. Я уже говорил, не всем нравятся наши методы. Но в отличие от гуманистов, наши методы куда более действенны. Теперь их деньги у нас, и здесь нас никто не держит.

– Вы вернете эти деньги хорошим людям? – спросила Мия.

– Нет, потому что хорошие люди тут же понесут их тем же самым чиновникам, торгашам и бюрократам. Или у них их отберут. А ещё, потому что мы – тоже не хорошие люди.

– Вы плохие? – испугалась Мия.

– Плохие? Нет, дитя моё. Мы – свободные!

– А что, свободные – они не плохие и не хорошие?

– Более того, все мы не плохие и не хорошие. Просто одни делают то, что хотят, и их за это не любят, а другие делают то, чего хотят от них другие. Их тоже не любят. Но во втором случае тех, кто не любит, чуть-чуть меньше. А теперь – живо в повозку.

Когда туман был разбит холодными каплями дождя, на дороге осталась стоять одинокая карета без лошадей. В ней словно спящие покоились хорошо одетые люди дворянской крови. Но самой крови в них уже не было. Кожа обрела тот же цвет, что и сошедшее на землю утро, которое наблюдала маленькая Мия. Глаза их в безмятежности были закрыты, будто их хозяева проспали свой последний вздох. И никакие метели приходящей зимы не принесут пассажирам больших холодов, нежели тот могильный холод, коим они были скованы.

Цыганская повозка неслась прочь от бури. Дождь наступал им на пятки, заметая следы. Они уходили от погони, которая ещё не началась. Но в их команде был Гожо, у которого остро было развито предчувствие опасности. Каждый из бродяг понимал, что нападение на высокие чины власти просто так не оставят. У них в любом случае найдутся виновные. Поэтому, чтоб не попасться в лапы правосудию, они загоняли своих лошадей до безумия.