Текст книги "Океан в изгибах ракушки или Синяя рыба"

Автор книги: Валерий Саморай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

– А ты не мог просто помыться от этой грязи или отряхнуться?

– Не всякую грязь можно смыть водой кристальной, свежесть дарующей, чистотой чарующей. Какую-то – мог. Но если бы я, минутной слабости поддавшийся, сделал так, то изо дня в день мне пришлось бы отмываться и оттряхиваться от этой грязи. А так, я дал своим обидчикам, злым, подлым, гнев в сердцах хранившим, того, чего они желали. И даже больше: я принял брошенную ими грязь внутрь себя. Я дал им полюбоваться на их собственное творение.

Мия встала и подошла ближе. Недалеко от неё застыло в вечном страхе лицо Тагара.

– В глубине души он был хорошим. Его не стоило трогать, – произнесла девочка.

– Не каждый достойный понимания достоин и оправдания. Слишком много гнусных и жутких людей я встречал в своей жизни. Теперь я, судьбы вершащий, жизней лишающий, читаю по лицам, как много боли они уже причинили и способны были причинить. На лице этого старика, морщинистом, зло повидавшем и в нём же утонувшем, читается очень много мерзости и боли.

– И всё-таки, он был хороший, – осудительно сказала Мия. Её лицо осветили последние лучи заходящего солнца, и красный свет ослепил ребенка. А может быть она просто закрыла глаза, чтобы не видеть, во что превратился человек, ставший за короткое время ей очень дорогим.

– Приближается ночь: холодная и тёмная. Позвольте мне проводить вас, гостью внезапную, в мою пещеру нерушимую, разбойникам непреступную, где вы сможете согреться, наесться и отоспаться. Я не представился. Меня зовут Гкхадту'Уэльт, – чудовище попыталось поклониться.

– Как-как? Гадкий Эль?

– Гкхадту'Уэльт. Но поначалу называйте меня, как вам удобно. А сейчас – покинем это место, смрадом и смертью пропитавшееся. В горах погода меняется очень быстро.

Чудовище взяло девочку на руки и понесло через горные хребты на высокое плато. На нём они спрятались от дождя в одной из пещер. В ней было множество человеческих вещей, служивших обитателю скорее предметами памяти, нежели чем-то полезным в быту. Среди них была и зубная щётка, и туфли, и вязаный шарф, и дверца резного шкафа. В одном из закутков валялись игральные кости. Кое-что, по-видимому, уже забытое, заканчивало свой век в куче мусора, используемого для розжига костра. Огонь Гкхадту'Уэльту был не нужен – вряд ли погода могла навредить такой громадине. Но то, как он смотрел на танцующие языки пламени, поражало девочку. С одной стороны, при виде огня, нечто человеческое, романтическое приковывало взгляд монстра к отрывающимся лоскутам прожорливой стихии, но с другой стороны, это пламя гипнотизировало зверя, доставая из его глубин всё животное, лишая воли и разума, превращая Уэльта в недоразвитое создание, увидевшее чудо природы и сбитое с толку его необъяснимостью. Ступор этот сходил либо после оглушающих раскатов грома, либо, наоборот, от еле слышных шорохов, сигнализирующих о приближении кого бы то ни было к пещере. Тогда чудовище выходило и осматривалось, нет ли поблизости злоумышленников.

Одним днём пребывание Мии у зверя не окончилось. Сначала Гкхадту'Уэльт ссылался на плохую погоду, затем на то, что именно сейчас уходить небезопасно – слишком много на улицах злых людей. А потом пришла зима, и девочка поняла, что она здесь надолго, потому что в такую стужу Уэльт её точно не отпустит.

Когда Гкхадту'Уэльт уходил за едой или на охоту за бандитами (карать плохих людей и быть им судьёй с тех пор, как он стал монстром, Уэльт считал своим призванием), пещера плотно закрывалась массивным валуном. Зверь закрывал девочку, оставляя в проходе лишь маленькую щель, через которую едва пробивался свет.

– Пока я, опекающий и заботящийся, пищу добывающий и тебя кормящий, буду отсутствовать по делам нужным, неотложным, я закрою вход в пещеру камнем массивным, несокрушимым, дабы не навредили тебе ни люди, злые, богам неугодные, ни животные – хищные, свирепые. Но оставлю для тебя зазор я – маленький, незначительный, чтобы при желании ты выйти могла и отправилась бы, куда сердцу угодно. Ведь ты не пленница, а гостья моя. Но не советую пещеры моей покидать тебе, ведь времена сейчас смутные, тёмные, праведностью обделенные.

В действительности же оставляемое отверстие было столь мало, что Мия при всём желании не смогла бы через него пролезть. Не раз пыталась она это сделать, но лишь едва не застряла среди камней. Сказать о том хозяину пещеры она не могла, так как его чрезмерная забота и беспокойство вылились бы скорее в бесконечные расспросы о том, что ей не понравилось, нежели в понимание, что девочке свобода от его опеки важнее, чем безопасность. К тому же, Мия осознавала, что сам Уэльт видел, какую щель он оставляет. Он знал, что ей не выбраться и запирал её осознано, прикрываясь радушием. Он просто привязался к ней от лютой скуки и стал воспринимать её, как некую собственность, коей может распоряжаться по своему усмотрению.

Иногда, когда существо возвращалось в пещеру, оно рассказывало о своей прошлой праведной жизни и о тех, кто пользовался его добротой. Тема плавно перетекала в обсуждение людских злодеяний и заканчивалась эмоциональными речами, пропитанными жгучей ненавистью ко всему порочному. Вся чистота и доброта, которые были когда-то в человеке по имени Уэльт, не найдя своего отражения в окружающих и близких, начинали пожирать сами себя, порождая уродливое представление о том, что такое правильно. Именно этот эффект зеркала и преобразил некогда праведного гражданина в чудовище. Привыкая смотреть на ближнего, как на самого себя, на своё отражение, Уэльт невольно менял себя. Он подходил к другим с открытой душой и, ожидая увидеть в собеседнике такую же открытость, видел лишь наглость и жестокость, смех над его порядочностью, плевки в лицо и удары в спину. Так, мнимое зеркало покрывалось трещинами, искажая лицо на той стороне, придавая им чудовищность. Вскоре Уэльт стал видеть в других лишь стадо жестоких тварей, не задумываясь, что тем самым зверя растит в самом себе. Постепенно ненависть заполнила все пространство внутри его сердца. Засыпая по ночам, он уже не думал ни о прекрасных девушках, ни о далеких звёздах, он не вспоминал приятных моментов прошедшего дня или минувших лет детства. Он представлял себе тёмную угрюмую площадь, в центре которой стоит виселица. И к этой виселице длинной-длинной очередью стоят люди, чтобы затянуть себе петлю на шее. В этой очереди были и знакомые обидчики, и продажные полисмены, безразличные к чужому горю люди и множество серых и безликих фигур, которые, по его мнению, заслуживали смерти. Со временем эта очередь в его голове всё увеличивалась, дополняясь новыми пороками и злодеяниями, которые ранее им же самим считались не такими уж и серьёзными, чтобы за них обвивать шею удавкой. За пределами этой площади должны были находиться люди, которым стало бы легче жить, когда процесс казни закончится. Но об этих людях Уэльт почти не думал. Они воспринимались некой общей чистой и непорочной массой. Их слезы по родным и друзьям, ждущим своего часа на темной площади, были не в счёт. За них уже всё было решено – им будет лучше без той черни, которая вскоре сотрется с лица земли. Так суд начинался с первых мгновений сна обиженного всеми юноши.

Суд шёл. Под пристальным взглядом великана, обретшего силу. В заточенных когтях чудовища. В каменном лице и сердце Гкхадту'Уэльта.

– Ты не думаешь о том, что после всего, что ты сделал и делаешь, ты стал таким же, как и те, кого ты судишь? – как-то спросила его Мия.

– Думал ли я над подобным вопросом, сложным, часто всплывающим? Думал, задавался. И ни раз приходил к одному и тому же ответу: нет – другой. Я – растение совершенно иного семени, но единой с ними почвы – сухой и безжизненной. Именно потому моё тело покрыто шипами, пиками, именно потому мои листья жухлые, а бутоны невзрачные. Да, возможно мой лик похож на лик того нелюдя, что гибнет под моими клыками и когтями, нелюдя, приносящего боль и несущего скорбь. Возможно, я не меньше него заслуживаю суда строгого и самой жестокой расправы. Но я не такой же. Как разные растения из земли получают разные питательные вещества, так и меня питают иные мотивы. У бандита, убийцы, вора, продажного толстосума – любого осужденного мной – на уме лишь они сами, их комфорт, прихоть – их эгоизм, различные стороны их драгоценного и вездесущего «я», которое они стремятся выпятить, как павлин, красующийся своим пышным хвостом. Не видят они, что выглядят не как павлины, а как павианы, и на показ выставляют они вовсе не хвост. За это самолюбование, за ещё одно зернышко комфорта эти твари готовы продать души всех окружающих. Кто-то из них сам нажимает на курок, но большинство молча делает то оружие, из которого рано или поздно выстрелит убийца. Это большинство защищает свою нравственность за маской неведения – просто не задумываясь о последствиях и людских жизнях, судьбах. Но в корне их зла неизменно остается эгоизм. Мой корень зла куда толще – он не состоит из чахлого стебелька собственного благополучия и личных интересов. Он сплетен из веток сотен и тысяч обиженных, преданных, обманутых. Мой стебель заряжен вековым терпением и проглоченной обидой. Слишком много было съедено обиды – настолько много, что она рвотой рвется наружу. Мой корень зла весь пропитан ненавистью – не моей – всего человечества! Ненавистью к коррупции, безнаказанности, ненавистью к упадку, против которого люди не в состоянии восстать поодиночке.

– Но если не поодиночке? Если всем дружным миром? – возразила Мия.

– Тогда они всем дружным миром станут подобны мне, недружному мне. Так как нет против силы и насилия другого средства, чем ещё большая сила и насилие. Что бы там ни пели романтики-гуманисты, только крепкий кулак да острые зубы способны загнать мелкого хищника обратно в нору.

– Но это ведь плохо…

– Да, это плохо. Это такое же зло. И я обрекаю себя на это зло ради вас. Ради множества слабых и не покинувших круг праведности людей. Во имя человеколюбия, человеколюбие приносится в жертву. И у этой жертвы нет ничего общего с эгоизмом… разве что чувство мести и давней обиды, глубоко затерявшееся во всех остальных звериных чувствах, которые с каждым днём поглощают меня всё больше и больше. Это отличает меня от моих жертв, дарующих последние вздохи лезвиям моих когтей.

После такого и подобных ему рассказов, когда чудовище замолкало, Мия долго сидела в растерянности. Она никак не могла определиться: то ли стоит бояться это существо, то ли с ним можно вообще ничего не бояться. Так в один из дней девочка решила довериться хозяину пещеры. Она рассказала, как встретила цыган и что она делала в лесу. Она рассказала о том, что потеряла свою мать и теперь ищет её. Она рассказывала свои воспоминания и ощущения, но никак не могла вспомнить ни лица, ни имени матери. Лишь какие-то образы, вспышками появляющиеся в её сердце. Мия поделилась своим беспокойством и тем, как она скучает по маме. Она не была уверена, что чудовище её слушает. Хотя Гкхадту'Уэльт и способен был читать чувства в сердцах людей, но его стеклянные глаза вновь приковало к себе бездушное пламя. Наверное, именно из-за этой неуверенности и было рассказано слишком много.

Наутро, когда девочка ожидала, что очередной день ей придётся просидеть взаперти, пока Гкхадту'Уэльт будет на охоте, он подошел к ней, аккуратно взял на руки и большими скачками понёсся через плато и хребты, через высокие пики и крутые обрывы. В мгновение ока они оказались у небольшой деревушки на склоне горы. Ленивое время нежилось под солнцем мирного быта простых людей. На улице дети играли в снежки, и к удивлению Мии никто не испугался внезапного появления монстра. Из одного из домов вышел морщинистый человек средних лет с густой чёрной бородой, держа в руках толстую сигару. Он подошёл к новоприбывшим и поприветствовал их.

– Давно тебя не видел, Уэльт. Что привело тебя в наши края? – было видно, что местный житель был другом зверю.

– Это – моя гостья. Она проводит зиму, лютую, холодную, до костей пробирающую, в моей пещере. Я забочусь о ней. Но вчера она поделилась со мной своим горем – печальным, не по годам к ней сошедшим. У неё потерялась мать, и она, бедняжка, в одиночку пытается её найти. Я помогу ей. Я пощажу жизнь любому преступнику, кто без обмана поможет мне найти её родителей. Но если он захочет меня обмануть… его жажда уйти от ответственности темной стороной повернется к нему.

– И пока ты будешь в странствиях, я должен присмотреть за твоей новой любимицей? – предположил горец.

– Не присмотреть – заботиться! – сказал Гкадту'Уэльт, словно выдыхая из себя эти слова. Как дикий зверь он сорвался с места и помчался через горы прочь.

Мия была ошарашена происходящим. Существо, которого она так долго боялась и винила в смерти Тагара, хотело дать ей то, о чём она мечтала каждую ночь. Притом, без лишних слов, без пустых обещаний и, что главное, без всякой причины. Из доброй воли! Не требуя ничего взамен. Видимо, в этом монстре добра сохранилось намного больше, чем он сам в себе видел.

Фермер, смотревший в след уносящемуся чудовищу, повернулся к девочке с улыбкой.

– Как тебя зовут, милая?

– Мия, – протянула она.

– Красивое имя. А меня – Кавзук. А что это в руке у тебя такое интересное?

– Это мишка! Мне его друг сделал.

– Друг? – горец призадумался, не представляя, как Гкхадту'Уэльт может сделать своими огромными лапами деревянную игрушку. Может речь идёт не о нем? – А где он сейчас?

– Он… – Мия внезапно поняла, как сильно она соскучилась по Пару, – далеко.

– Ну, ничего. Зато новые друзья совсем близко. У меня есть дочь как раз твоего возраста. Хочешь с ней познакомиться?

Мия молча кивнула.

– Вот и хорошо! Агнесса!

Крестьянин позвал свою дочь. На зов прибежала красивая черноволосая девочка с тонкими чёрточками бровей, будто нарисованными лёгким движением чернильного пера. Её губы были алые, как кровь, её кожа была настолько светла, что нельзя было однозначно определить, от чего ярче отражается солнце: от лежащего кругом снега или от её лица. А может это так светилась её улыбка? Девочка напоминала большую ожившую куклу. В ней было нечто загадочное, но эта загадка скорее отталкивала от себя, заставляла насторожиться, нежели вызывала любопытство. Однако Мия приняла её, как родную. То ли за её веселость, пусть и слегка надменную, то ли из-за того, что Мия, как в воздухе, нуждалась в друге.

Девочки со временем очень сблизились. Весь день, пока Кавзук работал в теплице, они играли недалеко от дома. Мия пыталась было навязаться к хозяину в помощницы, но Агнесса её отговорила.

– Мы же леди! Нам не положено работать! – преисполненная достоинства говорила дочь горца. – Лично я ни за что на свете не стану гнуть спину, когда рядом будет хоть один мужчина. Труд – для них, красота – для нас.

По вечерам все собирались у камина и рассказывали разные истории. Не обошлось и без расспросов Мии о её жизни. Особенно хозяев интересовало, как она познакомилась с чудовищем и стала его любимицей. Но когда девочка начала свой рассказ, она к своему удивлению никак не могла вспомнить всех обстоятельств. Начало её рассказа начиналось в лесу, а заканчивается высоко в скалах… но что было посередине? Что было между одним моментом и другим? Волшебным образом, любые воспоминания о Дороге всех Дорог испарились из её головы. Последнее, что она помнила, были фантомные места, которые тусклыми вспышками мерцали в её сознании. Ещё оставалось ощущение, что она прикоснулась к чему-то великому, и великое это – внутри неё. Эти преждевременные для Мии ощущения заполняли её всякий раз, когда она пыталась вспомнить о том таинственном месте.

– А как вы познакомились с Гкхадту'Уэльтом? – закончив свой невнятный рассказ, спросила Мия.

– Уже несколько лет, как он – покровитель наших сёл. До этого мы слышали о нём, как о звере, который набрасывается на путников и разрывает их на части. Далеко в горы мы не заходили, поэтому причин особых бояться его у нас не было. Зато были заботы другого характера. Был у нас король-самодур. С каждым месяцем он повышал налоги в несколько раз. Нам приходилось работать на земле без сна и отдыха, чтобы выплачивать барщину. Но мы держались. Потом в наши сёла стали приезжать зажиточные титулованные особы и без всяких объяснений выселяли нас из наших домов, сносили их, а на месте плодородных земель строили себе огромные особняки да развлекательные центры. Мы стали писать нашему правителю, но в ответ нам приходили лишь отписки. Там значилось, что эти земли принадлежат королю, а потому он вправе распоряжаться ими так, как ему вздумается. Мы терпели. Но терпению нашему настал конец, когда в один день пришли приближенные короля и забрали наших женщин, пока мы были на работе. Тогда мы взялись за оружие, которое только нашли и отправились силой защищать наши права и нашу честь. В тот день мы думали, что ничто не заставит нас отступить. Мы готовы были жизни отдать за наших любимых. Но в тот же день на наши земли спустилась стая саранчи. Она пожрала все поля. Наутро посыльный доставил письмо от короля с угрозой, что если произойдет ещё один бунт, вместо саранчи он спустит на нас огонь. А огонь для земли, даже самой плодородной – это гибель. Для фермера и всей его семьи – это голодная смерть. И мы смирились. Тем более, что многие женщины в тот день так и не вернулись. С тех пор в наше поселение, которое славилось самыми прекрасными девушками, посылали гонца с требованием предоставлять королю женщин. И нам приходилось повиноваться. Ради наших детей и стариков. Выдерживали не все. Кто-то лез в петлю, кто-то сбрасывался со скалы, но мы видели, как худо приходилось потом их семьям, поэтому терпели, в сердцах желая королю смерти. В один из дней, когда мы ждали очередного гонца – он не пришел. Не пришел он и на следующий день. А еще через день к нам вернулись все наши женщины… – Кавзук посмотрел на свою дочь, – или почти все. Они пришли с чудовищем, которое поначалу напугало все деревни. Но страх сменился уважением и признательностью, когда наши дочери и жёны рассказали, как этот монстр – Гкхадту'Уэльт – разорвал короля на части в его собственных покоях. Правитель в тот вечер дожидался одной из своих служанок, но дождался на свою голову не того, на кого рассчитывал. Зверь разогнал всю его паразитическую верхушку, которая высасывала все соки из своего народа. Уэльт прогнал всех титулованных и привилегированных дворян с наших земель, принеся в эти края мир и справедливость. С тех пор горное чудовище – наш друг и частый гость. Во многом даже учитель. Мы оказались с ним соседями. Мы живем у подножья той горы, на вершине которой находится плато с его пещерой. И теперь никто – даже самый маленький из нас не боится того страшилища, которое подарило нам свободу. Ты даже не представляешь, насколько сладким может быть этот вкус свободы!

– Свободы, омытой кровью. По-моему, это жестоко.

– А не жестоко было тому тирану угнетать нас?

– Да, неправильно. Но чтобы разрывать человека на части…

– Это огромная смелость и ответственность. Для того чтобы в мире царила гармония, кто-то должен обладать правом на убийство.

– А если он это право будет использовать неправильно? Или ошибётся? Или специально захочет ошибиться?

– Тогда он ничем не будет отличаться от государства. А Гкхадту'Уэльту мы верим – у него доброе сердце.

– Когда-нибудь и мой папа будет таким же, как Уэльт, мечтательно произнесла Агнесса, обнимая отца.

– Нет, доченька, – засмеялся тот, – я слишком мирный для этого. Я признаю, что миру нужны палачи, но стать таковым я бы никогда не смог.

В дверь постучали. Хозяин поднялся с кресла, оставив девочек сидеть у камина. За дверью ждал сборщик налогов. Кавзук его поприветствовал, отсчитал из мешочка несколько золотых и передал казначею. Они перекинулись ещё парой фраз и любезно попрощались. Когда горец вернулся на своё место, Мия спросила:

– Разве чудовище вас тогда не освободило?

– Так и есть, освободило.

– Почему тогда вы отдали тому человеку деньги?

Кавзук рассмеялся.

– Я же говорил, что многим Гкхадту'Уэльт стал учителем. Он нам объяснил тогда, что такое свобода. Свобода – это полная гармония закона и общества. Когда каждый понимает, что на самом деле необходимо, и принимает эту необходимость. Когда ни ты, ни кто вокруг не заставляет ближнего выходить за рамки этой необходимости. Свобода – это когда тебе и всем вокруг дарятся правила и законы. И именно их соблюдение дарует тебе гарантию твоей свободы.

– Я так и не поняла, значит, у вас просто сменился король?

– Да. Но этот король знал судьбу своего предшественника и оказался более благоразумным.

– Иначе говоря, к власти пришел новый правитель, которого ты теперь любишь?

– Я люблю свою страну. А власть – она на то и власть, чтобы её не любили. Но только не сильно громко, – прошептал последние слова Кавзук и принялся стелить девочкам постель. На сегодня разговоров было достаточно.

В таких беседах проводился не один вечер. Агнесса видела в новой подруге сестру, а Кавзук – приёмную дочь, второго ребёнка, о котором они с покойной женой так долго мечтали.

Но однажды девочек разбудил громкий стук и недолгая перебранка между хозяином дома и внезапным гостем. Агнесса зарылась в несколько слоёв одеял и подушек, чтобы только не слышать шумного отца. Мия же, напротив, вылезла из мягкой постели, чтобы посмотреть, что происходит. Стоило ей выйти в гостиную, как снующий по комнате Кавзук в приказном порядке заставил её вернуться в свою комнату и не выходить ни под каким предлогом. Он закрыл на окнах все ставни и достал из кладовки ружьё.

– Зачем вам это?– испугано спросила Мия.

– Спи-спи, – огрызнулся Кавзук, поглядывая в просвет между ставнями.

– Да уж как-то не получается, – созналась Мия. Мужчина посмотрел на неё.

– Ходят тут всякие, интересуются…

– Чем?

– Не чем, а кем. Тобой.

– Мной? – удивлённо спросила Мия. От этой фразы проснулась даже Агнесса. Ей было как-то странно слышать, что пришли в её дом, а интересуются не ей.

– Да, очень необычный тип. Похоже, что один из бандитов твоего прошлого. То просил помочь найти свою воспитанницу, то какую-то карту просил нарисовать.

– У него ещё такой большой орлиный нос? – в волнении спросила Мия.

– Не то, чтобы большой, – сказал Кавзук, вспоминая себя и весь свой род, – но, да, орлиный.

– Это же Пар! – восторженно воскликнула Мия. – Он мой друг! Где он? Пустите меня к нему!

Не добежав до входной двери, девочка наткнулась на мощную волосатую руку.

– Куда? Я тебя к нему не пущу. Нечего тебе невесть с кем болтаться. Тем более ушёл он уже давно.

– Но это мой друг!

– Знаем мы друзей таких. Нечего ему здесь делать. Мы чужаков не любим.

– Но… но… – Мия забыла все слова на свете.

– Я обещал Гкхадту'Уэльту, что присмотрю за тобой. И никакие «друзья» мне в этом помогать не будут. Я за тебя головой отвечаю. В буквальном смысле этого слова.

– Но это же тот самый друг, о котором я столько рассказывала. Это он мне мишку вырезал.

– Тот самый? – сердце горца потихоньку начало оттаивать.

– Д… да, – робко произнесла девочка. Кавзук долгое время ничего не отвечал.

– Ладно, – после долгой паузы произнес он. – Уэльт вернётся – тогда решим.

– А если он меня не пустит к Пару? Он же грозный.

– Может и правильно, что не пустит. Не нравится он мне.

– Я сбегу! – заныла Мия.

– Ну, хорошо-хорошо. Если что, я замолвлю за него словечко.

– Этого мало!

– Ничего большего обещать не могу. К тому же, ты, по-моему, добровольно ушла от него. Никто тебя не заставлял. Кстати, почему?

Девочка угрюмо замолчала.

– В любом случае, я сказал ему, что здесь тебя нет. Если он не маньяк какой-то, а нормальный человек, то мы его вряд ли увидим.

Кавзук закончил разговор и отправил девочек в ванную. В теплицу он пошёл, не расставаясь с ружьём.

Весь день Мия вела себя так, будто воды в рот набрала. Как бы ни пыталась Агнесса её расшевелить, игры у них не шли. Всё это время Пар не вылезал у неё из головы. Он так долго шёл, чтобы найти её… И даже почти нашёл! Значит, он беспокоится. Значит, она ему нужна. А нужен ли он ей? Конечно, да! Об этом даже речи быть не может. Она так давно его не видела, она так по нему соскучилась! Если он добрался так далеко, если он нашёл её в горах, в которых она сама невесть как оказалась, значит, он может найти её даже на краю света.

Но ведь скоро вернется Гкхадту'Уэльт. С мамой. И тогда она, Мия, не сможет сопровождать его в поисках, она не сможет ему помогать. У неё, наконец, будет своё счастье. А у него – своё. Так что, получается, это она ему не нужна? Может, тогда и лучше, что они разделились? Но зачем тогда он её ищет? Ради неё? Хорошо бы ему сказать, что затея его бессмысленная, что ей уже не нужно помогать в поисках – её маму и так найдут. А Дайтрий… он же сказал, что она найдёт маму только с Паром. Наверняка, он сказал один из возможных путей. А помощь Уэльта – другой путь. Волшебник же не предполагал, что можно попросить помощи у монстра. Только бы поговорить с Паром… Или нет? Или лучше всего забыть – и каждый пусть живёт своей жизнью. Последнюю мысль Мия никак не могла принять. Оставить всё, как есть? Опять плыть по течению? Нет, так нельзя! Хотя, порой, так этого хочется.

Мия заставила себя поверить, что Пару будет легче без неё, и самое правильное – просто не думать о нём. И на следующий день она снова проснулась весёлая.

А ещё через несколько дней вернулся Гкхадту'Уэльт. К величайшему разочарованию Мии – один.

Мия, Агнесса и Кавзук вышли встречать чудовище во двор.

– Ты не нашёл? – с мольбой в голосе произнесла Мия.

– Найти твою мать непростым делом оказалось. Я бежал по лесам и полям, огибая болота, заросшие тиной. Многие от когтей моих пали смертью недостойной, трусливой. И дошёл я так до самого края земли – до глубокого чистого моря. Для меня, тяжёлого, каменного, эта грань неприступна, опасна, смертельна. Закрыта для меня та дверь, и не преодолеть мне водяную гладь никакими силами.

– Значит, ты пришёл ни с чем? – спросил чудовище горец.

– Нет, ибо повернул я и дошёл до другого края земли с обратной стороны. Есть у меня весть для вас – печальная, нежданная, дорого стоящая. Двух бандитов мне, праведность несущему, пришлось помиловать за неё, скорбную. И новость эта поиски матери на второй план сдвинула.

– Что такое? – удивился Кавзук.

– Злое сердце в краях наших обитает. Детей маленьких, беззащитных крадет. От души родительской их отрывает.

Агнесса от испуга спряталась за отца. Тот повернулся и взял её на руки.

– Да, правда, был тут один, который детьми интересовался.

– Не может быть! Это не он, – возмутилась Мия, – ты же обещал замолвить за него слово.

– Всё может быть, – возразил ей Кавзук и обратился к каменному гиганту. – И что же там?

– История долгая, печальная, важная. Соберите площадь народную, чтобы слышать глас мой предостерегающий мог каждый из жителей. Каждый воспитанник и воспитывающий знать должен, с чем столкнуться может.

В тот же день до самой ночи Гкхадту'Уэльт рассказывал историю своих приключений, внушая ужас перепуганным отцам и матерям.

Чудовище искало любого, кто знает, кто такая «мама». Оно описывало приметы маленькой девочки и расспрашивало о любых похожих случаях, предлагая преступникам жизнь в обмен на честность. И люди шли на этот обмен, но никогда не предлагали честность. Сердце Гкхадту'Уэльта глубоко внутри становилось каменным каждый раз, когда зверь слышал ложь. Это причиняло ему боль, и он делился этой болью со своими жертвами. Множество хитрецов лишились своей головы, пока на пути не попался пьяница и пройдоха, действительно слышавший что-то о «матери».

– В моей деревне есть человек – он проповедник. Вторую неделю он выходит на площадь и что-то втирает нам по поводу какой-то «матери» и её детях. Или наших детях – я не слушал. Мне куда важнее было выжить в эти морозы, сами понимаете, господин чудовище, – оправдывался нищий, поднятый за ногу огромной лапой Уэльта.

– Этого слишком мало для того, чтобы выкупить свою жалкую жизнь тому, кто грабит людей, – возразил монстр.

– Я не граблю, господин монстр. Они сами мне дают их. Я прошу милостыню.

– Они дают тебе на хлеб, а ты покупаешь бутылку.

– Больше никогда не буду – честное слово, – заплакал пьяница.

Уэльт прищурил глаза. Он знал, что пройдёт от силы несколько дней, и нищий примется за своё. Но в тот момент в словах его не было лжи – он и правда верил, что исправится, если ему даруют вторую жизнь. Сердце чудовища не окаменело, и зверь помиловал бедолагу.

В ту же ночь Гкхадту'Уэльт пробрался на главную площадь деревни и приник к стене одного из домов, прикинувшись огромным камнем.

К середине дня, когда на улицах было больше всего народу, в центр площади вышел человек в глубоком капюшоне и длинном сером плаще. Он стоял так неподвижно, пока люди потихоньку не стали собираться вокруг него, чтобы послушать очередную проповедь. Спустя несколько минут пророк стал вещать хриплым голосом.

– В древнем разрушенном городе Астегоре, руинами доставшимся вам в наследство со времён Великой Войны, с недавних пор живёт чудовище. Имя тому чудовищу – «мать». У неё много глаз, чтобы следить за вами, много рук, чтобы отнять у вас самое дорогое, и много зла, таящегося в её сердце. И она хранит в себе это зло, смотрит за вами, ждёт. Ждёт, чтобы явиться однажды ночью в ваши дома и отнять у вас ваших детей. Она заглотит их в свои чресла, и вы больше никогда их не увидите. Вы будите молить бога о том, чтобы вы вернулись в сегодняшний день и вслушались в мои речи, послушались меня, как пророка, но будет уже поздно.

Человек стал обходить людей, вглядываясь в их испуганные лица.

– Вы слышали что-нибудь про такой город, как Аристера? Или, может быть, посёлок Листебсон? Или о воинственном городе Атекнос? Конечно, слышали. Во всех этих городах пропали дети. Все до единого. Потому что в них побывала «мать». И ваших чад ждёт та же участь, если вы не внемлите моим словам: заприте своих детей. Всех до единого. В подвал, погреб, на чердаке – где угодно, откуда они не смогут сбежать. Заприте их на замок, посадите на цепь, но ни в коем случае не выпускайте их из дома. Держите их так, пока я не принесу вам весть, что «мать» ушла из ваших краёв. А когда я явлюсь к вам с благой новостью – будьте готовы щедро отблагодарить меня за оказанную вам милость. Не сейчас, но потом, когда вы услышите, как плачут ваши соседи, потерявшие своих детей. Иначе «мать» вернётся и принесёт горе в ваши семьи.

Пророк умолк, опустив низко голову, словно статуя, поставленная в центре площади. Спустя несколько минут народ стал разбредаться. Кто-то просто уходил, а кто-то кидал под ноги глашатая деньги. Когда улицы стали жить своей прежней жизнью, человек в капюшоне собрал монеты и пошёл прочь.