Текст книги "Не измени себе"

Автор книги: Валерий Брумель

Соавторы: Александр Лапшин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

– От кого-кого, а от вас я такой нерешительности не ожидал. Ставьте вторую.

Я оперся на костыля, чуть прикоснулся больной ногой к полу.

Он приказал:

– Теперь идите!

Я совершил шаг… второй…

– Смелее!..

Все равно было страшно, но одновременно и стыдно перед Калинниковым, и я пошел.

В этот день, чуть наступая на ногу в аппарате, я прошел сто метров. Пятьдесят до телевизора и столько же обратно. И два с половиной часа смотрел хоккей.

Наутро поднялась температура.

«Ну вот, – подумал я о Калинникове. – Поэкспериментировали получили результат!»

Подумал так в первый и последний раз.

На поверку у меня оказалась обыкновенная простуда.

Три дня спустя все вернулось в норму.

Во мне по-прежнему сидел спортсмен, я сразу составил план «хождений» ежедневно прибавлять по тридцать метров.

Через полмесяца я уже шагал не только по коридору, но и вокруг всей больницы. Соответственно этому расширилась сфера моих представлений о клинике Калинникова.

Она производила впечатление некой странной планеты, на которой живут люди с железными ногами и рукам. Именно живут! Прежде всего все ходили. Больные часто смеялись и шутили. Наконец, играли помимо домино, шашек, шахмат, сражались в волейбол! Если бы не аппараты на ногах и руках, никто бы не поверил, что многие из них страдали тяжелейшими недугами по пять, восемь, десять, а иногда и по двадцать лет! Притом, как правило, все они перенесли по нескольку бесполезных операций. Что в сравнении с муками этих людей составляли мои три года? Я подумал:

«Да я просто счастливчик».

Неожиданно мне стали сниться такие сны. Будто бы я куда-то быстро иду или бегу. И от этого на душе удивительно хорошо. И вдруг вспоминаю, что у меня же сломана нога! Я с ужасом застываю на месте и… просыпаюсь.

Калинников объяснил: подобные сны первый предвестник намечающегося сращения костей.

Снимок это показал тоже.

Горком ВЛКСМ взял с меня обязательство: побывать на некоторых заводах, в совхозах, побеседовать с корреспондентами городской газеты. Через месяц (когда, наступая на обе ноги, я мог пройти уже более километра) это стало возможным. Приезжая куда-нибудь на завод, я начинал с рассказов о спорте, а заканчивал – о методе доктора Калинникова. Я по-настоящему увлекся этим человеком.

Один из местных журналистов посоветовал мне написать о докторе статью «Глазами больного».

Я подумал: «А почему бы нет?»

Однако писать я никогда не пробовал, а потому не представлял, с чего начать. И вдруг меня осенила мысль: не глазами больного, а устами самих больных и сотрудников Калинникова.

На помощь пришел портативный магнитофон. Зарядив его кассетой, я отправился сразу к заместителю по научной части, профессору Красику. Маленький, лысоватый, он мне чем-то неуловимо напоминал веселого Швейка. Я знал, что сюда он прибыл из Свердловска, и поэтому, объяснив ему цель своего посещения и получив согласие на магнитофонную запись, начал именно с этого вопроса:

– Что вас побудило оставить Свердловск?

Красик улыбнулся мягкой улыбкой, чуть задумался. Наконец произнес:

– Действительно… Знакомые, друзья нередко спрашивают: «Почему ты, доктор наук, оставил в большом городе кафедру, потерял возможность иметь свою школу, учеников, диссертантов, быть автором, а не соавтором статей и приехал сюда?» Вы это хотите узнать?

Я согласно кивнул. Он вскинул голову, легко стукнул ребром ладони по краю стола, внимательно посмотрел на меня:

– Меня привлекло явление: Калинников! Институт первой категории, который через полгода-год создадут вдалеке от столицы, организуют ради одного человека! Меня это просто потрясло. Если сейчас взять и оценить заслуги всех академиков от медицины, то, откровенно говоря, никого нельзя сравнить с Калинниковым. Ни один из академиков не создал ни одного института, даже третьей категории. А он одним махом «встряхнул» всю травматологию! Создано новое направление! И не только в ней – в биологии! – Красик замолчал, уставился перед собой в какую-то невидимую точку, тихо добавил: – Заслуги Калинникова трудно оценить в настоящий момент. Я полагаю, что в полной мере это произойдет только несколько лет спустя.

Я поинтересовался:

– С какого времени вы работаете в его клинике?

Он ответил:

– Пока мало. Полгода.

Я попросил:

– Может, вы что-то расскажете о докторе Калинникове как о человеке?

– Ну… – Красик опять улыбнулся. – Многое, конечно, можно. Но прежде всего Калинникова нельзя отрывать от дела. Самая первая его черта – предельная работоспособность. Может трудиться сутками, но всегда бодр и собран. При этом обладает изумительной памятью: помнит не только всех пациентов, побывавших у него, скажем, пять лет назад, но, самое главное, процесс их излечения. Потом у него сильные нервы. Поэтому он так вынослив, настойчив и целеустремлен. Дар механического, биомеханического мышления, на мой взгляд, природа дала Калинникову так же естественно, как обычное для всех умение ходить, разговаривать. С врачами подобное случается редко, больше это присуще инженеру. – Красик задумался. – Ну что еще… Удивляет еще его быстрая восстанавливаемость. Например, делает две-три операции подряд. Я вижу – он утомился, не так энергичен. Но за то время, пока Калинников переодевается, идет в свой кабинет и садится за стол, у него усталость проходит. Создается впечатление, что он только-только пришел на работу. – Красик удивленно развел руками. – Лично я не понимаю, как это происходит – такой моментальный и полный отдых!

– А еще что-нибудь?

– Разве этого мало? Но главное, пожалуй, вот что… Бывают крупные ученые, но не врачи, понимаете, не практики. А он и тот и другой. Калинников любит своих больных. Очень! Притом, не сюсюкая с ними, а по-настоящему – дает им реальную помощь.

Я задал еще вопрос:

– Какой его основной недостаток?

– Все хочет делать сам… Да, именно этот. Будь то строительство, подбор кадров, руководство филиалом, операции, работа с сотрудниками над их диссертациями, борьба с «научной оппозицией» – вплоть до того, как и где лучше проложить канализационные трубы. А главное его дело – монография. Труд, в котором бы он детально, поэтапно обосновал свой метод. К сожалению, времени у него на это пока не хватает. И если говорить правду, то без Калинникова действительно никто из нас не смог бы добиться такого благоприятного течения дел, какое происходит в настоящее время! И еще одно обстоятельство: он всех мерит «на свой аршин». Как к самому себе, Калинников предъявляет к сотрудникам неимоверно высокие требования. Иногда он не отдает отчета, что способности, возможности его коллег несколько иные.

Больного Краева я встретил перед входом в клинику. Шагая с двумя аппаратами на ногах, он возвращался из магазина. Без костылей, без палочки. Я представился, завел с ним беседу, поинтересовался, что с ним случилось. Краев, коренастый, мужиковатый, оказался человеком общительным, очень спокойно мне ответил:

– Да ничего особенного. Работал в шахте подрывником. Взрывом перебило обе ноги.

Я поближе поднес к нему микрофон:

– А где лечились?

– В своей районной больнице.

– И какие результаты?

– Да никаких, – Краев махнул рукой. – Одна маета там.

– Ясно… А что было после районной больницы?

– Положили в городскую. Там еще два года.

– И что потом?

– Потом в областную – там пять лет!

– А толку?

Больной кисло улыбнулся:

– Никакого…

– У Калинникова вы сколько?

– Семь месяцев. И видите?.. – Краев указал на свои ноги. – Срослось, на двух аппаратах хожу! Знать бы об этом враче раньше, а то ведь девять лет коту под хвост отдал! Зря только мучился.

– Ну спасибо, – попрощался я с ним.

Один из первых учеников Калинникова, Полуянов, высокий блондин с умными голубыми глазами, начал рассказ со своей биографии:

– Закончил Саратовский мединститут, в Сургану направили по распределению. Сначала хотел работать внутриполостным хирургом, потом случайно попал к Калинникову и, что называется, прилип. Вот уже около пятнадцати лет здесь.

– Скажите, чем объяснить такое долгое и упорное нежелание некоторых ведущих травматологов взять на вооружение метод Калинникова?

Он чуть усмехнулся.

– Во-первых, для этого им сразу же надо признать себя не такими уж и ведущими. Сами понимаете, это непросто. Во-вторых, аппарат требует от хирурга инженерного мышления. То есть чтобы им овладеть в совершенстве, надо чему-то подучиться. А кому это охота делать в преклонном возрасте? В-третьих, у нас до сих пор всякое изобретение непременно должно созреть.

Я удивился:

– Не понял.

Полуянов широко улыбнулся:

– На эту тему есть анекдот. Ученый доказывал чиновнику необходимость внедрения своего изобретения на протяжении ряда лет. Наконец добрался до самых верхов, оттуда чиновнику позвонили: «Внедрить!»

Он ответил: «Есть! Будет сделано!»

Ученый хлопнул себя по лбу: «Ну в балда же я! Столько лет я доказывал вам пользу своего открытия, а все так просто решилось по телефону».

Чиновник сказал: «Э, дорогой! Ошибаешься. Всякий телефонный звонок обязательно должен созреть!»

К Огромному сожалению, подобное «созревание» многими нашими учеными воспринимается как норма.

Вот магнитофонная запись еще одного Интервью:

Я: «Товарищ Примак, мне известно, что вы прибыли сюда из головного института, филиалом которого является это отделение. И что вы кандидат наук».

Примак: «Да».

Я: «Почему вы приехали сюда? Вроде бы пошли на понижение».

Примак: «Как вам объяснить… Вот хотя бы один пример: за пятнадцать лет работы в том институте я, что называется, с муками получил одно авторское свидетельство. Здесь же за три года – два, а еще четыре уже отправлены, на них получена приоритетная справка. По-моему, лучше ответить на ваш вопрос невозможно».

Я: «Каким образом вам удалось столько сделать?»

Примак: «В клинике Калинникова очень прогрессивная проблематика. Отсюда, естественно, выше творческая активность сотрудников. Мы стараемся Решить множество научных задач».

Я: «Например?»

Примак: «Ну, что бы вам такое… Вот! Перед нашим отделом Калинников поставил задачу измерения электромагнитных полей, существующих в системе „аппарат – конечность“. Он предполагает, что эти поля благотворно воздействуют на процесс костной регенерации. Степан Ильич подметил, что раньше, когда кольца и другие элементы делали из железа, явление ускорения костной регенерации было выражено больше, чем когда их начали изготовлять из стали. Одна из наших задач – выяснить природу этих полей, попытаться их зарегистрировать, чтобы впоследствии иметь возможность влиять на них».

Я: «Для того чтобы кость росла еще быстрее?»

Примак: «Именно так».

Я: «Ваше впечатление об отношениях Степана Ильича с больными».

Примак: «Ну, больные его боготворят. Вероятно, вы и сами это заметили. Это очевидно. Я хотел бы сказать другое. Не секрет, что многие хирурги славятся искусством проведения операций. Из операционных они нередко выходят, что называется, героями, победителями, но, увы, за пределы операционной интерес их зачастую не простирается. Больные из их поля зрения как бы исчезают. Дальше все перепоручается сестрам или врачам-ординаторам. Они ведут больных. Большая заслуга Калинникова состоит в том, что само наложение аппарата – это для него лишь начальный этап лечения. Главное его внимание сосредоточено на последующем наблюдении за больными. Именно возможность коррекции, возможность ежедневного клинического или иного контроля за лечением больных и дает такие блестящие результаты лечения. Это вносит элемент гарантии. Чуть ли не впервые в медицине врач может дать больному гарантию, что он будет излечен».

Я: «А мне он не дал!»

Примак: «Поскромничал. Обычно Калинников говорит так: „Гарантии не даем, но сделаем!“».

Я: «Неужели у Калинникова никогда не бывает неудач? Не верится как-то».

Примак: «Стопроцентных – нет. Аппарат так устроен, что любая кость в нем непременно срастается. Даже если кто-либо из новых учеников Степана Ильича по неопытности неточно составил костные отломки».

Я: «Такое случалось?»

Примак: «Да, бывало. Но это сразу исправлялось путем коррекции в том же аппарате. Гораздо сложнее дело обстоит с так называемыми „застаревшими“ пациентами. Эти люди, прежде чем поступить к нам, на протяжении десяти, а иногда и более лет перенесли по нескольку тяжелых и, увы, не принесших успеха операций. Все процессы в их организме ослаблены, и особенно костная регенерация. По этой причине эти больные лечатся у нас иногда вдвое дольше наших обычных сроков. Встречаются моменты индивидуальных отклонений – у одного человека за один и тот же промежуток времени кость наращивается активнее, у другого медленнее. Некоторые неудачи случаются еще и тогда, когда мы сталкиваемся с так называемыми „белыми пятнами“. Так в свое время происходило с удалением ложных суставов, пока Калинников не отыскал единственно верное решение этой проблемы. А вообще, если вы хотите составить о Калинникове полное представление, советую просто понаблюдать за ним. Посидеть на хирургических советах, побывать на операциях. Знаете, как говорят: Лучше раз увидеть, чем сто раз услышать». Совет пришелся мне по душе. Однако сам Калинников сказал:

– Понимаете… Оно, конечно, приятно, когда о тебе пишут, но… Только боком мне это все выходит. Вы меня понимаете?

Я сказал, что писать собираюсь вовсе не о нем, а только о его методе. Поморщившись, Калинников все же дал согласие.

Мне выдали белый накрахмаленный халат, белую шапочку, и на другое утро я уже присутствовал на одном из очередных хирургических советов. Костыли я спрятал под стул, и, если бы кто-либо посторонний поглядел на меня, он бы никак не признал во мне больного.

Помимо Калинникова, в кабинете находилось около двадцати врачей. Сам он сидел за столом, чертил что-то на бумаге. Я устроился в самом дальнем углу. Хирурги на меня иногда посматривали и, перешептываясь между собой, улыбались.

Вошел очередной пациент. Это была девушка лет семнадцати. Ростом она оказалась ниже дверной ручки. Опершись очень короткими руками о кушетку, она ловко взобралась на нее, У девушки были светлые красивые волосы, миловидное лицо, абсолютно нормальный торе, но ноги пациентки не доставали до пола. Время от времени она нервно ими покачивала.

В кабинете сразу воцарилась тишина. Я понял: чего только эти хирурги в своей жизни ни насмотрелись, но с таким отклонением человеческой природы, видимо, встречались нечасто.

Глядя на девушку, я подумал: «Боже, за что ты так наказываешь людей?»

Не вставая из-за стола, Калинников мягко спросил пациентку:

– Что вы просите?

Чуть слышно она произнесла:

– Ноги…

Доктор метнул на них короткий, внимательный взгляд.

– Ясно, – негромко сказал он. – Руки вам, значит, пока не мешают?

Девушка скованно ответила:

– Не так…

Она по-прежнему не поднимала глаз. Ее руки были точно игрушечные.

Калинников попросил:

– Если нетрудно… Пройдитесь, пожалуйста.

Пациентка соскочила с кушетки, несколько раз прошагала туда, обратно по кабинету, выжидающе остановилась. Она была чуть выше стола.

Калинников опустил глаза, долго молчал. Наконец проговорил:

– В принципе мы вам и руки удлинить можем. Стараясь ни на кого не смотреть, девушка не отвечала.

За нее говорило, нет, кричало ее несчастье.

– Ну ладно, – очень мягко произнес доктор. – Можете пока идти.

Она тихо ответила:

– Спасибо.

Девушка прошла к дверям, подняв высоко руку, взялась за ручку, открыла дверь и вышла. Калинников спросил:

– Что будем делать?

Врачи не отвечали.

Калинников обратился к Красику:

– Если ее в живую очередь поставить? Сколько ей ждать придется?

– Минутку… – Красик открыл папку, что лежала у него на коленях. – По этим больным… по этим больным… примерно через девять лет!

Калинников кивнул, помолчал. Затем спросил у одного из ассистентов:

– А она Кто?

Тот ответил:

– Год назад закончила школу. Говорит, хочет поступать в институт, но стесняется.

Доктор вновь раздумчиво покивал головой.

Ассистент добавил:

– Училась хорошо. На пятерки.

– Такие все хорошо учатся, – хмуро отозвался Калинников. – У них время на игры не уходит.

Никто не ответил ему.

Полуянов вдруг предложил:

– А что, если их для нашего филиала тематическими сделать, Степан Ильич?

Шеф сразу подытожил:

– Так, есть предложение товарища Полуянова сделать таких больных для нашего филиала тематическими. Еще какие мысли?

По-прежнему все молчали. Полуянов опять сказал:

– Несчастные люди, Степан Ильич.

– Ну, думайте, думайте! – торопил всех Калинников.

Красик помялся, неуверенно сказал:

– Как человек, я в принципе не возражаю. Но, как заместитель по науке, полагаю, что решать такие задачи нам еще рановато. Мы просто не потянем физически. Вот когда у нас будет институт, а не филиал… Как-никак все-таки в два раза больше коек будет.

Калинников произнес:

– Есть второе предложение: решать, когда из филиала мы превратимся в институт. Еще что?

Совет безмолвствовал.

Калинников подытожил:

– Если больше ничего нет, голосуем. Кто за то, чтобы подобных больных сделать тематическими?

И первым поднял руку.

«За» проголосовали все, в том числе и Красик.

Калинников поинтересовался:

– А вы-то что? У вас же другое предложение.

Красик улыбнулся:

– А зачем же отрываться от коллектива?

Все рассмеялись, в том числе и Калинников. По характеру смеха я понял, что Красика врачи любили, но, видимо, постоянно над ним подшучивали. Его добродушная, «швейковская» внешность располагала к незлобивому подтруниванию.

Следующим на совете предстал огромный пузатый мужчина с носом, похожим на крюк. Полуголый, весь в наколках, он почему-то сразу встал по стойке «смирно» и, не переставая улыбаться во всю ширь необъятного лица, начал необычайно внимательно слушать свою характеристику, которую зачитывал ассистент.

– Юрасов Аркадий. В результате выстрела соседа образовалась сильная деформация левого плеча с несколькими переломами. До нас лечился восемь лет, перенес шесть операций. Здесь находится три с половиной месяца. После наложения аппарата функция плеча была восстановлена.

Калинников произнес:

– Посмотрите, интересно…

Он передал врачам фотографию, те смотрели, передавали дальше.

Фотография дошла до меня, я увидел: левое плечо этого пациента до лечения в клинике Калинникова походило на гофрированную трубку от пылесоса.

А теперь видите, какой бодряк!

Бывший больной улыбнулся еще шире. Рука у него действительно была абсолютно прямой, только вся в шрамах – от семи перенесенных операций.

Я спросил:

– А поднять он ее может?

Мужчина гаркнул:

– Так точно, товарищ проверяющий! – И, как на зарядке, воздел ее кверху.

Все захохотали. Я тотчас взял на себя роль проверяющего, строго произнес:

– А вперед?

Он вытянул руку так же стремительно.

Я спросил:

– Довольны?

– Абсолютно! – отчеканил бывший больной.

Калинников был доволен не меньше. Улыбаясь и подыгрывая мне, он сказал:

– А во сколько такой бодряк государству обошелся, знаете? – И добавил: – Товарищ проверяющий?

Пациент тотчас выпалил:

– Тыщ сто будет, Степан Ильич!

– Ну это вью, пожалуй, загнули, – не согласился Калинников.

Аркадий Юрасов пояснил:

– Так я ж еще в старых деньгах!

Врачи снова покатились со смеху. Калинников переждал хохот, поинтересовался:

– Вы какую зарплату получали?

Бывший больной ответил:

– Двести пятьдесят рублей.

Шеф уточнил:

– И, значит, пока вы восемь лет лечились, по инвалидности вам платили. Так?

– А как же! – улыбнулся бодряк. – Как-никак в Советской стране живем!

Калинников предложил:

– Давайте подсчитаем. Сорок процентов – сто рублей. Умножим на восемь лет да еще на двенадцать месяцев. Плюс медикаменты, инвентарь, зарплата врачей, медсестер, поделенные на каждого больного. – Он на несколько секунд опустил веки. – Стоимость обучения нового квалифицированного рабочего на ваше место, стоимость аппарата, питания… – Калинников открыл глаза, подытожил: – Вот, тысяч двадцать с лишним получается! Притом в новых!

Юрасов не согласился:

– Не! Тогда уж больше!

Красик обернулся ко мне, негромко проговорил:

– А у нас он обошелся всего в 1 020 рублей.

– Ну, все! – сказал Калинников пациенту. – Можете быть свободны.

Юрасов громко отчеканил:

– Товарищ профессор. Разрешите вернуться на трудовую вахту?

В тон ему Калинников ответил:

– Разрешаю!

Аркадий Юрасов круто развернулся и, чеканя шаг, двинул к выходу. Опять под всеобщий хохот. Сдерживая смех, Калинников покачал головой, сказал мне:

– Первый, кто меня в профессоры произвел!

Очередной ассистент начал:

– Представляется Кропотова…

– Стоп! – сразу остановил его Калинников. – Вы что, русского языка не понимаете? Я же предупредил: эту Кропотову обсуждать на хирургическом совете нельзя. Вам что, неясно было?

Ассистент недоуменно посмотрел на Полуянова. Тот сказал:

– Но ведь мы ее уже обследовали, Степан Ильич.

Калинников упрямо замотал головой:

– Нет!

Полуянова поддержал Красик:

– Она у нас ничего не просит. Только заключение. Что в этом плохого?

– Нет, – повторил Калинников. И спросил: – Она что? Уже закончила свое лечение в этом… в Челябинске?

Красик спокойно ответил:

– Нет. – И поправил: – В Тамбове. Калинников досадливо спросил:

– Так какое мы имеем право направлять свое заключение в этот Челябинск?

Заместитель по науке рассудительно ответил:

– Но нам никто не может запретить его направить. – И снова повторил: – В Тамбов.

В третий раз Калинников решительно произнес:

– Нет!

Один из врачей, Хрумин, поддержал шефа:

– Степан Ильич абсолютно правильно говорит. Мы не имеем на это морального права. Это неэтично.

– Минутку, минутку! – поднялся Красик. – Вот я, на минутку закрыв глаза, сейчас очень четко представляю себя в роли этой больной из Челябинска.

Калинников поправил:

– Тамбова.

– Ну да, – согласился Красик. – И что же получается? Я, эта больная, лечусь уже третий год, перенесла две операции, толку никакого, я, естественно, начинаю сомневаться: а правильно ли меня лечат? – Красик неожиданно обратился ко мне: – Вам это лучше известно. Скажите, верно я говорю или нет?

Я кивнул ему.

– Дальше, – продолжал он. – Я, эта больная, приезжаю сюда, прошу, чтобы меня обследовали и дали заключение. Мне говорят: лечат вас по вашему месту жительства неправильно, но подобного заключения мы вам дать не можем. Это, видите ли, неэтично! Так какое мне дело, – вдруг впервые повысил он голос, – какое мне дело до всей этой вашей псевдоэтики?! Зачем я сюда приехал?

– Приехала, – уточнил Калинников.

– Да, приехала, – поправил Красик. – Чтобы меня по-прежнему калечили?

Калинников посоветовал:

– А теперь так же, на минуточку закрыв глаза, представьте себя травматологом из этого… – Он обернулся к ассистенту: – Откуда она на самом деле?

Тот спокойно ответил:

– Из Караганды.

– Да, вот оттуда! – сказал Калинников.

Заместитель по науке сразу согласился:

– Пожалуйста! – И закрыл глаза.

Шеф поинтересовался:

– И что?

Не открывая глаз, Красик ответил:

– Пока ничего такого не вижу!

Хирурги дружно захохотали. Я тоже. Эти люди имели дело с очень тяжелыми больными, но рабочая атмосфера у них была очень доброжелательной. Мне это сразу понравилось. Из всех не смеялся только Калинников.

– А должны увидеть, – сказал он Красику, – что после нашего заключения он может обидеться и вообще отказаться лечить эту больную…

На сей раз возразил Полуянов:

– Ну и что? Это, по крайней мере, куда лучше, чем уродовать ее дальше.

– …Или направить ее к нам, – не обратив внимания на его реплику, продолжал Калинников, – где ей придется ждать несколько лет. Вы меня поняли?

Он выжидающе посмотрел на Красика и Полуянов а.

Хрумин вновь произнес:

– Степан Ильич абсолютно прав! Мы напишем, что этой больной рекомендуется наш компрессионно-дистракционный метод, а травматолог о нем, может, и понятия не имеет!

Калинников косо взглянул на него и добавил:

– Потом мы не Москва, чтобы давать указания, а небольшой периферийный город.

– А что я вам все время говорю! – сразу подхватил Красик. – Институт надо строить в Москве, а не здесь. Говорю или не говорю?

Шеф недовольно согласился:

– Ну говорите.

– Да, говорю! – подтвердил заместитель. – А вы все равно не слушаете! Поэтому мы всегда будем наталкиваться на нашу периферийность!

Калинников раздраженно ответил:

– В Москве мы только тем и будем заниматься, что постоянно улаживать чересчур сложное отношение столичных травматологов к нашему методу. Вам ясно?

Красик откликнулся:

– Почти. Но что все-таки с этой Кропотовой, Степан Ильич?

– Ничего! – резко отозвался шеф. – Пусть войдет! Но запомните: в первый и последний раз!

Тот улыбнулся и заверил:

– В самый последний. Это уж точно!

Ассистент направился за больной.

Калинников остановил его:

– Погодите!

Доктор повернулся ко мне:

– Извините, женщине предстоит раздеться, а вы все-таки не врач. Потом, вам пора отдыхать.

Я послушно покинул кабинет.

Вернувшись в палату, я лег на койку, поудобней пристроил больную ногу, закрыл глаза. Передо мной, как в немом кино, заново прошла череда тех больных, которых я увидел на хирургическом совете. Подумалось:

«Зачем ученым отыскивать антимиры где-то, когда они у нас под боком: душевнобольные, пьяные, преступные, тюремные… Я, например, уже давно попал в антимир калек. Выберусь ли я из него когда-нибудь? Но этот человек, Калинников, в каком мире живет он? Наверное, сразу в двух. Своей жизнью в страданиями других. А я? Я всегда только самим собой. Как в прошлом мире, так и в этом».

Потом я спросил себя:

«Неужели можно любить людей так, как этот врач? Безответно. Если честно, то даже жену и ребенка я любил только тогда, когда было хорошо мне. Людей я научился только побеждать. Видимо, поэтому я ощущаю себя таким маленьким в сравнении с этим человеком».

Странно, но от этой мысли мне вдруг стало легче. Я словно освободил от чего-то душу.

На другой день я попросил Калинникова разрешить мне присутствовать на операции. Надел халат, повязал до глаз марлевую повязку. Присев на край подоконника предоперационной, опять стал наблюдать за Калинниковым.

В брюках, колпаке, в какой-то детской распашонке, с большими черными усами, доктор выглядел очень смешно. Неподвижно склонившись над тазом, что стоял на табурете, уперев локти в жестяное дно, он смачивал руки в каком-то растворе. Позади застыла медсестра. Она держала наготове белый стерильный халат. Не оборачиваясь, Калинников вдруг спросил ее:

– Холодильник купили?

Девушка улыбнулась:

– Ага!

– Сколько стоит?

– Двести восемьдесят.

– «Юрюзань»?

– Ага!

Доктор поинтересовался:

– Не вздрагивает?

– Нет, у меня нет.

– А жене вот не повезло.

Калинников выпрямился, протянул к сестре руки, чтобы она надела рукава халата. Она ловко это исполнила, за спиной заботливо завязала тесемочки. Доктор широко растопырил толстые сильные пальцы, давая им высохнуть, некоторое время постоял на месте. В это время девушка нацепила ему на лицо марлю. Калинников согнул руки в локтях, по-прежнему с растопыренными пальцами направился в операционную, Я поковылял следом.

Я сознательно встал в дальнем углу операционной – у меня не было уверенности, что я могу спокойно все увидеть: кровь, оголенные кости. Я посмотрел на стол. Там лежали одни ноги. Голова и грудь девочки (я знал, что это девочка, ей четырнадцать лет и что у нее врожденный вывих тазобедренного сустава) были отгорожены занавеской. За пологом трое анестезиологов молча совершали свое дело. В операционной стояла тишина, слышалось дыхание больной – ровное, спокойное. Она спала. Калинников остановился около стола, некоторое время рассеянно смотрел на ногу девочки. Рядом медсестра держала наготове резиновые перчатки. Без предупреждения доктор быстро, глубоко сунул руки в перчатки, надел их. Из-под марли Калинников высвободил свой крупный нос, как спортсмен, чуть попружинил на носках и вдруг неуловимо переменился. Движения его стали чуть небрежными, но одновременно очень точными и артистичными.

Он спросил:

– Снимок где?

Полуянов ответил:

– Сзади вас.

Полуянов ассистировал и стоял с противоположной стороны стола. У железного столика замерла операционная сестра – она приготовилась подавать инструменты, марлю, вату…

Калинников коротко взглянул на рентгеновский снимок, который висел позади него на прищепке, затем на бедро девочки, опять на снимок и, присев на круглый железный стул, сказал:

– Поехали.

Операционная сестра сразу подала ему скальпель, я поднял глаза к потолку. Через секунду до меня донеслось:

– Ты тяни, но не так же! Промакнуть!

Я вновь посмотрел на стол. Операционная сестра вставила в длинные ножницы кусок ваты в марле, подала Калинникову. Он сунул ее куда-то вглубь, вернул обратно. Вата была красной. Операционная сестра разжала ножницы, сбросила ее в таз, тут же вставила свежую.

Доктор опять произнес:

– Промокнуть! Молодец! Это молодец! – вдруг за что-то похвалил он Полуянова. – Все-таки иногда кое-что соображаешь!

Нависшие над марлей глаза Калинникова подобрели.

Я снова поймал себя на том же ощущении, что и во время своей операции: Калинников какой-то домашний и словно сидит сейчас не на железном стуле, а в собственной квартире на диване.

Калинников приказал:

– Долото!

Сестра тотчас его протянула.

Он замотал головой:

– Не это, черное.

– Черное не принесли. – Сестра держала светлое.

– Принесли, не принесли, – проворчал Калинников. – Вот всегда так. – Взяв светлое, он опять оглянулся на снимок – Молоток-то хоть есть? – Доктор вновь коротко бросил: – Промокнуть!

Операционная сестра сразу подала ему ножницы с ватой. Вернув ей красный тампон, Калинников сказал Полуянову:

– Пошире, пошире… И не наваливайтесь, как медведь! – Он быстро сунул долото внутрь ноги (вероятно, в разрез) и, буквально выхватив у Помощницы молоток, стал сильно, коротко ударить по долоту. – Опа! Она! Она! – с каждым ударом вскрикивал Калинников. – Фух! Надо же какая крепкая! Где все-таки черное долото?

Операционная сестра молчала.

– Промокнуть!

Протянула вату.

– Так, ладно! – Он вернул помощнице ножницы, в третий раз обернулся на рентгеновский снимок. Затем сам протянул руку к инструментам, взял молоток потяжелее. Секунду подумав, доктор спокойно тюкнул им два раза, удовлетворенно сообщил: – Порядок.

Как я догадывался, девочке разрубили бедренную кость.

Неожиданно он позвал меня:

– Вот, идите сюда! Посмотрите, какую мы дырочку маленькую делаем.

Я не решился подойти к столу, из своего угла смущенно попросил его:

– Я потом… Можно?

А, ну да, ну да, – понимающе улыбнулся доктор. Полуянову сказал: Приводи теперь.

Тот стал осторожно соединять больную ногу со здоровой.

Доктор что-то увидел.

– Стоп! давай вниз! – Калинников поднялся, вместе с учеником стал давить на бедро девочки. – Давай, давай… – заговорил он. – Эха! Еще, еще… Эха! Погоди, надо поправить, а то она у нас упадет.