Текст книги "Не измени себе"

Автор книги: Валерий Брумель

Соавторы: Александр Лапшин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Полуянов двумя руками подтянул больную на середину стола. Осмелев, я наконец рискнул приблизиться. Операционная сестра строго произнесла:

– Вы мне с этой стороны не ходите!

Я обошел ее на своих костылях, заглянул за занавеску. Девочка была бледна, но дышала по-прежнему ровно, будто с ней ничего не происходило.

Калинников и Полуянов продолжали возиться с ногой.

Шеф кряхтел:

– Так, так, так… Еще чуть-чуть…

– Опа! – выдохнул Полуянов.

– Ничего не «опа»! – недовольно отозвался Калинников. Оба сильно вспотели. Все равно сейчас она у нас, родимая, встанет. Никуда не денется… Опа! Опять, черт, нет! Все, – вдруг очень спокойно произнес он. – Готовьте аппарат. Я пока зашью.

Аппарат на бедре устанавливали примерно час. Девочке пронзили кость спицами, скрепили их кольцами и стержнями.

Наконец Калинников спустился на стул, чуть ли не театрально сложил на груди руки, придирчиво поглядел ва свою работу. Потом сказал:

– Еще одну спицу надо!

Полуянов произнес:

– Как же? Уже все… Поставили!

Шеф нахмурился:

– Ничего не все. Угольничек сейчас приспособим. Есть угольничек?

Сестра виновато отозвалась:

– Нет… Принесу.

– Вот, пожалуйста! – пожаловался мне Калинников. – Опять принесу.

Я уже пообвыкся, стоял рядом с ним.

– Я вам дырочку хотел показать. Теперь только шов. Видите, какой маленький?

Я кивнул головой. Калинников добавил:

– А при таких операциях все бедро вот так – треугольником разрезают. Чтобы видеть, где кость перерубить.

Я удивился:

– А вы как же?

Он довольно похвастался:

– А так. Наловчился! Потом снимок есть, анатомию знаю. Косметично очень, правда?

Я улыбнулся. Мои страхи окончательно рассеялись. Этот удивительный человек только что подправил саму природу. Она родила девочку уродом, а он сделал ее нормальной. Ведь если вдуматься, произошло чудо! А Калинников совершил его так естественно, основательно и просто, как будто смастерил табуретку.

Операционная сестра принесла угольник.

– Ну не этот же!

Она направилась обратно.

Калинников остановил ее:

– Ладно! Пока будете туда-сюда ходить, лучше сам все сделаю.

Он подошел к столику с инструментами, сдвинул их, положил железку на край, сильными, ударами молотка чуть подогнул ее. Примерив угольник к аппарату, доктор вновь отошел, застучал по нему еще сильнее. Подняв на меня глаза, он улыбнулся:

– Недаром же меня слесарем называли! Верно? Угольник наконец подошел. Калинников сказал Полуянову:

– Давай спицу.

Тот приподнял над девочкой дрель, шеф наставил острие вставленной в нее спицы на определенное место ноги, нажал под столом педаль. Она легко прошила бедро, показалась с другой стороны. Калинников обломал лишний кусок кусачками, скрепил спицу железным угольником с аппаратом, закрутил гайками.

Анестезиолог спросила:

– Будить можно?

– Давайте, давайте, – согласился Калинников.

Он двумя руками пошевелил аппарат на ноге девочки.

Я поинтересовался:

– Монолит?

Он сразу засмеялся:

– Точно! Смотрите, запомнили! – И попросил Полуянова: – давай опять ноги проверим.

Шеф и ученик свели ноги больной вместе.

Калинников воскликнул:

– Ага! Теперь даже на сантиметр длиннее здоровой! Ну это ничего, это даже совсем неплохо. Стопчется, когда наступать начнет! – Он повернул голову набок и как бы полюбовался конструкцией.

– Ой… – тихо донеслось из-за занавески. Ой… Ой, больно… Ой, мне больно…

Калинников улыбнулся:

– Проснулась спящая красавица… Он повысил голос: – Ничего, ничего! Зато посмотри, какие у тебя ноги теперь ровные!

Девочка продолжала стонать:

– Ой… Ой, зачем вы меня разбудили? Ой, мне больно… Ой, больно…

– Будешь стонать, – нарочито строго произнес доктор, – все обратно сделаю!

Она сразу затихла.

– Ага! – сказал он. – Значит, не так уж и больно, раз все слышишь?

– Ой… – снова всхлипнула девочка. – Ой, мне правда больно… Ой, а кто это говорит?

Калинников отдернул за навеску:

– А ты посмотри, посмотри!

– Ой, Степан Ильич… – обрадовалась она. – Это вы? Ой, зачем вы меня разбудили?

Он широко улыбнулся:

– Чтоб ты на ногу свою посмотрела! Не нога теперь, а красавица! Приподнимите ее немного.

Анестезиологи подняли девочку за плечи, она тотчас отыскала глазами свои ноги, затем очень осторожно пошевелила пальцами ступней.

– Ой, – сказала она. – Это правда, Степан Ильич? Неужели это правда, Степан Ильич? Вы скажите, я только вам верю.

Калинников ответил:

– Правда, правда. Правдивей не бывает!

И пошел из операционной.

Глядя на свои ровные ноги, девочка беззвучно заплакала.

С каждым днем я все больше восхищался Калинниковым. Однажды у меня мелькнуло:

«А ведь он меня уже наполовину вылечил! Хотя бы тем, что я к нему привязался. Со мной такого еще никогда не случалось».

Ученики уважали Калинникова, преклонялись перед своим шефом, по это не мешало им «показывать зубы», когда того требовали те или иные обстоятельства. Их любовь к нему была не слепа.

Однажды, когда я сидел в кабинете Калинникова, к нему пришли Полуянов, Красик, еще несколько молодых хирургов. Все были возмущены какой-то статьей, каким-то изобретением, которое будто бы являлось плагиатом аппарата Калинникова. Единственное, что я разобрал из их шумного разговора, – это фамилию автора: Зайцев. Ученики упрекали своего шефа в том, что подобные вещи происходят уже не впервые, и если раньше воровали по мелочам, то теперь не стесняются брать я по-крупному! Калинников оправдывался тем, что в чужой подлости никто не может быть виновен. С ним не соглашались, говорили, что подобное случается лишь по той причине, что он до сих пор не написал большой капитальной монографии. И если ее не будет, весь многолетний труд их филиала просто растащат оборотистые дельцы. Ему уже не раз предлагали взять творческий отпуск и засесть за монографию, а он все отказывается, мотивируя тем, что у него много больных. И вот результат его упрямства – эта статья Зайцева! Калинникову надоел этот базар, он сильно стукнул ладонью по столу, в кабинете сразу повисла тишина.

– Упрямство мое ни при чем! – досадливо сказал он. – У нас действительно много больных и много дел!

Глядя шефу в глаза, Полуянов иронично подтвердил:

– Точно! И в том числе тех, которые должны делать за вас другие!

Калинников хмуро отозвался:

– Например?

Окруженный со всех сторон подступившими учениками, он что-то нервно принялся вычерчивать на бумаге.

– Примеров много. Вот! – Полуянов указал на Красика. – Вы, Например, почти полностью подменяете работу зама по научной части!

Красик согласно кивнул.

Шеф попросил:

– Конкретней. В чем?

По всему было заметно, что этот разговор ему неприятен. Красик усмехнулся:

– Да во всем! Вы даже мою переписку с другими институтами перепроверяете!

Калинников дернул плечами:

– Ну и что же? Все письма должны составляться грамотно.

Заместитель обиженно отозвался:

– До вас я их написал целую тысячу. И полагаю, что моих знаний для составления писем вполне хватает. А вы хотите, чтобы все было только по-вашему!

Калинников промолчал.

Полуянов добавил:

– Или буквально из-за какой-нибудь чепухи вы вместо завхоза можете полчаса отчитывать шофера. А пообедать у вас времени нет. На ходу хватаете куски. Не можем же мы вас из ложки кормить!

Шеф буркнул:

– К делу это не относится.

– В общем, так… – Полуянов обернулся к присутствующим. – В приказном порядке, как коммуниста, как руководителя, как, не знаю еще кого, предлагаю вам, Степан Ильич, уйти в длительный творческий отпуск. Иначе мы действительно все прошляпим! Не пойдете в отпуск – мы вас заставим.

Не отрывая глаз от стола, Калинников усмехнулся: мол, давайте, попробуйте заставить.

Красик повернулся к шефу:

– Обижайтесь, нет… Но я, Степан Ильич, солидарен с Полуяновым. Я вас понимаю. Вы столько лет добивались самостоятельного института, на сегодня этот вопрос почти решен, через полгода-год наш филиал должен им стать, и поэтому, естественно, вас волнует каждая мелочь. И все же я не могу полностью одобрить ваши действия. Например, они… – Красик указал на группу молодых хирургов. – Что им делать с теми больными, которые хотят оперироваться только у вас? Не знаете? А я вам честно скажу: прежде всего в этом виноваты вы!

Калинников удивленно поднял глаза.

– Да, да! Вы!.. – указал на него пальцем заместитель. – Тем, что вы все хотите делать сами, вы портите сотрудников! Вы не приучаете их к самостоятельности! Скажу еще больше: не скоро, но постепенно, при подобной манере работать, вы вообще перестанете доверять коллегам! Ему?.. – Профессор показал на одного из молодых врачей. – Почему вы ему не даете оперировать?

Доктор ответил:

– Одну больную он уже чуть не сделал инвалидом.

– Неправда! – твердо возразил Красик. – Он просто не совсем точно составил костные отломки. Потом вы все исправили.

Шеф усмехнулся:

– Вот именно.

– Что «именно»? – возмутился Красик. – Ведь когда-то ему надо было начинать! Вы начинали, разве не делали ошибок? Нет, Степан Ильич, Вы просто понемногу начинаете побаиваться. Вдруг еще неудача? И институт первой категории полетит в тартарары! Так?

Калинников молчал.

– А им, молодым, на это наплевать! Им надо работать! Поэтому они и начинают подумывать об увольнении.

Шеф сразу встрепенулся:

– Кто?

– Сами потом узнаете. Но помните, Степан Ильич: если люди разбегутся, а институт построят, вот тогда вам действительно придется тащить всю эту махину самому.

Красик опустился на стул.

Калинников глядел в стол, ничего не отвечал.

Или эти ваши вечерние больные! – В «атаку» пошел уже кто-то из молодых. Почему вы не можете им отказать?

Доктор возразил:

– Неправда! Я всем отказываю в лечении, но не отказываю в консультации. Это мое право!

Полуянов устало произнес:

– Степан Ильич, возьмите карандаш и подсчитайте, сколько времени вы тратите на эти вечерние консультации. Каждый день с семи до одиннадцати-двенадцати ночи. Да вы только бы за эти часы могли написать две, а то в три монографии. А нам нужна одна. Хотя бы один основательный теоретический труд, а не просто статьи или выводы. Только поэтому на вас нападали и продолжают нападать противники! Это ваше самое уязвимое место! И вместе с вами наше!

Калинников тяжко вздохнул.

Красик напомнил:

– Или эта история с Зайцевым. Была бы монография, он бы не посмел опубликовать статью! Нельзя, Степан Ильич, все делать сразу. Надо выбирать главное и чем-то жертвовать.

Шеф усмехнулся:

– То есть больными?

– Если хотите, то пока да! – сказал Полуянов. – Вы постоянно твердите, что наш метод должен получить повсеместное распространение. И так будет, я верю. Но только после Двух-трех ваших больших печатных трудов. Вы сами прекрасно понимаете, что все хирурги-травматологи к нам на учебу приехать не смогут. Им нужны будут книги. Только в этом случае наше дело сдвинется по-настоящему. А что касается больных, то вы один за год можете вылечить их не больше трехсот. Но сколько за тот же год станет здоровых, когда нашим методом начнут лечить по всему Союзу тысячи врачей?

О чем-то конкретном сотрудники с шефом не договорились. Калинников пообещал, что о творческом отпуске подумает я сообщит в ближайшее время о своем решении. Все ушли, остался один я.

Опершись локтями о край стола, Калинников надолго уставился в одну точку. Глядя на него, я вспомнил пословицу: «Кто больше умеет, с того больше спрос».

Справедливо ли это?

Неожиданно он поднял на меня глаза, устало сказал:

– В отпуск я, конечно, не пойду. А монографию писать надо. Никуда не денешься.

На больную ногу наступать я уже не боялся. Я потерял счет своему «километражу», потому что ходил беспрестанно – утром, днем, а когда не спалось, то ночью. Чтобы не беспокоить спящих, я ходил по коридорам первого этажа. Там располагались только служебные помещения. Все они были наглухо закрыты, лишь из распахнутых дверей приемной Калиникова в темный коридор всегда падала полоса света. Я знал – там сидят так называемые вечерние больные. Доктор их консультирует.

В эти часы я к Калинникову не заглядывал – считал, что и так надоедаю ему за день.

Однажды я ощутил, что с моими костями творится что-то неладное. То ли они болтаются, то ли смещаются. Я не на шутку испугался: неужели стал образовываться ложный сустав?

В этот день я заглянул к Калинникову поздним вечером.

– Разрешите?..

Увидев меня, он улыбнулся:

– А… давайте, давайте.

Я вошел.

– Вы почему не спите?

– Да так, – отозвался я. – Сомнения одолевают.

Доктор насторожился:

– А именно?

Я смущенно проговорил:

– Понимаете… Аппарат вроде не очень прочно удерживает отломки.

Оп сразу уточнял:

– Какие?

– Верхние.

Калинников облегченно улыбнулся:

– Кажется, что они двигаются?

Я подтвердил:

– Точно.

– Так оно и есть!

– Не понял?

– Амортизация! – пояснил он. – В том месте, где у вас происходит удлинение, костная ткань еще недостаточно затвердела. При ходьбе она амортизирует.

– Тогда, может, не ходить?

– Наоборот! Именно от ходьбы она растет и при обретает необходимую прочность.

Я повеселел.

– Значит, ничего страшного?

Калинников заверил:

– Ничего! Кстати, в нижней части голени у вас почти наступило сращение. Я вчера утром видел снимок, все идет нормально.

В кабинет зашли два парня. Они были похожи друг на друга, только один выглядел взрослее – видимо, братья. Один робко спросил:

– Можно?

– Пожалуйста, – ответил Калинников и поглядел на меня.

Я попросил:

– Посижу еще немного?

Он кивнул, спросил парней:

– Что у вас?

Старший остался стоять у двери, младший, лет двадцати, прошел на середину кабинета. Он извивался всем корпусом и сильно кренился на правую сторону.

Калинников поглядел на его ноги, жестом попросил сесть на кушетку. Младший брат торопливо проковылял к ней, опустился на самый краешек. Видно, он очень стеснялся.

Доктор подошел к парню:

– А ну, выпрямите ногу! Пациент это исполнил. Он приказал:

– Согните… Так, теперь встаньте.

Заваливаясь на правый бок, пациент поднялся.

Калинников надавил ему на бедро.

– Больно?

Парень тихо ответил:

– Нет.

Доктор повернулся к его брату:

– Снимки есть?

Тот протянул черный рулон, опять отошел к двери. Калинников вернулся к столу. Один за другим быстро просмотрел на световом табло три рентгеновских снимка. Потом воскликнул:

– Так у него ж все нормально!

Старший ответил:

– Так все говорят, а он не ходит. Почему, никто не знает. А операцию делать не хотят.

Доктор задумчиво покивал головой, поинтересовался:

– Давно он так?

– Четвертый год. Нам к вам посоветовали. Вы извините, мы с самой Белоруссии. Вы скажите, что это, мы сразу уедем, вы извините…

– С ним что-нибудь было? – быстро спросил Калинников.

Тот не понял:

– Что?

Доктор пояснил:

– Авария! Обо что-то стукнулся?

– Авария, – вдруг произнес сам больной.

– Повреждения были?

– Нет.

– И с тех пор так ходишь?

Он кивнул.

Внимательно поглядев на парня, Калинников вдруг прошел к портьерам, тщательно задернул их. Затем, повернув ключ, закрыл двери.

Старшего брата он спросил:

– А что мать не приехала?

– Нету.

– Давно?

– Уже восемь лет.

– Хорошо, сядьте.

Тот робко присел в углу на край стула.

Доктор зажег яркую настольную лампу с узким металлическим абажуром, зачем-то погасил свет в кабинете. На столе включил метроном. Оп четко, монотонно застучал в наступившей тишине. Свет от лампы Калинников направил прямо в лицо парню. Тот сначала зажмурился, затем, привыкнув, снова открыл глаза. Глядя в пол, доктор некоторое время неподвижно стоял посреди кабинета. Метроном стучал в одном и том же убаюкивающем ритме.

Наконец Калинников вскинул голову, приблизился к парню. Положив ему на затылок ладонь, он долго не двигался. Больной неотрывно смотрел на него и ничего не понимал. Очень тихо, но твердо доктор проговорил:

– Слушайте меня внимательно… Только меня… Вам тепло от моей ладони. Очень тепло… Вам так тепло, что хочется спать. Очень хочется спать… От этой ладони вам хорошо, вам очень спокойно. Вы погружаетесь в сон… Нормальный, очень ровный… Вам приятно спать на ладони. Вас все время тянет к ней… Все больше и больше…

Веки парня внезапно сомкнулись, по его телу пробежала едва заметная дрожь. Доктор резко отвел от затылка ладонь. Парень откачнулся, медленно вернулся в прежнее положение. Он уснул. Калинников отошел назад, пристально глядя на него, с полминуты молчал. Затем вдруг громко, отчетливо приказал:

– Встань!

Не открывая глаз, парень поднялся.

Доктор приказал вновь:

– Ровно встань!

Пациент старательно подтянулся, хотя и до этого уже стоял нормально. Плечи у него находились на одном уровне, он никуда не заваливался.

– Я мать! – вдруг произнес Калинников. – Твоя мать! Мне плохо, подойди ко мне!

Парень беспокойно завертел головой и, сориентировавшись, медленно двинулся на голос. Шел абсолютно нормально, как все люди.

Доктор выпалил:

– Стой!

Он моментально остановился.

Калинников обошел его, сел на кушетку, приказал:

– Иди сюда, сядь рядом!

Самыми обычными шагами парень подошел к доктору, спустился рядом.

Его брат не шевелился. Приоткрыв рот, он очумело глядел на доктора. Я тоже был ошарашен. Я впервые присутствовал на сеансе гипноза.

Калиников попросил меня:

– Свет, пожалуйста. И лампу.

Я зажег в кабинете свет, подошел к столу, потушил настольную лампу, отключил метроном. Доктор тем временем сильно растер парню затылок. Тот медленно очнулся. Калинников весело сообщил ему:

– Ты только что нормально ходил! Понял?

Парень наконец вспомнил, где находится, вопросительно оглянулся на брата.

Тот изумленно кивнул ему.

Калинников попросил:

– А ну пройдись еще раз!

Пациент поднялся и пошел по кабинету прежней вихляющей походкой.

Доктор остановил его:

– Достаточно! В общем, так, – сказал старшему брату Калинников. – Никаких органических повреждений у него нет, просто психическая травма после аварии. Такое нередко случается. Вы только что сами видели, как он ходил. Я это показал специально, чтобы вы ему потом все рассказали. Гипнозом такую болезнь не лечат. Только психотерапией. Это ряд специальных упражнений, при помощи которых вашего брата научат ходить нормально. Главное, чтоб он в себя поверил. Вы меня поняли?

Оба одновременно кивнули. Младший спросил:

– А где это?

Калинников ответил:

– В любом большом городе есть такие специалисты. Так что спокойно езжайте домой, нечего вам зря деньги тратить. Все поправится.

Старший проговорил:

– Вы извините, но мы все-таки где-нибудь к вам поближе… Можно?

Доктор улыбнулся:

– Дело ваше. В любом случае все будет нормально.

Братья ушли. Вдруг зазвонил телефон.

Калинников стремительно сорвал трубку.

– Да! Я, да… Какой адрес? Свой? А зачем он мне? Ну иду, иду, – заговорил он виновато. – Сейчас, да… – Прикрыв трубку ладонью, он тихо попросил меня: – Взгляните, сколько их еще там?

Я высунул голову за дверь, сосчитал «вечерних больных», ожидающих своей очереди.

– Шестнадцать!

Калинников соврал жене:

– Пять человек осталось! Да, да… Час, не больше. Да… Ну есть! – Он положил трубку, улыбнулся: – Спрашивает, не забыл ли я свой адрес. Чудачка!

Я поднялся:

– До свидания, Степан Ильич.

Он кивнул:

– Да, да, спокойной ночи!

Я покинул кабинет, к Калинникову тотчас вошел следующий страждущий…

В Сургану, точно снег среди лета, неожиданно прибыла моя бывшая супруга.

От долгого одиночества во мне тотчас что-то всколыхнулось. Захотелось забыть наши дрязги, взаимные обиды и начать все сначала, как будто ничего этого не было. Однако Людмила меня тут же охладила.

– На один день, не больше, – заявила она. – Я уже взяла билет на обратный рейс.

Я сумрачно поинтересовался:

– Тогда зачем было огород городить? Как-никак от Москвы три тысячи километров.

Она пожала плечами:

– Не знаю. Захотелось просто, и все. – Людмила внимательно всмотрелась в меня. – А ты поправился. Не так уж, значит, плохо живешь!

– Стараюсь, – ответил я. – Ты, кстати, тоже неплохо выглядишь.

Она чему-то усмехнулась:

– И я стараюсь.

Людмила оглядела мою палату:

– Вентилятор, телефон, холодильник… Девочки, наверное, ходят?

Я подтвердил:

– Пачками!

Бывшая жена указала на мой аппарат:

– А это что за штука?

– Балалайка!

Она опять усмехнулась:

– Переночевать мне где-нибудь найдется?

Я указал на кожаный диван:

– Вот, можешь здесь!

Людмила спросила:

– А разрешат?

– Попрошу.

Весь день моя бывшая супруга носилась по магазинам в надежде, что на периферии подвернется нечто интересно; поздно вечером явилась в больницу снова. Дежурные сестры были предупреждены, ее пропустили.

С порога она сразу попросила:

– Закажи такси часов на пять. Рейс в шесть ноль-ноль.

Я принялся названивать по телефону, все время было занято. Тем временем Людмила расстелила на диване постель, которую для нее приготовили заранее.

– О-ох! – с облегчением влезла она под простыню. – Самое лучшее в жизни – это сон! – И, повернув ко мне голову, спросила: – Правда?

Я не ответил, так как заказывал по телефону такси. Заказав на пять утра, положил трубку, сказал ей:

– Все в порядке.

Она удовлетворенно кивнула и отвернулась от меня.

Потушив свет настольной лампы, я откинулся на подушки.

– Как сын?

Она сразу ответила:

– Здоров. По-прежнему на пятидневке…

Помолчав, я, почему-то волнуясь, поинтересовался:

– А ты?

Людмила не поняла:

– Что я?

– Делаешь?

– Развлекаюсь.

– Я серьезно.

– И я серьезно.

– Не работаешь?

Она беспечно ответила:

– На полставке, как раньше.

Между нами вновь повисла тяжелая тишина. Я не выдержал:

– Зачем ты все-таки приехала?

Людмила спокойно сказала:

– Я же сказала, не знаю.

Я лежал с открытыми глазами, глядел в потолок. По нему время от времени скользил свет от автомобильных фар. Я подумал: «Все повторяется. Опять так же, как со Светланой в Леселидзе. Все было и ушло. Как вода в песок».

Я попытался вспомнить прежнее тепло к этой женщине – своей бывшей жене, – ничего не вышло. Она была чужая…

Утром Людмила разбудила меня.

– Может, ты меня проводишь?

Она была уже одета. Я накинул халат, взял костыли. Мы тихо прошли коридором больницы, вышли на улицу. У входа ждало такси. Было очень рано, только светало, меня пробирала легкая дрожь.

Людмила открыла заднюю дверцу машины и вдруг, точно что-то вспомнив, обернулась ко мне.

– Да, – произнесла она, – совсем забыла. Ты ребенка не хочешь взять?

Я напряженно спросил:

– Насовсем?

– Да.

Я тоскливо понял – вот зачем она приезжала. Помолчав, я тихо сказал:

– Возьму. Как встану на ноги, возьму.

– Счастливо. – Она захлопнула за собой дверцу и, сидя в машине, чуть помахала мне рукой.

Такси понеслось в сторону аэродрома… Мои дела пошли на поправку. Наступило сращение, наверху нога полностью удлинилась. За один раз, без отдыха (уже без костылей – на двух палках) я мог пройти более трех километров. Но это не приносило радости. После отъезда Людмилы мне сразу стало очень тоскливо. Я уже начал привыкать к больнице, и надо же было жене появиться.

Как-то Калинников пришел ко мне в палату. Он сразу подметил мое подавленное состояние.

– Что такой невеселый? – осторожно поинтересовался он. – Все у вас идет хорошо, скоро выпишем.

Я неопределенно отозвался:

– Да так…

И вдруг ни с того ни с сего выложил ему историю своего развода. Про то, как удачно складывалась жизнь и как все вдруг сломалось. Мне давно хотелось выговориться, и поэтому меня словно прорвало…

Доктор серьезно выслушал меня. Наконец сказал:

– У меня не легче было… Только не это главное.

– А что?

Он твердо ответил:

– Дело.

Я усмехнулся:

– Где же мне его теперь взять?

– А прыгать? – улыбнулся Калинников. – Или вы больше не собираетесь?

Я спросил:

– Зачем же вы меня так… жестоко успокаиваете?

Доктор нахмурился:

– Не понял?

– Допустим… допустим, я снова начну тренироваться. Затрачу массу воли, сил, нервов, энергии. Я это могу. Но если смотреть правде в глаза, тем, кем я был до катастрофы, мне уже никогда не стать.

Калинников молчал, ждал, что я скажу дальше.

– Два метра… Пусть два десять, ну, максимум, два пятнадцать! Больше мне не прыгнуть! После такой травмы – нет! А два пятнадцать на международной арене – результат ниже среднего, понимаете? Стоит ли из-за такой чепухи копья ломать?

Доктор спокойно сказал:

– Стоит.

– Зачем? Надо уходить. И именно сейчас, когда еще жива в памяти людей моя прежняя слава и когда тебя все жалеют. Будут говорить: «Если бы не авария, он бы два сорок перепрыгнул!» А так выйду в сектор, и что – смех трибун, в лучшем случае сочувствие прежних болельщиков. Ведь так же?

Глядя в пол, Калинников сказал:

– Если бы я заботился о том, как выгляжу в глазах окружающих, наверняка бы ничего не добился. Вы меня понимаете?

– В смысле?

– Меньше надо думать о себе, больше о своем деле.

Я с горечью воскликнул:

– Да какое же это дело, если от него никому проку не будет?

Доктор убежденно заверил:

– Будет.

– Какой?

– Если вы прыгнете хотя бы два метра, я первым стану преклоняться перед вами. Первым!

– Почему? – удивился я.

– Сейчас объясню.

Калинников замолчал, раздумывая, барабанил пальцами по столу.

– Когда я вижу таких упорных, целеустремленных людей, каким вы были до катастрофы, – наконец сказал он, – во мне возрастает психоэнергетический потенциал. «Значит, и я, – говорю я себе, – могу сделать еще больше, чем до этого». Казалось, наступил предел человеческих возможностей, а он его преодолел. Значит, и передо мной не должно существовать неразрешимых трудностей. И так все люди. Каждый проецирует ваши рекорды на свои собственные возможности, раздвигает их рамки. Иногда слышишь: чего в этом спорте мудреного? Ногами дрыгать? Скакать головой вниз? Не согласен. Это стимулятор. Большой стимулятор миллионов людей. А вы говорите – не дело!

Я молчал. Мне было неловко. Я, который жил спортом, никогда так не думал о нем.

Калинников поднялся со стула, добавил:

– Люди более всего нуждаются не в здоровье – чаще всего оно у них есть, – а в духовной поддержке. Им нужно постоянно напоминать, что единственный выход из того или иного затруднения или несчастья – бороться с ними. Другого пути нам не дано. А вы, за судьбой которого следит масса людей, прыгнув на свои два метра, очень поможете им в этом. Не изменив себе, вы преодолеете определенный барьер в сознании многих людей. Всего хорошего!

Он направился к дверям, но перед тем, как выйти, доктор улыбнулся мне и сказал:

– Кстати, именно поэтому я вас в взял вне очереди!

Я вдруг понял, зачем люди во все века искали и продолжают искать пресловутый смысл жизни. Не только ради истины. Нет… Для счастья. Человек, который только что исчез за дверьми, попросту подарил мне его. Подарил, может быть, сам об этом и не догадываясь.

Через полмесяца, проходя за день до пяти километров, я стал передвигаться с одной палкой. Нога срослась, удлинилась не на три с половиной сантиметра, а на целых четыре, манипуляции с аппаратом были закончены, мою голень Калинников поставил на фиксацию. Он сказал мне:

– Выписать вас можно уже через две недели, но советую побыть здесь еще месяц. Не ради перестраховки, а для того, чтобы выйти от нас без палок, на двух собственных и не хромая. Подходит такой вариант?

Я не возражал. Наоборот, как многие больные, втайне я уже побаивался расставаться с аппаратом.

С его помощью можно было не только двигаться, но и заниматься штангой. Правда, пока с малым весом. Но мне на первых порах хватало и этого – мышцы мои за три года бездействия заметно одряхлели, дыхание никуда не годилось. В небольшом спортивном зале при больнице я понемногу начал приводить себя в порядок: подскоки на одной ноге, приседания, подтягивания, отжимания от пола, та же штанга, гантели, эспандер, резиновый бинт, волейбол на улице – все это было абсолютно безопасно проделывать в аппарате. Я не представлял, как теперь обойдусь без него.

В ежедневных тренировках, к которым я приступил, незаметно минул месяц. За это время я значительно окреп – организм быстро набирал утраченную силу.

Однажды под вечер в палату быстро вошел Калинников с медсестрой.

– Ну что? – весело спросил он. – Снимаем?

Я испугался:

– Аппарат?

– Да!

– А может, еще повременим?

Доктор нахмурился:

– Воля ваша, хоть всю жизнь в нем ходите. Только если я говорю пора, значит, пора.

Я поинтересовался:

– Опять операцию?

Он улыбнулся:

– Да вы что? Мы прямо здесь в две минуты!

Действительно, вся процедура произошла прямо на моей койке. Я лег на спину, приподнял ногу с аппаратом, удерживая ее двумя руками. От напряженного ожидания боли мои руки противно дрожали. Калинников ловко раскрутил гайки, конструкция как бы обмякла и надавила на кость всей тяжестью. Стало очень неприятно.

Доктор, понимая мои ощущения, успокоил:

– Сейчас… В момент!

Он привычно разъединил, затем снял кольца в стержни. Из моей голени во все стороны, словно металлический веер, теперь торчали одни спицы. Калинников взял плоскогубцы, крепко зажал ими конец самой нижней. Я весь напрягся. Он лукаво улыбнулся:

– Что, уже больно?

– Пока нет…

Не успел я договорить, как он резким сильным движением выдернул из кости спицу. Боли не было – все произошло в какую-то долю секунды. Из отверстий засочилась кровь, медсестра смазала их йодом. Так же стремительно и безболезненно доктор вырвал все остальные спицы. С первого раза не поддалась ему лишь последняя, так называемая штыковая с изгибом. Он опять зажал ее плоскогубцами, развернул в нужное положение. Я моментально поморщился от легкой боли.

– Ага! – глядя на меня, произнес Калинников. – Значит, встала! – И так дернул спицу, что улетел к противоположной стене палаты и по пути сбил стул. Забыв о боли, я захохотал, доктор тоже.

С аппаратом было покончено за десять минут. Сестра снова облила все ранки йодом, принялась забинтовывать ногу. Я глядел на свою голень как на что-то отдаленно знакомое – такой целой я не видел ее три года! И, честно говоря, думал, что никогда уже и не увижу.

Калинников приказал:

– Теперь вставайте!

Я опасливо поежился:

– Прямо сразу?

– Да, да, – нетерпеливо отозвался он. – Надевайте свои башмаки и вставайте.

И опять случилось маленькое чудо – впервые за эти три года я наконец надел на правую ногу обычную туфлю! Удивительно, как относительны ваши представления о чудесах.

Калинников приказал:

– Поднимайтесь!

Я осторожно выпрямился.

– Тяжесть распределите.

Встал на обе ноги.

Калинников (он сидел передо мной на корточках) поднял глаза, лукаво спросил:

– Ну что? Сломалась?

Я смущенно улыбнулся:

– Нет… Вроде нет.

Столько событий за полчаса – увидел свою изуродованную ногу здоровой, надел на нее обыкновенную обувь, теперь стою на двух ногах, как все нормальные люди. И все это не во сне!

Калинников выпрямился и скомандовал:

– Идите!

Я не понял:

– Куда?

– До двери и обратно.

– Нет, – замотал я головой. – Не надо! Тогда она точно сломается!

Доктор сурово скомандовал:

– Идите!

Я по-прежнему не двигался. Калинников вдруг чуть подтолкнул меня в спину. Непроизвольный шаг оказался удачным – ничего страшного не произошло. Я изумленно обернулся на доктора.