Текст книги "Братья: Кирилл и Мефодий"
Автор книги: Валерий Воскобойников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
– Не божеское это дело, нет не божеское! – Священник разглядывал знаки славянского письма. – Народ здесь дикий и темный. Грубый его язык не годится для прославления господа.
– Вот мы и просвещаем его, – ответил Константин.
– Нельзя на варварском языке славить бога. Его можно лишь оскорбить такой молитвой. Пусть славяне чаще ходят в церковь и проникаются звуками латинских молитв.
– Но если славянин забудет родной свой язык, он и славянином перестанет быть!
– Зато на него падет благодать божья!
– Каждый народ должен знать свой язык и свою историю! – сказал Константин твердо. – А возносить молитвы можно на любом языке, лишь бы они были искренни!
Священник понял, что убедить Константина ему не удастся, и решил не продолжать спор. Он мельком взглянул на темное окно и произнес с сочувствием в голосе:
– Холодно тут, сыро. На вашем море такой погоды вы и не видели.
– Что поделаешь, – сдержанно улыбнулся Константин, – мы знали, куда ехали, были готовы и мерзнуть.
– Такой образованный человек в волчьей глуши пропадает! – с прежним сочувствием продолжал священник. – Тут за водой к колодцу не выйдешь, ноги увязнут, а в Константинополе, говорят, вода сама в дом течет. Что., верно это?
– У нас во многих городах есть водопроводы.
– Культурная страна! Говорят, в храмах ваших одного золота больше, чем во всем мире.
– Храмы у нас красивые.
– И книг столько, что не сосчитать! Сколько вы с собой-то привезли? Ведь много не увезешь?
– И это верно.
– И что вам тут одному волком выть?
– Я здесь не один. У нас с братом учеников уже немало, и дикими да темными их никто теперь не назовет.
– С братом? – Священник посмотрел на Константина странно и чуть заметно усмехнулся. Потом поднялся и стал прощаться.
– Я ведь просто шел мимо, смотрю, у вас свеча горит. Думаю, надо зайти, хоть поговорить когда-нибудь…
Священник ушел, а Константина не покидала тревога за Мефодия. Уж слишком странным был взгляд, когда заговорили о брате. Константин вышел из дому, на ветер и дождь, долго стоял, вглядываясь в темноту.
* * *
Тропа шла вдоль реки, через низкие луга.
Лошадь шагала небыстро, да ее и подгонять не стоило, потому что кругом было темно, и двигалась она скорей всего наугад.
Мефодий собирался выехать из села раньше, но его задержали моравы.
Мефодий уже не удивлялся бедности их жизни. Люди жили в убогих хижинах. На утоптанном земляном полу лежала солома, по ней ползали дети. Крыши тоже были соломенные. В углу стояла печь-каменка. Когда ее топили, дым выходил в жилище. Под одной крышей с людьми часто жила и скотина.
Земля давала скудные урожаи, их едва хватало до лета.
Так жили всюду в окрестных землях и жизнь эту считали нормальной.
Несмотря на бедность свою, люди интересовались всем, что можно было выведать у Мефодия. По нескольку часов подряд, стоя, слушали они его чтение. А потом расспрашивали о жизни в далекой Византии, советовались, как им лучше устроить жизнь здесь.
От глухих времен остались у них дикие суеверия, наивные страхи.
Они уверяли, что если убьешь змею, то за это разрешается убить двух своих врагов. Многие были убеждены, что под землей живут великаны с огромными головами, что дьявол прячется именно в их лесу, в соседнем болоте. Ночью он вылезает из болота и пожирает проезжающих мимо.
Мефодий убеждал, что великанов под землей нет, так же как и дьявола в соседнем лесу.
Потом все просили еще раз почитать что-нибудь из книги.
– В Велеграде у нас учится много моравов. Скоро они поедут в села и станут учить вас, – обещал Мефодий.
…Теперь, в этот поздний час, он возвращался домой и жалел, что отказался от провожатого, которого хотели дать жители. Впереди был небольшой лес, потом луг, потом снова лес, а дальше начиналось чистое поле и за ним городские стены.
Когда первый лес кончился и начался луг, Мефодий неожиданно оглянулся. Возможно, он почувствовал какой-то шум, может быть, сзади хрустнула ветка или лошадь оступилась. У него был острый слух опытного воина. Он еще даже не подумал об этом шуме, а уже оглянулся: из леса следом за ним выезжали двое всадников.
Мефодий не заподозрил ничего плохого – мало ли кто может ехать в эту непогоду в город. Он приостановил коня, чтобы дождаться и ехать вместе.
Но странно – стоило ему остановиться, как те всадники остановились тоже.
Мефодий подождал немного, послал лошадь вперед, и двое тоже тронулись следом за ним.
Это было уже подозрительным.
С Мефодием был лишь старинный кинжал, отбитый у врага, только об оружии рано было думать. У тех людей мог быть просто какой-нибудь свой разговор, и они не хотели, чтобы с ними рядом ехал неизвестный третий.
Но, когда навстречу Мефодию показались еще всадники, рука сама потянулась под одежду к кинжалу.
«Важно не дать им соединиться», – подумал Мефодий и погнал коня вперед.
– Стой! – закричали сзади.
Мефодий продолжал уходить от них.
Это могли быть разбойники. Встреча с ними была опасна. Вещи они забирали себе, пойманных людей продавали в рабство.
Двое впереди преградили дорогу. Задние торопили коней, но были еще далеко.
Не зря столько лет Мефодий проводил когда-то в конных упражнениях.
У одного из всадников он разглядел меч. Своего коня он направил прямо на этого человека, а сам увернулся от удара. Лошади их столкнулись, упали.
Теперь человек с мечом выкарабкивался из-под лошадиных тел.
Это был испытанный прием борьбы одного воина против двоих. Им владели немногие.
Мефодий спрыгнул со своего коня еще до падения. Он рванул на себя второго всадника, тот свалился на землю и вскрикнул неожиданно знакомым голосом:
– Пощади!
Мефодий вскочил на его коня и, не задерживаясь, поскакал к городу.
Его пытались догнать, потом отстали.
«Неужели то был Вихинг?» – думал Мефодий.
Голос нападавшего был похож на голос молодого священника Вихинга, недавно присланного зальцбургским архиепископом.
Но зачем священнику нападать на проезжего темной ночью?
К дому Мефодий подъезжал уже шагом. У дверей мелькнула чья-то тень, и Мефодий снова схватился за кинжал, но тут же отдернул руку.
– Наконец-то! А я уж тревожился, – проговорил Константин.
Мефодий решил не огорчать брата рассказом о приключении.
– Темно было, дорога плохая, пришлось медленно ехать.
– А конь у тебя чей? – удивился брат.
– Дали в селении. Мой сбил ногу, захромал.
Константин тоже решил не рассказывать брату о том странном взгляде священника. Мало ли что могло показаться.
– Странно, точно такого я видел у Вихинга.
«Все-таки его я сбросил с лошади!» – подумал Мефодий.
Утром он отвел коня на двор Вихинга. Навстречу вышел сам хозяин, он слегка прихрамывал.
Вихинг изобразил радостное удивление:
– Откуда вы его привели? Вчера какие-то воры угнали его.
– Когда вы встретите этих воров еще раз, надеюсь, вы скажете им, чтоб они не забыли вернуть мою лошадь. – Эта фраза далась Мефодию нелегко. Но раз уж он пощадил Вихинга вчера, сегодня надо было соблюдать вежливость.
В полдень незнакомый человек подвел к дому братьев их коня и сразу скрылся.
ТРЕВОЖНЫЕ ВЕСТИ
В 858 году, когда Фотий стал главой греческой церкви, почти одновременно во главе римской церкви стал папа Николай.
Был римский папа Николай человеком хитрым и властным. Спорить с ним боялись короли. Византийского императора он тоже хотел подчинить своей власти.
Патриарх Игнатий, которого свергнул Варда, не сдался. Всюду, где мог, Игнатий старался поносить Фотия.
Он писал жалобы папе римскому Николаю на окаянного Фотия, на то, что правит тот делами византийской церкви незаконно.
Папа римский прислал послов-легатов. Те пожили в Константинополе две-три недели, подивились красоте города и написали в Рим о том, что выбран Фотий законно, по правилам.
Иначе послы написать не могли. Так велел им сам Николай – признать законность выборов.
Но за это признание хотел теперь папа Николай подчинить своей воле Фотия.
В 862 году, когда Константин вернулся от хазар, Фотий показал ему послание папы римского.
Требовал Николай передать ему остров Сицилию, издавна принадлежащий византийской церкви.
– Сицилии ему не будет, так я и напишу, – сказал тогда Фотий.
Теперь получали братья из Византии тревожные письма.
Папа Николай объявил Фотия низложенным. Он признал свергнутого Игнатия единственным законным патриархом.
В ответ Фотий созвал священников на собор и торжественно объявил Николая еретиком, отлучил его от церкви.
Николай был так оскорблен этим решением, что тяжело заболел.
Хотя после этого греческая и римская церкви еще несколько раз мирились и ссорились и лишь потом окончательно разошлись, с того самого собора, созванного Фотием, началось разделение христиан на католиков и православных.
И другие тревожные вести приходили с родины.
Все началось хорошо – кесарь Варда окончательно перестал пьянствовать и решил всерьез заняться делами страны.
Фотий старался помочь ему советами.
А Василий Македонец нашептывал царю Михаилу:
– Отнимет ваш дядя корону у вашей царственности!
И Михаил испугался.
Весной большая армия во главе с кесарем Вардой, царем и Василием отправлялась на войну с арабскими пиратами.
Пираты завоевали остров Крит, грабили прибрежные греческие города, уводили жителей в рабство. Византийцы уже боялись жить близко от берега, бросали дома, уходили на новые земли.
За день до выхода армии Варду отвел в сторону Лев Математик.
– Фотий и я, мы оба просим тебя отказаться от похода. Прикинься нездоровым.
– Уж не хочешь ли ты меня испугать? – засмеялся в ответ Варда.
– Жизнь твоя висит на волоске. Поверь, мы знаем больше, чем ты.
– Неужели ты думаешь, что этот юнец способен всерьез угрожать мне и я унижу себя отказом идти на войну?
На следующий день Варда проехал через Золотые ворота впереди армии.
Через месяц, 21 марта 865 года, для военного совета в палатку на берегу моря вошли трое: царь, кесарь Варда и Василий. Вышли из нее лишь двое: царь и Василий.
– Теперь наконец тебя можно назвать настоящим царем, – проговорил Василий негромко.
Он взглянул на свои могучие волосатые руки и спрятал их за спину.
В палатке лежал заколотый кинжалом кесарь.
Месяц спустя Василий стал эпархом Константинополя. Потом случилось еще более удивительное: двадцатишестилетний Михаил торжественно, в святой Софии усыновил пятидесятилетнего друга. Убийца Варды был провозглашен соправителем царя – кесарем.
Жизнь в Великой Моравии была неспокойной.
Константин и Мефодий открывали новые церкви, а зальцбургский архиепископ посылал туда своих священнослужителей.
– С крестом в руках они пытаются получить от моего народа то, чего не смогли добыть мечом – землю, доходы, власть, – с ненавистью говорил о них князь Ростислав.
Но прогнать их силой не решался.
Архиепископ и так постоянно жаловался на моравские дела папе римскому Николаю.
Теперь Мефодий жалел, что они с братом отказались от епископских жезлов, которые предлагал им Фотий. Константин был простым священником, а брат и того меньше – обычным монахом.
Они не могли дать церковных должностей своим ученикам. Этим ведал один лишь архиепископ.
Моравская земля принадлежала ему и римской церкви – так считал он. А Фотий и Николай были во вражде.
– Ученики ваши владеют лишь варварским наречием, латыни они не знают, – объяснял он братьям. – Священник должен читать по-латыни.
Народные учителя готовы были разъехаться по селениям, но архиепископ не допускал их к просвещению славян.
Лишь одного ученика – Славомира – он согласился признать, и то после многих писем князя Ростислава – Славомир был родственником князя.
– Думаю, настала пора проститься с мощами святого Климента, – сказал однажды вечером Константин брату, когда они возвратились из замка князя.
– Ты хочешь позволить захоронить их в здешнем храме? – удивился Мефодий. – Это доброе дело.
– Просто настала пора ехать в Рим, – объяснил Константин. – Если здешний архиепископ отказывается посвятить наших учеников в сан, это сделает папа римский. Ему мы и повезем мощи.
– Не лучше ли в Константинополь? Ведь все знают о твоей дружбе с Фотием, а Фотий – враг Николая.
– Боюсь, что в Константинополе сейчас не до нас.
Он был прав, Константин Философ.
В царском городе Константинополе произошли новые перемены.
Соправитель Михаила, бывший возничий и конюх Василий, как недавно и кесарь Варда, решил всерьез заняться делами страны.
И когда шел он важно вслед за царем во время торжественных шествий, все уже догадывались – вот идет будущий василевс, царь ромеев. Дергающийся, полусумасшедший Михаил казался нелепым уродцем рядом с величественным великаном Василием.
С раннего утра Василий вел дела с чиновниками, давал указания.
И чиновники убедились, что этот славянский выскочка может править великой Византией мудро и мощно.
Теперь уже Михаил стал бояться своего нового кесаря.
Он вызволил сосланную мать из монастыря и поселил ее во дворце на другом берегу пролива напротив Константинополя.
Двадцать пять лет купался кесарь Василий в грязи и крови. Беззаботно и весело убивал всех, кто стоял на пути к трону.
Василий понял, что должен совершить еще одно преступление.
22 сентября 867 года Михаил устроил во дворце матери очередное пиршество. Мать закрылась на своей половине, там, ее охраняли слуги и евнухи.
За полночь царь уже был пьян.
Василий перешел в другой зал, пока верные ему воины убивали царя Михаила.
Тут же, немедля, Василий переплыл на судне через пролив, вернулся в столицу, завладел царским дворцом, а утром вся страна признала его самодержцем.
Так пала династия царей, начатая Михаилом, возведенным в цепях на трон 47 лет назад, и началась новая ветвь царей – македонская.
Через месяц родственника бывшей царицы Феодоры патриарха Фотия выслали в дальний монастырь, и старый Игнатий вновь стал главой византийской церкви.
ПОЧЕТНАЯ ВСТРЕЧА
Мрачным было лицо князя Ростислава. Стыдно ему было в глаза смотреть своим людям, больно было от унижения.
Король Людовик Немецкий собрал наконец большое войско. Войско это окружило князя в пограничной крепости.
На одного воина-морава приходилось пятнадцать воинов короля.
Пришлось князю признать поражение. Он подчинился воле Людовика, и сразу двинулись в моравские земли новые посланники зальцбургского архиепископа.
– Сам вижу, что обучать мой народ теперь невозможно, – сказал Ростислав братьям.
– Мы поедем в Рим, – ответил Константин.
– Поезжайте, может быть, там примут вас с почтением. Я сам написал письмо папе Николаю.
Братья собрали учеников и двинулись в Рим.
По дороге лежало Паннонское княжество. В нем тоже жили славяне, и правил ими рассудительный князь Коцел.
Страна князя Коцела была маленькая. Кое-кто из сильных правителей подумывал о паннонских землях. Но Коцел правил мудро, и война обходила стороной его границы.
Князь, как узнал, что через его город проедут славянские учителя, собрал горожан и вышел им навстречу, пригласил погостить.
– Давно я слышал о ваших славных делах, – сказал братьям князь, – думал, не отправиться ли самому в Велеград, чтоб познакомиться с вами.
И Коцел поселил братьев в своих палатах.
– А скажи-ка мне, долго ты создавал свою азбуку? – спросил он Мефодия, как старшего из братьев.
– Об этом брата моего спрашивай, – улыбнулся Мефодий, – он создатель.
Князь удивился, но виду не подал.
– Создавал я ее три месяца, – ответил Константин, – а также всю жизнь.
«По ответу видно, что братья – люди мудрые, – подумал князь, – не зря о них расходится слава».
– Будете жить у меня, пока не научусь славянской письменности, – постановил он.
Учился князь Коцел с удовольствием. Прежде он знал латынь, прочел немало книг, привезенных из Рима.
Выучившись, князь отобрал пятьдесят учеников, смышленых и бойких, и отправил их вместе с братьями в Рим.
Уже много столетий Рим покупал, выпрашивал и даже воровал отовсюду кости всевозможных святых.
Вечный город стал огромным музеем. Почерневшие черепа, изуродованные кости мучеников за христианскую веру хранились в его храмах. Римляне считали, что эти останки спасают город от бед. Поглядеть на мощи приезжали паломники из дальних стран.
Чьи-то кости римская церковь выдавала за мощи ученика и друга Христа апостола Петра и неутомимого устроителя первых христианских общин Павла.
Останков следующих после Петра римских пап не было.
И вдруг Рим потрясло известие – из Моравии едут Константин Философ и его брат Мефодий. И везут они в подарок городу останки самого святого Климента, друга и ученика Петра.
Дороже подарка римской церкви быть не могло.
За останки святого Климента братья могли просить от римского папы многое.
Братья остановились в Венеции – богатом торговом городе.
Здесь стояло много судов из Константинополя и Солуни. На улицах братья слышали греческую речь. Теплое море лизало берег, осеннее солнце грело нежарко.
Папа, как только узнал, что братья добрались до Венеции, пригласил их немедленно в Рим.
Он писал, что ждет их как дорогих гостей.
Братья вместе с учениками двинулись по дорогам, которые мостили когда-то римские рабы, топтали кони легионеров.
Окаянный Фотий, заносчивый враг папы Николая, был повергнут, сослан. И это, конечно бы, должно было радовать папу.
Но папа Николай вдруг скоропостижно скончался. И пока братья были в пути между Венецией и Римом, уже новый человек, Адриан, стал папой.
– Встретит ли нас Адриан так же хорошо, как хотел Николай? – беспокоился Мефодий.
– Он встретит еще лучше, – отвечал младший брат.
Константин не ошибся.
На торжественную процессию собрались все городские священники. К ним присоединились заезжие люди и местные жители.
Процессия двинулась по улицам Рима и вышла за городские ворота.
Впереди несли большой крест, за ним шел сам Адриан в парадных одеждах, в руках у священников были зажженные свечи, церковные знамена. Следом шли простые римляне.
За городскими воротами процессия встретила Константина, Мефодия и славянских учеников.
Все они торжественно прошли по улицам Рима. Впереди несли останки святого Климента.
* * *
Впервые в истории церкви римский папа признал, что славянские книги тоже могут просвещать народ.
Константин вручил Адриану Библию, которую они переводили вместе с Мефодием. Папа перевод одобрил.
Над славянскими книгами, что привезли братья, он устроил молебен, и после молебна стали эти книги священными.
Учеников из славянских земель посвятил Адриан в сан служителей церкви, и теперь они получили право учить свой народ грамоте.
А чтобы и римляне услышали славянское богослужение, повелел папа в главных соборах провести четыре торжественные службы на славянском языке.
О братьях рассказывали уже легенды.
Как младший брат побеждал своей мудростью многочисленных врагов христианства в диспутах, а старший – отважный воин – побеждал их мечом…
Рассказывали, будто больные мгновенно излечивались, едва лишь дотрагивались до останков святого Климента. Клялись, что лично видели эти чудеса!
Но Константин знал, что в Риме живет много врагов славянской письменности.
– Ни одному обращенному народу не дозволялась письменность на родном языке, за что же такая честь славянскому? – негодовали священники.
Константин умел спорить. На диспутах он говорил спокойно и ровно, хотя видел их злобные лица, ненавидящие глаза. Он хотел убедить их в равных правах всех языков, всех народов.
Лишь однажды возмутился, когда заехавшие в Рим иноземные священники вызвали его на диспут, но не дали говорить. Они только плевали в его сторону и кричали:
– Еретик ты! Еретик!
Сидевший впереди неожиданно подскочил к Константину, выхватил из его рук славянскую книгу и принялся ее топтать.
Тогда крикнул им Константин Философ так, что заглушил все вопли.
– Горе вам, книжникам, присвоившим себе ключ разумения! – Голос его взлетел к потолку и словно с неба обрушился на беснующихся священников. – Сами не идете к знанию и других не пускаете! Не на всех ли одинаково светит солнце! Не все ли мы одним воздухом дышим! Да стыдно же это – признавать достойными лишь три языка, а другие народы обрекать быть глухими и слепыми!
Многие диспуты кончались иначе.
– У нас в соседстве нет славянских народов, но есть племена другие, – говорили служители Константину. – Они тоже прозябают во тьме невежества. Как по-твоему, нужна ли им письменность?
– Я уверен, что любой народ должен говорить и писать на своем языке, – повторял Константин.
То, что утверждал Константин на диспутах, не произносилось в римской церкви никогда раньше.
Немногие соглашались с ним, другие обескураженно качали головами.
В Риме подружился Константин с папским библиотекарем Анастасием. В молодые годы Анастасий бывал несколько раз в столице Византии, но Константина видел лишь издали.
Они были во многом похожи. Любили одни и те же книги.
Анастасию тоже когда-то предлагали высокий сан, и он тоже отказался от житейских богатств ради книжной премудрости.
Сейчас они ходили вдвоем по улицам, и Константин читал наизусть Анастасию огромные отрывки из этих книг.
Анастасий удивлялся его памяти, ведь Константин четыре года жил в Моравии, где не было константинопольских библиотек.
– Если нет возможности иметь книги дома, приходится держать их в голове, – отшучивался Константин.
– Тебя часто приглашают в гости, – сказал как-то раз Анастасий. – Тебе приходится есть и пить в незнакомых домах. Прошу тебя, будь осторожен: в этом городе у тебя больше друзей, но есть и враги.
– Я знаю об этом. Но сам подумай: отказаться от предложенной пищи – оскорбить хозяина.
– И все-таки прошу тебя снова: будь осторожен!
* * *
Братья достигли цели. На днях они собирались покинуть Рим.
Но неожиданно Константин заболел.
И ОСТАЛСЯ МЕФОДИЙ ОДИН…
Сначала он не хотел верить, что скоро умрет.
Ему было лишь сорок два года.
В любом деле он побеждал, и со стороны многим казалось, что всю жизнь удача сама шла к нему.
Еще несколько дней назад братья и ученики – все вместе обсуждали, как понесут знания славянским народам.
В Рим приехали послы из Болгарии, они приглашали братьев к царю Борису.
Еще на днях Константин снова беседовал с папой Адрианом.
– У вас есть большая цель, есть уверенность и есть мужество, – говорил тот.
– Твоя цель не менее велика, – отвечал Константин, – ты ведешь за собой всю церковь, твое слово должно звучать в каждом уголке мира.
– Если бы это было так! – горько усмехнулся римский папа. – Мое слово ничего не стоит в самом Риме. Апостольский посох достался слишком слабым рукам. Я не только слабый папа, я и несчастный отец. Брат кардинала Елевтерий похитил мою дочь, прячет ее в самом Риме, где-то здесь же поблизости, и еще издевается над моими угрозами. Счастье мое, что вы с братом явились под стены города и передали останки Климента. Это событие заслонило меня от унижений.
– Скоро мы отправимся в путь, – сказал Константин, – из Моравии доходят тревожные вести.
– Не спешите, – принялся уговаривать Адриан. – Я был бы рад увидеть тебя кардиналом нашей церкви. А там, представь, – Адриан усмехнулся, – совсем недалеко и до самого папы римского. Правда, место это не так безоблачно, как может показаться издали.
– Много лет назад я решил, что для меня достаточно быть простым священником, – вежливо, но твердо отказался Константин.
– Тогда я брата твоего сделаю епископом. Ты сам знаешь, как много значит в церкви высокий сан.
С раннего утра и до ночи все последние годы делали братья вместе одно дело, одинаково трудились и одинаково думали.
Сейчас Константин лежал неподвижно. С трудом, превозмогая боль, он едва поднимал руку.
Константин уже понял, что больше ему не встать.
Он принял монашество и взял, как положено, новое имя.
Теперь его звали Кириллом.
В последний день жизни Константин подозвал старшего брата.
Он печально улыбнулся, и Мефодий было поверил в чудо – все-таки есть уже силы, чтобы улыбаться.
Но это были последние силы.
– Послушай меня, брат… – Константин умолк, потом вновь заговорил: – Мы с тобой, как два вола, тянули одну борозду. И вот я падаю на гряде… Я знаю, ты любишь родной Олимп, но молю тебя, не покидай ради него наше поле. Помни, ты должен докончить то, что так славно начали мы вдвоем.
Мефодий безмолвно кивнул. По щекам его текли слезы, и он уже не скрывал их.
– Позови наших учеников, – попросил Константин Философ.
По одному ученики подходили к Константину и прощались с ним.
В тот вечер, 14 февраля 869 года, умер Константин Философ, названный в монашестве Кириллом, создатель славянской письменности, первый учитель славянских народов.
Остался Мефодий один…
Пусто и глухо было в доме. Пусто и глухо было в душе Мефодия.
Посланцы папы Адриана унесли тело брата, положили его в гроб и опечатали папской печатью.
Стоял гроб в храме, и служили над ним траурные службы.
Ночь Мефодий провел в храме у гроба. И тут он вспомнил о клятве, которую дали они своей матери.
«Я обязан похоронить тело брата на родине», – решил Мефодий.
На другой день он пришел к Адриану.
– Я разделяю горечь твоей утраты, – Адриан тяжело вздыхал, – ведь и я любил твоего брата.
– Я прошу вашу святость разрешить мне выполнить клятву, данную матери перед отъездом.
– Хорошо, посоветуюсь с кардиналами, – ответил Адриан.
На следующий день Мефодию сообщили, что Адриан весь вечер совещался с кардиналами, епископами и именитыми гражданами.
Они настаивали, чтобы тело Константина Философа, названного в монашестве Кириллом, осталось в Риме.
Они постановили похоронить Кирилла-Константина с почестями в главном соборе, в церкви святого Петра, на месте, которое прежде предназначалось самому папе Адриану.
Мефодий снова пошел к Адриану. Он уже не напоминал о клятве.
– Понимаю, как велик тот почет, который вы оказываете брату, – сказал Мефодий, – но уж лучше похоронить его в церкви святого Климента. Ведь именно брат разыскал и подарил Риму его останки.
– Церковь та чересчур скромна, а твоему брату необходимо воздать достойные почести.
– Брат мой не любил почестей и при жизни.
Папа Адриан снова обещал посоветоваться.
Опять собрались кардиналы и епископы.
Они решили согласиться на похороны Константина-Кирилла в церкви Климента. Открыть гроб для прощания они не позволили.
– Тело это так свято, что ни один земной взгляд не должен касаться его! – постановили кардиналы и епископы.
Никогда еще не видели римляне, чтобы простого священника, приехавшего из далекой страны, родившегося во враждебной Византии, хоронили так торжественно и пышно.
Все люди духовного звания, которые жили в те дни в Риме, шли впереди гроба. Они пели псалмы и гимны, горели дорогие свечи, кадильницы издавали аромат.
Следом за гробом брел, опустив голову, Мефодий.
Процессия медленно шла по узким улицам Рима к храму Климента.
У церкви их встретил сам папа Адриан.
В те часы по Риму невозможно было проехать верхом.
Площади и улицы города были забиты людьми.
Римляне шли к храму отдать последнюю почесть великому человеку.
Церковь хоронила Константина-Кирилла по ритуалу папского погребения.
В Риме, недалеко от стен старинного Колизея, стоит скромный храм Климента. Там покажут любопытным туристам место, где хранятся останки старца, найденные молодым Константином Философом, послом Византии в хазарскую землю. Рядом с ними похоронен и сам Константин-Кирилл, славянский учитель.
* * *
А Мефодий выехал с учениками к князю Коцелу, в Паннонию. С ними были славянские книги, освященные самим папой.
Был теперь Мефодий не простым монахом, а епископом.
В первый день встречи грустил и радовался князь Коцел.
Грустил оттого, что не было теперь с Мефодием брата. А радовался тому, что замысел Константина Философа удачно выполнен и бывшие ученики сами теперь будут учителями народа.
На второй день князь Коцел задумался.
– Епископ – это, конечно, сан высокий. Но что же ты не спросил у папы Адриана более высокого сана?
– Мне и этот не обязателен, – ответил Мефодий.
Мудрый князь только головой покачал на такое простодушие.
– А сумеешь ли ты противостоять зальцбургскому архиепископу? Вот если б ты тоже стал архиепископом, как и он, ты бы никому не был подвластен, кроме самого папы да бога. Возвращайся назад в Рим, пока не остыла память о вас, и проси у папы посвящения в новый сан.
– Да могу ли я, – отвечал смущенный Мефодий, – за самого себя просить?
– А я письмо напишу папе. Скажу, что мы с князем Ростиславом просим создать самостоятельную славянскую церковь, независимую от зальцбургской.
Снова вернулся в Рим Мефодий.
В первый же день пошел к храму Климента, навестить брата.
Постоял молча. Посоветовался в мыслях с Константином.
Папа встретил его милостиво.
Вскоре принял Мефодий новый высокий сан и поспешил назад в земли паннонских и моравских славян.
Был он теперь самостоятельным архиепископом, подчинялся лишь Риму. И были у него большие планы.
* * *
Не хотел князь Ростислав подчинять свой народ воле короля Людовика Немецкого.
Накопил он силы и снова начал войну.
В те месяцы, пока братья были в Риме, Ростислав громил королевские войска.
Понял король, что придется ему признать навсегда независимость Моравского княжества.
Но тут помог Людовику своими советами архиепископ зальцбургский.
– У Ростислава есть племянник, человек невежественный и жадный, зовут его Святополк. Предложи ему стать князем у славян, и он выдаст своего дядю.
Священник Вихинг устроил тайную встречу Святополка с королем и архиепископом.
Король не собирался никого уговаривать. Уговоры – доля слабых, считал он, а сильные приказывают, иногда могут пообещать.
Уговаривал архиепископ. Он льстиво улыбался.
– Такой доблестный воин, а всегда в тени.
Святополк долго не мог понять, чего от него ждут.
Он громко сопел, тяжелая челюсть его отвисла. Наконец он выложил грузные кулаки на стол и проговорил:
– Ладно, доставлю вам Ростислава связанным. Только чтоб вся Моравия моя стала.
– Это уж как бог рассудит, – неопределенно пообещал архиепископ.
Сидели за столом князь Ростислав, объединивший славянские народы на борьбу против короля Людовика, и племянник Ростислава, славный воин Святополк. Сидели, дружески разговаривали о том, что предстоит делать. Дел было много. Война с королем кончена победой. От князя Коцела возвращается Мефодий. И где было знать Ростиславу, что завтра захватит его доблестный воин Святополк обманным путем и повезет связанного к королю.
Король Людовик любил позабавиться. Он созвал для забавы своих маркграфов – пусть судят Ростислава.
Маркграфы – те самые, которых Ростислав побеждал в открытом бою, вдоволь поиздевались над связанным славянским князем и присудили казнить его.
Но король проявил свою королевскую милость.
– Пусть живет, – указал он, – только выколоть глаза да отправить в темницу к крысам.
В ТЮРЬМЕ
Когда-то в молодые годы был у Мефодия близкий друг.
В одном бою свалили с коня этого друга дикие кочевники, обмотали его ремнями, чтобы потом продать в рабство. Но тут повернул свою лошадь Мефодий и врубился в их ряды. Он не думал об опасности, он видел лишь своего друга, молящего о помощи. Направо и налево рубил мечом Мефодий, и где проходил его конь, там оставался коридор из поваленных тел…
