Текст книги "Братья: Кирилл и Мефодий"
Автор книги: Валерий Воскобойников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
И словно шелест прошел среди невест:
– Кто из нас Софья? Где Софья? – Не нашли невесты с таким именем.
Исчезли внезапно девушки, словно не было их минутой раньше. Лишь чистое поле да травы качаются от ветра.
Утром Константин рассказал о странном сне отцу.
– Сны чаще обманывают, – ответил отец, подумав, – но, если верить твоему, ты выбрал невесту необычную – науку, точнее, мудрость. Ведь Софья означает премудрость. Но это известно и без твоего сна. Детям надо гулять, а ты весь день сидишь дома над книгами. Конечно, сам Лев Математик похвалил твои способности. А уж людей ученее его во всей империи трудно найти. Славно, что его прислали епископом в наш город. Он, да дядя его, Иоанн Грамматик, патриарх всей церкви, да Фотий – вот трое ученейших людей государства…
Отец любил поговорить о разных науках и ученых людях. Он и сам бы стал, наверно, ученым, если бы в молодости его не увлекла воинская служба.
А теперь он был в почете, на высокой должности. Подчинялось ему множество воинов-стратиотов, а он в огромной области подчинялся лишь одному человеку – воеводе-стратигу.
– И этого почета я достиг не взятками да кознями, как некоторые, – говорил отец, – а честной солдатской службой во славу империи.
Все было хорошо в доме у Константина. Веселый и сильный отец, которого в городе уважали. Мать – по дому она ходила незаметно, тихо, никогда не сердилась, но слуги ее слушались. Старший брат Мефодий – он тоже любил науки, но, как и отец, увлекся воинской службой.
Жил спокойно Константин в родительском доме, и казалось ему, что всегда так и будет.
И вдруг отец умер.
Еще вчера он легко поднимался по лестнице и громко смеялся, а потом неожиданно схватился за грудь, поник… И сегодня его уже нет и не будет никогда…
О смерти отца сообщили в столицу дальнему родственнику – самому логофету Феоктисту.
Вскоре прискакали слуги Феоктиста, вручили постаревшей матери письмо.
Прочитала она это письмо и снова, как в дни похорон, тихо заплакала.
Логофет Феоктист вызывал юного Константина ко двору малолетнего царя.
…При прощании мать старалась улыбаться. Но только слезинки сами вытекали из глаз одна за другой.
И слуги вышли прощаться – любили они тихого мальчика с умными большими глазами. Слуг после смерти отца осталось немного – лишь те, кому семья Константина стала родной, кто согласился и без жалованья помогать его матери.
Странно – еще недавно мечтал он очутиться в Константинополе среди образованных людей, а сейчас страшно уезжать из дома, из родного города и так хочется броситься назад, домой, к матери.
Оглянулся он первый раз – город был еще рядом, заслонял небо. И казалось, до каждого строения можно рукой дотянуться…
А кругом виноградники, огороды.
Оглянулся второй раз – дома и крепостные стены слились, стоят вдали.
Решил он больше не оглядываться, ехал вперед, даже зажмурившись. Но потом не выдержал. Оглянулся в третий раз – едва виден родной город, словно темное облако зацепилось за горизонт.
Слуги Феоктиста ехали рядом с ним молча, делали вид, что не замечают грусти мальчика. Каждый из них тоже когда-то уходил из родительского дома.
УЧЕНИЕ
Логофета дома не было. Спутники Константина передали его другим слугам и куда-то исчезли. Константина провели по широкой лестнице, выложенной белым мрамором. Он искупался в бассейне, смыл дорожную пыль.
Уже темнело, поэтому во дворце зажгли светильники. Ужинал Константин в большой пустынной комнате. Слуги вежливо улыбались ему, но разговора не заводили.
За ужином он едва не заснул, и его отвели на другую половину дворца, в спальную комнату.
Последняя его мысль была о том, что постель слишком огромна. Тут же он провалился в сон.
Позже он проснулся на миг от ощущения, что кто-то пристально смотрит на него. Он не сразу понял, где находится, увидел высокого важного пожилого господина и двух слуг.
– Едва поужинал, так за столом и заснул… – шептали слуги.
– Тихо, тихо, он просыпается, – ответил им также шепотом высокий господин и шагнул за дверь.
Константин повернулся на другой бок и проспал до утра крепко, без сновидений.
Рано утром его разбудил молодой улыбающийся слуга.
– Проснись, господин, – сказал он на языке славян, – наш хозяин ждет тебя.
Пока Константин одевался, умывался, слуга разговаривал не переставая.
– Меня хозяин специально приставил к тебе. Говорит: «Ты молодой, Андрей, и господин молодой. Ты славянин, и господин из Солуни, где все говорят по-славянски как по-гречески. А еще ты ловкий, быстрый и сообразительный. Будешь сопровождать всюду господина, потому что в первые дни в столице он растеряется». Я недавно продал себя хозяину. Отец задолжал тридцать номисм, когда покупал булочную, вот я и продал себя. Отец договорился, что после нового урожая он выкупит меня, и я снова стану свободным.
Константина позвали к логофету Феоктисту.
За завтраком Феоктист лишь успел спросить о дороге. Потом он сочувственно вздохнул, вспомнив друнгария Льва, отца Константина.
– Дельный и честный был человек.
Они быстро вышли из дому, и им подвели коней.
– Сейчас я представлю тебя царской семье, а позже можешь походить по городу.
Славянин Андрей поехал позади свиты.
Быстрыми шагами, едва отвечая на поклоны, логофет вел Константина по дворцу.
Константин едва успевал поразиться тому, что видел, как сразу перед ним возникало новое чудо: лучшие скульптуры, свезенные из разных городов мира, яркие росписи, медные и серебряные двери палат, блистающие солнечным огнем.
Они вошли в небольшой зал, где царь любил совещаться с близкими людьми. Зал назывался консисторией.
Там уже находились двое: толстый лысоватый мужчина с богатыми перстнями на каждом пальце – Варда и длинный костлявый старик – дядя царицы и Варды, Мануил.
– Приветствуй, приветствуй! – шепнул логофет.
Константин упал на колени.
– Царица сегодня нездорова, она поручила нам познакомиться с твоим родственником, – сказал Варда.
Феоктист отошел к стене, а Константин остался стоять на коленях, и ему было неловко под изучающими взглядами важных людей.
– С виду он вполне благообразен, – сказал наконец Мануил. – А знания его пускай проверяют Фотий да Лев Математик.
– Я справлялся о нем у Льва, – заметил Варда. – Лев доволен талантами твоего родственника, Феоктист. Я думаю, пускай он пока учится у наших мужей сам, а позже, если мы увидим, что царю требуется специальный учитель, мы пригласим этого юношу снова.
И Варда милостиво разрешил Константину подняться.
Логофет вывел его из консистории, вручил кошелек с деньгами, потом подозвал служителя и поручил ему отвести юношу к выходу.
Они стояли в самом центре города – на площади Августеон и смотрели на статую Августы – святой Елены. Их ослепляло солнце.
– Сначала, как ты хотел, господин, книжные лавки, – сказал слуга Андрей. – Сейчас не все открыты, к вечеру их будет больше.
Константин увидел столы, лавки, развалы, тянущиеся вдоль площади. Здесь были тяжелые древние свитки, писанные непонятными знаками – иероглифами, книги арабов, математические таблицы, пьесы древних греческих писателей, трактаты на духовные темы, молитвенники. Что ж, теперь он станет сюда ходить ежедневно и постепенно просмотрит все, решил Константин.
Странные люди встречались им на пути. Они громко говорили, красиво жестикулировали. Некоторых окружали слушатели.
– Прежде чем назвать человека вором, надо внимательно исследовать мотивы его поступка и способы произведенного им действия, – внушал один пожилому крестьянину в застиранной тунике и грязной обуви, завязанной на ногах крест-накрест.
– Всякий, кто нарушил постановление эпарха, заслуживает плетей, но это вовсе не значит, что… – говорил другой.
– Что это за люди? – спросил Константин.
Андрей презрительно махнул рукой.
– Это адвокаты, показывают свое искусство, ждут, не наймет ли их кто вести судебное дело… А вот здесь, господин, – Андрей указал на ряд домов вдоль улицы, – есть тоже интересное для тебя. Здесь работают каллиграфы, переписчики книг.
Сейчас, в жару, окна и двери мастерских – эргастерий были открыты и можно было стать рядом с каллиграфом и смотреть, как он, обмакнув острое гусиное перо в рог, наполненный чернилами, вырисовывает букву за буквой. Потом берет другое перо, павлинье, отточенное иначе, и выводит на полях цветными чернилами кораблик, голубые волны и золотые солнечные лучи. Это казалось чудом: только что был пустой лист, и вот уже буквы, говорящие о радости, нечаянной встрече или о горе и потере близкого человека.
В детстве Константин писал пером на пергамене, но чернила были другие – расплывались от влаги. Потом в Солунь перебрался ремесленник, умевший делать чернила из сока дубовых орешков, они не смывались водой, их можно было лишь соскоблить острым ножом.
Когда они отошли от эргастерий, Андрей спросил:
– Почему так – греческие книги есть, латинские – есть, даже у арабов свои книги, а у славян нету. Почему бог не дал славянам книгу?
Константин и сам не знал почему. Нечего ему было ответить.
На главной улице, Месе, как и вчера, было людно.
Армяне, персы, славяне, итальянцы, евреи, арабы работали в лавочках, торговались у прилавков, стояли, подперев стены, и разглядывали прохожих.
Отражая яркие лучи, ослепляли глаза изделия ювелиров.
Потом пошли свечные лавки. Хозяева на глазах у прохожих из обломков свечей отливали новые.
Бородатый старик с повязкой на левом глазу выдувал из раскаленного стекла сосуды. Вокруг стояли зеваки. Один сосуд лопнул, и осколок угодил какому-то неосторожному в щеку.
Иногда толпа посреди улицы расступалась. Верхом на конях в окружении свиты проезжали важные сановники, в окружении прислужниц проехала богато одетая женщина.
– Жена эпарха, градоначальника нашего, – узнал Андрей, – в монастырь на богомолье едет.
Он помахал одной из прислужниц рукой, и та, чуть отстав, ему ответила.
Сначала Константин не понял, что за люди лежат между мраморных колонн, под прекрасными статуями. Одетые в грязные лохмотья, они тянули руки к проходящим мимо и умоляли о помощи.
– Больные, – объяснил Андрей, – съехались отовсюду, надеются, что их тут вылечат… Господин, позволь обратиться к тебе с просьбой? Зайдем к моему отцу. Мне редко удается навестить его.
Они свернули на боковую улицу. Даже сейчас, в разгар дня, здесь были сумерки и стоял удушливый запах, от которого кружилась голова. Здесь жил мастеровой люд Константинополя – плотники, каменщики, красильщики шелка.
Наконец они дошли до булочной, которой владел отец Андрея.
– Эй, отец, это мой новый господин, он тоже из Солуни, как и ты! – закричал Андрей уже издалека.
Отец в это время отпускал два хлеба пожилому мужчине.
– Отец, дай нам воды, господин измучился, пока мы дошли!
– Да не покинет радость тебя, молодой господин! Как хорошо, что ты осчастливил мой дом своим приходом! – поздоровался отец. Потом он повернулся к сыну. – Вода у нас свежая, на обычном месте. Да не из общей посуды дай юному господину попить, а из отдельной – для хорошего гостя.
Пожилой покупатель не уходил. Он недовольно топтался, разглядывая хлеб, кряхтел, а потом спросил:
– Что, сегодня снова хлеб у тебя полегчал?
– Можно подумать, это от меня зависит, – возмутился отец Андрея. – Словно ты не знаешь: каждое утро эпарх сообщает, в какой форме выпекать хлеба. И все булочники города пекут хлеб именно в такой форме. Сегодня ты за три обола получаешь средний хлебец, дней через десять за те же три обола получишь другой. А привезут зерно из Фракии, и ты за свои три обола получишь вот такой хлеб! – Отец Андрея показал, какой это будет огромный хлеб.
– А где братья, мама? – спросил Андрей.
– Братья зерно мелют, мама у себя.
– Зайдем, господин, посмотришь, как мы живем.
Андрей провел Константина в заднюю комнату. Здесь было прохладнее.
У стены на низенькой скамейке за прялкой сидела пожилая женщина.
– Мама, это мой новый господин, он из Солуни вчера приехал…
Женщина сразу заулыбалась, встала.
– Проходите, проходите, дорогие! Я как раз думала о тебе, сон мне снился сегодня; идешь ты счастливый, поешь. Я думаю, что за счастье у тебя такое? А это, оказывается, новый господин у тебя. Какой молодой!
Константин смущенно стоял у дверей.
– А у нас неприятность – мы опять задолжали две номисмы, даже зеленщик сегодня ничего мне не дал.
Константин достал кошелек и протянул Андрею три золотые монеты.
– Я хочу помочь вам.
Андрей взял было с радостью монеты, потом посмотрел на них и решительно вернул назад.
– Нет, господин, спасибо. Я и так понял, что ты добрый, но у нас свои нужды, у тебя свои.
– Возьми, я прошу!
– Что ж, я возьму одну номисму, она поможет нам. Но только в долг. А после нового урожая мы вернем тебе полторы. Мы честные люди и долги отдавать умеем.
В комнату вошел отец Андрея.
– Помоги-ка мне мешки передвинуть, – попросил он.
– Господин, я пока отцу помогу, а ты иди потихоньку по улице прямо, я догоню.
Константин вновь вышел на узкую улицу и пошел не спеша. Он дошел уже до площади, но Андрей все не догонял его.
И тут он увидел новую толпу. Посередине приплясывал юродивый в грязном плаще, надетом на голое тело.
Вокруг него веселились уличные мальчишки, нищие. Они поддразнивали его, кидались мелкими комьями земли.
Константин хотел посторониться, но юродивый вдруг нацелился прямо на него.
– Подай на зубок в голодный роток! – И он протянул к лицу Константина грязную, в язвах и ссадинах руку.
Константина окружили со всех сторон нищие. Здесь были и старики, и молодые парни.
– И мне подай!
– И мне тоже подай, господин молодой!
– Подай! Подай! – кричали они и тянули за одежду.
Один встал перед Константином на колени, другой стал хватать за руки, третий потянулся к кошельку.
Все они смотрели в лицо Константину, показывали свои заплаты, дыры на одежде, язвы на теле.
– Я сейчас, сейчас. – Константин торопливо раскрыл кошелек. – Только я не все могу отдать. Я те, что мои, отдам.
– Мне дай! Мне! – закричали нищие.
К ним бежали по улице новые зеваки и новые нищие.
Мужчина, стоящий перед Константином на коленях, выхватил кошелек с деньгами, передал другому, тот следующему, и кошелек исчез в толпе.
– Еще дай! Еще! – Мужчина не поднимался с коленей.
– У меня нет больше. И там, в кошельке, лишь часть моих денег, остальные мне логофет Феоктист дал…
– А на груди под одеждами небось другой кошелек?.. – Мужчина хватался руками за одежду Константина. Руки его тряслись, но глаза смотрели холодно и жестко.
Константин испугался этого взгляда и попятился.
– Дай еще! Помоги голодным и болящим! – Мужчина, не поднимаясь с коленей, вновь придвинулся к нему.
И тут Константин услышал зычный голос:
– Чего пристали к господину, патриаршьи дети!
Константин обернулся и увидел рослого парня, который вчера шел за ним по дороге к городу. Парень тоже узнал его.
– Да ведь и господин знакомый! – Он оглядел нищих и весело добавил: – Никак остригли тебя столичные жители?
Он двинулся в толпу, схватил тощего сморщенного человечка за руку, и Константин снова увидел свой кошелек.
Парень взял кошелек, пересчитал деньги и удивленно покачал головой.
– С такими деньгами, господин, в одиночку по городу не ходят. А вам, – он снова повернулся к нищим, – мало пятидесяти оболов, что дали в церкви? Да на это до вечера веселиться можно. Плотники в три раза меньше зарабатывают. Увидели господина молодого да слабого…
Мужчина, стоявший на коленях, быстро поднялся, отряхнул одежду и недовольно нахмурился.
– Я сам подал им, – сказал Константин.
Парень, как и Андрей недавно, сокрушенно вздохнул.
– Не дело это, господин, подавать такую жирную милостыню. Две номисмы мы, так и быть, возьмем, отблагодарим твою доброту. – Парень протянул кошелек Константину. – Держи крепче и не соблазняй бедных жителей.
Он повернулся к толпе, увидел, что все следят за ним с ожиданием, и крикнул:
– Пошли молиться за здоровье доброго господина!
Нищие шумно двинулись за ним следом и скрылись в ближнем кабаке.
Константин оглянулся и наконец увидел Андрея.
– Прости меня, мне нельзя было отпускать тебя в одиночку. Если хозяин узнает о том, что было, он прикажет дать мне плетей и будет прав.
– Откуда же он узнает? – удивился Константин.
– Разве ты не расскажешь ему о том, что произошло сейчас?
– Зачем рассказывать, если это грозит тебе наказанием?
– Спасибо, господин мой, я буду молить бога о твоем счастье! – Андрей схватил руку Константина, поцеловал ее. – В который раз за день ты показываешь мне свою доброту!
В Константинополе об учености Фотия ходили легенды.
Слуга Андрей даже испугался, когда узнал, что Константин будет учиться у него.
– Разве ты не слышал – он знается с нечистой силой! – прошептал Андрей, озираясь и крестясь. – Невозможно простому человеку вместить в свою голову столько познаний. Все говорят, что при нем состоит демон Левуфа, с виду похожий на эфиопа, он охраняет Фотия и обучает тайнам эллинских наук. Фотий отыскивает повсюду книги язычников и хранит дома.
У Фотия в доме собиралось человек по десять учеников сразу. Они давно знали друг друга, и Константин сел в сторонке.
Он думал, что Фотий – глубокий старец с длинной седой бородой, а это оказался стройный человек, ему и сорока не было.
В Солуни учителя приказывали заучивать урок наизусть и мало что могли объяснить сами.
Здесь же все беседовали вольно.
Сосед Константина, юноша с длинными руками и тонким лицом, прочитал стихи:
Лучше потерпеть поражение,
Чем одержать недостойную победу.
Все стали рассуждать, правильно ли это, или все-таки лучше какая угодно, но победа. Фотий принимал участие в беседе наравне с ними. Он вспоминал знаменитых полководцев и ученых, когда и кто отказывался от недостойных побед.
Константин сидел по-прежнему в сторонке и молчал. Ему-то казалось, что он тоже участвует в разговоре, спорит с одним, соглашается с другим. Он даже головой иногда кивал.
– А что думаешь об этом ты? – спросил вдруг его Фотий и дружелюбно улыбнулся.
– Я? – Голос у Константина прервался от волнения. – Я думаю, что он, – Константин показал на своего соседа с тонким лицом, – я думаю, что он сочинил очень хорошие стихи.
Неожиданно ученики захохотали, и громче всех смеялся сосед.
– Я сочинил! Ой, умру – я сочинил!
Константин не мог понять, отчего все смеются, и сидел, опустив голову.
Один лишь Фотий был серьезен и смотрел на учеников строго.
– Я думаю, ты извинишь их, – сказал Фотий Константину, когда стало тихо. – Ведь они два года назад тоже не знали стихов знаменитой Касии. Они и радуются тому, что успели прочитать их.
Больше никто не смеялся, а Фотий рассказывал, как строится стих, как чередуются слоги, читал на память Гомера и Гесиода. Иногда он обрывал чтение на полуфразе и говорил:
– К несчастью, эти стихи дошли до нас лишь в отрывках, и мне пока не удалось отыскать их полностью.
Потом, когда все уже расходились, Фотий позвал Константина в другую комнату. Это была библиотека: здесь хранилось настоящее богатство. На столах, на специальных подставках лежали старинные папирусные свитки и книги, писанные на пергамене. Даже запах был здесь особый, книжный.
– Это лишь небольшая часть древних сочинений, которую мне удалось отыскать. Их считали навсегда утраченными, – объяснил Фотий. – Ты можешь взять на время любую книгу, какую захочешь. Сегодня мы заговорили о Касии. Возьми эту книгу ее стихов. Она мне особенно дорога, Касия их переписала специально для меня.
Константин вышел из дома Фотия и увидел, что ученик с тонким лицом поджидает его.
– Прошу тебя, прости мой смех. Я не хотел обидеть тебя.
– Я сам виноват, что не знал знаменитых стихов, – ответил Константин.
Они пошли по улице вместе, и ученик стал рассказывать про Касию.
Его отец был знатным чиновником и знал, что Касия чуть не стала женой императора Феофила.
Когда мать Феофила решила, что пора сыну жениться, она собрала лучших невест страны. Из них она отобрала семь, самых достойных. А потом она дала Феофилу яблоко и сказала, чтобы он протянул его выбранной девушке.
Феофил подошел к Касии и хотел протянуть яблоко ей.
Но в последний момент испугался ее красоты и ума и передал яблоко Феодоре, которая стояла сзади.
Касия была оскорблена. Самые видные люди государства влюблялись в нее и мечтали взять ее в жены, но она построила рядом со столицей монастырь и теперь там живет.
Зато стихи ее, эпиграммы и гимны знает весь Константинополь.
– И хотя брат Фотия женат на сестре царицы, сам Фотий тоже чтит Касию, – сказал ученик напоследок.
Льва Математика знал каждый житель Константинополя.
И не потому, что Лев Математик был племянником патриарха Иоанна Грамматика, и вовсе не потому, что его послали епископом в Солунь.
Лев Математик был ученейшим человеком. Многими его изобретениями пользовались византийцы.
На границах с арабами никогда не было покоя. И пока скакали вестники, уходило нужное время, помощь запаздывала.
Лев изобрел простой телеграф.
На пограничной крепости и во дворце ставятся одинаковые часы. Под каждым часом написано свое событие: нападение, пожар, землетрясение. Всего двенадцать возможных случаев.
Если нападали арабы, ровно в два часа зажигали на пограничной горе сигнальный огонь. Этот сигнальный огонь в ту же минуту видели на вершине другой горы и зажигали свой. От вершины к вершине, от башни к башне больше тысячи километров проходил сигнал минут за пять-десять.
Если случился бы пожар, сигнальный огонь зажгли бы в четыре часа – о пожаре было написано именно под цифрой четыре.
С тех пор об опасных событиях царь узнавал в тот же день.
Феофил затеял постройку новых палат. Он хотел поразить мир роскошью и красотой своего дворца.
Лев и здесь придумал невиданное.
Теперь, когда прибывали иностранные послы, их подводили к трону, позади которого стоял золотой платан. По бокам трона сидели огромные бронзовые львы.
Стоило послам подойти чуть ближе к императору, как львы поднимали лапы и громогласно ревели. Послы вздрагивали от страха, они не ожидали такого чуда.
Тогда император с трона милостиво улыбался им, и в ту же минуту маленькие золотые птички на платане расправляли крылья и пели веселые птичьи песни.
Послы, окончательно сраженные чудесами, разносили славу об императорском дворце по всему свету.
– Бог наградил его удивительными талантами! – говорили о Льве горожане.
– В моих безделушках нет ничего чудесного, – уверял Лев, – просто надо знать законы механики и акустики.
Когда он приехал в Солунь, городу угрожал голод. Уже несколько лет земля была бесплодной, урожая не хватало на жизнь.
Все ждали, что новый епископ Лев Математик устроит молебен в главном храме города. Но молебна Лев не устроил.
В зимние месяцы он ходил по полям жителей и записывал в свою книжку, кто на каком поле что сажал. Потом он заказал семена из других мест.
Весной он раздал семена людям и указал строго, на каком огороде и поле какие семена посадить.
Таких всходов не помнили даже старики. Когда собирали урожай, каждый хвалил нового ученого-епископа. Зерно и овощи не вмещались в хранилища, их везли на кораблях в другие области.
– Он вымолил для нас милость от бога, – говорили жители Солуни.
– У бога, конечно, я тоже просил милости, – объяснил Лев Математик, – но не менее важно знать законы земли и роста растений.
Константин опечалился, когда Лев Математик уехал в столицу. Но теперь они снова встретились.
В столице Константин учился у Льва практическим наукам: механике, астрономии, алхимии.
Однажды Лев повел его в подвалы царского дворца.
Перед этим Константин должен был поклясться на кресте, что никогда в жизни он не выдаст важную государственную тайну.
Они спустились вниз, и Лев Математик открыл тяжелую кованую дверь своим ключом. В подвале было темно и холодно. На кирпичных стенах колебались длинные тени от пламени свечи. В большой комнате на высоких столах стояли колбы, реторты и другая посуда алхимиков.
– Здесь, в этой комнате, триста лет назад великие алхимики Византии изобрели греческий огонь, – сказал Лев Математик.
Негромкий голос его глухо отражался от кирпичных стен. И никаких других звуков в этом помещении не было слышно.
Лев взял большую чашу с водой и поднес ее к металлическому сосуду.
– Наблюдай!
Он плеснул из сосуда темную густую жидкость в чашу с водой, и жидкость эта сразу загорелась. Чаша окуталась паром. Казалось, горит сама вода, превращается в серые клубы.
– Здесь хороший ветер, – сказал Лев, указав на отверстия в стене.
Сероватый пар всасывался в эти отверстия.
– Если жидкость из сосуда плеснуть на человека, он воспламенится. Плеснешь на корабль – корабль сгорит. Греческий огонь – главное оружие нашего флота. Вооруженные им, наши корабли стали непобедимыми. Лишь избранным людям в государстве известно, как надо готовить смесь. С сегодняшнего дня я буду учить тебя и этому. Потому ты и дал клятву молчания.
Однажды после занятий Константин шел по улице вместе со слугой Андреем и увидел страшную сцену.
Сначала он услышал крики, свист и топот. Потом показалась сама толпа. Она окружала старца, которого везли верхом на осле. Так возили осужденных разбойников да людей, проклятых церковью.
Старец на разбойника не походил. Он сидел гордо, глядя поверх хохочущей толпы, словно не чувствовал своего позора. Его охраняли всадники, иначе толпа могла бы стащить старика на землю, растоптать его.
– Иоанна Грамматика везут, – объяснил Андрей. – Он на собственную жизнь хотел покуситься, а это, сам знаешь, страшный грех. Его теперь ссылают в монастырь.
Совсем недавно иконоборец Иоанн Грамматик был патриархом византийской церкви, вторым человеком после императора. Тогда многие старались приблизиться к нему, край одежды хотя бы поцеловать. Теперь, когда его свергли, те же люди с удовольствием издевались над ним.
На старца показывали пальцами, какая-то женщина протиснулась и плюнула в него, мальчишки бросали комья грязи, а старик по-прежнему сидел гордо.
Не мог Константин спокойно смотреть, как толпа издевалась над беспомощным человеком, стыдно ему стало и больно.
В тот момент, когда старец поравнялся с ним, Константин бросился вперед и крикнул:
– Оставьте старца! Кого позорите вы – самого Иоанна!
И хотя кричал это четырнадцатилетний юноша, но столько отчаяния и страсти было в его голосе, что удивленная толпа расступилась, стихла.
ИКОНОБОРЦЫ ПРОТИВ ИКОНОПОЧИТАТЕЛЕЙ
Отступление
Первые христиане были бедны. Кругом стояли каменные храмы язычников, мраморные и бронзовые статуи богов, роскошные алтари, а христиане собирались тайно, и не было у них богатых украшений для церкви, даже церкви самой не было.
– И бог ваш такой же нищий, как вы сами, – насмехались язычники, – богам нужны богатые подношения, а вы нищетой только унижаете своего бога. У вас даже изображения его нет.
Прошло несколько веков…
Военную добычу, золото, драгоценные камни жертвовали византийские императоры церквам. На постройку храма Софии царь Юстиниан истратил доход империи за шесть лет.
Первые христиане гордились бедностью. Эти – роскошью. Сначала христиане вовсе не изображали своего бога. Затем иконы были допущены в церковь, чтобы не понимающие грамоту могли узнать из рисунков то, что не сумели прочесть в книгах. Это были картинки, рассказывающие о вере.
Скоро все христианские церкви были переполнены иконами и скульптурными изображениями Христа, богоматери и различных святых, они были богато украшены. Священники внушали верующим, что изображения эти созданы не простыми людьми, но ангелами и знаменитыми святыми.
Теперь уже сами картинки объявляли святыми. У них вымаливали урожай и хорошую невесту. С ними ходили в битвы. Верили, что даже кусочек краски со святой иконы может вылечить от смертельной болезни. И краску соскребали, по вечерам дома молились всей семьей на нее.
В Риме стояла бронзовая статуя апостола Петра, у которой верующие за несколько веков поцелуями стерли подбородок и часть ступни.
Иноверцы снова потешались над христианами.
– Хвастаете, что поклоняетесь единому богу, а на самом деле у вас больше богов, чем было когда-то в эллинских языческих храмах. Тех богов вы разрушили, а своих наделали. Уверяете, что исповедуете духовное учение, и не стыдитесь публично поклоняться фигурам из металла, камня и дерева, рисункам на дереве и полотне!
– Мы захватили ваши города вместе с церквами. Чудотворные иконы не спасли ваших церквей, – смеялись другие.
Император Лев Третий мыслил ясно и четко. Не зря он добрался из простых солдат до царского трона. Он решил очистить христианскую веру от остатков язычества, а заодно отобрать власть у церковников и монахов. В 726 году большая часть икон была вынесена из церквей, а оставшиеся Лев Третий повелел повесить в церквах так высоко, чтобы народ не мог целовать и касаться их. Иконы можно было только рассматривать издали, на них запрещалось молиться.
С тех пор больше ста лет страну потрясали смуты. Один император сменял на троне другого. Иногда торжествовали иконопочитатели. Тайно сбереженные иконы торжественно возвращали в храмы и усиленно молились им. Потом вновь побеждали иконоборцы. Они опять уничтожали изображения святых, а порой вместе со щепками от икон летели и головы иконопочитателей.
Последним императором-иконоборцем был Феофил. Однажды в споре разъяренный монах сказал ему, что божеское проклятие горит у него на лбу.
Феофил усмехнулся и вместо ответа приказал на лбу у монаха выжечь бесстыжие стихи.
Царица Феодора и логофет Феоктист были тайными иконопочитателями. Вот почему после смерти царя Феофила неистовый иконоборец, главный советник царя патриарх Иоанн Грамматик, был низвергнут. Трусливый дядя царицы Мануил из ярого иконоборца немедленно стал ярым почитателем икон.
День, когда Феодора разрешила внести иконы в храмы, до сих пор отмечается церковью и называется днем православия.
Тогда же и Лев Математик, племянник Иоанна, с радостью оставил место епископа в Солуни и вернулся в столицу.
Церковные дела его мало интересовали. Ему были скучны споры иконоборцев с почитателями икон.
Некоторые требовали сослать его куда-нибудь – все-таки племянник Иоанна. Но Варда поставил его во главе будущего университета.
ВСТРЕЧА С ВАСИЛИЕМ
Константин вставал на рассвете, одновременно с Феоктистом. Завтракали они вместе.
У Феоктиста дел становилось все больше. Брат царицы, Варда, проводил время в увеселениях. Делами империи управляли Феодора и Феоктист.
– Вырастет наследник и увидит, что казна за эти годы умножилась втрое, – говорил логофет.
О воспитании наследника по-прежнему никто не беспокоился. И в то же время Варда не подпускал к нему никого.
– Вчера наследнику подарили красивого щенка. Он приказал разрезать щенку живот, чтобы посмотреть, что у того внутри. И никто не посмел удержать его, – жаловался Феоктист Константину.
