Текст книги "Складки (сборник)"

Автор книги: Валерий Кислов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

ЭКСКУРСИЯ

Я знаю, что впервые. Разумеется. Мало кто вздумает повторить, хотя бывали и исключения, впрочем, весьма редкие… Чему удивляетесь? Месту? Удивляться следует не месту, а времени. Здесь не к месту, а ко времени. Мы как раз временем и занимаемся. Да. Не прокуриваем, а курируем, это вы удачно пошутили. Действительно курируем. Блюдем. Храним. Архивируем. Сжимаем. Складываем. Складируем. Ну, не внавалку, разумеется, а ровно и компактно, аккуратно и бережно, учитывая, что емкостей у нас, как вы вскоре заметите, недостаточно, да и площадей не хватает.

Да, материально. Да, конкретно. Мы ведь помним, как блестяще Штерер доказал свою идею «трения времени о пространство». Поэтому давайте сразу же договоримся о вещественности времени и оставим поэтам эфирности, эфемерности и прочие эфедринохимерности. Но ведь сказал же кое-кто из великих: «Времени нет, все есть некое настоящее, которое, как сияние, находится вне нашей слепоты», а другой кое-кто из великих повторил: «Времени нет, есть лишь ветер». Сказано, конечно, красиво. И даже убедительно. Но, при всем нашем уважении к кое-кому из великих, эти гипотезы не соответствуют так называемой действительности. Сияние случается крайне редко, а слепоту нашу только самый ленивый не хвалил на все лады, это уже притча во языцех, так сказать, риторическая фигура. Время, конечно же, есть. И ветер, кстати или некстати, дует именно потому, что вдруг перемещаются целые массы времени. Время есть, а с ним – проведение, отведение, выпадение, прободение и т. п. – ение. Более того: действительно истинным во времени является то, что познается о нем и в нем, то есть время мыслимое. Вот она, так называемая действительность. В очевидных стадиях.

Итак, мы действуем без всякого поэтического ослепления: мы мыслим время, осмысляем его, а конкретно – классифицируем и складываем в герметично закрывающиеся сосуды, ибо его вполне можно дробить, хотя «как и воду, резать ножом невозможно», – заявил поэт Хорасан, до ареста причислявший себя к анархистам-метафизикам. Так ведь поэт. И научно взирать был неспособен. А по-научному рассуждать следует так: пусть сначала время – как и всякая априорная форма чувственного созерцания – имеет вид неопределенно-расплывчатый, пусть эта липкая, густая студнеобразная масса имеет различную окраску и специфический, зачастую весьма резкий запах, главное в нем то, что оно делимо.

Время начинает делиться не сразу, а со временем. Следует добавить, что одновременно с делением изменяется само состояние времени, причем у каждого образца по-разному – в зависимости от его индивидуальных свойств. С различной скоростью и интенсивностью время твердеет или, наоборот, размягчается, причем этот процесс необратим, то есть развивается в одном направлении – от прошлого к будущему, «в отличие от человеческого сознания, которое может двигаться куда угодно», – заявил тот же поэт Хорасан, который после ареста перестал себя причислять к кому бы то ни было.

Итак, желатиноподобное время регистрируется, а затем – при строгом соблюдении всех правил и инструкций – аккуратно укладывается по канопам. Каждую заполненную канопу укладчица снабжает своим талончиком с номером, подобным тем, которые мы находили на дне картонных коробок из-под мармелада когда-то давным-давно… еще в советское, так сказать, время… уже после того, как весь мармелад был съеден, а в пустоте под двумя листами шуршащей вощеной бумаги издевательски скрипели сахарные песчинки. Мы слушали скрип и облизывали липкие пальцы…

Вы помните то шуршание и тот скрип? Вы помните те талончики и те песчинки? Вы помните то время? Вы помните ту жизнь? Нет, вы еще молоды, помнить не можете, а я помню и посему позволю себе сформулировать следующую зависимость: как там складывалась жизнь, так здесь раскладывается время.

Да, именно так! Не обессудьте за неточность формулировки: термины «там» и «здесь» относятся отнюдь не к пространству, а ко времени, и в данном контексте означают «тогда» и «теперь». Хотя складки времени и складки пространства почти всегда повторяют одни и те же конфигурации, правда, со сдвигом по фазе. Был даже один древний польдевский текст, который так и назывался «Складки», но вы вряд ли могли его читать…

Да, связь имеется, причем еще какая! Не прямая и не косвенная, не причинно-следственная и не логически обратимая, не кровная и не духовная, не деловая и не интимная, а беспорядочная, прерывистая и в некотором смысле незаконная, ибо не подчиняется на первый взгляд (с человеческой точки зрения) никаким законам.

Впрочем, сравнительным анализом временных и пространственных складок занимается раздел особой науки ’патафизики, основы которой в начале прошлого века изложил доктор философии Фостролль, или, как его еще иногда называют, Фаустролль, а дальнейшее развитие дали такие ученые, как Хинц, Финке и Рецмайер. Эта наука изучает свойства воображаемых решений и законы, управляющие исключениями, то есть является наукой универсальной. Помимо прочих явлений ’патафизика изучает связь времени и пространства со складыванием и раскладыванием материи, усматривая в складывании и раскладывании сущность времени и пространства в их трагикомической нерасторжимости. Но это, возразите вы, изучалось и раньше, причем всякий раз безуспешно, хотя и не всегда бездарно. И были же всякие там хронотопы, хронотропы и хронотрупы.

В ответ на это я могу выдвинуть два соображения.

Во-первых, целью прочих изучений, несмотря на их мнимую фундаментальность, всегда было получение пусть не сразу ощутимых, но все же нащупываемых результатов, то есть практической (некогда научной, а теперь почти исключительно коммерческой) выгоды, тогда как ’патафизика является дисциплиной радикально безрезультатной и бескорыстной. Она интересна, но не заинтересована. Другими словами, она целесообразна безо всякой цели. Кто это сказал?

То-то же.

Фантазия бесценна, когда она бесцельна. А это кто сказал?

Ну-у… Чему вас только в школе учили? То есть не учили… Ну да ладно.

Во-вторых, ’патафизика впервые объяснила, почему течение времени зависит не от скорости движения и физико-химического состава тела, как полагали раньше, а от стадии его так называемого «воодушевления» и – в не меньшей степени – от способности изучающего к абстрагированию. Другими словами, пусть время живет в озаренных телах, но считать его следует отстраненно. Кто это сказал?

А вот и нет.

Несомненным достижением последних экспериментов в этой области ’патафизики можно считать три гипотезы:

1. время есть произвольная непоследовательность существования не всегда сменяющих друг друга явлений (Пицарро);

2. материя творит свое собственное время по своим собственным законам, но отчуждает его произвольно и с явным пренебрежением (Самарканд);

3. соотнесенностью со временем определяется не только какая-то реальность, но и ценность существования материи, а значит, и нас с вами (Брейгель).

Да-да, и с вами тоже.

Взять, например, Домаля…

Только не надо умничать про субстанциальную и реляционную концепцию времени, про цикличность сакрального и профанного и проч. Вы бы еще припомнили скорбь веника или авантюрный опыт по сжатию Л. Стерна до консистенции Ф. С. Фицджеральда.

Нет. Наши занятия носят более скромный и прикладной характер: время раскладывается здесь и сейчас, но не хронологически. Сортируется не по скорости убывания и не по мере забывания, а по степени пользы, в зависимости от цели и эффективности использования. Принцип классификации – сугубо утилитарный: офелимос, как говаривали древние и, кстати, не ошибались. В зависимости от категории и класса времени выбираются подходящие сосуды. Например, в этих ольпах помещается автохресимос, то есть время, проведенное с пользой для себя. Сия пелика, размерами поменьше, содержит гетерохресимос, то есть время, проведенное с пользой для других. А тот маленький лекиф – настоящий кладезь, в котором залегает панхресимос, то есть время, проведенное с пользой для всех. Там с благоговением и на века вечные хранятся редкие и ценные экземпляры. Такое время не портится и, как здесь говорят, «терпит»: со временем оно облагораживается подобно хорошо выдержанному вину.

Благородные изменения носят двойственный характер. Во-первых, отрезки времени удивительнейшим образом уменьшаются в размерах, как бы усекаются, уминаются и уплотняются. А во-вторых, одновременно с этим усекающиеся, уминающиеся и уплотняющиеся отрезки времени усыхают, черствеют и твердеют. Это относится к полезному времени вообще. А отрезки особо полезного времени, так называемый мегапанхресимос, продолжают свою минеральную метаморфозу, постепенно становятся все прозрачнее и прозрачнее, пока камень не превращается в чистый кристалл или даже алмаз. В этом случае время переходит в категорию абсолютного духа, как бы останавливается, или, как у нас говорят, встает дыбом, комом или колом.

Полученный таким образом «кол» может рассматриваться как универсальная величина измерения времени, необходимость в которой ощущается уже давно – ведь вы сами не раз убеждались в отсутствии универсальных критериев и в несовершенстве существующей системы оценки. Разве один час, проведенный в глубоком удовлетворении от моментального удовлетворения потребностей и желаний, равен одному часу физических лишений и моральных терзаний? Прошу вас не передергивать: это не то же самое, что килограмм пуха и килограмм гвоздей. Не надо путать истину разума с истиной факта. Как не надо путать истину факта с правдой жизни. Ведь ни у кого не вызывает сомнения тот факт, что время одного несоразмерно времени другого. «Ни под луной, ни под солнцем время твое с моим не сольется», – сказал поэт эпохи Тан по имени У Ли По и не ошибся. А время одного индивида несоразмерно времени миллионов. Даже на протяжении одной и той же жизни восприятие времени меняется, причем радикально. Разве час детский подобен часу взрослому? Юношеский – старческому? Зимний – летнему? Ну, сами подумайте, как можно сравнивать час городской с часом сельским, а час гражданский – с часом военным? А час здоровья и час болезни, час позора и час триумфа? А тихий час в детском саду? Час потехи? Час расплаты? Кому придет в голову сравнивать час биологический с часом астрономическим?! А вся жизнь в один миг? А один миг как вечность? А вечность…

Вечность… это… как это…

Ну, то самое…

На языке вертится…

И никак не…

В общем, час часу рознь. Этот часами среди стрекоз, тот под часами с букетом роз, а есть еще и те, кто на часах в дикий мороз, да еще с автоматическим огнестрельным оружием в руках для защиты жизни, здоровья и имущества. Но не своего. А иногда – и для расправы, что, например, совсем недавно и имело место в отношении жизни, здоровья и имущества (прямо скажем, небогатого, поскольку заключалось в одной тетради с постэкзотическими прокламациями) одной расстрелянной анархистки. Час от часу не легче. Если речь идет о времени, лучше вообще ничто ни с чем не сравнивать, даже пользуясь «комом» в виде универсального измерителя. Как сказал один ученый, осужденный на многолетнее тюремное заключение за эгалитаристскую пропаганду, «время – это вращение причины вокруг следствия».

Но мы несколько отвлеклись.

Внутри некоторых вставших «дыбом» отрезков времени – это самые редкие экземпляры – можно уже на каменной стадии, причем невооруженным глазом, различить тончайшие прожилки и нервюры, которые позднее, в кристально-чистом финале, сплетутся в четкий рисунок, дабы неповторимостью личных капиллярных черт явить то, что легкомысленные люди называют линией жизни (они ошибаются, как и все те, кто говорят о жизни вообще). Это по правую руку. И не про вашу душу.

А по левую руку – сундуки, обтянутые обручами, обитые железными планками и окованные гвоздями, кофры металлические, ящики деревянные, чемоданы фанерные, саквояжи кожаные, коробки картонные, тюки тряпичные, мешки дерюжные, рюкзаки брезентовые, торбы холщовые; как будто семья, пытаясь обмануть время и оттянуть смерть, переезжает со старой временной на новую временную квартиру и перевозит с собою нехитрые пожитки. В этих емкостях находятся амфоры для времени, зря потраченного на себя, а также канфары для времени, зря потраченного на других. А в этих больших пифосах – залежи времени, убитого зря и ни на что. И ни за что. Мертвое время. Хронос некрос. Как убивать и терять время, вы и сами прекрасно знаете, в этом можно лишний раз убедиться, если обратиться к примерам, взятым и из вашей личной и не вашей личной (то есть чужой) жизни. А потом все эти неимоверно тщетные попытки найти, нагнать, настигнуть, наверстать, а также повременить, перенести, отсрочить…

Как заявил на своем последнем допросе историк Бандзо – я цитирую почти кириллицей – «Улсад суугаа эрхγγгийн төлөлегчийн газрын дарга кисловтай хийсэн ярилцлага», но, не зная мангорского языка, вы вряд ли поймете. В очень приблизительном переводе это означает: «Всякое время – чей-то конец, кисловатый привкус насильственной смерти». Другими словами, всякое время завершается убиением. А вот что со временем делается потом? Вы ведь наверняка об этом никогда всерьез не задумывались. А зря.

Хотя вы всерьез не задумывались о многом.

А зря.

Итак, во что превращается убиенное время? Сначала убиенное время распадается на минуты, секунды, доли, а затем разминается в жидковатую кашицу с комочками, затем в еще более жидкую, но по-прежнему неоднородную смесь, хотя уже без комочков. Доходя до сопливо-слизкой стадии, время начинает гнить и смердеть. Скорость разложения зависит не только от температуры воздуха (величина физическая), но и от так называемой «атмосферы эпохи» (величина этически-эстетическая): не случайно тусклые серые времена часто называют «гнилыми». И дело не только в задорной журналистской метафоре (ох уж эти журналисты!). Ведь не просто так говорят: эпоха настоя, застоя, отстоя. Жидковатые люди просачиваются через событийную воронку очень быстро, а твердоватые частенько застревают. Происходит фильтрация…

Какого еще базара?

Так вот, смердящий гной времени вытекает из удрий и гидрий, которые, как говорится, дают течь («Все течет, и все из меня», – часто шептал избивавшим его конвоирам биолог Хаджбакиро и редко ошибался). Нет нужды пояснять, что протечки гнилого времени помимо материального ущерба доставляют моральный дискомфорт: негативно сказываются и на работе отдельных сотрудников, и на репутации всего заведения. Представьте себе, как хронооператор открывает какой-нибудь баул, сует руку внутрь и обнаруживает на дне протекшую из канопы липкую жижу. От прикосновения остается крайне неприятное ощущение, если не сказать отвращение, а также стойкий, с трудом выветриваемый запах, напоминающий запах залежавшейся рыбы или застоявшейся и вовремя не спущенной спермы.

М-да.

Итак, если вкратце, то схема получается следующей: в этом отстойнике время проверяется; критерием пользы служит его твердость: чем тверже, тем полезнее. Время жидкое, а значит, бесполезное (убитое, мертвое) хоронится. Время твердое, а значит, полезное (живое) сохраняется. Проверяем, отбираем, хороним и сохраняем все это время мы. Согласно инструкции, работаем в халатах, перчатках и масках. По всем нормативам мертвое время должно храниться не меньше сорока, но не больше сорока девяти дней, но мы, признаться, иногда не выдерживаем – какая фантастическая вонь! – и хороним отходы раньше срока. Рассказывать о досрочных отходах я не имею права, поскольку…

Да и этически…

Не догадались, зачем срок в сорок тире сорок девять дней? А вдруг того? Ведь неизвестно, в какое лоно… А потом претензии, заявления, рекламации. Тогда-то и вызывают дежурного хронобиолога, чтобы отслужил свое, и дело пересматривается.

Зачем что?

A-а, все это вообще?

Вы имеете в виду хранение? Как это зачем? Не затрагивая эзотерический смысл подобной деятельности, отмечу лишь ее дидактическую цель. Как сказал перед публичной казнью поэт-мученик Марашвили: «Вязь неразрывная времен, связь из былого в будущее мира, и звук… каких-то там имен… и… хрип какого-то эмира». Или «скрип какого-то эфира».

Короче, для сохранения хронотипа эпохи. Ведь не зря же в конце проведенной зря жизни собирается группа хронометристов (или хронометражистов, как их называют в последнее время, но, как мне кажется, неудачно, поскольку это сразу же отсылает к нелепой амальгаме из «метранпажей» и «суфражистов») и – в присутствии дежурного хронографа в маске обезьяны или ибиса с маленьким изящным зеркальцем в руках – взвешивает, измеряет, а затем, разложив по кратерам и киликам с соответствующими этикетками и бирками, выносит соответствующее решение.

Вот вы, допустим, будете стоять в тоскливой, больничного вида белой комнате, подобной этой, робко переминаясь с ноги на ногу, и ждать на сквозняке, что вам скажут. А вам на сквозняке и довольно грубым тоном скажут приблизительно следующее: «Аэй кратистон эсти талете легейн!»

Вы, разумеется, ничего не поймете, глуповато и виновато улыбнетесь, бестолково разведете руками и беспомощно замотаете головой, пытаясь жалкой мимикой и жестикуляцией объяснить, что вы из сказанного ничего не понимаете, да и вообще оказались здесь совершенно случайно, по ошибке или по недосмотру, а тут…

Тут вам довольно грубым тоном растолкуют: «Вы, кутила и растратчик, промотали, продули, провалили, профукали, короче, проэтосамое весь запас отведенного вам времени и, стало быть, прожили зря жизнь, данную вам – как, впрочем, и всем остальным – раз в жизни. Вы, хронический и даже патологический прожигатель и спускатель по ветру, взвешиванию и измерению не подлежите. Хронометраж отменяется. Ступайте, бесполезный вы человек. Уходите, морос и какое вы этакий. Не мешайте работать».

И пристыдят вдогонку: «Ну и публика».

И унизят напоследок: «Экземпляр».

И заодно заклеймят: «Холоймес».

А бывает, добавят под конец, как бы нехотя и, кажется, уже не так грубо: «Хотя… Ну-ка погодите… Ну-ка повернитесь. Ну-ка идите сюда. Ну-ка встаньте там…» А если попробовать из вас что-нибудь вытянуть? А вдруг выжмется что-нибудь положительное? Чтобы можно было на весы положить и взвесить. Как знать, вдруг в силу какой-нибудь хронопатологии наберется единиц на сто пользы. Личной, конечно, не общественной же! За кого вы себя принимаете? Тоже мне, хомо новус! Андропос он, меменсо тес койнэс тухэс. Нет, тохес – это не то, о чем вы подумали. Ну-ка вместо того чтобы думать, раздевайтесь до пояса, ремешок ослабьте. Не бойтесь, это всего лишь хронодатчик. А это хроносчетчик. А это хронометр. Вдохните глубоко. Не дышите. Хоп. Ну вот. И вправду сто. Можете выдохнуть. Не густо. Но хоть что-то.

Конечно, точно. Вот черные камушки, а вот белые. Ин оптима форме. Можете сами посмотреть на хрономонитор. Точно, как в аптеке. Мы же не на рынке. Подумайте сами, кому нужна ваша временная слизь? Для чего? Мы здесь не обвешиваем, весы пальцем не придерживаем и не подвинчиваем. Бона фиде, так сказать. Хотя и у нас бывают ляпсусы, накладки с хронометрией. Правда, это случается крайне редко, лишь в случае с макровеличинами. Курьезно, не правда ли: чем больше величина, тем больше вероятность погрешности.

Ладно. Ну, если вам так хочется, можете взглянуть. Нет-нет, одеваться вам незачем, у нас не простужаются. Про сквозняк больничный вам так сказали, ради шутки, а вы и поверили, а поверив, даже почувствовали. Соматика. Одежду сложите аккуратно и положите в этот контейнер. Вот вам справка со штампом. А это в качестве сувенира ад хонорэс про мэмориа гирька с выгравированной надписью «А. О. Э.».

Что значит «общество»? У нас не «общество». И не «акционерное». Про свои общества вы лучше забудьте. И про свою ограниченную ответственность. То есть безграничную безответственность. Нет, не объединенные и не арабские. Надпись читается очень просто: «Андропине офелейя экатон». Неужели не понятно? И оставьте свои дешевые ассоциации при себе. Справку покажите кому следует в следующей комнате, а гирьку храните на память. Хотя какая уж тут память… Сит вениа вэрбо, с памятью у вас, как и со временем: полный провал. Пробел. Прокол. Или, скорее, перекос. Вы ведь помните не то, что вам говорят, а то, что вы себе сами повторяете. А повторяете вы себе то, что хотели бы от других услышать, но других вы все равно никогда не слышите, так как никогда не слушаете, даже когда другие что-то пытаются высказать. Хотя когда понимаешь, что именно другие пытаются высказать, то слушать это просто не…

То есть…

Ну, в общем…

Тьфу, с вами тут совсем запутаешься!

Короче говоря, все ваше время уходит на перекошенные воспоминания о том, чего не было. Косая память о небытии. Это не амнезия и не склероз. Назовем это аберрацией слуховой ориентации вследствие глубокого родового аффекта или хроническим искажением восприятия так называемой объективной действительности (это вы сами так ее назвали) в результате, допустим, чрезмерного увлечении сентиментальными телесериалами. Ах либрис, либрис… Ах, утраченное время. Ах вы, грезы мои, грезы, грезы новые мои…

Все склонны мечтать, у многих фантазирование превращается в перманентную конфабуляцию, а у некоторых в патологическую мифоманию. Но время мифическое гниет и смердит ничуть не хуже, чем время реальное, так сказать, объективно реализованное. В этой связи особенно смешны заявления ученых, согласно которым времена бывают разные, и в силу этих различий продукты интеллектуальной и духовной деятельности человеческой популяции также различны; смешно всерьез полагать, что эти различия могут обуславливать качество и количество сгнившего времени. Но теперь, благодаря ’патафизике и, в частности, единственному, да и то незавершенному трактату Глущенко (автор удавился шнурком, вытащенным из папки со своим делом, прямо в кабинете следователи, когда тот вышел по малой нужде), мы понимаем, что относительно гниения все времена хороши и плохи одинаково, все они гниют и смердят безотносительно. Безразлично. Так, время трансцендентального позитивизма смешивается со временем диалектического идеализма, время социалистического сюрреализма сливается со временем капиталистического гиперреализма: все времена канут в одну и ту же канализационную Лету. Да. Да-да. В Лету даодаизма, если угодно. Чтобы изготовить продукт интеллектуальной и духовной деятельности, годится любое время, а различие времен на хорошие и плохие, вонючие и ароматные подчеркивается теми, кто изготовить собственный продукт не способен ни в какое время, но пытается примазаться к чужой продукции, по возможности не замараться и выгодно предстать. Так сказать, нажиться. Первобытное общество, видите ли, для них «примитивно», средневековье «мрачно»… А их неоварварская радикально меркантильная современность не примитивна, не мрачна? Ладно. Финис коронат опус. Вам сейчас по коридору направо. Вот опять не слушаете. По коридору направо, вам говорят. Давайте в темпе. И дверь прикройте плотнее.

Вы, стало быть, голый по пояс выходите из комнаты, плотно прикрываете дверь и оказываетесь в коридоре без дверей, который словно продолжает покинутое вами присутственное место и действительно заворачивает направо. Вы идете по коридору и вскоре утыкаетесь в дверь, ничем не отличающуюся от предыдущей. Вы стучитесь, открываете и входите.

«Здравствуйте, здравствуйте. Сертификат, силь ву плэ. А! Вуаля. Сто. Как самочувствие? На что жалуемся? Рябь в глазах? Головокружения? Провалы в памяти? В коме бывали? Да не в Коми, а в коматозном состоянии! Нет? Сознание теряли часто? Никогда?! Вы хотите сказать, что всю жизнь жили сознательно? И сейчас в полном сознании? И всегда было полное? Фантастик! Не иначе как осознание собственной правоты и силы, да еще и подкрепленное крепеньким бытием. Значит, не растрачивали, не спускали, хранили, накапливали даже – интересно за счет чего? – за счет какого еще опыта? – ах, эксперьянс… – и вот донесли в целости и сохранности? И где же оно, это опытно накопленное сознание? Где ваше, так сказать, консьянс? Да вы на себя посмотрите, эмпирическое вы недоразумение! Зеркало? Какое еще зеркало? На себя посмотреть? Вы, однако, шутник! Это в переносном смысле и даже как бы риторически. О санс фигюре, понимаете ли. Сами подумайте, ну зачем вам на себя смотреть, причем сейчас? Что, за всю жизнь не насмотрелись? Вы же не у фотографа на документы и не у куафера. Не смешите меня. Разоблачайтесь. Нет, на этот раз в прямом. О санс пропр. Снимайте-ка панталоны, блузу и, так сказать, кюлот. Туфли не снимайте. На дырявые носки уже, пардон, смотреть тошно. Берите свой талон-жетон и ступайте бодренько, а то за вами уже целая очередь выстроилась. Много вас таких сознательных. А как посмотришь на вас без панталон… санкюлоты да и только. Причем все фанфароны и фрондеры… Чего ждать? И так уже заждались. Вам – сюда. В эту дверь. Да не мельтешите вы. Гирьку можете здесь оставить, на полочке, рядом с другими. Она вам вряд ли понадобится. По коридору направо. И дверь, пожалуйста. Силь ву плэ!»

Вы, стало быть, совершенно голый, но в дырявых носках и ботинках, выходите, прикрываете, оказываетесь, идете, стучите и входите.

«Здрасте-здрасте. Хай! Хау а ю? Заходите. Талончик не потеряли? А то у нас ведь тоже отчетность. Ответственность. Как перед кем? Перед временем, а значит, не побоюсь громкого словца, перед вечностью. Этернити. Осторожно, здесь косяк. Все головой так и норовят. Некоторые с синяками на лбу выходят. Хотя прихорашиваться здесь как-то не принято, да и… Ну, значит так. Я вас быстренько проинструктирую, тайм из… сами знаете что. А вы тем временем бахилы надевайте на ботинки, а то у нас паркет узорный, еще старый, единственное, что осталось. Все остальное новое после ремонта. Веление времени, понимаете ли. Нью лук, нью лайф, ха. Коридор идет спиралью (очень удачная метафора для времени, куда удачнее, чем какая-то перчатка), все время заворачивает и спускается. Гойн даун. Таким образом, вы, спускаясь и заворачивая, будете двигаться кругами. Нет, не по кругу, а кругами! Круги же разные! И по глубине, и по уровню… этого… этой… ну, в общем, сами увидите. Стэп бай стэп. Итак.

Во время спуска вам надлежит неукоснительно соблюдать следующие правила.

Сохраняйте заданный ритм движения.

Не забегайте вперед.

Не отставайте.

Ни в коем случае не трогайте ничего руками.

Не посягайте.

Не глумитесь.

Сдерживайте эмоции: нельзя кричать и громко смеяться.

И не удивляйтесь, что какие-то пояснения могут показаться краткими, схематичными, без особого воодушевления. Во-первых, большая пропускная способность, к концу смены набегаешься так, что уже не до энтузиазма. Не до драйва. Во-вторых… Во-вторых, вам расскажут дальше. Ну что, напялили? О'кей. Тогда шлепайте. По коридору направо. Бай-бай. А дверь?!»

Вы, стало быть, совершенно голый, но в дырявых носках, ботинках и надетых поверх синих больничных бахилах, выходите в коридор, проходите по заворачивающему коридору метров тридцать и оказываетесь в маленькой круглой зале. В центре залы уже стоит группа таких же, совершенно голых, но в дырявых носках, ботинках и надетых поверх бахилах. Все смотрят на вас укоризненно, и тут вы понимаете, что все ждали только вас.

Ну-с, курсанты-экскурсанты, теперь все? Тогда приступим. Каталогов и буклетов у нас нет. Плана тоже нет, да он и не нужен, коли есть я. Да и заблудиться здесь невозможно. Шагай себе ногами вперед (ха-ха), и всё. Повторяться не буду, слушайте внимательно. Если будут вопросы, задавайте, только договоримся сразу, в щадящем режиме. Общее время осмотра – час. Да, и не удивляйтесь, что так грязно. Такой контингент (ха-ха). Шучу. Просто убирать некому. Да и кто пойдет? Вот вы бы сами пошли? В прошлом году ремонт делали, а двери покрасили поганенько. И ручки привинтили кое-как. И лампы эти, в подвесном потолке. Дешево и пошло, как в жэке. Отсутствие средств и вкуса. Да и откуда ему взяться? И мухи эти жирные, зелено-синие, все жужжат и жужжат. Откуда они вообще летят? Окон-то нет. Не иначе как через вентиляцию. Хотя вентиляция как раз и не работает, летом жара адская (ха-ха).

Итак…

Да. Перед тем как начать, небольшая преамбула. То, что нам предстоит увидеть, различается по стилям, жанрам и техникам, но одинаково отражает крайний индивидуализм и радикальный субъективизм авторов, во всей красе являя, как один гений выразился, «морду модернизма» с ее звериным оскалом и гнилым нутром. Другими словами, всю неприглядность ее (по Марксу и Фрейду) оголтелого эго.

Во как!

Оголтелое эго.

Запомним.

Итак, первая анфилада посвящена недействующим и трусоватым, так сказать, олухам и пентюхам. Развешанные на стенах аппликации и коллажи отражают идею робости, неуверенности, сомнения, опасения и уклонения. Различные чувства вызывают разные состояния и не всегда однозначную реакцию: обильное потение, нервозное потирание рук, шарканье ног, судорожное комканье носового платка, нервный тик, самопроизвольные гримасы и неприятный кислый запах изо рта. Техника – металлическая проволока, пластик, полиэтилен, ткань, шерсть, бумага, картон, клей. Вот взгляните. Здесь различные занятия, оттягивающие время и мешающие принятию решений: плевание в потолок и в воду, ковыряние в носу и в ушах, чесание в промежности, выдавливание прыщей, обкусывание ногтей аж до самых лунок, так что выступает кровь, протирка очков, завязывание шнурка и галстука, выяснения отношений с женами и детьми, а тут – кстати, весьма любопытный сюжет – выискивание второго носка после стирки в коммунальной стиральной машине. Занятие увлекательное, но совершенно бесполезное. Время в этом случае проходит, я бы даже сказал, пролетает на удивление быстро и бессодержательно. Как в социальных сетях. Как будто и не было. М-да… Как в сетях. Как будто и не… Это я не время тяну: это у нас получилась реприза такая, а точнее лексическая анафора, риторический прием для усиления эффекта. Гомон тяти. Тягомотина. А это, к слову сказать, получился другой риторический прием. Ну, какой?

Да я понял, что не филологи…

Вторую анфиладу мы официально называем языческой, а меж собой варварской; здесь у нас и слепое почитание времени, персонифицированного в виде иерархов и эдилов, и идеологическая зависимость, и спортивный фанатизм, и эстрадный тотемизм, и телевизионный анимизм, и прочие попытки забыться во времени, задержаться в нем надолго, а еще лучше навсегда. Здесь – на фабрике грез – каждый находит свое пережитое наваждение; вы вряд ли будете исключением. Фотографии большей частью цветные, печать разная; все под стеклом, потому что посетители в экзальтации иногда целуют или плюют. Вначале – властители дум, мудрецы и пророки, вожди и борцы. Кумиры бессрочные и безвременные; символы вечных идей и незыблемых истин. Затем – коронованные особы, президенты, лауреаты, призеры, чемпионы. Лидеры, вызывающие зависть и стремление сравняться. Далее – видные и заслуженные деятели, так сказать, популярных видов искусств, звезды, завлекающие, обольщающие и обвораживающие, насаждающие единовкусие и униформизацию чувств. Стоит ли объяснять, что изображения зачастую метафоричны.