Текст книги "Город в законе: Магадан, триллер"

Автор книги: Валерий Фатеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА X

Бывали хуже времена,

Но не было подлей.

Сын известного магаданского писателя Станислава Оч– каса был убит прямо на службе, а служил он как никак в ФСБ и дежурил в гараже этого солидного и грозного некогда заведения. Официальная версия – самоубийство.

Я был на похоронах и слышал как причитала, прощаясь с сыном, мать. И слух мой резанула ее горькая жалоба:

– И сам ты, бедный, эту пулю искал.

Потерянный отец, враз потерявший лоск и стать, мотался по комнате, не зная куда себя деть.

Мы обнялись и он шепнул мне…

– Какое самоубийство, Валя! Два выстрела было, два…

А сын другого моего коллеги был расстрелян среди белого дня у магазина "Универсам" автоматной очередью, как в тире. Говорили, бандитские разборки.

И тут начались взрывы. Первый грянул прямо у окна моего дома – взорвали кооперативный гараж. Было это теплым летним вечером, на крыше гаража обычно в это время резвились дети, рядом общежитие, через пять метров – остановка. Но жертв не было и спас людей, как ни странно, комиссар Катани. Да-да, в это время начиналась очередная серия "Спрута" и люди уже восседали у телевизоров. Они еще не знали, что проснулся наш родненький спрут – не спрут, но тоже не подарочек.

А потом пошло. Взрывали, как водится, машины, оффисы конкурирующих фирм… взорвали даже фасад почтамта.

Но один случай стоит особняком…

Сереньким осенним днем в приемную мэрии вошел такой же серенький мужичок в толстой болоневой куртке. Он осведомился у секретарши, на месте ли Дорофеев и терпеливо стал дожидаться своей очереди.

– Да не сможет он вас принять, – в который раз объясняла ему секретарша.

– Сможет, – бурчал, пряча глаза, посетитель, – Мне надо. V

Что изменило его планы, неизвестно. Но, просидев почти полтора часа, – у мэра шло совещание – посетитель поднялся и вышел из приемной.

Он дошел до автобусной остановки "Цветы", несколько раз нервно прошелся мимо жидкой группы ожидающих пассажиров и отдалился к зданию детского сада.

И тут рвануло. Да так, что по всей округе со звоном посыпались стекла, взрывной волной стоящих на остановке людей смело, как городки битой…

Когда воцарилась тишина и прошло смятение первых минут, кто-то поискал глазами странного мужичка в странно толстой куртке и не нашел… Его не было.

Нет, конечно, он был… На траве, на листьях, на стене ближнего дома… может быть, даже в воздухе, смешиваясь с дождевыми каплями, медленно опускался вниз.

– Там и собирать было совершенно нечего, – сказал мне потом один из оперативников. – Два полиэтиленовых пакета.

Но после того, как гранатные взрывы прогремели у подъезда горотдела милиции, аторитеты решили положить конец беспределу. Завязавшаяся ожесточенная борьба как между группировками, с одной стороны, так и между бандами и милицией, с другой, мешала серьезному бизнесу… В Магадане состоялся сход воров в законе.

Был он приурочен к очередному турниру Попенчен– ко. Может быть, авторитеты хотели сочетать полезное с приятным, а может, и просто потому, что среди нынешних крутых немало и вчерашних спортсменов. Тем не менее сход состоялся, по городу был назначен смотрящий и в мутной клубящейся мгле криминального мира наметились какие– то очертания… В городе стало относительно спокойнее… если покоем можно назвать, когда каждый день либо погибают, либо исчезают без вести люди:

…Однажды у кассы администрации президента – пришлось мне просить друзей, чтобы устроили билет на Магадан – я встретил бывшего секретаря обкома Шайдурова.

– Сергей Афанасьевич, – удивился я, – вы в Магадан?

А удивился я тому, что знал – Шайдуров последнее время тяжело болел, у него нелады с памятью и что ему делать в Магадане, если работает старик в президентском общепите.

Но ретроспективная память у бывшего первого секретаря области оказалась прекрасной и он даже вспомнил меня, то есть не совсем меня, а тот эпизод, когда из-за моей статьи судили редакцию районной газеты.

– Не хватало еще, чтобы партийные газеты судили, – изрек тогда Шайдуров, и дело, как по мановению волшебной палочки, рассыпалось.

Как и всякий северянин, возвращался я с изрядным перегрузом, а денег было в обрез и, поколебавшись, я подошел к Шайдурову.

– Вы не против, если мой чемодан вместе с вашим проедет регистрацию.

Шайдуров был не против, но когда мы уже уселись в самолет и наши места оказались по соседству, он мне пожаловался:

– Какой-то мудак дал мне чемодан на регистрацию, а что в нем – не сказал. Меня спрашивают, а я не знаю, что ответить.

Я благоразумно умолчал, что этим мудаком был я. Мы разговорились.

Выяснилось, что летел Шайдуров разыскивать своего сына. Вот уже год, как его не могли нигде – ни среди живых, ни среди мертвых – отыскать.

Краем уха я эту историю слышал.

Сын его был врачом. Пил безбожно. Развелся с женой и забичевал. И пропал. Милиция, КГБ – найти его не могли. И вот Шайдуров летел сам попросить губернатора помочь в этих поисках.

Я знаю, что и этот его визит был бесполезным.

Сына его нашел много позже один из следователей прокуратуры – Жуков. Зная образ жизни пропавшего, он правильно предположил, что искать его надо среди неопознанных трупов. Он поднял горы дел, вычленил из них кандидатов – по возрасту, по описаниям. Это была адская работа – мало кто знает, что в иной год таких неопознанных, особенно "подснежников" – трупы, обнаруженные по весне, – в Магадане набирается до ста и выше человек.

Опрашивая людей, знавших младшего Шайдурова, Жуков выяснил, что пропал тот вскоре после того, как продал квартиру. Либо убили из-за денег, либо "сгорел" от водки… Это дало ему примерное время исчезновения.

И он нашел его. Нет, Шайдурова не убили – он умер сам, спился на одной из бичевских хат.

Но для достоверного ответа необходимо было опознание. На эксгумацию прилетела мать и она сына опознала.

Вскоре после этого Сергей Афанасьевич умер.

– …Тогда же, на сходе, – рассказывал мне Устиныч, – и были приняты эти судьбоносные для города решения… идти во власть, разделить сферы влияния – кому золото, кому рыба, кому топливо, кому водка… Не знаю врут или нет, но были даже намечены кандидатуры для внедрения в городскую и областную администрации и думы, выделены громадные деньги для поддержки одних и дискредитации других кандидатов.

– Устиныч, откуда у тебя такие сведения? Какой воробышек тебе чирикает, как пишут детективисты?

– Старые связи, – полыценно улыбнулся Устиныч. – И я стараюсь пользоваться всеми тремя источниками информации.

– То есть?

– Но это же азбучная истина. Официальная – газеты там, телевидение, радио. Народная – слухи, сплетни, разговоры и, наконец, забугорная. Сравниваю, так сказать, три к одному и вычленяю алгоритм.

– Конечно, – усмехнулся я, – времени у тебя достаточно.

– Ну это ты зря, – ничуть не обиделся сторож. – Голову тоже иметь надо.

– Сейчас тебе один из источников перекроют, – кивнул я на стопку газет и журналов, – Пенсии не хватит.

– В библиотеку пойду.

– А библиотеки тоже платными станут, – злорадствовал я. – Им жить не на что, даже книги продавать стали – ценнейшие раритеты…

– Быть не может!

– А я говорю. Сотрудники в суд подали – зарплаты, мол, нет. Судья решение принял. Пристав пришел – а что у вас, маму вашу, ценное есть. А что ценного в библиотеке, Устиныч, как ты думаешь?

– Да-а, – загоревал Устиныч, – и впрямь труба дело, если библиотеки распродавать будут. В войну, я слышал, люди умирали, а книги берегли.

– А сейчас и идет война, – подытожил я. – Третья мировая. На уничтожение нашего народа. Экономики. Культуры. Науки. И самое страшное – нравственности – ты посмотри как за десять лет этой гребаной перестройки народ одичал – будто не отцом-матерью рожденные, все что было святым в грязь втаптывают, что осуждалось – восхваляется. Свобода! Свобода чего?! Блуда. Блуда слова, мысли, совести.

– Заблудился народ, – вздохнул Устиныч.

– В каком смысле? – Неожиданное толкование меня позабавило: – Блуждать или блудить?

– И то и другое. Пришел Сусанин с родимым пятном на лбу…

Вот так мы славненько поговорили.

А жизнь бежала своим чередом. И в издательстве тоже. Мы вовсю добивали восьмитомник Кира Булычева, на подходе была первая книжка из задуманного нами трехтомника Олега Куваева и совсем было забыл о "Сыне Сатаны".

…Заболела Люда Панова. Заболела русской популярной болезнью, которая именуется у нас запоем. Она и раньше маленько подливала, но мы как-то старались этого не замечать. Работник она была безотказный, человек простодушный, если сегодня проштрафилась – завтра втрое наверстает. А тут нет и нет, болеет, говорят.

Самое странное, что она не пришла даже за авансом, что по нынешним меркам дело неслыханное.

– Позвони домой, – попросил я кассиршу Раю Большакову.

Рая позвонила и через минуту с перекошенным лицом ворвалась ко мне в кабинет.

– Она умерла!

– Что? – не врубился я, – кто умер?

– Люда умерла!

– Да ты что, кто это тебе ляпнул?!

Я спешно набрал номер телефона Панова. Ответил ее муж Борис Борисович.

– Позовите Люду, Борис Борисович!

– Ее нет! – Пьяным голосом ответил он.

– А где она?

– Умерла.

– Когда? – все еще не веря допытывался я.

– Давно, неделю назад.

– Так она в морге?

– Нет, дома…

Поняв, что от него толку не добиться, я бросил трубку.

– Рая, бери еще кого-нибудь с собой и срочно к ней домой. Что-то там случилось.

Вместе с бухгалтером они пулей умчались на Кольцевую, где тогда жила техред.

Вернулись они только часа через два и все это время я места себе не находил. Пытался звонить Пановым, но номер не отвечал.

Еще не услышав от них ни слова, я понял – случилось страшное. Настолько, что даже наша сдержанная, как это и полагается представителям этой профессии, бухгалтерша рыдала в голос.

Рая с трудом, настолько она была потрясена, рассказала следующее.

…Уже на лестничной площадке они поняли недоброе: тяжелый трупный запах просачивался из-под двери. На звонок долго никто не отвечал. Затем прошаркали неуверенные шаги и безумно пьяный Борис Борисович долго возился с запорами. Когда он открыл, они едва не попадали в обморок. Рая, как наиболее храбрая, кинулась в первую очередь к окнам, расшторила их и открыла форточки.

– Где Люда? – Тряханула она качающегося С бессмысленным выражением мужика.

– Там… – Он показал в направлении спальни.

Рая кинулась в спальню и не могла удержаться от кри-. ка. Раздувшейся глыбой – она и при жизни-то была ой-ой Люда лежала поперек кровати, а под боком у нее – мертвая ли, живая ли – семилетняя ее дочка Оля. Женщины не растерялись, пока одна вызывала "скорую", вторая пыталась оказать помощь девочке – та еще дышала.

Подъехала "скорая", за ней милиция. Олю увезли в со– матику – тяжелое трупное отравление, ее маму в морг…

Выяснилось, что умерла наша техред почти неделю назад. И все это время, прижавшись к разлагающемуся телу матери, спала с ней девочка.

Почему Борис Борисович не вызвал "скорую"? Не может быть человек настолько пьян, чтобы не понять, что рядом с ним труп! А ребенок!

Косвенно на этот вопрос мне ответил паталогоанатом:

– На теле умершей было множество ушибов и синяков. – Но состояние трупа – неделя, представьте себе, – не дает достаточных оснований утверждать их происхождение.

– Да, неглупый мужик…

– Сволочь… чтобы скрыть следы, он даже ребенком готов был пожертвовать! Три дня откачивали.

Через два дня после похорон Борис Борисович явился за зарплатой жены.

Я отказал ему и написал письмо в городскую администрацию с просьбой решить вопрос о попечительстве над дочерью Люды.

Ответа я не получил.

Борис Борисович подал в суд, в прокуратуру, написал жалобы во все мыслимые и немыслимые инстанции. А с целью ускорения вопроса регулярно звонил мне с угрозами разобраться… найдутся, мол, ребята!

Но мне и так было страшно!

…Еще на кладбище подошел ко мне Слава Пыжов и как– то странно на меня посмотрел. Когда закончилась печальная церемония и я решил один пройти по кладбищу, где уже много знакомых ждут не дождутся меня, он присоединился. У могилы Виктора Николенко мы задержались.

Поэзия Николенко – особая, мало пока кому известная страничка в русской литературе. Есть поэты – вулканы, водопады, ураганы… Его стихи – огонек свечи, почти неслышное бормотание лесного ручья, слабое дуновение ветерка… Писал он мало, жил трудно, умер в одиночестве… Хоронило его человек пять и я хорошо помню тот промороженный день и то состояние духа, которое мной тогда овладело. К сожалению, дожив до полтинника, человек уже приобретает печальный опыт прощаний с друзьями и близкими, ему знакома атмосфера отчаяния, горя, безвозвратной потери. На похоронах Виктора этого не было – было ощущение примирения с природой, с миром, ощущение долгожданного покоя и отдыха. Как будто сама его душа – он был очень добрый и миролюбивый человек – в этот миг снизошла до нас и утешила среди этой юдоли.

Но говорили мы с Пыжовым не о Николенко.

– Три смерти за полгода, – сказал Пыжов, – Тебе не кажется это странным.

– Три с половиной, – сказал я. Мы думали об одном и том же.

Слава Пыжов за последние несколько лет здорово и во многом необъяснимо для меня изменился. Я помню его журналистом молодежки, талантливым литератором, влюбленным в жизнь и в красивых женщин парнем. Очень мягким, тактичным и неукротимым там, где это касалось справедливости… Ради нее он шел в любой бой – с хулиганом ли, с системой ли. По пятам за ним шла слава бесстрашного журналиста, к нему обращались в случаях, когду уже не к кому.

Он и сейчас работал журналистом, но писал в основном на темы религиозные. Он закончил Духовную академию, преподавал в воскресной школе. И о чем не заговори с ним обязательно перейдет на божественное. Помню, на отчетно-выборной конференции журналистов при обсуждении его кандидатуры как делегата на Российскую конференцию, один из коллег назвал его узколобым фанати-ком. Но он таковым не был – я только догадывался, какая громадная мучительная работа творилась в его душе и я едва ли подозревал в результате каких страданий и сомне– ниий, бессонных ночей и тяжелых дней пришел он к своему выбору, пришел к Богу. Уж Пыжов-то не подсвечник, и я знаю, что независимо от последних событий, исход был бы тот же… они, может быть, только ускорили процесс.

– Хотя искусить дух Господень по Симону-волхву и по Анании и Сапфире, яко пес возвращаяся на круги своя и на блевотины своя… да будут дни его малы и злы, и молитва его будет во грех и диавол да станет в десных его и изыдет осужден в роде едином. Да погибнет имя его, да истребится от земли память его. И да приидет проклятство и анафема его не точию сугубо и трегубо, но многогубо!

Да будет ему Каиново трясение, Гиезево прокажение, Иудино удавление, Симона-волхва погибель, Ариево тресновение, Анании и Сапфири внезапное издохновение, да будет отлучен и анафемствован и по смерти не прощен, и тело его не рассыплется, и земля его да не приимет, и да будет часть его в геене вечной и мучен будет день и нощь…

– Это что? – спросил я у Славы, когда он замолчал. – На молитву не похоже.

– Это анафема, – тихо ответил он. И очень серьезно добавил:

– Я знаю, что книга "Сын Сатаны" проклята.

– Как это… проклята. Она же не человек.

– Зато делали ее люди.

– За что же их, они делали свою работу?

– Это плохая работа… плохая книга.

– И кто же их… проклял?

Этот вопрос остался без ответа. Сам, мол, понимаешь.

– А Люда-то при чем? Она просто технический редактор, она выполняла свои обязанности… по приказу.

– Фашистских генералов за что в Нюрнберге судили? Они ведь тоже приказы выполняли. И судили их за отождествление с приказом.

– Ну ты сравнил…

– Разговор, похоже, зашел в тупик.

Будь это кто-то другой, я бы просто улыбнулся. Но в данный момент мне было не до смеха.

– И… что же делать? Отнести книгу в церковь, снять проклятие?

– Нет, ее надо уничтожить.

– Как ты это представляешь – двадцать тысяч тираж, пятерка – штука. В особо крупных размерах…

– Не знаю – тебе решать. Она еще тебе аукнется.

Вот тут-то я разозлился:

– Слава, я уважаю твои взгляды. Это твое личное дело – вера. Но меня всегда бесит, когда только на том основании, что люди что-то прочитали или услышали, или к чему-то приобщились, они начинают вещать и пророчествовать от имени Бога! Но ты же грамотный в этом отношении человек, ты помнишь, что сказано в Библии. Не буду ссылаться на книги, это твоя епархия, но вспомни…и будут пророчествовать от имени моего лжепророки.

– Второзаконие, глава тринадцатая, – автоматически заметил Слава. – И все равно, подумай.

Вдалеке загудел клаксон. Нас уже ждали.

ГЛАВА XI

Презирающий свою жизнь – хозяин и твоей.

Платон

Говоря Пыжову о трех с половиной смертях, я имел в виду себя и, если он не переспросил, то понял правильно.

Физические раны мои зарубцевались, я уже и на волейбол стал потихоньку ходить и даже танцевать при случае. Но нельзя было сказать этого о душе. Смутное состояние опасности висело, как дамоклов меч, над головой и, хотя я уже давно не ставил ружье в изголовье и не шарахался от подозрительных прохожих, все равно я был далеко не тот беспечный Федяй. И видимо, как я подозревал, уже никогда им не стану.

Занимаясь делами издательскими, суетой наших будней, охваченный в объятиях больших и малых дел, я ждал продолжения… И оно последовало.

– Ну, вот, – вздохнул в трубке Александр Михайлович, – нашел я твоего убивца. Приезжай, поговорим.

Сердце у меня дрогнуло и подкатило к горлу.

– Ладно, – согласился я. – Встретимся там же.

Там же, это значит, у "Салюта". Рядом со стоянкой "Макака". Там всегда многолюдно, одни въезжают, другие выезжают и вряд ли кто обратит внимание на минуту тормознувший автомобиль.

Джип "Чероки" – бандитская машина – подошел через несколько минут. Александр Михайлович распахнул дверцу и мы покатили.

После обмена приветствиями, традиционного полупустого трепа, Саша, вздохнув, начал:

– Сам не пойму, хорошо это или плохо, что я его нашел. Как – рассказывать не буду. По агентурным данным. Можем на него даже сегодня посмотреть, кстати, давно и не расслаблялись.

– "Империал"? – Полувопросительно предположил я.

– Ну да, в других точках ему должно быть западло сидеть. Крутой мэн.

Он явно никак не мог приступить к главному.

– Саша, кто он, тудыт твою… что ты Муму за хвост тянешь – ее давно уже Герасим утопил.

– Да сам-то по себе он шавка, никто.

– Тогда кто за ним. Сто стволов. Так столько у нас и по области не наберется.

– Наберется-наберется, не волнуйся. И стволы бы не смутили, сам знаешь, есть пока силенки и у нас, а надо – товарищи подсобят. Есть тут две заковыки.

– Первая?

– Первая в том, что ничего ты, конечно, уже не докажешь. Даже если опознаешь. И время прошло, и в случае нужды алиби он всегда организует. А улик других никаких.

– А девка?

– А где она, твоя девка! И даже если найдешь, вот тебе моя голова – либо она не признается, что это она, либо побоится выступить как свидетель… хотела бы, давно объявилась.

Я помолчал, переваривая услышанное.

– Так, а вторая?

– Он сын этого… – и Саша назвал фамилию, которую ну никак я при всем том понимании, что и страна бандитская, и нравы волчьи – не мог услышать.

– Не может быть!

– К несчастью, может.

– И ты думаешь… – нерешительно спросил я, – Он его

начнет отмазывать.

– Нет, не начнет, – после некоторого раздумья произнес Саша, – он начнет размазывать тебя. То есть он просто тебя размажет – впереди выборы, ему светит ох большая и не на нашем уровне карьера.

– Саша, – ну я же его хорошо знаю. Он всю жизнь был порядочным мужиком.

– Дурак, – заорал наконец Саша и едва не проскочил на красный свет – мы уже летели к Пионерному – ты что не понимаешь, что за ним кодла! И что бы он не решил, будет так, как кодла эта хочет. Так, а не иначе.

– Все равно, я с ним хочу поговорить.

– С кем – с ним. С убивцем или с этим…

– С этим.

– Ну предложит он тебе, в лучшем случае отступного, за все твои, так сказать, рыдания, хотя нет – не предложит. Ведь он тебя тоже хорошо знает и знает, что и ты опасен. А в такой ситуации, как у него сейчас, опасен вдвойне.

– И что же делать?

– А что делать – живи. Проглоти и живи. Как все… глянь, целому народу по морде дали и еще плюнули туда же – ничего, проглотил. А ты что себя – выше народа считаешь.

Я поневоле улыбнулся. Этой фразой он напомнил мне один из далеких эпизодов, когда меня разбирали на бюро в Тенькинском райкоме партии за фельетон "Лесной барин" о распоясавшемся директоре леспромхоза. Именно так сказал тогда второй секретарь Гагаринов. Я ему ответил:

– Народ, народ, а я навоз, что ли?

За эти слова меня вдобавок ко всему чуть ли в политической незрелости не обвинили, спасибо, что кто-то из членов бюро подсказал секретарю, что это не я, а Базаров, точнее, Тургенев. Против Ивана Сергеевича Виктор Тихонович не попер, замяли.

Мы сделали круг по объездной и Саша высадил меня там же, где взял.

– Значит, в семь в "Империале"?

– Угу. А туда как, свободно?

– Прорвемся. Там меня должны еще помнить.

Но на пути к ресторану у меня было еще препятствие.

– Люда, – осторожно начал я. – Я сегодня вечером должен пойти.

– Это куда еще?

– Ну, понимаешь, по делам.

– Что это за дела по вечерам? – жену явно не обрадовало мое сообщение.

– Так не по бабам же, – попытался я пошутить и это было самым неудачным, что я мог в этой ситуации сказать.

– Ах, он еще мне одолжение делает, что не по бабам. Что пойдет водку жрать или в карты играть или все вместе. А дома, глянь, сын совсем от рук отбился – неизвестно где пропадает. Младший книжки не раскрывал. Духовка не отремонтирована..

– Корова недоена… – поддразнил я.

И тут на мою бедную голову обрушилось все, что говорится в таких случаях. И загубленная жизнь, когда сидишь одна-одинешенька, и все мои прегрешения вольные и невольные, явные и тайные, и что все мужики как мужики.

Вот тут-то я не выдержал и принялся хохотать. Наверное, реакция была не совсем предсказуемой, так как жена сначала умолкла, а потом, на всякий случай всхлипнув в передник, спросила:

– И чего же я такого смешного сказала?

– Слушай анекдот… На перемене в учительской веселый треп. О разном. И о том, что у мужика яйца должны быть холодными – чтобы семя лучше хранилось. И слушает своих коллег, разинув рот, молоденькая учителка.

Ну посмеялись и разошлись, а на другой день она с агромадным таким фингалом в школу приходит. Все к ней – что, да кто?

– Муж, – всхлипывает.

– Пьяный, что ли?

– Не, трезвый.

– Ну так рассказывай!

Рассказывает. Как легли спать, а она мужа за яйца хвать и спрашивает:

– Вась, а Вась, а чего это у всех мужиков яйца холодные, а у тебя горячие?

Ну, а остальное понятно.

Вот что значит вовремя пошутить. Жена поулыбалась и разрешила мне хоть до часу, но сама она сходит к подруге в гости… Последнее мне не совсем понравилось… совсем не понравилось.

Н-да, такой я оказывается стал человек – и рыбку съесть…

…Ресторан "Империал" располагался на месте старого ресторана "Магадан". В допотопные времена случалось и мне навещать его. Но сейчас я никогда бы не признал здесь ни одной знакомой детали, кроме, разве, колонн. Прямо посредине зала бил затейливо подсвеченный фонтан, за столиками вперемежку с роскошными зелеными пальмами размещалась небольшая сцена, на которой потихоньку наигрывал немудреную мелодию оркестр, причем играл на достаточно высоком уровне, труба, так прямо меня очаровала. Между столиками сновали вышколенные, одетые в униформу официанты.

– Никак растерялся? – ехидно спросил меня одетый как дипломат на президентском рауте Саша. – А вот они каждый вечер здесь околачиваются.

Я проследил за его взглядом. У сдвинутых возле окна столов бражничала компания. В основном молодежь. Половина нерусские. То ли ингуши, то ли азербайджанцы.

– Ты думаешь, тот с ними?

Однако я изрядно заволновался. Шутка ли – увижу эту рожу. Заодно сравню со своими кошмарами.

Саша был невозмутим. Жестом подозвав официанта, спросил у меня:

– Водку? Коньяк?

– Водку, чего уж.

– Значит так, бутылку "Посольской", салат из крабов, селедочку, ясно, помидоры и нежирной буженинки – это для начала. Эдак через полчаса подашь горячее. Потом разберемся.

– Саша, мы сюда зачем пришли? – Пытался я его образумить.

Цены, как я успел заметить, здесь были астрономические.

– И за этим, и за тем, – ответствовал полковник. – А насчет денег не волнуйся, я тебя пригласил. Сколько мы с тобой вот так не сидели…

Мы чокнулись. И несколько минут молчали, отдавая дань закуске. Цены ценами, но порции были щедрыми.

– Между первой и второй… – рюмки опять были налиты и мы снова "вздрогнули".

Анализируя потом этот вечер, я все-таки думаю, что выпито было слишком много. Для меня слишком много.

Однако тогда я так не полагал. Пил, ел, слушал полушутливый треп и чувствовал, как пружина во мне начала разжиматься. Все воспринималось в каком-то не то чтобы розовом, но в сиреневом цвете точно… Ага, как раз оркестр ее и играл "Сиреневый туман над нами проплывает…"

– А ты знаешь как он погиб?

– Кто?

– Автор этих стихов, Коля Рубцов.

– Расскажи, если знаешь.

– Любовница бутылкой шампанского убила.

– М-да, – хмыкнул полковник. – Бытовуха. Вот он садится рядом с блондинкой, – без перехода продолжил он, – в серой паре, галстук красный.

Я впился взглядом в парня. Обычное лицо, густые черные брови, нос крючком и небольшие аккуратные усики… Вот усов у него тогда не было, это точно.

На минуту я засомневался, тот ли?

Тут парень, усевшись, потянулся к чему-то невидимому для меня на столе и в памяти у меня щелкнуло. Движение! Движение хищника – именно так, правой рукой с поворотом корпуса достал он меня.

А когда он окончательно угнездившись, повернулся в профиль, остатки сомнений развеялись. Это был он!

– Спокойней! – Положил свою ладонь поверх моей полковник, – Не так пялься, не девка. У таких зверей чувство слежки и наблюдения на уровне подсознания.

Ай да, Бычков, ай да, художник! Вывел-таки меня на злодея. Вот ведь странное дело – покажи мне его фотографию – не признал бы. А художник… он глядел глубже, он видел, ощущал ту недобрую силу, исходящую от натуры и, как смог, отобразил ее.

– Жандармов Виктор. Год рождения – одна тысяча девятьсот семьдесят второй, мать русская, отец, ну отца ты сам знаешь. Две судимости – первая за хулиганку и изнасилование, вторая – соучастие в убийстве. Как-то вышло, что потом из соучастника он превратился в свидетеля. Кстати, эту историю ты должен помнить: в "Астре" человека прирезали. А судья, теперь он уже не судья, выпустил убийцу под залог. Конечно, тот руки в ноги, тем более уроженец Кавказа, его оттуда уже не достать. А этот сейчас глава фирмы "Блек", посреднические услуги. Учится в юридическом, видно, крепко хочет знать, на каком основании его когда-нибудь шлепнут. Был женат. Жена исчезла примерно год назад – поехала отдыхать на Таиланд и в Москве уже по возвращении исчезла.

Но это еще не все. Расстрел азербайджанцев у Центробанка помнишь?

– Еще бы мне не помнить. Двоих прямо на лестничной площадке рядом с издательством хлопнули…

– Да, те приехали – группа из семи человек – доллары меняли на рубли. Все у них было отлажено. Четверо с машиной работают возле банка, еще трое страхуют из окна на той самой лестничной площадке – вид оттуда на подъезд к банку прекрасный. Как только набирается сумма – курьер передает страхующим, те отправляют деньги в безопасное место. Налетчики проследили их цепочку и в момент передачи денег одновременно застрелили охрану, что была в автомобиле и тех, что подстраховывали сверху. Учитывая, что день уже заканчивался, взяли они тогда немало.

– И Жандармов в этом участвовал.

– О нем сказать точно не могу, то есть о степени его участия, но один человек из его конторы засветился.

– Слушай, я вот все понимаю – но смотри, раньше государство за доллар могло в тюрьму угрести – валютные операции, – а сейчас эти, к любому банку подойди, торгуют, нередко и фальшивками. Я в Беларуси недавно был, там если тебя поймают с этим делом, не только все доллары конфискуют, но еще и срок могут намотать. А у нас что?

– Нет закона. И потом. Беларусь – государство, а у нас – обломки империи. Улавливаешь разницу?

– Да… печально. Печально то, что все здравомыслящие люди это понимают, а ничего не предпринимают.

"Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков".

Но тут-то буйные и появились. Я пропустил момент, когда и с чего это началось, драка вспыхнула, как бензин от спички. За теми как раз столами, где сидел наш объект. Дрались и весьма неплохо – удары были вполне профессиональны – сначала двое, но тут к ним подключились с визгом их девицы, к девицам официанты, охрана, со звоном полетела со столов посуда, а потом и сами столы и через, минуту буквально в центре ресторана бушевал маленький смерч из воя, матерщины, мечущихся тел и кулаков.

– Пошли отсюда, больше нам делать нечего, – хмуро сказал полковник. Положил на стол деньги и мы встали.

Путь на выход лежал мимо дерущихся. Можно было обойти, но для этого требовалось чуть-чуть, всего два шага, обогнуть колонну. Но меня как кто под ноги толкал и я пошел напрямую.

Наверное, влекла нас к друг другу неодолимая сила и я не понимаю, как на моем пути вдруг оказался Жандармов. Замахнулся ли он на меня в горячке драки, приняв за противника, еще что, но только в следующее мгновение я сам развернулся и изо всей силы по-русски влепил ему в ухо. Да, я мог бы вспомнить молодость, и как правильно бить – крюк, там, хук – но в этот момент я забыл все, одно желание – врезать этой сволочи, руководило мной. Теперь я понимаю, как в состоянии аффекта может человек убить.

Сдавленно хрюкнув, Жандармов свалился на пол.

И как по указке драка мгновенно прекратилась.

И все стояли и смотрели на меня, а я на упавшего злодея.

И тут же появилась милиция.

…В кутузку я не попал только благодаря полковнику. Но акт на меня составили. Жандармова привели в чувство.

– Ну, бля, – только и сказал он, взглянув на меня. Но за этим стояло многое.

Обсуждали ситуацию на кухне у полковника. Благо, квартира его была в трех шагах от ресторана.

– Все плохо, – подытожил Саша. – Плохо уже было с этой швалью связываться, они ребята мстительные, раз. Плохо, что ты засветился. Теперь все твои реквизиты, как принято выражаться, ему уже известны. Не понравилось мне, что он тебе не угрожал… очень не понравилось.

И мы разлили по последней. Бутылку полковник прихватил из ресторана – уплачено.

– А в общем, нормально. Врезал и врезал. Невозможно жить и все наперед рассчитывать – так и с глузду зъихать недолго, как одна моя знакомая говорит. А там посмотрим. Оружие у тебя есть?

– Вертикалка.

– Угу и ты с ней на работу будешь ходить или сына вечером из школы встречать…

– Не пугай, слушай. Если бы каждая разборка заканчивалась так страшно, у нас в городе давно бы людей не осталось.